Алаев А . -Миграция — 56

Произведение поступило в редакцию журнала «Уральский следопыт» .   Работа получила предварительную оценку редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго  и выложена в блок «в отдел фантастики АЭЛИТА» с рецензией.  По заявке автора текст произведения будет удален, но останется название, имя автора и рецензия

——————————————————————————————

Бабура помнят ввиду трёх причин:
истории его смерти,
споров из-за его мечети
и уникальной репутации ‘Бабур-намы’ 

Салман Рушди

 

— Сделай серьёзное лицо и молчи в тряпочку. Говорить буду я.

Кен приложил указательный палец к губам, давая понять Рокко, чтобы тот не вздумал открывать рот. Его телефон издал булькающий звук — Дженни прислала ещё одно текстовое сообщение.

— Идём!

Они вышли из машины и направились к дверям этого небольшого ресторанчика на севере Лас Вегаса.  Сто ярдов ходьбы по парковке казались сауной, включённой на полную мощь, но войдя внутрь заведения, они вновь погрузились в кондиционерную прохладу. Полумрак помещения не скрывал того, что посетителей было немного. Огромный телевизор у барной стойки показывал бейсбольный матч. «Слишком рано для Вегаса», подумал Кен, окинув взглядом полупустое пространство ресторана. Время было выбрано правильно. Чем меньше свидетелей, тем лучше.

Дженни помахала им рукой; она и этот тип из Сан Антонио сидели за столиком у окна. Парню было лет тридцать пять или около того. Таттуаж на правой части шеи выглядел немного угрожающе и вместе с аккуратно подстриженными усами и бородкой просто кричал, что без крайней необходимости с её владельцем в диалоги лучше не вступать. Отлично сшитый костюм. «Скорее всего из Moores[1]», подумал Кен, оценивающе окинув его взглядом.

Они быстро приблизились и бесцеремонно уселись рядом с ними. Тип тихо выругался. Дженни вышла из-за стола и торопливо направилась в сторону туалетов. Кен взял чашку с кофе, стоящую перед парнем, и сделал несколько глотков, не сводя с него глаз. Рокко отодвинулся на стуле чуть дальше, к проходу, как бы давая понять, что бегство было бы бессмысленным в данной ситуации. Кен отхлебнул ещё и спросил:

— Ты знаешь кто я?

Он почесал свою бородку и ответил:

— Догадываюсь.

— Отлично. Тебе сегодня крупно повезло. Могли бы прислать кого-нибудь другого, кто бы сломал тебе челюсть перед тем, как представиться. Но сегодня у тебя я.

Парень огляделся как будто бы надеясь на подмогу. Но никого, кроме Рокко, рядом не было, а тот смотрел на него так, будто бы хотел убить взглядом. Он вновь почесал бородку. Кен продолжил.

— Можешь ничего не говорить, слушай. Мне кажется, мы начинаем понимать друг друга. Значит так – всю сумму нужно вернуть сегодня. Не завтра, не на следующей неделе. Сегодня. Все девятнадцать тысяч. Иначе мой босс расстроится. И поверь мне – это не в твоих интересах, расстраивать моего босса.

— У меня с собой нет таких денег, — тихо ответил он.

— Это хорошо, — сказал Кен и закурил, щёлкнув потасканным «Зиппо» — таскать с собой такую сумму наличкой не очень мудро. Сколько у тебя на счету?

— Около шестнадцати.

— Это неплохое начало, — голос Кена стал чуть менее жёстким, — выписывай чек. Оставь графу «Кому» пустой.

Парень вытащил чековую книжку и стал шариться по карманам. Кен извлёк ручку с логотипом «Кливленд Браунс»[2] и придвинул её к нему. Он стал нервно выписывать чек. Потом выдрал его из книжки и протянул Кену. На чеке было изображение белоголового орла на фоне американского флага. «Патриот», мелькнуло в голове у Кена. Он сложил чек вдвое и сунул его в нагрудный карман.

— Что у тебя ещё есть?

— Долларов двести в бумажнике.

— Давай.

Он вытащил бумажник и вывалил деньги на стол. Кен быстро пересчитал их – двести двадцать девять долларов.

— Ключи от машины, — сказал Кен.

Парень нехотя выложил ключи на стол.

— Позвони Дженни когда найдёшь остаток. Она скажет, где будет машина и передаст тебе ключи. Сделай это сегодня. – Кен красноречиво помахал перед его носом указательным пальцем.

Он встал и жестом показал Рокко, что они закончили, и утопил окурок в почти допитой чашке. Придвинув стул обратно к столику, он бросил на скатерть скомканную двадцатку.

— Это за кофе.

Они неспеша направились к выходу.

— Поосторожней с машиной пожалуйста, — немного жалостливо парень бросил им вослед, — я тоже болельщик «Кливленд Браунс».

Кен обернулся.

— Сделай всё как следует и позвони Дженни. Платить по счетам это патриотично, — ответил он ему, вспомнив изображения на чеке.

Они вышли из ресторана и вновь погрузились в испепеляющее марево невадского лета.

II

Кен посмотрел на себя в зеркало и ещё раз поправил галстук.

Сегодня галстук был ему без надобности. В эту субботу он не собирался работать ни в офисе, ни где-нибудь ещё. Он просто привык одеваться так, будто бы каждый день у него была встреча с губернатором штата, не менее того. Привычка безупречно одеваться осталась у него ещё со времён службы в Афганистане в составе подразделения морской пехоты. Там это было важно. Сейчас же Кен формально числился клерком в средней руки страховой компании в Кливленде и мог бы запросто ходить на работу в джинсах и футболке. По долгу службы он должен был весь день проводить за компьютером, анализируя финансовые тренды, без какого-либо общения с клиентами (телефонные разговоры были не в счёт). Но у владельца фирмы Фрэнка Скарпелли часто находились и другие задания для Кена Спринга, человека с военным прошлым и стальными нервами. Мало кто знал, что мистер Скарпелли был племянником дона Дино, отбывающего длительный срок по целому букету статей, и что эта страховая компания контролировалась мафией.

Фрэнк Скарпелли был в первую очередь бизнесменом и искренне не любил какого-либо насилия. Именно поэтому ему нравилось, как работал Кен – грамотно проведённый диалог с задолжавшим бедолагой почти всегда был результативен без того, чтобы Рокко, ещё один родственник дона Дино, пускал в ход свои боксёрские ручищи или, того хуже, «Глок» калибра в девять миллиметров. При этом Кен выглядел совершенно не угрожающе и, можно было даже сказать, заурядно, что тоже было к месту. Именно поэтому Кен и Рокко никогда не путешествовали вместе – Рокко, с его кричащей внешностью гангстера, часто привлекал ненужное внимание разного рода силовых структур, от пограничников до полиции.

Бизнес, не имевший отношения к страховкам, но занимавший большую часть времени мистера Скарпелли не был легальным. Не был он и особенно замысловатым. Его агенты, колесившие по всей Америке, искали граждан со слабостью к азартным играм и втирались к ним в доверие. Часто бывало это в злачных местах типа Лас Вегаса или Атлантик Сити. Или в многочисленных казино на индейских резервациях, раскиданных по всей стране. После того, как контакт был установлен, и жертва начинала доверять, агент предлагал играть по-крупному и гарантировал кредит в случае необходимости. Нередко неосмотрительные решения принимались жертвой в пьяном угаре; алкоголь во время такого рода контактов, как правило, лился рекой. Частенько играл и другой фактор, когда агент был молодой женщиной с модельной внешностью, как у Дженни – в этом случае, намёки на близость, подкреплённые парой страстных поцелуев и, опять же, алкоголем, делали своё дело, толкая на кривую дорожку озабоченных мужчин, одиноких и не только. Получавший таким образом кредит человек, очень быстро оказывался в силках мафии и когда, приходило время разговора о его выплате, с удивлением пялился на свою подпись в контракте  с шоком узнавая, что процентные ставки по нему были вполне себе драконовскими, и что процент надо было выплачивать до основной суммы. И тогда-то способности Кена к убеждению начинали быть востребованными.

Бизнес мистера Скарпелли, нелегальная его часть, был подвержен сезонным колебаниям. «Флуктуации неизбежны» любил повторять он на деловых собраниях с Кеном, Рокко и ещё дюжиной серьёзных мужчин, многие из которых выглядели так, словно только что вернулись со съёмочной площадки «Крёстного отца» или «Багси»[3]. Фрэнк любил это слово. Кену было всё равно. А вот Рокко похоже не всегда понимал о чём речь, хотя изо всех сил делал вид, что ему всё ясно как день. Флуктуации эти бывали особенно заметными летом, когда граждане с серьёзным пристрастием к азартным играм проводили больше времени вне стен игорных заведений. Кена это устраивало, потому что именно летом его единственная дочь Тамара, или Тамми, как они с женой её называли, играла в соккер в своей лиге едва ли не каждый день и Кен старался не пропустить ни одной игры с её участием. Тамми была многообещающим атлетом в свои четырнадцать лет и её даже приглашали на сборы юниоров MLS[4]. Сегодня была важная игра. Её команда, «Пумы Огайо», встречалась в полуфинале Северо-Восточного дивизиона с «Росомахами Вермонта». Тамми играла центрального защитника, и Кен был рад, что весь сегодняшний день он сможет посвятить дочери и соккеру.

Он ещё раз поправил галстук и застегнул пиджак.

III

Народу было больше обычного, и он не сразу смог найти парковочное место. Его жена, Карла, приехала раньше, чтобы помочь с организацией разминки у девчонок. Карла прекрасно вписывалась в расхожую характеристику soccer mom – она не работала и полностью посвящала время дочери, её школе (была зампредседателя родительского комитета) и спортивной секции Тамми, помогая возить спортивный инвентарь для тренировок и доставляя игроков к месту матчей в своем вместительном вэне.

— Я тут!

Она помахала ему с трибуны этого стадиона, где почти не оставалось свободных мест. Кен быстро добрался до неё, прыгая по ступеням словно на армейской тренировке. В этой секции были сконцентрированы родители и болельщики «Пум», о чём красноречиво свидетельствовал развёрнутый постер с изображением оскала этого крупного хищника. Он поприветствовал шапочно знакомых ему родителей девочек, игравших с Тамми в одной команде, и уселся рядом с женой на жёсткую металлическую скамью.

Прозвучал свисток арбитра и матч начался.

Игра была довольно ровной первые двадцать минут, но потом тренер «Пум» сделал две замены и «Росомахи» стали проседать. За пару минут до перерыва судья назначил угловой удар, который «Пумы» быстро разыграли; мяч отскочил к Тамми и та, мощным ударом с лёту, отправила его в левый от вратаря угол.

— Г-о-о-л!

Голос из динамиков был мощным и зажигательным. Карла задыхалась от радости. Кена переполняла гордость, когда все родители вокруг бросились их поздравлять. Тамми, радостно пробежав по полю с десяток метров, оказалась в объятиях товарищей по команде. На огромном табло сменился счёт и появилась их фамилия. Ради таких моментов он был готов мотаться по континенту с этим туповатым громилой Рокко, вступать в диалоги с кем попало с нелегальными целями, и слушать напыщенные речи Фрэнка Скарпелли, в которых так часто повторялись заумные слова типа «флуктуация». Кен поцеловал жену и жадно отпил из пластиковой бутылки с водой. Жизнь казалась прекрасной.

Вторая половина началась бурно. «Росомахи» пошли отыгрываться и у Тамми было много работы в центре поля. К середине тайма они забили ответный гол. Тренер сделал последнюю замену и «Пумы» вновь стали давить. В одной из атак у ворот «Росомах», кто-то сделал навесную передачу и Тамми, одновременно с двумя игроками команды соперника, выпрыгнула высоко в воздух в надежде достать мяч головой. Столкнувшись в прыжке с рослыми защитниками, она неудачно развернулась, столкнулась со штангой ворот и рухнула на поле. Две другие девочки тоже упали на траву. Прозвучал свисток. Кен и Карла с тревогой встали со своих мест, впившись взглядом в скопление игроков, плотной стеной окруживших троих лежащих.

После замешательства, судья выскочил из-за спин с номерами и стал показывать жестами тренеру на бровке, что нужны носилки. Тревожное молчание окутало трибуны. Девчонки, столкнувшиеся с Тамарой, поднялись и уже сидели на траве, потирая ушибленные места. Двое санитаров с носилками выбежали на поле и помчались в сторону ворот «Росомах». Ещё минута прошла в нервном напряжении. Стало видно, что на носилках была Тамми и что, похоже, она без сознания. Робкий гул пополз по рядам зрителей. Кен и Карла торопливо протиснулись к проходу и направились вниз.

IV

— Да где же он?

Карла с растерянным лицом всматривалась в конец коридора. Её заплаканные глаза с размазанной тушью расплывчато отражались в мутноватой толще стекла, за которым сидела дежурная медсестра и бесстрастно пялилась в монитор. Резкий запах дезинфектантов и латекса висел в воздухе. Кен вздохнул и посмотрел на часы. С момента их прибытия в этот госпиталь пошёл третий час.

Он поглядел на пейзажи в лёгких пастельных тонах, украшавшие нудно-голубые стены и понял, что их не меняли с тех самых пор, когда он сидел в этом же коридоре более четырнадцати лет назад, точно так же вздыхая и смотря на часы. Тогда он ждал появления на свет дочери и ожидание это было для него куда большим стрессом, чем любое время, даже самое трудное, за все три года, проведённые в Афганистане. Даже затяжные бои у Мазари-Шарифа и опасные конвои в Пешавар не казались ему такими же тяжёлыми, как ожидание Карлы и новорождённой Тамми. Тогда, будучи морским пехотинцем, он контролировал происходящее вокруг себя со спокойной уверенностью в собственных силах. Когда Карла рожала, а он сидел в этом коридоре, никакого контроля с его стороны за ситуацией не было и это было первый раз в его жизни, когда Кен Спринг, солдат американской армии, награждённый «Пурпурным Сердцем» за храбрость и получивший ранение в руку при исполнении воинского долга, чувствовал себя абсолютно беспомощным.

Где-то недалеко зазвонил чей-то мобильный телефон. Карла вновь начала всхлипывать. Он вновь почувствовал эту парализующую беспомощность. Опять вздохнув, он в сотый раз посмотрел на часы.

Неожиданно стеклянная дверь в приёмную, где была медсестра, распахнулась и к ним вышел невысокий лысеющий мужчина в белом халате. Он пожал им руки и представился.

— Майкл Кох, заведующий травматологией. Давайте присядем.

Карла начала рыдать. Кен почувствовал, что его ладони покрылись противным холодным потом. Доктор Кох спокойно говорил, стараясь фокусироваться на положительном. Тамми получила травму головы при ударе о металлическую штангу. Столкновение пришлось на неудачный участок черепа, близкий к виску. Сейчас она в коме и непонятно насколько долго это продолжится. Это неважные новости. Хорошие же новости заключаются в том, что все остальные показатели в норме. Он уверил их, что медперсонал госпиталя непрерывно мониторит ситуацию и что как будут новости они узнают их первыми.

Вновь раздался телефонный звонок и, сквозь плач жены и пелену, окутавшую его сознание, Кен не сразу понял, что это был его мобильник.

Звонил босс. Он уже был в курсе произошедшего. Выразив соболезнования, мистер Скарпелли попросил вылететь в Лас Вегас завтра утром первым рейсом. Бизнес шёл своим чередом и не терпел каких-либо отлагательств.

V

Рокко едва незаметным движением руки указал на него. Его голову украшала небольшая чёрная шапочка с белым узором по периметру. Кен видел такие раньше. Их в мирные периоды носили благообразного вида старцы из числа афганских узбеков, с, как правило, белыми бородами. Кен даже вспомнил слово, которым их называли – аксакал. Любой спокойный интервал времени в Афганистане, впрочем, мирным можно было считать лишь условно; как правило, они продолжались не слишком долго. И когда они заканчивались, эти шапочки куда-то исчезали, сменяясь более практичными для боевых действий пуштунскими головными уборами.

Этот пожилой мужчина в шапочке играл в Блэк Джек, не особо экономя на ставках. Рядом с ним был молодой парень, постоянно шепчущий что-то ему на ухо. Кен с Рокко сидели за крайним столиком в баре, неподалёку от этой секции необъятного первого этажа «Мандалэй Бэя», почти полностью отведённого под казино, и наблюдали за ними. Он вновь заказал минералку себе и пиво для Рокко. Ожидание затягивалось.

Дженни появилась неожиданно как для них, так и для играющих. В блестящем платье с глубоким декольте и с ярким макияжем, она радостно обняла аксакала и трепетно поцеловала его в щёку. Они оживлённо обсуждали что-то и Дженни, как бы невзначай, не переставала прижиматься к нему своей полуобнажённой грудью. Судя по всему, аксакалу это нравилось и улыбка, обнажавшая золотой зуб, не сходила с его морщинистого лица. Молодой парень продолжал постоянно что-то говорить ему на ухо, и Кен понял, что он выступает в роли переводчика. Это усложняло дело. Дар убеждения не всегда работал как следует, когда его речь транслировалась на другой язык посторонним лицом.

Вдруг Дженни подала известный только Кену знак и, поцеловав аксакала ещё раз, отправилась в сторону вестибюля гостиницы. Кен выждал пару минут и дал понять Рокко, чтобы тот оставался и продолжал наблюдать, а сам допил минералку и, не торопясь, двинул за ней. Дженни свернула и скрылась за длинной батареей игровых автоматов. Он настиг её у переливисто гудящей и искрящейся машины с изображениями полуголых русалок.

Она закурила и быстро сказала:

— Через полчаса в ресторане «Ремуда».

Кен кивнул и уже было отправился обратно в бар к Рокко, как Дженни добавила:

— Клиент непростой. Знает намного больше, чем можно предположить. И я не понимаю откуда.

Кен внимательно посмотрел на неё. Дженни выглядела куда более озабоченной, чем обычно. Он вновь кивнул и быстро потопал обратно.

Антураж этого ресторана вполне соответствовал своему ковбойскому названию. Стены украшали полотна с изображениями Гранд Каньона, длиннорогих быков с пятнистым окрасом и всадников в широкополых шляпах с мужественными лицами. Над баром возвеличивалась огромная голова бизона. Официантки и бармен были одеты в джинсы и кожаные жилетки с такими же ковбойскими шляпами на головах, что и на картинах. Кен окинул взглядом Рокко в его прикиде я-ля Фрэнк Синатра и понял, что незаметно раствориться среди посетителей и персонала этого заведения вряд ли получится. Тем более, что пространство внутри наполняла музыка, максимально далёкая от вокала Синатры; из колонок рядом с баром неслось слащавое кантри.

Аксакал с переводчиком и Дженни расположились в центре помещения. На столе стояла бутылка водки и графин с апельсиновым соком. Алкогольные пристрастия этого пожилого мужчины резко контрастировали с тем, что можно было обычно увидеть среди пьющей публики в такого рода заведениях. Они с Дженни весело что-то обсуждали, утомляя, вне всякого сомнения, парня-переводчика. Увидев Кена с Рокко, она что-то сказала и, поцеловав аксакала в щёку, встала из-за стола и направилась к выходу.

Они неспеша подошли к столу и бесцеремонно уселись напротив озадаченно глядящих на них аксакала и его молодого переводчика. Сочетание следов губной помады Дженни на морщинистом лице и полное непонимание в глазах что же все-таки происходит, выглядело довольно комично, и Кен не без труда взял себя в руки, чтобы не расхохотаться.  Побуравив их немного взглядом, он пододвинул к себе фужер с соком, стоявший перед парнем, и произнёс выученную во время службы фразу:

— Салам алейкум!

Они продолжали молча смотреть, переводя глаза с него на Рокко и обратно. Рокко же, как обычно, со скрипом сдвинулся на стуле к проходу, исподлобья испепеляя их взглядом. Кен отпил из фужера и, морщась, сказал:

— У тебя тут водки больше, чем сока! Вы что, не мусульмане что ли? Откуда вы вообще?

— Я из Лос Анджелеса… Рахим-аке из Оша, — испуганно ответил парень.

— Где это, Ош?

— В Центральной Азии. Кыргызстан.

Кен мысленно представил карту региона и понял, что это далеко к северу от Мазари-Шарифа и что там он никогда не бывал. Мысль о том, что кто-то из тех, поражённых хронической бедностью, мест может позволить себе играть в Блэк Джек в Вегасе, да ещё и по-крупному, не укладывалась в голове. Может парень врёт? Но, с другой стороны, зачем врать столь экзотически, да и шапочка на голове у аксакала вполне себе тамошняя. Впрочем, Кен знал, что Афганистан и окружавшие его страны всегда полны сюрпризов. В любом случае, это не играло никакой роли в данной ситуации.

— Ты понимаешь по-английски? – спросил он аксакала.

Тот отрицательно покачал головой и что-то сказал переводчику.

— Рахим-аке говорит, что он не знает английского, но он понимает кто вы и что вам нужно.

Кен отодвинул от себя сок с водкой. Во взгляде аксакала пропала озадаченность, сменившись спокойствием, чего нельзя было сказать про этого молодого парня из Лос Анджелеса.

— Как тебя зовут? – спросил он переводчика.

— Шавкат, — по-прежнему робко ответил тот.

— Окей Шавкат, скажи своему боссу, я рад, что ему всё понятно. Скажи, что он очень импозантен в своей шапочке, но это не избавляет его от необходимости платить по счетам. Скажи, что всю сумму нужно вернуть не позднее…

Кен не успел договорить фразу из-за жужжания своего телефона, поставленного на вибрацию. Он быстро взглянул на него – звонила Карла. Как правило в такие моменты, он не брал трубку, предпочитая завершить диалог с клиентом, но сейчас что-то подсказывало ему, что игнорировать этот звонок нельзя. Он жестом показал Шавкату и аксакалу, что ему надо отвлечься, встал из-за стола и отошёл на пяток метров в сторону.

Карла была в истерике. Сквозь бесперебойные всхлипывания, она сказала Кену, что дочь всё ещё в коме и что ночью у ней появились проблемы с дыханием. Что доктор Кох и медсестры теперь вентилируют ей лёгкие с помощью специального аппарата. И что она уже не знает, что делать. Кен, стараясь держать себя в руках, сказал, что перезвонит и положил трубку. «Бедная Тамми!», с болью подумал он и вновь почувствовал парализующий приступ беспомощности, как тогда в госпитале. Сунув телефон в карман, он вернулся к столику.

Аксакал спокойно глядел на него, поглаживая свою белоснежную бороду. Рокко молчал, пуская кольцами сигаретный дым. Шавкат весь сжался и, казалось, уменьшился в размерах от страха.

— Не позднее, чем через три дня, — Кен продолжил там, где остановился, — всю сумму. Пусть подтвердит, что он чётко это понимает.

Кен, смотря на аксакала, указал Шавкату, чтобы тот перевёл.

Рахим-аке выслушал шёпот переводчика и покивал головой. Затем что-то быстро сказал ему и указал на Кена. Шавкат побледнел и стал выглядеть ещё более испуганно. Кен выжидающе смотрел на них.

— Ну что? Всё понятно?

— Рахим-аке хочет сделать вам встречное предложение.

Кен переглянулся с Рокко и едва не рассмеялся. Это было что-то новенькое. Этот мужичок из Средней Азии похоже был сильно оторван от реалий этого континента. В его практике ещё никто не пытался торговаться в присутствии Рокко, чей внешний вид заставлял ходить по струнке даже самых несговорчивых клиентов. Должники либо платили (что было чаще всего), либо, пообещав погасить долг, ложились на дно, навлекая на свою голову куда более серьёзные проблемы, к решению которых Кен уже не имел прямого отношения. Поэтому, делая скидку на то, что аксакал издалека, Кен с ухмылкой бросил:

— Ну что ж, пусть попробует.

Аксакал что-то прошептал переводчику и вновь погладил бороду. Шавкат перевёл:

— Если вы спишете Рахиму-аке этот долг, он расскажет вам, что нужно сделать для спасения вашей дочери.

В воздухе повисла пауза. Казалось, был слышен лёгкий шелест от поглаживания бороды сквозь кантри, несущееся из бара. Рахим-аке вопросительно смотрел на Кена. На свирепом лице Рокко появилась смягчающая печать искреннего удивления. Шавкат втянул голову в плечи и съёжился настолько, что стал похожим на напуганного раскатами грома ребёнка. Где-то далеко, на другом конце ресторана, послышался звон разбитой посуды.

— Дай мне свой телефон, — резко сказал Кен Шавкату и не дожидаясь ответа выдернул его из его рук.

Полистав его и проверив что-то, он швырнул его обратно и также резко сказал:

— Через три дня. Тут же в «Ремуде». В полдень. И пусть твой босс даже не думает о том, что он сможет улизнуть обратно в Ош или куда ещё. Не сможет. Если попробует от него останется только эта красивая шапочка.

Шавкат тихо перевёл. Кен шумно встал из-за стола и дал понять Рокко, что они уходят. Рахим-аке сказал что-то и Шавкат едва слышно промямлил, когда они уже стали удаляться.

— Эта шапочка называется тюбетейка…

Бармен сделал музыку громче и топот их удаляющихся шагов утонул в теноре Гарта Брукса[5].

VI

Он звонил Карле каждые полчаса. Даже она, похоже, стала привыкать к новой реальности и к вечеру истерические рыдания сменились редкими всхлипываниями. Никаких прогнозов по поводу комы и вообще состояния дочери, госпиталь и доктор Кох не давали. Единственное, что повторялось одинаковым рефреном это то, что они делают всё возможное. Кен знал почему они так говорили. Как-то раз, после затяжного боя, он сопровождал группу раненых в полевой госпиталь, и, сквозь миномётную канонаду, говорил по дороге истекающим кровью морским пехотинцам то же самое. Вспоминая себя в такой ситуации, он невесело думал о тех, кто не выжил после госпиталя и гневно скрежетал зубами.

После наступления темноты, он встретился с Дженни, чтобы узнать чуть больше о клиентах. Она почти каждый вечер, вплоть до сегодняшнего дня, проводила время с аксакалом, и даже умудрилась проследить за передвижениями его переводчика. Оказалось, Шавкату не нравились яркие огни и многолюдье Стрипа. Он предпочитал тихое заведение на окраине, «Розу пустыни» — место, где играли спокойный джаз.

Недалеко от этого малозаметного с дороги бара, был небольшой участок между пустующим складом и салоном таттуажа, не попадавший в камеры видеонаблюдения. Тротуар на этой стороне улицы пустовал, хотя напротив были заметны редкие прохожие. В наступивших сумерках вывеска красным “NO TRESSPASSING” над колючей проволокой складского забора зловеще контрастировала с приветливым неоном салона, на котором была изображена улыбающаяся полуголая дама с затейливой татуировкой на обнажённых плечах. Кен стоял в углублении между забором и стеной салона и напряжённо вглядывался в полумрак улицы. Шавкат появился на противоположной стороне улицы, где была необъятная по своим размерам парковка. Он быстро перешёл проезжую часть и свернул в сторону бара. Когда он поравнялся с Кеном, тот схватил его за воротник, втащил в это углубление и схватил за горло. Прижатый к стене, щуплый переводчик захрипел и едва на промочил штаны.

— Откуда твой босс знает, что Дженни родом из Оклахомы? Откуда он знает про мою дочь?

Кен слегка ослабил хватку, чтобы Шавкат смог ответить.

— Я не могу вам этого сказать… Пожалуйста, поймите!..

Кен, держа его одной рукой, быстро извлёк «Глок» из незаметной под пиджаком кобуры на поясе, и прижал холодное металлическое дуло к щеке переводчика.

— У тебя две секунды, чтобы начать говорить, — со стальным спокойствием сказал он.

— Вы мне всё равно не поверите!..

Кен прижал сильнее ствол «Глока» к его зубам не переставая пилить его взглядом.

Неожиданно раздалось телефонное жужжание. Кен, продолжая прижимать оружие к его лицу, вытащил свой айфон другой рукой и быстро взглянул на него. Это опять была Карла. Он ткнул в красный кружок на дисплее и спрятал телефон в карман. Шавкат начал дрожать. Кен молча смотрел ему в глаза, вдавливая щёку металлом ствола сильнее в челюсть. Переводчик закрыл глаза и прошептал:

— Не убивайте меня… Рахим-аке — хызр!

V

Было уже далеко за полночь, но Кен не мог уснуть. Звонки Карлы стали чуть реже; теперь она набирала ему не чаще раза в час. Ничего не менялось. Кен чувствовал, что это может затянуться надолго. Он вспомнил как когда-то давно читал в газетах об аварии где-то в руральном Айдахо, после которой один из пострадавших пробыл в коме более года прежде, чем скончаться. Мысли об этом глодали его, равно как и опустошающее ощущение беспомощности, которое уже стало перманентным. Бутылка «Джека Даниелса», уже наполовину пустая, и канал новостей в телевизоре («Импичмент президента перестал быть миражом!», не уставала повторять ведущая, блондинка с чрезмерным макияжем) не помогали расслабиться.

В перерывах между разговорами с женой, он шерстил интернет. Информации о хызре было на удивление много. За все три года в Афганистане он ни разу не слышал никаких легенд о нём, но, в принципе, это было неудивительно – хызр был крайне загадочной фигурой, и большая часть упоминаний про него приходилась на тюркоязычные регионы, от Средней Азии до Анатолии. Никто не знал его настоящего имени, для всех он был просто «Слугой Господа» и история его, согласно некоторым данным, была довольно необычной. Будучи когда-то простым смертным, он случайно (впрочем, может и совсем не случайно) наткнулся во время своих странствий на некий родник с живой водой и, выпив из него, трансформировался в, собственно, хызра, став бессмертным. С тех самых пор он скитается по миру и помогает людям, попавшим в беду. Его помощь часто заключается не столько в действиях, сколько в полезных советах.

Некоторые истории про хызра были крайне странными и, можно даже сказать, идущими вразрез с его предполагаемой миссией помогать людям в горе. Согласно одной из легенд, хызр собственноручно убил некоего мальчика, повергнув в ужас пророка Мусу[6]. Объясняя свой поступок, он поведал Мусе, что мальчик этот должен был в зрелом возрасте превратиться в жестокого тирана и что он убил его дабы предотвратить куда большее горе. Что касается родителей, то Аллах, объяснил он пророку, подарит им другого сына. Это напомнило Кену одну из серий старого сериала «Секретные материалы», в котором главный герой путешествует в машине времени на несколько десятилетий назад, чтобы не дать одному учёному сделать открытие, которое могло поставить под угрозу существование всей человеческой цивилизации. Очевидно, создатели этого эпизода где-то пересеклись с этой жутковатой историей о хызре и мальчике. В статье, посвящённой хызру в исмаилизме, одной из менее известных ветвей ислама, было сказано, что исмаилиты считают его одним из «вечных имамов», которые, словно путеводные звёзды, помогают людям навигировать в истории в правильном направлении. «Что-то слабо помогают», буркнул себе под нос Кен, дочитав статью, вспоминая о бесконечной войне в Афганистане всех против всех и хаосе с вездесущей нищетой в сопредельных странах.

Следующим линком на поисковой страничке Гугла был на средневековый тюркский эпос «Коркуд-Ата». В одной из глав (главы почему-то назывались дастанами) этого литературного памятника тюрков-огузов было упоминание о хызре. Главный герой повествования, некий молодой джигит по имени Бохач-хан, был поражён стрелой во время охоты и упал на траву с лошади, истекая кровью. Вороны уже начали кружится над ним, но охотничьи собаки отгоняли их от окровавленного тела. Бохач-хан приготовился было уже встретить смерть в то время, как, откуда ни возьмись, хызр на серой лошади появился рядом с ним и, осмотрев рану, сказал, чтобы джигит не боялся, поскольку он не умрёт от этой раны и что «цветы этой горы и молоко твоей матери спасут тебя». Кен почесал голову, не совсем поняв про «молоко матери». «Что-то совсем уж средневековое…», подумал он и продолжил чтение. И действительно – согласно этому дастану, мать нашла его и спасла от смерти.

Чем больше он изучал тему хызра, тем более неясной становилась ситуация с этим пожилым аксакалом из Оша. Во-первых, Кен толком не понимал сколько их вообще должно было быть – один Хызр или много хызров? Во-вторых, во всех источниках хызр, несмотря на свои неожиданные поступки типа убийства мальчика, выглядел как благообразный старец, не предающийся азартным играм, не употребляющий алкоголь или шастающий по девочкам в своём, несмотря на бессмертие, преклонном возрасте. Рахим-аке был полной противоположностью этому каноническому хызру; Кен вспомнил водку с соком и то, как он с улыбкой позволял Дженни обнимать себя, делая при этом крупные ставки за столом игры в Блэк Джек. Азартные игры и потребление алкоголя были едва ли не центральными запретами в исламе, а Кыргызстан и особенно южный город Ош в этой стране, были вполне себе мусульманскими, это он уже уточнил. «Если хызр, то какой-то неортодоксальный…», пробурчал он. Но быть может он был не исламским хызром? Один источник в сети утверждал, что фигура хызра гораздо более древняя, чем Коран, в котором он упоминается, и что в других религиях существует схожий персонаж. Одна из теорий отождествляла исламского хызра со Святым Джорджем в англиканской версии христианства.  Кроме этого, хызр должен быть одет в зелёное, в том время как в одеянии Рахима-аке, все было чёрным или белым, включая его тюбетейку. Но если аксакал был простым смертным, почему он был настолько осведомлённым в нюансах, о которых не подозревал даже сам Фрэнк Скарпелли?

Заурчал телефон. Кен оторвался от монитора и ткнул в зелёный («Как одежда хызра», мелькнуло у него в голове) кружок на айфоне. Вновь звонила Карла. У ней опять была истерика.

— Проблемы с дыханием снова! Доктор Кох прописал что-то внутривенное… Когда ты возвращаешься? Я уже не могу тут одна! Кен, мне кажется, я схожу с ума…

Он как мог старался успокоить жену, но всё было тщетно. Её рыдания в трубку стали бесконтрольными и перешли в один сплошной рёв, и он уже почти перестал различать отдельные слова в этом бессвязном потоке. Похоже, кто-то позвал её; возможно это был доктор Кох. После невнятного бормотания и чей-то спокойной удалённой речи, в которой Кен ничего не разобрал, звонок прервался. Он несколько мгновений смотрел на дисплей айфона с изображением улыбающейся Тамми в спортивной форме под белыми, показывающими время, цифрами. В тот день, когда он сделал эту фотографию, его дочь пригласили на сборы в Нью Йорк по итогам сезона. В тот день Тамара, Карла и он были неимоверно радостны и полны надежд на будущее, и никто из них даже не предполагал, что всё в их маленькой дружной семье может повернуться так круто и настолько трагически.

Он отложил телефон в сторону и плеснул себе ещё темно-коричневого виски из полупустой бутылки. Сделав два обжигающих глотка, он приложил холодный бокал ко лбу и тяжело вздохнул. Потом поставил его рядом с монитором, решительно взял айфон и набрал номер Шавката.

VI

Аксакал был один. Его тюбейтека узнаваемо маячила за толстым стеклом этой кофейни. Кен вошёл внутрь и приблизился к нему. Шавката не было видно. Рахим-аке улыбнулся ему, словно они были старыми добрыми друзьями. Кен мрачно посмотрел на него и произнёс:

— А ты жизнерадостный старик, однако… Что ж, будем ждать переводчика.

— В этом нет необходимости, — неожиданно ответил ему Рахим-аке на чистейшем английском.

Кен едва не отпрыгнул от неожиданности. Аксакал продолжал улыбаться, жестом предлагая ему присесть за рядом с ним.

— Мне нравится, как они тут делают зелёный чай. Почти также хорошо, как в Ферганской долине. Попробуешь?

Кен не пил чай. Будучи американцем, он предпочитал кофе, хотя со времён службы помнил, что в тех краях пили практически только этот напиток. Он отрицательно покачал головой и уселся на стул рядом с аксакалом.

— Не волнуйся по поводу дыхания. Это не главное, что ей сейчас грозит. Как насчёт моего предложения?

Кен сделал паузу. Смотря на него, он пытался увидеть хоть что-то, что могло бы подтвердить необычность этого старика, за исключением его феноменальной осведомлённости. Он не видел ничего, кроме тюбетейки, которая выглядела совершенно ни к месту тут, в Лас Вегасе. Рахим-аке словно прочитал его мысли.

— Ничего зелёного, да? Но зато пью зелёный чай, — сказал он и до неприличия громко и заразительно расхохотался.

Кен невольно улыбнулся. Факт того, что этот старик из далёкой Центральной Азии вдруг заговорил с ним на английском так, словно вырос в Бруклине, уже его почему-то не удивлял.

— Я не совсем понимаю насчёт алкоголя… Если вы действительно … как сказал мне Шавкат, то причём тут водка? Ну и всё остальное…

Аксакал погладил бороду и тепло посмотрел на него.

— Ты ведь парень образованный, слышал, наверное, про Ага-хана[7]? Он, знаешь ли, очень любит вино, и особенно, шампанское. Как-то раз у него спросили, почему это он, имам столь крупной мусульманской общины, открыто пренебрегает харамом на потребление алкоголя. Ответил он довольно необычно. Это, говорит, вы думаете, что я пью вино, а между тем, как только вино это касается моего нёба, оно превращается в воду.

Рахим-аке отпил чая, с удовольствием причмокнул и вновь улыбнулся. Кен выглядел озадаченным; мешки под глазами от недосыпа делали его грустным и совсем не грозным.

— Но, вообще говоря, к тем источникам в которых обо мне пишут, надо относится с долей скепсиса. Как и ко всему в наше непростое время, — продолжил он, — скажем, Пифагор строжайше запрещал употребление бобов всем членам своей секты, но почему? Никто толком не знает. А знаешь почему на самом деле?

— Почему? – изумлённо спросил Кен, понимая, что разговор уходит в русло, которое он не в состоянии контролировать.

— Да потому что у него на них была страшная аллергия! Типа как сейчас у некоторых на арахис, вон, даже во многие школы «Сникерс» не разрешают приносить детям из-за этого. Что касается всего остального, то не надо верить, опять же, всему, что можно найти через Гугл. Помощь людям не исключает некоторых слабостей, знаешь ли. Если даже Ага-хан, прямой потомок пророка Мухаммеда, между прочим, любит шампанское, то чего уж говорить о нас, кто попроще? Так как насчёт моего предложения?

Кен нервно мял скрещённые пальцы под столом. Хызр Рахим-аке был совсем не таким бескорыстным, как могло показаться после чтения разного рода материалов о нём. Впрочем, строго говоря, обратное тоже не утверждалось в однозначной форме. Фрэнк Скарпелли любил повторять высказывание дона Карло Гамбино[8] о том, что настоящий гангстер должен быть одновременно как львом, отпугивающим волков, так и лисой, распознающей капканы. В данный момент, Кен чувствовал себя лисой, не могущей с точностью определить капкан ли это.

— А про убийство мальчика это правда? – спросил он наконец, не в состоянии придумать что-либо иного.

Аксакал изменился в лице и шумно допил остатки чая. Поджатая нижняя губа слегка встопорщила его бороду, придав лицу капризное выражение.

— Мне постоянно задают этот вопрос. Постоянно! Я уже устал от него. Не буду отвечать. Полно историй, когда людей отправляли на тот свет в связи с куда менее драматическими обстоятельствами. Тот же Пифагор утопил Гиппаса, когда последний открыл иррациональность квадратного корня из двух! И что? К Пифагору стали проявлять меньше почтения? Теорему переименовали? Нет! Вычеркнули из курсов философии? Нет! Твой босс и его криминальная организация готовы разделаться с любым, вне зависимости от пола и возраста, из-за денег, ты то это прекрасно понимаешь…

Он погладил бороду, постучал костяшками пальцев по пустой чашке и продолжил:

— Ты, может быть, не имеешь к этому прямого отношения, но как часть его клана, тоже несёшь за это ответственность. Или может быть Кен Спринг настолько наивен, что полагает что наша встреча случайна?

Голос хызра был суров и неприятен. Его глаза при этом сузились и стали злыми. Кен молча слушал. Мысли о том, что справедливость (ему не хотелось называть это правосудием) рано или поздно может его настигнуть, бывали у него и раньше, но он даже в страшном сне не предположил бы, что в такой странной и загадочной форме. Будучи человеком далёким от религии, а уж тем более от всякого рода суеверий, справедливость эта куда чаще отождествлялась у него с уголовным кодексом Огайо и с агентами ФБР (особенно если принять во внимание его частые визиты за пределы штата по указанию мистера Скарпелли), но никак не с пожилым любвеобильным чудаком из Средней Азии, со слабостью к выпивке и азартным играм. Кен задумчиво почесал подбородок, и, стараясь не выглядеть испуганным, тихо сказал:

— Вы хотите сказать, что Тамара получила травму тоже не случайно?

Аксакал погладил бороду и с интересом поглядел на дно чашки.

— Я сейчас пойду, попрошу налить мне ещё чаю. Когда я вернусь, я хочу услышать чёткий ответ на моё предложение. Если его не будет или же он будет отрицательным, я допью чай и позвоню Шавкату. Он привезёт тебе деньги прямо сюда. Всё наличкой, как и любит Фрэнк и его мафиозные приятели. После этого я поеду в аэропорт, чтобы улететь обратно в Кыргызстан. А ты вернёшься в Кливленд. Но я не уверен, что твоё душевное равновесие восстановится по прибытию.

Сказав это, Рахим-аке встал из-за стола и, со старческим кряхтением, направился к прилавку кофейни. Кен, провожая его взглядом, извлёк из кармана жужжащий айфон. Звонила Карла. Он не стал брать трубку. Он знал, что не сможет сказать ей ничего такого, что могло бы хоть немного её успокоить. И сделать тоже ничего не сможет. За исключением, быть может, того, чтобы принять предложение этого загадочного типа в тюбетейке.  Он выключил телефон и стал наблюдать, как аксакал кокетничает с симпатичной веснушчатой девушкой на кассе, покупая чай. Она была чем-то похожа на Тамми – такая же поджарая с темно-русыми волосами, собранные в хвостик на затылке. Сорок три тысячи, то, что Рахим-аке задолжал Фрэнку Скарпелли, были большими деньгами. Кену почти наверняка придётся расстаться со своим спортивным BMW и опустошить заначку на чёрный день. Возможно, Карле надо будет вернуться на работу в магазин обуви, там, где он впервые её встретил много лет назад, ещё до службы в Афганистане. Но всё это было сущим пустяком по сравнению со здоровьем дочери. Он представил как она лежит в пропахшей дезинфектантами палате, бледная, с пластиковыми трубками во рту; как пищит подключённая к ней аппаратура; как его заплаканная жена, всхлипывая, смотрит то на неё, то на монитор с кривой сердцебиения, изо всех сил надеясь на лучшее. Как доктор Кох, сохраняя спокойствие и тщательно подбирая слова, комментирует её состояние, аккуратно избегая прогнозов. Кен встал и направился к прилавку с кассой.

— … Ой, не говорите! Я и сама подумываю о новых серёжках! – весело прощебетала девушка, разговаривая с аксакалом, — С вас четыре пятьдесят.

Кен вытащил пятёрку из бумажника и протянул её кассирше. Рахим-аке повернулся в его сторону и с улыбкой посмотрел на него. Кто-то негромко выругался рядом, слегка расплескав пену восхитительно ароматного капуччино.

— Я согласен, — тихо, словно предавая кого-то, сказал Кен.

— Хорошо, — продолжая улыбаться ответил аксакал и направился обратно к столику у окна, — захвати салфеток с собой.

Он неспеша проковылял обратно, стараясь на разлить чай. Кен взял сахарных пакетиков с салфеток на прилавке и последовал за ним.

Рахим-аке кивнул ему в знак благодарности и высыпал содержимое одного из пакетиков в чашку. Размешав сахар, он с наслаждением отхлебнул его и жестом показал Кену, чтобы тот дал ему ручку, торчащую из нагрудного кармана.

-Пейзаж как в Чуйской долине. Степь с редкими деревьями и горы на горизонте – сказал он, смотря сквозь стекло кофейни на отроги неизвестной Кену сьерры у окраины города, — Что ты знаешь о Хамаюне, сыне Бабура?

Кен ничего не знал не только о Хамаюне, но и о Бабуре и даже о Чуйской долине слышал впервые. Рахим-аке, не дожидаясь ответа, продолжил:

— Как человек, бывавший в Кабуле, ты мог бы и знать о них. Бабур похоронен там. Он был основателем империи Великих Моголов в современных Пакистане и Индии. Вот ведь как всё-таки бывает в жизни – создал новое государство на земле, которую совершенно не любил, всё время с вспоминая с острой ностальгией о Кабуле, Оше и Самарканде. Типа как ты в детстве, когда твоя семья переехала из тёплого и любимого Сакраменто в холодный и чужой Кливленд. Помнишь?

Кен очень хорошо помнил этот переезд. Новый город, новый климат, новая школа – всё было незнакомым, совершенно не таким как в Калифорнии, где он жил до одиннадцати лет. У него заняло больше года, чтобы привыкнуть к сырому прохладному климату и адаптироваться в новой школе. Он едва заметно кивнул. Факт того, что хызр знал про него всё перестал его изумлять.

— Хамаюн был сыном Бабура. Однажды он заболел. Никто не понимал, что это за болезнь. Бабур был в смятении. Придворные посоветовали ему обратиться к одному колдуну, который был проездом в столице. Тот посоветовал ему кое-что, некий древний обряд. Бабур последовал рекомендации, и его сын выздоровел.

Аксакал пригубил чашку и стал что-то писать на бурой салфетке ручкой Кена, продолжая тихо, почти шёпотом, говорить. Кен внимательно слушал. Закончив, он подвинул её к нему и положил рядом его ручку с логотипом «Кливленд Браунс».

Кен внимательно посмотрел на написанное. Какие-то совершенно непонятные слова английскими буквами. Почерк хызра, впрочем, был чётким и разборчивым. Он недоверчиво посмотрел на Рахима-аке и спросил:

— В каком году это было?

— В 1530-м, — ответил тот.

Кен продолжал со скепсисом глядеть на него, иногда посматривая на салфетку. Всё казалось надуманным и ненастоящим. Но при этом он понимал, что имеет дело с далеко не простым любителем Блэк Джека.

— Откуда вам известно, что это сработает? – осторожно спросил он его.

Хызр шумно допил чай и вновь уставился в окно.

— Тем колдуном, что оказался проездом в городе, был я, — ответил он и скрестил перед собой свои морщинистые пальцы с неухоженными ногтями.

VII

— Газет свежих купи, — бросил он вослед уходящему за кофе Рокко.

У мистера Скарпелли слегка шумело в голове от вчерашнего. Похороны — дело серьёзное и выпивать на них приходилось тоже по серьёзному. Дон Дино, после продолжительной болезни, скончался в тюремной больнице на прошлой неделе, поставив племянника и ещё массу людей из его организации, в положении некоторой неопределённости. Оставив этот мир, дон Дино создал вакуум, а вакуум в криминальном мире отдельно взятого города – штука опасная и заполнить его всем понятной легитимностью было делом неотложным. И поэтому, сразу после похорон, Фрэнк бросил на решение этой задачи все свои, слегка ослабленные неизбежными возлияниями, силы. Вопрос об признаваемой всеми игроками иерархии нужно было решить в течении ближайших дней. До того, как начнутся звонки и визиты серьёзных людей с итальянскими фамилиями из Чикаго и Нью Йорка.

Кроме этого Фрэнк Скарпелли не понимал, куда запропастился Кен.

Рокко вернулся через четверть часа с горячим американо и сегодняшним номером «Кливленд Таймс». Оставив кофе и газету на столе устало выглядящего босса, он вышел и закрыл за собой дверь. Фрэнк знал что Рокко будет сейчас делать. Он был абсолютно предсказуем не только в своих суждениях, но и в привычках. Сейчас он пойдёт курить в переулок между офисными зданиями, а потом станет звонить своей любовнице в парикмахерскую на другом конце города, где та работала.  Когда Рокко не был в разъездах, он всегда проводил утро одинаково. Эта предсказуемость и ярко выраженная незамысловатость в суждениях мешала ему сдвинуться с того места в структуре мистера Скарпелли, где он находился уже лет двадцать. Кен был совсем другим. Но Кен был не итальянского происхождения, а это останавливало карьерный рост в организации в принципе. Фрэнку не нравились эти допотопные правила, но даже он не был в состоянии повлиять на традиции вековой давности, практически полностью утратившие свою актуальность в век глобализации и интернета, когда во главе «Дженерал Моторс» была женщина, а президентом Америки мог стать чернокожий.

Но где же, всё-таки, Кен?

Фрэнк шумно отхлебнул кофе и открыл газету. Пролистав её до раздела некрологов, он нашёл секцию о доне Дино. Его, ушедший из этого мира, дядя, приветливо улыбался с фотографии и был совсем не похож на человека, железной рукой державшего под контролем теневую часть экономики Кливленда почти четыре десятилетия и получившего за жёсткость кличку «Барракуда». Довольно пространный для некролога текст предлагал краткую биографию без упоминания мест не столь отдалённых, где дон Дино бывал не раз, и рода деятельности усопшего.

«…родившийся в крошечной калабрийской деревушке, он перебрался в Америку с родителями в раннем детстве… После окончания средней школы, работал на стройках Кливленда и Баффало… Имел утончённое чувство юмора и всегда заботился о родных и близких… Был твёрдым в своих принципах и всегда поддерживал Республиканскую Партию на выборах… Супруга Анна-Мария, пятеро детей и три сестры всегда будут помнить о нём, как о добром и отзывчивом муже, отце и брате…»

Фрэнк усмехнулся, прочитав о чувстве юмора. Оно у него действительно было утончённым. Он вспомнил как однажды, по приказу дона Дино, новенький «Форд Мустанг» одного не особо сговорчивого профсоюзного лидера, Рокко с приятелями поставили колёсами к верху прямо перед полицейским участком. Дочитав некролог до конца, он уже было собирался перевернуть страницу, как его внимание привлекла знакомая фамилия. Приглядевшись, он поперхнулся, покрыв страницу мокрыми разводами и едва не разлил свой американо – сразу после Дино Скарпелли в этом алфавитном списке некрологов шёл не кто иной как Кен Спринг. Но тот ли это Кен?

Фрэнк поставил чашку подальше в центр стола и, взяв газетный разворот обеими ладонями, стал читать эту, едва заметную, секцию о Кене. Ничего особенного. Дата смерти, причина (внезапный инсульт), краткая информация о родных, скупые данные из биографии. Соболезнования из армии. «Точно он», подумал Фрэнк. В самом конце была сноска. Он быстро пробежался глазами вниз по странице и нашёл её. Крошечный текст отсылал к странице двадцать семь в этой же газете, где был раздел городских происшествий и предлагал ознакомиться со статьёй местного журналиста. Фрэнк с шуршанием пролистал листы обратно и отыскал нужное место.

 

«СРЕДНЕВЕКОВОЕ ЖИЗНЕОПИСАНИЕ В РЕАНИМАЦИОННОЙ ПАЛАТЕ

Беатрис МакДональд

Загадочная история произошла на прошлой неделе в Госпитале Святого Павла. Кен Спринг, ветеран войны в Афганистане и специалист в процессинговом центре страховой компании «Кливленд Лайф», появился во вторник утром в реанимационном отделении и попросил пропустить его в палату к дочери. Дочь мистера Спринга, Тамара, пребывала на тот момент в секции для пациентов в коме. Ввиду несчастного случая на игре в соккер она находилась в этом состоянии уже несколько дней и была под постоянным наблюдением медперсонала госпиталя.  Мистер Спринг попросил дежурную в палате, медсестру Алексис Дормант, оставить его наедине с дочерью в чём ему было отказано, что находится в полном соответствии с протоколом (это нам подтвердил лечащий врач Тамары, заведующий травматологией Майкл Кох). Тогда мистер Спринг, игнорируя присутствие медсестры, стал проводить нечто, что, по рассказам напуганной мисс Дормант, выглядело как религиозный ритуал, чем довольно сильно её напугал. «Я каждое воскресенье посещаю католическую церковь Святого Стефана и не пропускаю ни одну из праздничных служб», поведала нам мисс Дормант, «Но то, что я увидела напоминало скорее языческий или оккультный обряд!». Мистер Спринг трижды обошёл кровать, на которой лежала его дочь, зачитывая при этом что-то совершенно непонятное с бурой салфетки, которую он держал в руках. Сразу после этого, он уселся в кресло в углу комнаты, выглядя при этом крайне уставшим. Поразительным образом, по словам мисс Дормант, конец ритуала совпал с началом чуть более учащённого сердцебиения пациента в коме, что показала кардиограмма на мониторе. Сам же Кен Спринг, казалось, уснул. В его руках, кроме бурой салфетки, была книга, название которой запомнилось мисс Дормант – «Бабур-нама». Из книги торчало несколько ярких стикеров POST-IT, которые, по мнению медсестры, могли служить закладками.

Спустя некоторое время, мистер Спринг пришёл в себя и уже собирался было уходить, как вдруг почувствовал себя плохо. Мисс Дормант, усадила его обратно в кресло и обратила внимание, что он сильно побледнел. Медсестра оповестила дежурного доктора Стивена Брайса о происходящем. Спустя несколько минут после прихода доктора Брайса у мистера Спринга случился инсульт и все попытки вернуть его к жизни не увенчались успехом, несмотря на наличие под рукой всех необходимых ресурсов. Кен Спринг скончался в палате, где была его дочь, пребывающая в коме.

Наличие столь необычной книги и ритуала побудили нас обратиться к эксперту. Селим Айдемир, профессор кафедры Средней Азии и Ирана в университете Измира (Турция), на данный момент читающий курс лекций в Университете Огайо, согласился прокомментировать произошедшее и возможную связь событий с упомянутой книгой.

«Бабур-нама» это дневники средневекового тюркского феодала Мухаммада Бабура, создателя Империи Великих Моголов, его жизнеописание. В контексте произошедшего в госпитале, как рассказал нам профессор Айдемир, любопытен эпизод, случившийся с его сыном и династическим наследником Хамаюном. Однажды Хамаюн тяжело заболел. Придворные врачи не могли даже поставить диагноз. Парень был прикован к постели. Бабур был в отчаянии. Ему рекомендовали обратиться к некоему мистику-шаману, который был проездом в столице. Тот посоветовал ему древний ритуал, в результате которого болезнь может мигрировать из тела родственника к тому, кто совершает ритуал;  по сути обряд заключается в том, что проводящий его предлагает себя богу в качестве жертвы вместо больного.  Бабур последовал рекомендации, и его сын выздоровел. Сам же он, спустя некоторое время, сильно занемог и скончался.

В контексте вышеупомянутых событий, мы должны отметить, что комментарий профессора Айдемира невероятным образом нашёл своё отражение в судьбе Тамары Спринг, которая, вопреки всем прогнозам и показателям, вышла из комы на следующий день после скоропостижной смерти отца (на текущий момент она чувствует себя неплохо и идёт на поправку). Доктор Кох отказался давать какие-либо пояснения, сказав лишь то, что произошло это впервые не только в его, более чем двадцатилетней практике, но и в истории госпиталя…»

 

Фрэнк почесал подбородок и ещё раз пробежался глазами по статье. Не понимая, как отнестись к прочитанному, он стал медленно пить уже остывший кофе. Знакомые ему люди ввиду его рода деятельности, бывало, уходили из жизни из-за разных обстоятельств (часто из-за денежных диспутов), но никогда столь загадочно. Забренчал телефон. Фрэнк вздрогнул от неожиданности. Звонил Рокко.

— Информация от Дженни. Есть работа в Атлантик Сити. Ты не поверишь – опять этот тип в странной шапке, кого мы видели в Вегасе. Снова влез в долги на Блэк Джеке. Кен свободен?

Фрэнк выслушал Рокко и ответил.

— Нет. Кен не сможет.

— С кем мне ехать? – спросил Рокко.

— Со мной.

Фрэнк Скарпелли положил трубку и открыл браузер в компьютере. «Бабур-нама» в мягком переплёте стоила двадцать три доллара девяносто девять центов.

 

 

Примечания и Disclaimer:

Бабур – реальный исторический персонаж равно как его сын Хамаюн. История о том, что Бабур после консультаций с мистиком, совершил обряд с целью отвести болезнь от сына и принять её на себя, широко известна. История эта не упоминает хызра, это вымысел автора. Она также не уникальна – по легенде в «Сокровенном сказании» таким же образом на три столетия раньше поступил монгольский хан Тулуй ради спасения брата Угедея.

Город Кливленд расположен в штате Огайо. В Кливленде нет газеты «Кливленд Таймс», это вымысел автора. Полноправными членами североамериканской Коза Ностры могут стать только мужчины итальянского происхождения.

Данная история является чистым вымыслом, любое совпадение имён, фамилий, кличек, прозвищ и названий населённых пунктов – абсолютная случайность.

 

[1] Moores – сеть магазинов дорогой мужской одежды (в Северной Америке).

[2] «Кливленд Браунс» (“Cleveland Browns”) – футбольная команда Кливленда (американский футбол), играющая в Национальной Футбольной Лиге (NFL).

[3] «Багси» (1991) – голливудская сага о легендарных американских гангстерах Багси Зигеле и Мейере Лански.

 

[4] MLS – Major League Soccer, главная национальная лига США и Канады по соккеру (европейскому футболу).

[5] Гарт Брукс (Garth Brooks) – известный американский исполнитель в стиле кантри.

[6] Муса — исламский вариант имени пророка Моисея.

[7] Ага-хан – духовный лидер мусульман-исмаилитов.

[8] Карло Гамбино (1902 – 1976) – глава мафиозного клана Гамбино в Нью Йорке в 1960-70-х; известен перефразированием цитат из трудов Никколо Макиавелли в диалогах с подчинёнными.

________________________________________________________________________________

каждое произведение после оценки
редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго 
выложено в блок в отдел фантастики АЭЛИТА с рецензией.

По заявке автора текст произведения будет удален, но останется название, имя автора и рецензия.
Текст также удаляется после публикации со ссылкой на произведение в журнале