Лёвин С.- ЮрРуб-64

Произведение поступило в редакцию журнала «Уральский следопыт» .   Работа получила предварительную оценку редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго  и выложена в блок «в отдел фантастики АЭЛИТА» с рецензией.  По заявке автора текст произведения будет удален, но останется название, имя автора и рецензия

——————————————————————————————

Делай деньги, делай деньги,

Позабыв покой и лень,

Делай деньги, делай деньги,

А остальное всё дребебедень!

Песенка пиратов из м/ф «Остров сокровищ»

– Эти раритетные! Времён ещё Николая I. Потому две тысячи за штуку, дешевле не уступлю, можете не уговаривать… Советские юбилейные почти все по шестьсот, за редким исключением. А вот десятки современные стальные, с латунным покрытием, беспонтовенькие эти, вообще за полтинник отдам. Там и Анапа, между прочим, есть! Увезёте на память! – скороговоркой выстреливал худенький мужичок, упакованный в тёмный и плотный утеплённый костюм для подводного плавания.

На мокром песке перед ним на боку лежал чемоданчик. На его поверхности в лучах весеннего солнца посверкивали монеты, цепочки, крестики, брошки и браслетики. Неподалёку валялся металлоискатель, с которого стекали капли воды – «аквамен» только что проворно вышел из моря, завидев потенциального покупателя.

– А как они сохранились в таком хорошем состоянии? Морская вода – она же вроде коррозии, всё разъедает, – усомнился Михаил. – Я пару лет назад у вас в разгар сезона отдыхал, так у меня всего за две недели пряжка на ремне окислилась и потемнела. И это потому что я на влажные плавки брюки в первый день сдуру напялил.

– Не хотите – не верьте, – насупился кладоискатель. – Дело ваше. Только суть вот в чём. Когда люди теряют вещь или выбрасывают – знаете примету о монетке на счастье, чтобы вернуться? – так вот, её на дне со всех сторон постепенно облепляют песчинки, и образуется нечто вроде защитной оболочки. Причём для морской воды непроницаемой! Так и лежит денежка, словно в коконе, пока я её не найду. Ну, или кто-нибудь ещё. Нас таких тут хватает.

Он провёл рукой в сторону, и Руднев, действительно, заприметил метрах в двухстах ещё одного чудака в гидрокостюме, шарящего в воде металлическим щупом.

– А почему тогда так дорого?

– Дорого?! Да вы что? У меня, между прочим, цены самые демократичные. Вы у любого нумизмата номиналом поинтересоваться можете. Только у меня, в отличие от них, товар-то непростой, с эксклюзивным бонусом, так сказать. Монеты эти, морем заряженные, могут деньги приманивать. Примеров масса!

– А что же вы сами, раз они такие чудодейственные, в ледяной воде часами туда-сюда шарахаетесь? Сидели бы дома, купюры считали, со стола в комод денежные пачки перекладывали.

– Зря вы так, – нахмурил лоб дядька. – Я больной человек, инвалид. У меня пенсия мизерная. Потому, как вы выразились, и шарахаюсь здесь с металлоискателем, и торгую, чтобы внукам на фрукты наскрести. Хотя по образованию инженер-металлург! А магия монеток этих на меня не распространяется. Я, считайте, посредник: нашёл, продал, осчастливил, а сам остался с фигой в кармане и железякой тяжеленной в руках.

Михаилу стало стыдно. Но ненадолго. Он вообще не привык париться по пустякам. Однако слова о том, что морские монетки наделены сверхъестественными свойствами, залегли в плодородную почву…

Больше всего в жизни Руднев любил деньги. Их ему всегда недоставало. Ещё пацанёнком собирал найденную на улице мелочь в трёхлитровую банку, поднимал выброшенные бутылки и майонезные банки, не смущаясь доставать их из урн, и сдавал в пункт приёма стеклотары. Без зазрения совести загонял одноклассникам привезённую из-за границы дядькой-военнослужащим жвачку с вкладышами. Втридорога, по спекулятивной цене.

После выпуска Миша с лёгкостью поступил на экономфак, который закончил с отличием, поработал по году-полтора в нескольких негосударственных банках, набираясь опыта, а затем устроился в финуправление мэрии родного кубанского Славянска. Здесь он безупречно оттрубил пару лет, пройдя путь от ведущего специалиста до начальника отдела, был замечен сверху, поощрён губернаторской грамотой и приглашён на собеседование в Краснодар. Наконец, он осел, причём довольно прочно, на серьёзной должности в краевом министерстве финансов.

Зарплату назначили не бог весть какую – всегда хотелось большего! – зато стабильную. Поскольку семьи не было даже в проекте, вечерами хватало время на калымы. Михаил тайком от коллег – особенно из отдела кадров, с волчьей яростью впивающихся в каждую строку ежегодной налоговой декларации и пытающихся везде отыскать подвохи и нарушения, – вёл бухгалтерию нескольких некрупных фирм, специализирующихся на турпутёвках и продаже квартир и экономящих на штатной единице.

Но главное – через него ежедневно и ежечасно проходили потоки огромных, невероятных, непостижимых перечислений, которые он отправлял в странствие одним росчерком ручки, ставя подпись на очередном документе. Да, он не держал в руках тяжёлые пачки пятитысячных банкнот, не вдыхал их специфический, слегка пьянящий скупой типографский запах, но, глядя на рассевшиеся по клеточкам таблиц и диаграмм цифры и соседствующие с ними волнующие сокращения «тыс. руб.», «млн руб.» и особенно «млрд руб.», ощущал будоражащую, почти первобытную мощь денег почти с тем же азартом, с каким гончая берёт след петляющего по лесу перепуганного зайца.

А ещё Руднев брал на заметку любые нетрадиционные методы преумножения состояния, не брезгуя откровенно абсурдными, ибо считал, что в финансовом вопросе все средства допустимы, а значит, хороши.

На дисплее его монитора красовались бескрайние бледно-зелёные поляны стодолларовых купюр, усыпанных золотыми слитками. Дома на стене спальни висела склеенная из четырёх листов ватмана гигантская карта желаний, пестрящая вырезанными из глянцевых журналов изображениями элитных автомобилей, изысканных коттеджей с дизайнерскими интерьерами, бриллиантовых россыпей, одетых в соболиные меха и индийский шёлк сексапильных блондинок и прочих атрибутов роскошной жизни.

Михаил тестировал на себе любое средство, случайно подслушанное у сослуживиц – из-за терзающего душу ощущения постоянно проплывающих мимо миллионов дамочки зацикливались на несостоятельности своих накоплений и жаждали их преумножить любой ценой. Ходил по квартире в напяленном на голову пакете с китайским золотым драконом, мыл полы денежной водой (до начала процедуры монеты минимум сутки настаивались в ведёрке или тазике) и даже полоскал в унитазе банановую кожуру, умасливая благоволящих богачам безымянных деньгодухов. Не чурался и ношением красных трусов, и выращиванием дома на подоконнике толстолистых и мясистых денежных деревьев, и коллекционированием лупоглазых, облепленных блестящими кругляшами керамических жаб, выстроенных на книжной полке на фоне Адама Смита, Роберта Кийосаки и Карла Маркса с его «Капиталом».

Никто не назвал бы Руднева религиозным человеком, да и в храм он ходил в редчайших случаях – помаячить на глазах начальства, которое кучненько собиралось на утренние литургии лишь на большие православные праздники, сопровождая губернатора. Тем не менее, не один раз, стоя на коленях возле оставшейся на память от бабушки старинной иконки, Михаил возносил молитвы: о богатстве и процветании – Николаю Чудотворцу, о деньгах – Матроне Московской, о достатке и успехе – Спиридону Тримифунтскому. «Огради меня, Спиридон, и семью мою от бедности и нужды. Убереги и приумножь наши финансы. Пошли нам изобилие и богатство. Аминь», – шептал он, но отдачи от святого с диковинным именем не чувствовал, потому вскоре эту практику позабросил.

Нежданно-негаданно выписанную расщедрившимся начальством премию, найденную на улице пятихатку или выгодную продажу начавшей надоедать машины Михаил, не колеблясь, относил на счёт своих маленьких экспериментов, оправдывая для себя таким образом крайнюю степень их экстравагантности для почтенного государственного мужа и официального распорядителя бюджетных средств.

Потому на удочку хитромудрого искателя прибрежных сокровищ Михаил всё-таки клюнул. Оставалось определиться с наживкой.

– Вот это рубль с Лениным сколько стоит?

– Этот двести. Он не слишком редкий. К юбилею революции выпущен, там тираж огромнейший – несколько миллионов! Я его вчера буквально выловил, да и нередко такие попадаются, честное слово. Вы лучше этот вот с Циолковским за шестьсот купите. Или с Чеховым. Они и люди поприятнее будут! Если оба брать будете, всё за тысячу отдам.

Предложение звучало заманчиво, однако эмоциональность Михаила всегда уступала прижимистости, потому выбор он не изменил и молча достал из кармана изящный кошелёк, стилизованный под крокодиловую кожу.

– Вот-вот, в кошелёчке и носите! Средство верное, безотказное, – засуетился мужик при виде банкнот. – Вы у меня сегодня первый покупатель, а покупатель-мужчина – хорошая примета! Может, всё-таки Циолковского возьмёте, а? Или хоть Менделеева?

*   *   *

Михаил шёл по пустынному анапскому пляжу, наблюдая за галдящими, извечно недовольными всем вокруг голодными чайками, которых спугнул весёлый лабрадор, осчастливленный хозяином, спустившим его с поводка.

Курорт ранней весной – совсем другой город, ничем не напоминающий развесёло-пьяную летнюю феерию. Тихий, спокойный, даже скучный, с редкими апатичными людьми, плетущимися по своим делам так вяло, словно только что вынырнули из летаргического сна и не против в него поскорее вернуться.

Однако профсоюзную путёвку в пансионат, принадлежащий краевой администрации – ещё советской постройки, но более-менее модернизированный в начале нулевых – выдали на это время года, когда цены на услуги поменьше и, значит, для соцстраха поприятнее. Руднев не раз пожалел, что пожадничал и не отказался в пользу одного из своих замов. Курсовка была рассчитана на 15 дней, но прошло всего пять, а он уже изнывал от безделья.

Закрутить курортный роман не получалось – пансионатные попутчицы все, как одна, были или далеко «за», или совсем не в его вкусе: если не бесформенные одышливые тетёхи, то тонкие, как ножки циркуля, недомодели с презрением ко всему миру на дне студёных водянистых глаз.

Репертуар местного кинотеатра был отсмотрен в первые три дня, в Городском театре вместо спектаклей демонстрировалась выставка пальто и шуб эконом-класса, а пешеходные маршруты ограничивались изгибами набережной – живописными, но приедающимися. Оставалось топтать исхоженные тропы, любуясь разновидностями морского прибоя под несмолкаемый аккомпанемент птичьего гвалта.

Под ногами похрустывали выброшенные вчерашним штормом ракушки вперемешку с небольшими сучками, фрагментами пластиковых бутылок и другим мелким мусором, который равнодушно облизывала набегающая пена.

Золотой крестик на толстой перекрученной цепочке настолько органично вписался в этот nature mort, что Михаил ни за что бы его не заметил и прошёл мимо, однако спрятавшийся в клубке водорослей благородный металл выдало отразившееся в нём солнце, пробившееся сквозь проплешину в низких облаках.

Руднев остановился, наклонился, извлёк находку из песка и отряхнул. На всякий случай осмотрелся по сторонам. Никому до него не было дела: семья с ребёнком лет шести кидала хлеб лебедям и уткам-лысухам, пережидающим зиму в тёплых краях, а пара старушек увлечённо обсуждала вечерний выпуск новостей, в котором добрый премьер обещал поднять им пенсию на полтора процента. Михаил улыбнулся сам себе, положил находку в карман и радостно отправился в номер, едва не пританцовывая.

Там он достал пухлую записную книжку, в которой вёл скрупулёзный учёт всем тратам и прибылям, и вписал в графе, лаконично обозначенной знаком «плюс», «зол цепь», оставив прочерк в сопредельном столбике со стоимостью. Без консультации ювелира здесь было не обойтись.

На соседней «минусовой» странице он начертал сокращение «юбруб», а рядом сумму – 200. В нежелании ставить точки и в потребности вот так кромсать и минимизировать слова таилась крайняя степень меркантильности, в которой Руднев стеснялся признаться самому себе. Он считал, что этим…. экономит на чернилах.

*   *   *

Наутро по плану стоял спортзал.

Сыграв несколько сетов в теннис с лошадиноликой, почти двухметровой каланчой из мэрии Выселковского района и пропотев минут десять на комплексе тренажёров, Михаил с чувством исполненного долга пошёл в раздевалку, где возле ножки одной из скамеек обнаружил мятую пятихатку – очевидно, кто-то выронил из кармана, когда натягивал джинсы. Других ценителей здорового образа жизни рядом не наблюдалось, поэтому он с чистой совестью отправил купюру в карман, посчитав, что там ей гораздо уютнее, чем на кафельном полу.

После полудня водитель маршрутки передал ему сдачу с сотни – вместо врученного на входе полтинника. Руднев не возражал – считал всех шоферюг наглыми и лживыми барыгами, готовыми обсчитать любого пассажира независимо от пола и возраста.

Вечером местный ювелир, покрутив в пальцах крестик с цепочкой, взвесив их и задумчиво поцокав языком, сказал, что готов приобрести «безделушки» за две с половиной тысячи. «Значит, стоят в два, а то и три раза дороже», – решил про себя Михаил и, не прощаясь, ретировался из мастерской, прикидывая, кому можно загнать золотишко подороже.

В восемь утра следующего дня его разбудила эсэмэска. Недовольный, он вынул смартфон из-под подушки, разблокировал и обомлел: на его банковский счёт поступило сорок семь тысяч рублей. Отпускные он получил заранее, премий, насколько помнил, не предвиделось.

На всякий случай набрал зама, зная, что тот в это время обычно стоит в пробке на пути на работу:

– Володь, привет! Не знаешь, откуда мне денежка капнула? Вроде как не должна была…

– Так это, Михал Сергеич, квартальную на две недели раньше дали. Кому-то даже повышенную, есть же везунчики! Вам-то какая пришла?

– Обычная, – зачем-то соврал Руднев. – Ладно, всё, не отвлекаю, скоро увидимся.

Он отключил звонок и присел на кровати. Требовалось перевести дух, собраться с мыслями и как следует обдумать происходящее. Морской ли рубль так стремительно начал действовать или материализовались какие-то предпринятые раньше меры, но цепочка из халявных денег явно начала наращивать звенья. Сейчас самым важным было – не спугнуть удачу. И не проболтаться, ибо настоящую тайну, как полагал Михаил, хранит лишь один человек. Стоит кругу посвящённых расшириться, пиши пропало.

В 8.47, сонно ковыляя по коридору пансионата в столовую, он обнаружил изящный браслет с брюликом рядом с одной из однотипных бледно-серых дверей. Ковровая дорожка под находкой была скомкана, и воображение живо нарисовало картину всепоглощающей страсти: распалённый предвкушением постельных игрищ любовник начинает ласкать свою пассию, не дожидаясь, пока она достанет из сумочки магнитную карточку и разблокирует дверь. Женщина радуется этой жаркой игре, тихонько, чтобы не разбудить соседей, хохочет, шутливо отбивается, толкает его в грудь, уворачивается от жадных до мягкой плоти рук и за всем этим развесёлым и похотливым действом не замечает, как с запястья соскальзывает подаренный мужем на десятилетие свадьбы браслет…

Впрочем, всё могло быть совсем не так романтично. Перебравшая в армянском ресторанчике, больше смахивающим на чебуречную, расположенном рядом, буквально через дорогу, суррогатной «Изабеллы» по полтиннику за сто граммов, дама обронила украшение, пытаясь нетвёрдой рукой отыскать в глубине бездонной сумочки наотрез отказывающийся попадаться на глаза пластиковый четырёхугольник с чипом.

Вариантов много, итог – один. Очередное приятное пополнение бюджета. Из ниоткуда. Страшно захотелось похвастаться – хоть кому, но правила есть правила, а нарушать их Руднев не привык.

В 12.34 позвонил старый приятель, который не давал о себе знать лет так пять. Или даже семь.

– Миш, ты на работе сейчас?

– Нет, Гриша, я даже не в городе. В отпуске. В Анапе отдыхаю по путёвке.

– Жаль. Я тут как раз у вас в мэрии по оказии. Хотел зайти, должок отдать.

– О, гляди-ка, вспомнил!

– Да хватит тебе! Я всегда помнил, просто возможности не было: то кредит, то ипотека, то полгода с женой бывшей судился. А сейчас, наконец, по всем счетам расплатился и начал долги раздавать. Ты у меня в списке первый… Спасибо, что выручил тогда.

– Спасибо, дорогой друг Григорий, в карман не положишь. Ты давай-ка, раз уж совесть в тебе внезапно пробудилась, накинь на эту сумму ещё четвертиночку. С учётом инфляции можно было бы и побольше, но я сегодня добрый. И оставь моей секретарше Жанне Ивановне в 307 кабинете. Я её наберу сейчас, предупрежу, чтобы встретила.

– Ну ты и жмот, Миша! Я к тебе со всей…

– А ко мне со всей душой не надо, – жёстко сказал Руднев. – Мне надо вовремя и в полном объёме, учитывая проценты и моральный ущерб. Как уговаривались. Кабинет 307, третий этаж направо, – и дал отбой.

Найденной на улице неподалёку от пансионата в 16.46 тысячной купюре Михаил даже не удивился: таинственный механизм извлечения денег из очевидно незаслуживающей их окружающей действительности был запущен и работал чётко и исправно.

*   *   *

На следующий день, плотно позавтракав в неожиданно приличной для бюджетного учреждения столовой, Михаил решил догулять до песчаного пляжа. Погода располагала: день выдался солнечным, мягким и по-настоящему весенним. Синоптики обещали до + 18 днём, полный штиль и отсутствие облачности. Даже воздух отличался особым вкусом: его хотелось есть ложками, урча от удовольствия.

Руднев издалека приметил давешнего «аквамена», шлёпающего, словно цапля, по колено в воде метрах в двадцати от береговой линии. Чемоданчик с трофеями лежал на песке, не вызывая энтузиазма у проходящих мимо.

Михаил подошёл поближе, стал лениво рассматривать находки. Кое-каких монет с прошлого раза недоставало, зато добавилась крупная пятикопеечная восемьдесят третьего года и двадцатипятирублёвка со зверями-талисманами сочинской олимпиады. Её явно посеяли не так давно…

Заметив, что к чемоданчику проявлен интерес, кладоискатель быстренько прочапал к берегу и, остановившись у кромки, затянул привычное:

– Это редкие монеты, николаевские ещё – первого Николая, конечно. Две тысячи за штуку. Вот эти юбилейные, советского периода, по шестьсот. Состояние идеальное, сами видите…

– Я у вас уже был пару дней назад, можете не утруждаться. Юбилейный рубль купил с Лениным.

– А, это из недорогих. Ещё что-нибудь желаете? Вот с Менделеевым монета коллекционная. Берите, не пожалеете. А ещё лучше вот эта трёхрублёвая, 89-го года, её к юбилею землетрясения в Спитаке выпустили. Раритет, между прочим!

– Скажите, а они все обладают такими свойствами?

– Какими? – вдруг насторожился мужичок.

– Вы же сами говорили: деньги притягивать.

– А у вас получилось, да? – Лицо кладоискателя исказилось, он мгновенно утратил благодушие и учтивость.

– Да нет, конечно, – попытался сыграть в обратную Михаил, но не тут-то было: продавец, как клещ, пребольно вцепился ему в запястье сильной сухой пятернёй.

– Отдайте мне эту монету обратно. Пожалуйста. Или продайте! Я верну вашу сумму впятеро. Хотите, вдесятеро? Я вам тот рублик за сколько продал? Двести, если не ошибаюсь. Так вот я вам прямо сейчас две тысячи готов заплатить! – И он полез в водонепроницаемый кошелёк, закреплённый на поясном ремне, но пальцы слушались плохо, дрожали, никак не могли зацепить вихляющуюся «собачку».

– Нет, не стоит, – отступил на всякий случай на пару шагов Руднев. – Я всё равно не продам. Сделка обратной силы не имеет.

– Продайте! – тонко взвизгнул мужичок. – Я старый, больной человек, инвалид, мне деньги для лечения нужны, внуков поднимать, а вам жить да жить ещё, горя не зная.

Михаил продолжал потихоньку пятиться. Искатель прибрежных сокровищ явно был чокнутым, и продолжать пререкания с ним казалось делом не столько бесполезным, сколько опасным. Кто знает, чего ожидать от спятившего перевозбуждённого пенсионера?

– Поймите, вы даже не подозреваете, владельцем какой вещи случайно стали! – продолжал голосить дедуля. – Это же не просто монета, это сверхрубль!

– Сверхрубль? – попробовал чудное слово на вкус Михаил, задумчиво перекатил его языком во рту. – Сверхрубль… Звучит забавно. Сами выдумали?

Собеседник не ответил. Ему, кажется, поплохело: кровь отлила от лица, кожа посерела, глаза будто запали в глубину черепа, и «аквамен» начал медленно оседать на песок рядом со своим чемоданчиком.

– Эй! Эй, вы что?! – воскликнул Руднев и беспомощно закрутил головой. – Эй, человеку плохо! Есть здесь кто-нибудь местный? Как скорую вызвать?

Тут же отыскался доброволец – очкарик в нелепой кепке-«жириновке» и с дурацкими бакенбардами, который начал сосредоточенно давить на кнопки ископаемой «Нокии». Подтянулись и зрители: они всегда материализуются из воздуха, когда с кем-то происходит несчастье. Среди зевак удачно оказался врач, незамедлительно начавший щупать пульс незадачливого торговца раритетами и слушать его дыхание.

Вскоре человека с чемоданчиком обступило около десятка прохожих, и Руднев поспешил ретироваться, что называется, под шумок. Понимал, что пользы от него в этой ситуации ноль, да и провоцировать у инвалида новый сердечный приступ своим нежеланием расставаться с чудо-монетой не хотелось…

В 13.53 позвонили из риэлтерского агентства. Сообщили, что нашёлся надёжный покупатель на дачный участок, принадлежавший бабушке Михаила, а после её кончины восемь месяцев назад перешедший по завещанию любимому внуку. Копаться в земле, выращивая огурцы с помидорами, он, естественно, не желал. На уговоры родни уступить дачу по-свойски, то бишь за бесценок, ответил категоричное «нет», за что был внесён эшелоном тёть, дядь и внучатых племянников в разряд вредителей и врагов народа.

Семейные проклятия тяготили Руднева меньше всего, потому, завершив юридические хлопоты, он сразу выставил участок с домом-вагончиком и отвратительным деревянным сортиром на продажу. Однако тот полгода висел мёртвым грузом. Есть не просил, и ладно. А теперь его готовы приобрести за сумму, превышающую самые смелые ожидания Михаила, который морально приготовился скинуть цену процентов так на пятнадцать-двадцать.

Договорившись, что оформление договора купли-продажи можно начинать, а он через неделю приедет и всё подпишет, Руднев откинулся на кровати, рассматривая давно не мытую люстру. «Ух, как всё завертелось-то! Красота!» – думал он.

Часик подремав (а что, отпуск – можно себе позволить!), он достал смартфон, подключился к пансионатному wi-fi и задал в поисковике «сверхрубль». Яндекс выдал, как обычно, всякую непотребщину вперемешку с аналитическими статьями из газеты «Экономика и жизнь» и цитатами министра финансов. Все эти крайне разножанровые материалы объединяли слова «сверх» («вы достигнете сверхнаслаждения», «сверхоргазм для настоящего мужчины») и «рубль» («курс рубля снова катастрофически падает», «о бедном рубле вы замолвите слово»). «Сверхрубля» в чистом виде в перечне не наблюдалось.

Десять ссылок, двадцать, тридцать… Лишь на четвёртой страничке Михаил углядел выделенный жирным шрифтом во фрагменте текста «сверхрубль» – в цитируемых блогером под ником No$off фрагментах воспоминаний некого Александра Макарчука, бывшего работника Московского монетного двора. Текст, правда, размещался на сомнительном портале «Нераскрытые загадки и тайны XX века», специализировавшемся на бермудском треугольнике, ангаре номер восемнадцать, перевале Дятлова, вторжении рептилоидов и прочей паранормальщине.

Сайт с постом No$offа предназначался людям, убеждённым, что в шкафу у них обитает полтергейст, в огороде – кикимора, а тихий сосед по ночам молится Вельзевулу и варит борщ из чёрных котов. Абсурдности порталу добавляло то, что главную страницу увенчивала мерцающая и криворуко сделанная реклама фирмы, которая продаёт шапочки из фольги, защищающие владельца от агрессивных инопланетных космоизлучений.

Впрочем, если не обращать внимания на раздражающие факторы, читать фрагменты мемуаров Макарчука было интересно…

*   *   *

Текст, озаглавленный «Тайна юбилейного сверхрубля», предварял небольшой комментарий блогера: «Существует немало баек и городских легенд о необычных, наделённых иррациональными свойствами монетах.

Оригинальную историю мне прислал Юрий Макарчук, чей отец не так давно покинул этот мир, оставив после себя исписанную мелким почерком тетрадь с мемуарами, разбитыми на небольшие главки. Юрий сам увлекается нумизматикой, в том числе паранумизматикой, потому решил, что глава под названием «Сверхрубль» может показаться небезынтересной читателям моего блога. Что ж, как минимум мне она показалась любопытной! С удовольствием делюсь!»

Далее выделенная иным шрифтом располагалась история Макарчука…

«С 61-го и до самого 85-го года, когда началась Перестройка, я работал на Московском монетном дворе. Сначала станки обслуживал – инженером по механике. Один, потом три, пять. Через семь лет за безупречный труд целый цех доверили. Следил, чтобы вся техника без сучка и задоринки работала!

В год полувекового юбилея Октября пришёл серьёзный госзаказ на чеканку серии памятных монет. Тираж огромный: у каждого номинала (10 копеек, 15, 20, 50 и рубль) – по 50 миллионов экземпляров! В том спецвыпуске и оказалась та самая роковая монета, о которой я хочу рассказать.

Внешне вы бы никогда не нашли разницу – да её и не было! Вес рубля стандартный – 11,25 грамма, материал тоже без неожиданностей – смесь меди, никеля и цинка. На реверсе – Владимир Ильич собственной персоной, протянувший правую руку в знакомом всем по многочисленным памятникам жесте, стоящий на фоне огромных серпа и молота. На аверсе – герб СССР и надписи «один рубль» и «пятьдесят лет советской власти». Ни один нумизмат не разглядел бы в той монете ничего сверхординарного. Но случилось так, что волей случая я сам стал свидетелем рождения сверхрубля и даже недолго побыл его владельцем. А произошло это так…

Однажды во время обеденного перерыва, когда печатники ушли в столовую, а я с одним станком остался возиться (не нравилось что-то, уже и не вспомню, что именно – шум посторонний, кажется), в помещение зашёл начальник инструментального цеха с незнакомым мужчиной, одетым не по погоде. Лето жаркое, духота, а на человеке – тёмный и, по всей видимости, тёплый кожаный плащ. Глаза его скрывали настолько несуразно большие солнцезащитные очки, что их владелец казался карикатурой на иностранного шпиона, какие частенько публиковали в «Крокодиле». Комично-отталкивающий эффект лишь усиливали неестественно пышные, будто накладные, усы и аккуратная чеховская бородка.

Учитывая строжайший пропускной режим монетного двора, появление столь странного типа, да ещё и в неурочное время показалось мне, по меньшей мере, странным.

Начцеха Максим Кожедуб, увидев в помещении сотрудника, смутился, а затем – видимо, пытаясь смягчить странность ситуации, – пояснил: «Это, Александр Тимофеевич, мой давний приятель Николай Стариков из Владивостока прилетел. С руководством визит согласован. Показываю, вот, технологии».

Очкарик кивнул, приветствуя меня, а затем сказал:

– Очень интересно с юбилейной серией было познакомиться. До того, как она по городам и весям разойдётся. Особенно рубль впечатлил. Хороший рельеф, символика. Уговорил вот Максима Сергеевича из первой партии мне экземпляр презентовать. Не для передачи в третьи руки, конечно, и без огласки. – Он, не обращая внимания на выпучившего глаза и, кажется, готового запыхтеть от возмущения Кожедуба, извлёк из кармана сверкнувшую в лучах ламп монету, буквально несколько часов как сошедшую со станка.

Я, понятное дело, возмутился. Это ни в одни ворота не лезет! И потребовал рубль вернуть.

Незнакомец пожал плечами и протянул мне монету. Сказал: «Что ж, правила есть правила», – и покинул цех вместе со своим раздосадованным провожатым.

Я отнёс рубль в свой кабинет, положил на видное место на полочке, чтобы потом вернуть на место, к остальной партии. Однако ближе к вечеру узнал, что первая крупная серия уже отправлена в банковские отделения, потому раритетом монета больше не является. Тогда решил жене новинку показать, бросил в кошелёк к другой мелочи – не чтобы тратить, а красоты ради.

В тот же день мне неожиданно выписали премию, а, покидая проходные, я обнаружил оброненное портмоне с двумя двадцатьпятками – приличная сумма, между прочим! Немедленно вернулся и отдал находку контролёрше с просьбой к завтрашнему утру напечатать и повесить объявление – хозяин непременно отыщется.

Дома ждал сюрприз – жена моя Катерина сообщила, что вечером её внезапно вызвали в гороно и предложили должность заведующей детским садиком, в котором она в течение двенадцати лет трудилась воспитателем. Это и повышение долгожданное, и прибавка к зарплате весомая. Нам это очень кстати было – как раз о детях всерьёз задумались, возраст…

Недолго думая, решили отметить это дело в ресторане: иногда и шикануть чуть-чуть можно, раз повод такой.

Праздновал я с полной, так сказать, самоотдачей, здоровье позволяло. А после ресторана к соседу по лестничной площадке ещё заглянул – догнаться, несмотря на протесты жены.

На следующее утро проснулся по будильнику с сильнейшей головной болью, с трудом припоминая окончание вечера. Катерина не замедлила пролить свет на белые пятна и живописала культпоход с таким энтузиазмом, что мне стало окончательно тошно, и я отправился на работу, даже не позавтракав.

Сел в трамвай, полез в кошелёк – бумажных денег не осталось. Всё оставил в проклятом ресторане, всё! Лишь в боковом кармашке лежал чудом сохранившийся рубль, который я кондуктору и вручил. Тот долго и подозрением изучал незнакомую монету. Пришлось объяснять, что это спецтираж к 50-летию Великой Октябрьской Социалистической революции, который вскоре наводнит карманы всех советских граждан, и настаивать, чтобы он принял рубль…

Ближе к обеду, когда самочувствие более-менее вернулось в норму, я встретил в коридоре Кожедуба – бледного и неопрятного, будто тоже с тяжёлого похмелья. Завидев меня, он бросился навстречу чуть ли не бегом.

– Тимофеич, помнишь моего гостя, с которым вчера тебя в цеху знакомил? Представляешь, погиб вчера ночью!

– Как погиб? – не понял я.

– Зарезала шпана какая-то подворотная, когда он в гостиницу возвращался. Деньги из карманов выгребли, часы сняли – да у него и ценного-то ничего с собой не было! Паспорт в кармане лежал с бумажкой, где мой адрес и телефон записаны. Вот я прошлую ночь в отделении милиции и провёл, показания давал.

– Беда какая, Максим, слов нет! – искренне пожалел я так внезапно и трагически погибшего человека. Вроде и знакомы не были, а неуютно на душе сразу, больно.

– Ой, беда! – поддакнул Кожедуб. – Беда, Тимофеич! Это ж я его сюда, в Москву, вытащил. Он ведь непростой человек был. Очень!

– В смысле?

– Да… Как бы это сказать поточнее… Типа колдуна он был, Саша.

– Я, Максим Сергеевич, конечно, всё понимаю. Трагедия, человека убили, друга. Но не с ума же сходить.

– А я и не сошёл, – уверенно сказал начцеха. – Я с ним в студенческой общаге пять лет в одной комнате прожил и чего только за это время ни видел! Он умел и кровь прикосновением остановить, и боль головную одной фразой унять, и судьбу предсказать. Только не любил всего этого: удачей зарядить перед экзаменом или ещё чего. Говорил, у него внутри от прапрадеда ещё энергия осталась, которую по мелочам расходовать нельзя… Я тебе, Саня, честно признаюсь, у моей жены проблемы со здоровьем. Очень серьёзные. Онкология. Лучшие врачи смотрели, денег уже потратил – мало не покажется, в долги влез. Но никакого толку, динамика только в худшую сторону. Вот я и вспомнил про Колю-чародея, как мы его тогда промеж собой называли. В моём положении за любую соломинку хвататься будешь, поверь. Связался с ним. Он прилетел аж из Владивостока, не отказал. Хотя я знаю, что ему путешествия тяжело даются. Со здоровьем проблемы: солнечный свет глаза режет – аномалия какая-то. И знобит после приземления не меньше суток. Невероятно, конечно: сам целитель, каких свет не видывал, а себе помочь не может…. Так вот, с женой моей он поговорил, руки ей к животу приложил только, и сразу легче стало! Румянец вернулся! Силы, энергия – другой человек! Я в качестве благодарности решил ему экскурсию организовать туда, куда простым смертным нельзя, с директором согласовал. Потом ещё поужинали у меня. Я его проводить до гостиницы хотел, но он не согласился – сказал, хочет в одиночестве по столице прогуляться. Вот и прогулялся…

– И что теперь? Родным сообщили?

– Он одинокий был. Так, наверное, даже лучше. Сейчас пока милиция протоколы пишет, то да сё, а после обеда меня с работы отпустили – буду сам всё решать. По похоронам, по транспортировке тела. Ума не приложу, как всё это делать… Эх, такой был человек, да пропал ни за грош!

Понурый Кожедуб, выговорившись, пошёл дальше по коридору, а я крепко задумался, складывая воедино вчерашние удачи, начавшиеся сразу после того, как ко мне попал рубль, который подержал в руках незадолго до своей трагической гибели таинственный чудотворец Николай. И, видимо, поделился своей удивительной силой с монетой. Неспроста же она за ничтожно короткое время столько для меня сделала!

Но теперь этот рубль исчез из моего поля зрения и, похоже, навсегда. Совершенно бездарно профуканный сверхрубль»…

*   *   *

– Ну и идиот! – ухмыляясь, воскликнул Руднев. – Такое сокровище в руки заполучить и так бездарно распорядиться. Это ж уметь надо! Придурок!

После рассказа Макарчука в следующих постах блога No$offа располагались малоинтересные далёкому от нумизматики человеку сведения о наборах бразильских монет, раритетных биметаллических десятирублёвках с заводскими дефектами, бумажной сторублёвке с изображением присоединённого Крыма, а затем, спустя несколько месяцев, – ура! – ещё одна публикация о сверхрубле, хоть и лишённая литературности предшественницы, но ничуть не менее познавательная.

*   *   *

«Сверхрубль. Смена владельцев. ЖЗЛ, или жизнь загребущих людей.

После недавнего поста о «волшебной» монете, якобы обладающей возможностью аккумулировать деньги для своего хозяина, мне в личку поступило больше дюжины писем о людях, которые некоторое время являлись обладателями данного артефакта, с таковыми встречались или же о них слышали.

Я проанализировал весь этот массив, выбирал наиболее достоверные «сверхрублёвые» истории и систематизировал их в хронологическом порядке, пытаясь отследить примерную хронологию и географию перемещений монеты по стране. Несмотря на небольшие временные провалы, картина складывается довольно полная.

1967 – 1977 гг. Красноярск – Москва. Владелец: Иван Александрович Забураев. Нумизмат. Всего за десять лет превратился из рядового коллекционера в настоящего денежного магната. Помимо редких монет, стал собирать нэцкэ, старинные иконы, полотна известных живописцев. По слухам, приобрёл несколько подлинников Моне и неизвестную картину Репина. Чрезмерно возросшей активностью привлёк внимание правоохранительных органов. Арестован на основании того, что в его новой семикомнатной квартире, приобретённой после переезда с севера в центре столицы, обнаружены краденые холсты. Имущество конфисковано. На допросах вину отрицал, ссылался на мистическую монету-искусительницу, которая затмила разум и заставила совершать неблаговидные поступки.

1977 – 1982 гг. Москва – Архангельск. Владелец: Елена Сергеевна Букреева. Также известна как Ленка Букре. Сделала головокружительную карьеру: от продавца в бакалее до управляющей шестью столичными магазинами. Официально числилась в одном, остальными руководила через подставных лиц. На Олимпиаде-80 сумела получить эксклюзивное разрешение на реализацию иностранцам сувенирной продукции. В 81-м, зная, что её персона привлекает избыточное внимание со стороны как милиции и прокуратуры, так и криминала, переезжает сначала в Ленинград, затем в Архангельск. В 1982 году убита вместе с мужем и двумя детьми в собственном доме, который полностью разграблен и сожжён. Дело так и осталось нераскрытым. Двоюродная сестра Елены – Ольга Образцова – винила в гибели семьи Букреевых рубль с изображением Ленина, который стал для них источником не столько сказочного обогащения, сколько бед.

1982 – 1988 гг. Архангельск – Ростов-на-Дону – Москва. Владелец: Араик Ваневич Анджан, в узких кругах известный под прозвищем Китаец. Начинал шестёркой в архангельской организованной преступной группировке Анатолия Калашникова (Толика Калаша). Внезапно разбогател, стал стремительно наращивать авторитет, используя любые доступные методы. В 84-м, по неподтверждённым сведениям, заказал Калаша и вскоре путём подкупов и угроз занял его место. В том же году перебрался в Ростов, где его предшественник имел бизнес, который после смерти Толика решила отжать тамошняя братва. После серии кровавых разборок и заказных убийств вернул дело и преумножил его. Аппетиты Китайца тем временем росли, и после двух лет на берегу Дона он отправился покорять столицу. В 89-м, уже владея рядом ларьков в Бирюлёво и половиной «Горбушки», застрелен вместе с парой телохранителей среди бела дня посреди Арбата. Накопленное Китайцем «добро» разошлось среди его «коллег». Приближённый к Анджану Виктор «Сума» Сумароков, арестованный в 1991 году, в тюрьме внезапно разродился томиком мемуаров о перипетиях блатной жизни – возможно, литературная фамилия обязывала. В них, в частности, упоминается фартовый юбилейный рубль, который Китаец всегда держал при себе – носил в холщовом мешочке на верёвочке рядом с крестиком.

1989 – 1997 гг. Москва. Владелец: Сергей Пантелеевич Мавроди. Финансовый гений и один из виднейших авантюристов за всю историю России. В 89-м основал кооператив «МММ», всего пять лет спустя превратившийся в крупнейшую в стране финансовую пирамиду, от которой пострадало свыше 10 миллионов человек. В декабре 97-го Сергея Мавроди объявили сначала во всероссийский, а затем в международный розыск, после чего он на некоторое время исчез из вида. По неофициальным источникам, осенью 97-го на его дачу в подмосковном посёлке Жуковка-3 на Рублёвском шоссе проникли грабители, которые, меж тем, довольствовались лишь скромной суммой денег. Предприимчивый финансист хранил миллиардные накопления на счетах различных банков. Однако воры забрали сейф, вскрыть который на месте не удалось. В нём хранилась чрезвычайно оберегаемая Сергеем Пантелеевичем вещь – вероятнее всего, сверхрубль…

1997 – 1999 гг. Москва – Анапа. Владелец: Геннадий Андреевич «Сидор» Сидоренко. Медвежатник, специалист по грабежам разной степени сложности, один из возможных участников ограбления дачи Мавроди. После вскрытия сейфа, очевидно, стал владельцем самого малопривлекательного для бандитов экспоната – юбилейного советского рубля, которые после 1993-го, правда, вышли из обращения. После серии успешно проведённых ограблений многократно преумножил капитал. Летом 99-го, отдыхая с семьёй в Анапе, отправился на рыбалку, арендовав парусную лодку в местном яхт-клубе. Из плавания не вернулся, став жертвой четырёхбалльного шторма, который обрушился на побережье, набрав силу буквально за полтора часа.

P.S. На этом эпизоде след сверхрубля теряется, и упоминаний о нём не встречается на протяжении свыше двадцати лет».

*   *   *

– Ха! А след-то нашёлся! – воскликнул Михаил, бросая смартфон на подушку. От обилия информации он подустал, но свежими приливными волнами накатывало воодушевление.

Мысли неслись вскачь не хуже холёного ахалтекинского жеребца, и гордо возлежащий посередине журнального столика артефакт казался теперь не случайным зигзагом судьбы, а заслуженно пожалованным ей ключом к новым – безграничным! – возможностям.

– Без денег жить нельзя на свете, нет! – пропел Руднев слегка отредактированную им же арию из «Сильвы» и, повинуясь сиюминутному внутреннему порыву, вскочил с дивана и станцевал нечто малопривлекательное, но очень экспрессивное, спазматически дрыгая ногами и руками и встряхивая головой.

Начиналась новая, полная приятных сюрпризов жизнь. И это надо было срочно отметить!

Одевшись и положив сверхрубль в кошелёк, – деньги к деньгам! – лучащийся от счастья Михаил вышел из номера, одарил широченной улыбкой девушку на стойке ресепшен и, распахнув дверь, вдохнул аромат анапской весны.

В 19.46 он заказал самое дорогое и по-настоящему роскошное итальянское вино в неожиданно стильном для курортного заведения баре Brookwin, расположенном неподалёку от пансионата, а также лучшие блюда от здешнего шеф-повара. Не успел Руднев опустошить первый бокал восхитительного терпкого напитка, как к нему подошёл менеджер и торжественно провозгласил, что Михаил – тысячный посетитель заведения в этом году, и в честь этого ужин обойдётся ему бесплатно.

Обладатель сверхрубля принял известие как должное и спустя пару часов, три бутылки элитного алкоголя и зачем-то заказанного «на десерт» литра крафтового пива с трудом извлёк своё тело из кресла, чтобы устремить его траекторию в направлении пансионата.

В 23.17 в дверь его номера требовательно постучали. По звуку показалось, не кулаком, а тяжёлым металлическим предметом. С трудом покинув диван, Михаил, опираясь об стену, дошагал до коридора и, набычившись, хотя никто его видеть, конечно, не мог, грозно вопросил:

– Кто там?

– Кто-кто, мил человек? Я!

Голос был мужской, восхищённо-радостный, далеко не юный. Подвоха он, на первый взгляд, не таил.

– Не понял… Кто я?

– Ульянов я! Владими’г Иль’гич! П’гишёл заб’гать свою ’геликвию. От’гывайте немедленно именем ’геволюции!

Михаил во всей полноте осознал, что крафт был лишним, и решил игнорировать буйного гостя, сочтя его алкогольным фантомом. Тот, однако, не угомонился – вновь саданул по дереву увесисто, будто тараном.

– От’гывайте, ’Гуднев, гово’гю! В’гемя, батенька, деньги! А я то’гоплюсь! И п’гемного!

– Не открою, – мрачно изрёк Михаил. – Хоть обдолбись там, коммунист хренов.

– Эй-эй-эй! За такие слова и схлопотать можно! По кумполу! – Гость нанёс очередную серию мощных ударов, крепчающих раз от раза. – Могу и ногой же наподдать! – И Ленин, действительно, лупанул с такой невероятной силищей и сделал это, как и обещал, ногой. Да так, что казённая обитель за секунду сдала позиции – дверь слетела с петель.

От грохота и страха Руднев отпрянул. Напротив него в облаке пыли стоял Владимир Ильич Ульянов собственной персоной – такой, как на картинках школьного «Букваря» из Мишиного детства: невысокий, с плешью на всю голову и бородкой клинышком, а ещё – с озорными искорками в прищуренных глазах. В одной руке вождь мирового пролетариата, одетый в строгий серый костюм с алым галстуком и жилеткой оттенка крокодиловой кожи, сжимал серп, в другой – молот.

– Что ж вы, батенька, по-доб’гому не захотели? Получите в ответ наше п’голета’гское «фи». И пода’гочек вп’гидачу!

С этими словами Ленин раскинул руки а-ля Брюс Ли и с оглушительным воплем «кия!» совершил несколько супербыстрых движений своими опасными инструментами, со свистом рассекая воздух и наступая на Михаила с напором броневичка. Тот понял, что спасения нет, хотел немедленно упасть на колени и слёзно молить о пощаде, но коварный молоток опередил его планы, с омерзительным хрустом впечатавшись точно в висок. В голове моментально потемнело, однако до наступления абсолютной мглы финансист успел увидеть, что сверкающий полумесяцем в лучах люстры серп несётся куда-то вниз и вбок, метя в самое интимное, истошно заорал и…

…проснулся в ледяном поту. На электронных часах мерцало 00.00.

*   *   *

«Обнуление. Обдупление. Офигение», – подумал он словами на букву «о» – круглую, напоминающую монету. Передёрнулся от ужаса, захлестнувшего огромной и всесокрушающей волной, и с криком «да подавись ты своим сверхрублём, урод лысый!» схватил артефакт и с трёх метров вышвырнул в открытую форточку, продемонстрировав снайперский талант, которого за ним отродясь не замечалось.

В 00.04, шокировав очаровашку на ресепшене бледной, потной и дико перекошенной физиономией, а также внешним видом – из одежды на постояльце наблюдались лишь пижамные штаны и майка с большим желтовато-золотым изображением изогнувшегося буквой S символа доллара (ещё один приманивающий деньги фактор!), Михаил вывалился в промозглую ночь, включил фонарик на смартфоне и начал ползать по асфальту, клацая зубами и неразборчиво матерясь.

От позора и вызова полиции спасало единственное обстоятельство – мартовская ночная Анапа была девственно пуста: ни машин на дороге, ни прохожих на тротуарах. Тишь да гладь. Жаль, не благодать…

Михаила трясло от холода, алкогольной интоксикации, но – более всего! – от терзающего голову, которую в спешке покидали перепуганные мавзолейным узником винные пары, осознания того, что он самолично, без нажима и посторонней помощи, взял да и под влиянием дебильнейшего ночного кошмара выбросил главный в жизни джек-пот, свой заветный билет в мифическое Эльдорадо, шанс побыть царём Мидасом без алхимических последствий для организма. И он искал и ползал, ползал и искал.

В 00.42, когда лёгкие штаны на коленях частично превратились в лохмотья, пропитавшиеся кровью из стёсанной кожи, луч фонарика выхватил почти слившийся с серой тротуарной плиткой реверс сверхрубля. «Аааааа! Аааааа! – заорал во тьму Михаил, не найдя более адекватного выражения своим чувствам. И подытожил: – Ааааааа!!!»

С победоносным видом он прошествовал мимо девушки, которая за четыре года работы в пансионате навидалась всякого, но с таким инцидентом сталкивалась впервые, вернулся в номер, долго и с наслаждением стоял под горячими струйками душа, не отводя глаз от монеты, водружённой на мыльницу.

Терять её из вида Руднев более не собирался.

*   *   *

– Сверхрубль! – первая мысль после пробуждения. Внезапная, как аварийное отключение света. – Сверхрубль!

И тут же, после взрыва, срыва, почти паники – успокоение: монета лежала на журнальном столике перед глазами, и радостный Ильич протягивал руку в приветственном жесте, будто желая владельцу доброго утра.

Вопреки ожиданиям, голова болела не критично – только в сердцевине мозга вяло копошилось когтистое насекомое. Да ещё саднили разодранные колени. Ничего, терпеть можно…

В 9.55 Михаил покинул пансионат, бюджетная кормёжка которого внезапно начала его раздражать, и направился на поиски более-менее приличного ресторанчика. Как назло, межсезонный курорт благополучно спал, и все заведения с вывесками, от дизайна которых не страдало чувство прекрасного, открывались после полудня, а то и ближе к вечеру. Пришлось довольствоваться пиццерией.

Заказав острую «El Diablo» с несколькими видами перца и чёрный чай, Михаил расположился поудобнее за столиком и решил подвести итоги и балансы. Итак, он стал обладателем чудеснейшего артефакта, аккумулирующего финансовые потоки для своего хозяина. И этот фантастический деньгомагнит действует!

Минусом сверхрубля казался единственный неприятный факт: практически все известные его владельцы плохо кончили. Оставалось только догадываться, что произошло с теми, о ком не знал автор блога.

Но и здесь Руднев проблемы не видел: он не собирался уходить в криминал или глупо рисковать жизнью, выходя на лодке в штормящее море. Важнее казалось сохранить заданный курс и свою удачу в секрете: за такую расчудесную баблокачку могут и убить. Не задумываясь о постулатах гуманизма.

Михаил прикончил пиццу, которая вопреки скепсису получилась очень даже съедобной и, рассчитавшись с миленькой брюнеткой на кассе, пошёл наслаждаться весенними ароматами. На улице посчитал сдачу и удовлетворённо хмыкнул: с пятисот ему дали семьсот пятьдесят. А то, что за ошибку, вероятнее всего, вычтут из зарплаты симпатяги – так это ж её проблемы. Внимательнее надо быть!

В 11.03 Руднев заметил, что за ним следят. Сначала решил, показалось, но обострившееся чувство паранойи скрутило сердце, и он, обернувшись, уткнулся взглядом в невысокого человека в серой ветровке и больших чёрных очках, неуместных в эту пасмурную погоду. Благодаря им глаз и зацепил этого типа минут десять назад на аллее хвойного парка рядом с Вечным огнём.

Михаил присел на лавочку. Очкарик сделал то же самое, достал телефон и начал пялиться в экран. Когда через пять минут Руднев встал, человек, выждав несколько секунд, повторил движение.

Мысли полетели, как вспугнутые кошаком голуби: «Ага. Следят. Но кто? И как узнали? Не может быть! За такой-то срок! Может, обычный гоп-стоп? Кто знает, что у них здесь в Анапе за нравы межсезонные?! Может, во мне за километр отдыхающий виден? А раз турист, то при деньгах, понятное дело. Чёрт! Что же делать?!»

– Бежать! – тявкнул внутренний голос, и Михаил не стал сопротивляться, припустив со всех ног и не обращая внимания на удивлённые лица редких благостно-расслабленных прохожих, наслаждающихся прогулкой по ещё не перегруженному миллионами гостей городу.

Полноценно бегал последний раз Руднев давненько, едва ли не во времена студенчества на занятиях физрой. Потому ожидаемый в мыслях лёгкий и преисполненный грацией бег в реальности обернулся грузной, да с одышкой, кололапостью – вдобавок с предательски заплетающимися ногами.

То ли преследователь был ещё неуклюжее, то ли растерялся от такого кунштюка, но, когда спустя несколько минут потного позора Михаил обернулся, позади погони не наблюдалось. По улице Пушкина медленно прохаживалась молодая мамочка с коляской, старик выгуливал полинявшую, похожую на ветхую половую тряпку болонку, да крутил педалями велосипедист. Ни следа треклятого очкарика! Ура!

Обрушившись увесистой филейной частью на скамейку, Михаил попытался восстановить дыхание, ощущая себя развалюхой и астматиком со стажем. Однако все недомогания отступали под воздействием терапевтической мысли о притаившемся в боковом отделении кошелька сверхрубле. И о выпавшей у кого-то из кармана тысячерублёвке, застрявшей между рассохшимися деревянными планками скамьи.

В 11.37 Руднев вернулся в номер, закрыл его вдобавок к автоматически защёлкивающемуся замку на щеколду, непонятно зачем оставленную после модернизации фонда. Подошёл к окну: внизу ползи таракашками редкие прохожие. По дороге ехали автомобили и маршрутки, возле ствола рослого платана подкачивал колесо велосипедист.

Велосипедист!

Тот самый или нет, вспомнить Михаил не мог. Вроде одет так, да не так… А за углом промелькнула серая ветровка…

«Паранойя! Бред! Я не буду сходить с ума! Я сорокалетний здравомыслящий мужик с двумя высшими. У меня в отделе двадцать три подчинённых и секретарша Жанночка, с которой время от времени случается неплохой интим. Через меня ежедневно проходят десятки важнейших бумаг. И что, я буду трястись от ужаса при виде плюгавика в куртке и дебила-велосипедиста?! Ну на…!»

Предосторожности, тем не менее, показались не лишними, и Михаил опустил жалюзи, оставшись в полумраке, а затем, вспомнив шпионские боевики, с мрачной решимостью выдернул из прикроватного телефона штекер, внимательно повертел в руках аппарат, но следов вмешательства не обнаружил: на пластмассовой поверхности ни царапинки. И то дело!

Чтобы окончательно снять напряжение, он быстренько принял душ и, действительно расслабившись, прилёг, отгоняя назойливо жужжащие в голове тревожные мысли. Усталость после нервной ночи и похмельного утра взяла своё, и Руднев провалился в глубокий сон, лишённый сновидений.

Проснулся около трёх – от неприятного дробного перестука, будто кто-то барабанит в окно ноготками. Было темно, словно на часах поздний вечер. Погода испортилась: анапское небо затянули рваные тучи, ползущие вдоль горизонта резво, как на ускоренной перемотке. И лишь завывающий ветер подсказывал, что это не видеоэффект, а обычный для южных краёв в весеннюю пору шквалистый штормовой ветер.

Дверь вновь вздрогнула. Руднев замер у окна кривой авангардистской скульптурой, глаза заметались по углам, ладонь сжала смартфон, мигом вспотев. Кого вызывать?! Полицию? Пожарных? К кому обращаться за помощью, если в номер ломятся непрошеные гости?!

Стук повторился. Звучал он требовательно, даже гневно, словно удары несли информацию и щедро окрашивались эмоциями.

«Точно знают, что я здесь. Что же делать?!»

Лежащий на столике сверхрубль еле видно замерцал, будто почуявшая орочью близость эльфийская сталь, и Михаил, созерцая разнервничавшийся артефакт, принял спонтанное решение – очевидное при всей своей безрассудности, лежащее на поверхности и, несомненно, эффективное.

Он на цыпочках приблизился к монете, поднял её, ощущая лёгкую вибрацию взволнованного металла, и, бросив на Владимира Ильича прощальный взгляд, отправил его себе в рот вместе с серпом и молотом.

Монета была крупной, для глотания неудобной, однако, борясь с рвотными позывами, Руднев набрал полный рот вязкой слюны и вместе с ней протолкнул сверхрубль в пищевод, кривясь и морщась от неприятных ощущений в горле, а затем где-то под рёбрами.

Впрочем, тошноту с лёгкостью укладывало на лопатки торжество. Ликование наполняло тело силой, хотелось прыгать до потолка и ходить колесом как в детстве, когда комплекция позволяла.

«Ничего, по кишкам попутешествует и выйдет, никуда не денется», – восторгался своей сообразительности Михаил.

Вновь прогремел стук. Короткие, словно выстрелы, удары. Три. А затем раздался голос – женский, не лишённый приятности:

– Михаил Сергеевич, это вас главный администратор беспокоит, Ольга Евгеньевна. Левицкая моя фамилия. Откройте, пожалуйста, у меня для вас приятный сюрприз от нашего пансионата.

– Какой такой сюр…? – он заткнул рот, но поздно – предательские слова прорвались сквозь заслон, выдав его с потрохами.

– Вам непременно понравится! Даже не сомневайтесь! У нас в этом месяце впервые проходит акция «Летний бриз», в которой участвуют все постояльцы, проживающие сегодня в пансионате. Что-то вроде лотереи для гостей. И, представляете, вам повезло! Откройте, пожалуйста, я вручу вам ваш приз, и мы сделаем фото на память, если вы не против.

– Никакого фото! – огрызнулся Руднев, но тут же сменил гнев на милость. Интонации задверной Левицкой не пробуждали внутри страх и трепет, ни одна паутинная нить в душе не отзывалась волнующей инерцией. Значит, чисто, без подвоха. Просто артефакт продолжает действовать, ничего больше. – Минуточку!

Он придирчиво осмотрел себя в зеркале – приличный конкурентоспособный мужчина в самом расцвете сил. Пригладил поредевшие на затылке волосы пятернёй, по привычке подтянул брюки и щёлкнул замком.

Ольге Евгеньевне было не более тридцати пяти. Миловидная, совсем немного склонная к полноте, что её ничуть не портило, блондинка в тёмно-синей юбке и белой блузке с бейджем на пышной груди приветливо улыбнулась постояльцу, демонстрируя аккуратные белые зубки, и протянула светло-голубой конверт, перевязанный китчевым алым бантом.

– Вот, Михаил Сергеевич, ваш именной сертификат на отдых в нашем пансионате. На четырнадцать дней. В любой летний месяц можно воспользоваться, даже в самый пик сезона – главное, сообщите о вашем намерении заранее. Считайте, вам повезло!

– Я так и считаю! – Руднев ловко вытянул конверт из пальцев главного администратора, отметив отсутствие обручального кольца и даже прокрутив в голове быструю и сочную эротическую фантазию – впрочем, немедленно отвергнутую как бессмысленную и отвлекающую от главного. – Спасибо! А сейчас, извините, у меня…

– Да-да, я всё понимаю. Но если вы всё же согласитесь в любое удобное для вас время сделать фото на память, я была бы вам премного благодарна.

– Хорошо, я подумаю! – Он закрыл дверь излишне резко, о чём сразу пожалел. Ольга Евгеньевна показалась ему женщиной интересной, привлекательной, с которой всё же можно попробовать разыграть легкомысленный, но от этого не теряющий шарма курортный романчик. Достаточно догнать её, согласиться на дурацкое фотографирование, пригласить в ресторан и…

Мечтания Руднева прервало очередное постукивание. На сей раз вкрадчивое. Он усмехнулся тайным мыслям, подумал, что сам вполне ничего так выглядит, раз она вернулась – видимо, почувствовав его смятение вперемешку с влечением и поддавшись несокрушимому обаянию, лишь усиленному сверхрублём наподобие сильнодействующего афродизиака.

– Я так и знал, что вы вернётесь, Ольга! И ждал я вас совсем недолго, – в рифму мурлыкнул он, распахивая дверь, и застыл с предательски отвисшей челюстью, в которой, как в гамаке, разлёгся сдохшим морским огурцом обессилевший язык.

Напротив Михаила стоял «аквамен» с перекошенным лицом и всклокоченными волосами, а за ним в коридоре маячили фигуры, плохо различимые в скудном освещении. Одна напоминала субтильного велосипедиста, вторая – хмурого очкарика, преследовавшего его сегодня утром в парке. Сзади стоял ещё кто-то – высокий, словно баскетболист, и опасно широкий в плечах.

– Ну, что, паскуда, рубль гони! – злобно выцедил лидер визитёров. – Первый раз по-хорошему просим.

– А хрен вам, суки! – истерично взвизгнул Руднев, внутренне подивившись пробудившейся смелости, отродясь его не отличавшей, и проворно захлопнул дверь, при этом крепко саданув ей «искателя сокровищ» по вытянутой физиономии.

Тот приглушённо взвыл. Дверное полотно мгновенно прогнулось от удара, за которым последовали ещё и ещё.

«Долго не выдержит. Стопудово на такой штурм не рассчитана», – печально констатировал Михаил и бросился к окну, не различая, что долбит по ушам сильнее – кулаки грабителей или пульсирующая в голове кровь.

Он распахнул створку, впуская в номер ледяной влажный воздух – не на шутку разошёлся яростный норд-ост, неприятные ощущения от которого лишь усиливал мерзопакостный косой дождь.

Накануне разглядывая открывающийся сквозь стекло пейзаж, Михаил приметил, что где-то в метре от его окна сверху и донизу, почти до первого этажа, спускается металлическая пожарная лестница – видимо, смонтированная ещё в советские времена. Он даже нафантазировал, как спасался бы с её помощью в случае, если вдруг проснётся в клубящемся из-под двери дыму. Теперь казавшиеся глупыми мысли предстояло воплотить в жизнь…

Но Руднев был готов – слишком многое стояло на кону, а потерять сверхрубль… Он даже думать об этом не хотел!

Срази раздался громкий треск, похожий на выстрел. Одну из досок проломил особенно мускулистый и рьяный налётчик. Медлить дольше представлялось невозможным, и Михаил, перекрестившись, встал в оконном проёме в полный рост, преодолевая напор неугомонного ветра, примерился и прыгнул.

Пальцы скользнули по холодному мокрому металлу, мизинец на левой руке премерзко хрустнул, сильно ударившись о перекладину, руку вдоль запястья пронзила резкая боль. Ладони всё же обхватили лестницу – скорее, инстинктивно, чем по расчёту. Руднев вскрикнул от счастья, что прыжок удался, однако эйфория быстро развеялась – дьявольски болела кисть, на которую он боялся даже посмотреть, да и времени на эмоции не осталось – надо было действовать. И без промедления!

Переставляя ноги и перебирая руками, щадя искрящуюся импульсами рези левую, он сначала пополз по лестнице, а потом, усвоив принцип, начал ускоряться. Взгляд всё же упал на покалеченную ладонь – не оценить масштабы ущерба казалось малодушием – тем более сейчас, когда привычный мир повис на волоске.

И здесь Руднева заколотило сильнее, чем от пронизывающего ветра («Бора, южане называют его бора!» – мелькнуло в голове) и даже чем от потрясения от внезапного вторжения. Палец был сломан, причём максимально неудачно – открытым переломом. Но из разорванной ткани торчал не окровавленный осколок кости, а нечто тёмное и, похоже, металлическое… Похожее на прут кладбищенской оградки.

«Бред! Что за ерунда!» – возмутился-ужаснулся Михаил и поднёс руку ближе к глазам, балансируя в схватке с воздушным потоком и чувствуя, как изнутри накатывает тошнота.

Из-под разошедшейся между второй и третьей фалангами кожи торчало нечто вроде изогнутого крючка из меди, причём по поверхности этого «костезаменителя» ползли то ли буквы, то ли цифры…

Время застыло.

– Эй, вон он, сучара! Вниз ползёт, гадёныш! – донёсся сверху крик, и минуты вернули свой ход. – Очкастый, ты давай скачи за ним, ты цепкий, а мы вниз. Никуда мразина не денется!

Передёрнувшись, Михаил набрал темп. Спустя секунду лестница под ним резво всколыхнулась – на неё сиганул один из преследователей. Раненая рука слушалась скверно, в ней совсем не осталось лёгкости, и она больше мешала, чем помогала. Хорошо, ступеньки завершались – правда, высоко, примерно на уровне смыкания первого и второго этажей. Сверху это расстояние казалось меньше и безопаснее.

Руднев дополз до предпоследней перекладины, попробовал удержаться одной рукой, чтобы повиснуть, хоть ненамного сократив расстояние до земли, но пальцы скользнули по влажному металлу, ноги безуспешно попытались найти в воздухе точку опоры, и Михаил со всей безрадостной очевидностью осознал, что падает.

Он рухнул на асфальт неудачно, так и не успев сгруппироваться. Позвоночник взвыл от удара, в ноге щёлкнуло – громко, будто в дремучем лесу турист переломил сухую коряжку для будущего костра. Боль пронзила тело. Не осталось сил даже на то, чтобы как следует выматериться.

Но Руднев не думал сдаваться, будто это безрассудное сверхрублёвое приключение пробудило в нём долгие годы дремавшего борца, и сейчас этот воспрявший внутренний бунтарь приказал мямле внутри посторониться и взял управление организмом в свои уверенные руки.

Не обращая внимания на боль и предательски отказывающуюся сгибаться-разгибаться ногу, Михаил заковылял в сторону моря, увеличивая скорость с каждым шагом.

Через десять секунд он побежал. Движение притупило всплески боли, однако вместо них пришло другое – диковинное и пугающее – чувство. В глубине живота Руднева заискрил мелкими иголочками невидимый огонёк, и побеги тепла потянулись по всему телу, быстро, почти моментально становясь горячее – словно давешний турист развёл-таки костёр внутри желудка, и языки пламени жадно ринулись захватывать плоть.

Ощущение будоражило, наполняя организм новым и незнакомым содержанием, перековывая его по своей прихоти, перестраивая сложнейшую систему из мускулов, артерий, сухожилий, капилляров и хрящей.

«Сверхрубль! Это же он всё это со мной творит! Зря я его, наверное, проглотил», – понял Михаил, но времени анализировать таинственные процессы не оставалось – погоня приближалась.

Он услышал сзади топот, а потом увидел, не оборачиваясь, – сам не понял, каким образом, третий глаз, что ли, на затылке открылся? – преследователей. Первым по лужам чапал худосочный лестничный очкарик, а метрах в пятидесяти позади нагоняли то ли три, то ли четыре силуэта, полускрытые плотными дождевыми струями.

Руднев бежал по курортной набережной, надеясь, что встретит полицейских – иногда они патрулировали это многолюдное место. Но сейчас, в ливень и валящий с ног норд-ост, здесь не было никого. Только грозно рокотало штормящее море, да возмущённо, с надрывом, скрипели ветвями редкие выросшие на камнях акации.

Михаил посмотрел на покалеченную руку, и тело тотчас вывернуло судорогой – в голове захлопали крыльями переполошённые мысли. «Что это? Что, чёрт побери, со мной происходит?!» – теперь не только сломанный мизинец, но и вся левая кисть, выглядывающая из набухшего от влаги рукава, стала серого металлического цвета и будто окаменела: фаланги не шевелились. Более того, не ощущались, словно это чья-то чужая, неродная рука.

Он бессознательно потянулся к жуткому новообразованию правой ладонью и увидел, что с той тоже нелады. Она покрылась сетью чёрных, похожих на трещины корней-побегов, которые пульсировали и с устрашающей проворностью расширялись, захватывая всё больше площади кожного покрова.

Смысл бежать от мародёров дальше растворился в дождевых струях вместе с желанием бороться. Руднева непременно бросило бы в озноб, но пышущий изнутри жар накопил такую яростную мощь, что крупные капли, падая на плоть, начали с фырчанием и шипением испаряться. Где-то между кишками и позвоночным столбом заработала в полную силу невидимая плавильная машина, переиначивающая ткани тела в нечто совершенно иное – непостижимое, обжигающее, ртутью перетекающее по кровеносной системе, жадное, жаркое и жестокое.

Михаил остановился, рванул рубаху так, что по тротуарной плитке весело забегали наперегонки и вприпрыжку пуговицы, и закричал, понимая, что бурлящие потоки лавы не умещаются внутри, огонь пышет зноещем из пищевода, испепеляя язык и круша зубы. На обтянувшей кости почерневшей коже на его груди отчётливо проступили здоровенный, размером с человеческую голову, профиль Ульянова-Ленина, серп с молотом и надпись – «один рубль».

Голова коммунистического вождя вместе с буквами и рабоче-колхозными инструментами выпучивалась и выпячивалась, сначала лучась холодным белым светом, а затем стремительно темнея, словно застывая…

Очкарик был совсем близко, но бег его сбился: он остановился и смотрел на происходящие с Рудневым метаморфозы широко распахнутыми, ничего не понимающими глазами, не представляя, что делать дальше с этим шипящим, шкворчащим и орущим существом, окутанным облаками пара.

Зато это знал Михаил.

С неимоверным трудом развернув своё многократно отяжелевшее, почти утратившее способность двигаться тело на девяносто градусов, превозмогая разрушающую мозг дурноту и напрягая отказывающиеся подчиняться мускулы, передвигающие кости со скрипом и скрежетом, которые живой организм не мог издавать в принципе, Руднев бросился к обрыву Высокого берега. Он без малейшего сопротивления сшиб секцию тронутого коррозией ограждения и, из последних сил оттолкнувшись чужими поршнеобразными ногами от земли, прыгнул вперёд – насколько мог дальше.

Полёт был недолгим, но и этих нескольких секунд хватило на то, чтобы преобразование завершилось, и на скользкие валуны упал уже не человек. Нечто некрасивое, угловатое, увесистое, преодолев тридцатипятиметровую высоту, от сильнейшего удара о камни треснуло и рассыпалось на сотни одинаковых юбилейных рублёвых монет с Лениным на реверсе и советским гербом на аверсе, которые с радостным звоном брызнули по сторонам, скача и подпрыгивая, рикошетя и радуясь свободе, до полусмерти напугав ватагу спорящих из-за надорванного мусорного пакета чаек.

А шторм продолжал бушевать, накатывая на берег перемешанными с ливнем неугомонными пенными волнами, перекатывающими гальку и жадно уволакивающими в морские глубины всё, что плохо лежит.

До утра на мокрых камнях не осталось ни одной монеты…

________________________________________________________________________________

каждое произведение после оценки
редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго 
выложено в блок отдела фантастики АЭЛИТА с рецензией.

По заявке автора текст произведения будет удален, но останется название, имя автора и рецензия.
Текст также удаляется после публикации со ссылкой на произведение в журнале