Салахов И.-Чёрная Луна-88

Произведение поступило в редакцию журнала «Уральский следопыт» .   Работа получила предварительную оценку редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго  и выложена в блок «в отдел фантастики АЭЛИТА» с рецензией.  По заявке автора текст произведения будет удален, но останется название, имя автора и рецензия

——————————————————————————————

 0.

В глубинах космоса, в скоплении причудливых галактических облаков, притаился монстр. Миллиарды лет он мирно дремал, изредка пробуждаясь, вздыхая и ворочаясь. И тогда, от его лёгких вздохов уничтожались и рождались, разлетались в разные стороны и закручивались в грандиозные спирали мириады звёздных миров.

И вот однажды чёрная и белая материи закружили свой вечный танец слишком резво, и монстр пробудился; поворочался, попыхтел, и снова затих. Перед долгим сном монстр слегка зевнул, и в сторону солнечной системы, к планете Земля устремился с огромной скоростью, уничтожающий всё на своём пути, смертоносный импульс.

 1.

В эту ночь необычно огромная луна, расположившаяся над спящим городком, по странной причине не освещала землю, а робкая заря дольше обычного пряталась за горизонтом, и уставшие ждать улицы, начали просыпаться.

По характерным звукам за окном Михаил с тоской понял, что наступило утро. Ночь ревниво пыталась удержать его в своём мире, изо всех сил внушая страх перед наступающим новым днём. И он боялся. Боялся каждого утра, каждого нового дня, совершенно не помня о том, что уже прожил очень много таких дней, и что наступающий вряд ли будет слишком от них отличаться. Каждое утро он как будто заново рождался, испытывая ужас перед неизвестным, враждебным миром, перед фатальной неизбежностью, обрекающую зародыша на рождение и не оставляющую ему никакого иного выбора.

Первым нарушил ночную тишину шум автомобиля и сразу, как по команде, защебетали птицы, захлопали двери подъездов, гулко застучали шаги прохожих.

Будильник прозвенел, когда Михаил уже лежал с открытыми глазами и с ужасом наблюдал зловещую, потустороннюю черноту, заглядывающую в щель занавесок, подсвеченных призрачным голубоватым светом цифровых часов.

Михаил осознавал, что с ним не всё в порядке, но вот что, — он, как ни старался, понять не мог, и бросал это неблагодарное занятие, принимая себя таким, как есть.  Страхи и волнения, в конце концов, всегда проходили, и жизнь неизбежно поворачивалась к нему светлой стороной.

Конечно, будучи уже далеко не юным, он, бывало, позволял себе составить компанию дворовым завсегдатаям под раскидистым кустом на толстом, с осыпавшейся от времени корой, бревне, а на работе, с праздничных банкетов уйти одним из последних. Но это бывало не так уж и часто, во всяком случае, не чаще, чем у других, и вряд ли эти события могли быть причиной его проблемы.

Однако день неумолимо наступал, пора было принять неизбежное и выходить к заждавшемуся его, хищному миру.

То, что в это утро в порядке вещей что-то основательно нарушилось, он почувствовал сразу, как только вышел из подъезда: людей на улице было уже довольно много; все спешили по своим делам, и не замечали густую, кромешную тьму, заполнявшую двор, при том, что над крышей соседнего дома висела огромная, яркая луна. Даже раскидистый дворовый куст, не был виден, и только редкие жёлтые листья поблёскивали в свете окон соседнего дома.

Михаил протёр глаза,  глубоко вдохнул холодный воздух, но картина не изменилась – луна не освещала двор. Он испугался, — неужели что-то случилось со зрением? Да, он был уже не молод, полноват, с одышкой, но зрение ещё никогда не подводило.

Когда он подошёл к офису, уже рассвело. Над крышей офисного здания, заслоняя полнеба, висел громадный белёсый шар. Казалось, что если он вдруг сорвётся, то раздавит здание в лепёшку. По животу разлился холод. Ну, вот опять, подумал он, и ещё раз протёр глаза: шар был над крышей.

Цок-цок-цок, послышались приближающиеся каблучки офисной секретарши Алины.

— Чего стоишь, Миша? На часы посмотри, пора уже… — произнесла она сипловатым голосом, и эффектным щелчком далеко отбросила окурок. Михаил обернулся: Алина улыбалась ярко накрашенными сочными губами. Она была девушкой уже возрастной, но это не мешало Михаилу с замиранием сердца смотреть на её белокурые вьющиеся локоны, большую грудь, распирающую узкую джинсовую курточку, смеющиеся, с длинными ресницами, глаза. А главное – что бы ни случалось, Алина всегда была цветущая и не унывающая. И сейчас, в это будничное утро она светилась таким счастьем, как будто ей предстоял не рабочий день, а отпуск в какой ни будь южной экзотической стране.

Терпкий аромат её духов и сияющее радостью широкое лицо отвлекли его от шара.

— Ну, пошли что ли? – настойчиво продолжила Алина.

Её голос вернул его к реальности, (а может, наоборот).

— Алин, посмотри, какая странная сегодня луна, – тихим голосом произнёс он, показывая рукой на шар.

— Какая луна? Миш, очнись! – она потрепала его по плечу. – Давай, давай, просыпайся! Утро давно на дворе! На работу пора!

Эх, не видит, подумал Михаил, не видит. Ну, вот же, шар, прямо над крышей, такой огромный! Как его можно не видеть? В его животе снова зашевелился страх.

– Ну, пошли-пошли, — мрачно сказал он.

Если не считать странностей утра, день начинался вполне буднично, не предвещая ничего особенного. Михаил шагал за Алиной, и, позабыв обо всём, любовался белыми колышущимися локонами, украдкой бросал виноватый взгляд на упругую попку, хорошо просматривающуюся под тонкими чёрными брюками в обтяжку, пока она (попка), не скрылась за секретарской стойкой. Он тяжело вздохнул. Долгая холостяцкая жизнь почти подавила в нём природные инстинкты. Вообще, Михаил не помнил, был ли когда-нибудь женат, или хотя бы, была ли у него подруга? Во всяком случае, он никогда об этом не задумывался. Ходил долгие годы в одной и той же, бывшей когда-то зелёной, а теперь непонятного цвета куртке, одних и тех же чёрных растянутых штанах, совершенно не заботясь о своём внешнем виде, и в мыслях не имея привлекать внимание противоположного пола. И только когда возникал явный раздражитель, непосредственный, в груди его вспыхивало волнение, дыхание задерживалось, а губы вытягивались в трубочку.

Коллеги, заполнявшие холл через уличную дверь, быстро расходились по рабочим местам, и Михаил, вынужденный оторвать взгляд от Алины, направился к себе в отдел.

Костик, молодой напарник Михаила, как всегда по утрам, сидел за своим столом и сосредоточенно набивал рот дымящейся кашей. Его долговязая, похожая на вопросительный знак фигура в клетчатой рубашке с короткими рукавами и огромными очками на носу выглядела комично.

— Доброе утро, Костенька! – стараясь скрыть раздражение, произнёс Михаил, — приятного аппетита!

— Ммм… мм… бууу… — пробубнил Костик набитым ртом, так ничего и, не сумев произнести вразумительного, только махнул длинной худой рукой.

Лучше бы работал так старательно, подумал Михаил. Эти Костины завтраки беспокоили его. Директор сильно не одобрял приёма пищи на рабочем месте, для этого в офисе была оборудована  прекрасная столовая. Но сколько Михаил ни делал Косте замечаний, ничего не помогало: Костя проявлял какое-то непонятное тупое упрямство. И однажды Михаилу надоело его увещевать: чёрт с тобой, делай, как знаешь, решил тогда он, попадешься, как-нибудь, тогда посмотрим, как запоёшь.

Наконец Костик покончил с кашей, с претензией на элегантность вытер губы салфеткой, и отправился мыть тарелку. Михаил облегчённо вздохнул. Теперь можно спокойно работать. Он просмотрел пухлую пачку накладных, накануне переданных из бухгалтерии, оценил масштаб работ. Получалось довольно много, но не критично, бывало, и побольше. Ответил на несколько звонков – звонили ребята, с отдела продаж. Каждый просил поставить в приоритет доставку его груза. «Да, конечно, Саш, твой заказ в первую очередь! Для кого другого… А для тебя в первую!» — привычно отвечал Михаил каждому (Саше, Ване, Грише). Раньше ребята злились на Михаила, за то, что он почти никогда не выполнял обещаний, и делал всё по-своему, но потом смирились: ничего с ним было не поделать. Михаил всегда спокойно относился к скандалам. «Не волнуйся, Саш, ну так получилось, в следующий раз обязательно будешь первым, — говорил он психующему Саше. – Да всё будет хорошо, вот поверь, мелочи это всё, пустяки. Не это в жизни главное, не это». И Саша уходил, понурый, но уже спокойный: то ли верил Михаилу, то ли просто понимал бесполезность дискуссий.

Когда Костик вернулся, Михаил протянул ему самую большую накладную, со словами: «давай-ка, Костенька, начнём вот с этой». «Давай с этой…» — без пререканий и недовольства ответил Костик, послушно взял накладную и направился к стеллажам. Странный он сегодня какой-то, подумал Михаил, необычно покладистый.

Смотри ка, работает! – удивлялся Михаил, глядя с каким старанием обычно ленивый Костик берёт со стеллажа коробки, внимательно сверяет артикулы, аккуратно упаковывает их в фанерный ящик. Михаил зажмурился, открыл глаза, но ничего не изменилось – Костик работал, молча, сосредоточенно. Точно, проблемы со зрением, или, может, это мир изменился? Теперь это мир, в котором луна не освещает землю, над крышей висит огромный шар, а Костик послушный и старательный? «Хорошо, пусть так, — подумал он, — но только если в этом мире Костик прекратит свои утренние трапезы».

Костик работал, а Михаил вдруг почувствовал головокружение. Отложив накладные в сторону, он встал, и направился к выходу. «Продолжай, я сейчас» — бросил он ему.

— Миш, ты курить что ли? – окликнула Михаила Алина, когда тот уже открывал уличную дверь. – Подожди, я с тобой. Только куртку накину.

Алина держала тонкую сигарету изящно оттопыренными пальчиками, демонстрируя измазанный помадой фильтр и что-то увлечённо рассказывала. Но Михаил её не слышал. Он, задрав голову, смотрел на щербатую белёсую поверхность, нависавшую прямо над головой.

— Алин, ты как сегодня спала? – вдруг спросил Михаил.

— Что? – не сразу поняла Алина. – Да как-то не очень… последнее время бессонница. Знаешь, утром так неохота вставать, ну просто жуть…. На работу иду как варёная….  А ты как? Тоже, наверное, плохо? Вид у тебя, Миш, неважный…

— Посмотри наверх, луну видишь? – прервал её Михаил.

— Да ну тебя, со своей луной, — вдруг надулась Алина. – Покурили и пошли. Опять не видит, с тоской подумал Михаил, тоже мне, несчастная нашлась, спит она плохо, а дальше носа ничего не видит. Вот ведь, живёт человек, — одних забот только, как шмотку новую купить да ногти покрасить. Михаил вдруг вспомнил, как Алина, вернувшись из отпуска, с воодушевлением рассказывала о своей поездке в одну заморскую страну. Тогда он не обратил внимания на  кольнувшую слух особенность её рассказа, но сейчас ему стало ясно, что его смутило: весь рассказ сводился к описанию комфортабельности гостиницы и необычайной дешевизне местных магазинов. Конечно, как ему, этому человеку, увидеть луну?

Михаил вернулся в комнату, сел на своё место, положил руки на стол и угрюмо склонил над ними голову.  Настроение в конец испортилось. Как можно не видеть такой огромный шар прямо над головой? Или человеку просто лень поднять глаза? Только и смотрит на свои крашеные ногти…. Михаил понимал, что, конечно же, дело не в Алине, дело в нём самом. И, вряд ли это просто зрение. На самом деле он сильно не удивлялся, ибо проблема была у него давно – он не помнил своего прошлого, совсем не помнил, абсолютно. Но, как-то по жизни легко с этим мирился и жил в своё удовольствие, текущим моментом. Но теперь было что-то новое: такие галлюцинации были впервые. Тут его кольнуло в середину груди: а ведь, как будто не в первый?! Где-то он этот шар уже видел! Михаил поднял глаза к потолку, прищурился, пытаясь вспомнить, но от напряжения только закружилась голова, и он, оставив эту попытку, вновь склонился к столу. Наверное, видел в каком-нибудь журнале, или по телевизору.

В проёме двери появился директор. Разговоры в комнате мгновенно затихли.

Михаил напрягся: посещение директора обычно не сулило ничего хорошего. Директор был довольно молод, не по-человечески энергичен и до жестокости требователен к себе, и к своим сотрудникам. Его невысокая фигура, с пышной шевелюрой на крупной голове и демоническим взглядом из-под густых бровей излучала какую-то странную, пугающую своей силой энергию. Мало кто мог не впасть в панику, очутившись рядом с ним.

Вот — ещё одна напасть, подумал Михаил.

Но настоящая напасть ждала его впереди, когда вслед за директором показался худощавый паренёк, с чёрными кучерявыми волосами, озорной улыбкой и светящимися янтарным светом хитрыми глазами. «Коллеги, прошу внимания, — произнёс директор, медленно сканируя каждого жёстким лучом из-под густых бровей. Коллеги внимание давно уже проявили, и, затаив дыхание, смотрели на директора. — Знакомьтесь. Наш новый сотрудник, Борис».

— Николаев, очнись! – директор вонзил луч в застывшего Михаила.

— Да-да, очень приятно… — вставая, еле выдавил из себя Михаил.

Директор с Борисом ушли, а Михаил продолжал стоять, не в силах унять дрожь. Странная, невидимая волна, прошедшая сквозь его душу, подняла с её дна муть давно забытых переживаний. «Борис, Борька, — шептал он тихо, — это ты ли это?» Перед его глазами мерцало едва различимое янтарное сияние, тонкой расплывчатой паутиной опутывавшее бархатно-чёрную космическую бездну. Михаил несколько раз провел дрожащей ладонью по лицу, пытаясь отогнать наваждение. Постепенно сияние угасло, чернота рассеялась, остались только головокружение и невообразимо острое одиночество. Ему показалось, что где-то, когда-то, может быть, в далёком сне он его уже испытывал.

Дальше день проходил как в тумане. Что-то говорил Костик – Михаил это понимал по его шевелящимся губам, но слов при этом не слышал; заходили ребята с отдела продаж, обсуждали какие-то проблемы – так же беззвучно, активно жестикулируя и тараща глаза; заходила Алина, говорила что-то про отдел кадров, зачем-то туда надо было зайти и что-то там пере подписать, — её слова он различал, но связать их в единый смысл не мог. Он отчаянно пытался сосредоточиться, но всякий раз янтарное сияние выталкивало его из реальности. Михаил хмурил брови, глубоко дышал, тёр глаза. Но бесполезно. Голова разболелась ещё сильнее. Попытки понять происходящее ни к чему не приводили.

Отстранив рукой растерянного Костика, Михаил стремительно выбежал из комнаты и направился к кабинету директора. Домой, быстрее домой, отоспаться, или к врачу – но что-то делать надо, лихорадочно билась мысль в его голове.

— Игорь (так звали директора), что-то сегодня плохо себя чувствую. Пойду я?

— Да вижу-вижу, – приподняв бровь, сказал Игорь. – Ну, давай. Позвони только вечером, сообщи, как там чего.

Дрожащими руками Михаил собрал сумку, отмахнулся от Костика: «Костенька, завтра, всё завтра…», и направился к выходу. Наклонив голову и ускорив шаг, он надеялся незаметно проскочить мимо Алины, но, не получилось.

«Миш, случилось что? Заболел? – всё-таки застал его её сиплый голос. Сжав губы, Михаил остановился. Алина, как всегда, улыбалась и хитро щурила глаза. Он вдруг почувствовал раздражение. И чего улыбаешься, кукла? – подумал он, — накрасила губы, и счастлива! Видишь же, — плохо человеку, чего улыбаться то? Вечно лыбится как дура.… К месту и не к месту…. А голову поднять к небу лень…. Он еле сдержался, чтобы не нахамить. «Да, что-то голова кружиться. Пойду…» — пробормотал он, поспешно направившись к выходу. Сейчас Алина была другая: рыхлое, густо накрашенное лицо, непропорционально полное по отношению к худым ногам, тело. Окончательно расстроенный, Михаил вышел на улицу.

Свежий осенний воздух привёл его в чувство. Синее небо, золотившаяся на солнце листва, у дома напротив, неторопливые редкие прохожие, дарившие ему приветливые улыбки, – заставили его на несколько мгновений забыть обо всём. Двигаться не хотелось; казалось, пошевели он пальцем, и вдруг возникшее очарование будет безвозвратно разрушено: небо нахмуриться, листья скукожатся, прохожие ускорят шаг, натянув на лица угрюмые маски. Эх, подумал Михаил, вот так бы стоял и стоял, вечно. Он почувствовал, что ещё мгновение, и охватившее его фатальное одиночество, достигнув своего предела, преобразуется в абсолютное в своей полноте бытие.

Но в природе произошло изменение: неуловимое, мимолётное. Мир снова изменился. Михаил очнулся, и побрёл домой.

В разгар дня, во дворе, под раскидистым кустом бурлила жизнь. Завсегдатаи, похоже, уже обсудили не одну бутылку. Махнув с отчаянием рукой, Михаил решительно направился к ним. В оставшийся день его уже ничего не беспокоило.

Темнота накрыла двор неожиданно, резко опустив свой занавес; над крышей соседнего дома повис яркий жёлтый шар. Но сейчас Михаил не обращал на него внимания, мир потерял чёткость и дрожал как студень. Пора было идти домой, спать.

Спокойный и пьяный, он с удовольствием залез под одеяло, и быстро уснул, не обратив внимания на полоску лунного света на полу. В эту ночь луна освещала землю.

 

2

Спал Михаил тревожно, то и дело просыпался, ворочался. Один раз его разбудил шум в коридоре, как будто там пробежало несколько человек в кованых кирзовых сапогах. Донёсся смех, шутки. «Всё, завязываю – прошептал в страхе Михаил, — уже привидения мерещатся». Он натянул одеяло на голову и отвернулся к стене. Уснул. Но его снова разбудил шум.

 

На этот раз из коридора доносился тихий говор: говорили, похоже, два молодых парня. Что-то обсуждали, хихикали, но тихо, сдержанно. Михаил выглянул из-под одеяла, прислушался, пытаясь разобрать слова, но, так ничего и не поняв, отвернулся к стене. «Ну, всё, сказал же, не буду пить, не буду» — шептал он. Постепенно говор стих, и Михаил снова уснул.

Но ненадолго. В этот раз его разбудил резкий, неприятный крик. Кричал странный человек, в синей военной форме, в большой плоской фуражке и торчащими из-под неё ушами. Человек старательно таращил глаза, и, скорее не кричал даже, а визжал: «что курсант? Совсем опух? Выпускной курс, да? Всё можно? А ну подпрыгнул и на плац! Бегом!»

Ошеломлённый Михаил был не в силах что-либо произнести, и только удивлённо смотрел на странного человека. Видимо, утро было уже в самом разгаре, так как необычно чистый белый потолок слепил, как снежный горный склон в солнечную погоду. Где я? – с испугом подумал Михаил. Ах да! Проспал!

«Товарищ капитан, я сейчас, я быстро!» — пробормотал он, и, вскочив с кровати, стал торопливо натягивать форму. В спешке Михаил никак не мог попасть ногой в сапог. Капитан Репкин, конечно, неудачник, думал он, но всё же…. Поводить его специально Михаилу не хотелось. Уже два раза Репкин пропускал поступление в академию, и всё из-за разных ЧП, постоянно случавшихся в его подразделении. Не удивительно, что он теперь обижен на весь белый свет: на курсантов, на сослуживцев, на начальство. Михаил почувствовал угрызения совести. И тут же возникла мысль: вот кто бы другой, и не покраснел бы, а я мучаюсь какой-то совестью, Репкина жалею! Да кто бы из ребят узнал, проходу бы потом не дали. Сколько уже раз он корил себя за излишнюю сентиментальность, но, поделать с собой ничего не мог.

Наконец одевшись, Михаил бросился на плац. Прямоугольники подразделений уже застыли по стойке смирно. Над плацом висела напряжённая тишина, слегка нарушаемая робким шелестом листвы на деревьях, росших чуть в отдалении, вдоль бетонного забора и медленными, чётко различимыми шагами начальника училища полковника Малежко. Казалось, под грозным взглядом полковника застыли не только подразделения, но и облака в густо-синем августовском небе. Малежко медленно прохаживался вдоль строя, маленький, сгорбленный, с крючковатым носом, хищно торчащим из-под длинного козырька фуражки. Полковник напоминал злого гнома.

Прячась за спинами курсантов, Михаил добежал до своего места и втиснулся в строй, рядом со своим другом Борькой Ашировым.

Ткнув Борьку локтем в бок, Михаил прошипел:

— Разбудить не мог? Друг называется…

— А я тебе нянька что ли? Спящая царевна… — Борька захихикал. – Опять Репкину нагадил. Он и так обиженный….

— Да я специально что ли?! Мог бы и разбудить! – возмущённо ответил Михаил.

— Эй, весёлая парочка, а ну замолкли! Малежко приближается… — зашикал на них Витька Суворин, высокий мускулистый парень, самый сильный в подразделении.

Михаил с Борькой притихли, Малежко действительно был уже рядом. Курсанты замерли. Малежко приблизился к побледневшему Репкину и поднял к его лицу хищный нос. Секунды растянулись, как резиновые. Малежко зловеще молчал, от чего Репкин сначала покраснел, а потом стал серым.

Михаил, чувствуя себя виноватым, не знал, куда девать глаза. (Проклятая совесть). Он сжал губы, стараясь не подать виду, но, к счастью, внимание курсантов было сосредоточено на Малежко, а не на нëм. Ну и ладно, что сделано, то сделано, теперь надо найти виноватого и успокоить совесть. Это оказалось не трудно, — виноватый стоял рядом; стоял, расслабленный, ухмыляющийся, похоже, совершенно никакой совестью не отягощённый! И ничто его не мучает! Хотя, может и мучить то особо нечему? Клоун. Специально ведь не разбудил! Мог, но не разбудил!

Нет, на Борьку он не злился. Борька был его хорошим другом, и, может быть, даже больше – он был его частью. По крайне мере, Михаилу иногда так казалось. Кем был для него Борька на самом деле, он вряд ли бы точно сформулировал. Сошлись они сразу, с первого курса, с первого же дня их появления в училище. Эх, как же давно это было, думал Михаил, — Борька – если бы не ты, не заканчивал бы я сейчас училище. Это факт.

Михаил хорошо помнил тот осенний день, солнечный и свежий, когда их, совсем ещё почти детей, привезли на грузовых машинах в казармы училища. В тот момент его вдруг охватила тоска. Реальность, как оказалось, сильно отличалась от детских фантазий, навеянных фильмами и романами. Маленький Миша нарисовал себе сказочное будущее, которое теперь сильно не совпадало с тем, что он видел сейчас.

В этом будущем старшина подразделения, полноватый, с наглой мясистой ухмылкой на широком лице парень, грубо подгонял новичков в бане. Узкими заплывшими глазками он оценивал стоящего перед ним очередного голого мальчика, пихал ему комплект белья, форму, кидал под ноги кирзовые сапоги, приговаривая: «давай-давай, малёк, шевели костями, не один».

Стоя перед казённой кроватью, которую сейчас надо было заправить, Михаил с тоской думал: «зачем я здесь? Чего тут забыл, в этой, уже успевшей опостылеть, казарме? Спать на этой невзрачной железной кровати? Может быть, прямо сейчас пойти в штаб, написать рапорт, забрать документы и домой? Конечно! Именно так и надо поступить. Домой, в привычный, уютный мир! К чёрту этого придурка старшину, запах кирзовых сапог, казарму.… Домой! Сейчас же!»

Он представил, как возвращается домой, как идёт гулять в родной с детства парк, где сейчас много разного народа; повсюду вкусный шашлычный дым, музыка, столики с самоварами и бубликами.

Михаил решительно швырнул постельное бельё на кровать, и уже собрался было идти в штаб, как вдруг за спиной раздался весёлый голос: «чего раскис, воин? Выше нос, ещё полетаем!» Михаил обернулся.

На него в упор смотрел невысокий щупленький паренёк. (На самом деле он был почти на пол головы выше Михаила, видимо, худоба придавала ему миниатюрный вид). Его хитрые глаза, с морщинками в углах, блестели янтарным светом, а щёки были раздвинуты в стороны широкой улыбкой, выставляющей на показ большие белые зубы; кучерявые чёрные волосы беспорядочно топорщились в разные стороны, от чего придавали небольшой голове озорной вид, а сам паренёк был похож на клоуна. Михаил нахмурился, паренёк казался наглым, хамоватым.

Но неприязнь длилось секунду, не более.

— Борис, — добродушно сказал паренёк, и протянул худощавую жилистую руку. Михаил улыбнулся, и с удовольствием пожал крепкую ладонь. Он почувствовал, как отделившаяся от Борьки странная волна прошла сквозь его душу, стерев все сомнения и тревоги.

— Мишель? Вот здорово! Красивое имя. Будем дружить?

— Будем! Обязательно, будем! – улыбнулся Михаил. В этот момент унылая казарма вдруг превратилась в большой, наполненный солнцем зал, а казённая кровать показалась вполне уютной и привлекательной. Ему стало хорошо и спокойно.  Идти в штаб за документами уже не было и в мыслях.

Впоследствии Михаил часто чувствовал эту волну, и не мог понять – реальна она, или ему просто, кажется. Но, так или иначе, влияние Борьки на него оставалось фактом.

Нет, Михаил не злился на Борьку. Ну не разбудил, и ладно. Шутка. А ведь если бы не Борька, где бы он был сейчас? Забрал бы тогда документы, и уехал. И впоследствии таких случаев было не мало. Так что злиться на него было просто глупо.

Малежко наконец отцепился от их подразделения, и двинулся дальше. По строю прокатился вздох облегчения. Михаилу показалось, что громче всех вздохнул капитан Репкин. Дыши-дыши, язвительно подумал Михаил, всё равно тебе это уже не поможет, и тут же устыдился этой своей подлой мысли.

Борька же стоял, как всегда, невозмутимый, с едва заметной ухмылкой. На его хитром лице не было ни злорадства, ни радости. Казалось, ему было всё равно, — рядом Малежко, или далеко на луне. Украдкой поглядывая на него, Михаил, как это часто бывало, комплексовал – тоже мне, совершенство, думал он, бесстрашный Борька, всезнающий Борька, ой-ой! В такие моменты Михаил любил вспоминать один случай, произошедший ещё в начале первого курса, хоть как-то помогавший ему поддерживать свою самооценку.

А случилось тогда вот что. Борька часто жаловался на головные боли, возникавшие, как правило, к ночи, из-за чего он не выспался, и мучился потом весь следующий день, хотя улыбку с лица никогда не убирал. Но Михаил видел, как он страдает, — уж Борьку он знал хорошо. Сколько раз он предлагал ему обратиться в санчасть, но Борька только похлопывал его по плечу, приговаривая: «ничего, Мишель, прорвёмся,…» и категорически не позволял Михаилу сходить за таблетками — боялся, что из-за этих болей его могут отчислить из училища.

И вот однажды вечером, когда Борька сидел на кровати, обхватив голову руками, Михаил не выдержал (тяжело было ему смотреть на страдающего Борьку):

— Вот что делают в случае, когда баран упрямится?

Борька удивлённо поднял бровь и усмехнулся:

— Ну, и что же?

— Берут за рога, и тащат в стойло. Придётся тебя лечить, упрямого барана.

Конечно, подумал Михаил, брякнул сгоряча, ну а что ещё с ним делать? Так и будет мучиться?

— Ну-ну, лекарь, давай, лечи, — усмехнулся Борька, и непривычно послушно сложил руки на коленях. Надо же, какой покладистый, подумал Михаил и улыбнулся. В следующий момент он сотворил серьёзное выражение, сжал губы, откинул голову, прищурился, строго посмотрел на наглые чёрные кучеряшки, как бы примериваясь:

— Не кисни, воин… — Михаил хихикнул, — сиди смирно, не дёргайся, ещё полетаем…

— Да сижу-сижу, начинай уже, —  сказал Борька.

Чёрт с тобой, подумал Михаил, сам напросился. Оглянувшись по сторонам, убедившись, что рядом никого нет (все занимались своими делами, готовясь ко сну), придвинулся к Борьке ближе. Ещё раз осмотревшись, он свёл ладони, несколько секунд поделал ими круговые движения, и поднёс к Борькиной голове (где-то в какой-то передаче, по телевизору, он видел нечто подобное).

Прошла минута, две, пять – Борька сидел истуканом, хлопал ресницами и глупо улыбался. Наверное, он тоже чувствовал нелепость этого действа. Михаил начал волноваться, опасаясь привлечь внимание соседей. И вдруг глаза Борьки засияли, улыбка расползлась до самых ушей.

— Прош-ш-шла! – прошипел он.

— Да ладно, прошла,…  Кто прошла-то, куда? Ну, клоун, клоун и есть…, — шёпотом  произнёс Михаил.

— Да правда прошла! Боль прошла, совсем! – уже громче и веселее сказал Борька. Лицо его сияло так, что Михаил поверил.

Они повторяли этот опыт всю неделю. И, о чудо, головные боли прекратились! Уж действительно ли Михаил его вылечил, или как-то так совпало – точно сказать было нельзя, но факт оставался фактом. Борька весь светился как сигнальный прожектор. «Мишель, ты чудо, волшебник, лекарь-колдун!» — постоянно повторял он. Михаил краснел от удовольствия, и верил, что так оно и есть. И следующий случай укрепил его в этом мнении.

Борька растрезвонил о способностях Мишеля по всему училищу. И однажды, на этот звон, в морозный зимний день в казарму впорхнул раскрасневшийся пухлыми щеками, маленький, похожий на растрёпанного воробья однокурсник Сашка Судас: «Быстрее, быстрее! – Витька Суворин погибает… — пыхтел он, — там, в ангаре! Ну, шевелитесь же, сонные мухи!»

Судас славен был своими глупыми шутками – этакий потрёпанный воробей, с обиженными чёрными глазами и взъерошенной холкой на голове, так что Борька усмехнулся: «что, прямо-таки, и погибает?» Судас кинул на него злой взгляд, и, надув красные щёки, с натугой выпалил: «Да! Там он лежит, в ангаре… Прямо смотреть страшно!» «Да что случилось то? Говори толком, не чирикай!» — Борька понял, что Судас не шутит. Этот глазастый, всегда колкий и ироничный парень сейчас действительно не шутил: он выглядел жалким и напуганным. «Да зуб у него разболелся! Да так, что больно смотреть, как мучается!» — наконец объяснил Судас.

Борька собрал морщинки у глаз, кинул хитрый взгляд на Михаила и сказал: «ладно, не трепещи, есть у нас средство! Веди нас, друг наш Судас! Спасём нашего товарища!» У Михаила похолодело в животе от Борькиного взгляда. Его вера в свои способности в этот момент сильно поколебалась, но, отступать было некуда. Чёрт, и дёрнуло тебя за язык, подумал он с досадой. Одно дело между собой дурачится, а другое – по-настоящему лечить. Но было поздно. «Пошли» — сиплым простуженным голосом произнёс Судас.

Ангары с учебными самолётами располагались довольно далеко от казарм. Идти туда было долго, но Михаилу эти походы всегда нравились. Ему чудилось, что он попадал из будничной, серой реальности в светлое фантастическое будущее, и в этом будущем люди заняты науками, искусством, летают в космос, к разным планетам, а может, даже и к звёздам, как в романах и фильмах.

Дорога к ангарам пролегала через обширное поле, через небольшой перелесок, и далее по склону вниз, к равнине. На равнине, по обеим сторонам дороги встречались странного вида башни, с сетчатыми большими антеннами, цилиндрические сооружения с яркими, раскрашенными в белое и красное шарами на крыше, и целые поля ажурных конструкций, опутанных как паутиной, чёрными проводами, а в отдалении, за слепящими белизной снежными равнинами сплошной стеной синел таинственный лес.

В такие моменты Михаил чувствовал себя героем фантастических фильмов и романов своей школьной поры. А может, он и был этим героем? Всё-таки, если это и не космодром, то близко к нему: не троллейбусный парк, и не футбольный стадион. Хотя, в светлом будущем казарм, скорее всего, не будет, сапог тоже не будет, и дисциплины не будет. Да, уж наверняка, не будет! – уверял себя Михаил, а потом сомневался: а может, всё-таки будет? Как без дисциплины то? У героев фильмов вроде бы не было. Михаил перебирал в памяти фильмы – нет, никаких казарм там не было, и строем никто не ходил. Ладно, успокаивал себя Михаил, мне лет то всего ничего, когда дослужусь хотя бы до капитана, как раз это будущее и наступит, вот и посмотрим.

Но сейчас он слышал только скрип снега под сапогами, да причитания Судаса: «Живее, живее давайте,… тащитесь, как сопли по стене…».  Да пошёл ты, с раздражением подумал Михаил, не зная на кого больше сердиться: на Судаса, или на Борьку. Дело серьёзное, а Борька, этот шут гороховый, балаган затеял. Говорил же ему – клоун он и есть клоун. О чём думал только? Михаилу захотелось сейчас же остановиться, взять Судаса за грудки, и сказать, что всё это шутка, а Витьку — немедленно же под руки и в санчасть!

Но он молчал и послушно шёл вперед, ведомый какой-то странной, неведомой силой.

Нужный ангар определили быстро, по толпящимся возле него тёмным человеческим фигуркам. Михаил воспринимал окружающее, как сквозь мутное, толстое стекло; он не слышал шумного говора курсантов, не различал их лиц, и только Витька Суворин был как в чётко наведённом фокусе, да слова Борьки звучали более-менее разборчиво.

Ни о чём не думая, он выполнял всё, что говорил Борька. Ему было уже всё равно, чем эта комедия закончится, с позором он уже смирился.

Очнулся Михаил, только когда возвращались в казармы. Его хлопали по плечам, подбадривали, хвалили. Он почувствовал колкий холодный воздух, услышал возбуждённые голоса, хруст снега, ставшего более звонким от окрепшего к вечеру мороза.

— Ну, что я говорил? Кудесник… Волшебник! – весело балагурил Борька и постоянно обнимал Михаила за плечи.

— Что?.. Получилось? – пролепетал Михаил: язык слушался плохо.

— Ещё как! Ну, ты, старик, даёшь! Посмотри на Витька, — сияет как весеннее солнце!

Витька действительно сиял: шагал размашистым бодрым шагом, счастливый, улыбающийся, каким его никто и никогда ещё не видел.

Эх, было дело, прославился, думал Михаил, искоса поглядывая на Борьку. Развод ещё не закончился, и Малежко продолжал наводить ужас своим гипнотическим взглядом на личный состав училища. А ведь тогда и Репкину они насолили, в очередной раз, — Михаил улыбнулся. Кто-то «настучал» в политотдел училища, что в подразделении Репкина занимаются шарлатанством и собирают с курсантов деньги. Действительно, после случая с Витькой, к Михаилу потянулись «страждущие» со всех курсов, но, естественно, никаких денег он не брал. С большим трудом Репкину удалось убедить командование, что это была всего лишь шутка, игра. Но всё равно он получил предупреждение, за неуместные в военном училище шутки и игры.

Ох, как же тогда Репкин злился! Вызвал Михаила и Борьку в канцелярию. Он был даже не красный, он был серый от злости! И без того узкие глаза превратились в щёлки, а губы – в бледно-синие верёвочки. «Ещё раз узнаю, вылетите с училища как пробки от шампанского» — прошипел он. Написать рапорт об отчислении своих курсантов он не решился – это было бы совсем уже запредельное ЧП, которое поставило бы крест на его дальнейшей, хоть какой ни будь, карьере.

В это время Малежко, заведя правую руку за сутулю спину, направился к центру плаца. Это означало, что развод подходит к концу. Оцепенение начало спадать, по рядам подразделений прокатилась волна облегчения.  Курсанты задышали свободнее. Михаилу вдруг пришла мысль: а ведь разыграл тогда Борька комедию со знахарством. Наверное, чтобы поднять его, Михаила, самооценку. А с другой стороны – как же Витька Суворин? А другие? Ведь было же, было! Вон, как тогда Витька сиял! Нет, я тоже кое-чего стою! Но,… сомнение осталось.

Природа тоже как будто расслабилась: деревья зашумели веселее, проснулся лёгкий августовский ветерок, облака в небе поплыли.

Курсанты расходились по казарме, весело переговариваясь, не стесняясь, грохотали сапогами. Самый напряжённый момент начинающегося дня был позади.

Михаил поддался общему расслабленному настроению, но его быстро вернул к реальности крик дневального: «Николаев, в канцелярию!»

— Ну вот, — усмехнулся Борька, — сейчас Репкин будет мстить. Жестоко мстить! За такую-то подставу!

— Я подставил? Я? — зашипел Михаил, — мог бы….

— Знаю-знаю, — разбудить! Давай, шагай, спящая царевна, сейчас тебя Репкин разбудит. Хорошо разбудит, как надо разбудит!

Михаил кинул на Борьку прищуренный взгляд, и решительно двинулся в сторону канцелярии.

Скуластое, чисто выбритое, но всё равно серое лицо Репкина не предвещало весёлого разговора. Михаил понимал, что Репкин сильно навредить не сможет, выносить сор из избы ему уж точно не выгодно, но мелких пакостей запросто наделает. Крысиные глазки Репкина выглядели скорее обиженными, чем злыми. У него всегда так бывало, когда он злился слишком сильно. Неудачник, подумал Михаил, зря мы так с ним, зря. В сущности, что плохого он нам сделал? Ну, так, по большому счёту? Ничего. Михаил на мгновение расчувствовался и виновато опустил голову. Ему захотелось сказать Репкину что-то хорошее, или хотя бы извиниться. Он открыл было рот, но Репкин его опередил:

— Ну, вот выпускник, доигрался. Всё шутил, шутил и дошутился, – теперь его глаза светились злорадством.

— Товарищ капитан, я не нарочно, честно…. — залепетал Михаил, — не услышал команду, спал крепко….

— Что ты делал? Спал? – Репкин приподнял бровь, изображая удивление. – Ну и как, выспался? А ты знаешь, выпускник, что я могу тебя совершенно запросто не выпустить?

Как же, можешь ты, усмехнулся про себя Михаил, но глаз не поднял.

— Что, курсант, в штаны наложил? А ведь я сделаю.… Вот увидишь, сделаю! – в голосе Репкина слышались издевательские нотки.

Ну и мразь, подумал Михаил и поднял глаза: правильно тебя в академию не пускают, правильно. Репкин, видимо, и сам знал, что ничего подобного не сделает, и злорадство из его голоса быстро исчезло.

— Пять нарядов, по кухне, — сухо произнёс он, и тихо добавил: — поползаешь ты у меня напоследок по полу.

— Есть, пять нарядов, — ответил Михаил. – Разрешите идти?

Репкин не ответил, только сжал губы и сделал вид, что занят, и что такое ничтожество, как это курсант, ему не интересно. Михаил развернулся и вышел.

— Ну? Разбудил? – хихикнул поджидавший его Борька.

— А как же! Пять нарядов, по кухне… — ответил Михаил.

— Ааа, ерунда, не бери в голову, — Борька похлопал Михаила по плечу, — ничего у него не выйдет. Михаил вопросительно посмотрел Борьку.

— Как это, не выйдет? Назначил уже….

— Да очень просто, — не выйдет. Полдень только впереди!.

 

3

В «Центре Космических Исследований» царили будни. Здесь вообще не было ни выходных, ни праздников – Центр жил даже по ночам. По его улицам, между стеклянными и бетонными зданиями деловито шагали люди в цивильных костюмах, в синих рабочих халатах; ездили специфические автомобили и электрокары, с причудливым грузом на платформах. Ночные улицы отличались от дневных только более ровным искусственным светом.

Краснов Вадим Миронович, главный инструктор Центра, шёл к административному корпусу. Был разгар дня, обычно в это время он находился либо у себя в кабинете, либо на занятиях с лётным составом. Но сегодня его вызвал начальник научного департамента Сергей Петрович Пташук.

На душе Вадима Мироновича было неспокойно, как правило, его на совещания высокого начальства не приглашали. Что такого могло произойти, что бы Пташук удостоил его своим вниманием? Сколько ни пытался Вадим Миронович строить догадки – ничего в голову не приходило. Ладно, махнул он короткой пухлой рукой, чего гадать, сейчас увижу, и ускорил шаг.

Административный корпус был самым высоким из всех строений городка, а кабинет Пташука находился на одном из последних его этажей. Вадиму Мироновичу пришлось довольно долго подниматься в зеркальном бесшумном лифте.

— Разрешите, Сергей Петрович? – произнёс он, осторожно приоткрыв тяжёлую дубовую дверь. Пташук стоял возле большого окна и любовался красивой панорамой, открывавшейся с большой высоты его кабинета. Высокий, худощавый, в чёрном строгом костюме он был похож на демона, взирающего на принадлежавший ему мир. В его присутствии, низкорослый и полный, Вадим Миронович тушевался и стеснялся своего генеральского мундира.

Пташук повернулся:

— А, Вадим Миронович! Проходи дорогой! Вот видишь, сколько лет я уже в этом кабинете, а всё не налюбуюсь на эту красоту! Всё-таки Центр создавали люди талантливые!

— Что есть, то есть, — согласился Вадим Миронович, и поспешил плюхнуться в большое кожаное кресло. Он старался по возможности, не стоять рядом с Пташуком.

— Коньяк, виски? – Пташук вопросительно поднял бровь, подходя к тёмному лакированному шкафу из дорого дерева.

— А водка есть? – робко спросил Вадим Миронович.

— Для тебя, дорогой, всегда есть. Хорошая, перцовая. – Пташук улыбнулся, наполнил рюмки. – Вадим, ты, вероятно, в курсе, что основная стадия программы «Чёрная луна», подходит к завершающей фазе?

— Извини, Сергей Петрович, но инструкторский департамент по какой-то причине не считают нужным информировать подробно о программах Центра. Это что за «Чёрная луна» такая?

— Ты прав, Вадим, наше упущение. Обязательно подниму вопрос на ближайшем совещании. Ну а пока.… Слушай подробности. Тебе это нужно. Предстоит серьёзная работа.

— Сергей, ты меня знаешь, уж чего-чего, а работы я не боюсь. Выкладывай.

Пташук откинулся на спинку кресла, повертел в пальцах пустую рюмку. Его худощавое аристократическое лицо стало серьёзным.

— Да знаю, знаю. Ну, тогда, к делу: несколько лет назад, наши обсерватории обнаружили странные сигналы. И это мягко сказать – странные; сигналы явно не природного происхождения. И не земного. Очень похоже, что какая-то чужая цивилизация пытается с нами связаться.

— Несколько лет? — прервал Пташука Вадим Миронович, — и я ничего об этом не слышал?

— Не слышал, Вадим. И не удивительно, что не слышал. Этот факт был сразу же засекречен. Ну, ты знаешь, как у нас бывает. Прямо страсть какая-то к секретам. Но, с этим ничего не поделаешь….

— Да уж, это точно, — кивнул Вадим Миронович. – Ну, сигнал то, надеюсь, расшифровали?

— Увы. Нет. И ритм определили, и амплитуду, и модуляцию, и много ещё чего, но – толку никакого. Сплошная белиберда. Работы идут сразу в нескольких институтах: и лингвисты подключились, и шифровальщики, и даже эти,… археологи, что разбирают древнюю клинопись и всякое такое, но пока — результата нет. А знаешь, что самое интересное? – источник то, совсем рядом, возле луны!

— Вот как? И что, в телескопы его не видно? Наверняка же он большой… А, скорее всего, огромный! Я так думаю….

— Представь себе, не видно. – Пташук опустил глаза. – Мы совершенно не представляем, какой должен быть корабль пришельцев. Скорее всего, это корабль, ну или, автоматическая станция — а что ещё может быть источником искусственных сигналов? Но, пока одни только фантазии. Фактов никаких. Да и фантазировать то мы можем только исходя из наших земных представлений, понимаешь? И вот какая штука — источник всегда чуть за луной, как будто прячется. Координаты знаем, но это не помогает. И вот, некоторое время назад было принято решение отправить к источнику космический корабль, с экипажем. Другого варианта нет, автоматика тут бессильна. И затягивать нельзя. Слишком уж они настойчивы, как будто что-то очень важное сказать хотят, а мы, дураки, не понимаем. Должны мы туда лететь! Пташук закрыл глаза. Было видно, что он сильно взволнован. – Если не поймём, кто знает, что может произойти? Тревожно как-то, – он поднял голову и, непривычно пристально посмотрел в глаза Вадима Мироновича.

— Ещё бы! – взволнованно ответил Вадим Миронович. Казалось, его большие уши покраснели. – Я бы даже сказал, жутковато!

Но, как бы там ни было, а дело делать надо, — продолжил Пташук. – В общем, твоя задача, Вадим, подобрать экипаж. Хороший экипаж! И быстро! Считай, это тебе задание Центра, официальное.

— Когда начинать? — спросил Вадим Миронович. Спросил спокойно, как будто речь шла о поездке на завод принимать новое учебное оборудование.

— Да прямо сейчас и начинай, чего тянуть!  Времени, знаешь ли, почти нет.

— Есть, Сергей Петрович, приступать! – Вадим Миронович, кряхтя, поднялся с кресла. Пташук сделал движение рукой, приглашая Вадима Мироновича задержаться.

— Ты это, особо долго не колдуй, как кого ни будь подберёшь, оформляй командировку.

— К чему такая срочность? Дело то непростое….

— Очень простое, кто спорит, — протянул Пташук, и опустил глаза. – Понимаешь, так получилось. Бюджет скоро будут утверждать, и у нас всё должно быть готово. Абсолютно всё! Думаю, это понятно.

Вадим Миронович, наверное, понимал, но чувствовал, что не совсем. Странно, подумал он, такое дело, инопланетные сигналы, и бюджет? При чём тут бюджет? Но долго искать связь не стал, не привык, и только сказал:

— Ну, раз надо, сделаю.

— Конечно, сделаешь, Вадим. Даже не сомневаюсь! – Пташук, не сумел скрыть облегчённого вздоха.

Вадим Миронович сидел за столом в своем кабинете, и с тоской смотрел на невероятно пухлую папку с делами курсантов, присланную ему из центрального отдела кадров. И как эту работу можно сделать быстро? Одного только кандидата изучать и изучать… Вадим Миронович вздохнул, поднялся с места, подошел к окну и распахнул раму. Августовский воздух, насыщенный густым запахом нагретого солнцем асфальта, с примесью ароматов далёких, начинавших готовиться к ещё не скорой зимней спячке лесов, быстро заполнил небольшой кабинет.

Вадим Миронович откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Несколько минут он не о чём не думал, и только слушал доносившиеся из распахнутого окна звуки: вот неподалёку прожужжал электрокар, донеслись громкие, возбуждённые голоса, обсуждающие какую-то проблему, печатающий шаг десятка пар сапог, по всей вероятности, яловых; и непрерывным фоном негромкий рокот далёкого трактора, работавшего на строительстве нового корпуса обсерватории.

Работают, подумал Вадим Миронович. Значит, обсерваторию сдадут в срок, и, дай бог, новый тренировочный комплекс тоже. Вот тогда бы и готовить  кандидатов.… Но, времени нет. Нет – вот в чём дело! Так сказал Пташук. Может, и правда нет? Возьмут и улетят, эти пришельцы, так и не дождавшись от нас ответа? Вообще странно, — инопланетный сигнал. Нет, умом то понять можно, мы в космосе не можем быть одни, но,… — принять это сложно, слишком невероятно. Но, допустим, так оно и есть! Тогда о каком бюджете может идти в таком случае речь? Как то масштабы не вяжутся….

Вадим Миронович глубоко вздохнул, с усилием отогнал навязчивые мысли, открыл глаза, и вернулся к делам. «Так, сосредоточиться, к чёрту философию, за работу», — решительно сказал он себе. Наводившая тоску пухлая папка оказалась не такой уж страшной, после того как Вадим Миронович взялся за неё и погрузился в изучение бумаг. Дело для него было привычное, он хорошо знал, на что в первую очередь обратить внимание, а что можно и пропустить.

Вот, пожалуй, на беглый взгляд, подходящая пара, — подумал  он, быстро пробегая глазами отобранные дела двух курсантов. Всё равно ничего сделать больше нельзя, надо оформлять командировку и отсылать запрос в училище.

Он поднял трубку и уже собрался набрать номер Пташука, но засомневался, не торопиться ли? Нет, изучать эту папку можно долго, но не в данном случае, и он решительно нажал нужные кнопки. «Сергей Петрович, Краснов беспокоит. Есть кандидаты, оформлять командировку?» «Конечно! Чего ты спрашиваешь! Молодец Вадим, быстро сработал. Давай, готовь документы, и поезжай!» Вадим Миронович почувствовал, что Пташук был доволен.

  ……..

 

После обеда Михаил подошёл к тумбочке дневального, и просмотрел журнал нарядов. Так и есть, — назначен. Вечером надо было заступать. «Ну вот, засунул, таки, Репа меня на кухню. А ты говорил, не засунет…» — упрекнул он Борьку. Борька только хитро улыбнулся.

Ну-ну, посмотрим, как ты будешь улыбаться, когда я буду ползать с вонючей тряпкой в зубах по жирному кафельному полу, с досадой подумал Михаил.

Но долго грустить ему не пришлось, — громкий крик дневального заставил его вздрогнуть: «Николаев, Аширов, в штаб, к дежурному по училищу!» Михаил с удивлением посмотрел на Борьку, — похоже, тот опять оказался прав!

В небольшом кабинете, за казённым, видавшим виды столом сидел тучный лысоватый генерал, и внимательно листал какие-то бумаги. Казалось, его большие оттопыренные уши шевелились, как будто тоже читали.

— Разрешите войти? – робко спросили курсанты. Генерал приподнял большую, комичной формы, голову, прищурился, как бы пытаясь разглядеть, кто это заглядывает в комнату. Наконец, как будто приглядевшись, произнёс:

— Конечно! Заходите ребята, присаживайтесь, — и показал пухлой короткой рукой на стулья возле стола. Друзья осторожно сели. Генерал снова опустил глаза к бумагам. Воцарилась тишина. До Мишеля долетел пряный запах увядающих полевых цветов в стеклянной банке, неизвестно откуда взявшихся на крашенном толстым слоем белой краски подоконнике. Видно было, что воду в ней давно не меняли. На мгновение раздалось жужжание мухи, и затихло.

Наконец генерал отодвинул бумаги в сторону и, внимательно посмотрел на курсантов:

— ну что, будем знакомиться? Вадим Миронович, представитель «Центра Космических Исследований», главный инструктор. Вас я знаю. Заочно, конечно, но знаю. Да-да, не удивляйтесь, — добавил он, заметив смущение на лицах ребят. – Я за вами давно наблюдаю.

— Товарищ генерал… — начал было Михаил, но генерал его прервал:

— Вадим Миронович, по-простому. Вы не смотрите на форму, я, по сути, человек то гражданский. Так что давайте, без церемоний. Хорошо? – ребята согласно кивнули. – Ну, Михаил, о чём ты хотел спросить? Наверное, зачем я вас сюда пригласил? – Михаил только качнул головой, не решившись назвать генерала по имени отчеству.

— Законный вопрос, — Вадим Миронович откинулся на спинку стула и положил ладони на стол. – Дело вот в чём: вам предлагается работа в ЦКИ. Хорошая работа, по специальности. И даже больше.… Если говорить коротко – нам нужен экипаж, на космический корабль, для полёта к луне. Подробности потом, если согласитесь.

Ребята сидели с широко раскрытыми глазами, не в силах произнести ни слова. Вадим Миронович усмехнулся:

— Понимаю, неожиданно. Наверное, не вериться, да? Но, ребята, это не фантастика, уж поверьте. Стал бы я сюда к вам ехать для шуток. Обдумайте хорошенько предложение, а завтра мне сообщите о своём решении. Договорились?

— Вадим Миронович, чего тут думать! конечно, мы согласны! – восторженно выпалил Борька. Его глаза сейчас излучали прямо-таки потоки янтарного света. Михаил только качал головой, не в силах что-либо произнести.

— Ну и славно, не будем тянуть время, — удовлетворённо произнёс Вадим Миронович, доставая из портфеля бумаги. – Вот вам предписания, — он протянул листки ребятам, — быстренько сейчас в отдел кадров, и собирать вещи. Завтра едем.

— Ты что ни будь, понимаешь? – спросил Михаил Борьку, когда они возвращались в казарму.

— Ну, так… — Борька пожал плечами, — едем завтра.

— Куда едем то? О чём этот генерал вообще говорил? Полёт к луне, экипаж.… И работа в каком-то ЦКИ… Ничего не понимаю, если честно.

— А чего тут понимать то? Работу нам предлагают, в Центре Космических Исследований. Мишель, что тебя смущает то?

— Да нет, ничего не смущает. Но, всё же.… Странное какое-то предложение…. Ты думаешь, так бывает?

— Бывает Мишель. И вообще, тебе ныть не надоело? Пошли уже, пора собирать вещи.

 

Михаил сидел возле окна, в комфортном кресле скоростного поезда, и смотрел на пролетающий мимо великолепный пейзаж: таинственные синие перелески, колышущуюся высокую, ярко-зелёную траву обширных лугов, широкую извилистую ленту реки, отражающую  комья облаков в тёмной воде; высоко в небе, над лугами, парили чёрные точки; — наверное, соколы, высматривают добычу, — подумал Михаил. Под равномерный стук колёс он начал засыпать.

Вместе со сном пришли тревожные мысли: куда и зачем он едет, что его ждёт там? Случившееся слишком выпадало из хода обыкновенной жизни. Да, он мечтал в детстве стать космонавтом, но теперь, когда эта мечта обрела вполне реальные черты, становилось страшновато. Он опять готов был дать задний ход.

Проснулся Михаил от лёгкого толчка, поезд начал тормозить.

— Опять спишь? Спящая царевна. Развод проспал, и космос проспишь, потом ныть будешь, утешения просить, — хихикал Борька, тормоша его за плечо.

— Вот, и тогда мог бы разбудить, — проворчал Михаил, открывая глаза.

— Космонавтом скоро станешь, а тебе всё няньки нужны. Давай-давай, просыпайся! — говорил Борька.

Жизнь в Центре началась на удивление легко. Ребят поселили в общежитии, в уютной светлой комнате, со всеми удобствами: с душем, телевизором, холодильником, с видом на красивый парк и небольшой ухоженный пруд. Первое время ребята готовились к выпускным экзаменам, которые надо было сдать и формально закончить училище. Много сил это не отнимало, и ребята чувствовали себя свободно: хватало времени и на подготовку, и на телевизор, и на прогулки по парку. Михаил успокоился.

Чаще всего занимался с курсантами сам Вадим Миронович, иногда другие инструктора Центра. Успех не вызывал у ребят сомнений, они чувствовали себя уверенно.

«Что-то слишком уж всё гладко, тебе не кажется? Для чего-то нас откармливают» — однажды сказал Борьке Михаил. «Расслабься, Мишель, и получай удовольствие!» — весело ответил Борька, и, как всегда, сильно ткнул Михаила в плечо. «Совсем что ли?  Клоун!» — взвизгнул Михаил.

Экзамены прошли, как и ожидалось, без сучка, без заминки. (И это не удивительно: начальник научного отдела Пташук дал указание, в любом случае экзамены у кандидатов принять).

Когда Вадим Миронович вошёл в комнату к ребятам, и объявил, что экзамены успешно сданы, и теперь им положен отпуск, Михаил вместо радости ощутил разочарование. Слишком всё гладко складывалось, так не бывает.  Борька, похоже, не разделял его чувств.

— Мишель, чего скис как недельное молоко? – Борька, как обычно, ткнул Михаила кулаком в плечо. – Странный ты человек. Всё идёт хорошо, кто бы мог мечтать! А ты.… Фу, смотреть на тебя даже кисло!

— Ты знаешь, действительно, прекрасно, даже слишком! Так не бывает….

— Бывает, Мишель, бывает! Давай, прекрати уже стонать. И кто тебе внушил, что трудности обязательно должны быть? Может, ты сам себе их создаёшь? Без трудностей не можешь? Просто принять то, о чём мечтал, нельзя? Не правильно? Надо всего добиваться с трудом?

— А разве можно иначе? – ехидно спросил Михаил.

— Можно Мишель. И даже нужно, если мечта вот она, под рукой лежит. Бери, и не парься. Уж поверь. Ладно, забей, считай, повезло нам! Вот и всё. И закончим на этом. Пошли-ка лучше в кино сегодня! А завтра по домам. А? Как смотришь на такое предложение?

Михаил на такое предложение смотрел положительно. И действительно, подумал он, чего это меня понесло? Борька прав, — зачем искать трудности там, где без них можно прекрасно обойтись? И он успокоился: вечером поход в кинотеатр, потом ужин в столовой, прогулка по вечернему парку, а утром – в отпуск, домой!

 

4

Первые дни отпуска Михаил пребывал в эйфории. Знакомые с детства улицы, дворы, и даже старое, серого кирпича с высокими окнами здание школы вызывали в его душе чувство, похожее на счастье. Он как бы вернулся в детство, в приветливый и ласковый мир, которого на самом деле, как он понял некоторое время спустя — не было.

Первые тревожные волны накатили, когда Михаил отправился гулять в парк – любимое место детства и юности. Именно про это место он подумал тогда, в день прибытия в казармы училища, когда сразу же захотел забрать документы и вернуться домой. Вернуться в этот парк, с кофейными домиками, дорожками из гравия и гуляющим по ним в выходные дни народом, с глубоким длинным оврагом с извилистым ручьем, весело бегущим по его дну под густым зелёным куполом, под которым даже в самый жаркий летний день царила прохлада. Особенно его восхищала удивительно дикая природа, начинавшаяся по ту сторону оврага. Не верилось, что заросшие высокой сочной травой луга, непролазные заросли кустарника, перелески и заросший ряской пруд находятся в черте города.

Михаил брёл по дорожке, в цивилизованной части парка, между высоких, приготовившихся к зиме голых деревьев и вдыхал тонкий аромат их влажных, почти чёрных стволов. Он был счастлив.

Была поздняя осень, сыро и холодно, парк опустел. Только один раз пробежал мимо него физкультурник в тёплом спортивном костюмчике, да попалась на встречу пожилая пара с грустными, как этот осенний день, лицами.

Это была самая любимая пора Михаила. Отсутствие посетителей позволяло ему в полной мере наслаждаться красотой и очарованием этого места. Он прошёл дальше, к небольшой дубовой роще, сквозь которую блестела водная гладь реки. За рощей дорожка, превратившись в узкую тропинку, круто спускалась в низ, к реке. Михаил решил не ходить дальше, а постоять здесь, наверху и полюбоваться открывшимся красивым видом: на дальний низкий берег, на бьющие по глазам ярким светом живописные просторы, раскинувшиеся до самого горизонта, на маленькие белые коробочки городских домов   и светящееся среди них золотистое пятно церковного купола. Он вспомнил, как маленьким мальчиком во все глаза смотрел, как с этой высоты стартовали пара планеристы. Смотрел на большие цветные полотна планеров, на странных, обтянутых ремнями людей под ними, как они отрываются от земли и быстро взмывают высоко в небо. У него захватывало дух от восторга и страха.

Страх высоты у него был всегда, не прошёл он и в лётном училище. Конечно, он научился его преодолевать, контролировать, но всякий раз, в полёте, обязательно возникал момент, когда он всем своим, наполненным ужасом, существом ощущал убийственную высоту, подстерегавшую его за тонкой обшивкой самолёта.

Михаил стоял и смотрел на огромное, в разводах тёмных фиолетовых туч, небо. С реки тянуло холодным воздухом. Он не заметил, как начал зябнуть. Пора было возвращаться. Он было, уже повернулся, но тут заметил мелькающую в светлых промежутках туч чёрную точку. Казалось, точка застыла на месте, но, приглядевшись внимательнее, Михаил различил движение. Птица, конечно. Странно только, что одинокая. В это время года косяки птиц над городом не редкость, но сейчас кроме низких осенних облаков в небе не было ничего, кроме этой точки. Прямо перед ним тучи расступились, открыв сектор белёсого диска. Чёрная точка устремилась к нему.

С этой минуты Михаил начал тяготиться отпуском. Родной дом, улица, город – потеряли всякое очарование и окрасились в будничные серые краски, близкие и друзья — начали понемногу раздражать. Ему вдруг стало тесно в этом мире. Он уже был готов к другому.

Окончание отпуска Михаил встретил с облегчением. Сидя в кресле скоростного поезда, он чувствовал, как дышать становилось всё легче по мере того, как поезд уносил его всё дальше от дома.

Полностью свободно он вздохнул, когда Вадим Миронович, приехавший встретить его на вокзал, остановил машину, немного не доезжая до Центра, на шоссе, посреди огромного поля. С неба сыпала редкая снежная крупа, холодный ноябрьский воздух казался необычайно вкусным. «Вон там Центр, видишь?» — спросил Вадим Миронович, показывая рукой на видневшиеся в дали странные строения: низкие и высокие, белые и почти чёрные, а некоторые отбрасывали яркие солнечные блики, как будто были из стекла или блестящей стали, хотя небо было плотно затянуто облаками. «Впечатляет!» — ответил Михаил, жмурясь от попадавших в глаза солнечных зайчиков. Михаил чувствовал, что этот загадочный город очень скоро поглотит его навсегда.

Борька приехал ещё утром, и ждал Михаила в комнате общежития.

— Опять проспал, спящая царевна! Ох, влепит-таки тебе Репкин наряд по кухне! – Борька сиял своей неизменной улыбкой. Тревога Михаила мгновенно испарилась.

— Ха, напугал ежа голой задницей! – весело ответил он. – Сколько мы уже этих нарядов отпахали! Одним больше, одним меньше….

После обеда к ним заглянул Вадим Миронович: «ну что, ребятки, отдохнули? А теперь в отдел кадров, подписывать контракт».

Контракт покончил с комфортной жизнью ребят в Центре. На следующий день их перевели во общежитие внутренней зоны.  Доступ в неё был сильно ограничен, и открыт только персоналу, непосредственно участвующему в закрытых программах. Михаил почувствовал, что ловушка захлопнулась, покидать внутреннюю зону в свободное время, которого у ребят теперь практически не было, было запрещено. Да и невозможно.

Михаилу вдруг резко захотелось, как тогда, в училище, забрать документы, разорвать контракт, и вернуться домой, на высокий берег в парк. Но теперь это уже было невозможно: Борька свою хватку не разожмёт.

Основную цель программы ребятам раскрыли только после подписания контракта. «Парни, завидую вам! — говорил Пташук, прохаживаясь перед сидящими в удобных креслах его кабинета ребятами. – Эх, не вовремя я родился.… Ну, да что уж теперь. Повезло вам,  придётся с этим смириться». Вадим Миронович, сидевший в углу кабинета, заметил, как Пташук, отвернувшись к окну, ухмыльнулся.

«Это какая-то фантастика. Сигнал иной цивилизации…» — пробормотал Михаил, когда ребята вернулись в свою комнату. «И не говори, Мишель. В уме не укладывается…» — согласился Борька.

Вскоре жизнь их сильно изменилась: – начался самый жёсткий и неприятный этап подготовки – медицинские эксперименты, — мучительные, и часто, болезненные. Михаил был ошеломлён и подавлен. И если бы не Борька, который держался молодцом, неизвестно, чем бы кончилось участие Михаила в программе. Он смотрел на неизменную Борькину улыбку, и с невероятным усилием подавлял своё отчаяние, навязчивое и приставучее как навозная муха.

Но шло время, Михаил адаптировался, тело его привыкло к нагрузкам, душа почти успокоилась, и только лёгкая тень странного, непонятного беспокойства не позволяла ей запеть во весь голос. Хорошо, что Борька был рядом.

Эксперименты закончились, и начался основной этап подготовки. Время летело быстро, занятия были интересными, Михаил увлёкся. И, хотя, ребята были заняты с раннего утра до позднего вечера, прежней усталости уже не было. Конечно, возвращались они в общежитие почти без ног, но в хорошем настроении.

«Эх, видели бы на нас сейчас преподаватели из училища! — говорил Борька, укладываясь в кровать после очередного рабочего дня. – Вон Мишель, каким ты профессионалом стал! Какой-то там Репкин тебе уже и в адъютанты не годиться!» «Ой-ой, профессионал… Лягушка подопытная!» — отвечал Михаил, укрываясь одеялом.

Время бежало. Зима была в самом разгаре, когда Вадима Мироновича вызвал к себе Пташук.

— Ну, Вадим, как там наш экипаж?

— Сергей Петрович, так вроде рапорты каждый день подаю… — удивлённо начал Вадим Миронович, но Пташук его перебил:

— да-да, подаёшь, конечно. Читаю. Молодцы, идёте по графику. Но, Вадим, понимаешь, есть нюансы, которые не вписываются в твой график.

Вадим Миронович поднял удивлённые глаза:

— в мой график?

Пташук сцепил лежащие на столе ладони и прищурился.

— Не цепляйся к словам, и не смотри ты на меня так. А лучше послушай. Дело вот какое… Появились в академии умники, считающие себя самыми умными. Вот нарисовались откуда-то! Не было их никогда, и вдруг на тебе — нарисовались.  И представляешь, начали мутить воду, дескать, программа «Чёрная Луна» — преждевременная. Вроде, рано ещё, не всё у них изучено, сигнал сомнительный.… Ну, и всякую такую чушь несут. Но, беда в том, что из-за них программу реально могут заморозить! И, естественно, финансирование, бюджет. Понимаешь? – руки Пташука дрожали.

— Сергей, ты о чём? И что теперь будет? – Вадим Миронович тревожно посмотрел на вибрирующие ладони Пташука.

— Ну, что будет…, посмотрим… Тут понимаешь, и от нас многое зависит, и, в частности, от тебя, Вадим.

— Вот даже как! От меня, простого инструктора?

— Да не прибедняйся, Вадим. Не такой уж ты и простой. Ускорить подготовку экипажа сможешь. На совещании у начальника Центра решили – запуск корабля не затягивать, и осуществить весной, в марте. Не позже. Понимаешь? Пока там наверху нехорошая возня начинается, надо успеть!

Вадим Миронович возвращался в свой кабинет растерянный. Он был человек простой, и не понимал это странной политики. Такое событие, инопланетный разум, контакт, и какая-то возня на верхах? Отложат запуск, изучат всё более основательно, может так оно и лучше? Ведь такой полёт – это огромный риск. Пташук же это хорошо понимает, и, тем не менее, устраивает гонку. И подготовка – и так уж идёт ускоренными темпами, куда ещё? Но, Пташук человек серьёзный, и учёный хороший, конечно, знает, что делает. Вадим Миронович пожал плечами. Странно всё это, но, нечего, распоряжения начальства надо выполнять.

И завертелось-завертелось! Михаил с Борькой возвращались в свою комнату поздно вечером.  Уставшие, они сразу валились на кровати, засыпали, не успевая даже пообщаться. В конце зимы, в феврале, ребят в первый раз свозили на космодром, к космическому кораблю.

Космодром располагался в пятидесяти километрах от Центра, и соединялся с ним железнодорожной веткой, по которой курсировали скоростные поезда. У самого Центра ветка разветвлялась; один рукав шёл в производственные районы, к цехам, где изготавливались детали ракет и космических кораблей, другой вёл почти к центральной площади городка.  Как-то раз ребят возили на производство. Михаил тогда был потрясён огромными, стерильно чистыми, ярко освещёнными цехами с самым современным уникальным оборудованием.

Ракету Михаил увидел из окна вагона ещё издали: её стройный корпус бил по глазам яркой белизной отвлекая внимание от окружающего пейзажа.

Вадим Миронович водил ребят вокруг ракеты, похожей на огромную белую башню, с широким основанием и узким верхом, указывал на различные её части, объясняя назначение того или иного узла. Михаилу показалось странным, что их так и не подняли на лифте, курсирующем вверх-вниз по ажурным направляющим вдоль корпуса ракеты, ознакомиться непосредственно с кораблём. Вадим Миронович, как бы услышав мысли Михаила, объяснил, что особенно смотреть там нечего – тренажёр в Центре был его точной копией.

На тренажёре ребята проводили много времени. На нём ребята отрабатывали различные манёвры, взаимодействие, мероприятия при возникновении нештатных ситуаций. В иллюминаторах была полная имитация космического пространства. Много раз ребята стартовали, выходили на околоземную орбиту, совершали манёвры, приближались к луне, переводили корабль на ручное управление и огибали её в разных направлениях.

Наступил март. Солнце уже ощутимо пригревало, снег потемнел, готовясь стать водой, воздух наполнился весенними ароматами. Михаила всегда удивляло: почему в Центре снег никогда не вывозится, а просто сгребается к стенам домов. Экономят, наверное, на уборке. Мартовский воздух всколыхнул в душе Михаила тоску по дому. В его районе снег всегда убирали быстро. Вывозили куда-то на больших самосвалах. Он со всей ясностью вспомнил весну в парке, как оживала вода в реке, неся куски льдин и отражая яркое весеннее небо, а деревья покрывались нежным светло-зелёным пушком. Ну, ничего, думал он, вот выполним задание, и в отпуск. Но тогда, наверное, будет уже лето. Но это не беда, в парке и летом хорошо.

«Чувствую, Мишель, приближается долгожданный час» – Как-то вечером сказал ему Борька. Михаил не стал задавать вопросов, он уже привык к Борькиным предсказаниям.

И Борька, как всегда, оказался прав. Через несколько дней Вадим Миронович сообщил ребятам, что старт запланирован на конец месяца.

Оставшееся время прошло в жёстком карантине. Ребят не просто не выпускали из внутреннего сектора, но и перевели в спец-корпус. Такое ограничение отчасти компенсировалось снижением нагрузок и увеличением времени на отдых. Подготовка теперь всё больше сводилась к теоретическим занятиям. Михаил был в восторге! Астрономия, космонавигация, теория зарождения планет, и всё такое,  – от всех этих дисциплин душа его пела.

………………

В последний день перед стартом ребят вызвал к себе Вадим Миронович. Покинуть внутренний сектор ребятам было невозможно, но у Вадима Мироновича был кабинет и там. Небольшой, ярко освещённый, похожий на операционную, как почти все помещения внутреннего сектора, кабинет вызывал сложные чувства. Ничего привычно человеческого в нём не было – ни деревянного стола, ни резных шкафов, ни ковров, ни часов с боем и гирями. А было всё технологичное – стены из пластика, стол из пластика, цифровые часы, и холодный, неизвестно откуда лившийся свет. И только Вадим Миронович, лысоватый, полный, с большими ушами и генеральской формой напоминал ребятам о земном мире. Его прищуренные глаза с мелкими морщинками по углам и добрая улыбка казались до боли своими, родными. Сейчас он был единственным человеком, связывавшим их с прошлой привычной жизнью.

И этот единственный близкий человек сообщил им новость, которая повергала их в шок. «А теперь, ребята, слушайте внимательно. Завтра старт. Это вы знаете.  – Михаил с Борькой согласно кивнули. – Оба вы готовы, это мы знаем. Но, полетит только один. Второй — дублёр. Такие вот дела».

Первым оказался Михаил. Он сидел на краю кровати, опустив голову, боясь посмотреть на Борьку. А тот хлопал его по плечу и говорил: «ладно тебе, Мишель, всё нормально. Звёзды легли так, а они знаешь, никогда не ошибаются. Мне другой раз повезёт, ещё ты мне позавидуешь». Похоже, Борька был искренним, и на самом деле, не обижался. Интересно, подумал Михаил, а как бы себя чувствовал я, если бы сложилось иначе? Скорее всего, обиделся бы, это уж точно. А Борька нет. И всё-таки, какая-то несправедливость в случившемся всё же есть. И звёзды, наверное, легли не совсем правильно, видимо, они тоже иногда ошибаются. Ведь если бы не Борька, я вообще бы не закончил училища, и здесь меня не было бы и близко.  Нет, в случившемся явно произошла ошибка. Но что теперь делать? Сказать об этом Вадиму Мироновичу? Михаил знал, что не скажет.

Последняя ночь Михаила на земле была совсем не такой, какой он её себе представлял. Вместо радости – растерянность и апатия. Странно, завтра произойдёт долгожданное, такое желанное с детства событие, а тоскливо, думал Михаил, глядя в тёмный потолок. Борька вон, спит как младенец, ничего его не берёт. А тут ещё опять накатило одиночество. Он и раньше его ощущал, но то было не настоящее, больше надуманное. Он вспомнил одинокую птицу в хмурых осенних облаках. Нет, так дело не пойдёт, надо спать. Неизвестно, что на самом деле ждёт его завтра. Надо быть в форме. Он повернулся на бок и, хорошо натренированный управлять своим телом, быстро уснул.

 

5

Утро началось с медицинского осмотра. Особых проблем это Михаилу не доставляло – он уже давно привык к этим процедурам. В какой-то момент у него мелькнула мысль: «пожаловаться сейчас на что-нибудь, и снимут меня с первой позиции, и её по праву займёт Борька», — но он отогнал эту мысль со всей решительностью. Уступать своё место он не хотел. Борька то уж наверняка бы так и поступил. «Нет, раз так произошло, значит это правильно» — прошептал он, пытаясь оправдать своё малодушие.

Мартовский воздух пьянил; лёгкий ветерок ласкал не закрытое шлемом лицо; ракета  ослепительно белела на фоне синего неба. Михаил зажмурился от удовольствия, забыв, зачем здесь находиться.

«Эй, ты в норме?» — спросил его стоящий рядом Вадим Миронович. Михаил улыбнулся. Невысокий, полноватый, с большими ушами, в неизменно длинной в шинели, явно на размер больше, из-за чего её полы постоянно пробовали мокрый снег, местами покрывавший бетонную поверхность космодрома, Вадим Миронович выглядел комично. «В норме, Вадим Миронович. Всё отлично!» — ответил Михаил. «Молодец парень, давай, сделай дело, и потом отдохнем, как следует, хорошо?» — Вадим Миронович пристально посмотрел на Михаила. «Сделаю, Вадим Миронович!» — как можно увереннее ответил Михаил.

Кабина корабля была в точности такой, как на тренажёре. Только кресло пилота было одно. Справа, где всегда сидел Борька, расположилась аппаратура. Внезапно Михаила снова охватило острое одиночество. Кабина, с пультом управления, с многочисленными рычагами и кнопками, индикаторами и дисплеями, вызывавшая раньше, когда рядом сидел Борька, романтическое настроение, теперь казалась чужой.

«Луна я земля, на связь» — раздался механический голос в динамике. «Земля я Луна, на связи» — ответил Михаил. «Готовность номер один, ключ на старт» — произнёс механический голос. Михаил выполнил приказ. Свет в кабине погас, стало темно, только бледное мерцание индикаторов и мониторов слегка разбавляло мрак. Интересно, кто это говорил? Вроде, Вадим Миронович, но, почему-то динамик сильно менял голос, Михаил еле угадывал знакомые интонации. Похоже, это уже не Вадим Миронович, это имитация, созданная электронными системами. Михаил почувствовал, что во всём мире он остался один. Теперь он – мир. И даже синевшее в небольшом иллюминаторе небо – уже не было земным. Было в нём что-то чужое, холодное и непонятное. И все последующие голоса, доносившиеся из динамика, казались мёртвыми. Электроника хоть и была совершенной, но не могла воспроизвести живой голос человека. Вот оно, настоящее одиночество, подумал Михаил. Он – мир, и он одинок. Он одинок – как мир! И ему стало спокойно, одиночества больше не существовало.

Кресло дрогнуло, завибрировало, и Михаила с огромной силой вдавило в спинку. Тело налилось свинцовой тяжестью, в глазах покраснело. Уже ни неба в иллюминаторе, ни даже огней индикаторов Михаил не видел, всё смазалось в сплошной цветовой калейдоскоп. Ничего, не страшно, сколько раз на тренажёрах такое испытывал, мысленно говорил он себе. Главное – не терять сознание. Но сознание постоянно пыталось потеряться. Что ли перегрузка сильно большая? Об этом не предупреждали, и на тренировках такой не было… А может, кажется? Перенервничал? Держаться, держаться… шептал он.

И он продержался. Внезапная лёгкость развеяла все мысли, а раскрывшиеся створки лобовых стекол ошеломили бархатной чернотой. В этот момент Михаилу показалось, что исчезло не только сознание, но и тело.

Корабль начал первый виток вокруг Земли. Внезапно в иллюминатор ударил яркий свет, Михаил даже на секунду зажмурился. Перед глазами медленно всплывал огромный голубой шар, окаймлённый ярко-синим ореолом. Постепенно на диске стали различаться кусочки ваты, причудливым узором разбросанные по поверхности, и под ними — зелёные, коричневые, жёлтые замысловатые разводы, окружённые блестящей мелкой рябью. Медленно возвращавшееся сознание осторожно шептало ему, что это чудо — Земля! И внезапная мысль, которую он не успел даже осознать, — этому чуду оставалось существовать уже не долго.

Корабль сделал несколько витков вокруг Земли и устремился к Луне. В лобовом стекле снова воцарилась чернота, в которой постепенно проявлялись холодные чужие звёзды (на земном небе они были другими). Эх, подумал Михаил, — как бы сейчас восхищался Борька, если бы сидел рядом! Вот так, всю жизнь был, а сейчас нет его. Ну, правильно, та жизнь была иллюзией, механическим манекеном, естественно, и Борька – всего лишь иллюзия. А настоящее бытие – вот оно, чёрная бездна, и ничего больше. И только воображение всё рисует звёзды, Землю, Луну, но, это, скорее, по привычке.

 ………………..

Когда дымный след от ракеты развеялся в полуденном мартовском небе, Пташук повернулся к Вадиму Мироновичу, посмотрел на него сверху в низ, и сказал:

— ну вот и всё, дело сделано. Поехали.

— Разве? – удивлённо растопырил уши Вадим Миронович.

— Ну-ну, Вадим, ты же знаешь, о чём я. Теперь уж программу не заморозят! Не возвращать же, на самом деле, ракету.

— Это да, конечно.… Но….

— Давай, поехали уже. Дальше руководить полётом будем из Центра. И, кстати, не забудь, сегодня банкет в главном зале, по случаю удачного запуска. – Пташук двинулся было к чёрному лимузину, но Вадим Миронович возразил:

— Банкет? А не правильнее ли было бы его устроить после возвращения космонавта? Тогда было бы к месту – успешное возвращение, завершение «Чёрной Луны»?

— Вади-и-им! – Пташук развёл длинные руки в стороны. – Во-первых, с возвращением космонавта программа отнюдь не завершится. Появится много новых данных, так что работы хватит ещё, на долгие-долгие годы. Ну и, разумеется, финансирования. Ну а во-вторых – кто сказал, что после возвращения космонавта банкета не будет?

Вадим Миронович развёл свои короткие неуклюжие руки и, понурив голову, побрёл за Пташуком к лимузину. Долговязая фигура Пташука в длинном чёрном пальто бодро вышагивала по бетону космодрома, довольно размахивая длинными руками. Надо же, как весело шагает, подумал Вадим Миронович. Последние месяцы он помнил Пташука совсем другим – мрачным, напряжённым, иногда даже подавленным.

Чёрный лимузин быстро удалялся от места старта, разбрызгивая по сторонам почти превратившийся в воду снег, за ним вереницей потянулись машины поскромнее. А над ними раскинулось огромное весеннее небо, с белёсыми редкими облаками и резвыми стайками странных птиц.

В нескольких десятках километров от космодрома огромные параболические антенны на поле обсерватория уже устремили свои взгляды вверх, готовые к приёму таинственных сигналов, усиленных аппаратурой космического корабля – «Чёрная Луна»

А смертоносный импульс уже находился всего в нескольких световых годах от Земли и несущегося к Луне космический корабля.

Времени Михаил не ощущал – его просто не было. Не было ничего, кроме кабины корабля, самого Михаила и абсолютной, небывалой в материальном мире тишины. Но Михаил ошибался, считая себя единственной существующей точкой безвременья. Была ещё и Луна. Край её пепельно-жёлтого диска неожиданно показался в боковом иллюминаторе. Цель была близка.

Механические потусторонние голоса из шипящего динамика спрашивали о самочувствии, давали команды запустить аппаратуру и приготовиться к сеансу беспрерывной связи по спец каналу. Михаил сам, как робот, автоматически всё выполнял, не спуская глаз с лунных кратеров, светлых пятен морей и странных ярких кругов с разбегающимися от них в разные стороны лучами.

Но вскоре корабль развернулся, и лунный диск исчез, уступая место всё той же чёрной бездне. Луна ещё несколько раз появлялась в иллюминаторе, становясь с каждым разом всё ближе и ближе, — казалось, что теперь, если высунуть руку наружу, можно потрогать её поверхность.

Корабль стабилизировал орбиту и начал осторожное движение к цели – источнику таинственных сигналов. К Михаилу вдруг вернулось, казалось бы, навсегда исчезнувшее волнение. Он во все глаза смотрел в лобовые стёкла, пытаясь разглядеть таинственный объект. Аппаратура интенсивно работала, из динамика поступали указания, сообщали, что сигнал фиксируется хорошо, и предлагали «так держать». Михаил только согласно кивал головой и держал рычаги ручного управления, готовый в любой момент выполнить корректировку траектории корабля, если вдруг автоматика откажет.

За стёклами была чернота: ни точки, ни пятнышка, хотя аппаратура показывала, что цель была прямо по курсу, близко. И в этот момент время вдруг снова остановилось, вернее, стало растягиваться как резиновое. Корабль приближался к цели с большой скоростью, но секунды для Михаила тянулись как часы. Объект всё не показывался. От мысли, что когда корабль дойдёт до нужной точки и перейдёт на круговое движение, и объект пропадёт из поля зрения лобовых стекол, в животе похолодело. Пройти не мыслимый путь и так и не увидеть своими глазами инопланетного корабля! Михаила охватило отчаяние. Он уже твёрдо знал, что если так произойдёт, то он переведёт корабль на ручное управление и направиться к инопланетному кораблю, а там будь что будет, плевать. Он просто не знал, что с недавнего момента такой возможности у него уже нет – автоматика заблокировала ручное управление.

Точка разворота приближалась, а в иллюминаторах по прежнему ничего не было, кроме черноты. Михаил уже знал, что будет делать. Ледяной холод в животе исчез, он уверенно положил руки на рычаги. В динамике задребезжал голос, но Михаил не обратил на него внимания. Голос был настойчив, Михаил различал отдельные слова: Луна, на связь… по плану… держать… на связь….

Он собрался было сосредоточиться и ответить, но в этот момент в бархатной черноте блеснул янтарным светом слабый огонёк. Блеснул, погас, и вдруг появилось еле различимое светящееся облачко. Михаил забыл обо всём, для него больше не существовало ни голоса из динамика, ни программы, ни даже самого космоса – было только это призрачное светящееся пятно. Он знал, что это она, цель, что это и есть инопланетный корабль.

Облачко медленно разрасталось, превращаясь уже во вполне различимый объект. Михаил видел неправильной формы, похожее на драгоценный камень, слабо светящееся голубым светом тело, в центре которого мерцал янтарным сиянием круг, похожий на зрачок. Янтарный глаз смотрел на него приветливо, как на старого знакомого, и Михаилу стало спокойно. Волноваться не о чем. Ничто никуда не исчезает. Есть только трансформация, неизбежная и вечная.

Настал момент, когда объект исчез из поля зрения, корабль перешёл на круговую орбиту, и снова воцарилась чернота. Но Михаил уже не волновался. Теперь уже было просто не о чем. На мгновение Михаил представил себе, как вернётся на землю, как Борька встретит его, радостно обнимет, и как он пригласит Борьку в гости, и поведёт гулять в парк, и покажет ему место на высоком берегу реки, откуда по осени открывается потрясающий вид.

Он не заметил, как постепенно гасли индикаторы, как в кабину начал проникать космический холод, как шумы и потрескивания в динамике исчезли. Не заметил, как корабль, исчерпавший энергетические ресурсы и больше не управляемый, уносился в космическую бездну, навстречу смертоносному импульсу.

 

6

Просыпался Михаил тяжело. Но это сильно его не беспокоило, – так было уже много лет, было не зависимо от того, рано он лёг, или поздно, хорошо спал, или просыпался среди ночи, долго ворочаясь, сминая простынь и мучая в хлам подушку. Он привык.

Первые звуки просыпающегося города, робко проникающие в открытую круглый год форточку, будили его раньше будильника.

Не до конца проснувшийся, он вышел из подъезда. Над соседним домом висел огромный лунный диск, холодный и яркий. И странное дело – он совсем не освещал двор. Царил мрак. Лишь в свете немногочисленных окон мерцали жёлтые пятна листьев густого кустарника у дома напротив.

Холодный осенний воздух привёл Михаила в чувство. Он окончательно проснулся. Странная какая-то луна, подумал он, глядя на большой диск, необычная. У него было ощущение, что где-то он её такой уже видел. Чёткие контуры тёмных, разного размера и форм областей, светлые круги с лучами, расходящимися во все стороны, рассыпанные местами яркие точки: да, где-то он видел это, — абсолютно точно.

На несколько секунд он забыл обо всём, заворожённый огромным диском. Хлопок подъездной двери вернул его к реальности. Время шло быстро, пора было ехать на работу. Михаил покачал головой: скорее всего, он видел эти лунные пейзажи в научно-популярных журналах, которые он иногда любил полистать, или по телевизору, в передачах про космос. Конечно, именно так и было. Но, всё-таки, сегодня луна очень необычная!

Ещё раз его охватило оцепенение, когда он подходил к офисному зданию. Уже рассвело, и лунный диск, висевший прямо над крышей, был белым. Цоканье Алининых каблучков вернуло его к реальности. Алина быстро приближалась, сверкая длинными, ослепительно белыми волосами, как будто соперничая с лунным диском. И она победила: Михаил смотрел на неё вожделенным взглядом.

— Миш, чего рот разинул, давай уже, пошли, а то на работу опоздаем. – Сказала Алина, улыбаясь во всё свое широкое смазливое личико.

— Идём-идём, конечно. Алин, не замечаешь, что луна сегодня какая-то странная?

— Миш, ну ты чего? Какая луна? Перебрал что ли вчера? Пошли уже!

— Ну пошли-пошли. – И он пошёл, как всегда, за её белыми колышущимися локонами, иногда опуская взгляд на перекатывающиеся пот тугими чёрными брюками ягодицы. Всё как обычно. Как и много-много дней до того; дней, месяцев, лет. Но присутствовало слабое, едва различимое ощущение, что что-то было не так.

Михаил остановился перед дверью в отдел. Дверь как дверь, сколько раз он открывал её за потёртую ручку, но, всё же это была не та дверь. Михаил почесал затылок, вспомнил утро, когда он вышел из подъезда. Ему сразу показалось, что двор не совсем такой, как обычно, но тогда он не обратил на это внимания. Теперь он вспомнил, что и Алина вроде не Алина, — странно.

Михаил решительно толкнул дверь.

Как всегда, Костик сидел за своим столом, занятый тарелкой с кашей.

— Приятного аппетита Костенька! «С добрым утром!» —нарочито вежливо произнёс Михаил. Костик только помахал рукой, не в силах ответить набитым ртом. Михаил пристально посмотрел на Костика.

— Слушай, Костенька, а напомни мне, каково значение ускорения свободного падения? Костик от удивления раскрыл набитый кашей рот. За тем быстро сглотнул и сказал:

— Миш, ты чего? Что за вопрос?

— Ну, скажи, скажи.… Считай, проверяю тебя. — Костик отодвинул тарелку в сторону, сморщил брови и растерянно произнёс:

— Ну, девять и семьдесят восемь сотых метра на секунду в квадрате….

У Михаила похолодело в животе. Что за чушь несёт Костик? Значение ускорения девять и восемь! Это же школьный курс!

— Ладно, Костенька, сейчас не до шуток. Ты, вроде, в школе хорошо учился….

— Миш, ты чего? — Костик растерянно хлопал глазами, — какие шутки?

— Ускорение же девять и восемь, это же школьный курс физики… — тихо произнёс Михаил, напряжённо глядя на Костика.

— Ну да, школьный, я знаю. Миш, не пугай меня, или ты сам шутишь?

Михаил закрыл глаза. Похоже, Костик не шутил.

— Кость, а есть у тебя учебник по физике?

— Есть, но дома. Хочешь, завтра принесу.

— Ладно, ладно, ну пошутил я. Ничего приносить не надо, —  упавшим голосом сказал Михаил. На одеревеневших ногах он вышел из отдела и заковылял к секретарской стойке.

Алина сосредоточенно красила вытянутые трубочкой губы, и только краем глаза посмотрела на подошедшего Михаила.

— Алин, скажи, пожалуйста, каково ускорение свободного падения? Алина не сразу поняла вопрос и продолжала красить губы. Но вскоре смысл вопроса до неё дошёл, она положила помаду на стол и подняла на Михаила удивлённые глаза:

— Миш, ты заболел? Или перепил вчера?

— Алин, ну просто интересно, помнишь ты или нет? — Михаил попробовал улыбнуться.

— Ну, девять и семьдесят восемь…. Да помню, конечно! Миш, ну ты совсем, что ли меня за дурочку держишь? — Алина обиженно надула недокрашенные губы.

— Да ладно тебе, не дуйся. Я и Костика спрашивал. Он тоже помнит. А кстати, сегодня вроде новый сотрудник у нас? Ну, молоденький паренёк, черноволосый такой?

— Миш, ты точно не в себе, — Алина снова улыбалась. — Какой сотрудник то? С чего ты взял?

— Ну, директор же должен его нам представить. Вроде Борисом зовут, разве нет? — промямлил Михаил.

— Миш, это уже не смешно, честное слово. И вообще, мне работать надо, а ты отвлекаешь. — деловито сказала Алина и вновь взялась за помаду.

Эх, работница, усмехнулся Михаил. Но шутки шутками, а недоразумение с его памятью надо разрешить. Он чётко помнил, со школы, что ускорение — девять и восемь! Что тут сомневаться то, что за бред сегодня происходит на фирме? Сразу оба, — и Костик, и Алина сошли с ума?

После работы Михаил направился в книжный магазин, в отдел школьных учебников. Взяв со стеллажа учебник по физике, он хотел его тут же раскрыть, но тут в груди холодом разлился страх, руки задрожали, а сердце гулко застучало. Он медленно добрёл до скамейки у противоположной стены зала, стоявшей рядом с разлапистой, в большом горшке, мохнатой пальмой, осторожно сел и положил учебник на колени.

Был вечер, за большими окнами магазина уже стемнело, зал постепенно наполнялся покупателями, но Михаил никого не видел и не слышал: он неотрывно смотрел на  школьный учебник.

Наконец он решился: несколько раз глубоко вздохнул, судорожно пролистал несколько страниц и нашёл нужный раздел. В соответствующей  таблице красовалась цифра: девять и семьдесят восемь сотых. Несколько раз он закрывал и открывал учебник, но цифра оставалась неизменной. Вопреки ожиданию этот факт не особенно его расстроил: ничего другого он и не ожидал, проблемы с памятью подтвердились, только и всего. А с ними Михаил давно уже смирился.

Он неторопливо встал со скамейки, положил учебник на место и вышел на улицу. Было уже темно; городок сиял своими огнями, воздух наполнился вечерней прохладой, а над соседним домом повис огромный лунный диск.

— Луна сегодня красивая! — услышал Михаил тихий, с лёгким акцентом, голос. За его спиной стоял, подняв черноволосую кудрявую голову к небу, худощавый парень. Глаза его светились едва различимым янтарным светом.

— Да-да, необычная сегодня луна…. — Растерянно пробормотал Михаил, широко раскрытыми глазами уставившись на парня.

— Очень необычная! — Согласился парень,  и пошёл своей дорогой. Михаил только услышал несколько слов, которые тот видимо, сказал сам себе: «вообще интересный объект, эта луна,… а ускорение свободного падения там почти в шесть раз меньше земного,… на земле то девять и восемь….»

Михаил смотрел вслед освещённой луной худощавой фигуре и шептал: «спасибо тебе Борька, спасибо,… но мог бы разбудить и пораньше….»

 

— 1

Смертоносный импульс прошёл сквозь солнечную систему за столь короткий миг, что человек на земле не успел и моргнуть; и никто из пяти миллиардов жителей планеты не заметил, как существующий мир исчез, тут же уступив место новому. А импульс продолжил свой путь в бесконечность, не прекращая ни на мгновение свою великую работу трансформации. Но к земле приближались со всех сторон новые импульсы, всё меняя и перекраивая на своём пути.  Бесконечный круговорот, который люди интуитивно назвали жизнью.

 

________________________________________________________________________________

каждое произведение после оценки
редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго 
выложено в блок в отдел фантастики АЭЛИТА с рецензией.

По заявке автора текст произведения будет удален, но останется название, имя автора и рецензия.
Текст также удаляется после публикации со ссылкой на произведение в журнале