Советские традиции

«В Советское время мопеды делались готовые, – начал сходу исторический экскурс мой новый товарищ по приключениям Кузьма Махнёв.  – Например, всеми известный и популярный Рига 13. Это была небольшая металлическая рама с педалями для разгона и двигателем небольшого объёма (порядка 45 куб. см). Позже, в 2000-х годах появилась вторая категория – это комплект: малый подвесной двигатель для простого велосипеда объёмом до 49 кубических сантиметров, бачком для топлива и крепежом. Он ставился на любой велосипед, даже с треугольной рамой».

Теперь же двигатели ставятся не бензиновые, а электрические. Движение обладателей таких транспортных средств в Екатеринбурге получило развитие благодаря одному популярному городскому форуму. Это было чуть более 10 лет назад. Проводился пробег «Критическая масса», и мой гид по миру электробайков впервые увидел эту необычную для того времени машину. Вроде бы, обычный велик, но с бобиной, надписью на багажнике «место для роллера» и соответствующими ручками для зацепа.

Я помню, как все начиналось

«Я понял, что это устройство что-то типа мопеда, – продолжает Кузьма. – Порылся на форуме, вышел на человека, который уже начал заниматься этими машинами, продажей и установкой комплектов оборудования. А я вообще не знал, что у нас такое существует. Был обыкновенным велосипедистом».

Существует комплект «мотор-колесо». К нему также идёт небольшая электробатарея плюс ручка газа, и таким образом происходит электрификация велосипеда. Можно и крутить педали, а можно ехать без «напряга» в прогулочном режиме, например, на работу. «Основным контингентом были люди 35–40 лет, – вспоминает Кузьма. – Те, кто любят велосипеды, но уже силы не позволяют напрягаться или боятся, например, получить травму коленей. Среди них также были любители прогулок выходного дня или ездоки на дачу».

Поначалу это было дорого. К тому же, мало кто понимал, как такой агрегат собирается. Со временем пришло понимание, электробайки – это отдельный класс транспортных средств: уже не велосипед, но еще не мотоцикл. Стали увеличиваться масса байка и мощность батарей. Появились обособленные сообщества любителей «электричества». В Екатеринбурге, например, излюбленным местом их сбора стали три озера в Парке лесоводов России.

Междоусобица по интересам

С увеличением мощностей в тусовке появилось разделение – на тех, кто просто катается недалеко, с напитками, и тех, кто загорелся идеей туризма. Естественно, у последних движки были сильнее. И они стали постепенно отмежёвываться от любителей лёгких прогулок и пива.

Начались первые путешествия – на Исеть, на Чёртово городище. А потом всё дальше и дальше. Тогда-то и возникло такое понятие, как «электробайк»: машины тяжелее, мощнее, быстрее. Какой же это велосипед?! На нём можно и в горы, и на озёра, и в пещеры.

«Я сам загорелся этой идеей, – признается Кузьма. – Начал делать видеоролики. И чуть позже ввёл понятие «Электровелотуризм». У движения были даже свои противники – говорили даже, мол, такого термина не существует. Но как явление может не существовать, если по факту оно есть! Потом просто перестали обращать на таких людей внимание».

Видовые отличия

Электровелосипедисты признают, что они не так организованы, как другие – например, мотоциклисты. «Едешь по городу, навстречу тебе «собрат», так даже рукой не махнёт, – признался Кузьма. – Вот у мотоциклистов настоящее братство. Такое же можно наблюдать у водителей подготовленных джипов. А у нас – нет. Почему – понятия не имею».

Возможно потому, что у людей нет коллективного увлечения. Это достаточно молодое движение. Да, есть небольшие группы, которые осваивают уральские просторы, путешествуя. Кому-то интересны прогулки по лесопаркам с пикниками. А для большинства это средство передвижения: на работу, на дачу. Плюс, ограниченная автономность: мотоцикл заправился за пять минут и поехал, велику вообще топливо не нужно. А вот у электробайков на зарядку батареи уходит несколько часов. То есть поехать очень далеко от города толпой в 20 человек просто нереально, где взять одну большую стоянку с зарядкой на всех, чтобы потянула такую мощность? От силы можно зарядить на одном месте 5–6 человек.

И объединяющего всех фактора нет. Есть лишь пара форумов да тройка чатов. И несколько энтузиастов, как Кузьма…

Плюсы «лесопедов»

Первое, на что обращают внимание сами электробайкеры (да и простые граждане, наверняка) – это отсутствие шума. Ведь кроме правовых ограничений по этому параметру, например, в парковых зонах, существуют и этические: время суток, детские площадки и т.п. Ни мотоциклы, ни мопеды, ни автомобили такой характеристикой похвастаться не могут.

Затем, экологический фактор: вонь, выхлопы. Можно прямо дома хранить, что сложно представить в случае мопеда и мотоцикла. Все плюсы велосипеда, плюс «чистый» двигатель. Едешь, заносишь в дом – и никого не раздражаешь. Хочешь – едешь по тротуару, хочешь – по дороге (главное аккуратно).

Преимущества перед обычным велосипедом в скорости и, соответственно, во времени. «Мы можем ездить круглогодично, в отличие от тяжёлых мотоциклов», – резюмирует Кузьма.

Снаряга

«Я долго не мог понять, почему в нашей среде мало девушек, – продолжает Кузьма. – Потом до меня дошло: у нас в городе практически нет центров обслуживания. Если что-то поломалось, особенно в электрочасти, а сам не понимаешь, не умеешь устранить, нужно связываться с Москвой, откручивать агрегат, высылать на ремонт и замену. Да любая барышня скажет: чё за фигня, зачем мне это надо? Это, на мой взгляд, главная проблема».

Что касается шлемов, наколенников – можно использовать таковые, предназначенные для велосипедов или скутеров. На мотоэкипировку обычно переходят те, кто вышел на «большую дорогу». Но и в этом случае никаких проблем нет.

Прощай, романтика

Когда только появились электровелосипеды, они обрели популярность у населения, в том числе и по причине того, что на них не обращали внимания сотрудники ГИБДД. Просто никто не понимал, что это не просто велик, а велик с двигателем. И люди ездили где и как хотели. Изменения в отношении начались, возможно, по вине электросамокатчиков, которые массово гоняли по тротуарам, пугая пешеходов. Появилось слишком много мобильных средств такого рода, в том числе каршеринг, и взять такой самокат мог вообще любой желающий на время, а за рулём игнорировать ПДД. И вот тут за такой двухколесный транспорт гаишники решили взяться «не по-детски».

В частности, для электровелосипедов были введены ограничения: по скорости – не более 25 км/час, а мощность двигателя не должна превышать 250 ватт.

«Это пришло года три назад, – вспоминает Кузьма. – До этого все балдели, как хотели. Бывало, конечно, полицейские останавливали – но как-то по-простому, с улыбкой. Сейчас обязательно посмотрят документы, мощность движка. В общем, мы стали «полноценными участниками движения» со всеми вытекающими последствиями».

Травм бояться – не кататься

Главная ошибка – а таковая присутствует во всех видах транспортных средств – человек, дорвавшись до управления, сразу же начинает гонять. «Он не понимает, что это уже не велосипед: другая масса, другая манера управления, – констатирует Кузьма. – Почувствовав мощь, некоторые «топят» сломя голову, по привычке нарушая правила, как на обычном велике. Например, часто же можно увидеть курьеров, едущих по встречке. Ребята, которые продают комплекты, вывели даже статистику – чаще всего их покупатели попадают в аварии в первые две недели после приобретения электровела».

Тут нужно понять, почему многие и берут электробайки: ездить без прав, но, типа, на мотоцикле. Но далеко не все могут оценить скорость или обзор других участников движения. Поэтому лучше всего ездят либо мотоциклисты, либо автолюбители – то есть, люди с определенным опытом, и если хотите – с правильно работающей головой.

Вот так весело беседуя, мы катились с моим «гидом» в составе небольшого отряда единомышленников. И чёрт меня дёрнул спросить про травматизм! Поездка закончилась с последствиями: я не справилась с управлением и в результате ушибла ногу. Не очень сильно, но все равно – неприятно.

Подводя итоги

По словам моих спутников, очень сильно мешает развитию таких транспортных средств – это отсутствие необходимой инфраструктуры. Про сервис я уже упоминала. Но вот хороший вопрос: а где ты будешь заправлять байк, если уехал далеко? Есть стандартные зарядки, есть быстрые – но кто тебе даст бесплатно зарядиться на той же заправке на розетке без счётчика?

Это в Москве или Санкт-Петербурге есть заправки для электромобилей, можно поменять розетку и зарядить велобайк. До нас же такая цивилизация ещё не дошла. Можно, разве что зайти на шиномонтажку или на заправки одного федерального бренда. А в остальных случаях – только дома.

Но, несмотря на все эти сложности, путешествия из Екатеринбурга – пусть на день, два – медленно, но верно развиваются. Растёт и география поездок – радиус достигает в некоторых случаях 500 километров! Но, чтобы в пути не столкнуться с вышеперечисленными проблемами, путешественники должны очень тщательно планировать свой маршрут.

«На велосипеде ты можешь взять насос, запаску и ехать куда хочешь, –грустно констатирует Кузьма Махнёв. – Мы же не можем себе такого позволить, потому как зависимы от зарядки. Выезжая, например, с утра на несколько дней, вы должны чётко знать место ночёвки, где можно будет зарядить батареи: населенный пункт, турбаза, дом отдыха. И обязательно доехать туда полным составом, не потеряв никого по дороге по разным причинам».

Вместо послесловия

«Есть такие понятия как езда «по-велосипедному», «по-мопедному», – объясняет Кузьма мне на прощание. – Те, кто остаются в категории велосипеда, ездят тихо и прижимаются к обочине по привычке простого велосипедиста. А те, кто побыстрее и как мопед, они едут уже в потоке. Навешивают стоп сигналы, габариты. И так далее. В ПДД – да, там вполне конкретно написано. Но это на бумаге. А по факту… То, что мощность не 250, а 500 ватт, почти ничего не меняет. Едешь небыстро, педали себе крутишь – и ДПС таких не тормозят. Так что возможностей для желающих много».

От автора

Мы ездили на Зимний слет электробайкеров Екатеринбурга. Было прохладно, но и все оделись по-зимнему: тёплые пуховики, балаклавы, очки, перчатки – как и подобает истинным уральцам. Меня от ветра ещё защищал мотоциклетный закрытый шлем. Судя разговорам парней, оповещение о мероприятии проходило через социальные сети.

В итоге собралось 12 парней и я. Мне сразу присвоили позывной «Дэн в юбке» (какая юбка, холодно на дворе!?). В итоге получилось как в сказке «12 месяцев». Подснежников, правда, не было. Но зато были большой костёр, горячий чай и е-байки (ещё одна вариация названия в сокращённом виде). Такие вот у нас на Урале зимние развлечения!

Вернуться в Содержание журнала

Существует мнение, что огранка камней – ремесло прикладное. Причина такого взгляда понятна. Ограненными камнями, в основном, занимаются ювелиры, вставляя их в свои изделия. Обычно, это небольшие камни, работа с которыми не требует высокой квалификации.  Владимир Аркадьевич Силин развенчал этот устойчивый миф, создав свой стиль и выведя огранку на уровень высокого искусства. Работы Силина привлекают своей глубиной и невероятной грацией.  По словам Мастера, его интересуют крупные камни:  «Мне интересно работать с камнем, как с самодостаточным материалом, представлять огранку как самостоятельное искусство.  Нравится работать с крупными формами, чтобы можно было взять камень в руки и рассмотреть, не пользуясь дополнительными инструментами».

Коллекционная огранка – это, конечно, не только крупный камень. Среди других её может выделить редкий цвет или минералогические включения, интересная форма и наполненность смыслом. Огранка – это всегда компромисс. С  одной стороны, из сырья нужно «вытянуть» всё имеющееся, с другой, надо учитывать свойства камня, оптические законы построения огранки, и, самое главное: камень после огранки должен выглядеть гармонично. Эти вопросы и решает профессиональный огранщик при индивидуальной работе с камнем.

По профессии Владимир Аркадьевич геофизик, в 1978 году он закончил Свердловский Горный институт (сейчас Уральский государственный горный университет) по специальности «геофизические методы поисков и разведки полезных ископаемых».  Двенадцать лет проработал в сейсморазведочной партии Баженовской геофизической экспедиции. Постепенно увлекся камнями, как и многие уральцы. Ездил за агатами, пробовал обрабатывать коллекционные образцы. Учился гранить, работал с ювелиркой, но потом полностью переключился на обработку камня. С 2000 годов, когда миновали 90-е, с их финансовыми кандалами, начал уделять больше внимания художественному развитию и техническому совершенствованию. В итоге был выработан собственный, авторский стиль, который отличает его работы уникальностью  и притягательностью.

Разговор с камнем

Иногда кажется, что огранка – это своеобразный разговор с камнем. Как будто ему, камню, задаются вопросы: «Что скрыто  за твоими границами, какие миры хранишь в себе, где можно поставить точку, многоточие, восклицательный знак?».  И, как мы видим, камни отвечают ему. Все коллекционные работы мастера с авторской огранкой изготовлены из кварцевой группы – дымчатый кварц, цитрин, хрусталь с Астафьевского месторождения (Южный Урал), кроме одного, с Приполярного Урала. Всё это сложные моноблочные композиции, то есть цельные, не склеенные. Глядя на эти произведения, стоит попробовать провести один эксперимент. Например, «войти» в камень, побыть там, внутри.  Процесс очень увлекателен: в глубине кристалла с искусной огранкой мерцает нечто родственное душе. Пространство внутри камня, когда мы внимательно, с интересом, смотрим на него, наполняется смыслами, фантастическими образами. Пусть эти образы придумываем мы сами, но именно камень дарит нам свободу фантазии. Это настоящие картины. Там есть герои, есть оттенки настроения и множество смыслов, которые автор кратко, в афористичной форме расшифровывает.

К уровню мастерства Силин шёл не один год, собственным путём, изобретая новые способы работы с материалом. Одна из его новаторских разработок – оборудование для высшей степени сложности так называемой «внутренней огранки», то есть камни с входящими внутрь углами. Для внутренней огранки необходимо специальное оборудование.  В 2006 году Владимир Аркадьевич сконструировал и изготовил уникальное оборудование,  в итоге его новые методы работы с камнем расширили границы гранильного искусства.

Привлекают  взгляд  многие композиции мастера. Например, «Старик» (кварц с включениями).Эта вещь вызывает смешанные чувства: восхищение большой наполненной жизнью. Сочувствие и сопереживание: слева на камне мы видим скол (так выглядел кварц изначально, без огранки), как след от перенесённых страданий. И всё же надежду: все наши раны залечиваются временем. Одна из его работ сродни философской притче о душе. В композиции «Два я» мы видим двойственную природу человека.

Вот темнота (наверное, не ужасающая тьма преисподней, а, скорее, временное затемнение света, помутнение, которое случается с каждым из нас). И рядом – светлый золотой мир. Дымтрин  (такое название автор дал  в своё время сочетанию дымчатого кварца и цитрина) создаёт и мрак, и осветление помрачённого мира. Наверное, постигать смысл такой работы мастера для нас, зрителей – ещё один способ работы с душой. Вам совершенно точно не грозят  уныние или разочарование, потому что мир камня всегда разный. Неповторимый. И вместе с ним вы открываете грани природы, не только живой природы вокруг, но и своей души. Мастер дал притчу-расшифровку  почти каждой своей работе. В «Два я» она такая: «Характеры и судьбы. Вечная тема борьбы добра и зла, света и тьмы. В каждом человеке это есть».

Извлечь музыку

Понравилась и запомнилась ещё «Лестница в небо», работа 2019 года  (частично огранённый кварц). В этой композиции совершенно точно есть нечто от настоящего рок-н-ролла: ступени лестницы внутри камня, музыкальная стройность. И в то же время взрывной характер темперамента музыкантов.

Неукоснительный, ровный ритм ударных, эмоциональность гитары Джимми Пейджа и  сыроватость, импровизация вокальных партий Роберта Планта. Интересный взгляд Владимира Аркадьевича на музыку «Цеппелинов», можно назвать его «музыка, сверкающая в кварце». Пожалуй, надо сильно любить камень, чтобы чувствовать его волшебный язык, его природу.

Вернуться в Содержание журнала

Старинное название этого занятия или увлечения – ГОЛУБИНАЯ ОХОТА. Документально подтверждённая история отечественного голубеводства берёт своё начало с 1555 года. В XVI веке можно найти уже достаточное количество информации о формировании и разведении турманов (нем. голубь вертун) и чистых пород голубей в Ярославле, Ржеве, Владимире, Москве, Казани.

К началу XVIII века все российские породы чётко разделялись на четыре группы: чистые, турманы, декоративные и барабанщики. К тому времени группа чистых значительно усовершенствовалась, птиц стали подразделять на одиннадцать породных линий. Они получили широкое распространение во многих городах центральной России. В силу того, что стандарты на голубей в те годы отсутствовали, птица существенно варьировалась по величине, форме, окрасу и стилю полёта. У чистых наблюдалась пестрота не только в перьях головы, но и в наружных маховых, хвосте. Помимо сухой (щучьей) головы имелись особи с круглой и крутолобой головами. Свойственное чистым изящное сложение с низкой посадкой в отдельных регионах трансформировалось в короткое, широкое туловище и высокую стойку. Цвет глаз у птиц данной группы также имел очень широкий спектр: соломенные, сургучные, тёмные, скороглазые и даже разноглазые. До конца XIX века русское голубеводство имело исключительно гонную направленность – превыше всего в голубе ценились лётные качества (высота, продолжительность, красота полёта) и только потом внешний вид. Лишь с началом XX века, благодаря проведению выставок и конкурсов, голубеводы начинают увлекаться экстерьером отечественных пород, закрепляя его в стандартах. В этот же период времени в Россию из-за рубежа всё чаще ввозятся спортивные и декоративные породы голубей.

Голубиная охота Урала самым тесным и непосредственным образом связана с историей его освоения и развития. Она в точности повторяет все тенденции национального, общерусского голубеводства, правда со значительным временным лагом. Своих, местных пород домашних голубей на территории Древнего Урала не было. Да и откуда им было взяться у кочевых племён коми, ханты, манси и башкир. Появляться они стали с момента оседлости населения, развития промышленного производства, возникновения городов, т.е., примерно, со второй половины XVIII века. Как мы ранее убедились, экспансия приходила из центральных районов России на Средний и Северный Урал, и из центральных и южных районов – на Южный Урал. Ехали на новые уральские заводы мастера-металлурги Тулы, Липецка, Курска, Чистополя, казаки и служилый люд. Везли с собой семьи, скарб и, конечно, голубей.

Распространение голубиной охоты началось с Пермского края, далее были Северный и Средний Урал. Намного позже, примерно на столетие, был заселён домашними голубями Южный Урал. Это можно отследить по датам образования рабочих посёлков и городов.   Временной разрыв и различные территории – доноры людских ресурсов оказали существенное влияние на породные группы, которые стали наиболее популярными у голубеводов различных уральских регионов. Так, на Северном и Среднем Урале исторически разводят высоколётную птицу. Позднее, по времени, увлечение экстерьером и «заморскими» породами способствовало развитию на Южном Урале декоративного и спортивного голубеводства. Эти отличительные особенности голубиной охоты уральских регионов сохраняются и по настоящее время.

Значительную роль в становлении домашнего голубеводства Пермского края сыграли белые вольские высоколётные голуби с цветной гривкой,   положившие начало знаменитым пермским гривунам (высоколётные). Дальнейшее распространение породы шло на Северный и Средний Урал, вместе с сарапульскими, воткинскими, дубовскими, чистопольскими и другими разновидностями высоколётных.  Дон, Кубань, Верхняя и Средняя Волга – территории, где с XVI–XVIII веков зарождались и совершенствовались статные породы голубей. В начале XIX века статные голуби завоевали популярность и на Южном Урале, в ряде городов Сибири. В те времена их вполне обоснованно можно было отнести и к гонным породам, так как большинство из них обладало отличными лётными качествами, не уступающими высоколётным голубям. И только повальное увлечение экстерьером свело на НЕТ красивый и продолжительный лёт почти всех представителей этих пород.

Благодаря инициативе известного голубевода-любителя Геннадия Ивановича Кузьмина обзор голубиной охоты Екатеринбурга (Свердловска), а значит и всего Среднего и Северного Урала, можно достаточно предметно отследить с 1910 года. Кузьминым Г.И. были собраны и записаны, а Старковым Игорем Георгиевичем изданы воспоминания старейших голубеводов города о голубиной охоте тех лет.  Какими голубями увлекался Екатеринбург начала XX века?

В то время в небе Среднего Урала мы могли увидеть черногривых-чернохвостых, «немцев», «казанских ленточных», сарапульских, воткинских, пермских гривастых.  По легенде, «немцев» привез приказчик – немец, который служил в управлении Верх-Нейвинского завода. Были они черноголовыми и чернохвостыми, хохлатыми и космоногими. И «немцы», и черногривые-чернохвостые  «летали высоко, но не более трёх часов». Сегодня не то что про лёт, а и о самих этих породах говорить приходится в прошедшем времени.

Нередкими были очень эффектные голуби небольшого размера (до 25 см от груди до конца хвоста), с круглой головой, широким лбом, выразительными тёмными глазами, коротким светлым клювом. Цветное пятно на темени, диаметром 10 мм, на задней части шеи (грива), цветной хвост с белой лентой. Шапочка, грива и хвост были, в основном, красного цвета, но сторожилы ещё помнили птиц и с жёлтым оперением. Как их только не называли: турманы крансогривые ленточные,  демидовские, казанские ленточные, невьянские турманы, кепистые. В наши дни небольшая группа голубеводов-любителей пытается реанимировать популяцию уральских гривасто-ленточных (демидовских). Несмотря на определённые успехи, процесс идёт долго и сложно ввиду отсутствия качественного рабочего племенного материала. Старинная и красивейшая порода находится на грани исчезновения.

У многих голубеводов тех лет популярными были сарапульские гривастые, чистопольские белые,  пермские сплошные и гривуны, дубовские, воткинские. Причём, сарапульские голуби, в большинстве своём, были с вёртом (серия кувырков голубя в полёте, с потерей высоты). Все разновидности перечисленных высоколётных имели простой внешний вид, разнообразную масть и исключительные лётные качества. Завозили их в Свердловск отдельные местные голубеводы, как правило, в небольших количествах. Голубей брали, так сказать, от первоисточника – с их исторической родины.  Причём, покупали птицу только от известных голубеводов, которые уже имели «имя» у себя на родине. Часть потомства расходилась потом по друзьям, соседям и т.д. К примеру, Игорь Георгиевич Старков завёз пермских гривастых от председателя Пермского клуба Шейдина. Как он сам потом подсчитал, за годы занятия голубиной охотой им было выведено более тысячи птенцов.

С 1927 года в Свердловске впервые появляются николаевские, а затем и одесские высоколётные. Птица, её своеобразный лёт очень понравились уральским голубеводам. Николаевских стали разводить, на них появился спрос. Но, что гораздо хуже, николаевскую птицу стали смешивать с другими породами. Это не прибавило лётных качеств ни той, ни другой сторонам.

Как уже было сказано выше, на Среднем Урале не было спроса на декоративную птицу. Поэтому, лишь у единичных голубеводов можно было встретить уральских монахов или других представителей «декорации». Гораздо позже, в 70–80-х годах, в областном клубе голубеводов даже пытались решить эту проблему «силовым» методом. Членов клуба обязывали завести хотя бы пару декоративных голубей для демонстрации на выставках. Но «насильственная» традиция очень долго не приживалась.

Примерно с 1930-х годов в городе действовала секция почтового голубеводства при ГорОсоАвиаХиме (Городское Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству). Вот только громких результатов по Свердловскому почтовому, или как сейчас говорят «спортивному» голубеводству, мы не слышали. Зато можно найти много историй, когда городские голубеводы имели по две голубятни: в одной содержались почтовые голуби, а в другой – высоколётная птица.

Весь секрет состоял в том, что упомянутый выше ОсоАвиаХим на почтовых голубей выделял зерно. Таким нехитрым способом некоторые голубеводы-любители решали проблему содержания своей голубиной стаи. После Великой Отечественной войны почтовое голубеводство в Свердловске пришло, фактически, в упадок. Отсутствует оно и по сегодняшний день – спортивную птицу держат единицы, тренировками занимается ещё меньшее количество, соревнования не проводятся. Конечно же, основным увлечением огромного большинства голубеводов-любителей Среднего Урала была, да и остаётся сейчас, высоколётная птица. Как уже было отмечено, основу уральских голубей составляли птицы из центральной части России. Но с годами начинают формироваться и свои местные породные линии. Пожалуй, к одной из первых узнаваемых породных линий (аборигенных) можно отнести голубей Борисова и Гущина.

Борисов – кустарь-гранильщик, жил на углу улиц Лермонтова и Якова Свердлова. Разводил рябых, чалых, бусозобых и других, с высокими лётными качествами. Летали сильно, стороной или, как говорят на Урале, в россыпь. Борисовские рябки (голуби с оперением от двух цветов и более в неопределённом порядке) были очень популярны далеко за пределами города. По тем временам они стоили больших денег. Не каждый голубевод мог позволить себе их приобрести. Гущин Николай жил по ул. Мамина-Сибиряка 148. Разводил николаевских разных мастей, сарапульских и воткинских галок (чёрные сплошные), черных обрезных, сизых сплошных. Голуби также были очень высоких лётных качеств. Как мы с вами смогли убедиться на конкретных примерах – ни расцветка оперения, ни принадлежность к той или иной породной линии не имели существенного влияния на формирование голубиной стаи.  Только  исключительно лётные качества голубя давали ему шанс на дальнейшее племенное разведение.

Голуби, ввозимые из центральной России или выводимые именитыми местными голубеводами, имели по тем временам достаточно высокую стоимость. Да и приобрести их, порою, было фактически невозможно. Поэтому, большинство уральских голубеводов, получив каким-то образом ограниченное количество отменного племенного материала (зачастую, это был один голубь или всего одна пара голубей), дальше формировали свои стаи по принципу породной линии. В потомстве оставлялись только лучшие летуны. Конечно, у каждого заводчика были и свои приоритеты по экстерьеру птицы. И, при выборе пар на дальнейшее разведение, они отдавали предпочтение именно тем особям, которые соответствовали их критериям. У кого-то это получалось лучше, и птица становилась узнаваемой, а кто-то так и оставался на уровне разведения среднестатистических «рябков». Конечно, не следует забывать и об определённой моде, которая формировалась на тот или иной тип голубей.

Так появились линии чубарых голубей  братьев Колосовых, сизые кругликовские, сизозобые лучининские, чернозобые хохлатые пуздринские, черноголовые купцовские и ряд других. Эти породные линии, а соответственно и фамилии их заводчиков, были уже достаточно на слуху у любителей высоколётных не только Уральского региона, но и далеко за его пределами. Наличие таких голубей в своём питомнике вызывало чувство гордости у голубевода и неподдельную зависть окружающих. Со временем чаще стали проводиться выставки голубей, всё более совершенствовалось и само голубеводство.

Возникла потребность в идентификации голубей уральской породы. Требования времени привели к формированию и созданию породы «свердловские высоколётные». За основу, для написания стандарта, была взята линия голубей Николая Петровича Лучинина. Хотя свердловские высоколётные – это, конечно, собирательный образ. В реальном формировании данной породы принимали участие различные породные линии многих екатеринбургских (свердловских) голубеводов. Примерно таким же путём  шло развитие другой известной уральской породы голубей – свердловских черноголовых (купцовских). С той лишь разницей, что времени на формирование этой породы было затрачено значительно меньше.

Подводя итог всем имеющимся в нашем распоряжении историческим фактам и событиям, можно сделать вполне определённые выводы. Корнем, первоисточником для формирования высоколётной птицы Среднего и Северного Урала послужили различные породные линии чистых голубей центральной части России. А основой для домашнего голубеводства Южного Урала  стали завезённые с Дона, Кубани, верховий Волги породы статных голубей. В дальнейшем, потомство и тех, и других отбиралось, закреплялось и совершенствовалось по определённым лётным и экстерьерным признакам, трансформируясь уже в новые самостоятельные породы.

В результате целенаправленных действий, упорной и кропотливой селекционной работы наших предшественников современный уральский регион может по праву гордиться местными породами голубей.   Свердловские, пермские и шадринские высоколётные, черноголовые-купцовские, демидовские, уральские монахи, троицкие и магнитогорские статные, челябинские декоративные, чебаркульские бойные. Голуби этих пород известны и любимы далеко за пределами Урала.

Задача современных голубеводов – поддерживать, развивать и совершенствовать лучшие качества уральской птицы, чтобы она и дальше радовала своих поклонников экстерьером и феноменальными лётными способностями.

Вернуться в Содержание журнала

Январские праздники для жителей Северного Урала это чудесный подарок от государства. Целых десять дней, которые можно провести, как заблагорассудится! И, кстати, прилично сэкономить на встрече Нового года. Много ли с собой в лес утащишь? Ну мяско на шашлык, помаленьку, скорее понюхать, чем наесться. Никто же шашлыков и полуночи не дождется, всё равно заголосят вечером – суп, супчик вари… Ну салатик. Тоже проблема, кстати: что такого можно с собой взять в минус тридцать с хвостиком, чтобы оно потом в тарелке нормально смотрелось? Ну трехлитровую пачку подделки под вино, чтобы в третьем, специально взятом котелке сварить подделку под глинтвейн, с настоящим мёдом, но синтетической отдушкой… Пойдет на ура, а там уж разводить спирт или не разводить, видно будет.

Посчитали стоимость «второго ужина»? Теперь посчитайте свои расходы на новогодний стол на свою семью… Нет, мы не для экономии каждый год 30 декабря в лес уезжаем, конечно. До Нового года там особенно хорошо. Ещё не накатываются на лесные избы мощные волны снегоходчиков, ещё не засыпаны снегом лесовозные дороги (за праздники их, бывает, так заваливает, что не выехать). Куда хочешь подавайся: хоть в Кутимский замок, хоть в почти новую ещё избу на Выдерге, хоть вверх по Вёлсу, по веренице изб на правом берегу, как мы сделали в 2016 году. Одну, правда, уже карьер «съел», но остальные ещё остались.

Восьмого января потеплело до минус 24 градусов. Мощные ветры, что пытались сдуть нас с двух предыдущих вершин в этом походе, поутихли – над Мартаем уже не так привольно развеваются снежные ленты. Самое время перед выходом в цивилизацию подняться еще на что-нибудь интересное.

Караульная сопка – небольшая гора южнее хребта Мартай на севере Красновишерского района Пермского края. Она мало посещаема туристами. Отсюда до поселка Вёлс по реке порядка 50 километров, да от реки еще тропить по буреломному лесу километра три до начала подъема. Дальше начинается крутой лесистый склон, тоже местами загороженный упавшими стволами; подниматься по нему приходится «змейкой», нарезая лыжню то влево, то вправо от направления на вершину. Снег в этом году сухой, похожий на песок. Он охотно оползает в пробитую первым человеком лыжню, и второму приходится за ним дотрапливать, а вот следующие туристы борются уже только с крутым подъемом. Местами тропильщик, отчаявшись найти пологий участок между деревьями и скальными выходами, сквозь зубы выдает несколько сложносочиненных предложений и начинает набивать вверх ступеньки. Получается слишком круто, а ведь еще спускаться тут потом.

Участники группы, расхоложенные пологим подходом по сравнительно несложному, разреженному лесу, потихоньку начинают проявлять свои познания в ненормативной лексике, поминая и крутяк, и сугроб за шиворотом, стряхнутый с задетой ёлки, и руководителя, небрежно махнувшего с реки на невысокую горушку в лесу. «Я эти горы в телевизоре видал!!!» – пожалуй, самый мягкие эпитет из расхожих в такой ситуации. Что поделать, надо просто тропить и тропить вверх. Обливая потом, истекая (вслух или про себя) матом, а ещё, так сказать, поддерживать боевой дух восходителей-новичков. Иногда путём применения к ним лыжной палки. Именно поэтому у руководителя всегда древний, толстые, тяжелые советские алюминиевые палки с ба-альшими тя-яжелыми кольцами…

Но эта, затерянная в глухом лесу, вершина стоит таких усилий. Большинство североуральских гор представляет собой более-менее украшенные одиночными скалками «кучи», курумниковые осыпные возвышения. Они могут быть крутыми или пологими, с плоской или заостренной вершиной, знаменитыми (как Конжак) или не очень, но все равно обобщающая их характеристика – «осыпная». А на вершине Караулки высится несоразмерно огромный гребень из вертикальных скал высотой 20-30 метров каждая. Зимой они плотно заштукатурены твердыми снеговыми наносами и в лучах низкого полуденного солнца смотрятся совершенно фантастически – хоть издали, с реки, хоть вблизи. Конечно, особенно приятно их видеть, когда доползаешь до них, весь в поту, по вышеописанному склону, когда через покляпые, причудливо изувеченные снежными шапками силуэты редких берез и елок вдруг ослепительно мелькнет грандиозный белоснежный зуб на фоне темного, не по-январски синего зимнего неба.

Влезть на зубчатку удалось только на самой южной оконечности, где она ниже всего и прорезана глубокими щелями. На север открылся впечатляющий вид на хребет Мартай, от середины и выше укрытый перетекающей через него тучей; на юге такие же тучи потихоньку начали закрывать солнышко. Так очень редко бывает, чтобы Гора позволила посмотреть ее при хорошем свете, а потом как бы намекнула, что не пора ли вам, ребята, в обратный путь. Как правило, Горы обожают дразниться. Залезешь на нее в густом молоке, ни вида, ни неба, а на спуске вдруг молниеносно рассосутся тучи, и великолепная вершина четко прорисуется в небе, хоть снова на нее лезь. А сегодня, когда мы вдоволь налазались, наснимали кучу красивых фотографий, вдруг пропали контрасты, «зубы» затянуло сначала розоватой патиной, а потом они и вовсе слились с серым небом; что ж, пора в обратный путь.

Один участник поторопился и необдуманно спрыгнул с невысокого, метра два, зубчика вниз, между двух других. Ну что можно сказать… шапочка на поверхности осталась. Указала место приземления. Откопали. Много, много у нас на Северном Урале снега. Особенно в горах, пусть даже невысоких.

Совершенно отдельное удовольствие после зимнего восхождения заключается в опасном и быстром спуске где по лыжне, где по целиковым сугробам крутого склона. Главное тут – не пытаться объехать одну и ту же елку двумя ногами с разных сторон… Что немаловажно, у всех нас это получилось. Собравшись внизу, у начала лесной лыжни, перевели дух и не спеша заскользили к реке, по пути перебираясь через обтоптанные на подъеме буреломные завалы.

К избе вышли, когда небо уже плотно посерело на закате. Закончился предпоследний день традиционного новогоднего похода, в этом году проходившего между поселком Вёлс и заброшенным Сибиревским прииском. Помешивая супчик в котле, висящем над костром, мы радовались и печалились окончанию похода, вспоминали и планировали, морщились от дыма и пили холодный зимний воздух… жили, в общем. Как всегда живем в походах, другой, совершенно отличной от городской жизнью. На завтра оставались мелочи – выскочить сорок километров до поселка, завести промороженную машину и полтораста километров не слетать с завьюженной дороги…

Вернуться в Содержание журнала

Пройдут годы, и потомки на основе этих публикаций будут знать, что северный олень ещё какую-то сотню лет назад был обычным видом на всём Урале, включая  Урал южный, а закавказский тигр бесследно исчез только в 1954 году.

Вся эта информация в дальнейшем способствует успешной деятельности биологов по восстановлению былой численности какого-либо вида животных в пределах его естественного ареала, а также пониманию биологами и экологами сущности происходящих на планете природных изменений в динамике.

Подобный необычный случай наблюдали мы в лесу 7 марта 2023 года в 15.46 в точке с координатами 56.899605 с. ш., 59.82535 в. д. Здесь в таёжной местности мы встретили обыкновенную синицу-лазоревку.  Обычный ареал распространения этой птицы  –  Европа и европейская часть РФ, также наблюдают её в Северной Африке и  Малой Азии.

Предпочитает эта птичка широколиственные леса, а вот северные хвойные древостои ей как-то не по душе. За Уральскими горами – в Свердловской области – она встречается чрезвычайно редко. Мало того, даже в Пермской области, судя по информации в специальной литературе, её появление отмечается единично.  За все годы наших наблюдений в течение более 60-ти лет мы эту синицу в наших уральских лесах видим впервые.

Синица-путешественница кочевала вместе со стайкой синиц, в которой доминировали буроголовые гаички до десяти особей, а также парочка синиц-московок, примерно столько же больших синиц и два поползня.

Нашему удивлению не было предела: как могла эта птичка-невеличка залететь к нам на Средний Урал? Для этого ей пришлось преодолеть обширные таёжные пространства и  перелететь Уральский хребет. Причём путешествовала она в нашей местности по хвойным лесам, где доминируют сосны, ели, пихты и лиственницы, а не дубы, вязы, клёны и липы, как в лесах широколиственных, в которых она обычно обитает.

Вот такая авантюристка синица-путешественница встретилась нам на границе южной и средней тайги. Место, где произошла наша встреча, территориально относится к Европе, а до границы с Азией (знак Европа-Азия, что под Первоуральском) ей осталось долететь по прямой всего-то  чуть более десяти километров.  И если она сделает это, и орнитологи увидят её там, то в научном описании этого вида появится запись:  «единично отмечено  появление  синицы-лазоревки и в Азии – на Среднем Урале».

Все последующие дни после встречи и до сих пор мы тщательно просеиваем визуально все стайки синиц, встречающихся нам на наших  таёжных маршрутах. Надеемся вновь встретить птицу с голубой шапочкой, но до сих пор ускользает от нас эта маленькая синяя птичка счастья.

И ещё до сих пор не можем мы толком понять: везучие мы или нет. Если за более чем полувековой срок наблюдений мы встретили лазоревку только один раз, то выходит, что нам повезло. А если другие жители Среднего Урала встречали лазоревку в наших лесах многократно, то выходит, что они везучие, а мы-то как раз нет.

Вернуться в Содержание журнала

Сухим он называется и на «Плане, представляющем округ Богословских заводов с смежными с ним дачами» шихтмейстера В. Попова 1837 года. Недалеко от вершины обозначен известный, видимо, ещё с походяшинских времён Сухогорский железный рудник.

Этот рудник обозначен и на 136-м листе «Специальной карты Европейской России» издания военно-топографического отдела Главного штаба 1869 года.

Х.Я. Таль, изучавший территорию Николае-Павдинского горного округа в 1868 году, в статье «Характер уральского поднятия между 58^о40^/ и 60^о северной широты» писал: «Большой Колпак соединяется высоким седлом с Семичеловечным Камнем, вершина которого представлялась мне при посещении её в виде террас, усеянных обломками пород с некоторыми выдающимися невысокими скалами… Гора эта сообщается посредством седла с Токайским Камнем. Последний труднодоступен вследствие повалившихся кедровых лесов по склонам его… Гора опять высоким седлом (в обоих растёт лес, тогда как вершины оголены) сообщается с другой стороны с Сухим Камнем». Обратим внимание (и запомним), что между Семичеловечным и Сухим Камнями располагается исчезнувший с современных карт Токайский Камень.

В 1873–76 годах у подножия Сухого Камня, на реке Вольхуш, Х.Я. Таль построил Сухогорский чугуноплавильный завод.  Очевидно, что название завод получил от Сухогорского рудника. Владельцем завода, как и всей Николае-Павдинской горнозаводской дачи, был И.А. Пастухов. В 1876 году при заводе были контора, больница, торговые ряды и лавки, 85 обывательских домов. Завод своей практичностью и удобствами «обещал хорошее будущее». Здесь впервые на Урале была выстроена домна в железном кожухе, освоены подвижная газораспределительная труба и новый способ задувки домны.

Железной рудой завод снабжали Спасский, Кормовищенский, Казанский, Васильевский, Боровской и Вознесенский рудники. Самым крупным был Спасский железный рудник у Спасского озера, разрабатывавшийся открытым карьером и четырьмя шахтами: Походяшинской, Надеждинской, Александровской и Елизаветинской. Для подъёма руды из карьера применялась изобретенная фон Талем канатная дорога, приводимая в действие 16-сильной паровой машиной. При руднике имелись 5 изб, 2 барака, казарма, магазин, рудничная контора, пороховой погреб, конюшня и т.д. Работали на руднике 150 рабочих.

Кормовищенский рудник на отроге Сухого Камня разрабатывался карьером длиной 50 и глубиной 42 метра. Здесь были построены 5 изб, казарма, рудничная контора, магазин, пороховой погреб. Казанский, Васильевский и Боровской рудники располагались на Сухом Камне.

Казанский разрабатывался тремя карьерами, располагавшимися в 100 метрах друг от друга; Васильевский – карьером глубиной 8,5 метра, а с его дна – шахтами глубиной 12,5 метра; Боровской – также открытым карьером.

Известно, что на северо-восточном отроге Сухого Камня были Пятихолмский и Колчедановский рудники, но вряд ли они разрабатывались.

Особняком, на восточном отроге горы Серебрянский Камень, располагался Вознесенский рудник. В 1882 году Сухогорский завод был остановлен, основное оборудование по рекам Ляле и Сосьве перевезено на Сосьвинский железоделательный завод. Туда же перебралась и часть рабочих.

Уже в 1899 году «вид недействующего завода со всею обстановкою машин, станков и прочего производит грустное впечатление, а селение без обитателей сравнивает[ся] с Содомом и Гоморрой. Крыши с домов снесены ветром, изломанные окна, провалившиеся потолки, развалившиеся печи и вдобавок часть построек уже зарастает деревцами. Здесь всё мёртво, и тишина ничем не нарушается, за исключением постукивания сторожей в чугунные доски, охраняющих эти руины».

Рудники Сухогорского завода также оказались заброшенными, но до сих пор влияют на топонимы Сухого Камня. Уже в 1892 году автор отчёта «Геологические исследования в Николае-Павдинском округе» А.М. Зайцев называет вершину Сухогорским Камнем. Также называют её в своих «Орнитологических наблюдениях на Павдинском заводе» братья А.В. и В.М. Хлебниковы. «Путеводитель по курортам Урала» В.А. Весновского 1902 года тоже именует Камень Сухогорским.

В 1910 году дотошный составитель «Словаря Верхотурского уезда» И.Я. Кривощёков назвал правильное название вершины – Сухой Камень. Но на составленной им же «Карте Верхотурского уезда» Сухой Камень нанесён не был, а обозначенный в этом районе Сухогорский завод, видимо, окончательно «переименовал» Камень в Сухогорский. Следующий «удар» по топониму Сухого Камня нанесла изданная в 1920 году «Геологическая карта платиновой провинции Косьвинского и Конжаковского Камней» Л. Дюпарка.

Колпак, Семичеловечный и Токайский Камни на карте были на месте, а Сухой Камень и вершины его северо-восточного отрога получили новые наименования. Обратимся прежде к описанию фон Таля, чтобы понять, как должно было быть: «Между этой вершиной (Сухим Камнем – Ю.Г.) и Казанским рудником магнитного железняка глубокая ложбина, затем между ним и Васильевским рудником и, наконец, Боровским рудником такая же ложбина, далее хребет понижается и оканчивается Чёрным Камнем». Теперь посмотрим на карту Дюпарка: вместо Сухого Камня обозначен Казанский, хотя сам рудник показан северо-восточнее; подписи «Васильевский Камень» и «Боровской Камень» одинаково можно отнести к вершине, на которой показан Боровской рудник, и только Чёрный Камень подписан там, где надо. 

Ошибки дюпарковской карты  закрепились на современных картах.

Причём, название Боровского Камня исчезло совсем; вершина, которой надо быть Боровским Камнем, стала Васильевским;  настоящая вершина Васильевского Камня стала безымянной. Справедливо было бы такое наименование вершин (с севера на юг): Чёрный Камень (705,8 м), Боровской Камень (870,3 м), Васильевский Камень (875,0 м), Сухой Камень (1200,2 м). Вот такая запутанная история, но, по крайней мере, объяснимая. Исчезновение же с карт Токайского Камня, на первый взгляд, необъяснимо. Был такой Камень – и нет его!

Чтобы понять, как должно было быть, обратимся к карте Л. Дюпарка. На ней вершины располагаются так (с северо-востока на юго-запад): Казанский Камень, Токайский Камень, Семичеловечный Камень, Колпак.

На современных же картах бывший Токайский Камень называется горой Семичеловечьей (1035,2 м), бывший Семичеловечный Камень (1060,0 м) не имеет названия, а три его меньших вершины именуются Первым (931,5 м), Вторым (1040,8 м) и Третьим (983,4 м) Буграми. Как такое получилось? Виновата… калька! Такая «тонкая прозрачная бумага», применяемая в XX веке для копирования карт. Процесс выглядел так: сидела себе чертёжница за светостолом, тушью, пером и рейсфедером переносила изображение с оригинала на эту самую кальку.

Дело в том, что калька не была совсем прозрачной, поэтому, как чертёжница разобрала мутное изображение, так и написала. Хорошо, если за ней был контроль, и снятую таким образом копию проверил специалист. Но в этом случае возникала другая проблема: чтобы исправить написанное тушью, нужно было соскоблить или срезать с кальки лезвием бритвы, а потом снова написать на шершавой уже бумаге (иногда на этом месте образовывалась дырка, на которой совсем ничего нельзя было написать). Распечатанными с кальки на «синьку» копиями пользовались разные специалисты. Особенно много искажений и просто пропусков было на скопированных нелегально (и впопыхах) «картах охотника».

Картографы (и топографы) соотносили свои данные с названиями местного населения, которое, в свою очередь, уже пользовалось неверной информацией. Так, на современных картах у подножия Казанского (бывшего Сухого) Камня заплескались волны Спайского озера (бывшего Спасского) , а с горы Семичеловечьей (бывшего Токайского Камня) потекла речка Катайка (бывшая Токайка). Кому теперь восстанавливать справедливость? Очевидно, «народным картографам», ведь краеведение – почётная обязанность  местного населения.

Вернуться в Содержание журнала

Поезд тронулся. Она помахала кому-то рукой и, окинув меня внимательным взглядом, достала старую пожелтевшую газету. Расстелила её на столе, будто это скатерть и снова полезла в сумку. Чем-то пошуршала, чем-то позвенела и, в итоге, на газете оказались и помидоры, и сало, и солёные огурцы на чайном блюдечке, и зелёный перьевой лук с белым мясистым основанием, и яйца, и даже деревянная солонка.

Аж слюнки потекли.

Посмотрел я на все эти приготовления и спрашиваю:

– Далеко вам, наверное, бабушка, ехать?

– Да две остановки, милок, – ответила она, продолжая очищать яйца. – В райцентр еду. Там, в родильном доме, скоро мой ангелочек появится.

– Поздравляю, – понимающе улыбнулся я. – И какой по счёту?

Старушка только рукой махнула:

– Ой, милок, не спрашивай! Давно со счёта сбилась.

Она закончила чистить яйца. Достала потёртую старую тряпочку в красный горошек и аккуратно стряхнула туда и яичную скорлупу, и срезанные макушки от помидоров. Завязала всё узелком и спрятала в сумку. Потом с интересом посмотрела на меня:

– Ну, что, молодой, за знакомство? – и достала на свет два небольших стаканчика на три глотка с крышечками и акцизными марками.

Очень предусмотрительно.

– Да как-то неудобно, – пожал я плечами. – На всё готовое…

– А ты не тушуйся, милок, за ангелочка моего выпьем. Ведь кроме нас за него и выпить некому.

– Понятно, – сказал я, думая, что мне всё понятно.

Мы выпили по глоточку.

Чувствуя, как водка холодным комочком опускается вниз, я налёг на сало. Старушка покачала головой и насыпала из солонки приличную горку соли прямо на газету. Я добавил к салу зелёный лук, а позже и дольку помидора. Полегчало.

Захотелось поговорить.

– Кого же вы ждёте, мальчика или девочку?

– Девочку, – улыбнулась старушка. – Из девочек лучшие ангелочки. Совсем не капризничают.

Я хмыкнул:

– Это пока маленькие.

– Тоже верно.

Она вновь подняла стаканчик:

– Давай-ка, милок за всех моих ангелочков. Всех прошлых и всех будущих…

Не дожидаясь меня, попутчица сделала аккуратный глоток и потянулась за огурцом.

– Никто, кроме нас, – кивнул я и, вслед за ней, повторил процедуру.

Стало совсем хорошо.

– А звать-то как?

– Кого? – удивилась старушка.

– Ангелочка вашего, – пояснил я.

Она поджала губы.

– А ты бы как девочку назвал?

– Я бы Варей назвал, – пожал я плечами.

– Варвара-краса, длинная коса… – задумчиво сказала старушка. – Её мама поначалу тоже хотела свою девочку так назвать. Прекрасное имя! За Вареньку!

Она снова потянулась за стаканом. На этот раз я успел, и мы чокнулись. Посидели, помолчали. Моя попутчица всё больше в окно смотрела. Смотрела и вздыхала о чём-то. И вдруг, в один миг её будто осенило и лицо осветилось улыбкой. Я и забыл, если честно, что люди могут так искренне улыбаться. Самому на душе стало светлей.

А старушка на меня странно так посмотрела и, одним движением, даже не глядя, смахнула всё со стола в свою зелёную сумку. Сумку в сторонку отставила и вновь на меня смотрит.

– Ну, милок, порадовал ты меня. Слов нет, как порадовал! Признаться, я чудес от тебя не ждала. Но коль скоро так вышло, то я перед тобой в маленьком долгу. Сейчас станция будет. Последняя перед райцентром. Так я там сойду. В город мне ехать нынче без надобности. Но перед этим покажу тебе своих ангелочков.

Она засмеялась тихим и грустным смехом.

– Слышал небось, что у каждого есть ангелы-хранители?

Я растерянно кивнул.

– Так вот, – она поднялась, – не у каждого. Некоторые сами от них отказываются. Своими руками счастья себя лишают. Смотри!

Она кивнула головой в сторону окна, а там… Я смотрел и не верил своим глазам: за окном, в утреннем прозрачном воздухе, плыли крохотные тела. Отдельно – тела, отдельно – крохотные ручки и ножки. Отдельно были и головы. Некоторые улыбались. Когда я понял, что улыбаются они мне, стало плохо.

– Это… что… такое? – Я с трудом оторвался от окна.

Старушка нахмурилась.

– Когда люди делают аборт, ребёночка приходится доставать по частям, разрывая его на куски…

– Я не про это! – выкрикнул я.

– Это мои ангелочки, – тихо сказала она.

Мы уже заезжали на станцию. Поезд сбавлял ход.

– Смотри, – не то попросила, не то приказала попутчица.

Не сразу, но я заставил себя посмотреть. Тел не было. На перроне стояли дети. Обыкновенные дети разных возрастов. Большие и маленькие. Хмурые и глядящие с интересом. Стояли и смотрели на нас. Нет. На меня! Мне очень хотелось отвести взгляд, но я не смел. Однажды преданные, не знавшие любви, как они могли оценить моё нежелание смотреть им в глаза? Очень не хотелось их огорчать. Так мы и смотрели друг на друга.

Поезд беззвучно скользил вдоль бесконечной толпы детей.

– Мне пора, – сказала старушка.

Я, наконец, обернулся.

– Сейчас не ваша станция.

Попутчица вздохнула, как мне показалось, с облегчением:

– Этого ангелочка из райцентра ты у меня увёл.

Я не поверил.

– Ты имя сказал, – пояснила она. – То самое, которое мама хотела для своей дочки. А у ангелочков ведь имён нет. Но ты сказал, и она услышала. И вспомнила. Вспомнила, что хотела дочку. И в этот миг всё, что ей вложили в голову чужие люди, стало для неё неважно.

Она на миг задержалась в дверях:

– Спасибо… – И исчезла.

Всю дорогу до райцентра думал, как мне относиться к этим своим видениям. Дошёл до проводницы спросить про старушку, но она только посмеялась, сказав, что никого ко мне не сажала. Сразу стало легче. Выходит, задремал. Но что за яркий сон! А запах… Какой был запах!

В райцентре мы стояли целых десять минут. Есть хотелось со страшной силой. Обежал все ларьки поблизости. Успел купить и хлеба, и беляшей, и колбасы на бутерброды, и банку огурцов, и кваса большую бутыль.

Едва тронулись, в плацкарт влетела молодая девушка с глазами на мокром месте. С ночи ещё холодно, а она в одном сарафане и кедах. Ни слова не говоря, забралась с ногами в угол у окна на нижней полке. Я решил, что в таком состоянии вещи запросто можно забыть на перроне.

– Девушка, вы без багажа?

Она вскинулась. Хотела что-то ответить, но передумала. Потом посмотрела на меня внимательней и, поведя озябшими плечами, словно извиняясь, спросила:

– Извините, со вчера ничего не ела, а у вас стол прямо ломится от вкусностей.

Я развёл руками:

– Всё, что хотите.

Глядя, с каким аппетитом незнакомка поглощает беляши, заедая их маринованными огурцами и запивая квасом, у меня поднялось настроение.

– А знаете… – сказала она вдруг с набитым ртом. – Я сегодня чуть не сделала глупейшую глупость. И не спрашивайте какую. Но вот взяла и не сделала! Проснулась утром и вдруг поняла. Всё-всё поняла. Понимаете?

– Ничего не понимаю, – улыбнулся я, готовя бутерброды.

Она нахмурилась:

– А от вас водкой пахнет.

– Вы шутите, – рассмеялся я. – У меня и водки-то… нет.

И тут до меня дошло.

– Варя?

Она вздрогнула.

– Нет. Меня Лена зовут. Но вообще, «Варя» мне тоже очень нравится. Если у меня будет дочка, я так её и назову.

Ноги неожиданно стали ватными. Я присел на полку и прислонился виском к прохладной стене. Перед глазами поплыли разноцветные круги.

– Вам плохо? – вскинулась девушка.

– Нет, нет. – Я открыл глаза. – Не проснулся ещё.

Она кивнула, соглашаясь и добавила, что меня можно понять и что она тоже с трудом просыпается по утрам. Я смотрел как Лена ест за двоих, а память мне рисовала другую девушку, совсем ещё ребёнка. Её я тоже видел на том перроне, только в стороне от ангелочков. Мелькнула на миг и пропала. Одинокая и потерянная, она озиралась по сторонам, не понимая где находится. Стройная и красивая, как её мама, с русой косой на левом плече.

Вернуться в Содержание журнала

Началась эта история в Петрограде 1918 года. С военной блокадой Петрограда перестали прибывать угольные баржи, отказала система водоочистки, заканчивалось продовольствие. Во все губернские Советы депутатов и губпродкомы была отправлена телеграмма. «Петроград в небывало катастрофическом положении. Хлеба нет. Населению выдаются остатки картофельной муки и сухарей. Красная столица на краю гибели от голода… Председатель Совнаркома Ленин. Наркомпрод Цюрупа». Питерцы уже имели опыт создания для детей «питательных колоний». Весной 1918 года Петроградская областная организация «Всероссийского Союза городов» обратилась к учебным заведениям Петрограда с предложением отправить детей в благополучные регионы Урала и Сибири. Для размещения был выбран Миасс.

Родители помнили о том значении, которое приобрёл Челябинск во время первой мировой войны. И дети, и родители надеялись, что расставание будет недолгим, что к осени нового учебного года все вернутся домой. Они не догадывались, что встретиться им удастся только через несколько лет.

В первом поезде, отправившемся с Финляндского вокзала Петрограда 5 мая (18 по новому стилю) 1918 года отбыло 475 детей. Вместе с ними ехали учителя, воспитатели, врачи, повара. Второй поезд с 420 детьми собрали и отправили через неделю. «Пятьдесят вагонов было в этом поезде, и на каждом вагоне красный крест… Белые теплушки чередовались с белыми вагонами 4-го класса, середину занимал большой с зеркальными стёклами пульмановский вагон, а дальше вагон-лазарет, вагон-кухня и вагон-ледник. Теплушка № 16 – внутри такая же белая и чистая, как и снаружи. В середине железная печка, по обе стороны у стен 16 парусиновых коек в два этажа: они на пружинах, приспособлены для раненых – чтобы тряска не очень тревожила», – записал в своём дневнике колонист Валентин Цауне. Поезд с колонистами двигался медленно. Дети записывали в дневниках путевые впечатления. Валя Рогова записала: «До Екатеринбурга идут горы. И «виды». Смотрели, любовались… Видов много. Вдоволь… Сподобились поесть белых пирогов, пожертвованных екатеринбургскими филантропами. Ничего, не отвергли. Поехали дальше».   

26 мая 1918 года поезд № 101 с колонистами прибыл в Челябинск. Это был разгар мятежа чешских легионеров. Белочехи требовали вагонов и срочной отправки на Дальний Восток. И в этот момент на станцию прибыл эшелон с теплушками, лазаретом, пульмановскими вагонами, – легионеры пошли на приступ.  Всех спас учитель Владислав Владиславович Вихра – чех из военнопленных, следовавший с группой колонистов. Он обратился к солдатам на родном языке и, – военные уступили и пропустили эшелон в Миасс.

Южный Урал.

В современном городе Миассе есть одноэтажное здание с колоннами, в нём находится школа № 28. Адрес – улица Ленина, 121. «В 1842 году на выезде из Миасса в Златоуст на средства Миасского золотопромышленного товарищества были построены каменные здания казарм для 300 солдат, несущих караульную службу на приисках.

В комплексе построек выделялся новый госпиталь – красивое белое здание с колоннами, рассчитанное на 80 больных. Вокруг него был разбит большой сад. В отдельных флигелях располагались аптека и квартира врача…». Здание было построено по проекту архитектора Фёдора Александровича Тележникова, архитектора Златоустовских горных заводов в 30–50-х годах XIX века. В альбоме Кати Амелиной сохранился рисунок   карандашом. И подпись В. Цауне. Здание легко узнать, именно в нём и разместили колонистов в 1918 году. 

  «Колонию разместили в двух каменных строениях белого цвета, разделённых лугом, – вспоминала Ксения Амелина. – Одно из них было двухэтажное, другое – одноэтажное на высоком фундаменте. Удобства были элементарные, но был водопровод. Туалет и умывальни находились в помещении казармы. Медицинскую помощь мы получали в специально открытом в одной из казарм лазарете, который возглавлял врач Лев Николаевич Липеровский, ему помогала фельдшерица Агриппина Васильевна. Они с большой теплотой заботились о здоровье детей, внимательно следили за ходом болезни…Кругом было неспокойно. Дети порой были свидетелями перестрелки…». Колонисты скучали, писали письма родителям, вели дневники, флиртовали, устраивали концерты, жили обычной лагерной жизнью. Воспитатели организовывали экскурсии, походы на озёра и сбор минералогических коллекций.

Мальчики увлеклись футболом. Матчи проходили на большом поле между зданиями. Через несколько месяцев стало понятно, что о возвращении в Петроград не может быть и речи. Продукты и деньги таяли. Пришлось воспитателям обменивать личные вещи на продукты. Вокруг периодически шли бои. Из воспоминаний колониста Юрия Заводчикова: «Однажды летним солнечным вечером мимо нашей казармы, находившейся на самой окраине города, у леса, проходила группа изможденных полураздетых людей, окружённых со всех сторон вооружённой охраной. То были «красные», попавшие в руки «белых». Один из них, совсем молодой парень, едва плёлся позади всех. И вот солдат-охранник с силой ударил его прикладом винтовки в спину. От этого неожиданного толчка всё тело его изогнулось волной, и он, с трудом удерживаясь на ногах, с ужасом смотрел на своих мучителей… Всю эту группу подвели к опушке леса и, окружив кольцом охраны, накинули петли на шеи и тут же повесили на сучьях деревьев на виду у всех…».

К осени в Миассе вспыхнула эпидемия холеры. Власти потребовали освободить помещение госпиталя.  Группу детей отправили на озеро Тургояк и разместили в летних дачах. Часть детей – в Сыростан.  Василеостровскую группу – в станицу Кундравы. Примерно 50 детей – в станицу Уйскую, около 100 детей – в Троицк. Казаки разбирали детей по домам. Небольшая группа из второго поезда располагалась в санатории «Курьи» вблизи нынешнего Сухого Лога Свердловской области.

Тургояк

Сохранились воспоминания Ксении Амелиной, которая так описывала жизнь колонистов на озере Тургояк: «…На вершинах холмов в чашу леса как бы вкраплены небольшие дачи, некоторые из них ещё не были достроены. От каждой дачи к озеру сбегала тропинка на пляж, покрытый тончайшим, очень чистым, шелковистым песком… По-видимому, дачи принадлежали состоятельным людям, ибо вдоль берега на высоте примерно 20 метров от озера шла прекрасно сделанная парковая аллея… Для каждой группы была предоставлена дача.

 Нашей группе досталась дача без печей. Мы отапливали её с помощью печки-буржуйки, на поверхности которой готовили себе дополнительную пищу. Казённое питание было уже скудным, поэтому мы ходили в соседнюю деревню обменивать свои платья на муку или шанежки – пшеничные лепёшки, обмазанные картофелем. Из муки мы делали пресные лепёшки на воде, пекли их на печке и варили костянику, собранную в лесу».

Место, где располагались дачи, определяется по карте, составленной в 1917 году. Её составители – Лев Бруни, в будущем художник, и Нина Бальмонт, дочь прославленного поэта.

С 1917 по 1920 год в даче на озере Тургояк и в самом Миассе жили Екатерина Алексеевна Бальмонт  с дочерью Ниночкой, жена и дочь Константина Бальмонта.

Нина и Лев обвенчались в миасской церкви, здесь же в Миассе родился их первенец Иван. А карта эта хранилась с 1956 года у писателя Юрия Либединского.

14 сентября 1918 года часть колонии, проживавшая в дачах на озере Тургояк, отправилась в Курган. «Выехали мы из Тургояка на подводах рано утром, часов в 6–8. Когда приехали в Миасс, поезд был уже подан. Маленькие колонисты находились уже в вагонах. Наконец нас усадили в теплушки… В теплушке помещалось 14 человек. Компания собралась хорошая, было весело. С нами вместе ехала повариха Лиза со своей помощницей Нюшей. Прибыли из казачьей станицы Кундравы и девочки из Василеостровской группы. На другой день поезд прибыл в Курган. Нас встретили очень хорошо, угостили пирожками с чаем».

Курганская группа

Дети курганской группы жили в имении Петровское, в помещении селекционной станции. Имение Петровское получило своё название по имени старшего сына, известного в Кургане купца Дмитрия Ивановича Смолина – Петра. Младший брат Лев занялся в имении селекционной работой. В 1916 году все материалы были вывезены в Омск, а имение пустовало. Здесь и поселили группу колонистов. Местные жители собирали для детей пожертвования, устраивали благотворительные лотереи в пользу Петроградской детской колонии. Некоторых школьников взяли в свои семьи горожане.

Связи с детьми давно уже не было. Обеспокоенные родители обратились в Петрограде в организацию Красного Креста. На Урал 12 октября 1918 года отправилась небольшая делегация. В её составе были Валерий Львович Альбрехт, сотрудник этнографического отдела Русского музея, Иван Петрович Пржевоцкий (Пржевотский), большевик, слесарь и шведский пастор Вильгельм Сарве, представитель Международного Красного Креста. В Екатеринбурге делегаты встретились с петербуржцем Альфредом Сваном, случайно оказавшимся вместе с женой Екатериной на Урале. Альфред был представителем ИМКА (Young Men’s Christian Association – «Ассоциация молодых христиан»). Он связался с Райли Алленом, представителем Американского Красного Креста.  Красный Крест взялся обеспечить колонистов всем необходимым. Альфред и Екатерина уже имели опыт работы в подобных колониях под Петроградом. Альфред, музыкант, организовывает детский оркестр. Екатерина, писательница и преподаватель русского языка, занимается с девочками.

Одна из курганских групп, в которую вошли старшие девочки, мальчики Васильеостровского и Петроградского районов двинулась дальше в Петропавловск (Акмолинской области – прим. автора). Петропавловск в эти годы – небольшой степной городок, застроенный одноэтажными домами. «Город показался угрюмым, плоским, раскинувшимся на обширной безлесной равнине», – писала Нина Рункевич. Для проживания был выделен одноэтажный деревянный дом, – здание начальной школы. Дети спали на полу на мешках, затем девочек переселили в Петропавловское училище. Были ещё дома, в которых жили мальчики. Особо почётным для девочек стало предложение руководителя местной театральной труппы – принять участие в благотворительных театральных выступлениях в пользу колонии. Было сыграно несколько водевилей, а весь сбор поступил колонистам. Зимой в Петропавловске побывали Валерий Львович Альбрехт и пастор Вильгельм Сарве. Валерий Львович привёз письма, рассказывал о доме. Уехал он один, оставив дочерей, –  не смог забрать своих детей, а остальных оставить.  Весной быстро потеплело, и в начале мая колонистов погрузили в поезд и опять повезли в Тургояк, где собирали все разрозненные группы перед отправкой во Владивосток.

Троицк. 

 Большая группа колонистов была направлена в богатый купеческий город Троицк, где их принял Казанский женский монастырь. В монастыре всегда были продукты, помещения отапливались. Колонисты помогали монахиням, заготавливали овощи на зиму.

Учились вышивать, писать иконы в иконописной мастерской. Местные учебные заведения приняли ребят в свои классы, и они участвовали в спектакле, поставленном в женской гимназии.

Санаторий «Курьи».

Второй петроградский эшелон колонистов был перенаправлен в санаторий «Курьи». «Местопребыванием колонии было назначено местечко  Курьи, «курорт». Поехали туда на открытых платформах. Виды!.. Цветы!.. Все в восторге!», – из дневника Вали Роговой. «Вместилище – для девятой группы – тридцати пяти героинь – курзал, для мальчиков – гостиница и отдельные домики для остальных девочек. Всё это среди соснового леса, на горе. Под горой – река, дальше – деревня. И зажили они припеваючи … да …». В Курьях дети бегали любоваться на луну по ночам со скал над рекой, бродили по аллеям курорта. Отправлялись в деревню, чтобы подыскать себе «мамушек» в поисках простокваши и шанежек. Возникла «эпидемия летучей почты», – записки от мальчиков из гостиницы в курзал и обратно носили целыми днями. Потом пришла другая «эпидемия» – обрезали волосы, «a la garson». Издавалась рукописная газета под названием «Курьинская мозаика». Но война докатилась и до Курьи.

В это время из Томска пришло письмо от Николая Викторовича Такжина, инспектора Петроградской Мариинской гимназии. Николай Викторович успел добраться до Томска, и приглашал группу для продолжения учебного года в Томской епархиальной гимназии, в которой он был директором. Но всё это были только временные меры. Весной из всех городов потянулись группы колонистов, чтобы к апрелю 1919 года собраться в Тургояк. АКК начала эвакуацию петроградских детей дальше на Восток. Колония двинулась в Челябинск для погрузки в эшелон.

Русский остров.

До Владивостока колонисты добрались только летом 1919 года. Встречал их Райли Аллен. Часть детей разместили на Русском острове, часть на севере города рядом со станцией Вторая Речка. Дети учились, начиналась подготовка к отправке в Петроград. За своё путешествие колонисты познакомились со скаутским и чешским «сокольским» движением, а Валентин Цауне, после возвращения в Петроград  стал одним из активных создателей отрядов «красных скаутов», прообраза пионерских отрядов. Неприятным известием стало то, что американский экспедиционный корпус покидает Владивосток и вместе с ним сотрудники Американского Красного Креста. Оставить детей они, конечно, не могли. Нужно было искать выход из этой ситуации. Берл Брэмхолл, хозяйственник колонии, отправился в Харбин и целый месяц обменивал керенки и царские ассигнации на доллары. На эти деньги Райли Аллен сумел зафрахтовать японский сухогруз и превратить его в пассажирское судно.

13 июля 1920 года 428 мальчиков и 352 девочки с воспитателями и педагогами отправились в долгий путь домой. Маршрут возвращения был такой: Владивосток – порт Муроран (Япония) – Сан-Франциско (США) – Панамский канал – Нью-Йорк (США) – Бордо (Франция) – порт Койвисто (Финляндия) – Петроград. Не будем описывать все детали путешествия колонистов от Владивостока до Петрограда. В Финляндии колонисты жили на бывшей императорской даче. Границу переходили маленькими группами. Приходилось подолгу ждать, пока отправляли запросы в Петроград, разыскивали родителей, оформляли документы. Последний колонист пересёк границу в феврале 1921 года.

Нет уже в живых участников. Сложно даже представить испытания, выпавшие на их долю. Остались родственники, книги, воспоминания, фотографии, дневники. Настоящий подвиг всех, кто принимал участие в этих беспрецедентных событиях, до сих пор удивляет, показывает нам пример гуманизма, самоотверженности, ответственности и благородства.

Вернуться в Содержание журнала