Произведение поступило в редакцию журнала «Уральский следопыт» . Работа получила предварительную оценку редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго и выложена в блок «в отдел фантастики АЭЛИТА» с рецензией. По заявке автора текст произведения будет удален, но останется название, имя автора и рецензия
——————————————————————————————
Дверь кабинета резко открылась, Виктор от неожиданности подпрыгнул в кресле.
— Прием по записи… — начал было он и осекся.
Внутрь вошли трое.
Крупная дородная женщина с бюстом, как у стоявших у входа в здание администрации кариатид — ее звали, кажется, Мария Ивановна, и была она вахтершей. Следом за ней — высокий худой мужчина в спецовке и покрытой желтыми разводами кепке — его Виктор знал лично, это был электрик из АХО, Степаныч. И последней, мелко переступая ножками, зашла маленького роста женщина со смешливым подвижным лицом, её Виктор каждый день наблюдал в столовой, на раздаче. Звали её Василина, отчество её он не помнил, да её никто никогда не называл по отчеству — в очереди на раздаче про нее всегда шутили добродушно – маленькая собачка, мол, до старости щенок.
Они закрыли дверь, выстроились в шеренгу.
— Что вам, уважаемые? — спросил Виктор.
«Маленькая собачка» подошла к его полированному директорскому столу.
— Проверять вас пришли, господин начальник, — сказала она.
Голос её, в шумной столовой казавшийся Виктору резким и крикливым, здесь в тишине кабинета оказался мягким и каким-то даже мурлыкающим.
«Не собачка, — подумал Виктор, глядя на ее постоянно двигающиеся губы и разной формы глаза. — Кошка. Самая настоящая кошка»
— Ну и что ты тут у нас понапридумывал, господин начальник? — деловито спросил Степаныч. Голос у него, несмотря на его худобу, был глубоким и сильным. — Как там наш план? На следующий месяц? Готов?
Он медленно обошел стол, потирая руки и нехорошо улыбаясь.
Виктор почувствовал вдруг, как ослабли колени.
Мария Ивановна подошла к столу, взяла с него папку и начала её пролистывать.
Дверь кабинета приоткрылась, внутрь просунулась голова секретарши Людочки.
«Ваша работа!» — хотел было крикнуть Виктор, но вовремя сдержался. Конечно, её. Чья же еще? Знает ведь, что все должно быть по правилам, она сама же часть этих правил и придумывала (например, график этих проверок), и теперь до плановой проверки ещё неделя, а они уже притащились.
Людочка что-то пискнула, голова ее исчезла, дверь закрылась.
«Выгнать их к чертовой матери, — подумал Виктор. — Нельзя. Профсоюз. Чертова вертикаль, они ж меня сожрут. Будут меня трепать на всех своих бесконечных собраниях»
Он через силу улыбнулся.
Развел руками.
Встал, уступая Степанычу место.
Тот сел в кресло. Положил одну руку на стол, другой принялся теребить бляху своего ремня.
Обе женщины сели за стол совещаний, стали пододвигать к себе лежащие там папки, открывать их и деловито просматривать.
«Ну-ну, — подумал Виктор, — изучайте. Может, даже что-нибудь и поймете». Вспомнил, как сам первое время сидел над ними целыми ночами, продираясь сквозь малопонятные термины и россыпи цифр.
Степаныч пододвинул к себе лист с начатым Виктором проектом плана на следующий квартал. Пожевал сухими губами. Позвякивая бляхой, ослабил ремень.
Мария Ивановна оторвалась от чтения, зыркнула в его сторону и велела оставить ремень в покое.
— Да я младшего своего до сих пор так воспитываю, — добродушно пророкотал Степаныч. — Ремнем. Помогает. Он у меня тоже вот такой вот, как наш Виктор, сидит в своем ЖЭУ, указания раздает. Я ему говорю – чего ты сидишь? Делом пойди займись, метлу вон в руки возьми и подмети двор, все толку больше будет.
Он послюнявил фалангу и попробовал перевернуть лежащий перед ним лист. Лист переворачиваться отказался, тогда Степаныч ткнул его желтым и толстым, совсем как клюв у птицы, ногтем мизинца, пробил дыру, подтащил к себе, поднес к лицу. Помял корявыми своими пальцами, подвигал губами, подслеповато всматриваясь в текст, потом отложил в сторону.
Кряхтя, откинулся на спинку, вытянул ноги и принялся раскачиваться.
Виктор вздохнул.
Мария Ивановна подозрительно посмотрела на него. Потом в бумаги. Снова на него.
— Хочешь туда? — спросила она, ткнув пальцем вверх.
Виктор помогал головой.
— Видимо, хочешь.
Она повернула к нему папку.
— Это что? — повысив голос, спросила она.
— Г-график и отпусков, — заикаясь, предчувствуя недоброе, пояснил Виктор.
— Сама вижу. Почему не закрыт?
— Так это… прошлый год ещё… меня тут не было.
— Что значит — не было? — вскинулась Мария Ивановна.
Василина вдруг промурлыкала, не поднимая головы.
— Ерунда это все. Графики ваши.
— Как это — ерунда…? — начала поворачиваться к ней всем телом Мария Ивановна.
Василина характерным движением, таким же, каким кидала через мармиты порции, швырнула ей через стол раскрытую папку.
Мария Ивановна замерла, уперлась в неё взглядом.
— Так! — сказала она. Гулко опустила сжатые кулаки на стол.
Виктор сжался. Прикрыл глаза и услышал как шкрябает об стол бляшка ремня Степаныча.
— Та-ак! — угрожающе протянута вахтерша-кариатида.
— Значит, наверх! — то ли спросила, то ли констатировала «маленькая собачка».
— Гы!.. — выдал Степаныч.
«Не хочу наверх, — запаниковал Виктор, зажмурившись, — хочу опять уборщиком, а лучше вахтером — сидишь себе и сидишь, ключи принимаешь, никаких тебе отчетов с графиками. А ещё лучше — посудомойщиком. Ночным. Или днем на раздачу. Как Василина. Что они там нашли?».
Он вдруг понял, что они там нашли, и спина стала мокрой.
Лица коснулся поток воздуха, вокруг произошло движение, его подхватили под руки и куда-то потащили. Глаза он до поры до времени решил не открывать. Хлопнула дверь, сбоку виновато запищал голос Люды: «Я тут не при чем, Виктор Иванович, они сами пришли, я ей-богу не виновата. Они по собственному почину явились. Я пыталась их остановить…».
Стукнула дверь в приемную, Виктор очутился в коридоре.
Бубнили голоса, хлопали двери, через открытые окна доносился далекий стрекот газонокосилок. Они поднялись по лестнице, потом ещё по одной.
Пока они шли Степаныч довольно бубнил.
— …Помню я, сделали меня, значит, директором Химмаша. Ох, как тяжело мне было, вы не представляете, и по профсоюзной линии меня чехвостили, и по «вертикалке» нашей. А я по ночам брал поливальную машину, договаривался с шофером – вот хороший был человек, дай бог ему здоровья, и ездил на ней между корпусов, поливал. А после бегал на пищеблок, посуду мыл, то есть домывал — тогдашний посудомойщик у них тогда был в запое. Как сейчас помню, ночь, темно, стойки шкафов блестят в лунном свете, – Виктор на секунду открыл глаза, посмотрел на мечтательное лицо Степаныча, — так я встану у мойки, и одним глазом, значит, в сторону двери зыркаю – как бы кто не зашел, а другим в мойку свою. А там – красотища! Тарелочки мои, чистые и блестящие, после рук моих вообще как зеркальные становятся. И вот я каждую, аккуратно, вымою, вытру, и на полочку ее, на полочку… И так на душе у меня хорошо, от того, что работу я делаю нужную и правильную, а не графики сижу эти составляю никому не нужные, да приказы подписываю…
Виктор снова приоткрыл глаза. Судя по появившемуся под ногами ковру, они были в той части, где сидело высшее начальство.
Степаныч смолк.
Они остановились. Виктора отпустили. Он открыл глаза и увидел перед собой покрытые бархатной тканью двери.
«Двери позора», вспомнил он их название. За них попадали самые-самые, тяжело провинившихся, те, кому попадать кроме как за эти двери уже было некуда.
Это была последняя черта.
Рубеж.
— Вернешься ты отсюда очень нескоро, — промурлыкала Василина. — И, только полностью искупив.
Двери открылись.
Виктора втолкнули внутрь.
Он забормотал:
— А как же собрание?.. А как же голосование вертикали? А мнение профсоюза вы не хотите спросить? Вы же нарушаете, ну господа-товарищи, ну нельзя же так, мы же с вами…
Что «они с ними», ему договорить не дали, больно ткнули в спину. Степаныч сзади прогудел: «Ишь ты, сознательный какой, мнение профсоюза ему подавай! Собрание вертикали ему, понимаешь! Голосование ему! Да мы и есть собрание, да после того что мы у тебя там нашли, ты из этого кабинета ещё долго выбраться не сможешь. Паршивец!»
Двери захлопнулись.
Виктор открыл глаза.
Перед ним стоял Петрович, с которым они расстались две недели назад.
Виктор вспомнил как его, Виктора, пьяного, с обломками метлы в руках притащили прямиком на собрание. Что конкретно там говорили, он не помнил — ему было плохо, его ужасно тошнило, болели отбитые в драке с Петровичем ребра. Вокруг шумели, галдели и Виктор думал только об одном — как бы ему оказаться побыстрее там, где тихо, рядом туалет, желательно, с душем, и еще, чтобы там был кондиционер, свежие полотенца и графин с холодной водой. В себя он пришёл сидя в кресле кабинета. В нем было три двери — одна вела в приемную, где лежали свежие полотенца и стоял графин с водой; другая в душевую, третья в туалет. «Сбылась мечта», подумал было он, и только спустя полдня, когда в голове прояснилась окончательно, он понял, что с ним случилось — собрание за подвиги сделало его начальником департамента по строительству. Что сделали с Петровичем, он не знал, но по слухам что-то очень страшное.
Лицо Петровича сделалось удивленным. Волосы его, обычно грязные, свисающие сосульками, были вымыты и аккуратно уложены, пахло от него каким-то недешевым одеколоном. За его спиной, около окна, за тяжелым, полированного дерева столом, сидела красавица-секретарша.
— Откуда ты здесь? — выдавил Виктор, переведя взгляд с нее на Петровича. — Ты же вроде…
— Я теперь здесь, — сказал Петрович. — Уже три дня как. До этого был там…
Он махнул рукой в сторону окна.
Где – там Виктор уточнять не стал — в той стороне через дорогу находилась прокуратура.
— И как? — спросил Виктор, чувствуя, как на его лице появляется глупое выражение
— Что — как? — проворчал Петрович. — Плохо. «Вертикали» эти, проверки, работаешь как проклятый, все для других, для других, для себя минуты свободной выкроить не можешь. И днем, и ночью. Нет, чтобы как раньше, с метлой, да по утреннему солнышку!.. И никаких тебе проблем, никакой головной боли!
Лицо его приняло мечтательное выражение.
Он вдруг закашлялся, потом быстро глянул на секретаршу — та полировала ногти. Лицо его исказилось и приняло плаксивое выражение,
— Ну что я им мальчик что ли, все время отчитываться? — заныл он. — Я же и дворником был, и водителем был, и разносчиком, я же свой, за что ж меня вот так вот, по мусалам, мордой в грязь? Я же честный, я же хотел как лучше! Всегда только об этом и мечтал — чтобы помогать, вот этими самыми руками… Ты же меня сто лет уже знаешь, ну ты бы, что ли, Виктор, сказал им, а? Чтобы вернули меня обратно, а? В водители. А я там перекантуюсь какое-то время и за тебя словечко замолвлю…
Он с надеждой посмотрел Виктору в глаза.
— Не могу, — пробурчал Виктор. — Никто меня слушать не будет…
— Как это — не будет? Ты же, я слышал, начдепа по строительству… Не то, что я сейчас, — сказал Петрович.
— …Я же теперь… — продолжал Виктор, не слушая. — Я же теперь этот… Как его…
Он пошарил по помещению взглядом, застрял в сумасшедшем декольте секретарши, смешался, с трудом оторвался от бархатных её полушарий, увидел дверь, ведущую в кабинет и прочитал вслух висящую на ней табличку.
— Ты?! — не поверил своему счастью Петрович, — вместо меня?!
— Я, — буркнул Виктор, — вместо тебя.
Петрович всхлипнул, резко шагнул к нему навстречу и обнял, ткнувшись в шею мокрой щекой. На пол что-то упало, ногу Виктора придавило тяжелое. Деликатно покашляла секретарша. Петрович отпрянул. Хлопнул Виктора по плечу.
— Как я тебе благодарен, дорогой ты мой!
Он всхлипнул, сорвался с места и выскочил за двери.
Секретарша выразительно повела глазами куда-то вниз.
Виктор опустил взгляд. Увидел лежавший у ног кожаный портфель.
— У вас совещание через две минуты, Виктор Иванович, — ровным глубоким голосом сообщила она. — В актовом зале.
Виктор поднял портфель.
Посмотрел на висящую на стене доску с надписью: «Почётные профессии». Вверху, под цифрой один, значилась самая почетная – библиотекарь. Ниже, под цифрой два — уборщик. Дальше Виктор читать не стал, поглядел сразу вниз. Там, под номером тысяча каким-то, маленькими буквами, в самом конце списка, сгруппированного под общим названием «слуги народа», значилось: «губернатор области, края, республики». Он перевёл взгляд на секретаршу, потом снова на надпись. Потом на дверь своего теперь, на ближайшее время, кабинета.
Прочитал табличку:
«Губернатор области»
Тяжело вздохнул, неуклюже сунул портфель подмышку, на негнущихся ногах проковылял в коридор, и оттуда в зал, проводить первое в своей жизни совещание.
________________________________________________________________________________
каждое произведение после оценки
редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго
выложено в блок отдела фантастики АЭЛИТА с рецензией.
По заявке автора текст произведения будет удален, но останется название, имя автора и рецензия.
Текст также удаляется после публикации со ссылкой на произведение в журнале
Замечания по набору текста. Прежде всего, буква «ё»: местами она есть, местами нет. Это показатель того, что текст ё-фицировался вручную. Коли автор не пишет эту букву сразу, то при ё-фикации лучше использовать специальные программы. Жаль, не видел при приёме, что буква «ё» есть не везде – не принял бы текст (у нас жёсткие условия: ё-фикация текста).
Дефисы вместо тире там, где должны быть тире.
Буквально в одном из первых абзацев переизбыток личных местоимений – читается довольно криво. Устойчивое выражение «ни при чём» пишется через «ни», а не через «не».
Я бы не назвал это «фантастикой» – фант.элемент тут вроде бы есть, но нет ни на грамм объяснения, как этот фант.эемент работает (каким образом исполняется то, что описано с профсоюзным контролем?) А при этом фант.элемент не из разряда каких-то «научных» нюансов, а из разряда «человеческих отношений». Поэтому это не столько «юмористическая фантастика», а «нереалистическая сатира». Всё-таки это не совсем то, что нам надо.