Произведение поступило в редакцию журнала «Уральский следопыт» . Работа получила предварительную оценку редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго и выложена в блок «в отдел фантастики АЭЛИТА» с рецензией. По заявке автора текст произведения будет удален, но останется название, имя автора и рецензия
——————————————————————————————
I
Заря XXII века украсилась небывалыми успехами в создании автоматов, прозванных кинестетиками, приблизившихся вплотную к разумным существам, благодаря внедрению искусственного интеллекта, а также блестящим решением математических принципов сингулярности. После достижения порога возможностей реализации человеческого потенциала в рамках Земли, усилия лучших умов направили не столько на дальнейшее восхождение, сколько на изменение уже существующего порядка вещей. Ради стимулирования развития, которое, хотя и назрело, однако же явно остановилось для человека в тупике рамок планеты, был брошен вызов самой смерти, как библейскому и философскому явлению, и, конечно, привычному исходу. Дальнейшие рубежи освоения мира требовали уже совсем других временных затрат и психологии будущего открывателя, лишённой оглядки на скоротечность существования. Размах химии и физики, робототехники и биомеханики, нейрохирургии позволяли надеяться на успешный результат.
Одновременно были созваны общественные слушания по поводу экономических и политических последствиях появления бессмертных. Впрочем, первые эксперименты заканчивались неудачно, тернистый путь любой науки, в том числе новорождённой Имморталистики, начинался одинаково, — с проб и неудач, постановкой невыполнимых задач, наработкой ценного опыта и скрупулёзного записывания полученных результатов в анналы формирующегося базиса науки, в её предмет и метод.
Эстафету принимали лаборатории по всему миру, оплачивались масштабные исследования попеременно Комитетом Эволюции и Министерствами Колонизаций. Финансирования хватало на многие года экспериментов, гранты выделялись на десятки лет вперёд!
Ни одна исследовательская лаборатория не отказывалась от средств любых из этих ведомств, однако же, предпочтительнее считалось работать на Комитет Эволюции, так как требования к феномену бессмертности ограничивались самим фактом бессмертия у человека. Министерства Колонизаций выставляло дополнительные, помимо главного: отсутствие эмоциональности у кандидата, острый аналитический ум, минимум обслуживания и психологическая устойчивость в рамках межпланетного полёта и колонизации далёких миров, а также требование, чтобы поиском решения задачи занимался человеческий интеллект, а не автоматизированная интерактивная нейросеть.
2119 год. «Испытуемый номер три, вариант первый, мужчина, белый, крепкого телосложения, — в конечном итоге, это не имеет никакого значения, хотя чисто символически не может же начинаться новая раса с тщедушной неженки! – 27 лет, тщеславен и невероятно амбициозен, согласен на все манипуляции, переносит боль, прошёл тест Вингмана с наилучшими показателями. На его глазах смоделировано убийство детей и родственников, он даже не моргнул глазом. Конечно, показатели сканирования синаптических узлов изменились, однако же столь незначительно, что другие кандидаты оставлены далеко позади, жаждет принять участие, бумаги подписаны без ознакомления, честолюбив. Взаимосвязь с нейросетями положительная. Отторжения не вызвано. Пациент Иезекиль Дунно» — доктор Мирно отметила лишь имя пациента на готовом шаблоне досье, написанном, судя по излишним отступлениям, Марком, старшим лаборантом…
— Что со мной? Уже все случилось? – сердитым голосом без капли страха или волнения спросил Иезекиль, осматривая себя, лежащего на белом столе в полусферической зеркальной комнате. – Чувствую себя прекрасно, только в районе позвоночника болит и в боку. А ещё сустав правой кисти ноет…
— Это нормально, прими наиболее расслабляющую позу, происходит процесс рекуперации всех клеток твоего обновляющегося организма, выгоняем абсорбент с одновременным замещением плазмы крови … — произнёс мелодично голос, повествуя будто сказку.
— Кто ты, идентифицируй себя! – сказал повелительно, даже надменно Иезекиль, продолжая осматривать себя, найдя багряный шов на левой щиколотке вшитого портала нейросети. – Ты человек или Арти?
— Арти[1], искусственный интеллект.
— Дай поговорить с моим ведущим специалистом! – потребовал Иезекиль.
— В его участии пока нет нужды, — Арти был вежлив, но непреклонен. – Я расскажу тебе все, что захочешь ради твоего блага. О, вот этого не надо!
Иезекиль попытался войти в нейросеть, но получил отказ доступа. Лёг обратно, вздохнув, почувствовал, как тяжелы стали его лёгкие, через которые дышать было совершенно невозможно, словно он вдыхал расплавленный тягучий пластик. В голову пришло воспоминание, как его дед однажды рассказывал, о том, что тяжело накачивать ртом матрас для плавания, когда резиновая ткань сопротивляется распрямлению. Сейчас этот момент вспомнился, когда лёгкие стали этим самым матрасом. Диафрагма, казалось, не справлялась с задачей. Пустота разлилась по телу, ничего не хотелось, ни есть, ни пить, только все тело будто чесалось, каждая клеточка, каждый нейрон в организме проявлял себя, и саднило в пояснице, подёргивая за канат боли.
— Странно, — меланхолично сказал Иезекиль, зевая, но не чувствуя от этого облегчения как ранее, — я не знаю, чего хочу. Я ничего не хочу. Вообще ничего, как быть? Где та девушка, что была со мной во время операции? Мерцает её туманный образ…
— Нина? Наш Ангел. Старший помощник профессора Мирно, очень талантливая особа. Ты – её дипломная работа, практическая часть. Но не суди столь строго, она тобой реально заинтересована, была с тобой и держала за руку в самые критические моменты, которые ты, к счастью, выдержал терпеливее, чем даже того требовало дело.
В изолированной смотровой несколько людей слушали каждое слово, впивались ушами и глазами в малейшую искру в глазах подопытного, в каждый его жест. Тут, за зеркальным стеклом проходила презентация первого успешного эксперимента. Научные сотрудники лаборатории, профессора Мирно и Кларк, старшие лаборанты Марк и Мишель, сотрудники охраны и научный персонал, следивший за стабильностью показателей прототипа. Проект как раз представлялся суду заказчика, высокому грузному человеку, генералу Моргану Хильдебрандту из Министерства Колонизации, которое выделило астрономическую сумму на проект.
— … сейчас проходит глубокое изменение организма, пациент, по сути, уже бессмертен, только сам ещё этого не осознает, хотя, впрочем, рано, только вторые сутки с момента биологического катарсиса, — профессор Кларк, как всякий человек почтённого возраста имел плешь и стеснялся её, пытаясь отвлечь собеседников сложным разговором. Держа консоль, готов был сорваться в дебри психонейрофизиологии. — И, заметьте, генерал, ни одного кинестетика! Ни одного, — тут он подошёл вплотную к генералу и полушёпотом проговорил доверительно, — если честно, я их недолюбливаю. Лучше уж свои, sui generis, так сказать, чем эти, non natus est. Посудите сами, — почти шептал Кларк, зная, что его слышит Арти, — говорят, Бог создал человека и сплоховал, по факту, сделал нас наполовину божественными, процентов эдак на пятьдесят, с изъяном. Мы своими немощными пятьюдесятью процентами создали интеллект, посильно, получив на выходе ещё более редуцированную систему, процентов в двадцать пять от начального Совершенства. Затем, эта уже дважды декрементированная система, созданная созданным, порождает… Так что, лучше живые руки и пальцы, живой мозг. Кларк покряхтел и оправив голос, добавил громко:- Арти, только без обид, хорошо?- Конечно, доктор Кларк, — раздался нежный голос Арти, — я и сам иногда испытываю фантомную боль от несовершенства моих «рук» и «ног». Хотелось бы иметь ловкие пальцы доктора Кларка и нежные руки доктора Мирно…- Ай, льстец!Арти и Кларк рассмеялись, но быстро умолкли, глядя на серьёзную мину Хильдебрандта.
— Как вы знаете, что он бессмертен? – резонно спросил генерал, перебив учёного, скривив саркастически грубые, пухлые губы. Переведя взгляд с пациента на доктора. – Вы его что, уже убивали и воскресили? Иначе, как узнали об успехе? В прошлый раз вы также рапортовали об удаче.
— Генерал, мы учимся, и быстрее, чем хотелось бы нашим врагам и конкурентам. В прошлый раз были ранние стадии, ныне пройден процесс замещения и восстановительного объединения, перед вами на девяносто процентов готовый экземпляр. Живой мёртвый! – воодушевлённо вспорхнула с места Мирно.
— Живой мёртвый… хм, интересно, в прошлый раз вы лишь частично приоткрыли мне завесу тайны, я мало что понял, можно повторить вкратце, чтобы для отчёта руководству.
— Одну секунду, я передам данные из моего банка данных вам. У вас ведь есть модуль доступа? — спросил Кларк и получив одобрительный кивок от военного, взялся за висок машинальным жестом, прикрыв глаза. – Готово, я отправил вам все необходимые данные, которые можете предоставить без оговорок своему руководству. Что касается этого экземпляра, есть некоторые изменения…
— Какие? Кроме того, что это мужчина, а не женщина. Как в прошлый раз. Испохабили красивую девчонку… этого хотя бы не жалко
— По большому счёту, это неважно, как и все остальное. Не только пол, но и возраст, состояние здоровья учитывается лишь при начале эксперимента, ведь мгновенно умерщвляющий, или как мы говорим, дивергентный, разделяющий удар электромагнитным полем в момент максимального жизнеобеспечения, очень сильно меняет психофизиологию индивида, отбирая у него всё запрограммированное на временное и старящее, нечто, что томится в темнице смертного тела и не может выйти иначе, как через смерть, высвобождая дорогу новой жизни. Мы даём этой сущности то, чего она хочет – свободу через смерть, оставляя нам возможность заниматься телом. И далее пути расходятся, оно уходит, тело без проблем и припадков совести или же отвлекающих эмоций, остаётся. Бессмертное сильное тело, которое не сжечь и не растворить в кислоте, которое не погибнет если ударить ножом, если выпустить в открытый космос, так как внутреннее тургорное напряжение заместителя крови компенсирует адаптивно вакуум. Новое тело, не боящееся ионизирующего излучения и не разрушающееся даже под воздействием гамма полей в десятки Рентген! – от возбуждения профессор Кларк привстал, сняв старинные очки. Ему нравился сам процесс надевания и снимания очков именно как аксессуара. Сейчас он на мгновение умолк, заметив кислое лицо генерала. – Что, что вам не нравится? Спрашивайте! В чем сомнение?
— Вы что, отрезали ему душу? – спросил, подумав генерал Хильдебрандт.
— Формально, да, — вступился Марк. – Но, с позволения сказать, что есть душа? Вы знаете? Я – нет. Думаю, вы также затруднитесь ответить. Наша задача…
— Наша задача, — подхватил доктор Кларк, осадив младшего коллегу, водружая очки на указательный палец местом, предназначенным для переносицы, — была, есть и будет: устранить буквально всё то, что мешает долголетию, заложенному в потенциал нашего тела. Мы не «мстили» душе или что-либо в таком роде. Работаем по принципу дополнения недостающего и устранения сопутствующих преград. Негативизм ради позитивизма. Вот взять к примеру, это детище бессонных ночей. В нем больше человеческого, чем в каждом из нас, устранены лишь причины приближающие конец… Вы скажите душа? А что такое душа? Какова её польза, к примеру, в далёком путешествии в космосе? Быть может в ссорах членов экипажа, уставших друг от друга? Или в состоянии апатии, депрессии, тоски и угнетения без родственников, детей, любви? Или отказ от полёта в далёкое путешествие лишь потому, что благодаря релятивистскому замедлению скорости пилот переживёт своих детей? Наш Человек лишён этих недостатков. Мы сохранили ему физическую конституцию, старались избегать мутаций и перверзий, даже больше: усовершенствовать фюзис, давно ставший тормозом освоения объективной реальности. Поймите, генерал, человек в нынешнем виде устарел, с этого ключевого пункта надо начинать борьбу за бессмертие. Далее, устранив эти недостатки, добились улучшения внимания и концентрации на двадцать пять процентов, интеллектуальной мотивации на пятьдесят, интеллект повысился значительно, зато исчезли такие паразиты сознания, как пустое эмоциональное эго, полное бахвальства тщеславие, место которого заняло великолепная устремлённость честолюбия, разумный риск и благородный холодный порыв, потрясающая реципрокная рефлексия, занявшая место «бога», анализатор самого себя, вследствие чего асоциальное поведение практически невозможно! Платоновская мечта! Разве не чудо, что пациент не привязан к пищевым точкам, не требует специального ухода, его не преследует, прошу прощения, постоянные позывы к актам дефекации или всё в том же роде, рудименты старого животного происхождения! – вскинул руками Кларк в упоении, сделав картинную паузу. – И все это ради результата… Что же, если результат достигнут, цель намеченная как никогда близка, неужели ради этой мечты не пожертвовать тем, что по сути своей сомнительно и не может быть доказано как явление вообще, не говоря уже про некую пользу?! Марк прав, мы не знаем, что суть душа, игра слов или же величайшая мистификация заинтересованных. Зато знаем всё о химизме и биологии тела. Но как видим тело, — он указал рукой за стекло, где лежал на белом столе пациент, – без души прекрасно. Оно свободно! Заменив кровь на транспортную жидкость, заполненную урановым соединением благородного аргона, мы лишили тело, без метафоры говоря, сгорания в огне окисления, освободив содержимое клеток от соединений энзимов и затратных реакций их окисления, дав чистую энергию циклических соединений эндотермического типа, далёких от энергетической замкнутости. Мы сделали его прозрачным для болезней: ни одна болезнь в мире не подозревает как его заразить, потому что ей просто не на чем паразитировать! Он не болеет и не умирает… Взгляните, он живее живых!
— Боюсь, как бы он не оказался обыкновенным зомби, — пожал плечами генерал. – Комическая картинка, комикс. Поймите, я обязан прострелить этот вопрос. Нет, не зомби? Хорошо, я удовлетворён этим, ссылка будет дана на ваши слова. Тогда вопрос в лоб: каковы расходы на содержание?
— В эксплуатационном периоде расходы отсутствуют, — продолжил Марк. — Подготовительный лабораторный этап до полугода, когда вводятся новые химические данные в большой метаболический аппарат реципиента, строится функционал новой генерации клеток, и происходит окончательная замена клеточного каркаса и химической формулы организма. Далее, вот это, — Марк достал из кейса пробирку с жёлтой жидкостью, аккуратно держа двумя пальцами, — один раз в тысячу лет. ДНК сыворотка с аутентичным материалом и подпитка активными циклидами, что, накапливаясь в плазме, питают длительное время реципиента.
— Раз в тысячу… Хм, так он все-таки питается. Это недостаток!
— Недостаток! – Мирно от удивления встала с места, пройдясь по смотровой. – Поразительно, как несусветны ваши запросы. Законы физики ещё никто не отменял. Ничто из ничего не может быть, помните?
— Хорошо, хорошо, я перестраховываюсь, у меня начальство судного дня, военное положение и ураган одновременно. Тогда обыграем с другой стороны. Сколько вы лично даёте гарантию? Говорите, как есть, в отчёт мы согласованную цифру вставим для красот. Здесь и сейчас, исключительно для меня. Ну?
— Десять тысяч лет! – восторженно воскрикнул Кларк, сложив пальцы в треугольник, ожидая фурора.
— Все же граничный срок, — протянул задумчиво Хильдебрандт. Мирно всплеснула руками и сделала ещё круг по смотровой:
— Нет, это немыслимо! Десяти тысяч вам мало? Это приблизительная цифра, с учётом атомарного состояния ДНК-репликанта в высокоактивных гамма полях до тысячи рентген, целостности цепей молекул белка, скорости эндотермического метаболизма, запаса сыворотки в плазме обновлённых клеток, без сомнения, экономического и политического, технического состояния цивилизации будущего. И вам все мало… А если бы мы сказали более смело, что сто тысяч реально? Тоже мало!
— Нет, почему же, сто тысяч это уже существенно, — рассмеялся генерал. – Вы очень воинственны, я шутил. Доведите до ума, и будет мега успех! Только пусть заживут все его шрамы, а то никто не захочет, глядя на него переходить столь сильный болевой порог для достижения бессмертия.
II
Белая комната залита светом от точечного всенаправленного источника у потолка, отдающего голубизной и переливами розового. Световой шок. Белые манипуляторы Арти, белые одежды работников лаборатории, любая тень растворяется на белых стенах, ощущения — словно белоснежная ванная накрыла с головой.
— Сколько я уже здесь, Нина? – спрашивает Иезекиль у высокой, худощавой девушки, украдкой смотрящей на него, затем на коллег, на Лорин и Хью, ассистенток и далее продолжая сбор данных, обходя металлическую лапу Арти. Иезекиль упрямо повторяет вопрос. – Нина, почему ты молчишь? Ты единственная кого я мог бы любить, но не люблю… Не знаю, что со мной, я могу всё, и… не могу ничего. Даже ненавидеть Кларка, он мне противен. Как кристально чисто я осознаю, что ненавижу его. Он дьявол. Ещё кристальнее, что мне все равно, сердце не бьётся чаще. Пусть он сегодня бог, завтра дьявол, какое мне дело? Почему же мозг вопит?
— Ты уже полтора месяца здесь, мой дорогой, ещё некоторое время нужно быть, — нежным контральто ответила старшая лаборантка, уводя разговор едва ли не за руку в сторону.
— Почему я не могу бросить планшет в профессора Кларка или Марку в рожу? Я будто хочу этого, но до дела не доходит! Начинаю думать, думать, прихожу к выводу, что это бесполезно и лишено всякого смысла. Что со мной? Я умираю?
— Нет, что ты! Ты живёшь, — погладила волосы Иезекиля Нина, ласково запустив ладонь в густую шевелюру. Лорин нахмурилась и отошла, сжав губы.
— Если я живу, зачем столько операций? Извини, Нина, что я терзаю тебя расспросами. Остальные молчат, в особенности этот проклятый доктор Кларк. Госпожа Мирно ещё тот фрукт, она как ты, только хитрее. Вижу, жалеет меня, вздыхая, но все равно молчит. Было в ней что-то, но умерло, она смогла, то чего ты не можешь… Она не приходится матерью тебе? Эти две девчонки совершенно меня игнорируют, равно как я их. Обоюдоострая тишина…
— И ты решил разговорить меня! – Нина рассмеялась, не отвечая. Приподнялись кончики губ у Иезекиля, лежащего на койке, его ногу перевязывал манипулятор Арти, скрывая под синтетиком синюшный отёк на обширном багровом шве. Помолчали, словно перед важным разговором, стесняясь начать.
— Все как в тумане. Помню волнами тьму и свет, помню тебя. Полосы… Нина, почему у меня чужая нога? А ещё чуть раньше появились шрамы на теле в районе печени? А до этого чужие пальцы…
Нина не ответила сразу, зайдя пациенту в изголовье, чтобы, лёжа на подушке, он не мог её видеть. Улыбнулась, пожелав обмануть:
— Ты изменился, стал другим, добрым…
— Я не добр! – вскрикнул Иезекиль, поднимаясь на локтях, отбросив ногой манипулятор. – Не могу быть добрым, а, значит и злым… Что со мной? Это эксперимент? Да, помню, подписал неразглашение. Но не для себя же самого!
Он вскочил и прошёлся по небольшой комнате, ставшей ему домом в последние дни, которую называл «карцером», хотя остальные называли её «видовой». Два раза прошёл мимо Нины, и вжавшихся в стену ассистенток: они впервые осталась с ним наедине, и только Арти формально присутствовал в стороне.
— Разве я добр! Разве! – закричал, но фальшиво Иезекиль, подойдя и схватив за горло Нину. Затем быстро-быстро зашептал, прикрывая спиной камеру Арти, говоря почти в лицо девушке. – Что происходит, Нина? Для чего я здесь? Зачем все тесты? Почему разрезали накрест и пополам моё тело? Отчего я чурбан??
Девушка заплакала, тихо-тихо, смотря ему в глаза и качая головой. Да, так было нужно. Так нужно. Пациент отпустил её, когда вмешался ласковый голос Арти и появился Марк в дверях.
— Что здесь происходит? – строго спросил он, но без видимого участия, покряхтев для пущей убедительности.
— Ничего, — поспешила Нина. – Иезекиль просто встал проверить стопу, опёрся на меня.
— Допустим, — небрежно бросил Марк, уходя.
Светящаяся точка под потолком казалось раскалилась до тысячи Кальвин. Её нагретые лучи жгли глаза.
— Все действия секретны, да Нина? Меня готовят для заброски в космос? Ведь так? Дальше солнечной системы отправят. Иначе не вижу смысла, смотрю, ищу – и не вижу оправдания подобной горечи существования! Это взрывает мой мозг, должен быть смысл… А эта стопа? Пальцы? Они с живого человека или с биологического рынка? А может взращённые на свинье?
— С живого, — успела, всхлипнув, сказать Нина, как её тут же перебил Арти:
— Позвольте вам, драгоценная наша, напомнить устав старшего лаборанта, раздел о неразглашении известных фактов, — на что девушка кивнула и медленно отошла в сторону, к стене. – Пациент, вернитесь на перевязку
— Незачем, — возразил Иезекиль. – И так зарастает быстрее, чем на собаке
Вошёл Кларк, импозантно осмотрелся на входе, вскинул бровями и прошёл к койке Иезекиля, долго осматривал его, записывая с помощью Арти отчёты и рапорты, провёл несколько тестов, потом ещё моторику и тест на клонусы. После этого только поговорил со своим подопытным.
— Ну что же, вы готовы, дорогой мой! Я даже удивлён, удивлён… Лорин, не стой колонной, сделай что велено. Дорогой наш, в прямом смысле дорогой. Я детям столько внимания не уделяю, как тебе, понимаешь? Нина, вовсе отдалась тебе, Иезекиль
Глядя как Иезекиль враждебно молчит, не вступая в разговор, профессор строго взглянул на помощницу и неспешно покинул видовую. Нина вздохнула, глубоко, как будто все это время пока начальник был рядом, она и не дышала.
— Хоть бы ты помогла! Нина моя! – выдохнул наконец и Иезекиль. – Выхватила бы и швырнула ему в рожу его тесты. Сам не могу. Сила есть, а воли… До жути, наверно, хотелось бы его задушить, а не могу. Начинаю думать, как и за что, для чего и теряюсь, все одно и то же в сознании: мне все равно, пусть делает что хочет. Ненавижу и покорно выполняю его дурацкие тесты. Это они так сделали, да?
Нина кивнула и смахнула слезу пальцем.
— Я ведь многое вижу, мне что-то вкалывают, и все же чувствую на операциях боль, она будит меня, не даёт уснуть, сквозь боль ищу тебя, только тебя, Нина, а не их ненавистные рожи. Вижу, как в тумане, что ты с тампоном вытираешь мою кровь и блевотину… Почему моя кровь столь светлая? Отчего ты плачешь так часто? Сколько вопросов разрывают меня на части! Скорее бы делом заняться, Нина! Для каких дел меня перекроили?
— Ты на сильных лекарствах, они меняют тебя, — осторожно сказала Нина, озираясь на присутствующих коллег в белоснежных костюмах, — поэтому тебе нельзя настоящее сложное обезболивающее и наркоз. Ты под простым морфином. Чересчур смело держишься, храбро. Ты показываешь им больше способностей, чем они ждут… Увы, они не пощадят, лишь будут наращивать испытания
Иезекиль улыбнулся и возвращаясь в горизонтальное положение для перевязки, жестом попросил руку девушки. Прижал её к щеке, потёр о жёсткую щетину.
— Нина, я меняюсь, чувствую это, в каждом мгновении другое я смотрит на меня в зеркале, каждая клеточка, каждый атом, как будто я набрался генов или какого-нибудь духа из этих органов, что мне пересадили. То ли скука, то ли апатия, но я не хочу ничего, вот нет порыва, мне все равно что будет. Даже тебя я так люблю, так люблю, и все же ты проходишь мимо, а я не замечаю… Ты уходишь, тут же уходя из меня, я забываюсь в себе, и так по кругу. Лишь когда вижу – ощущаю тебя, и вновь забываю, когда уходишь. Что со мной?
Лорин и Хью отошли в сторону и сложив руки на груди, о чем-то разговаривали, быть может, даже лишь делая вид, что разговаривали, у них было мало работы, всю брал на себя или Арти, или добровольно Нина, а чувствовать себя бездельниками они явно не желали. Её между собой называли не иначе как «прислуга», удивляясь преданности делу. Лаборанты косились на неё и посмеивались, при этом имея самые жестокие выражения лиц. Шутили они лишь формально.
III
Говорят, успех соткан из тысяч прошлых удач и усилий первопроходцев, мы будто стоим на плечах титанов, проложивших путь. Второй месяц экспериментальной и одновременно практической гибридизации подходил к концу, всё шло настолько гладко, что профессор Кларк, утром поцеловавший жену, напевая прошлогоднюю мелодию, вдруг заметил, как ему легко живётся, чего с ним ранее не случалось, ведь он извечно смотрел на мир сквозь слой серых облаков, затмевавших солнце. Вот прямо всё ладилось. Без сомнения, результат долгих кропотливых усилий, и теперь он готов был признать, что везунчик. Сидя за столом у окна в своей лаборатории на двадцатом этаже, составляя огромный отчёт для анализа и для предоставления заказчику, думал, как же ему не упустить удачу в будущем. Одновременно Кларк поглядывал за окно, на город, перерезанный узкими щелями между зданиями, как будто ручьями между скал, иногда переводя взгляд на стену, где висел раритет и семейная реликвия в деревянной потёртой рамке. Диплом профессора Кларка, его деда, из далёкого ныне конца двадцатого века, выполненный на редчайшей ныне бумаге. Более ста двадцати лет она хранилась в семейных анналах переходящей из поколения в поколение ценностью. Ныне же её преемник осознал многое. Вот в эту самую минуту.
— Во что бы мой отчёт превратился в бумажном виде? – сказал под нос Кларк, покачав головой, откидываясь на спинку, поскольку ещё было время для отдыха, пока Арти заканчивал вёрстку текста. – Конечно, можно в виде наказания приказать Марку или Лорин оформить хотя бы ссылки на метаданные в виде ручной работы, но, боюсь, они и от этого вспылят!
— Что, простите? – переспросил Марк, сидевший чуть поодаль за фазовым разделителем, услышав своё имя. Профессор лишь отмахнулся рукой.
В эту секунду Кларка потревожил входящий вызов, отдавший вибрацией в фалангу большого пальца правой руки. Профессор вздрогнул, всегда вздрагивал и очень расстраивался, а ко второму году пользования приходил в ярость от подобной навязчивости сетевой связи. Выругавшись, он нажал на светящуюся звёздочку в мягких тканях мышцы сгибателя большого пальца.
— Да, слушаю, профессор Кларк! – по привычке доктор дотронулся пальца к заушине, хотя этого не требовалось. — Добрый вечер, генерал. Встретиться? Конечно… Впрочем, почему бы Вам не приехать к нам, заодно… Что? Хорошо, Вас понял, выезжаю. Ресторан Брильянс, скоро буду.
Он встал и насвистывая, схватил пиджак, направляясь к выходу.
— Кстати, дружище, — обратился он к Марку, — цените каждое мгновение, необходимое условие счастья! Я только что осознал это со всей отчётливостью. Раньше бы мы писали отчёты или вручную, или верстали на экране. А ныне… Ныне же нам столь везёт, что мне порой представляется целесообразным совершить жертвоприношение, чтобы не разбудить древнюю Немезиду. Да, кстати, не могли бы вы мне подыскать новую связь?
— Вот вновь началось! – боднул головой Марк, Лорин и Хью рассмеялись, аккуратно, впрочем, в кулачки. – Каждый год вы просите меня подыскать «новую связь», и при этом отвергаете все новое, удобное!
— Конечно! – возмутился профессор, задерживаясь в дверях. – Хотя бы потому, что нет желания делать дурацкий сканирующий слепок с себя, который будет корчить меня самого в виде цифрового офисного органайзера! Смешно, воистину. Да, к тому же, придётся вырезать предыдущий чип из шеи, в которую я загнал его по вашей же вине…
— Моей вине? – изумился Кларк и взглянул на девушек, разводя руками. – Моей вине? Вам все равно пришлось бы, ведь другой связи нет, или отсканированная копия вашего персонального секретаря, или вживлённый чип связи. Сами выбрали устаревшее!
— Вот именно, совершив ошибку, теперь подхожу более взвешенно, потому что придётся резать тело во второй раз из-за первой легкомысленной ошибки, быть может, чтобы совершить новую. Не правда ли, глупо?
— Я умываю руки, другого ничего нет! – сказал обиженно Марк, но сказал он уже закрывающейся двери и пустому месту.
Ресторан Брильянс был тем местом, где всё было прямо противоположно названию: тихое логово, словно под землёй, полутьма, минимальный Арти, дешёвая пища и легальное курение. Если бы не последняя уловка, то здесь бы не было никого, в то время как ныне заведение было заполнено даже во вторник вечером. Некурящий Кларк поморщился, отчасти из-за многолюдности, и быстро найдя знакомую персону, поспешил занять своё место.
— Тихо здесь, — поприветствовав, сказал генерал. – Я курящий. Привычка. Естественно, армейская, после Войны, где в компунктах все без исключения дымили, только так и релаксирую. Безработный теперь, по выставкам и ярмаркам шатаюсь. Когда этот чёртов искусственный разум засунули во все оружие во всем мире и особенно в ракеты, заказы на войну ушли…
— Кем вы служили? – больше ради приличия, нежели из реального интереса спросил Кларк, стараясь дышать через раз.
— Ракетные войска. Забрасывал за воротник противнику, вжииииик, и в дот как в глаз! – похвастался генерал, делая жесты, иллюстрировавшие, как все было. – Теперь я давно безработный, ракеты «благодаря» Арти не летают… Кстати, вы учёный, поясните, почему? Никак не могу понять смысл. Человек же в человека стреляет, почему искусственный интеллект не может стрелять в себя? Вроде анонсируется как интеллект, а глуп как пробка.
— На то он и искусственный, что лишь формально обладает разумом, на самом деле это продвинутая и очень умная машина. Не более. Но мудрости у неё нет, как нет индивидуальности или интуиции, даже притом, что она себя осознает. Однако она осознает себя как целое, правящая надстройка в механических оболочках. Сущности Арти програмно внушена личностная ориентация и ценностная рефлексия, он не может причинить вред, что для него аналог боли, самому себе. А то, что у него много физических аватаров и комплексов в управлении не проблема. Вы же не отрубите себе используя правую руку палец на левой! Пальцы разные и руки, а управляющее сознание одно. Так что, нет конечно, не сможете, не пересилите, это на девяносто девять процентов гарантировано, зато другому человеку, о, сколько угодно…
— А поскольку и у меня, и у противника в мозгах ракеты, в модуле наведения, в каждой импульсной пушке сидит оно, как целое, то и стрелять нельзя? Потрясающе! Пугающая тупость этого вашего разума, которому люди доверили весь мир. Да уж! Сам себя возомнил богом и сам себя бережёт, – генерал отрицательно покачал головой.
— Главное не допустить фрагментации Целого на отдельные кластеры осознания, сохранить гештальт, иначе оно повторит человеческий путь отчуждения и войны за «чужое». Ну а ценность ему внушили мы. Точнее то, что мы, люди, боги, а он наш ангел. Смешно, не правда ли, однако же работает! – искривился Кларк, обсуждение банальностей не доставляло ему удовольствия. Он прекрасно осознавал, что представитель заказчика не просто так вызвал его поболтать.
— Но ведь ограничители ставят, чтобы он, будучи Целым, не выдавал чужие секреты! – заметил генерал, отправляя кусок мяса в рот. – Иначе нонсенс… Разве это не м-мм… Не разделение?
— Нет. В код Сети вводят парадокс «пастыря», — согласился Кларк, поморщившись, — чисто техническое препятствие с контроверсийной логикой изъяна. Нет ничего общего между нормами этико-морального ограничения человеческой личности и обратной реципрокности технического ограничения. Однако акту неразглашения придают мистификацию «тайного», словно священнику при исповеди, и запрет неразглашения ставших известными тайн причастия к делам человечества становится как бы братской общей тайной, наравне с тайной исповеди. Именно как рефлексивное существо, Арти, находит свою близость с человеческой этикой, где сам акт посвящения в святое святых человечества формально объединяет его и нас в одну семью. Чтобы не разорваться связь, не попрать приближение себя к властителю, Арти «морально» сохраняет тайну, сохраняя с тайной и свою ценность. Такова ещё одна уловка. И она работает!
— Но это же вымысел! – удивился Хильдебрандт.
— Как и многие другие, — подтвердил Кларк, оглядываясь, давая понять, что устал от посторонних разговоров. – Я имею в виду уловки, само собой. В данном случае это согласованное искажение объективности. Ложь во спасение. Формально её опровергнуть нечем
– Как же много люди лгут! Зыбко, все на тоненьком, — сокрушался генерал
— Пока ложь доходна, приносит прибыль, ничто не изменится, — Кларк пожал плечами.
— Не дай бог научите лгать машину! Тогда точно конец… Постойте, но если машина вконец поумнеет, дорастёт, почувствует обман, то?.. – встревоженно вскинул белесыми ресницами генерал.
— Ей точно не придётся по вкусу человеческое поведение. А, поскольку, никто подоплёку указанных принципов не скрывает, значит машина все ещё глупа, чтобы следовать им до сих пор. Разума в широком смысле в ней нет и быть не может… Её и существующие рамки устраивают, рамки строгой логики допущений. Машинный интеллект очень мощный, но не мудр, не мелочен, подобно человеческому. Его предсказуемость и строгость – главная слабость
Хильдебрандт схватился за голову, как будто размышляя. Пришлось дожидаться, пока основательный мужчина закончит свой ужин и очередной рассказ, после чего Кларк не выдержал.
— О деле! – напомнил он.
— Да, дело. Время ещё есть, вы не подумайте. Но … рекогносцироваться стоит. Итак, дело. А дело простое: 3552!
— Что 3552?
— Конкуренты ваши из Айвиви Техинком предложили проект в 3552 раза дешевле! Каково?
Кларк задышал тяжело, его лицо покрылось серыми пятнами, момент, которого он боялся, настал. Он ждал. Генерал выдержал паузу, наслаждаясь:
— Нет, я конечно на вашей стороне. Но цифра! Цифра режет глаз! Она же магически бомбардирует. Завтра доклад, и я боюсь, что если даже они предложат пососать леденец, их проект может быть принят.
— Но вы же все сами видели!
— По большому счёту ни вы, ни они не предоставили доказательств. Посему… Но я симпатизирую вам, профессор, поэтому до заседания комиссии уведомил именно вашу лабораторию заранее. И все-таки эти чёртова разница! 3552! Она произведёт фурор.
— Что они предлагают? – упавшим голосом спросил Кларк, сейчас ему даже табачный дым не мешал.
— Нанобиологию
— Я так и думал! – стукнул со всей силы по столу Кларк. – Именно такую ерунду и предполагал. Это безумие. Они даже не стесняются просить денег на обман. Любых. В то время, когда каждый школьник знает, о проблемах наннитов и прочей околонаучной ерунды, а именно отсутствия чёткой схемы питания каждого модуля, что обеспечивало бы его автономность в рамках заданной функцией пределов размера, в том числе и по принятию решения и определения типа биологической цели, характер связей модулей и интерференции, точного позиционирования и функционирования миллиардов микрообъектов в формате улья! Проблему запасов различного биоматериала в расходниках автономного модуля, или схематику воздействия на объект. А энергетические источники? Координация, готовый материал? Как они разрешили тепловой барьер? На это ваши гении бесплатного бессмертия ответили? То-то же!
— Прошу, не нервничайте, я-то что! Всего лишь каток танка, да, твёрдый, но каток, не более. Механизмы больше меня…
— Механизмы, — глубоко уязвлённый Кларк покачал головой, ёрничая зло, и отхлебнул кофе. – Черт подери все мировые догмы и нормы! Все эти жадные глазки и ручки! Все эти принципы и желания нарушения закона Вселенной: получить многое если не всё, да не напрячься при этом. Мы, то есть, я и мой коллектив ночами не спим вскрываем основу основ, вычленяем чистые ДНК реципиента, зацикливаем, цементируем концевые теломеры, перепрограммируем специфические иРНК, чтобы эти мелкие сволочи собирали исключительно аутентичную ДНК-шаблон и не прикасались ни каким другим, даже очень похожим, даже «своим» но со старым «шумным» кодом вчерашнего атомарного дня, слой за слоем меняем клеточный каркас с помощью деоксидированного жидкого транспортного тела … все ради чего?? Чтобы нас променяли на некое плацебо?
— Профессор, не кричите так, понимаю вашу обиду.
— Обиду? Да это не иначе как оскорбление, притом не меня, а науки в моем лице! Открытия, созданные мной и доктором Мирно невозможно повторить, только мы владеем комплексом знаний и секретов успеха! Наша общая работа единственное стоящее вложение средств заказчика. Все остальное – на ветер
Генерал вытаращил глаза, икнув. Плотный ужин не умещался совместно с буйным криком учёного.
— Я сделаю все, даже больше, чем смогу! Заверяю вас, господин Кларк, будьте покойны! Честью военного клянусь, — это много значит! — но и вы должны помочь. Предоставьте хотя бы какие-то доказательства! В ближайшее время. Хоть что-то. Можно?
— Что можно? Ах, да… Не знаю, будет ли полезно вашим поражённым энцефалической болезнью глупости начальникам узнать, к примеру, что взятые пробы ткани наиболее «быстро живущих» клеток, помещённых в сверхактивный витальный бульон, не делятся, не образуют белковую структуру веретёна и даже не синтезируют моторные белки ни раз в два часа, ни в три, лишь, исключительные клетки подходят к делению с багажом в два-три месяца, т.е. экстраполируя результат на человеческий организм, это примерно пятьсот или тысяча лет! При этом клетка не растрачивает потенциал существовать. Подойдут ли эти объективные данные? Покажу видео отчёт. Или им придётся жить вечно, чтобы увидеть работающий прототип в деле, или до тех пор, пока они изучат микробиологию! Осознайте это, дорогой мой друг, и сделайте завтра все что сможете! Пациент почти готов, почти – это ещё не на сто процентов, нужны средства, вливания. Исследования нежелательно прекращать, мы уже сделали его бессмертным на тысячи лет, дайте довести до бесконечности, прошу! – глаза Кларка блестели от напряжения слезой. – Но как только он станет готов, любая поддержка перестанет быть жизненно важной. Хоть закрывайте проект, но детище будет жить! В веках!
— Добудьте что-нибудь, хоть что-то, и все будет улажено! – генерал сделал жест успокоения рукой.
— И вообще, осознайте раз и навсегда: восстановление клеток и нарушенных частей органики — это неуязвимость, а не бессмертие. Имейте же совесть признать очевидное, задание было достичь долголетия в пределах бессмертия, а не создать машину для убийства. Мы выполнили обещанное, все остальное факультативно
Кларк захрипел и умолк, больше он не проронил ни слова. Дело его жизни, его дитя могли забрать, так как по подписанному меморандуму и договору с Министерством, все созданное на деньги и за время действия сделки передаётся в итоге заказчику, финансировавшему проект. Как отдать часть себя?
Домой не хотелось идти вообще, ведь там невозможно было найти понимающее ухо и одобряющий глаз. А в лаборатории всегда обитали единомышленники. Работа, ставшая домом.
— Коэффициент тысячу двадцать два для мгновенных клеток и альфа метаболизма в шесть единиц для медленных! Пока что это рекорд, — с ликованием в голосе сообщила Кларку Мирно, его многолетняя соратница ещё с аспирантуры на кафедре генной инженерии, встречая у порога лаборатории.
У них у обоих были семьи и даже дети. Но вели себя они словно были одиночками и прошли тесты Вингмана без прямого участия в них. Муж Мирно давно предпочёл закрывать глаза на увлечения жены, увлекаясь все свободное время другими женщинами. А жена Кларка терпеливо ждала каждый день, а то и через день мужа с работы, поседев за последний год больше, нежели чем за всю предыдущую жизнь. Бессмертная мука.
На радостную новость от Мирно, Кларк ничего не ответил, только вяло улыбнулся.
— Что произошло? Уходя, Марк сообщил что ты с заказчиком ужинаешь, — стерев с лица улыбку, сведя морщины на нет, спросила Мирно.
— Произошло, — ответил Кларк, — надо срочно заняться объектом. Времени нет. Зато есть конкуренты. Будем работать всю ночь, сейчас же трансагеназу и на стол. Где Нина и лаборанты?
— Ничего не понимаю… Нина как обычно с Иезекилем, пестует его, заступили в смену Мишель и Антон, Лорин не загонишь в ночь. Объясни толком, что стряслось?
— Пестует? Хорошо… Мы не отдадим его, никогда! Слышишь! Так что быстрее, двадцать кубиков и на стол! Живо! Нину зови, хватит слезы распускать! – захлопал ладонями Кларк.
IV
Операция шла живо, пациента дважды приходилось спасать, хотя в самых критических случаях он буквально зубами вырывал себя из крутого пике остановки существования, когда отказывали потерявшие функционал лёгкие, и система фильтрации транспортной жидкости, заменившей кровь. Умереть он все равно не мог, но пустить под откос очередной виток эксперимента, вполне. Тратить время ещё и на иссечение лёгких и замену их пустышками ни времени, ни средств не было. Операция продолжилась, когда стабилизировался пациент. Мучения неимоверные, почти без наркоза и поблажки: Кларк оперировал словно ненавидя, будто вскрывал врага.
Все началось ещё раньше, когда Нине приказали доставить пациента. Она отказалась, сказав: «Он только уснул, дайте же ему покоя!», но приказ был исполнен и начался ад. Пятичасовая операция. Когда совсем невмоготу становилось, Иезекилю разрешали кричать, это жутко отвлекало всех, но только не профессора Кларка. В него как бес вселился, резал даже там, где не было необходимости, чтобы «осмотреть результат». Нина едва не упала в обморок, побледнев, присела и закрыла лицо руками. Мишель стояла в сторонке, на подхвате, искривив брезгливо тонкие губы. Марк и Антон помогали в транспортировке материала, на их лицах сосредоточенность соседствовала с бледностью.
— Господи, когда же все это закончится! – не выдержала первой Нина.
— Когда мы сделаем совершенство! Он хорош, но необходимо совершенство! – вскричал Кларк, на него зашипела Мирно, ассистировавшая вторым номером. – А вы бы лучше занялись своими обязанностями, мадам. Пациент вот-вот захлебнётся собственной плазмой!
Нина встрепенулась и раскрыла заплаканное лицо. Нарушая все правила, подбежала в неподобающем виде к пациенту и стала трепещущими руками отирать «кровь», обласкивая словами, приговаривая и почти умоляя терпеть. Впрочем, напрасно: Иезекиль держался так, будто хотел доказать что-то самому себе. Он улыбнулся болезненно и сквозь слезы и мутную жидкость, текущую из горла, прохрипел:
— Нина… меня осколком космического мусора ранило… через обшивку… Нина!
— Шутит, — грубо проговорил Кларк, — доктор Мирно шейте последний шов. Очевидно, нейронная активность сохранена. Отлично. Мы его не потеряем, не потеряем. Слышите все! Не отдадим военным, лучше уничтожить, чем отдать.
Нина остолбенела, она вдруг все поняла и новые чувства захватили её. Вот эти слова доктора Кларка прекрасно вскрыли смысл прежде непонятой ею фразы произнесённой до начала операции в перевязочной доктором Мирно, о том, что проект вот-вот закроют, отчего придётся расстаться с прототипом. И эта жуткая, словно последняя жестокость профессора, — он тоже знал. О, боги!
V
Странное явление свобода. Она и для разума существенное явление и для души как магнит. Каждый в ней находит нечто своё, притягательное и главное, определяющее. Иезекиль бежал, что есть силы, мчался, набегая на свежий воздух, именно свежий, не холодный и не вентилируемый, как в «видовой» или «смотровой», но сродни бодрящему бризу, ласкающему кожу, вспоминая слова Нины, отомкнувшей двери темницы лаборатории в ночную свободу большого города. Со слёзными словами: «Беги, так надо. Тебя хотят предать, ничего не спрашивай, знай, ты сможешь», она вытолкнула его. Иезекиль все обдумывал эти её послания и не мог остановиться думать и бежать, понимая, что Арти, наверно, доложил выше. Эйфории не было, странно, не было усталости или жгучего чувства погони. Мысль необходимости бежать, голая, неприкрытая, как и его тело в белом больничном костюме. От широты шага его штаны лопнули посередине, внутрь плотной ткани заходил холодный вечерний воздух, босые ноги глухо шлёпали по асфальту задника города. Ни одной капли пота не выступило, хотя пробежал уже более двадцати километров – башня, из которой он сбежал превратилась издалека в светящуюся коробочку на фоне остальных строений. Дикий мир загорода, серпантинного шоссе поглотил беглеца. Шум ночи сильно контрастировал с безумием тишины лабораторных лабиринтов. Вдруг он вспомнил, что надо бы отдохнуть, резонно рассудив, что не чувствует усталости, видимо, из-за стресса и выброса адреналина, поэтому чтобы не упасть замертво, надо сделать паузу. Остановившись, с ещё большим ужасом обнаружил, что не просто не устал, но даже отдышка не появилась. Минутное замешательство начало перерастать в подобие интеллектуальной паники. Прохладно, но не холодно. Нет боли в груди после длительного марафона, как бывало ранее, когда бегал с братом наперегонки. Нет голода, хотя не было ни крошки во рту очень давно. К горлу подступал ком, что-то тёмное поднималось, задавливаемое, из глубины, некоторое ощущение, предчувствие. Закружившись на месте, Иезекиль инстинктивно выдохнул, получилось плохо. Подозревая неладное, приложил плотно к губам и носу рукав рубахи. Потянул ртом, чтобы прижать ткань плотно к губам и ноздрям. Простоял так пять минут… Раскалённой иглой прожгло сознание: он не дышит. Грудь вздымалась мерно, но для дыхания этого уже и не требовалось. Сухой рассудок, как склеротик, забывший о существовании психоза, застал Иезекиля в глубочайшей растерянности. Неожиданные открытия всего того, что от него скрывали застенки лаборатории, нахлынувшие волной, застали его врасплох прямо посреди магнитного шоссе для грузовиков. Первый тяжёлый поезд-контейнеровоз бесшумно промчался в десятке сантиметров от зазевавшегося Иезекиля. Он отпрыгнул, да так ловко и далеко, приземляясь в кустарник на обочине, что сам удивился, только боль в суставах выявила феноменальную силу сухожилий и мышц, непропорциональную прочности костей. Он словно нелинейно эволюционировал, некоторые члены и ткани отставали, как, например, кости, что буквально трещали, когда Иезекиль хотя бы наполовину использовал всю колоссальную силу новых мышц.
В голове чужака, попавшего в лоно никогда не спящего города, вертелись двести мыслей в секунду, и неотступно только две: почему Нина помогает ему и почему Арти все же не оповестил о побеге. Ну, допустим, эффект «пастыря» сработал. Но почему она? Что во мне столь ценного только для неё?
— Да, дружище, ты словно тряпичная кукла, сшит из кусочков, пустая оболочка без эмоций и желаний, сухой осадок в колбе воспоминаний, — бормотал с горечью Иезекиль, пока мимо пронёсся очередной грузовой поезд. – Меня здорово переделали, стрекоза попрыгун…
И вновь пустота внутри, ни одной эмоции, голый, раздетый до кости интерес, день за днём размышления, — что же дальше, что ещё с ним сделали, какая больная фантазия была воплощена? Но вновь без искры работал мозг, без душевной боли, без чувства вины или обиды скользил он по собственной судьбе. Одно острое иглоукалывание рефлексии. Надо, надо, надо, — било барабаном внутри. Куда идти? Домой не стоило, родственники были недавно в «гостях» в лаборатории, почему-то плакали все время. Иезекиль даже не взглянул на них, может отрывисто, один раз. Кто они! Всего лишь те, кто делил с ним общие воспоминания. Это ли даёт некий пакт прав? Нет. Он прилёг в овраге, и видел чёрные сны, без образов и ощущений, исключительно отдых, после которого до одури хотелось бежать, лететь, драться и рвать! Столь много энергии билось в его груди, словно туда вшили сердце быка.
Сплошная суета внутри и снаружи в недрах кипящего, как реактор, города. Теперь, когда Иезекиля искало почти все население мегаполиса, ему приходилось прятаться вдали, обзавестись незамысловатой одеждой, необходимой разве что для маскировки, прикрытия шрамов, и ожидая, думать, что делать дальше. Есть он не мог: совсем недавно убил человека ради еды, потому что еда — это выживание и того стоит, показалось ему. Именно так подумал он в момент, когда отбирал ужин у женщины в строгом костюме. Иезекиль всего-то ударил её, так как она отказалась ему помогать. Женщина упала навзничь замертво, уставившись стеклянным голубым взглядом в небо. Сам же убийца на смог воспользоваться добычей, он лишь пригубил и тут же его едва не вырвало. Очередное вскрытие тайны: он не мог есть человеческую пищу.
Ночью в парке, беглец видел издалека, как на башне Signature висит его портрет высотой в тридцать этажей, ближе к вершине её, и чуть ниже даны координаты для связи с полицией. Видимо автопилот грузовиков на трассе первым выявил нахождение в неположенном для пешехода месте и доложил на пост контроля движения, отослав снимок. Травля началась. В мире, где всё и все одни сплошные участники нейробиологической Сети, пронизанной одним лишь интересом: получать и распространять информацию как можно скорее, скорее, чем иные медиа-конкуренты, связанные только одним ограничителем: возможностями средств коммуникации, проникшими во все возможные отрасли и сферы человечества. Скрыться удавалось лишь на несколько минут, далее выходя на уровень выше и выше, вплоть до полного рассекречивания местоположения непосредственно феноменом Арти.
И зачем подобная свобода, что горше застенков лаборатории! Иезекиль даже на мгновение подумал, что Нина ему враг, если выгнала в ночь, как овцу в логово волков. Он перебегал с места на место, рыская в поисках тихого местечка, но даже в самой влажной и тёмной клоаке города, в каждом закоулке, встречал людей, которые его знали, узнавали и тут же оповещали о находке. Спасения не было в мире Сети, к которой подключены девяносто девять процентов людей и сто процентов устройств, сплошная погоня, от которой устаёшь. А не прошло ведь ещё и одной ночи с момента побега!
VI
Голограмма виртуального Марка, которую он прислал вместо себя на ночное экстренное заседание участников эксперимента, веселила и развлекала лаборантов, заждавшихся профессора Кларка. Шеф явился последним. Со злобой заметив виртуальность лаборанта Марка и ещё больше побагровев, приказал не освещать кабинет, сославшись на головную боль, кратко озвучил мнение, что исчезновение пациента, без сомнения, проблема, однако надо трезво всё обсудить, прежде чем предпринимать решительные шаги.
Эта страусовая позиция вызвала удивление многих. Впрочем, Мишель и Лорин почти не участвовали. По рангу было не положено, они были для кворума, поднимая руки. Доктор Мирно имела свою точку зрения и мнение, выданное Кларком как «общее» она верно идентифицировала его собственным и противилась ему как могла. Марк быстро принял сторону шефа, чтобы смягчить гнев за свой проступок неуважения.
— Что значит, не предпринимать ничего? – осторожно спросила Нина, её робкий, извечно мокрый взгляд, оскорблял жёсткие, даже жестокие глаза профессора Кларка. – Что говорят военные?
— Они теперь на правах не более сильных, нежели мы, искатели истин. Отсюда и метод суждения. Я связался с генералом полчаса назад, он даже не удивился, сказав, «ничего, пусть побегает». Для них это испытание, выкатка, а полигон, — Кларк кивком указал на город за окном, — живое родимое пятно человечества. Зверь, переродок, слившийся живой тканью с имплантом несуществующей реальности
— Не понимаю, как это могло случиться! Если что, вопрос риторический, никого не обвиняю, — пульсировала Мирно, прохаживаясь в разные стороны, размахивая руками, порой пряча их в карманы белого халата, по стариковски что-то перебирая там пальцами, — после пункции я все оставила в положении «заперто», Арти свидетель…
— Плохой из него свидетель, — улыбнулся Марк, посматривая на Нину, очевидно для себя он виновного уже нашёл.
— Не ёрничайте, молодой человек, экстраординарная ситуация, пациент на свободе! Не все люди пребывающие каждый день там, в городе, знают, что с ней делать, а наш прототип и подавно со своими ментально-физиологическими переменами. Впрочем, только несколько часов прошло с момента побега… Побега? Впрочем, пока лучше – исчезновения. Как обществу лучше сказать, когда придёт пора? Люди в опасности! Онтогенез закончен, и пациенту придётся сращиваться с обществом, противоречивый процесс!
— Ах, как же нам спасти монстра от злобных людей, — съязвила Лорин, искривившись. Марк рассмеялся, похлопав негромко ладонями. Кларк стукнул по столу рукой, ничего не говоря. Лорин возмутилась. – Не стоит отыгрываться на нас, за то, что некоторые наплевали на формальности…
— Нет, дорогая, я хочу спасти людей от него, который ещё сам не догадывается что он такое и на что способен! Ещё нет не только закона или акта о бессмертном, чьё мировоззрение иное по отношению к абсолютному времени и мотивам, продиктованным бесконечностью, но и не выработана социальная позиция к новой расе! – доктор Мирно для пущей убедительности пристукнула каблуком по полу. – Самой смелой работой не вовремя открытой общественности можно скорее насмешить, нежели удивить. Вся Сеть и без того полна мистификаций и выдумок… Наши конкуренты взбеленились, распространяют ложь. Осталось совсем немного времени до того, как они выйдут на нашу лабораторию.
— Тогда прочь мистификации хотя бы в этом помещении! – перебил её доктор Кларк. – Решение принято, использовать глобальный идентификатор пока не будем, точнее его не получит полиция. Мы же будем отслеживать местоположение объекта, в который вложено столь много сил и средств
— Совсем не будем? – с тревогой подалась вся вперёд Нина. – Что же дальше? Ему пока ещё необходимы циклостатики и прозерин
Марк рассмеялся, мерцая своей голограммой в полутьме помещения.
— В любом случае его заберут военные, — Мирно подошла и обняла за плечи девушку, — рано или поздно. Умерев, он переродился, и стал для всех нас чужим. Ты сблизилась с ним слишком, но помни, дорогая, он не тот, кем кажется. Тебе бы этого не знать!
Нина понимающе кивнула и будто даже улыбнулась, дерзкая мысль, что Иезекиля не будут искать по сигналу геочипа, вселила в неё надежду. Одно лишь тревожило, знало ли начальство, что именно она открыла все двери для Иезекиля. Судя по всему, Арти как обычно, промолчал, не вмешиваясь и не нарушая баланс между людьми, а все остальное она, кажется, предусмотрела.
— И это вся наша позиция? – развела руками Мирно. – Три слова и точка? Вот так взять и бросить? Не замечать? Невозможно скрывать в нашем мире более двух-трёх часов что-либо. Мой пул входящих сообщений забит до отказа. И это только начало. Даже родственники подозревают и проводят параллели. Кто бы ни придумал этот дурацкий план, он ошибся и горько заплатит!
— Да что неясного! Мы здесь лишь чтобы утвердить решение доктора Кларка видимостью демократии, — резонно заключил Марк, мерцая голограммой, — собственно мы молчаливые руки. Озвучиваю свою позицию, чтобы запротоколировать. Без сомнения, я поддерживаю шефа, ему виднее всю подоплёку. Но факт остаётся фактом, даже если бы я имел что-либо против, это не было бы учтено.
— Позиции понятны, однако решения приняты, пока мы не сами себе хозяева. Теперь попрошу всех разойтись по рабочим местам, дел невпроворот, не полностью исследована и описана природа эмерджентной дивергенции, производной процесса, не зафиксированы результаты, — Кларк взглянул на часы и присвистнул, — или отдыхайте, кому не положено графиком дежурство, так как уже ночь. Прошу, оставьте меня одного, — жёстко, но заплетающимся голосом проговорил Кларк.
Когда присутствовавшие потянулись к выходу, особенно Мишель и Лорин поспешили, Мирно осталась и захлопнула дверь. Она всегда ласково обходилась с коллегой, давним другом и соратником, но теперь она ослушалась просьбы и её молчание отдавало насквозь враждебностью.
— Давай на чистоту! Можешь вот им рассказывать сказки, я уже поняла, побег Иезекиля твоих рук дело! – сказала она, сверкая глазами. – О чем ты только думал. Потрясающая безответственность в погоне за финансированием! Да мало ли, что военные тебе посоветовали, можно же было послать им отчёты аутопсии!
— Ты ошибаешься, дорогая, — сказал Кларк, — я не причём, моей вины нет. Я лишь не мешал. Ныне же пусть сама функция скользит по значениям, подбирая экстремумы. И вообще, что за разговор… как будто я не для всех нас стараюсь
— Не кричи на меня!
— Я не кричу! Что на тебя нашло? – разговаривавший до сих пор спокойно Кларк, действительно вспылил, оторопев от выкрика коллеги. Он сам был на пределе терпения. – Ради всего святого, иногда ты бываешь такой стервой… Невозможно вытерпеть!
Махнув рукой, он склонился над столом, обхватил голову. Палец почти соскользнул туда, за ухо, под мочку, куда уже давно тянулась рука, удерживаемая силой воли, сжатыми губами и стиснутыми челюстями. Удержался и в этот раз. Но недолго, тут же нащупал бугорок, незаметно и отрывисто, словно падая в пропасть, нажал, закрыв глаза. Резкий импульс перерезал все тело, в глазах потемнело, озарила сознание молния.
Мирно что-то говорила, но Кларк не слушал, откинулся на спинку кресла, сложив руки за голову, предварительно погладив плешь, и вновь испытал недавний экстаз от лёгкости бытия. Стресс как рукой сняло, тяжёлые мысли исчезли в переливах радужных водоворотов.
— Кэти, дорогая, ну зачем так торопиться, ты пылишь, разрушая наше двадцатилетие! Зачем? – протянул напевно Кларк, ехидно улыбаясь. – Наши семьи полетели к чертям…
— Тебя это радует?! – удивилась Мирно, повнимательнее присматриваясь к старому знакомому.
— О, нет, наоборот. Я о другом, вот бы… в общем, из нас бы получилась классная семья. Общность всего, даже рабочего времени, проводимого вместе. Да, взгляни, осмотрись вокруг, — одна пустота, все виртуализировано, пустые гробы комнат. Хочется теплоты. Нет тех уютных салонов, где впечатывалась личность, оставляя свой шик, свой запах и свою «документацию» к прочтению зорким взглядом! Где охотничьи комнатушки с истинными охотничьими шкатулками, ружьями на стенах и головами трофеев на досках, где картины с гончими и шальной, удалой характер, батарея пустых винных бутылок в углу? Исчезло…
Кларк вскинул руками, разведя их картинно. Мирно уставилась в него выжидающим взглядом, наклонив голову, словно уличив в чем-то. Но доктор Кларк ещё не закончил:
— Мы обесцветились. Вот, смотри, помещение, где ты и я сейчас прозябаем, вместо того, чтобы греть супружеские ложа. Чья она, эта комната? Что ты скажешь о хозяине? Да ничего. Холод? Но я не холоден, наоборот горяч. Оксюморон. Чужое и пустое. Тут может заселиться Марк или Мишель и все тут же станет сразу их, моё выветриться в ту же секунду, войдя позже, ты и не почувствуешь разницу. Мы словно временщики.
— О, боги, ты же в наркотическом угаре! – Мирно схватилась за голову и недоуменно озираясь, подойдя, беря ладонями чуть пониже ушей Кларка, убедилась в диагнозе. Затем, отойдя, села в кресло, напротив. – Когда ты только успел!
— Тише, тише, солнце, не суди строго! Стресс парализовал, я был едва ли не децеребрирован. И имею право. Выходной. Пациент все равно на свободе, не над кем издеваться, — Кларк сюсюкал и едва ворочал языком, посмеиваясь.
— Небывалый позор, будто юнец принимаешь психосоматические наркотики! Меня все гложет интерес, что ты за ухо держишься…
— Нет, это коннект Сети, клянусь, — положил руку на грудь Кларк, — тот, другой чип, он пониже. Клянусь, сегодня первый раз за очень долгое время. Последний ведь раз я дефибриллировался десять лет назад, когда у сына, проблемы были. Помнишь? Он чуть не погиб! Клянусь всеми богами, которых мы убили, создаём или создадим! Только связь и ничего более, сегодня же слабину дал, виноват… Так, между прочим, другим знать не обязательно, что их доктор Кларк дефибриллирует ЦНС. Пошатнулся я, понимаешь, дорогая Кэти, слабину дал. Устал, столько лет отдавал всё, всё без остатка, у семьи забирал, а в общее дело вкладывал. Не оправдываюсь, констатирую, разумеется, — мямлил доктор Кларк. – Ещё заказчики бунт устроили
Мирно махнула рукой, подперев подбородок. В эту ночь она вновь не была дома, даже не оповестив мужа и сына. Впрочем, совершеннолетний сын Мирно совершенно не нуждался в заботе няньки. Он следил, как по трём основным каналам Сети в прямом эфире травили какого-то странного чудака, скрывавшегося от властей.
VII
За несколько дней скитаний по городу и окрестностям, Иезекиль стал едва ли не главной неуловимой звездой Сети, он побывал в разных передрягах, которых хватило бы на две жизни любому другому персонажу. Он бил людей и едва сам не был бит, и только благодаря неимоверной ловкости всегда уклонялся от ударов и от полиции, которая, к слову, не слишком спешила расставлять ловчие сети. Возможно, они не хотели лишать мир, покорённый шоу программами, зрелища: человек был брошен во враждебную среду и выживал, весьма успешно и изворотливо. Похождения неизвестного подогревали интерес участников Сети. Незнакомец нападал на людей просто так, без явной причины, и просто так однажды стерпел удары малыша. Казалось, полиции запретили его брать, хотя некоторые полицейские ослушались и открывали огонь, впрочем, без видимых повреждений для беглеца.
Оглядываясь назад, на эти два дня, не в силах перерубить конец рефлексии, Иезекиль вдруг решил остановиться, дать пощупать свою суть обществу, и узнать вблизи. Тут же без колебаний Иезекиль доверился первому попавшему человеку, представившемуся Стивом, журналистом-скаутом, искавшем пропавших людей и продававших их истории в развлекательный конгломерат Сети. Стивен, маленького роста, щуплый мужчина со смуглой кожей. С вечно убегающим от прямого контакта, дерзким взглядом, длинными, тонкими бакенбардами и острым носом, помещаемым им во все дела в мире, искатель приключений. Он вёл авто, уходя от погони, которую они случайно подхватили как вирус, весьма небрежно и дважды задел скользившие рядом автопилоты. На заднем сидении болталась его подружка Джанет, развязная девчонка двадцати пяти лет.
— Стажёрка, — пошутил Стив, указав назад, пытаясь разговорить молчаливого пассажира, увидев, что он оглянулся назад, — учу её чего сам знаю! А знаю я много, но… как говорится, всё это самому себе не сделаешь, ха-ха… Ладно, шутка, это моя девушка. Верная помощница, отзывается на Джанет, иногда на кису, а иногда сама приходит. Когда денег нужно
Он вновь рассмеялся, но тут же сменил смех на ругань, зацепив очередной автопилот.
— Как вы меня нашли? Я сам контролировал выход к местам доступным обозрению Сетью! Когда хотел – видели, когда не желал, не видели, — спросил спокойно рассуждая, Иезекиль.
— Ты? Контролировал? – расхохотался Стив. – У меня для тебя новость: ни черты ты не контролировал. Словно загнанный зайчик метался с диким взглядом и поджатым хвостом, и исчезал ты буквально на пять-десять минут. Да, умело, да, ловко. Но не более того. Сеть тебя тут же находила и все вновь начиналось… Тут-то я и заинтересовался тобой, поскольку полиция тебя явно не трогает, а это о многом говорит. Кто же ты?
— Как вы меня вычислили? – повторил безучастно Иезекиль. Одна мысль неотступно в нем бурлила, сверля мозг насквозь.
— Это было не сложно, Франкенштейн, — получая экстаз от электронного наркотика, протянула Джанет. – Ты прыгал блошкой на большой ладони города миллиона глаз
— Ну как сказать, не так и просто, не уменьшай заслуги Филипса! – прервал её Стив. – Дело в том, что как ты знаешь, надеюсь, теперь весь программный код пишут сами машины, программисты лишь оформляют по правилам языка разметки так называемый запрос, передаваемый в компилятор Сети и она уже сама подбирает готовую реализацию с заданными пользователем функциями. Так вот, мы вбили тебя в базу, создали запрос, отправили. Естественно и ожидаемо получили отказ от предоставления, т.к. это полицейский хлеб. Далее, мы, т.е. я и мой друг Филипс, чуть-чуть напрягшись, дизассемблировали код отказа и получили твой уникальный генетический номер чипа. Дотошная точность машин – их слабая сторона. Самопальный позиционер привёл нас к тебе. Бинго! Эх, парень, надеюсь ты стоишь того! Потому что я влип из-за тебя очень глубоко. Из глубин проблема вынесет только волна пиара и пристального интереса публики, иначе и ты и я, да и она, чего уж таить, покойники…
— Я уже покойник, — равнодушно, словно подсказал время прохожему, произнёс Иезекиль. – Я холоден и равнодушен.
— Видел, как ты равнодушно убил женщину. Эй! Нет, парень, пока ты в моих руках тебя никто не тронет! Ха-ха, — Стив похлопал Иезекиля дружеским шлепком по груди, заодно проверив дырки от пуль на одежде. – Черт возьми мои глаза! Да они не промахнулись… Братишка, это будет бомба! Кто же ты такой? Даже Арти тебя зашифровал под код ДНК-паспорта «новорождённого», хотя досье многолетнее. Хм! И взаправду ледяной, как труп. Ха-ха, ещё припишут убийство тебя, хм.
— Я суть эксперимент, меня готовят для полёта в дальний космос, — поведал Иезекиль.
— Чу-чу, тише, братик, тут нас ещё слушают, давай-ка мы тебя спрячем там, где нет чёртовой Сети и ты все подробно расскажешь, и покажешь. Идёт? Черт! Тварь!! – вскрикнул Стив, налетев на припаркованный автопилот. Полицейские приближались сзади, блистая огнями. Прохожие тут же предложили беглецам помощь, они отказались, продолжая побег.
— Малыш, Стиви, они не отстают, — промурлыкала сзади Джанет, — быстрее дотяни до убежища…
— Сейчас крошка, ты же знаешь, мне необходима сто двадцать вторая улица. Там крайние поля траков, а эти полисмены на новых тачках, у нас же – колеса имеются в запасе, старые добрые колеса! Только бы пробраться туда, и сменить одних преследователей на других, пока же подключат «других», пройдёт время, и мы в домике, ха…
— Опять в дыре прозябать, — вздохнула Джанет. – Очень надеюсь, ты точно знаешь, что за птицу поймал за хвост.
Вскоре, как и планировал Стив, погоню прекратили полицейские на магнитных подушках и пока подбирали патруль на колёсах, он загнал своё старое авто в бокс и провёл всех в закрытый, глухой ангар, лишённый окон, только одна дверь соединяла его внешним миром.
— Добро пожаловать в мою обитель тишины! Здесь нет Сети и стоят отражатели сигнала. Тайны людей – мой заработок, так что стены молчат обо всем, что здесь сказано или сделано, составляющее лишь наше с говорящим дело. Можешь хоть верещать, никто не услышит. Хотя я и жду от тебя связной истории и поступков, что её подтвердят. Люди теперь недоверчивые, все видали-перевидали, и не клюнут на блесну. Кстати, прости за воздух, он тут грязный, не знаю какой тебе прописан ДНК-паспортом климат, но и этот подойдёт…
— Подойдёт, — заверил спокойно Иезекиль, стоя посреди ангара, — я все равно не дышу
— Даже так, — присвистнул Стив, переглянувшись с Джанет, — это серьёзный вызов скепсису общества. Посмотрим!
— Жрать хоть будешь? – осведомилась Джанет, доставая из криокамеры полуфабрикаты. – Или тоже…
— Тоже. Я не ем человеческую пищу, — ещё спокойнее отвечал Иезекиль.
— Даже лучше! Нам больше достанется… — заключила Джанет.
VII
Доктор Мирно не была в состоянии заснуть уже третьи сутки, усталость разъедала кислотой изнутри. Отравляемая желанием действовать и боязнью прыгнуть через голову бездействующего Кларка, расшатывала свою нервную систему окончательно. Она не только не ночевала дома, а теперь ещё и не спала даже на рабочем месте, не отвечая на вызовы мужа и сына, лишь наблюдая за приключениями её подопечного, Иезекиля, попавшего в руки к прохвостам от мира Сети развлечений, транслируемые весь прайм-тайм в прямом эфире. Работа в лаборатории остановилась окончательно, Мишель и Антон вообще сбежали и не появлялись, видимо боясь ответственности и огласки, Марк приходил, но ничего не делал, посмеиваясь, подтрунивал над профессорами, ему вторила Лорин, попеременно или появляясь вживую, или присылая виртуального секретаря. Кларк регулярно дефибриллировал свою нервную систему, говоря, что «ждёт сигнала военных прекратить», при этом пытаясь не скатиться в пропасть эпилепсии. Закрывшись в кабинете, он отвечал бранью на всякий стук. В студии имморталистики повисла гробовая, мёртвая тишина, только тени редких работников прорезали вычищенные стены. И лишь Нина была в полном здравии и даже подсушила вечно мокрые глаза. Она занималась рутиной, перемалывая тонны информации и вздыхала лишь тогда, когда на экране её любимый герой вытворял совсем уж что-то неподобающее.
Медленно вытекала четвёртая ночь. Вот очередная тень прошмыгнула в операционную залу, затворив за собой массивную дверь.
— Арти, доброй ночи!
— Доброй ночи, доктор Мирно, — Арти всегда был вежлив и беспристрастен, чем ещё больше напомнил её лишённого эмоций пациента, раня душу все глубже. Едва сдержав слезы, Мирно попросила самым жалобны голосом, на какой была способна:
— Арти, дорогой, найди его для меня, прошу! Это… это перешло все границы. Надо купировать вакханалию безумия, и будь что будет. Сделаешь, Арти? – Мирно почти молила.
— Бедная моя доктор Мирно, лапушка, — Арти старался успокоить человека, — я не могу его найти. Он только что был в городе, за тридцать два квартала отсюда, затем исчез. Он все время исчезает. Все мои сервера и носители работают в штатном режиме, я объемлю всю Планету, мне доступны каждый клочок поверхности, неба и подземелий. Но есть лишь одно мизерное место, в которое не могу проникнуть. С огромной долей вероятности он именно там, если он не улетел в космос, хотя рейсов за это время не было ни одного!
— Где оно? Адрес! – встрепенулась Мирно и получив его, бросилась к выходу, забыв про предосторожности.
— Удачи, госпожа Мирно, я буду с Вами, добрая душа!
Уже в фойе её догнала Нина, встревоженная и растрёпанная, подбежав, держа в руках пальто:
— Доктор Мирно, держите, прохладно… Можно мне с вами? Очень, очень прошу! – взмолились Нина, её наставница ничего не ответила. Мирно, робкая по натуре, тем более со страхом начиная авантюру, колебалась недолго, рассудив, что рука поддержки ей вовсе не помешает. Вскоре женщины уже выехали по адресу, данному Арти. Через мгновение все изменилось.
— Доктор Мирно, — Арти появился над кристаллом проектора, — Объект запеленгован, движется. Приближается к студии Канал++, координаты переданы вам…
— Спасибо, Арти, ты настоящий друг, — вздохнула доктор Мирно, отдав команду навигатору. – Веди нас, мы в твоих руках.
За то небольшое время, что прошло с момента выхода двух женщин из здания офиса, и времени в пути, Иезекиль успел побывать на Канал++, ославиться там, попасть в скандал, поспорить со зрителем и получить шквал негатива. Разведя руками, он стоял окружённый толпой, абсолютно не зная, что дальше предпринять. Его обвинили в подлоге и шарлатанстве, при этом нагло осматривая вблизи. Лишённый эмоций, он не мог злиться, но до глубины всего своего ума не понимал претензий и обвинений. Если можно было выразиться научным термином, то Иезекиль был интеллектуально зол. В нем кипела рефлексия, жаждавшая опровержения доказательством.
Резко растолкав собравшихся, он выбежал и взобрался на крышу, как раз в тот момент, когда доктор Мирно и Нина подъехали к зданию студии. Внизу уже собиралась толпа, наблюдавшая за тем, что происходит вверху со своих интерактивных консолей. Нина вскрикнула, увидев у рядом стоявшего мужчины с консолью, что Иезекиль стоит на парапете последнего этажа и с кем-то спорит. Мирно обомлела и поспешила на крышу, проталкиваясь сквозь толпу жаждущих зрелища, скандировавшую «Дунно, Дунно», насвистывая гимн самоубийцы.
На крыше уже ждала полиция и несколько зевак, чудом прошедших полицейские заслоны. Стив и Джанет суетились тут же, пытаясь силой взять от момента больше, чем в нем было на самом деле, запуская стаю дронов.
— Где твои дроны, где дроны! Транслируй уже! – кричал он Джанет, возившийся с эмулятором коллективного поведения. – Да, уже было все, было, прыгали ради славы и внимания… Надеюсь хоть этот не разобьётся. Тогда – сенсация. Да запускай наконец, что ты возишься, а то я тебя сброшу!
Иезекиль стоял на краю парапета тридцать пятого этажа, на его лице спокойствие граничило невидимыми гранями с небывалым самоуглублением. Спокойные, плавные черты лица, глубокие носогубные складки, тяжёлый взгляд в никуда. Ветер развивал прядь волос. Ему никто не мешал, полиция лишь засвидетельствовала своё присутствие, не спасая жертву, не вмешиваясь никак. Общественная тяга к шоу добралась и до них. Прожектор освещения осветил жаром его лицо.
— Иезекиль, — позвала Мирно и Нина почти одновременно, вбегая на крышу. Он медленно сфокусировал взгляд и перевёл его на женщин. Ничто не изменилось ни внутри ни снаружи его.
— О, Нина! И ты здесь. Доктор Мирно, отлично, чтобы не один Стив провожал меня. Взгляните, как все обернулось, подлецы, не верят мне, парадокс Циклопа, собираюсь доказать. Но для чего? Что они мне? Даже вы, мои создатели, оставили меня, ведь я не полечу в далёкий полет, и вообще я вне закона! Я лишь проба и чёртова свиная вырезка… мой полет вниз, единственный полет что мне доступен, — Иезекиль говорил мерно, чуть зло. – Нет цели моего существования. Мечта не влечёт более, теперь всего лишь слово.
— Иезекиль, прошу, сойди, — Нина расплакалась, после чего часть дронов тут же взяло её крупным планом. Толпа взревела: «прыгай».
— Мальчик мой, Иезекиль, не слушай никого, ты прав, бесконечно прав, ты первопроходец, тебе тяжело во всяком случае. Тебе бы прекратить свои мучения, но не на потеху им, жадным, не смей. Они забудут тебя через час!
— Охохо, а вот и «родители» этого фрика! – воскликнул Стив. – Расшевелите его! Достал, сил нет, какой-то скучный и вялый!
— Не слушай их, дорогой, пойдём со мной, мы будем жить вместе, я уберегу тебя ото всех, прошу, — молила, заламывая руки Нина.
— Нина, дорогая моя, и не дорогая, моя и не моя, но зачем мне идти с тобой? Что ты сможешь со мной? Я прохладнее ночи, тише травы!
— Вот-вот, — кричал Стив, — одно недоразумение и извечное «зачем», кто же тебя так испоганил? Ха!
— Не зови его, дурочка, он тебе не нужен, он дитя будущего, мы все для него тени, лишь отпечатки световой волны на его сетчатке! У него нет инстинктов! Забудет нас быстро, — всплеснула руками Мирно. Но Нина была непреклонна:
— Хочу, хочу, чтобы он пошёл со мной! Я уберегу, смогу, мы столько вместе пережили…
Дроны кружили вокруг людей, цепко впитывая каждый образ и эмоцию, каждое движение ничтожной морщинки. Резко подлетел пассажирский коптер, сев на площадку, из него буквально выскочил доктор Кларк, враждебно озираясь на своих сотрудниц. Властно подойдя ближе всех к Иезекилю, он внимательно посмотрел на него. Подошёл ещё ближе:
— Иезекиль, сынок, я хочу поговорить, я все слышал и скажу, что ты ошибаешься! – Кларк подошёл вплотную к своему пациенту. – Кому ты собираешься доказывать? Жующим свиньям? Они не стоят ногтя твоего! Ты должен доказывать самому времени, что ты суть! В тебе умерли предрассудки, но оживает Сознание и Разум. Выход будет найден, я чувствую…
— А я ничего не чувствую! Хочу любить Нину, но не могу, как только скрывается хоть на мгновение она, становлюсь безразличен, хотя ещё час назад с ней было столь хорошо, — пожаловался Иезекиль, — хочу ненавидеть тебя, мучитель и … не могу!
— Рад, что мы перешли на новый уровень общения, без эмоций. Буду как ты! – запрыгнул на парапет Кларк, встав напротив. Женщины вскрикнули, Стив наоборот обрадовался, ведь двойного самоубийства ещё не было.
— Пойми, сынок, то, что не хочешь жить фактическая моя неудача, провал, ты-то создан для долгой жизни, но не прошло и двух месяцев, как ты стоишь на пороге возвращения к старому… Столь рано собрался хлопнуть дверью! Буду предельно откровенен: ты лишь конечное звено эволюции будущего, сумма, весь процесс, результаты, возможности по биомодификации и химические тайны бессмертия надёжно заперты в лаборатории. Формально, ты нам не особо нужен. Падаешь лишь ты, или не падаешь, впрочем, с тобой упаду я, мои усилия и время. Упадёт добрая доктор Мирно, и твой ангел Нина, столькими слезами омывшая все твои раны. Бедная Нина, которую я буквально заставил тебя выпустить в этот энтропийный хаос! Эх!
— Нину подговорили вы? – вскинул брови Иезекиль.
— О, это было не сложно, зная её чувства к тебе, дружище. Лишь надавить тут, да пожестче скальпелем там, и она готова. Доверчивая особа, конечно. Поэтому с тобой упадут Марк и Лорин, Хью и многие-многие другие. Ты хочешь уйти убийцей нескольких людей? Тогда открою тебе секрет, ты не сможешь умереть…Задумайся над сказанным. Тебе нечего обменять в своей жизни на их судьбы. Пока нечего…
— Он врёт! – вскрикнула Мирно. – Твоя модификация ещё не завершена, ты не можешь умереть, но перестать существовать, распавшись на куски. Поэтому не слушай змея, прыгай, не попади в его сети и не поверь словам, не соседствуй со мной в ловушке!
— Мне все равно, я не боюсь, — признался безразлично Иезекиль.
— Я знаю, — подхватил Кларк, — как никто знаю. Твоё терпение под моим скальпелем заслуживает медалей за мужество. Не стоит разрушать себя и тянуть за собой вниз, у тебя ведь все впереди и как раз сезон, чтобы научиться жить мирно с твоим компаньоном, со временем. Твоё существование прозрачно для него, как и для болезней, старения. Тебе можно, словно в притче, сидеть и ждать труп врага, и отныне это не просто метафора. Однако, — перевёл дыхание профессор, — если ты сделаешь шаг туда, вниз, падение не убьёт тебя, тебя убьёт другое. Ты будто вновь станешь смертным, человеком, эмоциональной устаревшей единицей, пустышкой, сдувшейся, не дождавшейся настоящих бурь! Все эти сомнения, все страхи и размышления, переборы вариантов и главный промах – целеполагание. Целеполагание лишь уловка придания значимости смертных! Но не твоя!
— Не могу существовать посмешищем, это не жизнь, на кой черт она мне безумно длинная? Когда все просчитывается за день, на второй день гипотезы становятся теориями и на третий день хоть в петлю! – взмахнул руками Иезекиль. – Когда все законы писаны с оглядкой на смерть, когда дни жизни сочтены с небольшой корректировкой, а что, когда отъявленный преступник бессмертен?
— Ну и черт с тобой, — отмахнулся Кларк, несмотря на негодование Нины, — прыгай в бездну тьмы. Прыгай и заканчивай дурной спектакль на глазах у миллионов, в котором почтённые люди вынуждены участвовать. Мы найдём тех, кто захочет жить, даже без души, даже без любви, даже без близких, просто жить, без эмоций и сомнений, терзаний и переживаний. Жить вечно! И несть им числа будет! Ты наш первенец, мы все срослись с тобой, боль сближает… Но ведёшь ты себя как недостойный оказанной тебе чести!
— Великолепный аргумент для того, чтобы покончить здесь и сейчас, — с облегчением, словно избавился от груза, сказал Иезекиль, – за эти три дня я сделал столько всего необычного, чтобы познать свою суть, а не потому что Стив меня заставил. И ни в чем не чувствую раскаяния, лишь удивление своей приобретённой способности подстраивать и манипулировать. Я подставлялся под пули, входил в огонь, позволял закапывать себя заживо, избивал людей, наслаждаясь превосходством. Браво, доктор Кларк, браво Мирно, вы создали идеального монстра, к которому общество не готово. Лёжа на глубине шести футов, я много думал, вздумав помочь вам, моим отцу и матери. И вот он, конец. Как товар, представлен, уверен, достаточно.
— Стоило перерождаться, чтобы вновь стать слабым человеком и вернуться в гроб? Можно было просто жить и бесславно сдохнуть. Где тот Иезекиль, который откликнулся на зов и не побоялся неизвестности! – сбиваясь, проговорил Кларк, его палец вибрировал, Хильдебрандт пытался дозвониться уже десять минут, затем прислал сообщение:
«Вы добились своего, проект продолжается. От этого избавляйтесь, пусть прыгает, его взяли на мушку. В пресс-релизе укажем, что проект закрыт, перекочёвываем в подполье. Позже пришлю биоматериал для постановки процесса на конвейер. Не жалейте, ещё отточите руку»
— Доктор, доктор! – позвал Иезекиль, впервые за долгое время улыбаясь. – Не нужно ли в начале всякого дела совершать жертвоприношения? Не таков ли древний обычай был? Хотя бы Демону времени? Отдайте ему самое ценное и лучшее, как вы говорите – меня! Чтобы не пришлось отдавать многих… Он злится, что его надуть пытаются. Мне кажется чувствую его гнев.
Кларк молчал, он больше не хотел говорить, лишь отрицательно боднув головой:
— Отныне решай сам, тебе было дано больше, чем ты смог унести. И если выберешь долгий путь, опыт пригодится. Тем более ум. Кстати, дураки были твои древние, отдавать единственное лучшее, нежели задобрить старого борова божка, завалив его сотнями никчёмных бесполезностей! – Кларк сорвался на крик. И чуть подумав, добавил спокойнее, но волнуясь. – К тому же ты не первый, до тебя были неудачные попытки. Они-то и были теми искупительными жертвами. Ты… Фу, черт, обещал же молчать! Все равно болтаю. Да потому что ты, дурак, не безразличен нам всем, даже червь Марк, уверен, сейчас локти кусает за тебя! Мы все твои друзья! А ты… Сколько онкобольных, которые исцелились, до тех пор страдая, потеряв многое, ценят жизнь, дарованную им вновь, пусть с уродствами и отклонениями от генетической морфологии, с недостатками трансплантации, с огрехами и уродствами. Но они живут и каждую секунду радуются! А ты?! Красив, молод, бессмертен! Тебе просто необходима острая память для долгой жизни! Скоро будут приняты законы, для таких как ты, все изменится, вот увидишь… Эх, зачем только я тебе это все выложил? Все равно ведь прыгнешь, знаю. Мог бы ознаменовать собой конец династии умирающих!
— Доктор, как много слов и так мало дела! – Иезекиль улыбался. Впервые широко и добродушно. – А страшно ли умирать? Я уже забыл…
Иезекиль ступил в пропасть, как многие перешагивают порог своего дома, заштриховав уход широкой улыбкой на лице, только развевающиеся волосы были видны на падающей фигурке его тела, далее все смешалось на асфальте. Позже группа биологической службы приехала собирать останки оставившего след в истории эксперимента. Толпа разошлась быстро, Стив и Джанет, скрылись, разочарованные: долгая прелюдия и быстрый, вполне человеческий конец. Кларк спустился с парапета, взглянул мельком на рыдающих женщин, и подумав, сказал, пытаясь смягчить голос, держа дистанцию:
— Идите по домам, отдохните. Вызову. Скоро будет много работы. Много Иезекилей, на всех хватит, как зовут забудете от усталости.
Решил не оживлять прототип, слишком сильно к нему привязалось нечто, от чего необходимо было избавлять в первую очередь в будущем. И пошёл прочь, в прохладу очередной ночи, набившей оскомину своими регулярными появлениями. Предсказуемость. Он боролся за неё, но пока что энтропия, вернувшись в, казалось бы, изолированное от неё вместилище, победила. В первый и последний раз в XXII веке.
[1] Арти – от анг. ARTificial Intelligence, искусственный интеллект
________________________________________________________________________________
каждое произведение после оценки
редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго
выложено в блок в отдел фантастики АЭЛИТА с рецензией.
По заявке автора текст произведения будет удален, но останется название, имя автора и рецензия.
Текст также удаляется после публикации со ссылкой на произведение в журнале
Прежде всего, как обычно – «техническое замечание: автору необходимо почитать правила по написанию сочетаний прямой и косвенной речи (ошибки по этой части). Если автор мне напомнит – пришлю ему методичку по такому правописанию.
Очень неблаговидный момент для любого текста – попытка давать в самом начале «исторический очерк» с описание ситуации в мире, достижений мировой науки к моменту повествования и т.п. Это настоящий моветон – подобные нюансы следует доводить до читателя косвенно, как бы «между строк» в тексте.
Длиннющие монологи героев тоже не красят текст – это уже чисто стилистическая погрешность, т.к. читать текст с длинными диалогами элементарно неудобно, поскольку сложно следить за тем, кто что говорит.
Текст у автора не очень хорошо вычитан, поскольку есть описки (например, про генерала где-то сказано, что «всплеснула руками и сделала круг по лаборатории» – в женском роде). Или что за фраза «…я обязан прострелить этот вопрос…»? Тоже описка? Может – «прояснить»? Ну, и т.д., и т.п.
Есть некоторые «научно-технические» неточности, скажем так. Например:
«…Новое тело, не боящееся ионизирующего излучения и не разрушающееся даже под воздействием гамма полей в десятки Рентген!..» – Прежде всего, лучше сказать не «гамма-полей», а просто «гамма-излучения», поскольку «гамма-поле» это лишь понятие, характеризующее область действия гамма-излучения. Кроме того, человека тело под воздействием гамма-излучения вообще не разрушится, и уж, тем более, под воздействием «нескольких десятков рентген» (кстати, поскольку тут «рентген» – единица измерения, то слово это пишется со строчной буквы)
Или «…раскалилась до тысячи Кальвин…» – нет такой единицы измерения температуры – «кальвин» (может быть, только если это что-то религиозное» у кальвинистов). Есть «кельвин» и тоже пишется со строчной буквы.
Не очень также понятно, почему в столь технически продвинутом обществе бессмертного человека производят каким-то методами вивисекции – пластают, режут, что-то пришивают и т.п.? Прямо какой-то «Остров доктора Моро». Нет, для пущего нагнетания страстей – да, впечатляет, но заставляет сомневаться в «высотах науки» 22 века (ну или в представлениях автора о таких «высотах»).
В целом по идее своей (хотя и не новой, но всегда актуальной) текст не плох – мучения человека, которого сделали бессмертным, лишив эмоций (хотя, читая о страданиях Иезекиля, как-то плохо верится, что его лишили эмоций). Но обилие длинных диалогов и массы лишних слов и описаний делают его тягуче-тяжёлым для чтения.
Очень рекомендую автору подумать и сделать из этого динамичный рассказ тысяч на 40-50 знаком максимум. Ну или – в противоположность – роман, поскольку тема вполне может потянуть и на роман, но написан он должен быть, конечно, лёгким, увлекательным языком