Произведение поступило в редакцию журнала «Уральский следопыт» . Работа получила предварительную оценку редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго и выложена в блок «в отдел фантастики АЭЛИТА» с рецензией. По заявке автора текст произведения будет удален, но останется название, имя автора и рецензия
——————————————————————————————
1.
Арсений проснулся от холодного прикосновения к руке… Но он не стал сразу открывать глаза, вскрикивать и испуганно таращиться вокруг – в этом не было никакой нужды. Он уже давно знал, что это означает. Это его собаке Жуке пришло в голову, что солнце уже достаточно высоко и поэтому сейчас она стояла рядом с диваном, на котором спал Арсений, и слегка тыркалась холодным носом в его свесившуюся руку. Он перевёл взгляд на стенку – там висели часы. Шесть двадцать пять, однако… Ну что ж, у собаки хорошее чувство времени – через пять минут вставать пришлось бы по-любому. Жука, что характерно, тоже повернула голову и посмотрела на часы… Потом она подняла с пола хозяйский тапок и положила на край дивана, прямо на простыню. Арсений подскочил, резко стряхнул тапок вниз с простыни, встал, подул собаке в нос, та фыркнула и отошла от дивана. Всё, ночь ушла, начался день. Арсений потянулся и пошёл в ванную, на ходу массируя затылок. Долгое разглядывание себя в зеркале он не любил. Действительно, что толку смотреть на свою уже весьма морщинистую физиономию? Какой смысл кукситься от увиденного? Да, ему уже накатило полста – ещё можно продержаться на сносном уровне здоровья пяток лет. А там – посмотрим. Загадывать он не любил. Зато вот побыть гедонистом в это утро ему никто не может запретить.
Поэтому спустя пять минут его можно обнаружить в кухне, где он готовит себе завтрак, а собака сидит снизу и наблюдает за процессом. Вот сейчас он одновременно мелет порцию кофе, держа свою ручную кофемолку у живота, и одновременно обследует холодильник. Теперь он засыпал кофе в турку, подбавил огня. Наконец, можно переключиться на яичницу. Пожарить яичницу – казалось бы, чего проще? Но одним глазом надо глядеть за кофейной туркой, другим глазом – на настенный монитор, где бежали утренние новости. За яичницей можно было следить носом, но вот как следить за собакой на полу, чтоб на неё не наступить? Явно нужен был третий глаз…
У Арсения были некие свои забавности, если не сказать странности. Он был изменчив и зачастую внутренне противоречив. С одной стороны, например, он жутко злился, когда на стол подавали холодную селёдку прямо из холодильника. Посторонние люди это часто считали снобизмом, но они смотрели неглубоко. Это как пить холодный чай. Кстати, о чае. Тут почему-то, бывало, всё как раз наоборот. Когда у Арсения бывали приступы жадности, а это случалось иногда зимой — он запросто мог, например, взять два кем-то уже использованных пакетика чая и на их основе пытаться заварить новую порцию. Когда он был молодым и ел неделями только хлеб и плавленые сырки, ему не казалось, что так поступать – глупо. Н-да, насколько же противоречивым получается человек, выросший в одних условиях и живущий ныне в других… И снобизм тут, кстати, абсолютно ни при чем. Противоречивая эпоха формирует противоречивых людей. Такой вот материализм… Ну да ладно…
Вскоре они с собакой отправляются гулять на берег. Арсений захватил свой обшарпанный термос и бутерброды, так как прогулка продлится часа три, пока они не устанут. Сегодня солнечно, море слегка волнительное, балла два, не больше. Пляж неширок, собственно песка маловато, во многих местах почти вплотную к воде подступает трава. Сейчас как раз то время, когда на ещё молодой траве яркими пятнами выделяются жёлтые одуваны. Классно, чего уж лукавить… Он не спеша идёт вдоль кромки воды, периодически уворачиваясь от резких выплесков волн, вдыхая солоноватый воздух и его траектория остаётся ещё некоторое время на песке, пока её не слизнёт следующая волна. Жука бегает за чайками, гавкает на них, они в ответ пикируют на неё. Жука — смелая собака, хотя средняя чайка будет даже слегка побольше, чем она сама. Когда игры с чайками надоели, она убегает куда-то в траву. Да, тевтоны были явно не дураки, коль ходили воевать на эту землю ещё тысячу лет назад. Солнце, барашки на волнах и качающиеся верхушки сосен — три важнейшие характеристики этих мест. К подошвам прилип мелкий песок. Надо было бы шарф повязать – ветер прохладный, несмотря на май. Периодически в поле зрения появляется его собака – она выбегает из травы, приглашающе смотрит на него, потом опять скрывается. У неё уже грязное пузо и явно счастливая морда. Через некоторое время Арсений слышит, как она опять радостно гавчет где-то в стороне, скрытая высокой травой…
Где-то через час Арсений, надо признаться, уже слегка притомился, бродя меж валунов. Пора бы и перекусить. Подходящее бревно нашлось довольно быстро. Арсений стряхнул с него песчинки, присел, поставил рядом с собой термос и раскрыл пакет с бутербродами. Откуда-то из травы немедленно вынырнула Жука и уселась рядом, тяжело дыша. Погода сегодня была скорее всё-же ветреная, на небе была некая мешанина из энергично перемещающихся разновысотных облаков. Арсений, подняв воротник куртки, с прищуром какое-то время смотрел на небо. Это, разумеется, ему не мешало попутно прихлёбывать горячий чай и скармливать кусочки колбасы собаке. Минут через пять Арсений допил чай, стряхнул крышку, потрепал собаку по спине, потом даже поцеловал её между ушей и они, чрезвычайно довольные и повеселевшие, отправились между валунами в обратный путь.
Иногда тут, у дальнего валуна Арсений встречал её. Она — это симпатичная невысокая хозяйка здоровенной лайки по имени Зита. Хозяйке лет 35 по виду, она придерживается мнения, что Зита ужасно опасная собака. Арсений не особо спорит… Они, когда встречались, кружили по тропкам, болтали о всяком-разном, иногда усаживались на ближайшее бревно, угощали друг друга чаем из термосов, жевали бутерброды, обменивались разными мыслями и впечатлениями. Что-то в ней есть от индийской женщины — невысокая, смуглая, гибкая. Арсению иногда думается, что он испытывает к этой женщине довольно тёплые чувства, она ему даже снится в соответствующем контексте.
Но вот конкретно сегодня Арсений с Жукой никого не встретили и гуляли в одиночестве. И поэтому уже через час они пришли домой.
Арсений помыл пузо и лапы собаке, переоделся и поднялся на второй этаж к себе в кабинет. Там он некоторое время смотрел почту, что-то распечатывал, кому-то отвечал или давал указания, шуршал свои блокнотом. В каких-то ещё мелких делах прошёл час. Захотелось, однако, чаю и он спустился в кухню. Жука тут как тут. Арсений открыл настенный шкаф и углубился в его исследование. У него там стояло порядка дюжины разных чашек на все случаи жизни и на все дни недели. Он вообще считал кощунством и полным неуважением к себе пить постоянно из одной чашки. Неважно, чай это или кофе. Поэтому у Арсения были отдельные чашки для трудовых будней и для расслабляющих дней. Для одиночного чаепития и для чаепития с компанией друзей. Чашки, как и рубашки — должны ежедневно меняться. Ну, или почти ежедневно. С одной стороны, формально сегодня был будний день и следовало взять соответствующую чашку (вернее, стакан с подстаканником). Но, с другой стороны, Арсению сегодня предстояло лететь в Стокгольм по довольно приятному поводу — так что день обычным считать никак нельзя. В результате подстаканник был отодвинут и была выбрана дизайнерская чашка для особых случаев. Если попытаться её обрисовать, то лучшее слово, которое можно использовать — это «парадоксальная». Как чашка может быть парадоксальной? Да запросто. Многие дизайнерские чашки именно такие. Но эта, к счастью, была ещё и удобная, ухватистая. Пить из неё полагалось, когда мир вокруг готовил какие-то испытания или сюрпризы владельцу чашки. Так что Арсений, прихлёбывая чай, походил по дому, постоял перед окном, сжевал мятную печеньку, но, увидев время, понял, что с чаепитием уже стоит помаленьку закругляться. Да, время на исходе, надо бы уже выдвигаться. Ну что же, пора так пора. Он быстро собрал маленький рюкзачок, проинструктировал робота, потрепал свою маленькую мохнатую собаку и спустился в гараж. И теперь мы его можем обнаружить садящимся на свой мопед-жужжалку, чтобы, оказывается, ехать к ближайшему аэродромчику. Хорошо, что их понастроили последнее время по всей стране с почти такой же плотностью, как и мачты операторов мобильной связи. То есть, в каждом населённом пункте хоть один маленький аэродром для локальных самолётиков, но точно был. Это тоже, кстати, было последствием Второй Большой Реформы, уже после мутных времён конца прошлого века. Возможно, кто-то молодой уже подзабыл – поэтому слегка напомню: это когда в страну пришла знаменитая инициатива группы Дар Тань Яна. И жизнь вскоре в стране покатилась совсем в другую строну — тупые дрязги сменились относительно разумной и общественно полезной активностью. Но, впрочем, об этом много и хорошо написано у более авторитетных авторов…
Арсений, тем временем, доехал до их поселкового аэропортика, купил у бабушки Тони в будке талончик, послушал её инструкции, покивал головой, потом заполнил предполётный журнал и пошел выбирать себе аэроплан. Они все в ряд стояли на поле, порядка дюжины, все уже не новые, но вполне ещё пригодные. Кто-то умный подсчитал, что перемещёния с помощью дорог в местности сельского типа (учитывая гигантские затраты на их содержание в масштабах страны) – это для людей отнюдь не дешевле, чем полёты на маленьких самолётиках. Дороги, конечно, пока остались, их использовали для перевозки чего-нибудь крупного. Смертность в воздухе была, если кто из пессимистов вдруг заинтересуется этим вопросом, примерно такая же, как в Токио от столкновения лбами при взаимных ритуальных поклонах (в Японии такая статистика реально велась – это не шутка).
Петрович, механик аэродрома, вполне справлялся со своей работой – самолётики стояли в ряд, чистые и ухоженные. Взгляд Арсения упал на стандартный двухместный Як-900-битурбо. До городского аэропорта, если честно, лететь вообще все равно на чем. Там, в городе, самолётик надо будет оставить и дальше лететь уже на большом самолёте, через море и не самостоятельно. То место раньше называлось «аэропорт», и все понимали, о чем идёт речь, а теперь называлось более модным словом «хаб», и к этому многие старики относились довольно иронично. Но до Стокгольма иначе не добраться из этой глуши, к слову сказать. И, в общем-то, Арсению надо было бы уже слегка поторапливаться. Он отвязал свой аэроплан от колышка, забрался в него, немного поёрзал на сиденье, потом пристегнулся и взглянул на панель управления. Пока мотор грелся — послушал через наушники навигационную и метеорологическую инструкцию и через две минуты он уже взлетел над берёзами, развернулся и, покачав Петровичу крыльями, двинулся к городу. Всё как всегда…
…Через час с небольшим он уже сидел в зале ожидания международного хаба «Груздево» и слегка меланхолично процеживал толпу. Вон молодая мамаша поволокла пёструю девочку-гундявочку. Можно было бы, конечно, немного в уме помоделировать завтрашний доклад, но особого смысла в этом Арсений не видел. Всё-таки это был скорее констатирующий доклад, а не дискуссионный. Он решил расслабиться. В принципе в аэропортах ему нравилось – тут как бы некие вневременные механизмы включались. Ты ещё не там, но уже и не тут. И неизвестно, сколько это может продолжаться. А если совсем немного напрячь свой внутренний слух, то в этом месте очень чувствовалась энергетика перемещений: грусти от расставания, облегчения и радости от встреч, и ещё примешивалась что-то третье — типа надежды на изменения. Флюиды этих трёх видов прямо роились в воздухе – лови, не хочу. Арсений был к таким вещам весьма чуток и флюиды пикировали прямо в его душу, вычищая всякую дрянь, неизбежно накапливающуюся там от серых будней только-только прошедшей зимы.
Кстати, пока есть небольшая пауза в перемещениях Арсения и нет нужды описывать, что он видит или чувствует при этом, можно пояснить — а зачем, собственно говоря, Арсению понадобилось в Стокгольм. А то, возможно, это не очень-то пока и понятно.
Дело в том, что сейчас было то время, когда в обществе ещё явно не закончилась активная и нешуточная борьба за стандартизацию собачьих ошейников. И конца действительно пока не было видно. А для общества это был весьма важный вопрос. Планетарного масштаба, какие уж тут шутки. Ибо собак на планете в 10 раз больше, чем представителей лгбт и ценность их явно выше. Ошейникостроение переживало бум — новые бренды создавались и лопались не раз и не два. Шумные тендеры на поставку ошейников для государственных собак часто будоражили СМИ, скандалы следовали один за другим и не стихали потом месяцами. И вообще, три миллиарда собак требовали внимания, хочешь — не хочешь. Двадцать лет назад японцы выбросили на рынок много дешёвых домашних роботов довольно приличного качества и все внезапно додумались до того, что такой робот вполне мог гулять с собакой, если хозяева не могут. Но как одеть ошейник на собаку? Вот тут и полезли проблемы. Роботы были поначалу глуповаты, скажем так. Для него нужно сделать специальное программное обеспечение, деваться некуда. Возникла свирепая конкуренция между ведущими компаниями по разработке программного обеспечения. И так бы ещё много лет продолжалось, не приди в голову Арсению, тогда только начинающему программисту, одна забавная мысль о том, как можно было бы программировать искусственный интеллект вообще, и роботов для одевания ошейников, в частности.
Если серьёзно, то это софт высшей сложности на самом деле. И денег он стоит тоже немереных – потому как предназначен для работы с живыми существами. Был ещё софт для ловли насекомых – летающих и ползающих – но тот подешевле. Надо ведь постоянно реагировать на движения собаки, но добиться цели и не сделать ей больно при этом. Да и сами псы бывают весьма разные. Вот, к примеру, с ротвейлерами или овчарками проблем почти не было, а версия софта для вертлявых фокстерьеров до сих пор не ладилась. Важна не только природная флегматичность той или иной породы, но и то, что она думает про робота, как к нему относится. Те же фоксы, к примеру, ненавидели роботов, гавкали и кусали их за манипуляторы, когда те пытались их зафиксировать, а вот таксы от радости ложились на пол и при этом переворачивались на спину. И хоть тресни, пока сообразишь, как надеть на неё (на таксу) ошейник. Роботы сильно напрягались и даже зависали, скажем так.
Но отступление надо, видимо, завершать, ибо, наконец, позвали в самолёт. Через пять минут под крылом Арсений мог уже видеть кромку берега и уменьшающиеся с каждой секундой деревца, и домики. Всё бы хорошо, но ту самую девочку-гундявочку с её молоденькой мамашей посадили очень близко от Арсения, что, конечно, его слегка раздосадовало, мягко говоря… Попытки отвлечься от детских криков и найти что-то путное по телеку в спинке впереди стоящего кресла ни к чему не привели. Выбешивало то, что у них не было даже передачи про природу – уж, казалось бы, что проще… Какое-то время Арсений, в основном, ёрзал в кресле и мрачно думал, как бы заткнуть мамашу с её мерзкой дочуркой и остаться при этом относительно гуманным. Но потом вернулся к своим мыслям. Он уже чётко понимал, что будет озвучивать на лекции, которую ему, согласно многолетнему ритуалу, предстояло прочесть собравшимся. А вот после лекции, когда будет фуршет — возможны интересные вопросы и неформальные моменты. Вопросов Арсений не боялся, даже с подковырочками. Вся работа лаборатории Арсения логически разбивалась на теоретическую часть и на практическую. И они были развиты в неодинаковой степени, разумеется. Поэтому важно было не проговориться о некоторых теоретических моментах, которые скоро пойдут в практическую реализацию и уже сейчас важны с коммерческой точки зрения. У лаборатории была пара договоров с одной могущественной фирмой (которая и выступала основным инвестором, понятное дело), и она не очень бы обрадовалась неаккуратности Арсения. Но и уходить в молчание перед журналистами тоже не следовало. Поэтому Арсений и размышлял, как сбалансировать интересы, как отвечать на вопросы коллег, журналистов и конкурентов.
Вскоре самолёт начал снижаться, прошмыгнула стюардесса, всех попросили приготовиться. Ну понятно, всё как всегда. И через несколько минут Арсений уже бодро вышагивал по шведской земле, неся на руках девочку-гундявочку. Её раскрашенная мамашка семенила рядом, пытаясь попутно заинтересовать собой нежданного помощника.
2.
…Арсений поднялся на кафедру и поверх очков обвёл глазами аудиторию. Он тут практически никого не знал лично, в лучшем случае – по переписке. Вообще говоря, не лишне уточнить — формально сегодняшнюю награду Арсению вручали не за прикладные вещи, а, наоборот, — за теоретические (или даже мировоззренческие) следствия из его практических разработок. Поэтому тут и собрались на 90 % теоретики. Как выяснилось, методы разработки программного обеспечения для одевания на собаку ошейника дали весьма глубокие теоретические последствия. Так бывает иногда. Поэтому пошли публикации, всякие дискуссии, поднялся научный ажиотаж и венцом всего было сегодняшнее заседание, посвящённое его разработкам. Тут уж не увильнёшь – тут надо быть лично, порядки у Комитета по фундаментальным инновациям ещё остались прежние, с патриархальных времён. Фрак, бабочка, речь, потом ещё брифинг, коктейль, приветствие монарших персон, что-то ещё. Хорошо хоть, что фрак и бабочку можно было взять на месте, в ателье неподалёку. Первой шла слегка чопорная процедурная часть. Собственно награду Арсению вручал бодрый сухонький старичок с пронзительно синими глазами. Когда-то давно известный хакер, кстати (правда, поговаривали, что он слегка тырил чужие идеи).
В зале и на балконах расселись седовласые маститые учёные и Арсений, получив тиснёную золотом грамоту, чек и медаль на ленточке, сейчас как раз начинал свой доклад – это была вторая часть процедуры. Он глотнул водички из специального древнего стакана с вычурной гравировкой, потрогал головку микрофона и приступил. У него был ровно один час — так полагалось по регламенту, который создался больше ста лет назад и тщательно соблюдался до сих пор.
Начал Арсений издалека, с простого и теперь уже общеизвестного. Одним из первых установленных им фактов стал тот, что собаки на самом деле прекрасно понимают телевизионное изображение, просто раньше оно делалось на иной частоте и по другим принципам. И собакам это было, видимо, весьма неприятно. Догадаться было не очень сложно, на самом-то деле.
Арсений, хоть и не был выдающимся оратором, всё же умел слегка мониторить состояние аудитории. После пятнадцати минут ему показалось, что половина аудитории уже не слушает его или сидит в своих смартфонах. Тогда он сделал разрешённую паузу, отхлебнул ещё водички из стакана, которым пользовался, похоже, сам шведский король из позапрошлого века, и в уме решил оперативно убрать из доклада пару теоретических разделов, немного перекомпоновать весь оставшийся материал…
…Так как может быть устроено сознание робота? В двух словах ответить непросто. Для начала поймём, что сознание в существенной степени определяется подсознанием. Но, как все знают, – наше, человеческое сознание и наше же подсознание «сидят в разных кинотеатрах и смотрят, вообще говоря, совсем разное кино». Это сказал Накамура ещё 10 лет назад, и мне очень нравится эта метафора. Но подсознание – это все-таки некий «люк», само продуцировать поведение оно не может. Но оно может «намекать» сознанию на желательные варианты поведения. Каким-то пока неясным образом транслируя эти намёки из иной части реальности. Той, которая не является умопостигаемой, но является эмоционально постигаемой. Так что повторить эту схему или эту логику формирования поведения на уровне программы можно, предусмотрев у программы тоже некий «люк» в иное. Казалось бы, тут все понятно – на уровне схемы, во всяком случае… Но, увы, на этом пути имеются серьёзные затруднения…
Арсений поправил очки и поднял голову. Телевизионщики располагались сбоку и слегка мешали, конечно. Арсений опять обвёл взглядом аудиторию, но это было чисто моторное действие – отдельных лиц он не выделил, всё было слито в монолитную массу – люди, стены, люстры, ковровые дорожки в проходах, золочёные набалдашники кресел в партере. Сознание всего этого не разделяло. Это как идёшь по лестнице, но саму лестницу-то и не видишь. Или как покупаешь мороженое, а киоск и продавщицу в нем не осознаешь.
…Нам остаётся только признать, что существует некое пространство, вполне возможно, не физической природы в традиционном понимании, где осуществляются ментальные транзакции, назовём их так. Коннект с этим пространством может осуществляться через подсознание, в том числе свойственное человеку. Важно допустить, что органы чувств будут доставлять некие сигналы, которые порождают не мысли в нашем традиционном понимании, а внутренние конструктивы иной природы. Возможно, в качестве примера — под воздействием одного и того же сигнала в разных случаях инициируется и начинает резонировать и развиваться некая внутренняя музыка, а не прагматическое решение пойти на кухню и пожарить яичницу, как в случае доминирования сознания…
Арсений, чтобы сделать небольшую паузу, опять взял в руку тот самый исторический стакан, немного покрутил его в пальцах, потом поднёс к губам. Поверх кромки стакана он взглянул в зал и понял, что его доклад всё-таки разделил аудиторию на две неравные части. Одни, их было поменьше, оживились, до них доходили метафоры и аналогии доклада, другие – постепенно мрачнели, но упорно ждали математики. Ведь только там, где есть математика – там есть и наука – так учили многие поколения.
…Так все же, что надо конкретно сделать, чтобы дать вашей программе хоть какой-никакой интеллектишко, пусть для начала самый примитивный ? Что такого хитрого надо придумать, чтобы язык сознания и язык подсознания смогли описывать одно и тоже? Формулировка, как это часто бывает, обманчиво проста – надо научиться понимать язык эмоций, сигналы эмоционального универсума. Спросим себя немного в других терминах – а что есть осознающий себя объект?
Как неосторожно сказал в своё время некто Пелевин (вполне возможно, это произошло даже случайно), в человеке есть два глаза, два уха, и два мозга, только об этом долго не могли догадаться. И оба мозга что-то там своё такое думают, это важно. А вот разность интерпретаций порождает некую силу… Это есть полиментализм, строго говоря, но именно он и определяет «силу мысли». Прямо как разность потенциалов в физике.
В этот момент кто-то из классиков в первых рядах так активно засопел, что Арсению стало мгновенно понятно, что дедушка с ним не согласен. Отлично, что хоть одного человека в зале удалось вывести из состояния душевного покоя и безмятежности, которое так часто сопровождает маститых учёных. Регламент сегодняшнего заседания не предполагал дискуссии, но было бы интересно пообщаться с патриархом хотя бы в кулуарах.
Впрочем, процесс двигался куда надо, и Арсений добрался-таки до конца своего доклада, компактно подвёл итоги сделанного и завершил доклад под аплодисменты — не то, чтобы бурные, но вполне пристойные. Собравшиеся начали расходиться из аудитории. Кто-то в тихой задумчивости, кто-то в состоянии эйфории. Арсений мельком подумал, спустившись в зал и уже смешавшись с выходящими — не сказать, чтобы очень ажиотажно всё прошло, но в целом вполне даже неплохо…
Но после завершения доклада и всех последующих торжеств некая, не то, чтобы печаль, но, скорее, лёгкая меланхолия все же незаметно прокралась в Арсения. Чувства победы не было, хотя сама победа была. Так бывает со многими людьми. И выйдя, уже ближе к вечеру, из этого большого и красивого здания, Арсений сначала просто расслабился, пару минут постоял на ступенях, подышал свежим северным воздухом, покрутил головой, поглядел на низкое, готовое задождить, небо. Да, видимо, эмоции придут попозже, как говорят опытные люди. Он пнул брошенный кем-то окурок со ступеньки и двинулся к стоянке такси. Пора было двигать к себе в гостиницу.
3
В номере он принял душ, выпил минералки, пошуршал местными газетами — просмотрел новости, но вот расслабленно лежать на скрипучем шведском диване целый вечер не было никакого резона и удовольствия. В кресле напротив дивана сидела девушка-андроид, так давно уже принято в шведских гостиницах. Она была многофункциональна, но Арсению сейчас не хотелось с ней общаться. Можно было, конечно, сгонять её в магазинчик напротив гостиницы, но Арсений не понимал, что конкретно ей поручить принести. Спать тоже не хотелось. Уже. Или ещё.
Кстати, мы это забыли упомянуть, а зря – за Арсением водилось такое странноватое увлечение – в часы досуга он иногда пописывал что-то типа прозы… У него набралось уже изрядно разных эссе и рассказиков. Даже пару пьесок было. На нечто большее он не замахивался – просто не видел в себе соответствующего задора. Писал свои рассказики он, конечно, не пропитания ради и явно не для просвещения широких слоёв населения, а просто для обретения внутреннего баланса – по-другому и не сказать. Хотя эти его литературные забавы даже были известны в узких кругах. Наверное, можно сказать, что она, эта проза, была рыхловата и запутана, но встречались и сочные куски, да. Часто это походило на то, как некий внешний наблюдатель смотрит извне на некую ситуацию или сцену. Получалось отражение словами траектории движения глаз этого наблюдателя. Иногда резко фиксировались неожиданные детали, но нигде не было долгого залипания. Изложение шло именно так, в том же ритме и с теми же акцентами, как будто это просто глаз сканировал описываемую сцену. Такая техника письма была относительно нова, но, надо признаться, в результате у Арсения всегда было плоховато с сюжетом. Откуда бы ему, действительно, взяться при таком подходе? Поэтому тексты получались просто как пейзажи, хотя иногда вдруг в них появлялся некий налёт платоновщины… Арсений сильно уважал этого человека и считал однозначно недооценённым. А про собственное писательство как таковое он не так давно осознал, что оно, скорей всего, проистекает у него из простой невозможности обсуждать с реальными людьми какие-то ему, Арсению, интересные темы. То есть, всё его писательство—это, в некотором смысле, — результат одиночества, способ его компенсации, а не зуд настоящего писателя. Впрочем, нас опять отнесло чуток в сторону…
Арсений ещё посидел минут пять на всякий случай перед своим ноутом, но никаких озарений не дождался и постепенно начал думать о Жуке. Собака была для него настолько дорога, что у него часто перехватывало горло, когда он думал о ней. Некоторые люди удивлённо и даже обиженно поднимают брови, когда им чётко дают знать, что собака чище и достойнее, и её общество часто потому предпочтительнее. Арсений не то, чтобы стал в последние годы мизантропом, но для него сделать выбор в пользу собаки не составляло ни малейшего труда. Он не особо скрывал от окружающих, что реально считает себя «в ответе за тех, кого приручил». Да и вообще, полагал он, собака оказывается ближе к Богу, чем они, эти самые окружающие, в большинстве своём. Кто из окружающих был поглупее – тот бухтел и обижался, разумеется. Но, признаться, Арсению было наплевать. Впрочем, мы опять уехали не туда…
Арсений решил посмотреть, как дела дома, потому как внутри возникло какое–то тревожно сосущее чувство, какое бывало всегда, если он не видел собаку больше дня. Коннект с домом произошёл весьма быстро и Арсений, немного поводив джойстиком, увидел свою собаку там, где и ожидал — в большой комнате, недалеко от экрана. Она дрыхла кверху пузом в кресле – так она частенько делала в его отсутствие. Ну и экран, на котором появлялось изображение Арсения, тоже висел в большой комнате – собака это понимала, потому и располагалась, не будь дурой, где-нибудь невдалеке. Арсений позвал её и по тому, как мгновенно дрогнули собачьи уши, он понял, что она его ждала и тут же услышала. Собака спрыгнула с кресла, подбежала к экрану и ткнула его носом. Скорее всего, собака лизала экран в том месте, где был нос Арсения. Он спросил её — ну что, мохнопузя, как там у тебя жизнь? Собака в ответ села и забарабанила хвостом по полу, и у него отпустило все внутри… Арсений, кстати, научил свою собаку вызывать его, когда надо. В его доме был повешен тачёвый экран невысоко над полом, и собака могла подходить и тыкать носом в большую зелёную кнопку. Проходило пять-десять секунд, Арсений на том конце принимал вызов, и они могли видеть друг друга. Так они общались. Собака убеждалась, что Арсений жив-здоров, только немного сейчас занят, и потому они пойдут гулять попозже. Её такой расклад в большинстве случаев вполне устраивал. Арсения — тоже.
Времени до вечера ещё было завались. Арсений посмотрел на куклу-андроида, которая всё это время беззвучно сидела в кресле напротив Арсения. Нет, только не это… Посидеть внизу в баре, что-ли? Но в одиночку это скучно. С барменом тут особо не поговоришь, если ты не абориген. Арсений почесал нос и вспомнил, что где-то тут работала его давнишняя знакомица. У папаши Бэйкера в местной конторке, кажется, — но в этом Арсений не был уверен. Они были знакомы лет десять или около того, но давало ли это обстоятельство ему моральное право её беспокоить, Арсений совершенно сейчас не понимал. Тем более, что она уже давно замужем и пока даже счастлива. А может, уже и не счастлива — они не общались, и она его не информировала о своей жизни в браке. Да и что Арсений ей скажет, если позвонит? Привет, я тут проездом, давай посидим в баре? Действительно, глупо… Ладно, проехали. Придётся идти в бар одному, послушать блюзики…
В нижнем баре было пусто и относительно прохладно. Арсений расположился у барной стойки, подтянул ноги на специальную приступочку, что вроде бы по замыслу должно было создавать уют и огляделся по сторонам. Публика не вызывала энтузиазма, хотя, впрочем, этого и не требовалось. Он поймал взгляд лысого бармена и заказал для начала двойной бурбон и блюдечко с оливками. Бармен — тучный, краснорожий дядька ирландского вида в накрахмаленной рубашке с бабочкой, быстро нашаманил что–то у себя под стойкой и выставил перед Арсением. Положив локти на стойку, Арсений посидел пару минут в этой позе, как будто впитывал атмосферу этого места. Все пьющие делятся на две категории – на тех, кто хочет в себе алкоголем убить желания и тех, кто, наоборот, хочет их вызвать из небытия. Арсений пытался сообразить, к какой категории он сам сейчас принадлежит. Мимо прозрачной стены бара с той стороны прошёл толстый индус с таксой на поводке. Арсений, когда видел такс, всегда весьма оживлялся. Вот и сейчас — сделал через стекло таксе страшную рожу… Та поставила ушки, как они это умеют и слегка удивлённо поглядела на Арсения. Хозяин, увы, энергично повлёк её дальше по улице, и Арсений смог только немного проследить за ней взглядом. Попутно он медленно цедил свой бурбон и кидал в рот оливки. Когда такса совсем ушла, он перевел взгляд внутрь помещения и стал наблюдать за барменом. После минуты наблюдения за ним, он показался Арсению излишне артистичным для этого места. Или даже, лучше сказать, игривым, впрочем, и это было тут тоже не очень уместно. Арсению подумалось, что этот интуитивный артистизм просто был изначально в натуре этого человека, ибо окружающий ландшафт как-то не особо располагал к проявлениям изысканности. Разноцветные бутылки, фонарики, отражающие свет кубики льда, якобы случайно разбросанные искусственные цветы – все это явно создано руками бармена, но могло поднять настроение разве что ребёнка лет десяти. Артистизм бармена выдавался даже тем, как он закатывал рукава своей рубашки. Впрочем, Арсений свои ощущения привык оставлять при себе. Он влил в себя остатки первой дозы, повернул лицо к бармену и подмигнул ему, приглашая повторить и заодно слегка обменяться мнениями по поводу окружающей реальности…
Но вышло, увы, иначе… В телевизоре под потолком начали транслировать блиц-интервью с Арсением, и многие в баре начали хмыкать и поглядывать в его сторону. Это обстоятельство у Арсения сейчас не вызвало никаких приятных ассоциаций. Он оставил под стаканом купюру, кивнул лысому бармену и выскочил на улицу, якобы подышать свежим воздухом. Не то, чтобы Арсений был сильно стеснительным, но он не любил, когда его узнавали. Однако, пройдя пару кварталов, Арсений приметил через дорогу заведение – там на фасаде светилась какая-то зеленоватая вывеска, что-то даже смутно ему напоминающая. Похоже, тут можно было спокойно приземлиться.
…Когда он переступил порог, внезапно почувствовал дрожь во всём теле. Да, интуиция не подвела. Здесь оказалось то, чего ожидать в Стокгольме было довольно трудно — тут на полную катушку заводили старинный Rammstein, и это было очень кстати. Чудовищная энергия этой музыки проникала повсюду, и Арсений это мгновенно ощутил. После пары доз добротного виски и нескольких песен старых германских рокеров внутренний градус у Арсения поднялся настолько, что впору было идти на подвиги. А хоть бы за своей старинной знакомицей! А что – вот будет ей сюрпризик-то! Арсений решительно расплатился столбиком монет и через толпу начал бочить в направлении выхода. Но на улице дул сильный ветер, накрапывало и через пять минут от былой решимости Арсения не осталось и следа. Мозги сами собой вернулись на своё прежнее место и Арсению стало абсолютно чётко видно, что ему нет ни малейшего смысла чудить сегодня в этом Стокгольме. На перекрёстке он остановился подумать и окончательно определиться с планами. Да, пожалуй, здесь все замечательно живут и без него. И его знакомица, в том числе. Ну и ладно, пусть живёт, ей виднее…
Однако судьба, как это часто бывает, распорядилась опять по-своему. Арсений почти час рассеянно гулял по городу, притомился даже чуток и присел покемарить на лавку в парке. Закинул ногу на ногу, расслабился, начал даже подрёмывать и тут из состояния блаженства его вывел громкий звук из кармана. Арсений посмотрел на экранчик смарфтона – там высветился какой-то незнакомый идентификатор. Но, судя по виду, — местный. Он секунду подумал. Но понял, что придётся отвечать, так как это могло быть что-то связанное с его наградой или утренним докладом. Так и оказалось – это звонила журналистка из местной газетки и, кажется, напрашивалась на интервью. Арсений, надо сказать, держал специального человека для связей с общественностью, но сюда прилетел один, так уж получилось. И потому ему пришлось сейчас самому думать и принимать решения относительно всяких интервью. Это, конечно, слегка льстило, что местная пресса интересуется его скромной персоной, поэтому он дал добро на интервью. Договорились на девять вечера, в нижнем баре гостиницы. Арсений поглядел на часы – в принципе, уже скоро. Он, оказывается, просидел в парке больше часа. Видимо, сказался сегодняшний напряжённый день, да и бурбон тоже поспособствовал.
4.
Они уже минут пятнадцать сидели в гостиничном баре возле окна, он пил кофе, она шуршала своими вопросами. Откуда-то сверху доносилось что-то знакомое из Оскара Питерсона. Её, как выяснилось, звали Бренда Густафсон, и она была в красных брючках и таком же свитере крупной вязки, хотя от природы была блондинкой с прозрачными глазами. Арсению эта тяга к красному представлялась не очень эстетически оправданной и даже, признаться, несколько раздражала. Но он подавил в себе секундное внутреннее ощущение этой цветовой несуразности – ведь, вполне возможно, это просто его индивидуальное свойство. Он, например, так же не переносил в одежде коричневое в комбинации с серым — просто не мог спокойно и доброжелательно разговаривать с человеком, одетым в эти цвета. При всём при этом он отдавал себе отчёт в своем, не для всех окружающих приятном, качестве – этакой цветовой брезгливости и старался последнее время все же не выказывать этого явно.
— А как ты понял, что собакам свойственно абстрактное мышление и они могут понимать изображение на мониторе или в телевизоре? – Бренда подняла на него глаза и ему на миг померещилось, что она действительно этим интересуется. Или это просто профессиональное притворство ?
— Ну как сказать… Там было две фазы, вообще-то. Сначала удалось понять, что собачий глаз сканирует изображение на телеэкране с другой частотой, нежели человеческий. Вернее, собачьему мозгу, чтобы распознать изображение, нужна иная частота развёртки. На старых теликах собака видит просто набор полосок. Поэтому, когда изменили принцип формирования изображения, собаки вдруг увидели его. Я так понимаю, что ты это всё знаешь и сама – об этом довольно много писали лет десять назад.
– Да, я читала, конечно… – она аккуратно взяла ложечку, погрузила её в чашку и сделала в задумчивости несколько медленных мешательных движений, хотя сахара в чашке не было.
-Интереснее стало, когда собаке надо было решать задачу абстрагирования. На мониторе моего ноутбука я начал рисовать некие схематические изображения – медведей, зайчиков, белочек и так далее. Сначала было всё почти фотографически – и собака легко узнавала. Потом начал упрощать изображения и перекрашивать самих зверюшек. Синего медведя, например, собака отказалась признавать. А схематично нарисованную белочку – пожалуйста. Ну и пошло-поехало… Ну, и через пару лет вроде оконтурились основные мысли на эту тему – как происходит распознавание образов у собак. Соответственно, тут же возникли мысли все это перенести в роботов.
-А скажи, вот ещё — все эти разговоры про то, что для сознания нужна душа – это ты для чего говорил? Совсем для глупеньких, что ли? Я, кстати, прочитала утром твоё прошлогоднее интервью – там это было практически явно обозначено, но я ни тогда не поняла и сейчас тоже не понимаю. Ты что, так втихую, за пару лет, взял и быстренько разобрался, что такое душа?
-Видишь ли, я говорил о сознании, а не о душе все-таки. Ясное дело, способность распознавать образы и сознание – это далеко не одно и то же. Первое является необходимым, но не достаточным для второго. С определением сознания я вообще бы не стал торопиться. Реально сложное поведение по любому как-то ассоциируется с сознанием. То, что я когда-то говорил для прессы или даже сегодня в докладе – это всё различные варианты неполных и упрощённых определений. Пусть разной степени неполноты, но все равно – мимо кассы. Мне вообще сейчас кажется, что дать определение сознания – нельзя.
-А почему? Мне вот ещё понравилось одно твоё определение, я читала в журнале “Science”. Когда ты говорил, что способность воображать себя кем-то другим – это несомненный признак сознания.
-Я и сейчас так считаю. Только это тоже неполное определение. Страдание, например, тоже является признаком сознания, ну и что с того? Способность чувствовать означает наличие в мозгу (или в программе, или где ещё там) различных понятий: «хорошо» и «плохо», и навык соотносить все внешние воздействия с этими понятиями, класть их на эту ось. Рассудок подпитывают эмоции, разве нет? Более того, рассудок, я так полагаю, вообще не может без эмоций. Они ему дают цель функционирования. Так что, какое определение не возьми – все они с изъяном, увы.
-А о чем твоя книжка будет? – Бренда облизала ложку и задала вопрос. Арсений понял, что она, оказывается, слушала его сегодняшнее интервью (это транслировали в прямом эфире). Там репортёр упорно допытывался о ближайших планах Арсения, и пришлось как-то минимально осветить эту тему.
-О сознании, о чем же ещё? Вообще, сознание, как я в данный момент понимаю – это, знаешь, некий мост. Одна его часть – в физической реальности, другая в какой-то другой реальности. При этом я избегаю слов «духовная реальность», они отдают религиозным оттенком. Это скорее информационная реальность. То есть у сознания есть некая структура – уже это хорошо, я полагаю. Сознание способно генерировать тексты, которые, в свою очередь, меняют само это сознание. Это и показывает, что существует некий контур с обратной связью. Один полюс контура тут, в физическом мире, другой полюс – где-то там, в нефизическом мире. Как-то так пока…Непонятно?
-Отчасти. Это все весьма непривычно…
-Пожалуй, непривычно. Но тут ещё надо много думать; Арсений отхлебнул из свой чашки, потом продолжил:
— Дело в том, что по-любому всё сводится к тому самому люку в нефизическое. Его надо иметь в виду. Есть основание думать, что это подсознание. Рассудок генерирует тексты, отдаёт их подсознанию, где-то там происходит перевод текстов в нетекстовую, невербальную форму и они запускаются в нефизический мир. Потом оттуда приходит фидбэк. Как-то так…
-Н-да, это круто, – сказала она несколько протяжно и посмотрела за окно. Там уже давно сгустились плотные сумерки. Было видно только то, что происходит в световом конусе от фонарей, равномерно воткнутых в тротуар через каждые двадцать метров. Потом она перевела взгляд обратно в помещение, промокнула губы салфеткой и тихо спросила, а не окажет ли он ей небольшую любезность — вместе с ней дойти до её дома (тут недалеко) посмотреть настройки недавно купленного робота, а то движения у него слишком резкие. С ошейником он худо-бедно справляется, а со шлейкой — прямо беда. Собака от этого нервничает и пугается. Ну, а местные специалисты её не устраивают по ряду причин. Арсений ещё раз посмотрел на неё и озадачился, так как нетрудно было догадаться, что имеется в виду…
Он давно понял, что хитрые люди придумали в языке такую вещь как синонимы только для того, чтобы придавать, по сути, одному и тому же явлению, факту или поступку разную оценку. Не секрет ведь, действительно, что одно и тоже можно назвать совсем по-разному. Кто скажет, где проходит неуловимая грань между трусостью и осторожностью, храбростью и безрассудством, гибкостью и бесхребетностью, прямотой и грубостью, толерантностью и безразличием, джентльменством и хладнокровием, глупостью и доверием? Поди, действительно, пойми, где граница между этими понятиями и существует ли она вообще. Примеров много, разумеется. Вот и сейчас — если он примет её предложение, то, как это будет называться – глупостью или доверчивостью? А если, наоборот, не примет, то можно ли сказать, что он затрусил, или просто повёл себя разумно и осторожно ?
…Уже обуваясь у Бренды в прихожей, Арсений внезапно подумал — вот ведь, столько лет прожил, а никогда раньше не замечал простой вещи: что люди делятся на тех кто, одев один ботинок, тут же его завязывает, и на тех, кто сначала оденет оба ботинка, а потом оба завяжет. Важно это или не очень? О чем это может говорить в человеке? Поди пойми…
5.
Вернувшись в свой гостиничный номер, Арсений открыл себе бутылку пива и плюхнулся с ним в кресло. Девица-андроид не пыталась его сразу увлечь беседой или как-то иначе быть полезной — она, согласно своей программе и пользуясь его отсутствием, спокойно сидела на диване и задумчиво подзаряжалась от розетки. По вечернему регламенту на ней были джинсы и майка с какой-то непонятной Арсению надписью иероглифами. Зафиксировав и опознав клиента-хозяина, она, вынула вилку из розетки, втянула в себя, закрыла лючок и изготовилась для оказания пользы. Ну, то есть мимические мышцы придали её «лицу» выражение среднестатистической восточной женщины 30-ти лет. Арсений знал, что её программа постоянно подключена к мировым хранилищам информации, сканирует все новостные потоки, все доступные телепередачи и потому она знает, кто он, зачем он тут, и на основании публичных данных в состоянии поддержать с ним почти осмысленную беседу. На пульте, который Арсений держал в руке, было несколько кнопок. Он отхлебнул пива из бутылки, нажал кнопку «Общий режим» и попросил её для начала сходить в ванну переодеться в платье. Цвет и фасон — любой, но не красный. И под платьем тоже чтоб ничего красного — на всякий случай. Пока она там шуршала, Арсений решил опять посмотреть, как там Жука и послал ей вызов. Связь была хорошая, быстро высветилась его комната, было чуть темновато, но он увидел, что холмик в его кресле зашевелился, приобрёл очертания небольшой собаки. Жука выгнула спину, зевнула, спрыгнула с кресла, подошла к экрану и лизнула его. Мол, скоро уже ты приедешь? Потом он сконнектился со своим роботом и посмотрел физиологически параметры собаки, которые постоянно вёл робот. Вроде все в норме… Но надо что-то решать с её зубным камнем. У Жуки уже пора его удалять. Но соскабливание — крайне неприятная для собак процедура, они не понимают, зачем это все надо делать. Жука — в этом смысле не исключение. А вводить химию в собаку Арсений не хотел. Наркоз для собак он не приветствовал. Как раз потому, что наркоз влиял на собачьи мозги. И никто покуда не понимал, каким образом. Н-да…
Вообще контакт с собаками у Арсения зародился ещё в детстве, наверное. Когда он ещё ходил на четвереньках и писался, у них в доме уже жила собака. Арсений рос, она старела. Но то была собака все-таки отца, не его. И вдобавок, он её не очень отчётливо запомнил по малости своих лет. Но она была – это факт.
Следующая собака у него появилась при довольно тягостных обстоятельствах. Она попала под машину, у неё были перебиты задние ноги, и она пыталась отползти от дороги, когда он её увидел, вернее, услышал, — она плакала, перебирая передними лапами… Потом был пьяненький доктор в ветеринарке — его приглашение усыпить собаку за скромное вознаграждение (он даже уже расчехлил шприц). Настал такой момент, когда Арсений понял, что будет драться за эту собаку и сам кого угодно переедет, если понадобится. Кстати, это была сука-метис. По колено размером. После этого он и начал заниматься «собачьим софтом». Не сразу, конечно, но пошло-поехало… И вот достиг даже определённых успехов, как недавно выяснилось… В качестве побочного эффекта, кстати, была принята поправка к правилам дорожного движения, что если на зебру ступила собака, то водители обязаны тормозить. Раньше такого уточнения не было и многие собаки, переходящие дорогу по зебре, поплатились за это своей жизнью – у людей многие годы не хватало мозгов понять, что собаки уже давно врубились в эти самые правила и даже научились их соблюдать.
Ну, а вот сейчас у Арсения была Жука. Наглая, весёлая семилетняя лохматая сука норвич-терьера. Странно, но память о собаке концентрировалась у Арсения в ладонях. Именно ладони помнили фактуру её головы и ушей, как он её гладил. Тактильная память была очень приятна. Поэтому он часто призывал память из ладоней. И они его обычно не подводили. Он как будто бы получил сигнал от собаки, что она ещё день вполне полежит на коврике или в кресле.
А ещё Арсений делал с Жукой опыты. Не так как академик Павлов, разумеется. Тут суть вот в чём. Человек имеет на одно чувство больше, чем животные. Это чувство красоты. Или гармонии. Или совершенства. Как угодно можно назвать – смысл, надеюсь, понятен. Но для него нет выделенного органа, и это никого не удивляет – значит, красота как-то иначе воспринимается. Нутром, что-ли. И сознание, кстати, каким-то образом явно тоже связано с этим. Наличие чувство красоты – это признак сознания? Вот Арсений и давал слушать собакам разную негромкую музыку. Иногда они подвывали, но это всё-таки было похоже на то, что они только чувствовали настроение. С картинами было похуже. Жука рассматривала Кандинского, но пока не смогла понять, где тут красота. Франц Марк с его картинами о животных явно вызывал у Жуки какие-то мысли, вот только не очень понятно какие. Пабло Пикассо ей точно не нравился. Но зато Арсений нашёл абстракции, вызывающие страх – это и было практически важным для его работ. То есть доказал, что мир эйдосов может быть эмоциональным.
Но, впрочем, вот вернулась из ванной комнатная девушка-робот и опять сбила Арсения с мысли. Девушкой она называлась, понятно дело, условно. Просканировав свои инфо-каналы, она, похоже, уяснила, что у нынешнего постояльца был тяжёлый день и что он, наверное, устал. Скорее всего, он захочет тихой беседы, ужина, но никак не бурных развлечений. Поэтому в её одежде доминировали мягкие и тёмные оттенки, а голос изменился с возбуждающе хрипловатого на застенчивое воркованье тихой японской домохозяйки. Ну, пусть будет так, подумал Арсений и попросил её сделать ему яичницу и организовать стакан томатного сока. А потом можно её и отключить.
6.
…Прошла неделя. Не самая плохая, не самая хорошая. Сегодняшним утром на работе начиналась серия коннектов. В принципе, всё было продумано, подготовлено, но по любому залёживаться в постели Арсению не следовало. Через приоткрытую форточку доносился запах травы. Собственно говоря, он именно от запаха-то и проснулся. Такое с ним бывало довольно часто. Другие люди просыпаются, например, от шума, а Арсений заметил за собой такую вот странноватую особенность — во сне у него обострялось именно восприятие внешних запахов. Он перевёл взгляд за окно — туда, где гнало какие-то обрывки облаков. Он немного последил за их перемещениями. Одни обрывки нагоняли другие, смешивались с ними, потом опять разделялись. Погода сегодня «мечется», как удачно заметила когда-то одна мимолётно знакомая барышня, а Арсений взял на вооружение это словосочетание — оно ему показалось метким. Из комнаты, где лежал Арсений, было слышно, что слегка штормило. Немного постукивало в висках, как оно бывает от смены ритма жизни и после всяких неожиданных событий. У дивана, разумеется, сидела Жука, ушки торчком, барабанила по полу рыжим хвостом, нервно зевала и призывно глядела на Арсения. Н-да, надо уже вставать, однако… Арсений рукой на секунду прикоснулся к тёплой собачьей голове, ногами отпихнул своё одеяло и сел на диване… Пару минут поразглядывал собственные кривоватые ножные пальцы, позевал, почесал живот, после чего в голове начали сгущаться уже более менее разумные мысли на предстоящий день…
Арсений выпустил Жуку побегать на полянке возле дома, а сам занялся обычными утренними делами. Умылся, съел бутерброд, почитал почту, начал одеваться. Опять куда-то делись джинсы. Вчера он их оставил на стуле рядом с диваном. Впрочем, тут всё было ясно. Это Жука периодически утаскивала что-то из одежды Арсения к себе в домик, или под диван и там спала, зарывшись в хозяйскую рубашку или штаны. Вот и сегодня — Арсений заглянул в Жукино убежище и увидел то, что искал. Ну и ладно, утащила и утащила. Но одновременно это означало, что эти джинсы сейчас отправятся в стирку, а Арсению придётся подыскать себе что-то другое, почище и немятое. Арсений позвал робота Кешу и растолковал ему ситуацию про джинсы. Тот все быстро сообразил и вскоре уже был слышен гул запускаемой стиральной машины.
Сегодня можно лететь на работу на вертушке — небо чистое, ветра практически нет. Поэтому надо нацепить на Жуку её комбинезон. Голова, хвост и лапы были снаружи. Комбинезон был приспособлен ещё и для долгого нахождения собаки в холодной морской воде, если вдруг что. Это к тому, что Арсений сегодня хотел лететь через заливчик, напрямую. Там около километра. И ещё потом 7 километров уже над землёй. Арсений снарядил собаку, и они пошли за дом, где уже блестел лопастями их маленький ТСА-200.
На сегодня в лаборатории намечен коннект с Сёмкой. А в коннект должен идти Сурен. Сёмка — это трёхлетний керн-терьер ржавого цвета, весьма непоседливый и брехливый. А Сурен — это кино-психолог в лаборатории Арсения. Сёмка очень легко научился впускать в свой сон Сурена и между ними была хорошая совместимость. Но вот расшифровать картинки, которые шли от Сёмки — вот это была задачка очень непростая. В нас, в людях живет некая антропоцентрическая иллюзия, что, войдя в чужой сон, ты увидишь всё как на экране телевизора. Визуализация собачьих снов, пригодная для человеческого мозга, пока напрочь отсутствовала. И было абсолютно непонятно как её всё-таки сделать. Так что бездельничать и почивать на лаврах ни Арсению, ни его сотрудникам не приходилось.
Об этом и размышлял Арсений, жужжа над берёзами по дороге на работу. Собственно полётом это можно было назвать с некоторой натяжкой. Вертушка была сугубо одноместная, едва поднимала Арсения с Жукой и летела не очень-то высоко. Более грузоподъемные, резвые и высотные стоили совсем других денег. Дело, впрочем, не в деньгах, просто нужды в такой серьёзной вертушке у Арсения не было — всего лёту то до лаборатории было минут 10.
Лаборатория, если кто вдруг не в курсе, располагалась на вершине утёса, выступавшего в море, и была вмонтирована прямо в скалу. На вершине росли сосны. Коммуникации приходили с материка, сверху была только посадочная площадка и солнечные батареи. Стёкла, они же наружные стены, сильно бликовали при садящемся солнце, если смотреть с моря, с западной стороны. Это было, безусловно, очень красиво, но иногда нервировало тех, кто был в это время в море или двигался вдоль берега. Слепило, понятно. Но, с другой стороны, работало как вечерний маяк. В принципе, с подножья утёса на вершину вела тропа, можно было подняться ногами или даже въехать на хорошем горном велосипеде с шипованными колёсами. Но большинство сотрудников, да и гостей пользовалось верхней площадкой. Там на самом верху была аккуратная лужайка с кустиками по периметру, где приземлялись вертушки сотрудников и серьёзные аппараты проверяющих или разных делегаций. Пляж был в стороне, там иногда останавливались туристы. Но не часто, тут все-таки Балтика, бывает весьма прохладно.
Арсений с Жукой летели сегодня через залив, напрямик. Море под ними было спокойное, только вдоль линии пляжа бежали барашки. Но Арсений был уже опытный пилот, знал все нюансы правильного и безопасного пилотирования вблизи лаборатории. Если ветер был сильным, то Арсений подлетал со стороны материка. Впрочем, все эти нюансы пилотирования интересны только практикующим (летающим) людям. Пешеходам это ни к чему. В принципе, у всех сотрудников был свой график прилёта, но иногда случалось, что несколько вертушек встречались на подлёте к лаборатории. Тогда те, кто позже появились, висели слегка в сторонке — пока предыдущий пилот не освободит посадочную поляну, устроенную непосредственно между сосен. Один раз, пока снизу кто-то замешкался, глуша свою вертушку, лаборант Джо сделал прямо в воздухе предложение своей избраннице, висевшей практически рядом. У девушки от счастья отказали нервы, или ослабли руки, она потеряла управление свой вертушкой, шмякнулась об землю и сломала ногу. Печалька. Но такое могло случиться и на любой парковке, техника здесь не виновата. Хотя Арсений тогда получил выговор из Центра, как руководитель лаборатории.
Когда Арсений с Жукой прилетели и зашли в холл, краем уха Арсений услышал, как секретарша с кем-то обсуждает орбитальный инцидент. Арсений тоже что-то слышал краем уха, но без деталей. Там, на орбитальной станции, как сообщалось в новостях, барышня-телеметрист приняла странную смерть. Было в этом много непонятного для следствия, но основной гипотезой было самоубийство из-за измен мужа на Земле с молоденькой китаянкой. Тут вот в чём дело было, кто не в теме. Не так давно в наш тихий социум пришло новое и, мягко говоря, весьма неожиданное явление. Упрощённо говоря, молодые китайские женщины, как по команде, массово ринулись на евромужчин (имеются в виду просто мужчины евронаружности). В течение буквально нескольких лет миллионы молодых симпатичных китаянок просто переехали жить и работать в Европу и, в частности, в наш регион. Но никого нельзя было обвинить в этой демографической диверсии — границы были уже давно открыты, так что евроженщинам стало вдруг, мягко говоря, тяжело конкурировать. Китаянки были милы, хозяйственны, напрочь лишены феминистических заморочек, хотели рожать детей и искали личного счастья. Их охотно брали на работу практически везде. Многие мужчины, видя такое — кто уже по уши накушавшись феминизма, а кто и просто так — взяли и реально переориентировались. С одной стороны, социальной катастрофой это назвать нельзя, а с другой стороны – что же это, как не катастрофа для миллионов евроженщин? В прессе это все, разумеется, активно обсуждалось, были даже попытки как-то поуправлять этим процессом. Но миллионы разводов по инициативе евромужчин или по факту оставленных евроженщин нельзя игнорировать. Такая вот неприятная ситуация. Никто не собирался злорадствовать, кстати. Но был в этом и замалчиваемый момент – про то, что мужчинам в качестве жён просто элементарно не нужны женщины, посягающие на их роль добытчика. Аукнулся феминизм-то — если у тебя не китаянская внешность, то почти точно останешься без мужа…
Вот частный орбитальный случай с телеметристкой и является свидетельством этого кризиса. Так, во всяком случае, рассуждали секретарша Люся и лаборантка Катя. Когда вошёл Арсений, обе, разумеется, чуть притихли, но Арсений уловил смысл их беседы вполне быстро. Он строго посмотрел на них и велел не трепаться тут о том, о чём они достоверно не знают. Следствие разберётся.
Арсений прошёл к себе в кабинетик, раздел Жуку и сказал ей пока полежать тут, не бродить по лаборатории. Сам же он пошёл в комнату к Сурену. Надо было уточнить кое-какие детали по составу коннектора. Сурен уже, ясное дело, возился с Сёмкой. Кстати, у Жуки с Сёмкой были несколько натянутые отношения. Почему —это никто в лаборатории не понимал. Не тот запах, видимо, — поди пойми этих терьеров. Впрочем, пусть они сами между собой разбираются, а Сурену с Арсением было и так чем заняться — Сурен плохо воспринимал вещество, которое в лаборатории они уже давно называли коннектор. Уже было сделано и опробовано много разнообразных тонких растворов, но или коннект получался не очень, или у Сурена начинала зверски болеть голова и приходилось оперативно выходить из коннекта. За полгода исследований в лаборатории химизм коннекта все-таки оставался ясен только в общих чертах, для каждого человека его приходилось доводить экспериментально и индивидуально. Поэтому о запуске в серию речь вообще пока не шла. Это, разумеется, злило инвесторов. Арсений был химик так себе, Сурен ему сильно помогал, но все равно прогресс шёл не быстро. Меняли людей и собак, меняли концентрацию и ингредиенты, меняли условия приёма — но пока все это было похоже на то, как учёные известной планеты Саракш постепенно делали эксклюзивные средства от излучения для властителей своей страны. Тот же темп улучшений, по капле в год и та же нервозность вокруг — аналогия волей-неволей заходит в голову. Впрочем, ладно. Возможно, при подборе состава и концентрации коннектора надо учитывать какую-то особую комбинацию свойств человека. Вот поиску очередного варианта этой заветной комбинации и хотели посвятить сегодня какое-то время Сурен с Арсением. Алгоритм индивидуализации раствора пока был в тумане. Как пробросить связи между характеристиками человека и концентрациями тех или иных веществ, входящих в коннектор — неясно. Через пятнадцать минут Арсений в очередной раз убедился в том, насколько разными у них с Суреном были представления о том, что надо делать дальше. Сурен давно увлекался ментоскопированием и полагал, что его пси-энцефалограмма вполне может быть использована как стартовая площадка для дальнейших экспериментов. Арсений же считал, что её будет очевидно недостаточно, нужно подходить шире. Из пси-энцефалограммы всю нужную химию получить не получится. Но в чём конкретно заключалась эта широта он тоже не знал, и предложил наобум подключать разные физиологические параметры человека, вплоть до химического состава пота. Сурену эта мысль не показалась умной. Они даже поругались.
Зачем это всё надо, полагаю, всем давно ясно. Роботы уже исчерпали запас алгоритмов, наработанный за последние годы. И постепенно вырисовывался тупик. То, что падкие на сенсации люди поспешно назвали искусственным интеллектом, было просто набором алгоритмов, пусть и достаточно причудливо устроенных, но не взаимодействующих с интеллектом собаки вообще никак. Возникла тема объединения интеллектов. Но как подступиться? У них, интеллектов, нет, увы, свойства аддитивности, как говорят математики. И обволакивание собачьего интеллекта человеческим тоже не сработало. Это стало ясно ещё год назад. Н-да… Так что надо думать про взаимодополнение. Тут коннектор-то всем внезапно и понадобился. В какой-то момент решили, что объединение интеллектов лучше будет идти через совместные с собакой игры. Вообще, надо честно сказать, роль игр в формировании интеллекта мы долгое время сильно недооценивали. Или, если честнее, просто не понимали.
Научить собаку играть в игру, содержащую элементы абстракции — это равносильно тому, чтобы доказать схожесть интеллектов и их способность к сотрудничеству. Создать/предъявить такую играющую в человеческие игры собаку — это и было выдвинуто как следующая задача для лаборатории. Но прежде надо было выдумать игру, что и было сделано, и за что Сурен получил свою докторскую степень. Об этом можно прочесть в лабораторном отчёте за поза тот год. Теперь вот настала фаза химических экспериментов. Тут было всё плоховато…
Арсений молчал и задумчиво рассматривал колбочки и пробирки, Сурен тоже надулся и смотрел в окно на мелкие волны, бегущие к берегу. Сёмка сидел на полу и переводил взгляд с одного спорщика на другого. Похоже, ему было не очень понятно, зачем так много копий ломать над простыми, в сущности, вопросами — поиграть он никогда не против…
Решили сделать паузу до обеда, и Арсений пошёл в свой кабинетик. Надо было как-то собрать мысли в кучу. Он сел за стол, пару раз клацнул мышкой, но Жука уже проснулась, вылезла из-под стола и, поставив уши торчком, внимательно смотрела на него, ожидая пару тёплых слов. Арсений положил ладонь на её мохнатую голову: вот так мол и живём. Жука в ответ притулилась попой к его ноге, и ситуация обрела привычный для неё характер. Арсений отодвинул от себя клавиатуру и начал медленно листать свой рабочий блокнот. С блокнотами у Арсения были особые отношения. Это вообще отдельная тема, к слову сказать. Арсений, исписав очередной блокнот от корки до корки, никогда его не выкидывал, в результате их накопилась уже целая полка в шкафу. Так они и стояли там, образуя почти что радугу своими разноцветными корешками. Но особость отношений с блокнотами не сводилась к тому, что он их не выкидывал. Тут было другое. С одной стороны, Арсений до сих пор любил писать на бумаге. Это видимо, даже будило внутри какие-то первобытные эмоции. Контакт карандаша с бумагой часто рождал новую мысль. Порознь и карандаш, и бумага не являли особой ценности, это понятно. Но их магическое взаимодействие реально удивляло Арсения. Плюс к тому, он открыл в себе такую черту, что когда он писал на жёлтой бумаге, то мысли оказывались более ценными. Поэтому с какого-то момента времени он начал следить за тем, чтобы именно такая бумага была в блокноте. Блажь, чудачество, фигня? Вполне возможно… Но результат —налицо. Не менее тщательно подходил он и к выбору нового блокнота. Действительно, были в его жизни блокноты, которые начинались трудно. Может быть, это соответствовало каким-то периодам в жизни Арсения, сложно сказать определённо. Ещё момент: исписав очередной блокнот и не находя подходящего следующего, Арсений несколько раз совершал необдуманный шаг — покупал или брал первый попавшийся, как сугубо рациональный современный человек. И бывал, к немалому удивлению своему, немедленно наказан мозговой импотенцией. Хорошо, что он в большинстве случаев вовремя это осознавал и негодный блокнот мгновенно летел в утилизатор. Но это ещё только преамбула. С годами Арсений понял, что для дела не менее важным было ещё правильное зачатие блокнота. Да-да, не надо смеяться. В данном контексте, зачатие — это первые две-три записи. Ну, или страничка, не столь важно. Девственный блокнот может быть, увы, легко запорот неправильными действиями (или, вернее, мыслями) зачинателя. В этом смысле бывали у Арсения не раз и не два промашки. Не очень подумав, он записывал что-то легковесное, пустое, злое. И потом расплачивался несколькими неделями абсолютной пустоты в голове. Блокнот не принимал от него ничего. Вот что значит для учёного неподходящий или подходящий блокнот. Видимо, есть у некоторых людей какая-то мистическая, высшая связь между головой и блокнотом. Поэтому стоявшие за спиной Арсения на полке разнокалиберные блокноты и блокнотики представляли собой квинтэссенцию его жизни как учёного. Не надо только думать, что, кроме хозяина, в них кто-то ещё мог разобраться. Если взять такой блокнот в руки и начать листать, то бросится в глаза некий хаос: полуфразы соседствуют с какими-то фигурами и рисунками, каракули вдруг переходят во фрагменты забытых стихов, на всё это наезжают масонские знаки, узоры и загадочные фразы на латыни, чьи-то карикатурные лица, по углам — полная тарабарщина, надписи и символы, которым место, извиняюсь, в вокзальном туалете. Собственно, высокоумных сентенций практически не встречается. В общем, трудно сказать, что это рабочий блокнот, как ни крути, самого результативного когнитивиста середины века. Но вот чего отрицать было нельзя, так это того, что весь этот блокнотный хаос тем не менее был каким-то уютным, тёплым. Другого слова и не подобрать…
Ну так вот — листая свой замусоленный блокнот, в конце концов, Арсений вспомнил, что с выходом из химического тупика может помочь профессор Будиобасса, известный в научном сообществе планеты своим парадоксальным мышлением. Собственно говоря, Арсению это именно блокнот и подсказал — где-то в его недрах, после фундаментальных записей о транс-бутадиеновых соединениях, попалась ему на глаза эта фамилия, написанная с краю листа маленькими буковками его, Арсения, не очень разборчивого почерка и отчего-то обведённая весёленькой волнистой рамочкой. По какому поводу он вписал когда-то в свой рабочий блокнот имя профессора, да ещё обвёл этой самой рамочкой — уже не вспомнилось. А факт заключался в том, что упомянутый профессор Будиобасса не раз и не два в ответ на запросы от вконец запутавшихся коллег (и Арсения в том числе) что-то такое выдавал в ответ, что этим самым запутавшимся коллегам становилось существенно яснее, куда двигаться. Чем и заслужил репутацию мага. При этом было известно, что Будиобасса уже не вёл активной деятельности, оставив за собой только кафедру психогеометрии в Цюрихе — то есть не особо-то и следил за последними веяниями в науке. И всем было вдвойне странно это, ибо советы профессора по-прежнему попадали в точку очень часто (даже подозрительно часто, считали некоторые из известного аналитического бюро).
Поэтому после обеда Арсений с Суреном решили-таки побеспокоить профессора. Хуже точно не станет от этого.
…Кудрявая голова профессора появилась на экране. Он, как показалось Арсению, был ещё немного сонным. Но недовольства не проявлял. Он резонно попросил обрисовать ему общую схему эксперимента и вообще весь контекст, в котором это всё происходит. Сурен ему рассказал про ум А и про ум Б — как это функционирует у человека и как, предположительно, это может функционировать у собаки. Профессору это, судя по всему, было знакомо в общих чертах, и он попросил несколько сузить тему и сконцентрироваться на волновавшей проблеме — как построить коннектор. Во-первых, корректно ли убыстряются процессы в мозгу Сурена — у собаки то все, как известно, в семь раз быстрее происходит. Тут Сурен ответил, что синхронизация психоритмов вроде бы проходит успешно. Профессор поинтересовался, а отчего уважаемый Сурен Петрович так считает. Ответ был в том духе, что это видно просто по энцефалограмме. В этом месте профессор хмыкнул и начал шумно сморкаться. Уважаемый Сурен Петрович заметно заволновался. Тут и Арсений, доселе помалкивавший, решил вмешаться — надо было коллегу слегка поправить. Он успокоил Будиобассу фразой о том, что доказательством того, что синхронизация состоялась, является сам факт поступления от Сёмки информации, пусть пока и абсолютно непонятно, что означающей. Будиобасса хмыкнул, помолчал, потом попросил ребят рассказывать дальше. Тут Сёмка спрыгнул с дивана и невзначай попал в зону видеозахвата. Профессор критически, даже с лёгкой брезгливостью, осмотрел его. Похоже, у него что-то язвительное вертелось на языке по поводу маленького Сёмки, но он, как вежливый человек, все-таки сдержался и коллеги продолжили свой профессиональный диалог… Арсений почувствовал эмоции Будиобассы и, в знак защиты демонстративно взяв Сёмоньку себе на колени, стал поглаживать его. Пёс был весьма доволен, сидел тихо, только шевелил глазками и внимательно слушал разговор учёных.
Когда профессор таки отключился, коллеги решили испить, наконец, чаю. В этом смысле оба были гурманами. Правильный чай, да ещё из правильных чашек — это было для обоих важно. Кстати, о чайных и кофейных чашках… Подобрать себе чашку, соответствующую твоей индивидуальности, как выяснилось, стоит определённых усилий. Редко в жизни бывает, чтобы тут и объём, и форма, и цвет, и толщина стенок, и ручка, и звук опускаемой в чашку мельхиоровой ложечки, и скорость остывания — чтобы все было как надо, чтобы ничего не бесило. Это совпадает крайне редко, увы. Но тем приятнее чаепитие. И потому такие чашки нужно тщательно беречь и не давать чужим.
…Будиобасса назавтра сам позвонил и они сообща ещё раз пробежались по схеме. Первый шаг — синхронизация психоритмов. Здесь психоритм Сурена подстраивается под психоритм пса. Особых проблем тут нет, разве что Сурен выглядит после такого убыстрения сильно измождённым и ему надо три дня, чтобы прийти в норму. Но оно и понятно. Второй шаг — самооткупориться, открыть своё подсознание. Это делает Сурен с помощью смешанной медитативной техники — тут и специальные NLP-коды и немного химии, конечно. Третий шаг — послать зов. Четвёртый шаг — ждать гостя. И пятый, завершающий — плавно и аккуратно выйти из коннекта, завершить показ гостю своего внутреннего кино.
Вроде бы всё логично, но практически получаются только два первых шага. Да и то, второй шаг получается через раз. Но это они сами доработают, тут Будиобасса не нужен. Впрочем, он это и сам быстро сообразил и акцентированно начал бомбить ребят непростыми вопросами про то, как они выясняют глубинное имя собаки и как, собственно, посылают зов.
И тут Будиобасса произнёс только одно слово — «айахуаска», и Арсений сразу всё понял. И как всегда в таких случаях, ему стало на секунду немного обидно — профессору ведь пришло это в голову, а ему самому — увы, нет. Сурен тоже досадливо отвёл глаза от экрана и положил раскрытую ладонь на свою блестящую лысину — это, как все в лаборатории давно знали, выдавало его печаль или разочарование. Идея здравая, но для этого надо было ещё получить официальное разрешение от Комитета на работу с этим веществом. А это не просто даже для Арсения в статусе лауреата престижной международной премии. Бюрократы там, в Комитете, заседали высшей пробы. Н-да…
Арсений мрачно сидел в кресле и цедил сок, Сурен расположился за столом и быстро крутил свои кольца на безымянном пальце. Милые моногамные установки уже лет тридцать как ушли в прошлое, и мужчины стали открыто носить столько колец, сколько у них было по факту любимых женщин. Так вот — сначала Сурен крутил верхнее кольцо (это младшая жена), но понимания, как получить разрешения от этого дурацкого (по мнению Сурена) Комитета это почему-то не принесло. В какой-то момент Арсений карандашиком ехидно указал Сурену, что надо бы уже подключить и нижнее кольцо, раз верхнего мало. Ну, или сменить направление вращения. Сурен шутку не оценил или пропустил мимо ушей, но и вправду принялся яростно крутить второе кольцо (старшая, более умная жена). Арсений, глядя на его мучения с кольцами, почему-то вспомнил утреннюю самоубившуюся телеметристку с орбиты, про которую с утра шушукались в лаборатории. Действительно, почему бы ей не согласиться с наличием второй жены — непонятно. Амбиции, гордость, собственнические настроения, что-то ещё? Уж убиваться точно не надо было… Впрочем, видимо, было что-то ещё… Но мы, пардон, отвлеклись.
…Надо признать, что прежде, чем позвать Сурена в коннект и начать с ним плотно работать, Арсений довольно долго наблюдал за ним. Для начала он хотел понять, что движет этим человеком. Они не раз и не два обсуждали разные, достаточно абстрактные и философские моменты, связанные с сознанием вообще и у собак, в частности. Сурен все- таки был химиком, серьёзно изучал, куда можно добраться с различными веществами. Он на собственном опыте понял, почему запретили ЛСД, много размышлял и писал высокоумных статей, пытаясь выстроить что-то внятное на тему «химия и сознание». Арсений, к сожалению, к химии относился весьма легкомысленно, полагая, видимо, что все секреты чисто логические, а, следовательно, находятся в сфере программирования. Сурен смог его переубедить. И терьера Сёмку, кстати, тоже он нашел.
Другой вопрос, что Арсений не всегда понимал, осознаёт ли Сурен, какие могут произойти изменения в его собственной голове. Этого, вообще говоря, никто не понимал, но надо готовиться к тому, что это может не пройти бесследно. Выжженный мозг и слюни дауна — кому это надо? Он, разумеется, обсуждал с Суреном эту тему в самых неприглядных её разворотах, но Сурен всегда реагировал не совсем понятным Арсению образом. Ещё он попутно рассказал Арсению придуманную им метафору жизни. Вот представь себе тучу, говорил он, из которой идёт дождь. Мы — это капли, летим к земле. Может быть, слегка можем управлять своей траекторией. Но очень слегка. После встречи с землёй наша жизнь завершается, мы теряем себя и свою дискретность, но через какое-то время, побывав в реке, а потом в океане, опять испаряемся и попадаем в тучу. Разумность капли не позволяет ей изменить сам процесс и не разбиться от встречи с землёй. Круговорот воды в природе — это ведь и модель жизни тоже, ничего тут сложного нет. И когда от тучи отделяется следующая капля, она никак не связана с той каплей, в которой существовала твоя прошлая индивидуальность. Это уже не ты. И так, чередуя дискретность и её отсутствие все и происходит. Сначала ты — капля, потом ты — целый океан, потом ты — опять капля, но это уже не ты. И так — всегда. Переход через отсутствие дискретности твоя индивидуальность выдержать не может. Поэтому всякую лабуду о возможности перерождения и о возможности помнить, что было в прошлой жизни речи не идёт. Но твое вещество используется опять и опять. Непонятно, кстати, почему индусы не пришли к этой модели? Она же очень проста…
Сурен был пассионарен, последователен, хотел новых ощущений и ему было абсолютно наплевать на последствия. Только и всего… Н-да…
7.
…Сегодняшний сон был какой-то мутный и тягостный. Это всё потому, что земной тверди под ногами не было. А был почти километр моря. Хорошо, что тёплого, но на качестве сна это никак не сказывалось, увы. Арсений так и не привык спать на яхте. Может быть, на большом белоснежном круизном корабле было бы лучше — да и не факт. А маленькую, 12-ти метровую яхточку постоянно слегка покачивало, даже на самой тихой воде. Отсюда, видимо, и плохой сон. Но тут уж ничего не поделать — сам подписался. И ещё тут было очень тесно — он был крепко обвит спящей рядом женщиной. Просто фактически взят в плен. Спать дальше было абсолютно невозможно, да и просто нормально дышать было тоже весьма затруднительно. Арсений начал аккуратно освобождаться от женщины, перевернулся винтом сначала на живот, потом на бок и тихо начал выбираться из сплетения жарких рук, ног и пушистых волос, которые его охватывали со всех сторон, как лианы. Поёрзав, он выскользнул-таки через минуту на свободу, хотя сонные лианы не очень хотели его отпускать. Арсений сел на кровати, спустил ноги на пол, глубоко вздохнул и потёр лицо ладонями. Потом слегка повернул голову и посмотрел на по-прежнему сладко спящую женщину. Вот ей было всё равно — есть земля под ногами или нет. Ей явно снилось что-то хорошее: она улыбалась, подрагивали ресницы, по телу периодически пробегала мелкая судорога, пальцы таинственно шевелились, дыхание было неровным. Картина в целом волнующая. Арсений, подумав, что лучше пусть она будет шевелиться под простыней, аккуратно прикрыл её, а сам встал, отыскал на полу свои шорты, нацепил очёчки и через некоторое время по смешной миниатюрной лесенке поднялся на палубу.
Там дул лёгкий ветер, пахло свежевымытой палубой, и вообще, царила идиллия. Жан одной рукой слегка придерживал штурвал, а другую, в которой был зажат маленький пластиковый стаканчик с кофе, поднял, приветствуя своего пассажира и призывая его полнее прочувствовать радость пробуждения. «Все нормально, босс, никаких проблем на Вашем судне не наблюдается», – так Арсений понял его жестикуляцию. Несколько минут он просто стоял на палубе и молча смотрел на пенный след за кормой, на ниточку гористого берега вдалеке, на немногочисленные облака, на каких-то неведомых морских птиц, летающих вокруг яхты. Собственно экипаж яхты состоял всего из двух человек, потому что в открытый океан на таких маленьких судах нормальные люди не плавают. Сам Жан – пятидесятилетний француз с роскошными бакенбардами – владелец, капитан, штурман, боцман и лоцман в одном лице, и чернявый пятнадцатилетний парнишка, который выполнял функции матроса и кока одновременно. Парень был вполне алаберным и, как понял Арсений, приходился Жану каким-то родственником, типа седьмая вода на киселе. Ну, и четыре пассажира – это Арсений с подругой и две собаки.
Арсений уже несколько дней занимался непосредственно моряцкой работой – ставил и опускал паруса, крутил штурвал, драил палубу, следил за звёздами и облаками, лавировал между островками, производил швартовку, стоял вахту, делал другие нужные дела – физическая нагрузка в целом была нешуточной. Ну, и подруга, да. Это было хорошо.
Ветер слегка тормошил волосы, но ему это ничуть не мешало. Арсений опять вспомнил про Сурена, судорога исказила его лицо. Вообще-то сначала он, чтобы пережить случившееся, хотел тихо порыбалить в одиночестве недельку на уединённом озерке, где-нибудь в уютной Финляндии, но потом изменил своё решение и арендовал вот эту яхту. И сейчас, через неделю после начала плавания, понял, что это было правильное решение. Смерть Сурена стала катастрофой. Арсений на три недели застопорил все работы по коннекту. Все это время он урывками проваливался в сон и понял, что таким Макаром скоро отправится вслед за своим коллегой, если не выпишет себе отпуск. Собственно говоря, до сих пор оставалось непонятным, что же раскрутило эту катастрофу. Чисто медицински — это был мгновенный и обширный инсульт во время коннекта. Но причина инсульта была непонятна, тут было много гипотез… Слишком даже много. Понятно, что по чисто психологическим причинам вместо Сёмки дело продолжала лайка Нуся. Это было последнее распоряжение Арсения перед отпуском, его сотрудники начали двухнедельный курс подготовки новой собаки, а Арсений полетел сюда, на Средиземное море. Первый вечер на яхте он, разумеется, крепко напился. Но с утра стало ясно, что это совсем не тот вариант, который ему сейчас нужен. Арсений предпринял определённые шаги, и через три дня прилетел маленький вертолёт и на нём была его попутчица-подруга по утренним прогулкам между дюнами. С нервно зевающей Зитой в переноске, естественно. Жука была счастлива, да и Арсений почувствовал, что это правильный шаг и подруга сможет вынуть его из депрессии. Если всё правильно поймёт и сделает, конечно. На этот счет были сомнения, ибо она была женщиной «с принципами». Арсений находил эти «принципы» не очень уже актуальными, но уж что есть, то есть. Собственно говоря, первый день и ушел на осмысление подругой своей роли. Она могла, конечно, улететь обратно, и это погрузило бы Арсения в ещё более глубокую яму. Однако подруга всё поняла правильно, освоилась, хотя и не очень легко. Как бы то ни было, тягостные мысли о полном фиаско с коннектом, об этом непонятном Суреновом инсульте, уже через пару дней как-то перестали пригибать его к земле, глаза начали видеть окружающий мир, начали ощущаться цвета и запахи. Сексуальная терапия все-таки существует, чтобы там глупцы и ханжи не говорили… Голова вновь включилась, можно было что-то объективно анализировать и пытаться придумать какие-то разумные шаги… Правда, уже без консультаций Будиобассы. Почему-то Арсений посчитал, что не будет ими больше пользоваться. Что-то они с Суреном сделали не так, и в результате, Сурена больше нет. Но что конкретно было ошибочным? Вчера хоть какие-то мысли начали приходить на эту тему…
Арсений не стал будить подругу, позавтракал с Жаном, потом быстренько просмотрел новости и решил немного искупаться. В открытом море, вокруг дрейфующей яхты — это вам не бултыхаться в мутной воде Черноморского побережья. Самый кайф такого купания – это видеть свою тень на дне, метров на 15 ниже себя самого. Ну и живность подводную тоже разглядывать здорово. Накупавшись, он вылез на палубу, помахал руками, понагибался в разные стороны и даже слегка взбодрился. Подумалось, что есть ещё порох в пороховницах…
Арсений сох, а Жан тем временем, согласно договорённости, готовился к рыбалке. Он копошился с какими-то снастями, вытащив их из своего рундука и разложив прямо на палубе. Жан хотел сегодня показать Арсению, как добывают морскую рыбу. Не на удочку, а с подводным ружьём. Арсений, чтобы не мешать ему, прошёл на ют и там начал инспекцию аквалангистского снаряжения для них. Сидя на корточках, он сосредоточенно проверял шланги, сочленения, баллоны и прочие нюансы, важные под водой. Жан вскоре завершил свои приготовления, собрал все снасти, и они начали спускать небольшую шлюпку на воду, потом покидали в неё необходимое снаряжение, термос с кофе, упаковку пива, минеральную воду, спустили аккуратнейшим образом баллоны для акваланга, всякие прочие мелкие нужности. Мальчик помог поднести подвесной мотор и закрепить его на транце лодочки. Жука вылезла из каюты и помахала им хвостом с носа, когда они отчаливали. Но плыть с ними отказалась.
Завели мотор, поехали, не особо торопясь. Жан показывал куда править, Арсений сидел на моторе. Шли где-то минут 15, но, тем не менее, отошли довольно далеко от яхты, она даже почти скрылась из виду. Встали на каком-то мелководье – даже дно было видно. Бросили якорёк и сами засели с аквалангами среди придонных камней в засаду.
Арсений минут пятнадцать пытался подстрелить какую-нибудь рыбину, но безуспешно. Оказалось, что хотя рыбы тут завалом, но попасть в неё весьма непросто – оптические свойства воды, видимо, другие — расстояние скрадывается. Кажется, вот она, рыбина — прямо возле носа. Можно стрелять. Ан нет. Арсений довольно быстро расстрелял все гарпуны, немного погрустил под водой, но потом решил самостоятельно обследовать развалины корабля, который, затонул неподалёку и, со слов Жана, считался местной достопримечательностью. До него (а это оказался тральщик, похоже) было, действительно, довольно близко — воздуха в баллонах хватало с запасом. Судно разбомбили немцы в крайнюю большую войну. Оно лежало на песчаном дне, уже полу затянутое песком, но ещё доступное в тихие дни для осмотров. Судно лежало на боку, даже было такое ощущение, что оно просто утомилось и прилегло отдохнуть, честное слово. Как большая пёстрая собака, отдыхая, лежит на боку, вытянув лапы-мачты. Такая ассоциация могла прийти в голову только собачнику, конечно. Но если смотреть под определённым углом – пожалуй, действительно, похоже. Особенно ржавчина выглядела как пятна на собачьем боку.
Арсений поплавал по каютам и исследовал какие-то помещения неясного ему назначения. Было видно, что тут всё уже давно вычистили специалисты. Никаких колоритных мелочей уже было не найти. Или, если уж упереться, то надо было ломиться в нижние отсеки — может быть, там ещё были какие-нибудь трупики. Но Арсению это было страшновато. Да и не обладал он такими уж подводными навыками. Он сплавал на капитанский мостик, покружил вокруг погнутой трубы, спугнул рыб возле мачты. Собственно говоря, каких-то особых разрушений не было видно. Арсений, разумеется, особо ни на что не надеялся – все ценное выгребли до него, но даже просто посетить эти следы войны было довольно полезно. Он нашёл в борту дырку размером с футбольный мяч. Правда, дырка была с рваными краями. Сама собой пришла в голову мысль, что не так уж много и надо, чтобы судно утонуло… Плавать дальше с такой мыслью было внутренне неуютно, и Арсений решил заканчивать с осмотром. Поскольку смеси в баллонах ещё было много, он решил ещё поплавать поблизости. Арсений про барражировал над дном туда/сюда, но в радиусе полукилометра ничего интересного не нашел. Зато встретил акулёнка. Метр двадцать примерно. Они какое-то время задумчиво глядели друг на друга, потом акулёнок уплыл…
Кстати, пока Арсений плавал под водой, в голове у него продолжало происходить обдумывание разных аспектов работы с Сёмкой. Будиобасса спросил во время их крайнего общения, а чего они не попробуют с обезьянками-то? По любому ведь легче. И ускоряться почти не надо… Арсений тогда затруднился с ответом. Глупый и очевидный ответ про то, что обезьянам не нужны ошейники и роботов на них настраивать нет необходимости, он не стал вслух произносить. А ничего умного так сразу и не нашлось. Только сейчас, спустя неделю, Арсений подумал о том, что, может быть, в каких-то отдельных нюансах, действительно, начинать-то лучше было с обезьян. Отточить технику коннекта, да. Правда, эта техника может оказаться неприменима к собакам. Но в целом, Арсений внутренне считал, что обезьяний внутренний мир ничего особо не добавит человеку. Кому интересны обезьяны — пожалуйста, работайте с ними, нет вопросов. Но Арсению обезьянское поведение говорило о том, что это не имеет смысла.
Вскоре Арсений всплыл рядом со шлюпкой. Жан уже был там, снял акваланг, переоделся и ждал его с откупоренной банкой пива в руке. Кстати, надо бы ещё упомянуть — на самом деле Арсений совсем не боялся плавать под водой, но почему-то почти панически боялся всплывать. Не в смысле кессонной болезни – тут он вполне был подкован, что можно, а что нельзя. Боялся он в другом смысле. Он представлял иногда, как всплывает, голова его показывается над водой, он оглядывается и не видит ничего кроме моря со всех сторон. Ни корабля, ни берега. Ничего кроме воды, насколько хватает взгляд. Полное одиночество. Чистый горизонт. Вот этого момента боялся Арсений почему-то. Боялся как-то иррационально. Потому и плавал с аквалангом не особо часто. Хотя ничего такого с ним реально пока не случалось. Но комплекс уже был. Странно, да?
Арсений тоже попил пива, на душе полегчало, и между мужчинами потёк разговорчик. Моторчик успокоительно тарахтел, на дне лодки валялась подстреленная Жаном их единственная рыбина, так что ничего не мешало. Жан, к немалой радости Арсения, оказался не только опытным капитаном, но и просто интересным собеседником. Любил иногда пофилософствовать, что находило отклик у Арсения. Что особенно располагало — Жан не был friendly – то есть не изображал американскую улыбку по любому поводу и без повода, не задавал по утрам идиотский вопрос «How are you, Arseny?». Тот факт, что для обоих английский был одинаково чужим, только способствовал общению. Они не думали по-английски. Жан говорил больше, Арсений — меньше. Северный человек, видимо, не столь открыт в плане общения, и Арсений не спешил посвящать Жана в перипетии свой жизни, хотя никакой неприязни по отношению к нему не было и в помине.
Впрочем, вскоре уже показалась в поле зрения их яхточка, Арсений увидел взгавкивающую и размахивающую хвостом Жуку. Зиты не было видно. Наши рыболовы-путешественники занялись различными манёврами и причаливанием, так что лирические воспоминания под воздействием более актуальных дел быстро улетучились. Даже не осталось следа.
Подруга уже давно проснулась, и ждала их. Поэтому обед под тентом накрыли на троих. За обедом болтали об изобретениях. Сравнивали значимость колеса и атомной бомбы для прогресса человечества. Жан в технике не особо разбирался и потому считал, что важнее колеса ничего нельзя изобрести. Арсений находил эту тему более объёмной, но не стал давить Жана своим образованием, хотя ему казалось, что колесо только создало основу для дальнейших изобретений. Пока они так болтали, Арсений потихоньку съел все, что увидел на столике, но не наелся. Он подозвал мальчика и попросил сделать ему бутерброд из мягкого чёрного хлеба с маслом и изюмом сверху. И принести бутылочку минералки. Мальчик на него вылупился – такие бутерброды у них никогда не ели. Арсений даже подумал сначала, что он сказал что-то не то. Но парень уяснил задачу и пошел делать бутерброд, а Арсений, глядя ему вслед, вспомнил, что этот бутерброд тянулся откуда-то из детства на самом деле…
…Ближе к вечеру Арсению захотелось сходить в городок, в гавани которого они сейчас стояли, найти таверну, поужинать местной едой, выпить граппы. По слухам, это всё непривычно и очень вкусно для северного человека. Он позвал подругу, но та отказалась — сказала, что хотела бы почитать какую-то книгу. До ночи было ещё далеко. Арсений натянул джинсы с майкой, сверху приделал бейсболку, неведомо как оказавшуюся среди его вещей, и пошел гулять на берег. Жука, помахивая хвостом, трусила рядом. Ей, правда, было жарко. Городишко был небольшой, тысяч на 30, по прикидкам Арсения. Он как бы обтекал гору и выглядел весьма колоритно.
Через час Арсений, фланируя по городку, набрёл на приличную, с его точки зрения, таверну. Наверху висела вывеска «Lazy». Ленивец? Означает ли это, что обслуживают лениво? Поди пойми… Перекусив и через полчаса выйдя опять на воздух, Арсений с Жукой обнаружили, что уже стемнело и взошла луна. Даже не луна, а лунища. В этих краях она такая большая, что с непривычки даже раздражала северного человека. Арсения это вдохновило — так и стоял бы ещё час, но уже надо было двигать в порт, на яхту.
Выбрал дорогу под горой, так оно будет покороче, наверное. Вот что реально удивляло Арсения, пока он задумчиво отмеривал шаги по дороге — это то, что Жука прекрасно разумела лай окружающих собак, возникающих тут и там по ходу их неспешной прогулки, а вот сам Арсений практически не понимал говора аборигенов. О чём это говорит, если немного задуматься? Как так получается, что собаки всей планеты, хотя живут в радикально разных условиях, мгновенно понимают друг друга, а людям нужны переводчики? Почему это так ?
Вот так, целый час с небольшим, осеняемый луной и периодически останавливаясь, впадая в цветные воспоминания, Арсений и дефилировал не спеша в направлении порта с целью найти свою яхту и отдаться, наконец, Морфею. Яхта, к некоторому облегчению Арсения, стояла в целости и сохранности на прежнем месте. Ещё была видна фигура Жана в шезлонге и огонёк его сигареты. Арсений по поскрипывающему трапу поднялся на борт, поболтал с Жаном… Ночь была восхитительна, да… Слышно было, как подруга в каютке ворочалась и вздыхала во сне. Арсений глядел на лунную дорожку. Затеплилось чувство, что ещё не всё проиграно в этой жизни… Ну что ж, поживём-увидим… __
________________________________________________________________________________
каждое произведение после оценки
редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго
выложено в блок в отдел фантастики АЭЛИТА с рецензией.
По заявке автора текст произведения будет удален, но останется название, имя автора и рецензия.
Текст также удаляется после публикации со ссылкой на произведение в журнале
Прежде всего – совет: если делаете ё-фикацию текста, то дела те это с помощью программы-ёфикатора, поскольку вручную всё равно пропустите кучу мест. А ещё лучше – приучитесь писать букву «ё» всегда везде где надо (ведь букву «а» или «о» пишите!)
Серьёзное замечание автору по компоновке текста: следует более внимательно подходит к вопросам, где начинать новый абзац. Тут есть простое правило: меняется некий «вектор «повествование» — начинай новый абзац. Так у читателя намного чётче формируется ощущение «ритма повествования», акцентируется внимание читателя на поворотах мысли автора, и т.д., и т.п. И совершенно однозначно – такой текст читается элементарно легче.
Конкретный пример – первый абзац текста, неоправданно длинный, создающий некое «нагромождения» авторских мыслей. Из него стоило бы сделать, как минимум, три (а то и четыре!) абзаца. То же самое можно сказать о многих участках текста – из-за неоправданно крупных абзацев, где создаётся «нагромождение» разноплановых мыслей, читать текст тяжеловато (хотя само по себе написано вполне себе неплохо, но автору надо было лишь почаще «Enter» нажимать).
Не очень правильно автор пользуется временем повествования в авторской речи: в основном изложение идёт в прошедшем времени, но местами без всяких сюжетных резонов перескакивает на время настоящее. Что создаёт весьма сильный «диссонанс» восприятия. Как правило, для авторской речи выбирается какое-то одно время повествования, и его придерживаются.
Из стилистических замечаний ещё – имеет место явный переизбыток повторов слов типа «был-была-бывало», ненужные уточнения «свой-своя» и т.п. Это не красит текст.
В целом – грамотно, но почему автор решил, что частица «же» пишется со словами через дефис?! Ну, если говорить о грамматике вообще – ошибок немного, но попадаются, корректор нужен (как и любому тексту). Ну, например, автор отождествляет «надевать» и «одевать», а это несколько разные понятия («надевают» — вещь, а «одевают» толь ко кого-то). Например, ошейник на собаку – «надевают» (как и ботинок – на себя).
Ну и ещё автору нужно познакомиться с правилами пунктуации для сочетаний прямой и косвенной речи – тут есть много ошибок (если напомнит – могу прислать нашу «методичку»).
Теперь, собственно, по существу сюжета. Если честно, то очень эклектичное произведение. Изображаемая «картина мира» (т.е., общий фон произведения) слабо убедительна: ну с чего вдруг в мире нет границ? Чем это обусловлено и обеспечено?
А сплошная авиаизация? Всё население поголовно летают на минисамолётиках и «вертушках». Так-то мысль в многом здравая: если иметь экономичный воздушный транспорт, то зачем тратиться на сотни и тысячи километров дорог, верно? Красво вроде как…. Но если себе представить такое, то… Ну, сами понимаете, что будет, если каждый пацан, бизнесмен или бабка станут летать на самолётах. (И хоть автор попытался уверить, что катастроф в воздухе нет, но… не верится никак). Ну или надо было сказать, что всё, типа, выполняет ИИ – а люди в такой ситуации просто угробят друг друга. Всё-таки «фантастика» (особенно с ярлыком «научная») – это не любое нагромождение фантастических элементов, а УБЕДИТЕЛЬНО выстроенная картина мира фантастического произведения.
Вообще эта «авиаизация», как и упоминание про некий Дар Таньо Ян придают тексту явный оттенок «юмора». Но в целом тут общий уровень юмора для чисто «юморного» произведения явно недостаточен, а при этом и из категории «серьёзного» уже имеющийся «юмор» данный текст явно выбивает. Ну взять хотя бы ещё и вручение Нобелевки за разработку программного обеспечения для роботов, надевающих ошейники на собак!
Правда, автор выписывает себе определённую индульгенцию в справочной информации о произведении, говоря, что данный текст – это «альтернативка». Но если бы такого пояснения не было, то догадаться весьма сложно, и оттого возникает некий «когнитивный диссонанс». Видишь некое подражание «миру Полдня», но на капиталистическом базисе, в который ой, ну не верится никак (как, в частности, и в разъезжающих по миру китаянок в поисках евромужиков). Ну очень уж всё подано именно эклектично – набором плохо стыкуемых друг с другом элементов. Юмор или не юмор? Не понятно.
При этом, по большому счёту, фантастический элемент в произведение явно вживлён искусственно. Просто, если вдуматься – а что в ДАННОМ сюжете фантастического останется, если убрать фант.элементы? В самом сюжете (метания программиста Артёма) – ничего. Просто если убрать всю «фантастику», то ДАННЫЙ текст не умрёт – это будет обычное экзистенциальный текст, описание будней некого программиста. Говорить тут можно ещё много чего, но у нас, как никак, не всеобъемлющая рецензия, а достаточно короткий обзор.
Резюме: конечно же отдавать почти целиком раздел фантастики в нашем журнале под данный текст (89 т.зн.!) желания нет совсем. Текст чрезвычайно затянутый и «рыхлый», с массой, прошу прощения, довольно утомительных описаний разных шатаний героя (шатаний как в прямом, так и в переносном смысле). Хотя нередко тут и присутствуют оригинальные рассуждения (которые, к сожалению, тонут во всех этих затянутых и часто мало необходимых по сюжетным соображениям описаниях).
Я бы не удивился, если на самом деле автор описывает какие-то моменты из своей повседневной жизни (работа программистом, прогулки с собакой, выезды на какие-то семинары и т.п.), просто добавив вокруг этого «фантастического антуража»: ну не на «гольфе» он едет на работу, а летит на «вертушке», не в Стогкгольм за Нобелевкой, а просто какой-то конкурс проф.мастерства выиграл и т.д., и т.п. Нет-нет, это совсем не плохо, когда авторы берут для сюжетов что-то из своей реальной жизни – это нормально (а откуда ещё брать?), но все подобные моменты в сюжете должны быть лишь оживляющим антуражем, декором, но не основой сюжета. Сюжет должен нести какую-то «глобальную» идею, а не пересказывать самокопания авторов, облечённые в фантастический антураж. Только тогда будут рождаться произведения, которые интересны широкому круг читателей, а не самому лишь автору (ну и, возможно, десятку его хороших знакомых, если эти знакомые тоже читают).
В нашем случае ощущение «нагромождения и эклектичности» в тексте многократно усиливается ещё и тем, о чём сказано было выше – слишком большими абзацами, в которых соединена масса разноплановых описаний и мыслей, очень утяжеляющих и само чтение, и элементарное ПОНИМАНИЕ СУТИ текста. Ведь при таком «нагромождении», часто даже если в тексте действительно была бы увлекательная интрига, её можно было и просто не увидеть.
В целом осталось ощущение, что автор имеет очень хороший «потенциал», чтобы писать «умно и интересно», потому что, если кто-то скажет, что данный текст не «умный», то пусть первый бросит в меня камень. Но автору необходимо научиться излагать мысли более «консистентно», выстраивая более выверенные более «идейно оправданные» сюжеты, не отвлекаясь на массу абсолютно ненужных частных (личных?) подробностей и рассуждений ради самих рассуждений, а не ради развития увлекательной сюжетной линии.