Улыбкин А.-Исповедь-9

Произведение поступило в редакцию журнала «Уральский следопыт» .   Работа получила предварительную оценку редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго  и выложена в блок «в отдел фантастики АЭЛИТА» с рецензией.  По заявке автора текст произведения будет удален, но останется название, имя автора и рецензия

——————————————————————————————

– Что тревожит тебя?

– О, святой отец, я грешен.

– И ты явился исповедаться?

– Да, время пришло. Но я не знаю, с чего начать…

– Не торопись, о грехах своих ты успеешь поведать.

– Спасибо.

– Ты в святой обители, и я не могу тебя принуждать.

– Спасибо. Спасибо, отец, Вы очень добры.

– Откуда ты родом?

– Я… не хочу этим делиться.

– Говоря со мной, ты общаешься с Богом! Не криви душой!

– Ну Боженька и так всё знает, так ведь?

– Ладно, грешник, имя своё ты назовёшь?

– Зовите меня сыном.

– Ты не веруешь в Бога, ведь так?

– Я не знаю, может так оно и есть.

– Но ты здесь, и в голосе твоём я чувствую тревогу и усталость.

– Да, отец.

– Вижу, пока не всё потеряно. Ты пришёл, но случилось это скорее по внутреннему наитию, чем по воле разума.

– Да, меня давно влекло сюда.

– Ум твой противится, но сердце не проведёшь! Как, по-твоему, кого видит Бог перед собой?

– Заблудившегося грешника?

– И это тоже. Боишься ли ты признаться в том, кто ты есть?

– Нет, отец. Я давно научился принимать это.

– И «это» причастно к твоим грехам?

– Да, отец… да.

– Расскажи, позволь сердцу излить яд и тебе станет легче.

– Хорошо. С чего же начать?

– Воля твоя, говори лишь то, что считаешь нужным.

– Хорошо, постараюсь.

– Говори мне – и Бог услышит тебя, покайся – и получишь прощение!

– Я был ребёнком, когда всё началось. У папы была ферма, и мы жили вдали от города. Детство помнится скучным. Лишь изредка удавалось общаться со сверстниками, когда мы выезжали в дни торгов на ярмарки. В школу я не ходил, сестра и двое братьев вместе со мной учились дома, мама заменяла нам всех учителей разом. Целыми днями мы что-то зубрили либо помогали в работе.

– Родители любили тебя?

– Да… Даже, когда узнали, что со мной… я в этом уверен. Однажды ночью я ощутил в себе странное желание. Всеми силами я хотел подавить его, и не смог… Утром дом проснулся от криков сестрёнки, она так расстроилась.

– И что же её огорчило?

– Отец, я убил… Я убил нашего пса… Я так… любил его.

– Зачем ты это сделал? Ты плачешь? Он напал на тебя?

– Нет, отец, я напал на него! Я терпел всю ночь, лежал и слушал, как мирно спит моя родня. Но мечтал лишь об одном! Я хотел вспороть чей-то живот, вывалить кишки на землю, измазать лицо кровью, ощутить тепло последнего вздоха!

– Боже мой! Это происки Сатаны!

– Нет, не Сатана меня вёл. Лишь я один решал, кто умрёт в ту ночь. Тогда был конец сезона и рабочие разъехались. Заходить в коровник ночью я побоялся, а к свиньям просто не мог попасть – пришлось бы стащить ключи из отцовского кабинета, а соваться в курятник было слишком рискованно – сразу поднимут шум на всю округу. Родителей, братьев, сестру… тогда я не смог их тронуть. Оставался лишь пёс… наш бедный Дин. Он почти не сопротивлялся и… молчал, будто понимая, что в противном случае эта участь достанется кому-то другому.

– Что заставило тебя совершить такое?!

– Ничто. Это возникло из ниоткуда. Я лишь знал, что хочу. И сдержаться не было сил.

– Как поступили родители, узнав о содеянном?

– Я долго был вне подозрений. Прежде, чем всё сделать, я разделся догола, а по окончании искупался в озере неподалёку от дома. Следов не осталось.

– Но правда обнаружилась?

– Да.

– Ты снова убил?!

– Нет, отец. К счастью, не успел. Её спасли раньше.

– Господи! Кого ты пытался лишить жизни?!

– Сестру. Хотел освежевать её. Мне было интересно – каков же человек без кожи. Она сперва решила, что мы играем в «индейцев», и я сниму скальп понарошку. Но лишь до тех пор, пока я не сделал первый надрез. Любовь к ней в тот день будто и не существовала, передо мной был лишь экспонат для удовлетворения любопытства.

– Грешник! Ты будешь гореть в аду! Но… продолжай-продолжай. Вдруг вымолишь себе хоть какое-то прощение.

– Мы играли далеко от дома в лесу. Неподалёку проходил лесник и услышал её вопли. Повезло.

– Тебя наказывали? Водили в церковь?

– О, со мной много чего делали, но в итоге признали душевно больным, и отправили в лечебницу. Это хорошо. Ведь я бы убил их всех. Рано или поздно.

– Я надеюсь, ты сожалеешь о том, что творил?

– Сожалею… Да, отец. Но это лишь начало.

– Что ты хочешь сказать?

– Мне было десять, когда я убил пса и мучил сестру. Сейчас же мне чуть больше сорока. Труды мозгоправов не прошли даром, я и правда забыл о своём влечении, научился подменять его иными вещами. Начал рисовать. Но это продлилось недолго.

– Сколько?

– Первая жертва нашлась уже через месяц после выхода на «волю».

– Это был человек?

– Да

– Сколько тебе было лет?

– Девятнадцать.

– Господи! Ты до сих пор это делаешь, уже около двадцати лет?!

– Так и есть.

– Покайся! Прояви уважение к законам людским и Божьим! Умоляю, после исповеди мы пойдём к стражу, и ты сдашься, признаешься в преступлениях, раскаешься. Бог помилует тебя! Но ты должен быть искренен!

– Отец, но я убивал лишь грешников. Кто-то был хуже, кто-то лучше, но все они – злые твари, недостойные ходить по земле! Да и законники знают обо мне.

– Как знают?

– Я служу им.

– О! Слава Богу! Ты, верно, палач из тюрьмы или кто-то из его помощников?

– Да, отец, палач.

– Как же ты меня напугал. На миг показалось, что ты лишь убийца.

– Разве нет? Я палач, отбираю жизни и это – грех.

– Это твоя судьба. Ты сам говорил, что принял её.

– Да, принял. Но это не всё.

– Говори. Не бойся!

– Мне нравится то, чем я занимаюсь, я живу этим. А ещё мне нравится, когда вместо казни узникам назначают пытки! Наблюдая чужие муки, душа моя трепещет в радости. От пролитой крови – я лишь роняю слёзы счастья. А полный боли крик – сладкая песня для моих ушей. Я люблю это всем сердцем!

– Боже! Ты – чудовище!

– Да.

– Но так уготовано Богом. Праведникам и невинным ведь не назначают пытки или казнь? Таковы законы. Ты лишь орудие в руках справедливости.

– Вы действительно так думаете?

– Да, как же иначе?

– Спасибо, отец.

– Я помог тебе?

– Да. Но я снова рассказал не всё.

– Говори же!

– Порой, когда правосудие бессильно или слепо, я нахожу грешников и сам вызываюсь на роль судьи… тяжко их мучаю, а потом убиваю.

– Изверг! Что же мне с тобой делать?

– Я не знаю… простите… мне так жаль.

– Об этом кто-то знает?

– Нет, отец.

– Но зачем ты это делаешь? Неужели мало того, что уже и так есть?

– Я слаб… и не могу сдержаться… Это хуже голода или жажды! Отец, меня постоянно тревожат греховные мысли… скорее всего это первая и последняя моя исповедь у Вас…

– Покайся, глупый! Неужели ты собираешься отказаться от данного самим Богом предназначения? Неужели ты хочешь снова согрешить? Побойся кары, погубив себя, ты не очистишься от того зла, что сотворил!

– Отец?

– Говори же!

– Вы меня не правильно поняли…

На этих словах решётка, что отделяла палача от служителя, разлетелась в щепки. Крепкие тренированные годами лапищи клещами сжались на шее отца. Сжались не сильно. Убивать ведь ненужно… пока хватит и беспамятства. Священник, что прячется за божьим ремеслом, и торгует страданиями не смеет дышать! Зверь этот слишком долго терзает мир людей!

Палач давно подозревал его, но не мог решиться на следующий шаг, ведь нужно знать точно! А для этого следовало дождаться новой «работы» в тюрьме – казни или пыток…

Насытившись чужими страданиями или предсмертной агонией, Палач начинал слышать голоса. Очень долго ему казалось, что это наказание, кара. Это сводило с ума и не давало покоя. Но то были лишь мысли. Чужие мысли! Хорошие и плохие, все! Теперь он мог выбирать и не сомневаться в своих решениях. Жизнь после осознания этого изменилась. Теперь, прежде чем приступать к «правосудию», он мог точно узнать кто или что перед ним. Человек или Зверь. Сам он прекрасно понимал, что также является зверем. Однако, что-то внутри заставляло не спускать его цепи, контролировать на каждом шагу… и… кормить, когда придётся.

Придя в церковь и поведав святому отцу о своих тревогах, он ощутил невероятную мощь желания того оказаться самому в роли палача. Отец хотел видеть и слышать чьи-то терзания, наблюдать невыносимую боль, быть частью этого и даже причиной. Без сомнений, в кабинке за решёткой находился такой же Зверь, и трудно поверить, что он до сих пор не узнал вкуса невинной крови.

Палач в деле своём преуспел, за все эти годы он стал мастером, виртуозом, истинным художником, что рисует красками ужаса и боли свои картины смерти.

Святой отец… Кто бы мог подумать? Вот кто истинный грешник! Прежде, чем оказаться на распутье рай-ад этому многоликому предстоит пройти одно испытание… испытание болью длиной в бесконечность. Так пусть же горит в аду!

***

Пропажа священника обнаружилась уже через день. Вскоре местный глава решил войти в жилище пропавшего. Вдруг святой отец помер и лежит себе холодный на полу?

Подробный осмотр выявил несколько потайных люков, что вели в небольшие погребки.

Погребков всего было четыре. В одном из них сидела дочь местного рыбака, что пропала где-то с год тому назад. Кисть правой руки у неё была напрочь отрезана, а левый глаз выжжен…

Три оставшиеся ямы действительно служили в качестве погребов. В каждом стояло не меньше дюжины средних размеров дубовых бочек с разными соленьями. В некоторых «соленьях» без труда узнавались очертания человеческих тел…

***

– Что я тебе сделал? – слова пленника мало отличались от хрипа, обе губы и часть языка были срезаны и аккуратно зашиты. Вместо большинства зубов зияли запёкшиеся прорехи.

– Ровно ничего, – шептал Палач. Он пребывал в смятении, и не мог решить, какой же инструмент выбрать. Он ведь уже почти всё перепробовал?

В этот раз попался удивительный экземпляр! Такого яркого желания жить, такой невероятной любви к своему существованию пока ни разу не встречалось! Он верит в свою особенность, это так интересно, он даже верит, что не является человеком, как смешно. Хорошо читать таких.

– Чем я себя выдал?

– О, разве это имеет значение?

«Может снова взять шило? А ведь остался ещё один глаз, можно выжигать и смотреть, как он забавно пузырится и медленно вытекает».

– Скажи… Скажи.

– Я слышу твои мысли.

– Неправда! Такого не может быть!

– Может, всё может. Впервые с подобным я столкнулся после смерти Дина. Понимание того, что это, пришло лишь годы спустя. Отпечаток ужаса и отчаяния, что заполнили разум сестрёнки, до сих пор причиняют боль. Так жаль.

– Урод! Жаль ему. Ты такой же, как и я! Мы – не люди. Мы – другие! Мы – сильнее!

– Можешь не стараться, ты всё равно умрёшь. Скоро.

– Думаешь, ты лучше меня?! Думаешь, тебе всё сойдёт с рук?!

– Я лишь делаю, что считаю нужным. Смотри на меня, как на лекаря, что пускает дурную кровь из больного тела.

– Ха-а! Ле-е-карь! Ты – паразит, питающийся страданиями! Ты – это я! Мы – одно! Лицемер! Идиот! Ты смешон!

– Язык!

«Вот оно!»

– Что, язык? – застывшая беззубая гримаса боли на изуродованном лице.

– Я сейчас снова займусь твоим языком! А уже потом глазом! – довольная невинная улыбка. Булькающий хрип узника.

***

…Святого отца не нашли. А кто искал-то? О страшной находке горожане так и не узнали. Где ж это видано, проморгать такого «упыря»? Бочки с «солониной» похоронили далеко за городом. Искалеченную девушку, благо, что она оказалась не в своём уме, и даже говорить не могла, определили в столичную лечебницу, как неизвестную… Незачем родителям знать, чем стал их ребёнок.

Спустя какое-то время в доме священника случился пожар, и выгорело всё дотла…

Сегодня в тюрьме для смертников снова кого-то казнили. Уже вечером в церковь заявился палач и пожелал исповедаться. Наивный. Новый отец не в пример предшественнику оказался действительно праведным человеком.

Как жаль… Как жаль…

________________________________________________________________________________

каждое произведение после оценки
редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго 
выложено в блок отдела фантастики АЭЛИТА с рецензией.

По заявке автора текст произведения будет удален, но останется название, имя автора и рецензия.
Текст также удаляется после публикации со ссылкой на произведение в журнале