Произведение поступило в редакцию журнала «Уральский следопыт» . Работа получила предварительную оценку редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго и выложена в блок «в отдел фантастики АЭЛИТА» с рецензией. По заявке автора текст произведения будет удален, но останется название, имя автора и рецензия
——————————————————————————————
Нас слишком много. Эту истину мы всасывали с материнским молоком, это то, чему нас учили ещё до того, как показать первые буквы, то, что вбивали в наши мозги в школах.
Ежедневно мы видели и слышали друг друга, вдыхали смесь запахов тел и парфюмерии, сталкивались плечами, спинами, потому что теснота и толчея настолько же естестествены, как воздух, которого всегда слишком мало.
Официально я стоял в очереди, фактически — в монотонно гудящей толпе, собранной в огромном холле с рядом высоко расположенных окон по обеим сторонам. Шариковой ручкой вывел восьмёрку, пятёрку и семёрку на запястье, чтобы не забыть порядковый номер. Вообще-то хотел написать на ладони, но они вспотели, хотя с чего бы? Ведь все мы знали об этом дне, только «когда» оставалось до последнего сюрпризом.
Вокруг царил хаос, увидев знакомых или родственников, люди, орудуя локтями, пускались в небезопасное путешествие сквозь толпу. Наверное, только здесь никого не возмущало, если кому-то вздумалось бы переть без очереди. Хотя, на счёт последнего я, кажется, ошибался. Толпа затихла, прислушиваясь к звукам ссоры, кем были бы мы без любви к зрелищам и хлебу? Последнего всегда слишком мало.
— Куда прёшь!? — взвизгнула худосочная высокая тётка в старомодных очках, криво сидящих на длинном носу. Со своего места я не видел, к кому она обращалась, только услышал приглушённый голос с извинительными нотками.
— Ну и что? Порядок должен быть! — громогласно заявила тётка.
Из толпы раздались возгласы, кто-то поддержал крикунью, другие заступались за невидимого оппонента. Кажется, дошло до драки, лёгкие волны толчков, разбившись о первые ряды, докатились и до меня. Пошатнувшись, я наступил кому-то на ногу — не повод для извинений.
К моему огромному удивлению чья-то маленькая лапка сомкнулась вокруг трёх пальцев моей правой руки. Опустив взгляд, я увидел светлую макушку и две тонкие косички, лёгшие на узкие плечи. Кончик одной перетягивала коричневая резинка, какие используют в офисах. С другой стороны ничего не было, и пряди почти расплелись.
Ребёнок смотрел прямо, хотя вряд ли вид леса из ног представлял увлекательное зрелище.
— Эмм… Ты меня с кем-то перепутала, — и я попытался освободить свои пальцы, но захват детской ладошки только усилился.
Беспомощно осмотрелся по сторонам и спросил в никуда:
— Чья девочка?
Несколько равнодушных взглядов стали единственным ответом. Пальцы начали затекать. Я предпринял вторую попытку освобождения:
— Эй, ребёнок, отпусти.
Девочка отрицательно мотнула головой, не поднимая глаз. Ситуация была совершенно идиотской.
В это время где-то в конце холла раздался усиленный громкоговорителем голос:
— Следущие двадцать пять!
Впереди стало шумно, по толпе опять пошли волны толчков, кажется, спорили из-за порядковых номеров. Потом всё затихло и, время спустя, толпа снова загудела, как ни в чём не бывало. Теоретически в помещении освободилось место, занимаемое двадцатью пятью телами, но лично мне не досталось и сантиметра от этого куска пространства. Толпа сожрала его быстро и безжалостно.
Рука девочки сдавила мои пальцы с силой, которой я ни за что не ожидал от ребёнка.
— Слушай, мне больно, — пожаловался я, встряхнув руку.
Не испытывал желания кричать или применять насилие, но, удивительнее всего, понял, что я не раздражён. Напротив, было что-то почти приятное в захвате детской руки.
— Ты здесь одна?
Девочка подняла голову, и я увидел бледное худое личико с неожиданно тёмными глазами. А ведь с такой внешностью она стала бы настоящей красавицей. Знаю, что генератору случайностей, если именно таковой действительно определяет наши судьбы, безразлично возможное будущее отсортированных. Ребёнок смотрел на меня с укором, который я не сразу понял.
— Я не одна. Здесь сотня людей. Или… сотни, — неуверенно добавила девочка и снова опустила голову, не ослабляя при этом хватку.
До меня доходило медленно, но одновременно с пониманием в груди разливалась тоска. Подобную испытал, когда узнал о включении моих имени и даты рождения в Список.
— Так тебе сказала мама, — тихо сказал я. Это не вопрос, но рука, стиснувшая мои пальцы вздрогнула в ответ.
Родители, в основном матери, чаще всего идут со своми детьми. Но не обязаны.
— Как тебя зовут?
— Женя. Будет больно? — выпалила девочка, не поворачиваясь ко мне. Я почувствовал, как напряглись люди, окружавшие нас и невольно слушавшие разговор.
— Нет, — ответил я уверенно, — движению гуманистов удалось добиться… — оборвал сам себя, сообразив, что ребёнок вряд ли поймёт политические подробности и просто повторил: — Нет, больно не будет. Просто уснёшь. Женя, мои пальцы…
— А потом? — перебила девочка, и я проклял случай, поставивший этого ребёнка рядом. На некоторые вопросы не хочется отвечать даже себе.
— Потом нас отправят к звёздам, — неожиданно для самого себя заявил я. Женя с округлившимися от удивления глазами посмотрела на меня, не шучу ли. Боковым зрением заметил, что несколько человек повернулись ко мне. Но я смотрел только в тёмные глаза девочки с какой-то сумасшедшей верой, что если удастся заставить поверить этого ребёнка, то всё так и будет.
— Да, да. Это очень долгое и сложное путешествие. Нас разберут на миллионы частичек — только так можно путешествовать на огромные расстояния — и отправят в космос, где мы золотистой пылью осядем на звёздах. Каждый выберет себе одну и станет её частью.
— Навсегда? — спросила Женя.
Я серьёзно задумался.
— Не знаю. Кажется, звезды не вечны. Но мы будет там долго-долго. А потом просто полетим куда-нибудь ещё.
— Следующие двадцать пять! — заставил вздрогнуть толпу громкий голос.
— Мы полетим вместе? — взгляд тёмных глаз не оставлял выбора ответа.
— Конечно, — обещал я торжественно, — если только ты наконец отпустишь мои пальцы.
Несколько секунд девочка что-то взвешивала, потом робко разжала ладошку. Я пошевелил покалывающими пальцами, потом поймал маленькую лапку и зажал в своей руке. Тонкие пальчики благодарно царапнули мою ладонь и замерли.
Когда за окнами, не долетев до звёзд, закружились первые серые хлопья, я сильно сжал руку девочки и завёл разговор о чём-то постороннем. Наверное, ей было больно, но Женя улыбалась.
________________________________________________________________________________
каждое произведение после оценки
редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго
выложено в блок отдела фантастики АЭЛИТА с рецензией.
По заявке автора текст произведения будет удален, но останется название, имя автора и рецензия.
Текст также удаляется после публикации со ссылкой на произведение в журнале
Набрано всё хорошо, тут претензий нет. Попалась пара описок – скорее всего, обычные «авторские» описки (у всех они бывают). А литературно написано хорошо – хотя есть небольшие замечания стилистического плана: попадаются излишние уточнения типа «мой-моя», «свой-своя», которые никакой текст не украшают. Это легко правится, в принципе, автору нужно лишь внимательнее следить за использованием подобных отместомённых прилагательных.
По содержанию. Рассказ вызвал странное ощущение. С одной стороны, в нём чувствуется некая «философская» глубина. С другой стороны, он вызывает стойкое ощущение зарисовки и недостаточной продуманности сюжета самим автором. Такое впечатление, что рассказ написан за полчаса-час на волне нахлынувших чувств. Много недосказанностей, вызывающих непонимание и заставляющих гадать – что же происходит на самом деле? Например – в какой очереди стоят люди?
Начало текста словами «Нас слишком много», очень прозрачные (совсем прозрачные) намёки по ходу повествования и упоминание «серых хлопьев» за окном в самой концовке, предполагают, что описано некое будущее, в котором численность населения регулируется принудительно через что-то вроде крематориев. Увы, до какого-то принудительного регулирования этой численности при современных тенденциях развития, возможно и к сожалению, и не так уж далеко. Но толпа описана слишком уж равнодушной к сожжению – при условии, что все, кроме разве что детей, всё знают. Да, возможно, автор хотела показать, что люди настолько отуплены, что им уже «всё равно», но по мыслям ГГ сказать, что ему всё равно, весьма сложно. Т.е., получилось хотя и весьма «социально», но не слишком убедительно. И именно отсутствие этой убедительности вкупе с весьма туманным смыслом описания всего происходящего вызывает чувство, что перед нами не цельный рассказ, а лишь некая, пусть и хорошо сделанная, но всё же лишь зарисовка.
Как мне кажется, для создания именно цельного «рассказа» в тексте не хватает совсем немного – возможно, нескольких предложений. Но их явно не хватает.
Кстати, исторической справедливости ради скажу, что идея рассказа не так уж и оригинальна – достаточно вспомнить «Пурпурные поля» Роберта Крейна, написанные ещё аж в 1953 г. Опять же, у Крейна дело подано так, что никто из его героев в действительности не знает, что «Пурпурные поля» – это не рай, куда отправляют пенсионеров (в рассказе – людей после 40 лет!), а просто умерщвление лишних едоков. Затем, у Крейна предельно чётко и явно прописана «экономическая целесообразность» и схема регулирования населения: удаляют из общества именно тех, кто уже «пожил достаточно».
В данном же рассказе придумана схема, когда некий «генератор случайных числе» просто выбирает людей для удаления из общества – не важно, старик ли это, человек в полном расцвете сил или совсем ребёнок. И сама по себе подобная схема выглядит крайне надуманной. Да – очень «трагично», но – предельно нелогично.
В принципе, с рассказом, как мне кажется, вполне можно было бы поработать и сделать его именно «полноценным» рассказом с большой социальной идеей в стиле жёсткой антиутопии. Но это реально большая работа.