Гирин С. — Самый последний день — 35

Произведение поступило в редакцию журнала «Уральский следопыт» .   Работа получила предварительную оценку редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго  и выложена в блок «в отдел фантастики АЭЛИТА» с рецензией.  По согласию автора произведение и рецензия выставляются на сайте www.uralstalker.com

——————————————————————————————

В рассветном тумане показались огни Омского аэропорта. Вертолёт пошёл на снижение. Суровый человек, в котором, не смотря на штатский костюм, безошибочно угадывался высокопоставленный сотрудник спецслужб, отвернулся от иллюминатора и молча кивнул бойцу спецназа. Тот поспешно встал, подошёл к немолодому человеку в помятом плаще, который под грохот двигателей крепко спал на голом полу вертолёта, подложив под голову потёртый кожаный портфель, и осторожно потряс его за плечо:

– Профессор, профессор… Анатолий Николаевич! Вставайте, прилетели…

Анатолий Невичев – доктор физико-математических наук, член-корреспондент Российской академии наук и почётный член нескольких иностранных академий, директор Научно-исследовательского центра «Ядро» – открыл глаза и недоумённо уставился на спецназовца. За последние двое суток ему удалось поспать не больше четырёх часов, и этот короткий обрывистый сон не помог ему восстановить свои силы. Вид у него был всё таким же измождённым, как и пятьдесят минут назад, когда, едва войдя в вертолёт, он рухнул на пол и сразу же заснул. Под глазами залегли тени, усталое лицо в тусклом свете приобрело нездоровый, какой-то серый оттенок из-за которого этот человек выглядел намного старше своих лет. Несколько секунд он бессмысленно оглядывал внутренности вертолёта, видимо не понимая, где находится, после чего взгляд в одно мгновенье стал осмысленным и сосредоточенным. Анатолий Николаевич поднялся, зябко запахнулся в плащ и, подхватив портфель, подошёл к выходу. На аэродроме уже ждали два микроавтобуса с затемнёнными стёклами. Едва вертолёт сел, один из них тут же подъехал вплотную. Вокруг выстроились вооружённые бойцы спецназа. Прилетевшие молча загрузились в микроавтобус, спецназовцы сели в другой. Те несколько минут, которые заняла дорога к зданию аэропорта, Невичев проспал, сидя в кресле, но как только автобус остановился, тут же очнулся и встал.

Прибывшие вошли в здание. Пассажиры, которых в этот ранний час было достаточно много, в большинстве своём дремали в креслах, так что появление профессора и его спутников прошло почти незамеченным. Лишь несколько человек повернулись в их сторону, с недоумением провожая взглядом группу вооружённых людей, столпившихся вокруг осунувшегося пожилого человека в штатском с потёртым распухшим портфелем в руке. Какой-то мужчина в распахнутом пиджаке, стоя возле окна, смотрел на лётное поле и громко говорил по мобильному телефону: «Нет, завтра не смогу. Я сегодня только в Питер вылетаю, вот сейчас в Омске в аэропорту сижу. Тут ещё вылет задержали из-за всей этой истории…» Человек отвернулся от окна. Прислушиваясь к собеседнику, он окинул взглядом зал и озадаченно уставился на Невичева, окружённого группой бойцов. Пару секунд он пристально вглядывался в академика, видимо пытаясь припомнить, где он мог его видеть, после чего вновь переключил всё своё внимание на телефонный разговор, так и не успев осознать, что видит перед собой того самого учёного, без упоминания которого последние два дня не обходится ни один выпуск новостей. «Какое завтра?! Ты соображаешь, что ты говоришь вообще? Да, у меня в Питере дел на два дня не меньше! – возмущённо сказал он своему собеседнику, при этом глядя прямо в глаза проходящему мимо Невичеву. – Нет, послезавтра у меня встреча после обеда». «Послезавтра», – тихо повторил Анатолий Николаевич и усмехнулся. Человек удивлённо уставился на него, но отвлечённый разговором вновь отвернулся к окну. «Так вы между собой разберитесь сначала! – вновь обрушился он своего собеседника. – Если они не знают, пусть Сизакову звонят. Он в курсе. Вы между собой договориться не можете, а я всё брошу и к вам поеду?! Через три дня буду в Москве, раньше – никак!» Он снова смотрел в окно и не видел, что слова «три дня» вызвали у Невичева саркастическую ухмылку, заметив которую несколько сопровождавших его людей тревожно переглянулись.

Тем временем работник аэропорта открыл перед прибывшими неприметную дверь с надписью: «Посторонним вход воспрещён». Невичев и его спутники прошли по длинному пустынному коридору и остановились около одной из дверей, ничем не выделяющейся из целого ряда других. Спецназовцы рассредоточились в коридоре, а прилетевшие вошли в большую комнату, где уже находилось несколько человек. Почти всё пространство комнаты занимал оборудованный микрофонами стол для заседаний, а за широким во всю стену окном открывался вид на лётное поле. На торцевой стене с экрана огромного телевизора призывно улыбалась эффектная блондинка. Беззвучно шевеля губами – звук был выключен – она энергично встряхивала только что вымытыми волосами, после чего её место заняла бутылка шампуня.

«Садитесь», – сказал человек в штатском, указывая Невичеву на стул по правую руку от председательского места. Анатолий Николаевич поставил на стол портфель, снял свой помятый плащ, растерянно оглянулся, и один из присутствующих – энергичный молодой человек в строгом костюме – тут же подошёл, молча взял плащ и аккуратно повесил его в стенной шкаф. «Чай? Кофе?» – спросил он вернувшись. «Кофе», – ответил профессор, опускаясь на стул, и добавил: «Покрепче, пожалуйста». Молодой человек кивнул и отошёл в дальний угол комнаты, где стояла кофе-машина. «У вас ноутбук?» – голос принадлежал другому молодому человеку, чей внешний вид представлял разительный контраст с предыдущим – худощавый, небритый, в вытянутом свитере и потёртых джинсах. Во всём его облике присутствовала какая-то небрежность, по которой академик догадался, что видит перед собой IT-специалиста. «Да», – ответил он. «Надо подключить», – сказал айтишник, показав рукой на телевизор. Невичев вынул из портфеля ноутбук и электрический кабель с блоком питания. Айтишник тут же подсоединил кабель и засунул тот его конец, на котором болталась вилка, куда-то под стол. Молодой человек, тот, что помог Невичеву раздеться, поставил перед ним чашку кофе и блюдце, на котором лежали кусок сахара и пара печений. Академик поблагодарил, бросил сахар в кофе и, неторопливо помешивая, смотрел, как айтишник вытащил из-под стола свободный конец сетевого кабеля и подсоединил его к ноутбуку.

По телевизору тем временем начался выпуск новостей, кто-то включил звук, и комнату заполнил громкий голос диктора: «… Анатолия Невичева о том, что реализация эксперимента способна стать причиной катастрофы планетарного масштаба». Невичев повернулся и увидел на экране себя – фоном к словам диктора шёл видеофрагмент из его выступления на конференции по геофизике в Кливленде два года назад. Диктор, изображение которого появилось на экране, тем временем продолжал: «С последними новостями том, как проходит ликвидация аварии в Научно-исследовательском центре «Ядро», наш корреспондент в Омске Андрей Шамянский. Андрей!» «Да, Геннадий!» – бодро отозвался появившийся на экране молодой человек с микрофоном в руках. За его спиной на городской площади виднелась беспокойная толпа людей, загружавшихся в многочисленные автобусы. «Как вы видите, сейчас здесь в Омске-44 и иных населённых пунктах, расположенных возле Научно-исследовательского центра «Ядро», проходит активная эвакуация населения. Между тем вчера, точнее уже сегодня ночью, встретившись с журналистами, Анатолий Невичев, директор Научно-исследовательского центра, заявил, что опасность взрыва реактора полностью миновала. Давайте посмотрим».

Увидев на экране себя, Невичев невольно провёл рукой по волосам. Показывали его заявление, которое он сделал этой ночью – примерно полвторого. Несмотря на то, что прежде чем выйти к журналистам, он умылся и причесался, вид у него, стоящего в вестибюле центра «Ядро» в окружении толпы журналистов, был измождённый и неопрятный. Многочисленные вопросы: «Какая ситуация?», «Что с реактором?» сливались в неясный гул. На экране академик поднял руки, требуя тишины. «Реактор мы остановили», – сказал он. «Есть ли опасность взрыва?» – выкрикнул кто-то из журналистов, и Невичев вновь поднял руки. «Нет, взрыв реактора исключён, – сказал он. – В настоящий момент реактор полностью обесточен. Нам удалось запустить аварийное охлаждение. Температура в зоне реакции начала снижаться».

«Пароль введите», – академик обернулся на голос айтишника, который уже включил его ноутбук, и сейчас показывал на дисплей, где высветилось поле для ввода пароля. Невичев развернул ноутбук к себе, и молодой человек дисциплинированно отвернулся. «Скажите, молодой человек, а у вас мышь есть?» – спросил академик, закончив вводить привычную комбинацию символов. «Мыши?» – недоумённо уставившись, переспросил айтишник. «Ну, мышь для компьютера», – терпеливо пояснил Невичев и пошевелил рукой, словно двигая невидимую мышку. «А, мышь…» – протянул молодой человек и вопросительно посмотрел на сурового человека в штатском, который сопровождал академика в вертолёте. Тот молча кивнул. «Да, конечно», – сказал айтишник и торопливо вышел из комнаты.

По телевизору тем временем продолжался выпуск новостей. На лётном поле возле трапа самолёта стояли молодой корреспондент и пожилой явно встревоженный человек. «Олег Затонский, директор НИИ геотермодинамики и геофизики, академик РАН» – поясняла надпись внизу экрана. «Олег Трофимович, вы можете объяснить, что произошло в центре «Ядро»? – спросил корреспондент. На экране появилось растерянное, даже несколько испуганное лицо его собеседника. Невичев, которого явно забавляла растерянность его непримиримого оппонента, саркастически ухмыльнулся, словно заранее отвергая всё, что тот может сказать. «Ну, если говорить упрощённо…» – начал Затонский, и корреспондент за кадром с готовностью поддакнул: «Да, да, конечно». Затонский запнулся и нерешительно продолжил: «Да, так вот… В ходе эксперимента по изучению земного ядра, который включает в себя облучение ядра сверхмощным электромагнитным и радиационным излучением с особыми частотными характеристиками, способными преодолеть толщу земной коры, произошёл отказ системы охлаждения ядерного реактора, вследствие чего реактор вошёл в нештатный режим работы, что теоретически…» «То есть возникла угроза взрыва ядерного реактора?» «Нет! Нет!» – директор НИИ решительно помотал головой, – «этой опасности удалось избежать. Ситуация полностью под контролем». «Олег Трофимович, – продолжал корреспондент, – как вы понимаете, авария привлекла повышенное внимание к заявлениям директора центра «Ядро» Анатолия Невичева, которые он сделал два года назад, о том, что реализация подобного эксперимента способна стать причиной катастрофы планетарного масштаба». Затонский скривился, как от зубной боли: «Нет, нет! Я хотел бы ещё раз подчеркнуть, то что произошло – это всего-навсего технический сбой – отказ системы охлаждения. Это обычная техногенная авария. И она не имеет ничего общего с теми апокалиптическими прогнозами, которые делал Невичев». Невичев презрительно усмехнулся. «Понимаете, я нисколько не хочу принизить заслуг Анатолия Николаевича. Это выдающийся учёный, в этом нет никаких сомнений, – старательно подбирая слова, продолжал Затонский, – тем не менее, он является сторонником очень… э-э-э… я бы сказал нетрадиционных представлений о строении земного ядра. Сформулированная им гипотеза идёт в разрез со всеми представлениями современной науки. Причём, это не только моё мнение. Это мнение всего научного сообщества». Последние слова директор НИИ произнёс резко, словно возражая непримиримому оппоненту, хотя с ним никто не спорил. Похоже, Затонский сам это понимал, и от того ещё больше нервничал: «Я бы хотел напомнить, что уже на той конференции в Кливленде, где Невичев сделал свои нашумевшие заявления, его выступление подверглось резкой критике со стороны выдающихся представителей современной геофизики, как российских, так и зарубежных. В дальнейшем американскими учёными был проведён ряд исследований, в ходе которых была доказана полная несостоятельность этой гипотезы, которая на настоящий момент единодушно отвергается всем научным сообществом. Никаких данных в её подтверждение нет!» «Уже есть», – вполголоса возразил Невичев своему оппоненту на экране. Тот меж тем продолжал: «Таким образом, и апокалиптические прогнозы, которые всецело базируются на этой гипотезе, так же не имеют под собой никаких оснований. Тем не менее, при подготовке эксперимента, значительная часть замечаний Анатолия Николаевича была учтена, в программу эксперимента были внесены серьёзные изменения». Невичев снова усмехнулся и отвернулся от экрана.

В комнату стремительно вошёл айтишник, неся в руках новую ещё не распакованную мышь, которая, если верить броским надписям на коробке, была незаменима для компьютерных игр. Молодой человек быстро извлёк мышь, подключил её к ноутбуку академика и взялся за пульт от телевизора, видимо собираясь вывести на него сигнал с ноутбука, но человек в штатском жестом остановил его, и айтишник замер с пультом в руке, послушно ожидая, когда ему разрешат продолжить свою работу.

На телеэкране диктор напоминал зрителям подробности случившегося: «В ходе эксперимента по изучению земного ядра, при проведении облучения ядра сверхмощным электромагнитным и радиационным излучением произошёл отказ системы охлаждения правого контура ядерного реактора». Слова диктора сопровождались анимированной картинкой: на экране появилась примитивно нарисованная схема реактора, правая сторона которого засветилась зловещим оранжевым светом. «В результате отказа системы охлаждения температура в зоне реакции начала стремительно повышаться, – продолжал диктор. – Включение резервной системы охлаждения правого контура не позволило стабилизировать ситуацию. Дальнейшее повышение температуры привело к полному отказу системы охлаждения, как основной, так и резервной. Показатели работы реактора превысили предельно допустимые параметры. Возникла угроза расплавления оболочки реактора и взрыва ядерного топлива. Специалистам центра удалось остановить и обесточить реактор, а также организовать аварийное охлаждение. Принятые меры позволили стабилизировать состояние реактора. Дальнейшее повышение температуры было остановлено, после чего началось её постепенное снижение. По словам директора центра «Ядро» угроза взрыва реактора полностью ликвидирована. А теперь к другим новостям. В Мурманской области начался…»

Звук резко оборвался. Невичев поднял глаза на телевизор и увидел, что айтишник уже вывел на экран изображение с его ноутбука. Анатолий Николаевич подвигал мышкой. Указатель послушно забегал по экрану. «Что-нибудь ещё?» – спросил айтишник. Невичев покачал головой, закрыл глаза, и сразу же, как ему показалось, услышал: «Первый совершил посадку. Приготовились!» Он открыл глаза, почувствовав раздражение от того, что не удалось поспать, но увидев, что количество людей в комнате изменилось, понял, что заснул, сам того не заметив. Изменился и вид из окна: вдалеке на лётном поле стоял самолёт с крупной надписью: «Россия». Человек в штатском, приложив к уху рацию, внимательно слушал, потом что-то тихо сказал ближайшему офицеру. Люди в комнате сразу пришли в движение, потом также неожиданно остановились, заняв положенные места.

Дверь распахнулась, и в комнату стремительно вошёл Президент России, а следом за ним бесформенным комом ввалилась целая толпа людей, в которой Невичев увидел Затонского, ещё нескольких учёных, пару знакомых ему крупных чиновников, нескольких человек явно чиновного вида, силовиков. «Не будем терять времени!» – сказал президент, на ходу снимая плащ. Плащ тут же подхватил тот самый молодой человек, который принёс профессору кофе. Президент нетерпеливым жестом показал на стол и сам сел во главе его. Затонский подошёл к Невичеву, видимо собираясь что-то сказать, но под требовательным взглядом президента смутился и, быстро отойдя, уселся через несколько стульев от него. Остальные учёные вслед за ним, не сняв верхней одежды, торопливо заняли места с правой стороны стола. Остальные спутники президента сели слева.

– Анатолий Николаевич, – сказал президент, – доложите обстановку. Реактор обесточен?

– Обесточен.

– Температура снижается?

– Снижается.

– Стало быть, угроза взрыва предотвращена?

– Угроза взрыва реактора полностью отсутствует, – ответил Анатолий Николаевич, медленно подбирая слова, – но это уже не имеет никакого значения…

– Что вы имеете в виду? – выкрикнул со своего места Затонский.

– Перестаньте, Олег Трофимович! – раздражённо сказал Невичев, – вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Я посылал вам информацию…

– Это ни о чём не говорит! – крикнул Затонский, но президент нетерпеливо оборвал его: «Олег Трофимович!» и кивнул Невичеву: «Продолжайте».

– Проведение эксперимента запустило реакцию термоядерного синтеза внутри земного ядра. Между реактором и ядром возникло явление резонанса. Это привело к лавинообразному нарастанию мощности реактора, что в свою очередь вызвало отказ системы охлаждения и чуть не стало причиной взрыва.

– Да, но вы же сумели остановить реактор, – сказал президент.

– Сумели, – кивнул Анатолий Николаевич, – но это, как я уже сказал, не имеет ровным счётом никакого значения. Если бы мы могли отделаться взрывом реактора, пусть даже взрывом в сто раз мощнее Чернобыля, это было бы исключительно благоприятным исходом. Проблема в том, что вследствие резонанса мощность реакции начала лавинообразно нарастать не только в реакторе, но и в ядре. Реактор мы погасили, но канал энергетического обмена между реактором и ядром по-прежнему существует, а реактор, пока он не остыл, продолжает поддерживать реакцию в ядре…

– Сколько времени потребуется для полного остывания? – перебил Президент.

– Примерно неделю… Но этого времени у нас нет. Через пять часов уровень заряда в ядре достигнет таких величин, что реакция примет самопроизвольный характер. Подпитка со стороны реактора уже не потребуется…

– На чём основаны ваши прогнозы? Прекратите, Анатолий Николаевич! Это всё ваши фантазии! – снова закричал Затонский.

– Это не фантазии, Олег Трофимович, – устало ответил Невичев. – Я уже посылал вам данные. Вы не увидели в них доказательств, хотя данные вполне красноречивые. Не увидели, потому что не захотели увидеть. Вам нужны железные доказательства. Стопроцентные. Данные, которые невозможно интерпретировать никак иначе. Теперь они у меня есть. Пожалуйста.

Невичев щёлкнул мышкой, и на экране телевизора возник неровный дёргающийся график, а под ним таблица с изменяющимися цифрами, бóльшая часть которых была выделена красным.

– Температура – это ещё не показатель! – запальчиво крикнул Затонский.

– Да? – с изрядной долей ехидства спросил Невичев. – И это тоже не показатель?

Он снова щёлкнул мышкой, и на экране возникла новая таблица, увидев которую учёные разом зашумели, загалдели, как школьники:

– Поляризацию покажите!

– Да зачем по частотам? Дайте по глубинам распределение.

– Шаг слишком большой. Сделайте полчаса…

– Ох, ты ж!..

Затонский вскочил с места, подбежал к Невичеву и решительно дёрнул его за рукав: «Пустите!» Анатолий Николаевич послушно встал, а Затонский, опустившись на его место, начал торопливо выводить на экран всё новые таблицы и графики, на которые потрясённо взирали учёные. В наступившей тишине один доктор наук, судорожно глотая воздух, начал шарить по карманам, вытащил флакон с таблетками, неловко открыл – несколько таблеток высыпались и весело запрыгали по столу – и дрожащей рукой закинул лекарство себе в рот. Затонский встал, пошатываясь пошёл к своему месту, неуклюже сел, едва не повалив стул, и закрыл лицо руками. Невичев молча опустился на своё место. Учёные с побелевшими лицами молча смотрели на экран. Чиновники во главе с президентом тревожно переглядывались.

– Кто-нибудь мне объяснит, наконец, что происходит?! – раздражённо сказал Президент России. Никто ему не ответил, и президент нетерпеливо добавил: «Олег Трофимович!» Затонский невидящим взглядом уставился перед собой и, ни к кому не обращаясь, каким-то безжизненным голосом произнёс:

– Этого не может быть…

– Чего не может быть?

– Невичев прав.

– И что?! Не тяните резину!

Затонский повернулся к президенту и растерянно, словно не веря самому себе, сказал:

– В настоящий момент в земном ядре идёт интенсивный процесс накопления заряда, сопровождающийся повышением температуры. Через пять часов этот процесс примет необратимый характер. Завершится он через шестнадцать часов, когда…

– Через четырнадцать! – перебил Невичев.

– А? Что? – Затонский испуганно обернулся к Невичеву, который молча показал на экран. Затонский вгляделся в цифры, кивнул и продолжал:

– Да, через четырнадцать… Через четырнадцать часов будут достигнуты условия, необходимые для термоядерного взрыва.

– Взрыва чего? – спросил президент.

– Земного ядра.

– Что?!

Президент России потрясённо уставился на Затонского, после чего перевёл взгляд на Невичева:

– Анатолий Николаевич…

– Если отойти от научной терминологии, Павел Андреевич, то сегодня состоится конец света, – с готовностью пояснил Невичев, – через четырнадцать часов произойдёт взрыв земного ядра, и наша планета прекратит своё существование.

– То есть всё живое погибнет? – недоверчиво спросил президент.

– Живое, неживое… Всё! Земля будет полностью разрушена.

– А самолёты в воздухе, космические корабли на орбите? – быстро спросил какой-то чиновник.

– Ну, что вы какие ещё самолёты, ракеты… – досадливо поморщился Невичев. – Взрыв земного ядра, вы представляете себе масштабы вообще?! От Луны то и то вряд ли что останется…

Собравшиеся потрясённо молчали. Президент, видимо ожидая услышать возражения, недоверчиво обвёл взглядом учёных, их застывшие от ужаса лица, дрожащие руки – возражать явно никто не собирался – после чего обратился к Невичеву:

– Анатолий Николаевич… Я не понимаю, это что шутка такая?

– Нет, это правда.

Президент снова обвёл взглядом учёных, надеясь если не услышать возражения, то хотя бы увидеть на их лицах сомнения. И уже поняв, что никаких сомнений быть не может, но всё ещё не желая верить в то, что только что услышал, вновь обратился к Невичеву:

– Подождите, я так понял, что реакция пока ещё не приняла необратимый характер. Так?

– Так.

– То есть у нас есть ещё пять часов, чтобы как-то заглушить, ну или… разрушить реактор?

– Да, но сделать это за пять часов в принципе невозможно. Как я уже говорил, для полного остывания…

– Ядерный удар, – не то спросил, не то предложил президент.

Учёные молча покачали головами.

– Ядерный взрыв – это огромный выброс энергии, – пояснил Невичев. – Реактор в этом случае, конечно, будет разрушен, но значительная часть энергии взрыва по установившемуся каналу уйдёт в ядро. Этой энергии более, чем достаточно, чтобы реакция приняла необратимый характер. Таким образом мы добьёмся лишь того, что взрыв ядра произойдёт на несколько часов раньше.

Учёные подавленно молчали.

– Так… Возражений, как я понимаю, нет… Хорошенькое дело, – ни к кому не обращаясь, сказал президент.

Никто ему не ответил.

– Господа учёные, – громко и требовательно сказал президент, – я прошу каждого из вас подумать над тем, что мы можем сделать. Любые варианты. Если есть хоть малейшие идеи, любые самые безумные идеи – прошу их высказывать. Ни бюджет, ни закон, ни возможные жертвы в расчёт не принимаются. Всё что угодно! Любое решение лишь бы загасить это чёртов реактор!

Президент пристально взглянул в глаза каждому из учёных, после чего ледяным тоном обратился к Затонскому:

– Олег Трофимович, а вы что молчите? Ничего нам не хотите предложить?

Тот молча покачал головой, и президент с притворным удивление приложил ладонь к уху.

– Ась? Громче, Олег Трофимович! Не стесняйтесь. Я не слышу, что вы хотите предложить нам? – продолжал он, постепенно повышая голос.

– Ничего, – выдавил Затонский.

– Ничего?! А за каким хреном вы тогда нужны нам, осёл учёный?! За каким хреном вас всех учили дармоедов?

– Я… я не привык… – дрожащими губами пробормотал Затонский.

– Встать! – с холодной яростью в голосе сказал президент. – Встать, я сказал!

Лицо Затонского вытянулось и покрылось красными пятнами. Он медленно поднялся и попытался что-то сказать трясущимися губами, но так и не смог произнести ни звука.

– Не привык?! – презрительно спросил президент. – А я вот сейчас прикажу вывести вас на лётное поле и пристрелить как собаку. И привыкать ни к чему не придётся. Или ещё лучше – выведу в зал к пассажирам и скажу им: «вы сегодня погибнете из-за этого болвана, который возомнил себя великим учёным». Как вам такая идея? Болван безмозглый! Кто говорил мне, что гипотеза Невичева – это ничем не подтверждённый антинаучный бред, поиск дешёвой популярности? Кто, я вас спрашиваю?!

Анатолий Николаевич, услышав, сколь нелестную характеристику его оппонент давал его открытию, слегка ухмыльнулся, потупив глаза, а президент смерил Затонского испепеляющим взглядом, под которым тот совершенно поник, настолько, что как будто даже уменьшился в размерах и, наверное, упал бы в обморок, если бы президент неожиданно не переключился на другого академика – вжавшегося в кресло крупного пожилого мужчину, который расширенными от ужаса глазами не отрываясь смотрел на экран.

– А вы, Пётр Алексеевич, что молчите? Эксперимент не более опасен, чем лабораторная работа в средней школе, – скривив лицо, передразнил президент – это ваши слова или нет? Не слышу ответа! Да и вы Георгий Дмитриевич…

Последние слова были адресованы сухонькому седому старичку на другом конце стола.

– Почему раньше все вы находили, что сказать? Когда не надо. А когда надо, сидите, как в рот воды набравши! Что молчите?!

– Я… мы… Павел Андреевич… не могли предвидеть, – запинаясь пробормотал Затонский.

– Так какие ж тогда из вас учёные, если вы ни предвидеть, ни понять ничего не можете?! Как из говна пуля.

Затонский беззвучно шевелил губами, как рыба, выброшенная на берег. Вид у него был поистине жалкий. Невичев, хотя и наблюдал его унижение не без злорадства, всё же поспешил прийти к нему на помощь.

– Павел Андреевич, – сказал он примирительно, – я должен признать, что до вчерашнего дня экспериментального подтверждения моей теории действительно не существовало. Так что мои уважаемые коллеги дали вам вполне компетентный ответ. В рамках тех представлений о строении земного ядра, которые до сих пор были общеприняты, предвидеть такое развитие событий было невозможно.

– Но вы-то смогли!

Анатолий Николаевич молча пожал плечами.

– Садитесь, – сказал президент Затонскому.

Тот сел и вдруг, закрыв лицо руками, в голос разрыдался. Президент смерил его презрительным взглядом и громко сказал:

– Пожалуйста, вытрите кто-нибудь сопли Олегу Трофимовичу.

К Затонскому тут же подскочил всё тот же услужливый молодой человек с бумажной салфеткой и стаканом воды. Президент угрюмо смотрел, как Затонский пил воду, торопливо вытирал заплаканное лицо, и дождавшись, когда тот успокоился, продолжил:

– Ладно, времени у нас мало, так что не будем его терять. Сейчас вы, уважаемые учёные мужи, поднимаете свои учёные задницы и отправляетесь прямиком на объект. Всю информацию Невичев даст вам по дороге. Времени на всё у вас ровно час. Мы, – он посмотрел на приехавших с ним чиновников, – обсудим здесь ситуацию, и я вылечу к вам. И если вместо конкретных предложений, как предотвратить катастрофу, я опять услышу это блеяние, что вы ничего не знаете и не можете – пеняйте на себя! Я вам такое устрою, что конца света вы у меня будете ждать, как манны небесной. Всё ясно?

Учёные молча кивнули и начали складывать бумаги.

– Идите.

Невичев выключил ноутбук, подождал пока погаснет экран, и закрыл его. Откуда-то вновь появился айтишник, отключил провода. Анатолий Николаевич поблагодарил и встал, собираясь идти вслед за остальными.

– Останьтесь, Анатолий Николаевич, – сказал президент.

Невичев вновь опустился в кресло.

– Оставьте нас, – сказал президент, когда последний учёный скрылся за дверью.

Чиновники послушно встали и вышли. Вслед за ними, аккуратно прикрыв за собой дверь, вышли силовики. Невичеву хотелось спать. Он молча сидел, глядя на своё отражение в полированной поверхности стола, и даже не шелохнулся, услышав, как заскрипел рядом с ним отодвигаемый стул.

– Вы великий учёный. Гений, опередивший своё время…

Анатолий Николаевич поднял глаза. Президент стоял у окна, глядя на лётное поле.

– Они ничего не придумают? – спросил президент, не оборачиваясь.

– Ничего.

– Вы уверены?

– Абсолютно.

– Ошибка в расчётах, неправильная интерпретация…

– Павел Андреевич, – со вздохом сказал Невичев, – физика – это точная наука. У нас есть исчерпывающие экспериментальные данные. Интерпретировать их как-то иначе в принципе невозможно. Вы знаете, что, если бы был хоть один шанс из миллиона… из триллиона, что это ошибка, Затонский и остальные сразу же сказали бы вам об этом. Наша планета и все мы вместе с ней сегодня прекратим своё существование. Это научно установленный факт.

Президент обернулся и задумчиво кивнул.

– Скажите, Анатолий Николаевич, вот в тот момент, когда вы включили рубильник…

– Да какой-там рубильник! С компьютера управление…

– Да, да, понимаю… В тот момент, когда вы щёлкнули мышкой, вы знали, что так будет, – произнёс президент скорее утвердительно, чем вопросительно.

– Да, конечно.

– Тогда, почему вы не отказались?

Невичев удивлённо посмотрел на президента:

– Потому что от этого ничего бы не изменилось. На моё место назначили бы кого-нибудь другого, вот того же Затонского, только и всего. А когда всё пошло бы не так как надо, разгребать всё равно бы вызвали меня, потому что лучше меня эту установку никто не знает.

– Вы могли вывести установку из строя? – спросил президент, пристально глядя Невичеву прямо в глаза. – Так чтоб её уже невозможно было восстановить. Ну, там … реактор взорвать или ещё как…

Невичев помедлил, после чего, также глядя в глаза президенту, ответил:

– Да.

– Тогда почему вы этого не сделали?

– А какой смысл? Меня посадили бы в тюрьму, или скорее в психушку. А взамен этой установки построили бы новую. Не у нас, так в Америке. Вы знаете, они собираются. Так что конец света всё равно бы наступил. Не сейчас, так лет через пять. С той лишь разницей, что лично я встретил бы его в дурдоме.

– Перестаньте паясничать! – раздражённо сказал президент. – Вы прекрасно понимаете, как много могло измениться за пять лет. Ваша теория могла найти признание. Это направление исследований могло стать неактуальным. Да и строительство новой установки – это тоже ещё большой вопрос, учитывая во сколько обошлась эта. Не говоря уж о том, что и пять лет жизни для всего человечества – это не так уж мало, Анатолий Николаевич. Вы единственный человек, который мог сохранить жизнь на Земле. Я хочу знать, почему вы этого не сделали.

Невичев задумчиво посмотрел на президента, словно прикидывая, стоит говорить или нет. Президент ждал ответа. Анатолий Николаевич откинулся в кресле и, глядя куда-то вдаль, сказал:

– Вы знаете, Павел Андреевич, вот я перед экспериментом вышел погулять… Дай, думаю, пройдусь немножко по улице. В ближайшие дни возможности уже не будет, да и вообще уже не будет, так что, пока есть возможность… Вот иду, смотрю… Люди идут. Дети бегают, кричат… Куда идут? Зачем торопятся? Чего-то ведь вроде делают, работают, чего-то добиваются. А зачем?

Невичев пожал плечами.

– Не знаю… – всё так же задумчиво продолжал он. – Вот вырастут эти дети, и что? Точно также будут ходить на работу, есть, спать, плодиться… Меня никогда не покидало такое ощущение…

Академик запнулся, не в силах подобрать нужные слова.

– Мы говорим «жизнь, жизнь», а задумаешься, из чего эта жизнь состоит, и как-то даже неловко становится – суета какая-то, даже то, чем принято гордиться: наука, искусство, политика… Вот я – учёный человек, всяких званий лауреат и наград кавалер. Казалось бы, жизнь моя уж точно не была ни пустой, ни бесполезной. Учился, других учил. Познавал тайны бытия. А толку? Изучал, изучал и вот доизучался… Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, – всё суета.

Анатолий Николаевич грустно усмехнулся, откинулся в кресле, посмотрел на президента, и тот тоже грустно усмехнулся в ответ:

– Выходит нам просто не повезло, что единственным человеком, который мог спасти Землю, оказался такой мизантроп, как вы…

– Нет, нет, – решительно возразил Невичев. – Какой я мизантроп! Нет у меня ненависти к людям, и радость жизни мне не чужда. Да и кто я такой, чтоб других судить? Сам ничуть не лучше… Если вы думаете, что я специально решил всех уничтожить, то это – неправда. Да и несправедливо обвинять меня в этом. Вы знаете, я с самого начала предупреждал, к чему это приведёт, и до последнего момента добивался отмены эксперимента, несмотря на то, что заработал себе репутацию полоумного. Нет, нет!

Анатолий Николаевич решительно помотал головой.

– Дело не в том. Вовсе не хотел я никого убивать. Пусть живут, как хотят. Вы знаете, я до конца был против, честно пытался всё это остановить. Просто…

– Не очень-то и хотелось, – язвительно подсказал президент.

– Да, пожалуй, что так, – с готовностью согласился Невичев. – Видите ли, ведь… чтобы сделать то, о чём вы говорите, нужна решимость, готовность идти до конца. А вот её то у меня как раз и не было… Жизнь на Земле, существование человечества… Нет у меня чувства, что это такая ценность, которую нужно защищать во что бы то стало, до последнего вздоха. Наверное, поэтому… Понимаете?

– Да, да… – президент понимающе кивнул, – понимаю. Но знаете, чего я не понимаю, Анатолий Николаевич…

Президент помолчал, собираясь с мыслями.

– Вот вы убили всех нас: меня, моих детей, этих вот людей, – он показал на лётное поле, – других людей, всех! Не важно, что мы ещё живы, коль скоро это лишь вопрос времени. В тот момент, когда вы щёлкнули мышкой, вы всех нас убили. Это ведь вообще такое, что в голове не укладывается. Были тираны в истории. Кто-то истребил тысячи человек, кто-то миллионы, а вы – всех! Вас даже и сравнить не с кем. Но знаете, что удивительно – я совсем не испытываю к вам ненависти.

– Да, да! Понимаю вас, – сразу вдруг оживился Невичев, словно услышал в словах президента нечто созвучное своим мыслям, что он сам не мог ясно выразить. – Вы знаете, Павел Андреевич, я вот тоже… Вот вы сказали Затонскому: выведу тебя на поле и прикажу расстрелять. И я думаю, что прикажи вы вот также меня пристрелить, мне было бы страшно. Но всеобщий конец меня почему-то не пугает. Совсем не пугает! Знаю, что жить мне осталось несколько часов, а мне почему-то не страшно. Ну, ни капельки не страшно! Сам удивляюсь.

Анатолий Николаевич пожал плечами, и вопросительно посмотрел на президента, словно ожидая от него разъяснения этого парадокса. Президент молчал, и Невичев нерешительно добавил:

– Знаете, мне иногда кажется, что страх смерти – это на самом деле ни что иное, как зависть. Обидно, что люди будут жить – что-то делать, встречаться, радоваться, а ты нет. Обидно, что жизнь будет продолжаться – для других, но не для тебя. То есть ты вроде как оказываешься обделённым. А если все сразу… Если не только твоя жизнь прерывается, а вообще жизнь как таковая, так ты, выходит, ничего не теряешь. Стало быть, и жалеть не о чем. Оттого и нет ни страха, ни ненависти, ни жалости ни к кому.

Он вопросительно посмотрел на президента, но тот отвернулся и сухо сказал:

– Идите. Вас ждут.

Академик положил ноутбук в портфель, встал. На секунду замешкался, думая, стоит ли подать президенту руку, но тот стоял у окна в нескольких шагах от него, сложив руки за спиной, и Невичев подумал, что не стоит. Он молча кивнул, направился к выходу и уже взялся за ручку двери, когда президент окликнул его:

– Анатолий Николаевич!

Невичев обернулся.

– А как это будет?

– Больно не будет, Павел Андреевич, – усмехнулся Невичев. – Ничего не будет такого, как мы привыкли представлять себе конец света: гром с неба, языки пламени… Когда наступит конец света, мы этого даже не заметим. Сам взрыв – это доли секунды. Это будет, как… Ну, всё равно, как свет в комнате выключить. Вот в комнате яркий свет, а потом вы щёлкнули выключателем, и в следующий миг – полная темнота. А в нашем случае даже и щелчка никакого не будет. Так что это будет самый скучный конец света, какой только можно себе представить. Будет идти наша жизнь своим чередом, а потом безо всякого перехода – раз! и… Мы с вами, Павел Андреевич, превратимся в свет и миллиарды лет будем лететь к далёким звёздам.

Анатолий Николаевич улыбнулся, снова кивнул президенту и вышел из комнаты.

________________________________________________________________________________

каждое произведение после оценки
редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго 
выложено в блок отдела фантастики АЭЛИТА с рецензией.

По заявке автора текст произведения может быть удален, но останется название, имя автора и рецензия.
Текст также удаляется после публикации со ссылкой на произведение в журнале