Остромина А. — Исса и Аклея — 78

Произведение поступило в редакцию журнала «Уральский следопыт» .   Работа получила предварительную оценку редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго  и выложена в блок «в отдел фантастики АЭЛИТА» с рецензией.  По заявке автора текст произведения будет удален, но останется название, имя автора и рецензия

——————————————————————————————

Покалывание на запястье начинало раздражать. Исса приподняла рукав. Подкожный дисплей яростно мигал красным. «Ладно-ладно, сейчас посмотрю». Она сдвинула полупрозрачную шторку алфона, на экране высветились пиктограммы и цифры, раздался неприятный металлический голос: «Срок ежегодной проверки истекает через девять часов». Вот чёрт… Исса обернулась и посмотрела на дочь.

Аклея сидела на берегу ручья и болтала ногами в прозрачной холодной воде.

— Мам? Уже пора?

— Не сейчас. Побудем тут ещё немного.

Она сложила игрушки в сумку, отнесла в багажник, присела на подножку уникоптера. Над зарослями тростника носились мелкие чёрные птички, Аклея вертела головой, пытаясь уследить за ними, и смеялась. «Надо ехать. Будь что будет».

— Детка, я тебя сейчас к папе отвезу. Побудешь у него до вечера, ладно?

— Ладно. А он со мной поиграет?

— Конечно.

 

На парковке у Центра диагностики почти не было ни машин, ни уникоптеров. В середине дня всегда мало посетителей. Иссе не хотелось выходить из кабины, она откинулась в кресле и рассматривала полупрозрачные белые облака — как будто она по-прежнему лежит на траве у реки, а рядом играет дочь. Если бы можно было остановить время — сегодняшнее утро, голос Аклеи, жаркое июньское солнце. Или нет, лучше прошлое лето, когда всё было легко и просто, когда её дочери ничего не угрожало.

Исса задумалась: с чего всё началось?

Прошлой осенью она заехала в школу за Аклеей, зашла в класс. Только что закончился урок рисования, почти все разошлись. Учительница стояла рядом с Аклеей и держала её рисунок.

— Надо же, какой необычный лес!

Исса пригляделась: силуэты деревьев напоминали старинное кружево, ветки причудливо переплетались, создавая аккуратные узоры.

— А можно мне домой его взять? Хочу папе показать, — сказала Аклея.

— Конечно, возьми.

Аклея начала собирать свои вещи, а учительница отвела Иссу в сторону и тихо заговорила:

— Похоже, у вашей дочки способности к рисованию.

У Иссы пересохло во рту, она сглотнула.

— Да нет, вряд ли. Все дети в этом возрасте любят рисовать.

— Любят. Но не так. Знаете, что у них получается? Вот, сами посмотрите.

Учительница разложила на столе несколько рисунков. На одном вместо леса растянулась широкая тёмно-зелёная полоса, на другом стоял частокол коричневых палок с зелёными каракулями вокруг каждой. Остальные были не лучше.

Исса растерянно спросила:

— Разве это плохо, что она рисует?

— Нет, что вы! Ничего плохого. Вы не переживайте, это легко исправить. Когда у Аклеи день рождения?

— В августе.

— Вот и хорошо, как раз перед следующим учебным годом пройдёт коррекцию.

— Да. Спасибо. Нам пора.

Исса взяла Аклею за руку и вышла из класса. До самого дома она не сказала ни слова. Аклея не удивилась: когда у мамы на работе что-то не получается, она всегда такая молчаливая.

Дома, накормив Аклею ужином и отправив её играть, Исса села за стол, прикрыла лицо ладонями и попыталась всё обдумать. Пока что ничего плохого не случилось. Даже если у Аклеи обнаружат повышенные способности, это не катастрофа. Проведут импульсную коррекцию, вернут к норме, будет рисовать как все.

Хотя, конечно, жаль. Исса и раньше знала, что её дочь видит мир по-своему. В детской целый ящик набит изрисованными листами. Наводя порядок у Аклеи в столе, Исса каждый раз подолгу рассматривала рисунки. Откуда у её дочери такой чудесный дар — видеть самую суть вещей и показывать это простыми уверенными линиями и необычными сочетаниями красок?

Сегодняшний кружевной лес — это даже не лучшее из того, что Исса уже видела. Больше всего она любила Аклеины облака: они бродили по небу, как стада смешных лохматых зверей, и можно было придумать целую историю по каждой картинке. А после коррекции ничего этого не останется. Аклея будет рисовать скучные полосы и линии, которыми уже не захочется любоваться.

Да и сама импульсная коррекция — что там делают с людьми? У Иссы не было знакомых, которые через это прошли. А может, они просто никому не рассказывают. Когда Исса представила, что её дочь подвергают каким-то неизвестным процедурам, ей стало страшно. Она ничего не могла поделать со своим материнским инстинктом, хоть он и не поощрялся в обществе. Но она с самого начала знала, что будет любить своего ребёнка сильнее, чем принято. Она сама выбрала такой путь.

 

Исса вспомнила, как приехала сюда же, в Центр диагностики, когда получила разрешение на эндобеременность. Семь лет назад. В тот раз её принимала слишком болтливая ассистентка. Настраивая аппарат, она ни на секунду не умолкала. Исса рассеянно слушала.

— А то, знаете, некоторые всё по старинке хотят делать: и зачатие естественное, и эндобеременность, и даже роды самостоятельные. Давно пора запретить, это же издевательство над собой!

Исса молча кивнула — не спорить же с первой встречной. Даже подруги не понимали, почему Исса на это пошла — зачем ей понадобилось вынашивать ребёнка внутри тела? Она и не пыталась никому ничего объяснять: просто знала, что хочет именно этого. К счастью, семья всегда поддерживала Иссу. Её родители жили рядом, мама часто заходила, звала погулять в соседний парк. Бабушка Софья тогда ещё тоже не уехала из города, она рассказывала Иссе, как рожала её маму, Анну. В двадцатые годы никаких альтернатив не было, только эндобеременность. Но ничего страшного в этом Софья не видела. Наверное, поэтому и Анна родила Иссу обычным способом, хотя тогда уже начали практиковать экзобеременность.

Ещё, конечно, Иссе повезло, что она встретила Олафа. Они познакомились на работе — у обоих была редкая вторая профессия: мастера-кукольники. Коллекционные фарфоровые куклы снова вошли в моду в шестидесятые, незадолго до того, как Исса окончила школу и выбирала, чем будет заниматься. Пожалуй, Олафа, как и Иссу, можно было назвать чудаком. Когда Исса впервые заговорила с ним о ребёнке, Олаф смущённо признался, что естественное деторождение кажется ему идеальным вариантом.

Поэтому Исса предложила ему пожить вместе, пока она будет вынашивать их общего ребёнка и пока они дорастят его до школы первой ступени или хотя бы до детского сада. Олаф охотно согласился, Исса получила разрешение на эндобеременность и поехала оформлять остальные документы.

Тяжелее всего было подписывать согласие на протокол фазы 0. Казалось бы, ничего особенного: фаза 0 — это всего лишь внутриутробная диагностика. Без неё не обойтись, чтобы выявить отклонения в организме будущего ребёнка. Обычно никакое медицинское вмешательство до родов не требуется. Изредка обнаруживают дефекты, которые можно исправить внутриутробной операцией. Это стандартная процедура, и при необходимости её проведут быстро и безопасно для матери и ребёнка. Но бывают и более сложные случаи: когда выявленные проблемы не поддаются коррекции. Вот тогда и применяется протокол фазы 0 — искусственные роды и эвтаназия. Любая мать, которая хочет сама выносить ребёнка, должна быть к этому готова. Исса понимала, что это разумный подход. И всё равно испытала неприятное чувство, когда прикладывала руку к экрану с текстом документа. Как будто совершала предательство по отношению к своему нерождённому ребёнку.

Следующие этапы оказались простыми и даже приятными. Для естественного зачатия Иссе пришлось включить менструальный цикл, и она с интересом наблюдала, как менялись её ощущения из-за колебания уровня гормонов. Вот, оказывается, что чувствовали женщины всего каких-то полвека назад.

Когда наступила беременность, родственники оберегали Иссу и предвосхищали её желания. Рядом с ней почти всегда был кто-то из близких — Олаф, мама, бабушка. В последнем триместре Исса написала заявление, что выбирает самостоятельные роды.

Сейчас уже мало кто на это решается: это и больно, и не полезно для тела. Но такие роды не запрещены, и всегда находятся желающие попробовать. Наверное, они, как Исса, хотят повторить опыт своих матерей и бабушек. Во всяком случае, Исса сама себе объясняла это именно так. Роды оказались вовсе не такими страшными, как писали в старинных книгах. Хотя, конечно, это заслуга современного обезболивания.

Но только через год, разговаривая с теми, кто не вынашивал и не рожал своих детей, Исса догадалась: её особое отношение к дочери связано именно с беременностью и родами. Конечно, она не делилась этим открытием с подругами — не хотела обесценивать их любовь к детям, которая казалась Иссе слабой, едва заметной. Зато с мамой и бабушкой она охотно говорила о своём опыте. Исса понимала, что мало кому так повезло в жизни — их поддержка придавала ей силы каждый раз, когда Исса выбирала нестандартный путь.

Её решение кормить дочь грудью подруги тоже осуждали — что за странный каприз? Но ей было всё равно. Олаф был на её стороне, как и вся семья, а мнение остальных её не волновало.

И вот теперь эта девочка, которую Исса выносила, родила и вскормила, должна пройти неведомую процедуру, чтобы утратить свои необычные способности. Исса боялась за дочь. Вот если бы она сама могла пройти это вместо Аклеи…

 

Вернувшись домой после разговора с учительницей, Исса зашла в глобальную библиотеку и начала читать об импульсной коррекции. Оказывается, всё не так уж страшно. Из краткого описания Исса поняла, что процедура безболезненная, Аклея ничего не почувствует:

«Пациента помещают в виртуальную реальность и предлагают выполнить задание, связанное с его повышенными способностями. Это позволяет уточнить границы нейронных контуров, отвечающих за конкретную функцию. Затем пациенту вводят препарат для усиления нейропластичности и стимуляции работы глиальных клеток. В это время лаборант направляет в нужную зону мозга электромагнитные импульсы низкой частоты. Через несколько минут нежелательные связи между нейронами ослабевают, и пациент теряет то свойство, из-за которого потребовалась коррекция».

С процедурой всё ясно. Но Иссе хотелось разобраться, что при этом происходит в мозгу, и она переключилась на популярные статьи о принципе работы.

«Считается, что ключевую роль в импульсной коррекции играет микроглия, реагирующая на правильно подобранную частоту импульсов. Её поведение аналогично действию макрофагов в иммунной системе: подвижные клетки микроглии нападают на те нейроны, которые возбуждаются с определённой частотой, и уничтожают их синаптические связи с соседями.

В 2053 году исследователи из Бристоля получили Нобелевскую премию за изучение этих механизмов. Сначала предполагалось, что коррекция будет применяться для борьбы с преступными наклонностями и стирания травматических воспоминаний. Но это не потребовалось: генетическая диагностика и методы воспитания позволяли заранее устранять все нежелательные отклонения. А импульсная коррекция стала применяться для обычных граждан с нестандартным уровнем способностей. Теперь она служит залогом здорового общества с равными возможностями и равными потребностями для всех».

Читая последнюю фразу, Исса невольно поморщилась и закрыла статью. Как бы там ни было, после коррекции Аклея станет такой, как все. Нормальным ребёнком с нормальными способностями. Наверное, это неплохо.

Исса заварила травяной чай, позвала Аклею:

— Посидишь со мной? Налить тебе чаю?

— Посижу, только чай не буду.

Теперь, когда Иссу больше не пугала предстоящая коррекция, ей захотелось поговорить с Аклеей о рисунках.

— А что это за лес ты сегодня нарисовала? Он ведь не такой на самом деле.

Аклея засмеялась:

— Конечно, не такой. Я знаю.

— Тогда почему он у тебя так выглядит?

— А вот, смотри, — Аклея встала, взяла Иссу за руку и подвела к окну.

На фоне розоватого закатного неба чернели ажурные силуэты деревьев, и они действительно напоминали кружево. Исса никогда раньше этого не замечала. На секунду она ощутила боль: через год, после коррекции, Аклея уже не сможет видеть эту красоту. Она обняла дочь, вздохнула и велела себе успокоиться. Ничего страшного, все так живут, это нормально. Аклея улыбнулась, высвободилась из маминых объятий и убежала в свою комнату.

Исса вернулась к недопитой чашке чая и от нечего делать решила почитать новости в том разделе, который всё ещё был открыт у неё на экране.

Обновление списка функций, подлежащих импульсной коррекции… Споры учёных о верхней границе показателя L63-J… Новая поправка Этической комиссии к закону о правах пациентов… Так, а это что?

«Обнаружен редкий побочный эффект импульсной коррекции. Журналисты дали ему броское название «немые волокна», а учёные не стали возражать.

В начале этого года в клиниках начали выполнять обязательную повторную диагностику после коррекции. В ходе этой процедуры выявили серьёзные отклонения у восьмилетнего пациента GH-15-289, прошедшего импульсную коррекцию из-за его повышенных способностей к рисованию.

Активность нейронной сети, связанной с творческими способностями, не просто ослабела, как ожидалось, а полностью исчезла: после коррекции нейроны пациента перестали проводить импульсы. Дефект постепенно распространялся на смежные нейронные ансамбли, подобно прионным заболеваниям.

Через несколько часов после коррекции пациент GH-15-289 уже не мог выполнять простейшие творческие задания: например, скопировать предложенное изображение домика ему удавалось, а нарисовать домик без образца он был не способен. Через неделю у пациента начались проблемы с пространственным мышлением: он не мог оценить расстояния до предметов, не отличал объёмные объекты от плоских рисунков, не узнавал предметы на перевёрнутых изображениях. Даже если удастся остановить развитие болезни, пациент уже не сможет вести полноценную жизнь.

Во всём мире пока выявлено всего пять таких случаев — на двадцать с лишним тысяч аналогичных процедур коррекции. Исследователи предполагают, что это связано с редкой комбинацией генов. Никаких конкретных мутаций, общих для всех пациентов, обнаружить пока не удалось. Общими были только необычные, даже по меркам центров коррекции, способности к рисованию».

Краем глаза Исса заметила иллюстрацию в конце статьи. Дочитав, увеличила картинку. Это был рисунок пациента GH-15-289 до коррекции. Исса увидела чёрные кружевные деревья на фоне розового неба.

 

Утром, отправив Аклею в школу, Исса зашла в своё любимое кафе. Эльвита, её лучшая подруга, уже сидела за столиком в углу зала. Исса села напротив, коснулась пальцем картинки у правого края стола — кофе с корицей, по старинному рецепту, и спросила Эльвиту, что она слышала о «немых волокнах». В Центре диагностики, где работает Эльвита, наверняка знают о них. Исса не рассчитывала выведать что-то секретное — она просто надеялась, что подруга её успокоит: скажет, что это единичные случаи и вряд ли такое повторится ещё у кого-то.

Эльвита уклончиво ответила, что учёные пока ничего точно не знают.

— Но это опасно? Что с такими пациентами дальше будет?

— Ничего хорошего. Лечения пока нет.

— А без лечения?

— Они работать не смогут.

— Значит, надо просто ждать, пока появится способ это исправить?

Эльвита отвела глаза и молча рассматривала яркие осенние цветы за окном.

— Нет? А что же тогда?

Эльвита поднесла руку к лицу, как будто хотела почесать нос. Исса догадалась: не хочет, чтобы движение губ записалось на камеры. Едва слышно произнесла:

— Выбраковка.

Исса чуть не уронила тяжёлую керамическую кружку, горячий кофе выплеснулся на стол.

Эльвита встала, застегнула пальто:

— Всё, мне пора. Потом поговорим.

 

На следующий день Исса отвезла Аклею к своим родителям — они сейчас работали в другом городе и приехали домой на выходные. Исса протянула Аклее её любимую меховую лисичку, поцеловала дочку в макушку, попрощалась и спустилась на лифте во двор. Перед домом начинался огромный городской парк, листья ещё только начали осыпаться и приятно шуршали под ногами.

Исса приподняла рукав, открыла алфон, экран приветственно мигнул красным и погас.

— Эльвита?

Подруга ответила сразу, как будто ждала звонка.

— Исса?

— Ты свободна сейчас? Может, погуляем?

— Да, давай. Ты где?

— В парке, от родителей иду.

— Хорошо, я подъеду. У фонтана встретимся.

Исса закрыла экран и медленно пошла по широкой солнечной аллее. Сказать подруге правду или нет? Если Эльвита узнает, что у Аклеи повышенные способности к рисованию, она может потребовать досрочной коррекции — из-за этого нового дефекта, который сейчас активно изучают во всём мире. Конечно, работа для Эльвиты важнее, чем переживания подруги. Да и вряд ли она способна понять, что сейчас чувствует Исса, с её старомодной привязанностью к дочери.

У Эльвиты не развился материнский инстинкт: деторождение прошло почти без её участия. Она просто отдала яйцеклетку в Питомник, выбрала донора спермы, и после этого её сын Алекс рос в искусственной матке год и три месяца, как это принято в случае экзобеременности — так дети получаются более приспособленными к жизни. Это особенно важно, если ребёнок остаётся в Питомнике ещё на год.

Исса вспомнила, как колебалась Эльвита, когда Алексу исполнился год: забрать его домой или отправить в детскую деревню? Исса молчала: не хотела навязывать подруге своё мнение. В конце концов Эльвита решила побыть настоящей матерью. Забрала сына, научилась его любить и привыкла жить с ним вдвоём. Иссе даже казалось, что её подруга теперь понимает, почему Исса выбрала естественное деторождение. Но через несколько лет Эльвите пришлось расстаться с сыном: у Алекса обнаружили повышенные способности к математике.

 

К концу сороковых годов воплотилась давняя мечта человечества: удалось построить общество равных возможностей. С помощью новых достижений нейробиологии это оказалось совсем несложно: любой человек мог получить дополнительные функции из разрешённого списка, если они у него были недостаточно развиты.

Но через некоторое время стало ясно, что равных возможностей недостаточно. Для всеобщего блага намного удобнее иметь общество равных потребностей. В середине века началась пропаганда этой идеи: легче будет выпускать товары массового спроса, проводить развлекательные мероприятия, содержать культурные учреждения. Хорошо, когда все хотят одного и того же.

Один из министров часто упоминал начало двадцатых годов: расслоение общества тогда достигло критической отметки, потребности большой группы людей противоречили интересам правящей партии, и это чуть не привело к смене власти. «Ведь вы же не хотите повторения кризиса, — говорил он в своих обращениях к народу. — А значит, будем действовать цивилизованно, научными методами». Тогда же он предложил закрыть больше половины этических комиссий, которые, как он считал, тормозили внедрение новых технологий.

Но чтобы добиться такого усреднения, понадобилось изменить протоколы коррекции способностей. Раньше, в начале пятидесятых, их применяли только для детей с отставанием в развитии — дотягивали их до среднего уровня, и все были довольны. Но потом поняли, что подравнивать общий уровень нужно с обеих сторон: не только снизу, но и сверху. Значит, нужно снижать способности у тех, кто опережает сверстников.

Эта задача оказалась сложнее, чем предполагали. Ведь если всех талантливых детей превращать в обычных, кто будет совершать открытия, развивать науку и технику? После долгих споров и построения компьютерных моделей общества решили разделить одарённых детей на два типа: пригодных для профессий группы А и для профессий группы В.

Эти две группы выделили давно, ещё в сороковом году. В группу А вошли специалисты, без которых общество не сможет существовать: инженеры, врачи, исследователи, учёные, операторы производственных линий. В группу В — все, без кого можно обойтись: музыканты, танцовщики, актёры, писатели, художники. Каждый выпускник школы обязан был выбрать одну профессию группы А и посвящать ей четыре часа в день. Профессии группы В считались необязательными, но обычно их тоже выбирали: почему бы не потратить на что-то приятное ещё два часа после основной работы?

С середины пятидесятых годов детей с одарённостью первого типа начали изолировать от общества и отправлять в специальные школы-интернаты. А чтобы остальным было не обидно, официально считалось, что такие дети не могут учиться в обычных школах из-за проблем со здоровьем. И эти специальные школы для одарённых детей стали называть «школами коррекции». Школы строились вдали от городов. Дети не могли уезжать домой ни на выходные, ни на каникулы, но родители могли навещать их в любое время и бесплатно жить в отеле при интернате. А на каникулах детей отправляли в спецсанатории, спрятанные в красивых уединённых местах: в горах, в лесу, на берегу моря. Туда приезжали ученики из разных спецшкол, заводили новые знакомства, поэтому все любили эти поездки.

 

Исса даже не знала о таких школах, пока у Эльвиты не забрали Алекса — прямо в середине второго учебного года в школе первой ступени. Он родился в феврале, и во время ежегодной диагностики у него выявили серьёзное отклонение. Способности к точным наукам намного превышали норму.

Конечно, Эльвита навещала сына несколько раз в год и говорила, что скучает по нему. Но Исса видела, что подругу вполне устраивает новая ситуация. И когда Эльвита впервые навестила сына в спецшколе, она так восхищалась этой системой, что Исса благоразумно промолчала. Хотя собиралась посочувствовать Эльвите.

Исса понимала, что в этих интернатах собран цвет нации, будущие великие учёные, инженеры, врачи — однако в глубине души она надеялась, что её дети никогда не окажутся гениями и не попадут туда. Ещё до того, как Аклея пошла в школу, Исса уже знала, что математических способностей у неё нет. Она спрашивала Эльвиту, в каком возрасте у Алекса проявились первые признаки одарённости, и подруга рассказала, что чуть ли не с четырёх лет он интересовался системами счисления, законами природы, историей Вселенной. К счастью, Аклея была совсем другой: она могла подолгу беседовать о том, как выглядят звёзды, растения, горы и реки, но редко спрашивала, как это всё устроено.

И вот теперь, когда Аклея пошла в школу, оказалось, что способности к точным наукам — это не самое плохое, что может случиться с ребёнком. Потому что ещё бывают одарённые дети, пригодные для профессий группы В. А поскольку эти профессии не важны для общества, то и развивать такие способности незачем. Таких детей подравнивали в другую сторону: назначали им коррекцию для подавления творческого мышления.

Именно таким ребёнком и оказалась Аклея.

Исса не решилась поделиться этим с Эльвитой. Если бы не злополучное новое открытие, из-за которого Аклею могут отправить на выбраковку, всё было бы намного проще: разучиться рисовать — это ещё можно пережить. Но рассказ Эльвиты о пятерых пациентах с немыми волокнами так напугал Иссу, что она несколько дней молчала, а потом позвонила Олафу и пригласила его погулять по парку. По тому самому, где Эльвита недавно проговорилась о секретных экспериментах над детьми, у которых после импульсной коррекции способностей к рисованию выявили немые волокна.

Олаф ничем не мог помочь. Он попытался утешить Иссу — ведь у Аклеи может и не оказаться такого дефекта, и тогда она останется дома, с родителями.

— А если её заберут? — спросила Исса.

Олаф промолчал.

 

Время шло, уже приближалось лето, а Исса никак не могла придумать, что ей делать. Аклея родилась в середине августа, оставалось три месяца до ежегодной диагностики. Исса лихорадочно искала выход. Перебирала варианты, но ни один не позволял гарантированно защитить дочь от выбраковки.

Нельзя допустить, чтобы диагностика показала отклонение показателей. Ведь если не понадобится коррекция, то и немые волокна не появятся, и Аклея не пострадает. Значит, нужно заранее подавить способности.

Исса знала, что для взрослых пациентов импульсную коррекцию не используют. Считается, что после 20 лет все нейронные контуры уже достаточно хорошо сформированы, поэтому любые новые дефекты можно исправлять простыми воздействиями — например, капсулами с микрочипами. Оболочка капсулы растворяется в желудке, чипы-минус всасываются в кровь, переносятся в мозг и подавляют активность того нейронного контура, для которого они предназначены. Пациент принимает капсулы в течение месяца, и обычно этого достаточно, чтобы недавно приобретённая способность угасла. И только в исключительных случаях, когда через год диагностика снова показывает то же самое отклонение, взрослому пациенту могут назначить импульсную коррекцию.

Если удастся раздобыть эти чипы-минус, то Аклея примет несколько капсул до диагностики, способности временно исчезнут, а через некоторое время восстановятся — у детей они более стойкие, именно поэтому им и требуется более сложная процедура для устранения способностей

Но где их взять? Просить Эльвиту нельзя, она не станет нарушать закон ради подруги. Купить — негде. Сделать самим — нереально, нужна лаборатория со специальным оборудованием.

После долгих размышлений её осенило: она же может получить стандартные, а не поддельные капсулы в Центре диагностики, если способности к рисованию выявят у неё самой! Импульсную коррекцию ей не назначат, отклонение показателей сочтут случайным и неважным, и тогда Исса получит чипы-минус для самостоятельного приёма. Осталось только придумать, как обмануть диагностов и показать способности, которых нет. Исса целыми вечерами читала книги и статьи о рисовании. Возможно, она могла бы искусственно развить навык, если бы начала учиться рисовать год назад. Но сейчас у неё оставалось меньше месяца до диагностики, этого времени уже не хватит.

Исса слышала, что кое-какие препараты можно найти на чёрном рынке — но только для усиления способностей: ослабление не пользуется спросом. Но ей это и нужно. К тому же Исса всё равно не решилась бы дать Аклее непроверенный препарат, изготовленный неизвестно где — мало ли, какие побочные эффекты у него могут быть. А взрослые более выносливые, за себя Исса не боялась.

 

В конце мая, за три недели до своего дня рождения, Исса вспомнила о Мишиче — бывшем однокласснике, давнем друге, с которым она не виделась уже несколько лет. В школе о нём ходили слухи, что он будто бы приторговывает запрещёнными веществами. Так ли это, Исса точно не знала, да и не хотела знать. Но деньги у Мишича были всегда. Может, родители давали, а может, и правда приторговывал. С ним было весело, он вечно шутил, смеялся и ввязывался в невероятные приключения. Но где он теперь?

На следующее утро Исса зашла в старую кофейню, где они с подружками раньше встречались по утрам. Она перестала там бывать, когда родила Аклею, но знала, что девчонки и теперь там собираются. И действительно, за столиком в углу оживлённо болтали Афина и Зоя. Исса подошла к одноклассницам, села на свободный стул, заказала свой любимый кофе с корицей и ванилью. Подруги обрадовались, начали расспрашивать, как дела, куда пропала, почему не приходит… Исса ссылалась на дочку: забот много, времени совсем нет.

Афина и раньше любила посплетничать, поэтому сейчас с удовольствием начала рассказывать обо всех старых приятелях.

— А Мишич где? — спросила Исса, стараясь не выдать своего любопытства.

Афина приподняла брови:

— Да где всегда, куда он денется. Так и живёт с родителями.

Чего бы и не жить, подумала Исса. У них огромный личный дом, сейчас мало у кого такие остались. Во всяком случае, теперь ясно, где его искать. Надо рискнуть.

 

В тот же день она подкатила к роскошному замку на своём навороченном служебном уникоптере — знала, что Мишич такие штучки любит. Высунулась из окна, помахала рукой, ворота бесшумно открылись. Исса плавно въехала во двор и спрыгнула на каменные плиты. К ней уже бежал Мишич — всё такой же нелепый рыжий толстяк, лохматый, в непомерно широких штанах и огромной бесформенной кофте.

Уникоптер помог справиться со смущением: пока Мишич восхищённо его разглядывал, гладил ладонью вогнутую приборную панель, Исса успокоилась и уже готова была начать разговор. У неё мелькнула мысль: а не сказать ли правду, не признаться ли старому другу, что ей нужен препарат для дочери, а не для себя? Но она тут же отвергла этот план: нельзя так рисковать. Если Мишич попадётся на этой своей подпольной торговле, после специальной инъекции он расскажет всё, что знает. Аклею нельзя в это впутывать. А если он скажет, что Исса покупала препарат для себя — за ней приедут, но это поможет выиграть время, и Олаф успеет спрятать дочь.

— Ну что, идём ко мне? — наконец, предложил Мишич.

Они вошли в замок и поднялись в лифте на крышу, во владения Мишича. Исса завела скучный разговор об одноклассниках, о работе и так далее, но Мишич не поддался.

— Так что случилось-то? Зачем пришла?

Исса вздохнула.

— Знаю, ты не болтун. Но тут такое дело… Никто не должен знать. Обещаешь, что будешь молчать?

— Само собой. Я чужие тайны никогда не выдавал.

— Да, потому и пришла. Мне помощь нужна.

Мишич с интересом посмотрел на давнюю подругу:

— С чего вдруг? Я думал, у тебя всё лучше всех.

Исса смущённо теребила край своей цветастой блузки.

— Ну… у меня это… зависимость.

— Ух ты, — выдохнул Мишич. — Не ожидал от тебя. Что принимаешь?

— Ой, нет, ты не так понял. Ничего не принимаю.

— А что же тогда?

— Рисую.

— Не понял. Это как?

— Да очень просто. Когда вижу какие-то рисунки, пытаюсь повторить. Ничего не могу с собой поделать. Если это что-то простое, — Исса расправила ткань блузки, — вот как тут, например, цветы полевые, чётко прорисованные, тогда у меня хорошо получается. А если рисунок сложный, мне способностей не хватает.

— И что? Я-то тут при чём?

— Ну, знаешь, препараты такие есть… Способности усиливают…

— Ох, Исса! Ты и раньше шизанутая была, но чтобы так!

Исса разозлилась:

— Да что мы время теряем? Скажи сразу, можешь такое найти или нет?

— Не кипятись. Сейчас проверим.

Мишич достал из кармана прямоугольную пластинку, похожую на старинные телефоны, и начал быстро двигать пальцы по экрану. На матовой поверхности мелькали рисунки, формулы, буквы. Мишич хмыкнул, выключил устройство и сказал:

— Есть. Аналог стандартных чипов-плюс. Конкретно для рисования. Только это дорого очень.

— Сколько?

— Восемнадцать ардов за штуку. И только наличными.

— Ничего себе. А сколько капсул надо, чтобы способности появились?

— Смотря до какого уровня. Тебе же ещё диагностику проходить придётся — если что, могут и на коррекцию отправить. Ты лучше по чуть-чуть принимай. И рисовать сможешь, и тесты ничего не покажут.

— Ладно, подумаю. Когда получишь?

— Через месяц.

— А раньше? Не могу так долго ждать.

— Могу и раньше. Но тогда с наценкой. По двадцать восемь. Возьмёшь?

— Да. Давай я для начала десять штук возьму, на пробу. Когда?

— Послезавтра попробую достать.

— Грандиозно.

Исса попрощалась и полетела домой. Точнее, к Олафу. Они уже давно жили раздельно, но оставались лучшими друзьями и любовниками. В первый год после рождения Аклеи всё было прекрасно, Олаф оказался отличным отцом. Но потом Исса устала от Олафа, от его постоянного и назойливого внимания — его понимание любви подразумевало непрерывную заботу о близких. А Иссе требовался отдых от общения. Она предложила Олафу разъехаться и встречаться пару раз в неделю. К Аклее он мог приходить в любой день, но только при условии, что не будет разговаривать с Иссой. Сначала Олаф расстроился, но потом привык. Аклея подрастала, она его обожала и всегда охотно проводила с ним время — хоть дома, хоть в парке, хоть у него в гостях. Исса тоже любила Олафа — по-своему, удерживая удобную ей дистанцию и разрешая ему оставаться у них с Аклеей дома только на две ночи в неделю.

Сейчас Иссе срочно требовалась помощь: найти двести восемьдесят ардов за два дня — задача непростая, а рассказать про свой план она не могла никому, кроме Олафа.

Совместными усилиями они набрали всю сумму: одалживали понемногу у друзей и родственников, на ходу сочиняя, зачем им так срочно понадобились наличные. Часть взяли в банке — так, чтобы это не вызвало подозрений. Часть нашли у себя дома.

Исса прилетела к Мишичу, купила десять капсул и в тот же день приняла первую. Дозировку она рассчитала сама, опираясь на открытые данные. Нашла формулы, по которым подбирают дозу для обоих видов коррекции: чипами-плюс и чипами-минус. Получилось, что ей нужно принимать по одной капсуле каждые два дня.

 

Вечером, когда Аклея заснула, Исса попробовала нарисовать цветок. Рука не слушалась, стебель получился кривым, но сложнее всего было придумать, какими линиями этот цветок изобразить. Давным-давно, ещё в школе первой ступени, Исса рисовала как все — на уроках дети выполняли много разных заданий, пробовали и старинные цветные карандаши, и акварель, и перо для экрана. Но в школе второй ступени она забросила это занятие и больше никогда не рисовала.

Вот лепить Исса умела. Лица, руки — они у неё получались как настоящие. Её куклы считались лучшими в городе. Но это намного проще, нужно всего лишь чувствовать пропорции и объём. Это ей давалось легко. С её техническим складом ума любые объёмные объекты она могла представить в виде набора чертежей с точными размерами и воплотить в материале.

А что, если и рисовать можно так же, как чертить? Исса открыла каталог глобальной библиотеки, нашла фотографию ромашки и попробовала взглянуть на неё как на трёхмерный предмет, который нужно начертить. Карандаш уверенно заскользил по бумаге, и вскоре появился цветок. Для первого раза неплохо.

С каждым днём рисунки Иссы становились всё точнее и аккуратнее, а к концу недели она заметила, что легко переносит на плоский лист сложные формы и даже не задумывается, как у неё это получается. Новое занятие увлекло Иссу, ей хотелось рассказывать о нём, но поделиться она могла только с Олафом — он один знал, откуда у неё взялось это умение и для чего оно понадобилось.

За несколько дней до своего дня рождения Исса предложила Олафу встретиться в парке. Разговаривать о своём плане она могла только там, в широких безлюдных аллеях. Или у реки, куда они часто ездили втроём.

Официально считалось, что частная жизнь граждан не контролируется — никто не следил, чем они занимаются в своих квартирах, — но Исса решила перестраховаться. При желании администрация могла в любой момент подключиться к системе управления зданием и услышать каждое сказанное там слово.

Поэтому Иссе казалось, что под открытым небом обсуждать секретные планы намного безопаснее. Правда, оставались алфоны — надёжное средство контроля, которое всегда с собой.

 

После окончания школы второй ступени каждому выпускнику вживляют на запястье устройство двусторонней связи. Небольшой экран закрывается шторкой из полупрозрачного синтетического материала, сходного по свойствам с человеческой кожей. Когда шторка задвинута, алфон не мешает и даже не ощущается.

У каждого есть свой уникальный код — так же, как номера телефонов в начале века. Когда приходит сообщение, экран алфона мигает красным, и это свечение видно даже сквозь шторку. Через три минуты, если шторка всё ещё не отодвинута, алфон начинает подавать слабые электрические импульсы. Они воспринимаются как лёгкое покалывание и не прекращаются до тех пор, пока абонент не откроет экран. Потом, когда абонент задвигает шторку, это означает, что он получил сообщение, и после этого он несёт ответственность за выполнение полученных предписаний.

Чаще всего это касается регулярных диагностических обследований: каждый гражданин обязан являться в ближайший медицинский центр в течение трёх суток после своего дня рождения. Первое предупреждение он получает накануне, второе — в течение часа после того, как ему исполнился очередной год. Третье — через сутки после второго. Потом до окончания вторых суток его предупреждают каждые четыре часа, а на третьи сутки — каждый час. Если он не успеет явиться до конца третьих суток, его объявляют в розыск: спутники связи засекают местоположение его алфона и отправляют к нему ближайшую дежурную бригаду регуляторов — сотрудников органов правопорядка.

Они прилетают на своём уникоптере, вежливо предлагают пройти с ними и везут на обследование. По пути заполняют протокол — задержанный обязан объяснить причину своего опоздания. Если причина уважительная — например, выполнял сложное служебное задание в удалённой местности и не мог бросить работу, — никаких последствий не будет. А вот если опоздал без важной причины, его направят в Институт коррекции функций. Там провинившемуся встраивают свойство, которое у него не развито — наращивают дополнительные синаптические связи между корой и миндалевидным телом, и человек начинает испытывать тревогу, когда нарушает предписание. Некоторых это отлично выручает, они становятся очень организованными и добиваются успеха во всех своих делах. А другим это не нравится: им кажется, что это ограничение личной свободы.

Исса никогда не опаздывала на диагностику, лентяев она не понимала и не любила, поэтому считала такую коррекцию нужной и полезной.

Но сейчас впервые в жизни она пожалела, что у людей есть алфоны, по которым можно не только отследить, где они находятся, но и услышать, о чём они говорят. Правда, она знала простой способ это обойти: шум ветра, шелест листьев и травы, журчание воды отлично заглушают тихий разговор, а движения тела во время ходьбы мешают уловить вибрацию голосовых связок. Именно поэтому она и предпочитала говорить с Олафом, прогуливаясь в парке или у реки. И не забывала жестикулировать, чтобы ещё сильнее подавить звуки.

 

В свой день рождения Исса предложила Олафу и Аклее слетать в Чернолесье, навестить бабушку Софью и её друга Георгия, которого Исса с детства обожала — считала его своим настоящим дедушкой, потому что с биологическим отцом Анны бабушка не общалась. Она усмехалась и говорила «ошибка молодости», когда Исса её расспрашивала. Хотя эти слова относились, скорее, к целому периоду бабушкиной жизни, а не только к отцу её ребёнка.

После университета, на очередной волне моды, бабушка с компанией друзей уехала в деревню на Карельском перешейке: пожить без Интернета и современных бытовых удобств, в простых деревенских избах с печным отоплением. Сначала это было весело, особенно пока не похолодало. Зимой веселья поубавилось, некоторые заскучали и начали по одному покидать колонию. Остались только те, у кого сложились удачные пары — пылкая влюблённость держала их вместе, и тяжёлый быт поначалу не раздражал. Им казалось, что это даже романтично: долгие зимние ночи в уединённой избе, занесённой снегом, потрескивание дров в печи. Живой огонь — ещё одна модная фишка начала двадцатых.

К концу зимы Софья забеременела. Жить вместе со своим напарником по этому приключению она не собиралась. Когда снег растаял и дороги просохли, взяла велосипед, сложила в рюкзак свои вещи и уехала в ближайший городок. Велосипед пристегнула замком к забору на вокзальной площади и отправила своей подружке, оставшейся в деревне, сообщение: «забери велик у вокзала я домой уезжаю».

Поезд промчался мимо поселения, ставшего родным — почти год Софья прожила в одном из этих домиков. Но теперь всё позади, хватит с неё экзотики. Она вернулась к родителям, родила Анну и взялась за ум: устроилась работать в школу, неплохо зарабатывала, а свободное время проводила с дочкой.

С тех пор Софья так и жила в городе. Всю жизнь преподавала историю, постоянно проходила курсы переподготовки — как и другие науки, история не стояла на месте, всё время появлялась новая информация.

Исса любила бывать у бабушки — считала её квартиру своим первым настоящим домом, она жила там с рождения. Анна не хотела отдавать Иссу в детский сад, а Софья с Георгием охотно согласились ей помогать. Трое взрослых легко подстраивали свои рабочие часы друг под друга так, чтобы всегда кто-нибудь был дома, поэтому Исса выросла в большой любящей семье.

Когда ей было десять лет, она познакомилась со своим биологическим отцом, Конрадом. Анна не собиралась поддерживать с ним отношения, он был всего лишь донором спермы, но закон не запрещал донорам получать информацию о своих детях. Конрад разыскал дочь и попросил у Анны разрешения иногда встречаться с ними обеими. У Анны никого не было — она увлечённо работала и не собиралась создавать семью. А с Конрадом ей было весело и интересно, он быстро нашёл общий язык и с дочкой, и со старшим поколением. Через пару лет Анна и Конрад поженились и стали жить отдельно от Софьи с Георгием.

Исса тогда только что перешла в школу второй ступени, почувствовала себя взрослой и наслаждалась возможностью выбора: часть времени жила с родителями, часть — с бабушкой и дедушкой.

Вскоре после рождения Аклеи родители Иссы уехали в другой город, навещали дочь и внучку всего несколько раз в год. А с бабушкой Исса по-прежнему виделась часто — до тех пор, пока Софья не прекратила преподавать историю в школе и не перебралась в свободную зону вместе с Георгием.

Исса знала, что они давно это задумали, но не понимала, почему. Бабушка очень ждала своего восьмидесятилетия, когда она сможет уйти с работы, а Исса удивлялась:

— Куда ты торопишься, чем тебе твой возраст не нравится?

— Надоело. Год за годом эта диагностика… Знаешь, сколько раз я её уже проходила?

— А что плохого? Всё под контролем, любые отклонения сразу заметят.

Бабушка вздохнула, ей не хотелось спорить. Исса не унималась:

— Как же ты узнаешь, что заболела, если не будешь проверяться?

Бабушка посмотрела на неё с усмешкой и покачала головой.

— Поживи с моё — поймёшь, как узнаю, — но объяснять ничего не стала.

Позже, когда Исса начала летать к бабушке в Чернолесье, тихую зелёную долину высоко в горах, она поняла. Бабушкины старшие подруги, которые тоже переселились в свободную зону — а некоторым из них было уже больше ста лет, — отлично себя чувствовали без постоянной угрозы протокола фазы 4.

Эта финальная фаза жизни начинается с восьмидесяти лет: люди больше не обязаны работать, и общество в них не заинтересовано. Диагностика уже не нужна, но можно обращаться за медицинской помощью по потребности. Для этого приходится подписать согласие на протокол фазы 4. Это значит, что при первых признаках необратимой деградации или неизлечимой болезни пациенту предложат эвтаназию, а дальше можно будет выбрать только дату, время и место последней инъекции. При подписании договора можно добавить специальный пункт о паллиативном уходе вместо эвтаназии, но это стоит таких денег, что мало кто выбирает этот вариант.

В свободной зоне тоже есть своя клиника — в ней ведут приём те переселенцы, которые работали врачами до переезда. Конечно, у них нет современных средств диагностики, дорогого оборудования, новейших препаратов. Там лечат, что могут — а что не могут, то само приводит к естественной смерти. Без всякой эвтаназии. Исса видела, что бабушкиных подруг совершенно не беспокоит перспектива умереть у себя дома, когда придёт время.

Но думать об этом ей не хотелось. Особенно сейчас, в свой день рождения.

На небольшой террасе бревенчатого домика стояли удобные плетёные диваны и кресла, Исса сидела, обняв Аклею, и смотрела на синеватые контуры гор. Олаф с Георгием рубили дрова во дворе и весело переговаривались. Да, здесь была настоящая дровяная печка, как в старых сказках! — Исса таких никогда не видела, пока бабушка не переехала в Чернолесье.

Когда стемнело, Георгий развёл огонь. Мужчины сидели у печки и молча потягивали травяную настойку, а Исса смотрела на языки пламени. Софья поставила на стол пирог с земляникой, и Аклея захлопала в ладоши:

— Ура, мой любимый!

 

Через два дня после этой поездки Аклея попросила маму отвезти её в лес — ей надоело гулять в парке перед домом за три недели каникул, а у Иссы как раз был выходной. Правда, она хотела потратить его на диагностику — ту самую, на которой надеялась получить чипы-минус. Но она так волновалась, что решила всё-таки сначала слетать в их любимое место, немного успокоиться.

Исса лежала на траве и бездумно следила за облаками. Где-то совсем рядом стрекотали кузнечики, в кустах щебетали птицы, пахло незнакомыми полевыми цветами — в детстве Исса знала, как они называются, но так давно не задумывалась об этом, что сейчас никак не могла вспомнить: кашка? Клевер?

В этот момент включился алфон, пришло напоминание о диагностике, и пришлось возвращаться в город.

 

— Простите, у вас всё хорошо?

Исса вздрогнула и повернула голову. Перед её припаркованным уникоптером стоял высокий приветливый регулятор в тёмно-синей форме.

— Да, а что?

— Да вы тут уже двадцать минут стоите. Я решил проверить.

— А, спасибо. Я просто задумалась.

Исса спрыгнула на площадку и быстро зашагала к входной двери.

 

В Центре диагностики было тихо и безлюдно. Исса нашла нужную дверь, ассистентка помогла ей устроиться в кресле, включила приборы и вышла из комнаты.

В этот раз Иссе казалось, что процедура тянется целую вечность. Она смотрела перед собой, стараясь ни о чём не думать. Представляла, что бледно-голубая стена кабинета — это небо, и по нему бегут облака. Те самые, которые она рассматривала всего пару часов назад у реки. Наконец, всё закончилось, вернулась ассистентка, отсоединила провода и велела ждать.

На табло замигала красная надпись: «Выявлено отклонение!» Исса прижала руку ко рту — она специально читала учебник по истории жестов, такое движение означает реакцию на неожиданное известие. Исса считала себя спокойной и хладнокровной, в обычной жизни она почти не пользовалась жестами — кроме прогулок с Олафом, когда ей хотелось заглушить звуки голоса, — но сейчас она постаралась отчётливо изобразить нужные эмоции.

Вскоре появился новый текст: «Пройдите в кабинет 7». Стараясь выглядеть испуганной — знала, что за ней наблюдают, — Исса подошла к двери. И только на короткое мгновение, поворачивая ручку, позволила себе улыбнуться. Она знала, как настроены камеры: все дверные проёмы попадают в слепую зону. В следующий миг, шагнув в коридор, Исса уже снова притворялась взволнованной.

В седьмом кабинете за овальным столом сидел молодой ассистент в обычной повседневной одежде, без стерильного комбинезона, которые носят все врачи. «Сколько ему, года двадцать два? Недавно работает, — подумала Исса. — Таких малолеток мне легче обманывать». Она ощущала уверенность: уже полностью вошла в роль и сама поверила в свои удивительные способности.

— Прошу, садитесь. Как вы себя чувствуете?

— Отлично я себя чувствую, а в чём дело? Что вы у меня нашли?

— Да вы не волнуйтесь, ничего страшного! Просто уровень творческих способностей повышен.

Исса вздохнула и покачала головой: ну и ну, вот это новость! Юноша продолжал:

— Подумайте, пожалуйста. Вы в последнее время занимались чем-нибудь необычным?

Исса нахмурилась, словно пыталась вспомнить. Потом приподняла брови, пожала плечами:

— Да нет… Разве что рисовать начала.

Ассистент оживился:

— Рисовать? Как интересно. А можно подробнее?

— Ну, просто захотелось попробовать. Купила бумагу, карандаши. И стала рисовать.

— А что именно?

— Цветы, листья… Облака ещё рисовала.

— А можете показать, как вы это делаете? — и он достал из выдвижного ящика лист бумаги и карандаш.

Исса придвинула к себе лист, ненадолго задумалась и начала быстро водить карандашом по бумаге. На листе появился длинный тонкий стебель с несколькими ответвлениями, зубчатые листья, небольшие пышные цветы.

— Что это? — спросил ассистент, зачарованно следивший за движениями карандаша.

— Цветы такие есть. Бархатцы. Около нашего дома на клумбе растут.

— Понятно. Спасибо. Подождите, пожалуйста, — он взял рисунок и вышел из кабинета.

Исса, чтобы надёжнее скрыть свои чувства, поставила локти на стол, оперлась подбородком на ладони, а кончиками пальцев прикрыла глаза. Пусть наблюдатели думают, что она расстроена.

Через несколько минут вошёл тот же ассистент, а с ним — строгий молодой доктор.

— Давайте ещё несколько тестов проведём.

Её снова усадили в кресло, подключили к приборам. Доктор с ассистентом, не отрываясь, смотрели на монитор и тихо переговаривались. Потом доктор ненадолго вышел и вернулся с маленькой пластиковой коробкой.

— Смотрите, здесь восемь капсул. Будете принимать по одной в день.

— Что это? Для чего?

— Небольшая коррекция. Ослабим ваши способности, чтобы они вам не мешали работать.

— Ясно. Спасибо. А рисовать можно?

Доктор немного подумал, потом кивнул и сказал:

— Рисуйте, конечно. Почему бы и нет.

 

Вечером Исса позвонила Олафу и сообщила новость — так, словно для неё самой это было полной неожиданностью. Вряд ли её разговоры прослушиваются, но лучше не рисковать.

— У меня проблема. Отклонение показателей.

Олаф подыграл, очень натурально изобразил тревогу в голосе:

— Что случилось?

— Да ничего серьёзного, так, скачок способностей. К рисованию.

— К рисованию? С чего бы это, разве ты рисуешь?

Исса помедлила, как будто ей неловко в таком признаваться:

— Ну, знаешь… захотелось попробовать. Сама не знаю почему. Со школы не рисовала.

— Захотелось? Откуда у тебя такое странное желание?

— Понятия не имею. Просто смотрела на цветы в ящике и подумала, что их можно нарисовать.

Олаф вздохнул.

— И что теперь?

— Капсулы принимать буду. Чипы-минус. Доктор сказал, через пару недель всё пройдёт. И даже рисовать разрешил.

— Ну и отлично. Ты как, сильно расстроена?

— Сейчас уже ничего. Сначала испугалась, конечно.

— Хочешь, я приеду вечером?

— Да, давай.

Исса именно для того ему и позвонила — хотела позвать к себе, чтобы поговорить, но на всякий случай решила представить всё так, будто это решение Олафа, а не её.

Аклея бросилась к папе — не ждала его сегодня — и предложила пойти в парк, пока не стемнело. Исса на это и рассчитывала. Аклея села на качели, и под мерное поскрипывание цепей Исса рассказала Олафу о своей диагностике. План сработал, но это ещё не всё.

Исса уже вычислила, что Аклея должна принимать по одной капсуле каждые пять дней, но за сколько дней до диагностики нужно начать? И не опасна ли для ребёнка доза микрочипов, рассчитанная на взрослого? Спросить Эльвиту Исса не решилась: если она что-то заподозрит, может потребовать повторной диагностики для Иссы, и обман может раскрыться.

Олаф тоже считать, что нельзя никому рассказывать о полученных чипах-минус. В худшем случае, если капсулы окажутся слишком сильными для Аклеи, она может перестать рисовать навсегда. Но это лучше, чем потерять её.

И ещё Исса никак не могла решить, говорить ли Аклее правду. Она ещё маленькая, рискованно доверять ей такую тайну. Её это напугает. Олаф предложил добавлять капсулы в еду — они небольшие, Аклея их проглотит и не заметит. По расчётам Иссы получалось, что должно хватить пяти капсул. Значит, можно начать их приём за четыре недели до диагностики. До этого дня оставался ещё месяц.

 

Исса отвезла дочь к своим родителям: они взяли отпуск и собирались поехать с Аклеей на море. Исса погрузилась в работу. Из-за переживаний последних недель она забросила свой основной проект и не следила, как продвигается строительство нового моста на окраине города. По правилам не полагалось работать больше четырёх часов в день, но в исключительных случаях это разрешалось. Исса призналась начальнику, что у неё выявили небольшие проблемы во время диагностики, потребовалась коррекция, и всё это не давало ей работать в полную силу. Зато теперь всё позади, и она хочет устранить запаздывание по срокам.

Со стройки она ехала домой обедать, два часа отдыхала, чтобы восстановить силы, и шла пешком на свою вторую работу — в кукольную мастерскую. На главной улице Исса спускалась по каменным ступеням в полуподвал, проходила по прохладному тёмному коридору, пересекала гулкий двор-колодец и отпирала старинным металлическим ключом тяжёлую резную дверь. Там, за этой дверью, скрывалось царство разобранных кукол. В длинном зале со сводчатым потолком и толстыми колоннами вдоль боковых стен стояли огромные столы, усыпанные лоскутками ткани и кожи, мотками ниток, кудрявыми искусственными волосами. У столов в удобных рабочих креслах с выдвижными лампами сидели мастера — портные, обувщики, парикмахеры.

Именно здесь девять лет назад Исса встретила Олафа. К тому времени она проработала уже четыре года, успела подружиться со многими мастерами. Эту профессию почему-то выбирали люди невысокие, хрупкие, изящные, как сама Исса. А однажды она увидела за столом обувщиков новенького. Он недавно переехал, ещё ни с кем не познакомился, сидел в стороне и возился с чем-то крошечным.

На фоне остальных мастеров он выглядел, как гигантский полярный медведь рядом с домашними собаками. Высокий широкоплечий блондин — швед по происхождению, как потом выяснилось — не обращал ни на кого внимания и сосредоточенно работал. Исса остановилась рядом с его креслом и, как зачарованная, смотрела, как в его огромных ручищах кусочек тонкой кожи превращается в миниатюрный кукольный ботиночек.

— Как вы это делаете? — спросила Исса.

Мастер поднял на неё глаза, пожал плечами и ничего не сказал. С этого дня, как только у Иссы случался перерыв в работе, она подходила к Олафу и наблюдала за его точными движениями. А перерывов было много: в мастерской применяли старинные технологии, фарфор запекали в муфельных печах, и когда Исса закладывала в печь очередную партию готовых кукольных лиц, ей приходилось подолгу ждать.

Сначала Олаф делал вид, что не замечает Иссу. Потом привык, начал отвечать на её расспросы, рассказывал о себе. Скоро они стали лучшими друзьями. А когда выяснилось, что оба хотят детей, они решили попробовать жить вместе. Через два года у них родилась Аклея.

Олаф по-прежнему работал в этой мастерской, но сейчас взял отпуск и уехал навестить своих родителей. Исса испытала облегчение, когда узнала, что его не будет почти месяц. Ей не хотелось ни с кем общаться, даже с ним.

По вечерам, возвращаясь из мастерской, Исса наслаждалась одиночеством. Она редко оставалась дома одна — только когда Аклея гостила у бабушки Анны или у папы. Но обычно это продолжалось всего пару-тройку дней, а Исса не успевала за это время отдохнуть. Сейчас она бродила по квартире в пижаме, садилась на пол посреди комнаты, чтобы почитать, носила за собой поднос с чашкой кофе, шоколадками, орехами. Её восхищало, что можно бросать где попало вещи, не одеваться и не причёсываться, не заказывать горячую еду и вообще ничего не делать.

Это продолжалось четыре дня — чуть больше, чем её обычные периоды одиночества. Потом Исса почувствовала, что хаос ей надоел, и вернулась к нормальной жизни. Теперь она вела себя так же, как и при Аклее: дома было чисто, каждый день ей доставляли настоящие обеды, Исса выглядела аккуратно и красиво.

Однажды вечером ей захотелось нарисовать цветы. Исса пошла в детскую, села на низкий стульчик Аклеи, достала из стола бумажный альбом и карандаши. Провела через весь лист длинную косую линию — стебель. Исса отлично помнила, как она это делала ещё пару недель назад, когда принимала препарат, купленный у Мишича. Но теперь рука дрожала, линия выглядела волнистой и рваной, а вместо самого цветка получились жалкие каракули. Значит, препарат больше не действует.

Пока Исса смотрела на свой неудавшийся рисунок, она поняла, что скрыть от Аклеи их с Олафом план не удастся. Ведь когда дочь начнёт принимать капсулы, ей будет всё труднее и труднее рисовать. А если она не будет знать, почему это происходит, её это напугает. И на диагностике она может рассказать об этом доктору.

Исса сдвинула шторку алфона.

— Олаф?

Экран долго мигал красным, связи не было. Исса уже хотела отключиться, но услышала, как Олаф пытается восстановить дыхание и прерывисто говорит:

— Исса, прости, я в спортзале.

— Перезвонишь потом, хорошо?

— Да, через час.

Пока Исса ждала его звонка, она перебирала рисунки Аклеи и думала: как это получилось, что у неё талант к рисованию? От кого она его унаследовала? Ведь не от родителей же…

Когда Олаф позвонил, Исса не захотела говорить иносказательно, поэтому она просто спросила:

— Когда вернёшься?

— Соскучилась?

По голосу она поняла, что Олаф улыбается, и невольно улыбнулась в ответ.

— Давно уже.

— Я тоже. Ещё неделя осталась. Дождёшься?

— А куда я денусь?

Всю неделю Исса думала, как бы объяснить всё Аклее, чтобы не напугать её.

 

Когда Олаф вернулся, они с Иссой весь вечер спорили, как быть с Аклеей. Исса не верила, что их дочери можно сказать правду и она всё поймёт. Но Олаф, с его неколебимым спокойствием, мог убедить кого угодно в чём угодно. А главное, он всегда оказывался прав. В конце концов Исса согласилась, но попросила Олафа пожить с ними до самой диагностики. Она боялась ввязываться в эту авантюру одна.

На следующий день Анна с Конрадом привезли загоревшую и подросшую Аклею, и она бросилась к родителям — не ожидала, что они оба будут её встречать. Рано утром Иссу вызвали на работу, ей нужно было срочно внести изменение в расчёты. А днём, когда она вошла в квартиру, Олаф и Аклея встретили её праздничным обедом.

За столом они оба смеялись и шутили, у них было отличное настроение. Исса жевала нежный пирог с ягодами, не чувствуя вкуса, и думала, как бы начать разговор с Аклеей. Но дочь её опередила:

— Мама, я уже всё знаю. Папа мне рассказал.

Исса чуть не выронила вилку с куском пирога.

— Что? Ты о чём?

Аклея посмотрела на Олафа. Он приложил палец к губам и предложил сначала доесть, а потом пойти погулять в парк. Аклея побежала одеваться, Исса отодвинула тарелку и встала из-за стола.

Когда они оказались в безлюдной тенистой аллее, Аклея снова заговорила:

— Папа мне сказал, что надо перед диагностикой принимать капсулы с микрочипами.

— А… а он тебе сказал, для чего?

— Да, — беззаботно кивнула Аклея.

— И ты всё поняла?

— Конечно. Что тут сложного.

Исса посмотрела на Олафа: что он ей наплёл? Или правду сказал? Осторожно спросила Аклею:

— А что именно ты поняла?

— Ну мама! Я же не слепая. Я давно знаю, что у меня способности к рисованию выше нормы.

— И что?

— А то, что на диагностике это заметят и отправят меня на коррекцию. А папа спросил, хочу ли я уметь рисовать так же, как сейчас.

— А ты хочешь?

— Конечно, хочу. А значит, надо перед диагностикой понизить мои способности. Тогда там ничего не заметят, и я смогу и дальше рисовать.

Исса вздохнула. Кажется, всё прошло неплохо. И ей даже не пришлось самой что-то выдумывать, Олаф отлично справился.

Перед сном Аклея приняла первую капсулу.

— Детка, ты же понимаешь, что тебе придётся пока не рисовать?

— Что, совсем? А почему?

— Ну, просто у тебя не будет получаться так же хорошо, как раньше. Я думаю, что лучше совсем не пробовать, чтобы не расстраиваться.

— Ладно, — легко согласилась Аклея.

Обняла свою меховую лисичку, отвернулась к стенке и сразу заснула.

 

На диагностике никаких отклонений не нашли. Аклее даже не задавали вопросов — настолько обычными были все показатели. Она вышла в коридор, где её ждали Исса и Олаф, взяла их обоих за руки и вприпрыжку поскакала к лифту.

В выходные они втроём слетали к родителям Иссы, провели у них два дня, а после возвращения Исса попросила Олафа сделать паузу в их общении, она слишком устала за лето.

 

Второй учебный год Аклеи проходил спокойно, без сюрпризов. Единственный раз Исса испугалась, когда учительница спросила её о диагностике.

— Что у Аклеи со способностями? Были отклонения?

Чтобы скрыть замешательство, Исса закашлялась и за эти несколько секунд взяла себя в руки.

— Спасибо, у неё всё хорошо. Никаких отклонений, всё в норме.

Учительница удивилась:

— Но как же так? Вы же сами видели, как Аклея рисует. Разве это норма?

Исса пожала плечами:

— Не знаю. Видимо, да. Диагносты же не ошибаются.

Учительница могла бы написать заявление в Центр диагностики и попросить перепроверить результаты, а то и отправить Аклею на повторную диагностику — и это было бы катастрофой, потому что после приёма последней капсулы прошёл уже месяц, и Аклея снова рисовала, как прежде. Но, видимо, её убедили слова Иссы о том, что диагносты не ошибаются. Больше она не говорила о способностях Аклеи. А может быть, Аклея и сама постаралась: рисовала на уроках чуть хуже, чем дома.

Но чем меньше времени оставалось до лета, тем больше Исса волновалась. Применять тот же самый план ещё раз — опасно. Если у взрослого человека второй раз подряд выявляют повышенные способности, простыми капсулами дело не ограничится. В лучшем случае Иссу подвергнут импульсной коррекции, а кто знает — ведь и у неё могут появиться немые волокна. Тогда она и дочь не спасёт, и сама погибнет.

А если не удастся раздобыть чипы-минус, Аклея не сможет успешно пройти диагностику в августе. Однако другого плана не было. Даже Олаф выглядел мрачным, чего раньше с ним не случалось. Он тоже не мог ничего придумать, и ощущение полного бессилия его раздражало.

С прошлого лета у Иссы осталось три капсулы-минус — доктор дал ей восемь, а для Аклеи нужно было всего пять. В крайнем случае можно попробовать дать Аклее эти три. Хоть какой-то шанс. Если этого хватит, то диагностика не покажет способностей к рисованию, и коррекция не потребуется.

А если не хватит? Если Аклею отправят на коррекцию, а потом у неё появятся немые волокна? Когда Исса начинала об этом думать, к горлу подкатывала тошнота, в глазах темнело, и ей приходилось опираться о стену или о мебель.

От отчаяния она опять вспомнила про Мишича. Если он так легко смог достать препарат, сходный по действию с чипами-плюс, то, может, он и аналог чипов-минус найдёт? Исса понимала, что ими не торгуют на чёрном рынке — кому захочется искусственно снижать свои природные способности. Но вдруг… Нельзя упускать шанс, надо проверить.

Выбрав свободный вечер, когда работа закончилась рано, а Олаф повёл Аклею в парк, Исса позвонила Мишичу. Он не отвечал. Её это не остановило. Она знала, что Мишич часто игнорирует звонки: просто продолжает заниматься своими делами, и плевать ему на импульсы, которые упорно посылает алфон.

Исса села в уникоптер и полетела за город, к Мишичу домой.

Как и год назад, выглянула из кабины перед воротами, её впустили. Но во двор никто не вышел, только автоматически открылась входная дверь. Исса спрыгнула на мелкий белый гравий, который приятно похрустывал под ногами, и пошла к высокому каменному крыльцу.

В вестибюле она увидела табло над лестницей. Надо же, никогда раньше не замечала, что здесь всё устроено, как в учреждениях. Это и понятно: комнат много, найти нужную непросто. А Мишич всегда сразу тащил своих друзей к лифту и вёз к себе, поэтому Исса не рассматривала эту часть дома.

На табло загорелась схема с надписью «второй этаж», и слева замигала красная точка. Исса поднялась по широкой лестнице, повернула налево и оказалась в просторной гостиной. У окна стояла мама Мишича. Исса не видела её уже несколько лет, но хорошо помнила с первой встречи — слишком сильно Мария отличалась от своего сына: стройная, красивая, гладкие чёрные волосы спадают на плечи. Вот только глаза… Красные, как будто она только что плакала.

— Что случилось? Где Мишич?

— В Институте коррекции функций. В стационаре.

— Как? Почему?

Мария хотела ответить, но только всхлипнула и быстро прижала к лицу тонкий носовой платок — кажется, такая ткань называется батист. Исса почувствовала себя неловко: она хотела посочувствовать Марии, даже обнять её, но не решилась. Даже сейчас Мария выглядела такой роскошной дамой, что подойти к ней было невозможно. Вместо этого Исса робко спросила:

— Он здоров? Или что-то серьёзное нашли?

Мария внимательно посмотрела ей в глаза:

— Ты знаешь, чем он занимался?

Исса замялась.

— Ну… слышала кое-что… Про чёрный рынок.

— Кто-то из покупателей на него донёс.

Красивое лицо исказилось от ненависти, сверкнули идеально белые зубы.

— Извините. Я в другой раз зайду, когда его отпустят.

Мария ничего не ответила и отвернулась к окну.

 

Исса поднялась в кабину уникоптера, выехала за ворота и резко взмыла вверх. Её трясло от волнения, лететь в общем потоке она не могла, нужно было сначала успокоиться. Если Мишича взяли из-за его торговли на чёрном рынке, то дело плохо. После инъекции он выдаст всех своих покупателей и расскажет, что они искали. Потом в клинику начнут отправлять всех подряд по его списку. Иссу тоже заберут — за противозаконное усиление творческих способностей.

Сколько у неё времени? Клиентов у Мишича было много, до Иссы очередь дойдёт не сразу. Но ведь неизвестно, сколько дней он уже провёл в клинике.

Исса приподняла рукав, включила алфон. Постаралась говорить ровно, сдержанно, как будто речь идёт о простой семейной прогулке. Но строила фразы так, чтобы Олаф догадался: случилось что-то очень важное.

— Олаф, миленький, любименький! Не видела тебя уже два денёчка! Не погулять ли нам сегодня, дорогой?

Олаф сначала молчал — обдумывал, с чего вдруг Исса так выражается. Потом до него дошло.

— Конечно. В парке?

— Нет-нет, на обычном месте. Аклея ведь у тебя, да? Приезжайте, я там буду через полчаса.

Исса домчалась до поляны за двадцать минут, спрыгнула на густую зелёную траву, спустилась к реке и начала быстро ходить по песчаному берегу туда-сюда. Наконец, послышалось тихое жужжание, рядом с её уникоптером приземлился Олаф. С заднего сиденья выскочила Аклея, подбежала, обхватила Иссу за талию, пропела:

— Я тво-я пти-чка, я тво-я Акле-я!

Следом за ней подошёл Олаф, Исса потянула его за руку, и он сел на песок рядом с ней, у самой кромки воды. Быстро прошептала:

— Мишич в Центре коррекции, он меня выдаст, меня тоже заберут. Спрячь от них Аклею, я же там всё расскажу после инъекции. Ничего не говори мне. Или соври. Пожалуйста!

Олаф понял, почему Исса просит его соврать: под действием препарата она повторит всё, что слышала, и доктора сочтут это правдой. Это поможет ему выиграть время.

— Исса, мы с Аклеей сегодня уезжаем на море. Я решил взять внеплановый отпуск. Научу Аклею нырять, я давно собирался!

— Куда именно? — подыграла Исса.

— Я ещё не решил. Думаю, будем переезжать из города в город, там везде красиво!

— Отлично, — Исса кивнула и пожала руку Олафа, а потом тихо спросила:

— А что будет со мной? Я ей нужна, ей нельзя остаться без мамы.

— Я знаю. Я тебя найду. Что бы они с тобой ни сделали, мы это исправим.

В это время дисплей на запястье у Иссы начал мигать и вибрировать, она отодвинула шторку и увидела две пиктограммы — «оставайтесь на месте» и «за вами приедут».

Исса быстро опустила Олафу в карман сложенный клочок бумаги. Он не стал смотреть, что там — встал, схватил Аклею на руки и побежал к своему уникоптеру. Исса села на камень, нагретый солнцем, и молча смотрела на воду.

Вскоре раздался гул дежурной машины. Исса не оборачивалась. За спиной послышались шаги, и грубый мужской голос произнёс:

— Прошу следовать за нами.

Двое регуляторов, одетых в одинаковые форменные комбинезоны, подошли к машине, подождали, пока Исса заберётся в салон и заперли дверь снаружи. Исса обернулась: второй регулятор сел в кабину её уникоптера и собирался лететь за ними.

 

Исса проснулась от приятного сладковатого запаха. Открыла глаза: на столике перед кроватью стояла стеклянная ваза с пышным букетом сирени. Интересно, откуда она взялась? В городе сирени не было, но её выращивали в Ботаническом саду при Медицинской академии. Исса вспомнила, что в одном из корпусов академии помещался Институт коррекции функций. Кажется, кто-то недавно его упоминал… Но кто и когда — она забыла.

В комнату вошла улыбчивая медсестра в нежно-голубом комбинезоне.

— Проснулись? Хорошо!

— Где я? — спросила Исса.

— В клинике, — и сразу добавила, увидев на лице Иссы испуг, — вы не волнуйтесь, с вами всё хорошо. Просто небольшая коррекция требовалась.

Исса хотела спросить, что именно ей откорректировали, но поняла, что её это совсем не интересует. Какая разница. Главное, что теперь всё в порядке.

— А долго я здесь была?

— Нет, всего три дня.

— Это немало. Как же моя работа?

— О, не беспокойтесь! Мы договорились, никаких проблем не будет.

Исса посмотрела на часы: десять утра.

— Я уже могу идти? Чтобы сегодня ещё успеть поработать.

— Не торопитесь. Нам нужно ещё одно тестирование провести. А на работу завтра выйдете.

— Хорошо, — согласилась Исса. — А можно мне сначала позавтракать?

— Конечно! Хотите прямо здесь или пойдёте в нашу столовую?

— Лучше в столовую.

Исса слезла с высокой кровати, взяла с вешалки мягкий больничный халат и пошла вслед за медсестрой. Несколько пациентов молча сидели за столиками в разных концах зала.

После завтрака её отвели к доктору. Исса устроилась на удобном диване напротив стеклянной стены, выходившей в сад, и рассматривала цветущие деревья за окном, пока доктор что-то читал. «Здесь красиво, — подумала Исса. — Даже не хочется уезжать домой».

Потом доктор долго задавал ей вопросы — о работе, о дневном распорядке, о планах на будущее, о друзьях и родственниках. Исса всё ему рассказала: по первой профессии она мостостроитель, почти каждый день ей приходится летать на объекты и проверять, как идут работы. Сейчас, например, она строит новый мост за городом, на него собираются перенаправить весь поток наземного транспорта, чтобы освободить городские улицы. По второй профессии она кукольник, делает фарфоровые детали коллекционных кукол. Других занятий, кроме работы, у неё нет. Планов тоже нет — пока её всё устраивает, менять она ничего не собирается. Дружит с бывшими одноклассниками и с некоторыми коллегами. Родители живут в другом городе, бабушек и дедушек Исса не помнит — наверное, они давно умерли. Это всё.

Доктор вызвал медсестру и попросил проводить Иссу в соседнюю комнату. Она выглядела, как обычный кабинет диагностики: такое же кресло с проводами, такая же панель управления с клавишами и экраном. Тестирование заняло примерно полчаса, потом Исса опять сидела на диване и ждала, пока доктор проверит результаты.

Наконец, он поднял голову, улыбнулся — как часто они все тут улыбаются, подумала Исса — и сказал:

— Ну, вот и всё. Все показатели в норме. Вы свободны. Вас сейчас отвезут домой, сегодня отдохните, погуляйте, а завтра уже пойдёте на работу.

— Отвезут? Почему? А где мой уникоптер? — Исса вспомнила, что она всюду на нём летала, пока не попала сюда.

— Он перед вашим домом остался. Мы решили, что так будет удобнее.

Исса вернулась в палату, на кровати лежали её вещи. Переоделась, ещё раз понюхала сирень и вышла в коридор. Там её догнала медсестра с вазой в руках:

— Возьмите, это вам! Вы же любите сирень, да?

— Спасибо! — Исса прижала к себе тяжёлую стеклянную вазу с букетом, цветы оказались прямо перед её лицом. Запах успокаивал. Как только Исса снова его почувствовала, она ясно поняла: всё будет хорошо.

На крыльце её уже ждал водитель. Осторожно, чтобы не расплескать воду, Исса поднялась в его уникоптер, и через несколько минут они уже садились перед её домом.

В квартире было свежо и прохладно — климатическая система включилась, когда расстояние от алфона до дома сократилось до ста метров. Все вещи лежали на своих местах, везде был идеальный порядок. Исса попыталась вспомнить, всегда ли у неё так чисто или это она специально всё прибрала, но мысли путались. «Наверное, после коррекции всегда так бывает. Ничего, скоро пройдёт», — беспечно подумала Исса.

Зашла в спальню, надела свободное домашнее платье. Потом открыла дверь в соседнюю комнату. Обычно такие комнаты используются как детские. Да, точно. У Эльвиты в квартире такая же планировка. Раньше там жил её сын Алекс, но потом он уехал в спецшколу и больше не живёт дома.

Посреди комнаты стояло удобное кресло, рядом — чайный столик и большой музыкальный аппарат. На мгновение Иссе показалось, что у неё никогда не было такого кресла. Она закрыла глаза и попыталась вспомнить, как тут всё выглядело раньше, но не смогла. «Странно, зачем мне квартира с детской? Разве я хотела завести ребёнка? Не помню. Наверное, это было очень давно».

Исса села в кресло и включила свою любимую старинную музыку: Вивальди, «Времена года». Сейчас такое никто не слушает, но Иссе нравилось фантазировать под звуки оркестра. Ей представлялись заросшие цветами луга, всадники на белых лошадях, крепостные стены с башнями. Мир, который существовал давным-давно. А может, и не существовал.

 

На следующее утро Исса позвонила своему начальнику, расспросила, что происходило на объекте, пока её не было, и поехала на работу. Проверила автоматику, запустила тестирование конструкции на прочность. Всё прекрасно работало, мастера ни в чём не ошиблись. Исса рассматривала чертежи, тихо напевая любимую мелодию из «Времён года».

Жизнь быстро вошла в привычную колею, как будто и не было этих трёх дней в клинике. По утрам Исса занималась своим любимым мостом, а после обеда ещё на два часа приходила в мастерскую и лепила кукольные лица и руки. Иногда она ненадолго останавливалась около стола обувщиков: ей казалось, что там чего-то не хватает. Как-то раз она спросила одного из мастеров:

— А кто здесь раньше сидел, рядом с тобой?

— Здесь? Так Олаф же. Не помнишь?

— Ах, да, — сказала Исса. Постеснялась признаться, что не помнит никакого Олафа.

 

Однажды днём, когда Исса закончила работу на объекте и собиралась лететь домой, из-за деревьев вышел незнакомый мужчина и сказал, что она должна поехать с ним. Исса очень удивилась:

— Зачем? Кто вы?

Он достал из кармана записку и протянул Иссе. Она развернула листок и увидела свой почерк: «Я, Исса 278302, попросила этого человека разыскать меня и отвезти туда, где меня очень ждут. Я сейчас не помню об этом, потому что мне стёрли часть памяти, но я должна обязательно с ним поехать. Это очень важно!»

Исса пожала плечами. Можно ли верить этой записке? Подделать почерк — проще простого. Если это обман, то кому понадобился такой дурацкий розыгрыш? Что будет, если Исса поедет с незнакомцем неизвестно куда? Сердце сжалось: Иссе на мгновение показалось, что ей больше нечего бояться и нечего терять. Это было новое и неприятное ощущение. Откуда оно взялось, ведь только что всё было хорошо? Может быть, она найдёт ответ там, где её ждут? И она сказала:

— Поехали.

Мужчина взял её за руку и повёл в лес. Исса заметила у него на запястье широкий чёрный браслет из плотного материала, похожего на пластик. «Интересно, как он пользуется алфоном. Сигнал же не пройдёт».

На поляне стоял небольшой старенький уникоптер. Они взлетели, промчались над густой тёмно-зелёной чащей, над пустыми распаханными полями и приземлились на небольшой прогалине между деревьями. Пересели в другой уникоптер, но только после того, как мужчина снял приборную панель и выдернул все провода.

— Что вы делаете? — не поняла Исса.

— Там датчики. Я их испортил, теперь этой машины нескоро хватятся.

Исса удивлённо смотрела на своего спутника: что он за человек? Ведёт себя как преступник. Напрасно она ему поверила.

Второй уникоптер выглядел ещё более древним, чем первый. И на приборной панели у него уже зияла дыра, из которой торчали обрывки разноцветных проводов.

Лес под прозрачным брюхом уникоптера скоро закончился, сменился низкими колючими кустами среди скал. Машина набирала высоту, и вот они уже летят над горами.

За перевалом открылось просторное зелёное плоскогорье, усыпанное горстками маленьких белых домиков, как будто бусины упали на бархатное платье и раскатились по подолу. Уникоптер приземлился на ровной поляне, Исса вышла и с интересом смотрела по сторонам. От ближайшего домика к ней бежала пожилая женщина, а за её руку цеплялась девочка лет семи. Невысокая, с длинными тёмными волосами — как у Иссы, но с ярко-голубыми глазами, как у этого незнакомца, с которым она сюда прилетела. «Наверное, это его дочь. Бежит папу встречать».

Но женщина с девочкой подбежали не к мужчине, а к Иссе. Бросились её обнимать, девочка кричала «мама, мама» и приплясывала от радости, а старуха держалась за рукав Иссы и гладила её по плечу.

Исса растерялась: кто они? Почему девочка называет её мамой? У неё никогда не было дочери, да и старуху она не узнавала.

Мужчина наклонился к девочке, что-то прошептал ей на ухо. Она скривилась, как будто сейчас заплачет, но сдержалась. Пошла с папой в дом, то и дело оглядываясь на Иссу.

Старуха вздохнула и сказала:

— Исса, пойдём ко мне. Поживёшь пока у меня, а там видно будет.

— Кто вы?

— Я Софья. Мы тебе потом всё расскажем.

Исса вспомнила записку, которую — теперь это очевидно — она действительно написала сама.

— Скажите, Софья, а та девочка — и правда моя дочь?

Старуха внимательно посмотрела ей в глаза, как будто сомневаясь: говорить, не говорить? Всё-таки ответила:

— Правда.

— Но почему я её не помню?

— Коррекция памяти. Ты была в Институте коррекции функций.

— Но зачем?

— Не торопись. Тебе нужно время, чтобы прийти в себя.

— Время? Вы думаете, я здесь останусь? А как же моя работа?

Старуха ничего не сказала.

 

Исса решила не спорить с этими людьми. Если её не разыгрывают — если у неё действительно есть дочь, — нужно во всём разобраться. Поэтому Исса осталась. Она жила в доме Софьи: с ней и Георгием, весёлым разговорчивым стариком. Иногда Исса ловила его взгляд — грустный, как будто он жалеет Иссу. Она не понимала, почему, но подозревала, что это связано с её потерей памяти.

Каждый день Исса встречалась с девочкой и её папой. Иногда у неё возникало ощущение, что она уже видела их раньше, до этого загадочного переселения в горную деревню. Но ничего конкретного вспомнить не удавалось. Хотя… Мужчину звали Олафом, а несколько дней назад Иссе сказали, что за столом обувщиков раньше работал какой-то Олаф. Имя редкое — может, это он и есть? Но Исса пока не стала его расспрашивать, ей хотелось присмотреться к ним как следует.

Кроме этих людей, которые называли себя её семьёй, Исса видела и других. Раньше она считала, что в свободной зоне живут одни старики — те, кто завершил фазу 3 и не захотел подписывать протокол фазы 4. Теперь она видела, что здесь есть и молодые семьи, но не понимала, как они здесь оказались.

Как-то раз Софья позвала Иссу в свою комнату и достала из шкафа большую картонную коробку.

— Что это?

— Посмотри сама. Может, тебе это поможет.

Исса достала что-то вроде книги с толстыми страницами — старинный фотоальбом. Она знала, что в начале века их ещё использовали для хранения архивов, но сейчас таких уже ни у кого не было. Исса переворачивала страницы и рассматривала снимки. Юная красавица с чертами лица Софьи — лет шестьдесят назад. Софья с маленькой дочкой. Подросшая дочка. Потом у этой дочки появляется младенец, растёт — девочка становится всё больше похожа на Иссу. А вот и сама Исса, уже взрослая. С ребёнком. На последней странице они стояли втроём: Исса, Олаф и эта девочка, его дочь, Аклея. Но Исса не помнила, когда и где это было.

 

Однажды Олаф уехал, его не было два дня, а девочка временно переселилась к Софье и Георгию. Её кровать поставили в комнате Иссы. Девочка быстро заснула, обняв меховую лисичку, а Исса всё смотрела и смотрела на неё. Неужели это её дочь? Этого не может быть. Разве может мать забыть своего ребёнка?

На столе перед девочкиной кроватью лежал альбом. Исса полистала: какие необычные рисунки! Почему ей не сделали коррекцию способностей?

Исса отвернулась к стене, долго размышляла о своей жизни, а потом незаметно заснула.

Утром вернулся Олаф. Девочка запрыгнула к нему на руки и запела:

— Я тво-я пти-чка, я тво-я Акле-я!

Иссе показалось, что где-то она это уже слышала. Софья позвала всех завтракать, Исса, как обычно, наблюдала и слушала разговоры, а когда все наелись и разошлись, Олаф обратился к Иссе:

— Хочешь вспомнить, что с тобой было раньше?

— Конечно, хочу.

— Тут капсулы с микрочипами, — и он достал из кармана увесистый пакет.

— А это законно? — спросила Исса, протянув руку, чтобы взять капсулы.

— Нет.

Рука Иссы замерла. Олаф молчал и смотрел ей в глаза.

— А, какая разница!

Исса решительно взяла пакет и вскрыла упаковку.

— По сколько штук принимать? И как часто?

— По одной каждые двенадцать часов.

Исса проглотила первую капсулу. Ей не терпелось вернуть память.

________________________________________________________________________________

каждое произведение после оценки
редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго 
выложено в блок отдела фантастики АЭЛИТА с рецензией.

По заявке автора текст произведения будет удален, но останется название, имя автора и рецензия.
Текст также удаляется после публикации со ссылкой на произведение в журнале