Долматович Е.-Ex Machina-23

Произведение поступило в редакцию журнала «Уральский следопыт» .   Работа получила предварительную оценку редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго  и выложена в блок «в отдел фантастики АЭЛИТА» с рецензией.  По заявке автора текст произведения будет удален, но останется название, имя автора и рецензия

——————————————————————————————

– Значит, со мной точно ничего не случится?

Артём оторвал взгляд от картины на стене – напыщенная мазня в грязно-рыжих тонах, изображён какой-то изнеженный ангел в компании троицы голых дев – и, нахмурившись, скосился на худого высокого старика. Тот, не поворачивая головы, что-то пробормотал себе под нос.

– Чего?

– Ничего не произойдёт.

– Как-то неуверенно.

Старик устало вздохнул. Он перестал возиться со своей чудо-машиной и печально посмотрел на сидящего в кресле мужчину, чей неопрятный вид вызывал отвращение, а неестественно бледное лицо и диковатые глаза откровенно пугали.

– Наука только стремится к истине, но абсолютной уверенности в избранном пути у неё нет. И никогда не было. Мы движемся методом проб и ошибок…

– Пожалуйста, – взмахнул руками Артём, – избавь меня от этой чепухи!

Старик пожал плечами.

– Как скажешь.

В помещении воцарилось молчание – напряжённое, удручающее. Лишь едва слышно гудел генератор да монотонно тикали настенные часы. А на экранах мониторов мельтешили цепочки цифр, и это раздражало Артёма. Весь этот заваленный всевозможным барахлом кабинет. Непонятные механизмы и разбросанные повсюду запчасти, потрёпанные книги и мудрёные чертежи. Лаборатория – какое омерзительное слово! Сколько в нём пафоса и… иронии, что ли? Так и чувствуется запах спирта, а перед мысленным взором, невольно пробуждая давно забытый детский страх, проплывают синевато-белые халаты, угрожающе поблёскивают длинные иглы, лоснятся надменные хари. Люди, мнящие себя богами и мечущиеся в паутине собственных безумных теорий, выстраивающие гипотезы, сверяющие, проверяющие, предполагающие… Люди, столь же далёкие от реальной жизни, как и их сумасбродные идеи.

Меж тем молчание затягивалось, давило на уши.

– Твоя картина, что она означает? – не выдержал Артём.

– Это «Плач по Икару» кисти Герберта Джеймса Дрейпера, – отозвался старик. – Репродукция, разумеется. Я повесил её, как напоминание.

– Напоминание? – усмехнулся Артём. – Ну-ну… И кто такой этот Икар?

– В древнегреческой мифологии он был сыном Дедала – великого изобретателя.

– Ещё бы, – вставил Артём.

Проигнорировав его реплику, старик продолжил:

– Чтобы спастись с острова, где правил тиран Минос, Дедал сделал для себя и своего сына крылья. Он предупредил Икара, чтоб тот не взлетал высоко к солнцу, так как воск, скрепляющий крылья, может растаять под действием лучей. Но Икар не послушал. Он увлёкся полётом и забыл наставление отца…

– Понятно, – сердито перебил Артём. – Великий изобретатель, непутёвый сын. Можешь не утруждаться с намёками. Вот скажи, на кой чёрт ты меня позвал, а? У тебя что, не нашлось никого получше?

Старик испуганно отвёл взгляд.

– Разве тебе не нужны деньги?

Артём гневно закусил губу.

– Деньги нужны всегда, – буркнул он и, подумав, решился: – Ладно, начинай уже свой дурацкий эксперимент. Очень надеюсь, что башку не сильно будет ломить. А то, знаешь ли, мне ещё вечером идти на собрание.

– Политическое? – осторожно спросил старик.

– Тебе-то какая разница?! – рявкнул Артём, впившись в него свирепым взглядом. – Ты ж далёк от политики! Реальные проблемы тебя вообще мало заботят. Сидишь тут себе, о мифологиях толкуешь, изобретаешь всякий бесполезный хлам, учёным себя называешь. Тьфу!

– Ты прав, – покачал головой старик, – это не моё дело. Приступим?

– Ага. Валяй.

Старик взял со стола причудливое устройство в форме шлема, с множеством прикреплённых к нему проводов и гирляндой сверкающих лампочек, и шагнул к Артёму.

– Какая-то нацистская каска, ей-богу, – позлорадствовал тот. – Ты, часом, не из этих садистов, которые над людьми в лагерях издевались? Как там ихнего главного фрица звали? Мендель… Менделеев…

– Менгеле, – подсказал старик. – И нет, я не из их числа. Пытаюсь следовать практическому императиву Канта.

– Чего?

– Суть можно выразить следующим образом: поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству в своём лице и в лице любого другого как к цели, но не как к средству.

Артём скривился.

– Либерал. С такой кашей в башке тебе точно нельзя в политику.

– Видимо. – Старик кивнул на устройство в форме шлема. – Если интересно, то данный прибор генерирует электромагнитное поле, тем самым воздействуя на определённые участки головного мозга. В результате активизируются…

– Прибереги этот трёп для своих очкастых дружков, – отмахнулся Артём. – Мне важно, чтоб после у меня в кармане лежали обещанные купюры. Ну и… чтоб я остался жив, естественно.

Он усмехнулся, и старик вздрогнул: столь гадкой показалась эта усмешка.

– Облокотись на спинку.

Когда «шлем» был надет и должным образом закреплён, старик сделал пару шагов назад и секунду-другую с плохо скрываемым состраданием рассматривал полученный результат. Мужчина в кресле и правда напоминал несчастного подопытного – одного из тех миллионов, замученных всевозможными безбожными экспериментами.

Эти эксперименты – являлись ли они позором науки или всё же политики?

– Что, не к лицу мне твоя хреновина? – осклабился Артём, уже планируя, на что истратит причитающуюся ему сумму.

Старик никак не отреагировал на шутку, отвернулся и подошёл к компьютеру. Пробежавшись разбухшими в суставах пальцами по клавиатуре, он какое-то время наблюдал, как сменяются строчки на экране, сверял поступающую с приборов информацию. Наконец спросил:

– Готов?

– Давай живее!

Лицо старика исказило судорогой; он поджал губы и – лишь на мгновение – в его желтоватых глазах отразилась мучительная борьба. Приглядись Артём лучше, он, возможно, обнаружил бы там искру надежды, даже мольбу. Но Артём витал в облаках, мысленно пропивая будущее вознаграждение.

– Помни, чего бы ни показала машина, это не реально.

– Да-да…

Старик нажал на кнопку, и вспышка яркого света на миг ослепила Артёма. А затем он увидел…

 

…как город тонет в кипящей крови закатного солнца, и новый день несёт в себе победу – тотальную, всепоглощающую и бескомпромиссную победу, достигнутую ценой немалых жертв. И не осталось уже тех, кто посмел бы сопротивляться, кто отважился бы на столь дерзкий поступок. Минувшим утром капитулировала последняя страна, и тех из её жителей, кому не посчастливилось обрести смерть на поле брани, ожидает отнюдь не лучшее будущее. Трубы крематориев возвышаются на окраинах каждого города, и прах устремляется к небу, кружась в густом чёрном смоге.

А по улицам столицы нескончаемыми эшелонами движется бронетехника; чеканным строевым шагом маршируют солдаты, офицеры. Все они славят наступившую эпоху нового режима. Режима, вобравшего в себя целый мир. Режима, способного привести этот мир к лучшему – идеальному! – будущему. Никаких границ, чётко выраженная классовость, этническое превосходство и, как следствие, возвращение рабовладельческого строя. Самые сильные из рабов будут трудиться на благо общества, остальным в этом мире нет места. Рабы восстановят разрушенные города; их основной задачей станет строить и умирать, умирать и строить. Всё для коренного населения – этой совершенной славянской нации!

Отныне никаких войн, конфликтов, разобщённости во мнениях, нестабильной экономики и религиозных предрассудков. Церковь издохла этим днём, и потребуется всего ничего, чтобы окончательно вытравить Бога – любого из богов, этих паразитов человеческих душ! – из сознания населения. Жёсткий повсеместный надзор и принципиально новое законодательство сделают своё дело.

Не останется ничего, что было бы способно пошатнуть возведённый такими усилиями монолит.

И в самом центре этого монолита, в окружении верных подданных и любящих близких – увы, не все из них пережили наступление новой эры, кто-то оказался принесён в жертву; – в самом центре стоит Он. Гений, возникший буквально из ниоткуда. Провидец, сумевший предугадать все манёвры противников. Император, воплотивший в жизнь идею безупречного человеческого общества. Именно Ему мир обязан исцелением, свершившейся утопией: всем тем, что достигнуто, как и всем тем, что грядёт. Ведь именно Он, поборов врождённое несовершенство своей натуры, сплотил воедино народы и подчинил их собственной несокрушимой воле. Именно Он отобрал у них глупость, в которую они верили, и привёл к общей цели – той самой, что многим понятна уже сейчас. Остальным суждено прийти к ней лишь спустя годы, а то и десятилетия. В любом случае потомки примут и рассудят Его. Они вспомнят историю и сравнят мир до Него, и мир после. И тогда они воскликнут: «О нет! Он не был тираном и убийцей! Он являлся пророком, даровавшим нам избавление от гнетущих пут прошлого! Он был тем, кто избавил нас от заложенной в нас разрушительности; тем, кто сумел обуздать гибельную человеческую природу. Он был Спасителем!»

Да, так они скажут. Так всё свершится.

Но не сегодня. Не завтра. Много позже. Миру потребуется время, дабы примириться, дабы осознать и лишь после насладиться тем, что Он подарил ему этим днём.

Не сейчас…

Тем не менее Он всё равно улыбается, глядя в сторону горизонта – туда, где за чёрными силуэтами зданий растворяется бурлящее солнце. Завтра оно взойдёт уже в новом мире!

Улицы погружаются во мрак, наполняются синтетическим светом прожекторов, а армии движутся одна за другой.

 

Старик снял шлем и несильно похлопал Артёма по щекам.

– Ты как?

– Я?.. Нормально… – пробормотал тот, удивлённо моргая и оглядываясь по сторонам. – Даже нет – прекрасно!

Старик отшатнулся, побледнел.

– Что? Что ты видел? – просипел он, всматриваясь в измождённое лицо Артёма, отчаянно выискивая ответ. – Скажи мне – что?!

– Видел…

Но тут Артём замолчал. Он исподлобья глянул на старика и как-то скрытно, иначе чем прежде, улыбнулся. Продолжая хранить молчание, поднялся с кресла, рассеяно осмотрелся и направился к выходу.

– Куда ты? – пролепетал старик.

– Мне надо идти, – буркнул Артём, хватая свою куртку.

– Но…

– Я должен!

– Подожди.

Артём обернулся, смерил старика злобным взглядом.

– Чего ты хочешь, учёный?

– Расскажи мне, – попросил тот.

Артём опустил глаза, крепко сжал кулаки, а губы его дрогнули. Он с присвистом выдохнул, но не произнёс ни единого слова.

– Она работает, да?

– Да, – сказал Артём. – Я видел… всё-всё!

И он поспешил прочь из лаборатории, даже не потребовав обещанных денег.

 

2.

Икар

 

Несколькими днями позже уже ближе к полуночи кто-то тихонько постучал в дверь. Артём отложил книгу – после эксперимента он решил усердно взяться за своё образование, начал много читать – и прошёл в коридор.

– Это я, – послышалось из-за двери.

Артём посмотрел на часы, кивнул собственным мыслям и щёлкнул замком.

– Не многовато ли встреч в этом году, а?

Старик выглядел совершенно разбитым. Ссутулившись, в потрёпанном пальто и потасканном берете, застыл он во мраке заплёванного подъезда. Натуральное привидение, жизнь в котором выдавали лишь подрагивающие морщинистые руки. И трудно было понять, что являлось тому причиной: то ли промозглый ноябрьский дождь и ледяной ветер, сквозь которые старик продирался, то ли гложущие его изнутри чувства.

– Заходи. – Артём распахнул дверь и пропустил гостя в коридор. – Я знал, что ты придёшь, учёный.

Старик испуганно дёрнулся.

– На кухню, – сухо приказал Артём. – Там и потолкуем.

Кухонный стол оказался завален книгами – в большинстве своём по социологии, антропологии и политологии. Тут же лежало с дюжину тетрадей, часть которых была раскрыта. Страницы сплошь исписаны – почерк грубый, с множеством помарок. Рядом на подоконнике стояла переполненная пепельница с тлеющей сигаретой, а в углу у самого окна примостилась парочка банок пива.

– Читаю, – улыбнулся Артём. – Решил вот заняться саморазвитием.

– Это остаточное явление, – пробормотал старик. – Мозгу требуется время, чтобы вернуться в нормальный режим.

– Всё может быть, но… информация! Это уникальная сила. Я даже и не догадывался, что знать – настолько прекрасно! – Артём переменился в лице. – Так что можешь гордиться мной, я больше не какая-то там бестолочь.

Старик ничего не ответил, кивнул на тетради.

– Пишешь что-то?

– Редактирую.

– Что, если не секрет?

– Это политическая программа. Мой манифест.

– Манифест… – шёпотом повторил старик.

Не снимая пальто, он опустился на ближайший табурет и страдальчески посмотрел на Артёма.

– Знаю, зачем ты пришёл, – сказал тот. – Мой ответ – нет.

– Ты не понимаешь…

– Это ты не понимаешь! – вдруг закричал Артём. – Сегодня, на собрании, я был выше всех! Даже не на голову, не-а! Я словно разговаривал с детьми: все их доводы, идеи, прочее – всё это показалось… нет, не так, – оказалось! – такой чепухой. Они лишь спорили, спорили и спорили, трепали языками, поливая друг дружку и весь мир дерьмом. При этом никто ничего не делал. Никто! Один неприметный поступок, какая-то бессмысленная акция или никому не нужный митинг – и всё, они уже готовы бахвалиться до скончания времён! И я был таким же! Как и все остальные нёс чушь и в чушь верил. Но в тот день… твоя машина… – Артём отвернулся, схватил недокуренную сигарету и жадно затянулся. – Она подарила мне истину. Я будто жил во тьме все эти годы, а потом… увидел солнце. – Он вновь посмотрел на старика. – Теперь-то я понимаю миф об Икаре. Но понимаю его не так, как ты. Порой нужно не просто летать, но стремиться в высоту. Даже если рискуешь упасть и разбиться.

– Ты ошибаешься, – передёрнул плечами старик. – Машина… да, она повышает функциональность мозга, увеличивает когнитивные способности в несколько тысяч раз. Но она работает лишь в направлении твоей мысли, остальное как бы выпадает из поля зрения. К тому же эффект от её воздействия длится лишь до тех пор, пока ты подключён к ней. После ты вновь становишься самим собой.

– Это уже не важно, – отмахнулся Артём. – Пока я был там… я… нашёл выход. Слышишь? Машина дала мне идею, а я проанализировал её, изучил со всех сторон. И знаешь что? Это не просто идея. Это реальный выход! Это, чёрт возьми, спасение!

– Да нет же! – Старик закашлялся, от напряжения лицо его раскраснелось. – Всегда есть альтернативы… Машина – это всего-навсего машина. Она не способна сопереживать, чувствовать, даже думать; потому и не может выступать каким-либо гарантом правильности. Она не различает, где добро, а где зло. Она – только средство!

– Добро, зло… – Артём покачал головой. – Как ты и тебе подобные называют такое? Моральный абсолютизм, так? Но я-то придерживаюсь релятивистского принципа.

– Это заблуждение, – произнёс старик. – Очень опасное заблуждение, развязывающее руки всевозможным маньякам.

– А мне вот кажется, что именно категоричность плодит маньяков. Непреклонная убеждённость в чём-то. Заметь, ты говоришь об альтернативах, при этом сам же их отрицаешь. И в этом мы с тобой отчасти равны. А значит, важен исключительно результат.

– Нет, – отрезал старик. – В любом случае машина не даёт никаких идей, не принимает решений за тебя. Здесь всё субъективно и держится на голой прагматике. Другими словами, то, что ты увидел – вовсе не солнце, но лишь твоё желание найти именно такой выход: обнаружить солнце там, где его нет и не было!

Артём ухмыльнулся, пуская в сторону пожилого учёного клубы сизого дыма.

– Но это ведь было не просто видение, да? – наконец спросил он. – Машина показала будущее, верно?

– Гипотетическое. Предсказать конкретное будущее нельзя, так как его не существует. – Старик взмок от пота, руки его затряслись сильнее. – Если и допустить, что вселенная когда-либо завершится, то всё равно – это неимоверные массивы данных… здесь требуются колоссальные мощности. Даже моя машина не способна на такое! А что касается будущего – оно изменчиво: бесчисленное число итогов, напрямую зависящих от результатов действий и противодействий каждого субъекта на планете. Какое там – нужно учесть эволюцию каждого атома! Нет, то, что ты видел, не было будущим как таковым. Обыкновенная галлюцинация. Бред, вызванный действием машины на неподготовленный разум.

– Гладко стелешь, – хмыкнул Артём. – Но, как ты уже заметил, я тут тоже кой-чего почитал… С позиции того же детерминизма всё сказанное тобой ерунда на постном масле.

– Да к чёрту детерминизм! Есть же принцип неопределённости Гейзенберга… отыщи в библиотеке дебаты Эйнштейна и Нильса Бора…

– Не-е, – осклабился Артём. – Тебе меня не провести. Машина даёт информацию обо всём в момент времени, а значит, она в состоянии просчитывать все возможные варианты развития событий и выбирать из них наиболее вероятный. Плюс, у тебя появляется представление о том, что нужно делать, чтобы прийти к желанному результату. Так ты становишься тем самым демоном этого… как там звали математика?

– Лаплас, – пробормотал старик. – Всё равно, то, что ты видел, было не конкретное будущее…

– Но будет! – убеждённо сказал Артём. – Нужно лишь подтолкнуть, запустить цепь событий. Мне ведь прекрасно известны твои цели – почему ты всё возишься и возишься со своими изобретениями. Эта твоя непробиваемая твердолобость, наивная вера в гуманизм и доброту. Нравственный императив Канта, так? Прочий нежизнеспособный бред… Вот ответь, учёный, сколько уже было таких, как ты? Исправили вы хоть что-то? Не-а, мир как был безумен, таким и остался. И всё потому, что вы не учитываете человеческую индивидуальность, которая порождает разброс во мнениях. Иначе говоря, что для русского хорошо, для немца – смерть.

– Выход есть всегда.

– И я тебе сейчас его предлагаю. Пойми, демократия давно уже не работает, а во что выродилась толерантность ты и сам знаешь. Но чтобы мир был стабилен, основную массу людей необходимо унифицировать, как-то объединить. Например, идеей. А тех, кто будет не согласен – ну… всех спасти всё равно не удастся.

– Гитлер уже пытался такое провернуть. И Сталин. И много кто ещё.

– Они выбрали верное направление, но заигрались с властью. Так от неё и свихнулись. – Артём замолчал, устало глянул на старика. – В общем, поздравляю. Какой бы целью ты не задался, изобретая свою машину, ты создал настоящую машину счастья. Она сработала как надо. Она поможет изменить всё к лучшему, пусть ты этого пока и не понимаешь… Но поймёшь! Благодаря машине я сумею привести мир к идейно правильному будущему. А ведь ещё недавно я даже и не подозревал, что на мне лежит настолько ответственная миссия, представляешь?

– Да, – вздохнул старик, – представляю. Я… – Слёзы потекли у него по щекам; он шмыгнул носом, скосился на разбросанные по столу тетради. – Я ведь просто хотел чуть-чуть увеличить интеллектуальный потенциал нашей расы. Может, благодаря моей машине другие учёные сумели бы синтезировать столь необходимые человечеству лекарства, решили бы определённые проблемы, разгадали бы величайшие тайны вселенной. Я хотел, чтоб она служила добру, хотел, чтобы ты… – Он не договорил, всхлипнул: – Я не знал, что всё так выйдет.

– Ты пока что не видишь картины в целом. Благодаря твоей машине, учёный, люди обретут мир и покой. Они получат это самоё добро. Подумай, что может быть прекрасней, чем совершенное общество, в котором нет места несправедливости? Но без жертв здесь не обойтись. Кант ошибался: порой на пути к высшей цели отдельно взятый человек просто обязан стать средством. Только так мы уничтожим преступление, как таковое; только так искореним религиозный фанатизм, уберём необразованных «специалистов», жадных политиканов и всю прочую шваль. Мы сделаем это… Даже нет – я сделаю это! Вот максимально лучшее, что только способна дать твоя машина.

– Но не такой ценой! – закричал старик. – Не таким путём достигается людское благополучие!

Затушив окурок, Артём сурово посмотрел на рыдающего учёного.

– Иного пути нет. – Он отвёл взгляд, вздохнул. – Иначе бы машина нашла его. Да ты и сам всё прекрасно знаешь…

– Я никуда не пойду! – внезапно заявил старик. Вскочив со стула, он выхватил из внутреннего кармана пальто револьвер. – Если всему суждено закончиться таким образом – пускай!

Артём равнодушно глянул на оружие.

– Убери, – попросил он. – Ты всё равно не сможешь этого сделать. Твоя вера в неприкосновенность человеческой жизни не позволит тебе.

– Уберу, только если изменишь своё решение.

– Я не изменю. И тебе это известно.

– Да, известно. – Старик навёл револьвер на Артёма. – Я тоже кое-что видел. До тебя. Я был первым, надеялся, что ты…

– Что? – перебил Артём. – Брошу свои политические собрания и возьмусь за ум? Поддержу твои убеждения касательно добра и справедливости и начну жить согласно твоим представлениям? Но… учёный, разуй наконец глаза – погляди, куда тебя завели твои представления: тычешь пистолетом в собственного сына, собираешься его застрелить. И ведь ты сам создал такую ситуацию. Если бы не твои фобии на мой счёт, если бы не твоё разочарование… ничего бы не произошло!

– Я хотел как лучше, – рыдал старик. – Почему… почему ты не понимаешь?

– Я-то как раз понимаю, – спокойно ответил Артём. – Но дело в том, что я тоже хочу как лучше.

– Нет-нет-нет, – покачал головой старик. – Я видел, какой кошмар ты собираешься развязать, и не могу допустить такого.

Артём грустно улыбнулся.

– Поэтому и позвал меня в тот день, да?

– Я до последнего не верил, хотел убедиться.

– Хм… А ведь я даже удивился: как-так, полгода от тебя ни слуху ни духу, и тут вдруг нате – объявился.

– Артём, пожалуйста! – взмолился старик. – Не заставляй меня идти на такой шаг. Не заставляй выбирать между будущим человечества и собственным сыном!

– Поздно, – сказал Артём. – Процесс уже запущен, а черновики моего манифеста розданы нужным людям. Они не остановятся. Я не остановлюсь! Эта идея – она… сильнее меня; она – самое прекрасное, что со мной когда-либо случалось. Ты ведь знаешь, каково это, да? Знаешь, что такое – быть одержимым идеей?

– Знаю, – прошептал старик.

– Верно, – кивнул Артём. – Потому что именно идея привела тебя к такому выбору. И именно идея впоследствии заставит тебя изменить своё мнение.

– Если ты думаешь, что я не буду раскаиваться…

– Я не об этом. Я о том, что финал уже предрешён.

Старик ничего не ответил. Он закрыл глаза, а его подрагивающая рука обрела твёрдость. Секундой позже грянул выстрел, и Артём, судорожно хватаясь за грудь, повалился на пол. Меж его пальцев заструилась кровь.

Рыдая, старик сел рядом, обнял сына и положил его голову себе на колени.

– Каузальность, – пробормотал Артём, – такое смешное слово… и такое правильное… Не создай ты свою машину, не используй её… возможно, ничего бы и не было… Ты бы не увидел… не позвал меня… а я – не пришёл бы к такой мысли… Причина, следствие… быть может, всё и правда предрешено?.. Твоя машина… она здесь ни при чём. Грядущее расписано задолго до нас с тобой… Я знал, что ты был первым. Видел это в машине… А ещё я видел, как всё должно закончиться. Не включи ты её, не испробуй…

Старик плакал, а Артём продолжал бормотать. И по мере того, как жизнь покидала его тело, слова его становились всё бессвязней, тише и тише делался его голос.

– Я знал, что ты принесёшь пистолет. Мог бы подготовиться, но… Меня и правда захватила идея, но испугало то, что я в себе обнаружил. Серьёзный изъян… Понимаешь, у меня попросту нет такой силы воли… Да и таких мозгов тоже! Я же не ты… Именно поэтому я позволил тебе остановить меня. Сам позволил! Я подготовил почву, и последнее, что от меня требовалось – жертва… нужно было стать средством… Учёный… Мой отец… Ты же не видел лица того человека, верно? Просто догадался, что это я…

– Догадался…

– Но ты должен знать, что твоя машина не ошибается. Дальше всё будет именно так, как она показала…

Старик сглотнул подступивший к горлу ком.

– Что ты имеешь в виду?

Артём же закрыл глаза, а голос его скатился до шёпота.

– В моём видении… там, на трибуне, во главе нового режима… Там был вовсе не я.

________________________________________________________________________________

каждое произведение после оценки
редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго 
выложено в блок отдела фантастики АЭЛИТА с рецензией.

По заявке автора текст произведения будет удален, но останется название, имя автора и рецензия.
Текст также удаляется после публикации со ссылкой на произведение в журнале