Титов А. — Новая реальность- 38

Произведение поступило в редакцию журнала «Уральский следопыт» .   Работа получила предварительную оценку редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго  и выложена в блок «в отдел фантастики АЭЛИТА» с рецензией.  По согласию автора произведение и рецензия выставляются на сайте www.uralstalker.com

——————————————————————————————

Он всегда появлялся как чёртик из табакерки. Если в общагу придёт, то обязательно с канистрой неведомо где добытого спирта. Если заявится на день рождения, то именно в тот момент, когда все расходятся, зато с ватагой творческих маргиналов – один другого краше. Если случайно встретит на улице, то тут же примется пропихивать что-то донельзя тебе ненужное:  «Слушай, купи коптильную печь. В два раза дешевле отдам!  С дымогенератором! А лучше несколько. Бизнес наладишь, не пожалеешь».

Он всегда был чем-то занят: хлопотал, предлагал, перезванивал. Никто не мог предугадать, с каким вопросом он пристанет к тебе завтра: торговля биодобавками, инвестиции в мыловарение, общества финансовой взаимопомощи. И во всех начинаниях всегда надо было кого-то привлечь, во что-то вложиться, закопать свои четыре сольдо, «чтобы выросло мощное финансовое дерево». Сетевой маркетинг, короче…

Неугомонный Борька! — постоянные удары судьбы и неудачи в бизнесе заставляли его крутиться всё лихорадочней, обещать всё больше, в сотый-тысячный раз заверять сомневающихся: «отдача будет вот-вот, скоро, неприменно». Ему не верили, он злился, теребил волосы, отчего те становились похожи на рожки. Печать обходительного лукавства приклеилась к его сдобному личику. Ни дать, ни взять — чёртик из табакерки.

Также внезапно, взбалмошно, с бухты-барахты он стал вторгаться в сны. Первый раз самый запоминающийся. Снилось, как я на самолёт опаздываю: то по дороге такси ломается, то в аэропорту ни одной двери нет, приходится стёкла разбивать, то на паспортном контроле отдаёшь документы, а там на фото не ты, а какая-та пожилая негритянка. Сон, слепленный из ненужной тревоги и нелепых предощущений. Наконец, в самолёте. Казалось бы, всё хорошо: можно откинуться, расслабиться, подремать. Но тут со впереди стоящего кресла оборачивается он. Запавшие глаза, посинелая улыбка, ничуть не похож на себе прежнего. Но ты знаешь, каким-то шестым чувством уверен в том, что это Борька. И голос его:

— Привет, однокурсник. Всё улететь от чего-то хочешь, скрыться, сгинуть? Поменять одну суету на другую? Всё беспокоишься и беспокоишь – знакомо.  А ты не думал никогда над тем, чтобы умереть?  Не так, чтоб назло бабушке, из-за каких-то обид, неудовольствия, а осмысленно, по-серьёзному – променять множество неразрешимых вопросов на один всеобъемлющий ответ. Мучений нет, грусти нет, всё в прошлом. Смерть – это, когда всё понятно и всё разрешено. Ты же хочешь, чтобы разрешено?

И затерялся бы сон, замылился в ворохе повседневности, но Борька был не из тех, кто даст о себе забыть. Буквально через пару дней снова нагрянул. Снилось, что мы на уборке капусты в колхозе работаем. Почему-то не в мешки собираем, а вилок за вилком в кузов грузовика кидаем. Зябко, ветрено, нет охоты трудиться. И думаю так во сне: залезу в кузов, примощусь с боку, никто и не заметит. Залез. Гляжу, не я один такой хитрый – Борькина голова среди окатистых кочанов. Только выглядит он страшно. Губы как капустные листья отслаиваются. По всему лицу ниточки инея. Заиндевевшая улыбка похожа на шрам от лопаты. Вокруг глаз почернело  – может, от земли, а, может, от гниения.

– Что с тобой? – спрашиваю.

– Со мной случилось самое прекрасное из того, что может быть в этой жизни – смерть. Как гусеница заматывается в кокон, чтобы стать бабочкой, так и люди заматываются в саван. Им предстоит выпорхнуть из мёртвого тела чем-то новым, прекрасным, радужным, небывалым. Я пока в коконе, я собираю силы. Отдача будет и будет очень скоро.

Он засмеялся и гусеницы – мягкие, склизкие личинки будущей жизни – поползли из его рта…

На утро я позвонил Элине – бывшей супруге моего товарища. Они развелись, но связей не прерывали. Я сразу приступился к главному:

— Здорово, это Андрей. Мы с твоим Борькой в общаге вместе жили, в соседних комнатах. Помнишь, наверное. Слушай, с ним что-то случилось?

— Он умер. Вчера девять дней было.

Я не знал, что сказать и о чём спросить,  Борькина супруга это сделала за меня:

— Он тебе тоже стал во снах приходить?

Пришлось признаться. Она не стала вдаваться в подробности, но сказала, что я не один такой:

— И смерть была странная, и после смерти ещё загадочней. Не по телефону это… — помолчала. — Может, встретимся? Завтра же суббота, давай в полдень. Кафе «Восток». Помнишь, где у нас свадьба была? Устроит?

 

Этой же ночью, ещё до встречи Борька снова привиделся. Сначала был голос:

— Теперь ты знаешь, что я умер. Но ещё не значит, что я куда-то делся. Оп-па!

Внезапно сон озарился. Десятки ламп и сотни бабочек. Мы оказались в каком-то зимнем саду: экзотичные пальмы, цветы небывалых расцветок, павлины друг перед другом красуются. В центре всего происходящего, конечно же, он. Прилизанный, лоснящийся, довольный. Во фраке восседает на высоком стуле, похожем на трон, тросточкой поигрывает. Только цилиндра не хватает. Борька любил появляться эффектно, но не всегда это у него получалось. Вот и теперь как в подсобку провинциальной музкомедии попал, мир дешёвой позолоты:

— Ну как? – спрашивает, улыбается, хочет произвести впечатление.

— В предыдущих снах ты выглядел хуже, — отвечаю.

— Так это когда было? – удивляется и будто жалеет меня. – Я же говорил, что отдача будет, и она пришла. Это жизнь обманывает на каждом шагу, а здесь всё честно. У жизни изначально мало возможностей, приходится хитрить, выкручиваться. Она слаба и всегда проигрывает смерти, рано или поздно. Мне представился случай это понять и начать сравнивать…

Он встал со своего оперетточного трона, стал похаживать, пощёлкивая при этом пальцами. При каждом щелчке всё радужное и цветастое вокруг него множилось – появлялись дорогие подсвечники, возникали и тут же начинали журчать фонтанчики, невесть откуда взялись попугаи и захлопали крыльями.

– Со смертью ты просто выходишь на новый уровень, как в компьютерной игре. Больше «няшек», больше возможностей, больше силы. Ты ведь хочешь больше силы? Так чтоб любое желание – только щёлкни пальцами.

Щёлкает, появляются изысканно-картинные наложницы, почти голые. В позах истомлённого ожидания. Представления о прекрасном подчерпнуты из дешёвых голливудских сказок на восточную тему. Но вместе с тем завораживает, манит.

— Манит? Скажи, а? Только кивни, что хочется её могущества и уверенности. Я говорю о смерти. Это жизнь робеет и ни в чём не уверена, но вся робость проходит, когда ты пересекаешь черту. Я пересёк. Я счастлив. Здесь ты можешь всё и ничего не боишься.

Я понял, что за товар он мне предлагает. И по ту сторону жизни он продолжил заниматься тем единственным, что у него хорошо получалось – впаривать. Речи становились всё вкрадчивей и всё убедительней, слова ввинчивались в сознание: «могущество – это твоё», «зачем отказываться от неизбежного?», «ты будешь счастлив, если будешь мёртв». Он подходил, и улыбка всё становилась всё более плотоядной. Губы  словно гусеницы, налитые кровью:

— Принимаешь ли ты мир своего величия и своей славы? Готов ли обрести смерть вечную? Сочетаешься ли с Князем мира сего? Просто шепни «сочетаюся». И нерушимей всех подписей слово твоё. И превыше всех сил твои возможности. Ш-шепни: «со-ч-че-та-ю-с-с-ся».

И уже не гусеницами, а змеями вползали слова в сердце. Шипели где-то изнутри, грызли и жалили. Я проснулся.

Элина пришла на встречу не одна. Сразу после «поздороваться», она представила свою попутчицу:

— Аня, двоюродная сестра Борьки. Она у нас на свадьбе ещё мелкой была. Видеть ты её видел, а вот, чтоб вспомнить об этом, то это вряд ли. Выросла девица.

Они контрастировали друг с другом. Маленькая, резкая и точная в каждом движении Элина (короткая стрижка, короткие фразы, ничего лишнего)  и задумчиво-мечтательная Аня – глаза за чёлкой спрятаны, сокровенные мысли во вздохах теряются. Таких хочется пожалеть, приобнять, упокоить. Присели за стол. Обменялись визитками. Девушки заказали капучино и блинчики, я взял пиво.

— Что с ним случилось?- спрашиваю то, что на тот момент мне казалось самым интересным.

— Он задохнулся во сне. Точнее врачи ни сказать, ни объяснить не могут, — Аня смотрит мне в глаза, пытается считать реакцию. —  Просто жить перестал. Распутался с жизнью и тут же влез в новую авантюру…

Аня, двоюродная сестра, начинает хлипать носом:

— Такой умный был. Он всегда с нужной шуткой. Истории у него на любой случай. Такой умница, и вот… — мнёт в руках перчатки.

— Умницы чаще всего и оказываются идиотами, — осекает Элина, — Я с ним шесть лет жила, мне ли не знать. Всегда в долгах как шелках: расписки, кредиты, техника в рассрочку, неоплаченная аренда. Сейчас  каждого звонка боюсь: знаю, что заёмщики. От них, наверно, в смерти и спрятался.  Да к тому же когда семь лет вместе, а если что и менялось, то только к худшему. Вы, Андрей, вроде, тоже разведены, должны понять мои эмоции. Извините!

Спохватывается, возвращается к теме встречи:

— Так вот, этой ночью он  снова приснился. Цивильный такой, как на бизнес-тренинг собрался. Говорил, убеждал, продвигал, настаивал. А теперь вы скажите: вам он предлагал сделку? Что-то из серии «умри и всё получишь»?

Каждый из нас рассказал свои истории. Они оказались схожи. Сначала Борька появлялся во снах в самом неказистом виде, обещал, что вскоре всё изменится в лучшую сторону, и он будет готов поделиться этим невероятным посмертным счастьем. А последние сны давали понять, что перемены начались. Это чувствовалось по речам, по настроению покойника. Он вёл себя решительно, напористо и даже вдохновенно. Такой азарт накатывал на него обычно после первой успешной сделки…

— А теперь, ребята, выслушайте не перебивая,- прервала наши воспоминания, домыслы и рассуждения Борькина жена. – Звонили ещё пара человек, к которым мой муженёк является; делились тревогами. Всё тоже самое: приходит во сне, зубы заговаривает, обещает кущи райские, только головой кивни. Так вот: один из этих звонивших вчера умер. Так же как Борька. Задохнулся во сне…

Меня будто паром ожгло. По Ане тоже вижу – сама не своя, покраснела, капельки пота проступили. А Элина продолжила. Делово, хватко, чётко, будто бизнес-концепцию разъясняла:

— Да, тот человек умер, а Борька стал выглядеть лучше, бонусы пошли. Кто-то разлагается, а кто-то щёлкает пальцами. Взаимосвязь простая: вовлеки в загробную сеть ещё одного и двигайся по ступеням возможностей, Теперь, когда вы понимаете, чего он от вас хочет…

— Смерти? Он хочет, чтоб я умерла, чтобы мы… -начала всхлипывать Аня.

— Не перебивай. Я сама в панике, — ни один мускул на лице Элины не дрогнул, наверно, манекены паникуют схожим образом.

— Я много думала, искала варианты, ровно с того момента, как он приснился после похорон. Простых решений тут нет. Если пытаться действовать официально, то все пути ведут в дурку. Согласитесь, всегда успеется. И я нашла вариант – гипноз. Возможность заблокировать негативные воспоминания. Я всё проверила, всех, кого надо, прозвонила. Одни сразу отказываются. Другие берутся лишь за несколько сеансов и без всяких гарантий. У нас на это, самое главное, времени нет. Один кивок во сне – и никакие сеансы не помогут. Короче, нашла одного. Рекомендации хорошие, и деньги берёт за результат. Когда Борька сниться перестанет, тогда и оплата. Я вчера у него побывала и – не поверите! – всё как рукой сняло. Первую ночь спала спокойно. Без этих кошмаров. Решать вам, но я бы сразу поехала. Машина у меня под боком. Офис у него здесь рядом.  Поехали!

— Прямо сейчас? — спрашиваю.

— А надо дожидаться, когда помрём? — кривит улыбку Элина.

Тон, не оставляющей времени на сомнения. Она встаёт, запахивает на себе куртку, идёт к выходу. Мы поднимаемся следом.

Обычная девятиэтажка. С торца – отдельный вход с крылечком.  Сбоку малопримечательная вывеска: «Медицинский центр «Новая реальность». И больше никаких опознавательных признаков, зазывной рекламы, даже время работы нигде не найти. Видно, что место не особо захожее – для знающих. Элина  уверенно открывает дверь, взмахом руки приглашает следовать за ней. Аня спешно семенит по ступенькам, я в раздумьях

— Перекурю пока, — говорю. — С утра не курил.

Честно говоря, хочется слинять, всё обдумать, взвесить.

— Я тогда тоже, — говорит Элина и спускается, держа наготове пачку ментоловых сигарет.

Стоим, курим, каждый думает, с чего начать.

— Давай, поделюсь своим опытом, — как-то заготовленно начала Элина. — С Борькой очень трудно было расстаться. Поссоришься, выгонишь, думаешь, навсегда, нет все равно припрётся, уговорит, в ушах навязнет. Липкий. Слёзы, мат, ничего не помогало. Потом поняла, что в голове его заблокировать надо. Как будто нет его. Как будто пустое место. Тоже многое перепробовала, и только здесь помогли, в этом центре. Тогда, правда, без гипноза — НЛП. Но теперь задача, посерьёзней. Ты, как считаешь?

Никак не считаю. Просто тушу сигарету. Предлагаю ей пройти в «Новую реальность».

Внутри всё аскетично. Видно, что офис переделан из обычной трёхкомнатной квартиры. За столом напротив Ани сидит мужик в вязаном сером свитере. Судя по пронзающему острому взгляду — гипнотизёр. Лысый череп, точёные скулы, глаза — пропасти. Ощущение от него зябкое. Такое же было, когда первый раз во сне мёртвого Борьку увидел.

— Аня у нас все бумаги подписала, — сообщает он, — можем приступать. Тоже время не теряйте. Кофе, печенье в шкафу. Договоры на столе. Пустая формальность, права и обязанности сторон. Нужно подписать. А мы пойдём пока работать, загробные сны изгонять. Аня не сидим, проходим.

Идёт в соседнюю затемнённую комнату. В прорези двойных дверей виднеется кушетка, рядом столик, на нём светится мерцающим огоньком настольная лампа в виде черепа. Может это всё продуманные спецэффекты, но дохнуло чем-то запредельным, нездешним. Аня встаёт будто уже загипнотизирована, идёт покорно, механически.

— Ложись на кушетку, — последнее что слышится из-за захлопываемой двери.

Элина принимается тихо и несуетно хлопотать вокруг меня. Заваривает кофе, выставляет печенье с сахаром. Ручку кладёт рядом с уже отпечатанным договором.

— Здесь главное на последней странице свою подпись оставить. Паспортные данные я могу сама заполнить, пока вы на сеансе у Тимура. Наверно, хотите узнать, как всё будет происходить, какие регалии у Тимура Игоревича?

Я киваю головой. Начинаю вчитываться в договор. Есть у меня такая  привычка — внимательно прочитывать всё, под чем подпись ставлю. Элина как-то непривычно торопко начинает щебетать об уникальных методах применяемых здесь, о невероятных результатах. Вслушиваюсь вполуха, пытаюсь вчитаться в текст: «предмет договора», «обязуется обеспечить Заказчика бесплатной и доступной информацией об имеющейся лицензии». Рутинные подробности считываются с трудом — Элина мешает. Переворачиваю лист. Там уже о том, что я обязуюсь. Некоторые из пунктов отмечены не цифрами, а значком, изображающим перевёрнутый крест. Элина выхватывает у меня листы договора:

— Стоп! Мы тут к буквам придираться собрались или свою жизнь спасать? — шипит она.

— Что вы всполошились? — не сдерживаю удивления. — Я пытаюсь понять договор. Вы мне этого не даёте этого сделать.

— Вам это зачем? Вот тут на последней странице перед подписью порядок оплаты. Пять тысяч по получению результата. Вас устраивает?

— Как раз хочу разобраться, что устраивает, что нет.

— Поймите, нельзя сомневаться в мелочах и полностью довериться в главном. Ты либо по эту сторону, либо там. Я сама спаслась только с помощью гипноза. Борис был приставуч во снах и убедителен. Мы с ним столько лет вместе прожили, он умел подбирать слова. У него мёртвая хватка, понимаете. Мёртвая  — во всех смыслах слова. И только здесь смогла отвадить покойника. Вы хотите этого? Или предпочитаете кивнуть во сне? Я тысячу раз благодарна Тимуру. Я просто доверилась и потому вне опасности. Вы мне не верите?

Пытаюсь не сдаться под натиском, ищу аргументы

— Договор оказания услуг это не вопрос веры. Дайте прочитать и может я тут же подпишу.

— То есть, вы не хотите идти на сеанс? Или пять тысяч для вас чересчур большая сумма на спасение собственной жизни? Вы её оцениваете дешевле?

Долгие и вязкие препирательства. Я не люблю, когда на меня наседают, а Элина именно наседает, давит словами. И ещё смущает: нет внятных аргументов за то, почему я должен подписывать договор, не глядя.

— Просто поверьте, что никто вам зла не желает. Мы в одинаковой ситуации. Просто я знаю чуть больше.

— Ну и расскажите мне об этом «больше».

— Так, послушайте вы, Фома неверующий…

Элина повышает голос. На пике её возмущений дверь в соседнюю комнату открывается. Появляется гипнотизёр:

— Мы завершили, несмотря на то, что вы пытались нам всячески помешать.

— Тимур Игоревич, извините, конечно, но я не просто так шумела. Андрей не подписывает договор, — оправдывается Элина. — Значит, и от сеанса отказывается. Старалась убедить, образумить.

-Да мне и прочитать толком не дали, — стараюсь объяснить я

Гипнотизёр присаживается напротив. Смотрит, как сканирует. Стараюсь увильнуть от его взгляда.

— А не надо ничего читать, — глухо произносит он. — Выбирать надо. И выбирать экстренно. Кто тебя рекрутирует первым – смерть или жизнь? Вот и вся развилка. Сделаешь правильный выбор, приходи, спасём.

Кладёт ладонь поверх моей ладони. Касание, от которого хочется избавиться — как будто горячим маслом руку обволокли. К счастью, в этот момент из затемнённой комнаты вышла Аня. Глаза заплаканные.

— Ух ты, лапонька наша, слёзки на колёсиках! — Элина вмиг стала нарочито добродушной, сочувствующей, сюсюкающей. Обнимать принялась Аню: — Ну, что ты? Что? Ведь всё хорошо, всё страшное в прошлом.

— Это страхи выходят, — колючим голосом произносит Тимур Игоревич. — Вот Аня очистилась, следующим шагом уже будет приятие новой себя и новой реальности. Без этого дурацкого прошлого и сомнений. Так ведь?

Встаёт, берёт загипнотизированную за плечи. Смотрит ей в глаза, она отворачивается.

— Всё хорошо, Тимур Игоревич. Я нормально, — мямлит, себя успокаивая. — только в себя прийти надо, обдумать всё.

Жалко её, безропотную. Доверчивое ожидание в глазах чем-то нарушено. Приласкать бы, успокоить.

— Можете идти, — чеканит слова Тимур. – Все. Каждый в свою будущность. Кто беды минуя, кто беды находя. Если кому-то понадобятся мои услуги: адрес знаете, телефон есть на визитках, они на столе. А сейчас я должен отдохнуть. Устал.

Садится в чёрное, кожаное кресло, откидывается. Закрывает глаза. Всем своим видом даёт понять, что мы ему не интересны. На данный момент разговор закончен.

— Ну что идём? — первой вскидывается Элина.

— Спасибо вам, Тимур Игоревич, — не глядя на гипнотизёра произносит Аня.

Я молчу. Просто натягиваю куртку и ботинки. Спешу. На воздух, наконец-то на воздух! Дико, до одури хочется курить. Чтобы вытравить что-то засевшее во мне.

Курили втроём на улице. Элина протянула сигарету Ане: «Тебе сейчас надо», я помог с огоньком. Аня вдохнула полной грудью и закашлялась. Видно: непривычная. Молчали. Каждая затяжка – несказанная мысль. Наконец Элина скомкала и бросила сигарету, пошла к машине. Перед тем как сесть, обернулась:

— А вы, Андрей одумайтесь, время ещё есть.

Рванула с места, растворилась вдали. Почему-то всё время после того, как вышли из «Новой реальности»,  думал от Ане. Нельзя было оставлять её одну наедине с гипнотизёром. Она чересчур  беззащитна для этого мира.

— Давай, провожу тебя до дома, — предложил я.

Аня кивнула и пояснила:

— Идти недалеко, два квартала, я в общаге живу, — и тут же предупредила: — Только я ни о чём говорить не хочу. Сама ещё ничего не поняла, не разобралась, запуталась. Думаю.

Странная погода на дворе: осень-не осень, зима-не зима. И от пригревающего солнца зябко. Такое же настроение… Всю дорогу думал, что сказать при расставании, как  так спросить, чтоб и причину слёз выведать, и не вспугнуть потаённое. И все равно как-то неловко вышло:

— Аня, что там произошло? Говорили, после гипноза должно стать легче, безопаснее, но я не вижу этого «легче». Всё только запуталось. Странные они, себе на уме.

— Я пока не разобралась, мучаюсь и не найду ответа, — поднимает глаза, готова зареветь, но сдерживается. — Знаете, такое чувство, что я в чём-то подвела Бориса. А он такой… Он светлый, настоящий, искренний… Был.

Отворачиается. Я приобнял её за плечо. Хотел ещё поцеловать в темечко, обогреть отечески, но так и не решился. Секунд пять стояли молча. Потом она прошла в общежитие. Перед входом обернулась:

— Наверное, правильно, что вы ничего не подписали и к ним не прошли. Я пока ещё сама себе не могу объяснить это… Просто берегите себя.

Во сне у времени свой ход. Секунды растягиваются в вечность, мысли тяжелеют, а слова наполняются неизведанным смыслом. Ты вязнешь в тревогах и предощущениях.  Пыташься выдернуть себя из этого состояния, но оно обволакивает, затягивает, топит…  Казалось бы, от общежития Ани, куда я заказал такси, до моего дома всего 15 минут. И глаза-то закрыл всего на мгновение. Просто чтоб смахнуть усталось. И вместе с тем…

Тут же перед передо мною возник Борис. Он был встревожен, взлохмачен, зол. Ходил по комнате, которая вся была разделена зеркальными перегородками. Всё было уставлено плазменными экранами: они стояли на столах, висели на стенах, были привязаны к потолку. Каждое движение Бориса фиксировалось и отражалось ими, превращая неуспокоенного мертвеца в тысячу маленьких говорящих отблесков. Не всегда было ясно, за ним ли ты следишь или за его отражением.

— Чёрт! Чёрт! Чёрт! — не находил себе места Борис. — Вы крепко влипли. И Аня, глупышка, – ты не представлешь, под какой она угрозой! Эти двое просто выхватили её у меня, чтоб заманить в персональный, авторский ад имени Тимура Игоревича. Это не смерть, это не жизнь, это между, – одиночная камера пыток.

Силюсь задать вопрос, но во сне у меня ни плоти, ни голоса. Однако Борис как-то догадывается о моих мучениях. Устремляется в меня тысячью глаз со всех мониторов.

— Я и моя жена мы равно были успешны в сетевом бизнесе. Просто мне легче давались тёплые контакты, хорошо получалось уговоривать и заманивать знакомых людей, а Элина специалист по холодным — наседает на первого встречного и не отступает, пока не добьётся своего. Она, кстати, первая и познакомилась с Тимуром. Это вообще был сетевик уровня «Бог». Казалось, что без слов мог добиться от человека согласия. Одним взглядом. Ему кивали даже парализованные. Всё началось с того момента, как он умер. Внезапно, во сне, просто дыхание пресеклось и сердце отказало.

Изумление душит. Кажется, что и бестелесного меня лишают воздуха. Борис понял и мигом отреагировал. Щёлкнул пальцами, и каждый из экранов стал форточкой в нашу жизнь. На одном из мониторов мой детский уголок в коммунальной квартире, на другом школьный класс, на третьем комната в общаге, где вместе с Борисом жили. Всё, что в разные годы запало мне в сердце и в память. Стало полегче. Борис кивнул и продолжил:

— Объясняю для непросвещённых. Тимур Игоревич затеял этот бизнес после того, как скончался. Суть пирамиды — как можно больше человек завлечь в преисподнюю, чтоб самому по их хребтам выбраться в мир живых. У Тимура получилось. Несколько вовлечённых — и он снова здесь. Мутит воду, как ни в чём не бывало. Сеть растёт, всё больше мёртвых смущает живых. Следующая цель — возвращение рекрутированных, заселение земли живыми трупами. И так, пока весь мир не заполнится суетными покойниками под командованием Князя мира сего. Им-то он и хочет стать наш Тимур. Моя бывшая супруга ему нужней в этом деле на земле, сторонних лохов приводить, окучивать, а я полезней в загробном мире. Вот так я тут и оказался: кивнул, согласился, умер. Глупый был. Думал, очередная интересная схема. Всё оказалось сложнее.

Снова задыхаюсь. Борис начинает ходить по зеркальным лабиринтам и щёлкать пальцами по каждой из перегородок. Они начинают исчезать, превращаться в облачка быстро растворяющегося дыма. Всё это напоминает аттракцион, компьютерную игру с дешёвыми спецэффектами. Но снова становится свободней в помещении и легче на душе.

— Я не знал, под чем подписался. Пока не умер, всё не мог разгадать хода и принципа игры. Дурацкая поговорка: «Умрёшь, поздно будет» — это про меня. Теперь одного боюсь, что моим путём пойдёт Аня. Ей здесь нечего делать. Она молодая, глупая, я её с детства оберегал и нянчил. И вот не уследил. На прошедшем сеансе они вывели её из под моей опеки, на следующем — заграбастают  в свои лапы. Она не им кивнёт, а тому аду, который клокочет в них. «Сочетаюс-с-ся».

Этим словом будто яда в душу подпустил. Заметил, решил в очередной раз помочь мне. Взмахнул рукой, и всё исчезло: мониторы, комната, перегородки. Только его взгляд и где-то позади его едва угадывается дорога, по которой мы едем: знакомые перекрёстки и улицы, но в каком-то странном удалении, как нарисованные.

— Заклинаю, упаси сестру мою от мёртвого отродья, избави себя от напасти загробной. Всё, что нужно запомнить это слово «отрекаюсь». Там, где требуют от тебя сочетания, отрекайся. Можно по латыни, можно по-старославянски. «Отрицаюся тебе, сатано, гордыни твоея и служению тебе». И плюй на голос. Наушничанье их репьём липнет, слова их патока — осени себя троекратно крестным знамением и плюй в самое пекло душ проклятых. Всё понял? Всё?… Не задерживаю.

И исчез с лёгким булькающим звуком, растворился так будто скайп-конференцию закончил. Реальный мир показался поначалу картинкой на мониторе. Я вздрогнул, заорал.

— Эй, братан, ты чего такое? – удивился пожилой водила-кавказец.

Бесконечно долгую секунду силился понять, кто я, где, какой это мир и куда меня везут?

— Что-то приснилось? Когда успел уснуть? — не переставал недоумевать шофёр. – Слушай, ты так напугался, что меня напугал, я чуть с обочина не подружился.

— Так, почти доехали, — гляжу за окно я. После добиваю своей непредсказуемостью и без того озадаченного кавказца: — А теперь давай гони обратно. Плачу двойную цену.

́

С дороги позвонил Ане. Она ждала у вахты. Завидев, спешно подошла, взяла меня за руки, дерржала их так будто хотела отогреться.

— Мне страшно, — призналась она, взглянула брошенным котёнком.

— Я знаю, — ответил я, — пойдём, всё обсудим.

…Опрятная небольшая комната: одна кровать, один стол, один стул, множество книг на полках, по преимуществу поэзия Серебряного века. Пьём чай, разговариваем. Сначала я со слов Бориса рассказал о том, что в планах у парочки из «Новой реальности». Когда речь зашла о том, что последует вслед за первым сеансом, она вздрогнула:

— Борис так и сказал: «упаси, а то заграбастают»?

— Смысл такой.

— Знаешь, что было во время сеанса? Я сплю, а из-за спины нашёптывают: «Схлынь от сердца, сгинь Борис. Схлынь от сердца, сгинь Борис». На множество голосов и раз от разу громче. Это очень странно: никого, кроме Тимура, в комнате не было, а голосов множество. И прикосновения такие льнущие, жаркие, как змеи по тебе ползут. Много змей. А потом криком пронзило: «Отведи от снов её сумрак родственный, очисти сердце к новой жизни». Меня как в конвульсиях забило. И эти же голоса в шипящем множестве: «Готова ли ты?». А я не знаю, к чему готовиться. И вымолвить не могу. Меня как током бьёт.

— А они просили на что-то согласия? Ну, головой кивнуть или сочетаться, как например… — я запнулся, потому как на память пришло, что именно Борис этого «сочетания» от меня и требовал.

— Я думаю, что до этого просто не дошло, — Аня продолжила, не заметив неловкости. — Весь этот гомон, шелест схлынул, когда Тимур Игоревич сказал: «Не готова». Он один им всем ответил. После взял меня за руки и тряханул со всей силы. Весь ток, всё напряжение из меня вышло, я как ватная. Сразу с кушетки стала падать, Тимур Игоревич подхватил.

— А про необходимость ещё одного гипноза, что именно этого от тебя будут требовать – правду Борис говорил? Тебя приглашали?

— Да. Тимур сказал, что он брата отвадил, но на чистую душу могут прийти другие беды, другие демоны. Нужен новый сеанс, чтоб результат закрепить.

— Я пойду вместо тебя.

Встаю с решимостью из-за стола. Набираю номер «Новой реальности», попутно предупреждаю Аню:

— Только не мешай разговору… — прислушиваюсь к гудкам, соединение установлено: — Алло, Тимур Игоревич? Я был у вас сегодня с Элиной, ну помните, ещё завыёживался, сомневаться начал, договор не подписал.

— И что дальше? — заутробный голос; из глубин раздаётся и в глубины тянет

— Дальше ситуация изменилась, — продолжаю с меньшей прытью и уверенностью. — Мне снова приснился Борис. Плохой сон. Мог уговорить меня, и это почти случилось. Боюсь: ещё на один сон меня не хватит. Вы говорили, что можно прийти, если одумаюсь. Я одумался.

— Сегодня ещё можно успеть. Работаю до шести, — и Тимур Игоревич прерывает разговор.

Ощущения, будто с пустынным ветром общался и песка в рот нахватал. Идти никуда не хочется, но перед Аней показывать этого нельзя, стыдно. Хорохорюсь:

-Вот видишь, кто-то из нас сам в капкан лезет, теперь осталось только выяснить кто?

Она подходит и прижимается ко мне, обнимает тихо и печально. Как прощается…

Прошёл  в медицинский центр. Тимура Игоревича застал ровно в той же позе, что и при расставании: сидит в кресле, откинувшись, с закрытыми глазами. Сразу и не понять, жив ли, умер?

— Можно? — спрашиваю.

— Нужно, — отвечает, не открывая глаз.

Прохожу, сажусь рядом, чувствую себя примерно также, как Хома Брут в ожидании Вия. Кошки на душе скребутся, нехорошо. Хоть бы подольше вот так сидел, молча, не двигаясь.

— Чего ждёшь? Договор на столе, ручка тоже, — распахивает черноту глаз. Смотрит, как душу препарирует.

Мгновенно вскидываюсь, гипнотизёр тоже. В то время как я подписываю договор, он стоит за спиной, нависает. Спешно строчу вместо подписи латинское Abdicare (загуглил, вроде бы это слово наиболее близко к нашему «отрекаюсь»), стараюсь писать максимально затейливыми загогулинами, чтоб все подозрения были только на дурной почерк.

— Читать договор не будешь? — спрашивает.

Отрицательно мотаю головой и смотрю ему в глаза, думаю этим отвлечь внимание от подписи. При этом одна мысль: «Не думать, не думать, не думать! Он всё считать может». Тимур Игоревич усмехается:

— Страшно? Поверь, что не страшнее смерти.

Разворачивается, не посмотрев договора. Хочется выдохнуть полной грудью, но боюсь выдохнуть.

— Следовать за вами? — изображаю из себя подопытного кролика, не переиграть бы.

— Жди в комнате, на кушетке.

Прохожу сквозь двойные двери действительно как в новую реальность. Они обиты плотным материалом – звукоизоляция. В комнате как в погребе: темно и пахнет чем-то сквашенным. Ложусь, закрываю глаза, стараюсь скрыть внутренний трепет. Вдыхаю неподвижность затхлого воздуха, вслушиваюсь в немоту окружающего мира. Ни звука, ни шороха, ни дуновенья. Вдруг! На глаза! Пальцами! Давят! До одури больно! И глухой, как плитой придавленный голос, возглашает:

— Начнём!

И сотню тихих, вкрадчивых, каких-то подленьких голосов  без умолку радуются вслед:

— Начинаем! Начинаем! Начали.

Сквозь расплывающиеся радужные круги проступают картины неземного умиротворения. Изумрудные долины в лёгкой дымке, едва розовеющее небо, пасторальные домики вдали на фоне гор. Душа млеет. И сладостный щебет птиц, которых почему-то не видно. Всё чересчур красиво,

чтобы быть настоящим.

— Это твой мир, твоя новая реальность, — внушает голос из-за спины.

— Как роскошно, как красиво, как приятно, — вторят ему сотни шепчущих.

— Не дешёвые блёстки, которыми тешил тебя Борис, а истинное золото. Оно в руках твоих, оно в сердце твоём, оно в мире твоём. Вдохни в себя!

— Вдохни, прими, испробуй…

Вдыхаю, сладчайшим нектаром щекочет ноздри. Небо медово-мандариновых расцветок начинает лучиться и переливаться вдали. Из мягкой дымки проявляются пасущиеся козочки, таких только на пасторальных картинках видел. Пытаюсь не умиляться, придумываю сравнения с рекламой щвейцарского шоколада, нагнетаю себя, что всё это фальшь, продукт идентичный райскому, но все равно улыбаюсь, упоён, блаженствую.

— Твой счастливый билет, единственный рейс из повседневного в небывалое,  — шёпот Тимура становится из тёплого жарким. — Отправься с нами в новую реальность.

— Отправься, полети, распахни душу, — ввинчиваются голоса.

Козочки подходят и начинают тереться о ноги, тереблю их шерсть, что мягче пуха. Босые ступни омывают родниковые воды. Ветер сладко-пьяный  — отдайся на его волю, и полетишь.

— Ответь, — продолжает гипнотизёр, — принимаешь ли такое будущее? Готов ли сочетаться с ним?

Слово «сочетаться» зацепило, выдернуло разомлевшего из сказочных грёз. Облака вдали темнеть начали, в красных отсветах теперь. И у козочек, что смотрят пристально, глаза будто налитая спелая черешня. Собираюсь с духом, чтоб произнести громко и уверенно, но выходит надтреснутый, едва продирающийся из лёгких звук:

— Отрицаюся, — и чтобы закрепить сказанное, себя подбодрить, плюю через левое плечо.

Многоголосое шипение в спину: «Что это? Что?». Козы бодаются в ноги. И небо всё гуще, всё тревожней, на глазах облака сгущаются и темнеют. Вместо свежего дуновения напористый ветер хлестать начинает. И голос Тимура всё более зычный, требовательный:

— Подумай, убогий, на что размениваешься? Ничтожество вместо всесилия, смердящая жижа вместо амброзии, тлен вместо вечности. Этого ли хочешь? Ещё раз спрашиваю…

Я чтоб опередить его, не дать этому давящему голосу испытывать себя, чтобы забежать впереди своего страха, выдыхаю молитвенно:

— Отрицаюся тебе, сатано, гордыни твоея и служения тебе!

Молния! Ещё! Раскаты громовые через тебя проходят, сотрясая. И небо налилось кровавой злобой. Изумрудные травы в рост пошли, обвивают и в землю тянут. А козы бодаются, всё острее удары их, всё болезненней. Вот пронзила одна до крови, боль адская. Голоса скрежещут и воют, слов не разобрать сквозь ненависть и отчаяние. Обжигающий ветер с ног валит. Но резче ветра, мощнее грома истошный голос изо спины:

— Одумайся перед тем, как стать падалью! Не противься, ничтожный, великому! Раздавлен будешь, смят и изничтожен. Смотри, что ждёт тебя, смотри себе под ноги.

Разверстая могила. Кишит змеями. Клубится, вспучивается, оседает. Сквозь тела шевелящихся гадов руки тянутся. Сочится кровь с рук этих. И вопли, приглушенные, не имеющие выхода, откуда-то из глубин. Но страшнее

этих воплей обрушающийся на тебя голос. Это уже не Тимур Игоревич — это иное. Сила, куда мощнее человеческой. Сотрясает, оглушает, рвёт. Так не говорят люди — так вопиют демоны.

— Не у праха спрашиваю, а у владыки чувств своих и воли своей: примешь ты ли величие и силу или  будешь в прах низвергнут?  Готов ли к миру новому или истлеешь в ничтожестве своём? Сочетаешься ли…

— Отрицаюся тебе, сатано, — ору, что есть сил, наперекор раздирающим вихрям, — отрицаюся гордыни твоея и служения тебе!

Треск! Молнии рассекли небо, порвали его. Сквозь эти разрывы стала проступать реальность, обычная, земная, не новая. Наваждение схлынуло. Встряхиваю головой, встаю с кушетки. На полу Тимур Игоревич. Неестественно вытянулся, выгнулся. Тело чуть приподнято на лопатках, локти упираются в пол, руки нелепо скрючились и закоченели, шея стала необычайно длинной, голова вывернута вбок.  Во всём его скованном смертью теле чувствуется неимоверное напряжение.

Открываю дверь, впускаю свет и обхожу труп так, чтоб видеть лицо. Оно выжжено. Вместо глаз зияющие дымящиеся провалы. Обгоревшие скулы, обугленные губы. Рот скривился в немом крике. Клокх — лёгкое облачко золы вырвалось из мёртвой пасти и тут же растаяло, осело. Меня передёрнуло… Тороплюсь к выходу. Идти трудно. Нога сочится кровью – козы крепко продрали ногу, когда я был по ту сторону жизни. Надо бы перебинтовать и  продезинфецировать. Ничего: доеду до Ани, она сделает.

Рядом с Аней. Рассматриваю её в темноте. Плавная красота, как с картин Васнецова списана. Сопит так сладко-сладко, как ребёнок. Хочется поцеловать её, но так, чтобы не потревожить. Чтоб она через дрёму почуяла, что рядом есть человек, готовый оберегать её, заботиться о ней; стала во сне ворочаться беззаботно и счастливо. Я знаю её всего один день, но он стал самым главным в моей жизни… Когда я к ней пришёл вечером, она бережно обработала мои раны и ссадины, искренне переживала, слушая рассказ о случившемся во время сеанса, а потом вдруг достала из холодильника бутылку итальянского вина. Как будто ждала, верила в меня и в то, что всё у нас с нею будет хорошо. Говорили за жизнь, не уставая открывать друг друга. Человек устаёт быть в себе, ему тесно. Хочется разделить свои знания и печали. Не всегда это получается и далеко не со всеми. Я не помню, когда в последний раз мне было так безмятежно и хорошо, как в этот вечер с Аней. Во всяком её слове, в любом взгляде — продолжение моих помыслов, моих надежд, продолжение души:

— Я где-то вычитала, что в старые времена на Руси вместо слова любить очень часто говорили жалеть. Это так точно, так правильно. Без жалости нет любви, а любовь это и есть сострадание.

— Я тебя жалею, — сказал я ей.

— И я тебя жалею, — тихо повторила она, — очень.

… Плавные волосы, плавные очертания в ночи, плавные мысли становятся тягучими — незаметно втягиваешься в сон, вплываешь, растворяешься. Из одного зыбкого мира — в другой. Но вот смутные видения начинают постепенно приобретать форму, сгущаться. Из матового небытия всё чётче и чётче проступает фигура моего однокурсника. Борис похорошел — лощённое благополучие в серебрянных одеждах. И мир вокруг него как с картинок о прекрасном будущем — сияющее изобилие. Он радушно распахивает руки, растекается в лучезарной улыбке:

— Ну, что, друг мой, поговорим снова о несбыточном, которое всегда рядом. О  том великом чуде, для завладения которым кивка достаточно. Согласен ли вкусить прелестей этого мира, по сравнению с которыми любые земные блага горше редьки?

— Соглашайся, — подсказывает Аня, нежно шепчет из-за левого плеча.

________________________________________________________________________________

каждое произведение после оценки
редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго 
выложено в блок отдела фантастики АЭЛИТА с рецензией.

По заявке автора текст произведения может быть удален, но останется название, имя автора и рецензия.
Текст также удаляется после публикации со ссылкой на произведение в журнале