Ширяев К. — Наступи на горло понедельнику — 90

Произведение поступило в редакцию журнала «Уральский следопыт» .   Работа получила предварительную оценку редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго  и выложена в блок «в отдел фантастики АЭЛИТА» с рецензией.  По заявке автора текст произведения будет удален, но останется название, имя автора и рецензия

——————————————————————————————

ПОСЛЕДНИЙ СОН В.П.: ЗАПАД И ВОСТОК – КТО КОГО

Телефон на кухне звонит не переставая.

Володя вставать не хочет, закрывает голову подушкой. Это не помогает – «ДЗЗ» слышно и под ней, хоть и потише.

«Ну, кому надо звонить в такую рань! Не буду вставать», – думает Володя. Городской номер телефона квартиры, которую он снимает уже полгода, он никому не давал – у всех есть мобильники. Тем более что квартирная хозяйка не велела брать трубку.

– Есть только одно исключение – если это межгород, – несколько раз говорила Татьяна Васильевна. – Мне должна звонить сестра из Штатов. Тогда бери трубку и записывай: что она хочет мне передать.

Они с сестрой в ссоре, ни по мобильнику, ни по интернету не общаются, а Володя единственное связующее звено между не поделившими наследство сестрами.

Телефон не умолкает.

«Звонок длинный, похожий на междугородний», – обреченно подумал Володя, вылезая из тёплой постели: «Пар в универе сегодня нет, и я мог поспать ещё часа три».

Кафельный пол коридора, ведущий на кухню двухкомнатной квартиры, холодит ноги, и Вова окончательно просыпается.

– Алё! Кто звонит? – кричит в трубку Володя.

– Кимка, привет! – слышит он какой-то очень знакомый голос, но никак не может вспомнить – где он его слышал.

– Никакой Кимки здесь нет, вы ошиблись номером, – Вова собирается положить трубку, но его останавливает вопль: – Стой, Володя, не клади трубку! Извини, думал, что назвав твое сакральное имя, сразу зацеплю тебя на разговор, а он очень важный не только для тебя и для всех.

«Кимка» – Вову как током дёрнуло. Действительно, еще школьником он писал детективные рассказы, в которых героем всех сюжетов был шестиклассник Ким – альтер эго Вовки. Иногда он мысленно себя именовал Кимом. Об этом никто не знал.

– Что вы хотите?

– Давай на «ты», мы не чужие люди.

– А вы, то есть – ты –  кто?

– Скажу правду – не поверишь, а врать не хочется.

– Хорошо, а как к тебе обращать?

– Никак пока, а то скажу – в обморок упадёшь, –  со смехом доносится из трубки, – говори просто «ты». Понимаешь, меня уполномочили пригласить на очень важную встречу. Пар в универе у тебя сегодня нет, и ты мог бы поспать пару часиков, но надо, чтобы ты сейчас взял ноги в руки и подскочил в одну кафешку неподалеку от тебя. Заодно и позавтракаешь. «Чебуречную» возле Василеостровской на 6 линии ты знаешь.

– Да, часто с однокурсниками там пивко попиваем, когда сессия…

– За третьим от входа столиком, – перебивает его незнакомец, – тебя будет поджидать мужичок в сером костюме. Ты должен быть там через полчаса.

– Не успею, мне надо умыться-побриться, одеться.

– На это у тебя уйдет 5-7 минут. Знаю, что ты умеешь по-военному. В армии вообще за 35 секунд одевался – лучший сержант войск противоракетной обороны, – смех в трубке.

– Кстати, не надевай свой джинсовый костюм, он у тебя слишком новый. Помню, у тебя были серые брюки и старый серый джемперок. Ты должен выглядеть проще.

– Откуда ты помнишь про джемперок, если и я про него забыл?

– Судьба у меня такая – всё помнить.

– Всё это подозрительно. И вообще, я никуда не хочу ехать!

– А ехать тебе никуда и не надо. Тебе с твоей 3-й линии до «Чебуречной» 12 минут хода. Но если ты не придёшь, тебе будет очень стыдно, когда предстанешь перед Богом.

– Я предстану перед Ним лет через семьдесят, – рассмеялся Володя.

– Как сказать. Через полчаса не придёшь, через час предстанешь.

–Что? – Володя напрягся.

– Да шутка, шутка, старый анекдот, – засмеялся в трубке незнакомец. – На самом деле, Вова, очень важна эта встреча для многих людей. И потом, что ты как старпёр, неужели в тебе пропал дух романтизьма и не хочется прикоснуться к чему-то незнакомому, таинственному, которое перевернёт всю твою жизнь.

– Всё, еду! – весело крикнул Володя.

– Да, люблю я нагнать жути, – удовлетворённо хихикнул незнакомец и положил трубку.

Володя быстро собрался и через двадцать минут был в кафе. Он дошёл бы быстрее, но некоторые проходные дворы с недавних пор боязливые жильцы закрыли железными воротами с кодовыми замками. Лет пять назад ворот не было, и Володя доходил дворами до метро за 10 минут.

Было обеденное время, но час пик для «Чебуречной» ещё не настал. В двух залах этого заведения было много свободных мест. В первом зале заняли только один стол. Два дивана с высокими спинками по краям стола, стоящего прямо у окна,  образовывали своеобразный «отдельный кабинет». Такое почти замкнутое пространство обеспечивало приватность бесед. У самого окна сидел мужичок (действительно, в сером костюме) и разглядывал прохожих, фланирующих по пешеходной зоне 6 линии. В этот тёплый июньский день их было много. Кто шёл с литургии из Андреевского собора, расположенного на этой же линии на углу Большого проспекта, кто шатался по магазинчикам, коих было немало на этой улице.

– А-а, Володя! Здравствуйте, – произнес мужичок, вставая и протягивая руку для рукопожатия. На вид ему было лет пятьдесят. Среднего роста, худощавый, седовласый и – и самое главное –  неприметный: серый помятый костюм, рубашка неопределённого цвета и сам он какой-то  «неопределяемого» цвета, как его рубашка, застиранный до полной потери индивидуальности. Единственное, что было на нём примечательного –  очки в дорогой золотой оправе. Впрочем, после рукопожатия он сразу их снял и положил в футляр, который тут же спрятал в хозяйственную сумку, стоящую на подоконнике. Туда же он положил тетрадку и ручку. Вероятно, перед приходом Володи, он что-то записывал, а без очков ему было трудно сделать – дальнозоркость мешала. Серые глаза (а какие же ещё могут быть у такого невзрачного типа) смотрели по-доброму, но несколько растерянно, как будто он не знал как себя вести дальше.

– Меня зовут Николай. Не сомневался, что вас убедят прийти сюда, найдут нужные слова.

– Тот, кто мне звонил, не только их нашёл, но и, наверное, следил за мной, обшарил мои вещи. Иначе, откуда бы он узнал про мой серый джемперок?

– Это не только ваш джемперок, но и того, кто вам звонил, он знает в каком году и в каком месте моль прогрызала дырочку на нём. Он всю вашу жизнь знает, не то, что гардероб.

– В смысле? – растерялся Володя.

– Да, Владимир Петрович, вы сегодня разговаривали с самим собой, только с будущим.

– Вы что – психбольной или я ещё сплю?

– Справка из психдиспансера, что я шизофреник, у меня есть на всякий случай, но она предназначена не для вас, а как защитный вариант для компетентных органов. А то, что вы не спите, я докажу, – и мужичок пребольно ущипнул Вову за руку. Тот вскрикнул:

– Вы что, обалдели, больно!

– Ну, вот – не спите, – засмеялся Николай. – Да вы садитесь.

Вова сел.

– Я заказал нам чебуреки, а ещё оливье, харчо и котлету с пюре. Владимир Петрович говорил, что ваши любимые блюда. В этом кафе не только чебуреки жарят, но и полноценные блюда предлагают.

– Вам кафе за рекламу доплачивает?

– Нет, что вы, – засмеялся Николай. – Я здесь впервые. Это Володя-старший – назовём его так – рассказал мне о кафе, когда выбирали место для встречи.

– Во-первых, у меня нет с собой денег.

– Что вы, что вы, какие деньги, я угощаю.

– Во-вторых, – перебил его Володя, – я не умею разговаривать с шизиками. Вас ведь целая шайка. Один вынюхивает про клиентов, звонит, другой кормит бесплатно зачем-то. Может вы педики, молодых парней в свои сети затягиваете? Катькина садика и ваших клубов вам мало.

– Аха-ха-ха, – звонко рассмеялся Николай, вытирая слёзы, выступившие от смеха. – Такой версии я еще не слышал. У нас, действительно, большая сеть, но там работают не только парни, но и девушки, а ещё мужики и бабы, старики и старухи. Но мы не занимаемся извращениями, скорее – наоборот. Ладно, я пойду на раздачу: вроде бы выкрикнули мой заказ. Вы поедите и сразу подобреете, как многие сытые люди.

Николай ушёл в другой зал, где находилась раздача блюд.

Володя лихорадочно раздумывал: «Что делать, что делать? Уйти? Так они всё равно найдут, адрес знают, да всё про меня знают. Сбежать на вокзал, уехать куда-нибудь? А смысл? Учёба накроется. И потом, что им всё-таки от меня надо? Очень интересно узнать! Нет, сначала узнаю, а потом буду делать резкие движения».

Подошёл Николай с подносом, заставил стол тарелками, и они приступили к трапезе и беседе.

– Володя, шутки в сторону, – произнёс Николай после некоторого молчания. – Поговорим серьёзно.

– Именно этого я и хочу.

– Давай перейдём на «ты».

– Хорошо.

– Иногда я буду говорить азбучные истины, а иногда, то, что тебя шокирует, поэтому, если что непонятно – спрашивай, что смогу – объясню. Постараюсь быть проще, доходчивей.

– Да, будь проще, – попросил Вова.

– Ты прекрасно знаешь, что видимый нами мир четырёхмерен. Причём, время – величина постоянная и непреложная. Нельзя путешествовать во времени, попасть в будущее, нельзя изменить что-то в прошлом. Только Бог может управлять временем, хотя это ему и не нужно, ведь может быть время – это одна из ипостасей Бога, кто знает. Впрочем, я отвлёкся. Много лет тому вперёд было решено, что завтра делается вчера. В прямом смысле. Какие сегодня посеешь зёрна, такие завтра получишь всходы… Раньше это было пущено на самотёк. Люди жили сегодняшним днём; думая о завтрашнем дне, делали что-то для него. Они «строили» будущее с мечтами о лучшем. И что же? Разве они мечтали о двух мировых войнах, о Хиросиме, о миллионах погибших в постоянных военных конфликтах?! Так вот, одного гения озарило: ты не можешь путешествовать во времени, но время может путешествовать в тебе и строить будущее.

– Как это?

– Объясню позже этот механизм, – нетерпеливо ответил Николай.

– А-а, понял! Как экстрасенсы –  Ванга, Нострадамус, Кейси – видели будущее, – высказал предположение Вова.

– Это не совсем то. Представь себе время в виде большой горы. На вершине – это прошлое – находится шар – это история мира, человечества. Миллиарды лет назад возникла гора, и шар получил толчок. В начале спуск был пологий, шарик двигался медленно, увеличиваясь в размерах и вбирая в себя, то, что лежало на пути. Иногда он встречал препятствия и от него отлетали куски – гибли люди, народы, цивилизации, утрачивались какие-то знания, но потом – шар-то всё равно катился – появлялись новые знания, народы. Постепенно спуск становился всё круче, на что уходили века, теперь менялось за несколько лет. Скорость увеличивается. Ещё представь себе, что те, кто находятся перед шаром, то есть в будущем, видят, то есть знают,  что на его пути находятся деревья – экологические катастрофы, камни – войны, об которые может разбиться шар или что-то большое отколется. Эти люди решают: надо спилить это дерево, отодвинуть камень или посадить кусты, которые смягчат удар шара. Но для них, будущих, эти деревья, камни, находятся в прошлом, значит, спилить эти деревья должны люди прошлого. Их надо об этом попросить. Как? Надо создать в прошлом большую сеть, которая будет заботиться о будущем. Люди в этой сети даже могут не знать о своей работе на будущее. Но кто-то из руководителей должны знать о ней.

Был такой писатель Владимир Орлов, недавно умер. В своём романе «Альтист Данилов» он пишет о своей догадке. У него там сатирически изображена группа людей, образовавших общество ХЛОПОБУДЫ или БУДОХЛОПЫ – хлопоты о будущем. Примитивно, но верно передана мысль.

Так вот, сегодня люди создают ресурсы, строят заводы, копят деньги, изобретают гаджеты, делают гениальные открытия. Руководители отправляют эти ресурсы на решение задач, которые наиболее выгодно «выстрелят» в будущем и помогут народам, населяющим определённые территории.

– Территории? Не государства? – удивился Володя.

– Строительство будущего – вещь дорогая, сложная. Этим занимаются конгломераты государств, объединённых одной территорией. Однако будущее одних земель не совпадает с будущим других земель. Поэтому между, условно говоря, западными землями и восточными идёт война за лучшее будущее для них и у каждой земли своя правда, свои понятия о добре и зле.

– А когда началось строительство будущего?

– После Хиросимы. Нельзя было допустить гибели человечества.

– Да, после неё не было мировых войн, но было много локальных.

– Это и была борьба двух земель за место под солнцем.

– Николай, а как же руководители получали знания: что надо делать для будущего?

– Конечно, нельзя переместить из будущего материальное тело руководителя, но можно было с младых ногтей внушать ему определённые знания, алгоритм действий, рассчитать его путь на многие годы вперёд.

Есть такое понятие: информационное поле. В нём нет прошлого и будущего – они там существуют вместе. Мыслеформы нематериальны и для них нет преград в этом поле. Некоторые экстрасенсы умеют управлять своим ментальным телом, чтобы взглянуть в прошлое или будущее. В далёком будущем научились переправлять мыслеобраз человека в любую ментальную оболочку материального тела человека из прошлого, и он начинает видеть далеко вперёд и оперировать знаниями, недоступными для современников.

– Вы там всем нужным людям вселяете мыслеобразы?

– Нет, только в очень редких случаях. Обычно человека, который нам очень нужен, мы начинаем сопровождать с самого детства, внедряя в его среду наших людей. В школе, институте, армии, на работе они рядом с ним, помогают в учёбе, карьере. Исподволь ему доносят нужные мысли. Иногда идёт контакт через сны, через внутренний голос. И только, когда он готов, ему говорят о его целях и задачах.

– Прямо какое-то масонское общество, «иллюминаты», «череп и кости» и прочие тайные ложи типа мирового правительства.

– Строители Запада используют  разные тайные общества, правда в тёмную, и весьма эффективно для них. На Востоке этого нет, и мы часто отстаём от Запада и иногда локально проигрываем. Правда, нам помогают тайные тысячелетние знания Севера и Востока, мы проигрываем некоторые битвы, но мы не проиграли войну.

Да, да, идёт негласная война за влияние над территориями, есть жертвы, поэтому и тебе надо быть осторожным. Я расскажу, что надо делать. Ты вошёл в наш круг и Запад может тебя заметить и убрать с доски – лишние игроки им не нужны, так как неизвестно, что ожидать от новичка.

– Начнём с того, что я ещё не вошёл в ваш круг. Всё что ты рассказал похоже на бред сумасшедшего или сказку. Но я сказки перестал читать ещё в детстве. Назови хоть один факт, чтобы я поверил.

– Хорошо, задавай вопросы.

– Кто из тех, кого я знаю, человек будущего?

– Президент. Работа с ним началась ещё в школе. Исподволь ему внушали мысль о его высоком предназначении. И он в неё поверил. И даже однажды проговорился. В восьмом классе, можешь спросить у его одноклассников, когда всех ребят спросили: кем они хотят стать, прозвучали разные ответы – врачом, военным, артистом и т.д. Твой тёзка ответил – президентом!

– В СССР не было такой должности!

– Иногда американцы называли наших лидеров президентами, так как они были Председателями Президиума Верховного Совета.

– То есть, вы довели его до президентства и дальше он действует самостоятельно?

– Да, но не совсем. Мы продолжаем его хранить.

– То есть?

– Не могу тебе все случаи рассказать. Но, например, в 2004 году были выборы президента России. Ходорковский уже сидел в тюрьме. Но, как спрут, управлял некоторыми процессами. Главный враг – президент, нет его –  нет проблем, думал МБХ. 4 марта, в день выборов, президент должен был выйти из Кремля и пройти пешком. «Неожиданно» в этот день загорелась крыша Манежа. Когда ЧП происходит возле Кремля, по правилам в воздух поднимается вертолёт для контроля ситуации. В этот раз, по плану МБХ, в нём должен был находиться снайпер. Не буду говорить о подробностях, но вертолёт не взлетел.

– Это ничего не доказывает, это лишь говорит о профессионализме наших спецслужб.

– Ты ещё о совпадении и случайностях скажи.

– Допустим. А почему вы его выбрали?

– Нам импонировал его образ поведения, характер. Он не делал резких движений, поэтому был непредсказуемый. Это мы в нём культивировали потом. В университете его звали Акулой.

– Почему?

– Он никогда не бросался очертя голову на того, кто навредил ему. Но враг всё равно не уходил от наказания. Есть такие акулы, которые постепенно сужают круги вокруг жертвы и потом, когда уже никто не ожидает, она делает выпад. Раз – и готово!

– Сколько он ещё будет править?

– Сколько положено. Давай заканчивать с разговорами о будущем. Перейдем к делу. Иди домой, собирай вещи – ты переезжаешь.

– А как же учёба?

– Разберёмся. – Николай протянул Вове пакет с логотипом «Пятёрочки». – Вот твои новые документы, деньги, мобильник, адрес, ключи от квартиры – это пропуск в твою новую жизнь.

– А зачем это всё?

– Ты должен исчезнуть из этой жизни. Я же говорил, как только тебя мы выбрали, на тебя обратят, если ещё не обратили внимание, наши оппоненты с западных земель. Они, конечно, не знают – чем ты будешь заниматься, ты и сам этого не знаешь, но они на всякий случай захотят тебя уничтожить.  Чем меньше людей будущего у нас, тем легче им. Придёшь домой, быстро собирайся. Потом будет звонок – получишь инструкции. Ну, давай прощаться.

Оба встали из-за стола и пожали друг другу руки.

– Будь теперь предельно внимателен и осторожен. Если увидишь слежку за собой, старайся уйти от неё. Прощай, Володя.

– Прощай.

Через полчаса Вова уже занимался укладкой самых необходимых вещей в свой старенький рюкзак. Документы он оставлял в комнате. По новому паспорту он теперь был Голиков Валентин, который жил на улице Вавиловых, дом 5. Туда он и собирался выехать. От сборов Володю отвлёк резкий телефонный звонок. Звонка он ждал, но всё равно от неожиданности сердце аж зашлось и дробно заколотилось.

– Да, слушаю.

– Ты собрался? – без предисловий спросил мужской голос. Это был голос министра обороны.

– Да.

– Быстро переезжай куда следует, а завтра мы с тобой едем в один монастырь в Псковскую область. Машину я за тобой пришлю к 8 утра.

– А почему в монастырь?

– Монастыри – это молитвенники за наше будущее. Нам надо получить благословение тамошнего старца. Только после этого мы начнём тебя обучать всему.

– Понял, еду.

– Езжай на общественном транспорте, так безопаснее, – произнёс министр и положил трубку.

«Ну, уж нет. У меня есть моя любимая «девятка», и я её не брошу. По крайней мере, проедусь на ней последний раз». Этого Володя не успел сказать министру – в трубке короткие гудки, а номера звонившего он не знал.

Вишнёвый ВАЗ 2109  –  «девятка»  – досталась Вове от отца, машине было 12 лет. Пороги прогнили, кое-где на кузове вишнёвый цвет перешёл в ржавый, но двигатель был хорош и ходовая часть в норме. Вова спустился во двор, сел в машину, кинул рюкзак на заднее сиденье, завёл двигатель и тронулся в путь. Выехал осторожно из двора-колодца через арку и помчался по Малому проспекту. Володя немного отвлёкся от дороги, мысленно выстраивая свой маршрут до улицы Вавиловых и не заметил, как справа из проулка на него летит грузовик.

Удар, грохот в ушах, страшная боль в мозгу и темнота в глазах. Сознание Володи стало размываться и распадаться на куски. Естественно, он не чувствовал, как из его виска быстро вытекает тёмная кровь на серый камушек возле раздавленной машины.  И на этот серый камушек проезжей части Малого проспекта Северного города Большой страны, расположенной на огромном континенте Планеты, летящей во мраке безмерной Вселенной, неожиданно легла большая пушистая снежинка. Появлялись и взрывались мириады звёзд, сталкивались галактики, а где-то в глубине одного из миров в июне пошёл снег. И погасла ещё одна Вселенная… И тут же зажглась новая…

 

                                                             

                          ПОБЕДА ВОСТОКА: ПУТЬ СВОБОДЕН

 

Волчок

В этот весенний воскресный день Павел Волков решил отметить свой день рождения. Собственно, родился он вчера, но ему стукнуло 40 лет, а эту дату обычно не празднуют – дурная примета. Поэтому сегодня он отмечал 40 лет и один день. Вообще, Паша не любил свои дни рождения. А ещё он не любил весну – именно весной происходило, то, что кардинально меняло его жизнь. Как-будто, кто-то проверял его на прочность или на вшивость. К тому же, в этом году весну природа рожала долго и мучительно. То схватит, то отпустит.  Заморозки – теплынь, солнце – снег, штиль – ветер. Вот и вчера: было жарко,  даже резко «распукнулись» почки,  кусты и деревья покрылись зеленоватой неуверенной дымкой. И Паша с друзьями решили съездить на Кольский залив, пожарить шашлыки. А сегодня с ночи задул «ветеран» (так Павел называл ветер, переходящий в ураган) и решено было собраться в его двухкомнатной квартире. Нет, здесь было вполне комфортно. Большая холостяцкая кухня неплохо оборудована – электроплита с грилем, мощная вытяжка и даже небольшой камин. Можно даже было жарить шашлыки, печь картошку. Но это, конечно, было не то: на природе-то лучше. Впрочем, выбора уже не было.

Специально Паша никого не звал – кто помнит и уважает – тот придёт. Ему даже было интересно узнать: кто помнит и уважает? И вот сегодня трое друзей-одноклассников – Варелик, Сава, Колян – завалились к Паше всей гурьбой сразу после обеда. Они гудели в детские дудки, махали шариками и флажками. Пока Паша в прихожей разоружал и раздевал их, они по очереди прокричали поздравлялки, обслюнявили пьяными поцелуями (где-то уже успели поддать) и вручили подарки. Павел провёл весёлую троицу в большую комнату. Если в свою спальню он никого не пускал, то большая комната была отдана под холостяцкие пирушки. Мощный музыкальный центр с четырьмя колонками по углам комнаты, цветомузыка, большой телевизор с видеопроектором, стенка с баром, забитым алкоголем, большие мягкие кресла, диван, ковры на стенах и на полу. И, самое главное, плотно зашторенные гобеленами окна. Летом они защищали от ночного солнца полярного дня, а зимой – от любопытных, желающих узнать: дома ли Паша. «В этой комнате у тебя всё оборудовано для соблазнения особей женского пола», – сказала как-то одна из Пашкиных подруг. А Паша и не спорил.

В гостиной друзей ждал разминочный фуршет: на журнальном столике  хозяин выстроил батарею бутылок с наливками, настойками собственного изготовления. Варелик, большой красномордый белобрысый увалень, сразу налил себе «волчаровки» – так друзья называли самопальный коньяк, который Павел настаивал на дубовой коре.

– Варелик, не увлекайся, – предупредил Паша. – Подожди горячего. А то опять нахлестаешься и чего-нибудь учудишь.

Валера Стёпкин был добродушный парень, друзьям готовый отдать последнюю рубашку. Но по пьяни становился дурным и неуправляемым и лез в драку, не разбирая: сколько передним ним противников. В одной из драк в отпуске в Геленджике ему выбили глаз каблуком. Валера был неухоженным и непутёвым. Был несколько раз женат, обобран жёнами до нитки, выкинут из квартир, которые им покупал. Сейчас он жил с мамой, работал грузчиком в супермаркете, где ранее трудился заведующим. Последний развод выбил его из колеи, он начал пить, водка подмяла его под себя и кинула из князей в грязи, то бишь, в грузчики.

– Павлик, abgemacht! – весело прорычал Варелик, блеснув стеклянным глазом и знанием немецкого языка. Их класс изучал немецкий и единственное иностранное слово, которое задержалось в его голове, был abgemacht, то есть – договорились.

– Сава, мне нужна твоя помощь с мясом, – попросил Паша второго своего одноклассника. Сава сидел в кресле, из фужера потягивал через трубочку мятную настойку. Не выпуская её сквозь зубы прохрипел: – Jawohl, mein General¹, – и не двинулся с места.

– Блин, если мы окончательно перешли на немецкий то…aufstehen²! Марш-марш на кухню! – громко скомандовал Павел. Савва вскочил и строевым шагом промаршировал на кухню. Во всей этой компании он был самый шебутной. Шутки-прибаутки из него сыпались как из дырявого мешка. Сава имел уголовный вид: наголо бритая башка, маленькие серые колючие глаза, всегда небритый, нос облупленной бульбочкой. Поджарая фигура, как у лагерного доходяги. Он любил сидеть возле своего подъезда на корточках и, сплёвывая через щербину в зубах, хриплым голосом выдавать на гора бабулькам, сидящим на лавочке, какие-нибудь тюремные байки. Немудрено, что очень многие считали, что Савва когда-то сидел. Но это было не так. Савелий Сергиенко был майором ВВС в отставке. Служил в посёлке Высокий, летал на бомбардировщиках дальней авиации ТУ-95. Однажды, после долгого заокеанского перелёта, у Савелия открылась язва (перенервничал, как он объяснял потом), ему вырезали пол желудка и комиссовали. Сейчас он работал слесарем в котельной и был вполне доволен жизнью. За три года гражданской жизни успел жениться, завести ребёнка и развестись – был уличён в многочисленных изменах. Впрочем, у Савы была своя версия развода со Светкой – красивой, дородной бабой, и в последнее время (прошёл всего месяц после расставания) он всем её рассказывал, причём, в разных интерпретациях.

– Колян, вруби видик – вчера свежие видеоклипы записал – и присмотри за Валеркой, — попросил Паша, уходя на кухню. Среди Пашкиных друзей Николай Зиновьев был менее всего подвержен пагубным страстям. Это был кареглазый коренастый крепыш. В школьные годы у него была шикарная копна чёрных курчавых волос, но к сорока годам от неё остались одни воспоминания. Коля с детства был молчуном, одержимый с первого класса одной мечтой – стать моряком. Если всех детей находили в капусте, то Коляна нашли в морской капусте. Книги, фильмы его интересовали только про море. После школы он сразу поступил в мореходку, тем более, что их родной город, стоящий в конце северного Лукоморья России, располагал шикарным мореходным училищем им. И. Месяцева. После мореходки Колян служил на Северном флоте, на крейсере «Мурманск». Демобилизовавшись, Коля на судах Мурманского морского пароходства стал ходить налево – то есть в загранку. Выход из Кольского залива направо – это Северный морской путь, Коляну там не климатило. За двадцать лет дослужился до старпома. В перерывах между рейсами женился, родил трёх детей, застукал жену с любовником, развёлся. Николай много лет считал себя счастливым, но потом стал замечать, что его счастье стало скукоживаться, скукоживаться и, наконец, стало таким маленьким, что при желании его можно было затолкать в спичечный коробок, как таракана. Море надоело, семьи нет, дети его не любят. Он поставил на себе крест, однако решил устроить жизнь холостяка Пашки. Сегодня в голове Коляна сидела идея – как женить Павла, единственного из их компании, не познавшего счастья семейной жизни. Колян тайком пригласил на Пашкин день рождения Наталью, свою тридцатилетнюю соседку по лестничной площадке, и теперь ждал звонка в дверь с минуты на минуту.

Паша, не ведающий о грядущем семейном счастье, привел Сава на кухню, вытащил из холодильника кастрюлю с маринованным мясом и поставил её на разделочный столик.

Сава отодвинул Пашу от стола и приступил к «священнодействию» – когда он колдовал над мясом, ему лучше было не мешать. Впрочем, ловко орудуя ножом, он ловко орудовал и языком.

– Павлуха, трепать тебя за ухо! Чё грустный, как телепузик с похмелья?

Паша засмеялся, но вскоре осёкся – его взгляд упал на ошейник с поводком, который лежал на широком подлокотнике кресла, стоящего слева от камина. У Паши защемило в груди, он застонал, как от зубной боли. Это был ошейник Чипа, которого он неделю назад отвёл на укол.

Чип – малый чёрный пудель – был членом Пашиной семьи 13 лет. В последний год они остались одни – Пашины родители погибли в автокатастрофе под Москвой. После этого пудель стал сильно сдавать. Начали выпадать зубы, выкакаться нормально стало для собаки проблемой. Но Чип не жаловался, просто иногда, смотрел на хозяина своими умными чёрными глазками как-то очень грустно. А потом пришли судороги. Раз в день, под вечер пудель падал на пол, и его начинало корёжить. Паша с содроганием слушал, как

тельце Чипа бьётся об пол. Длились судороги пару минут. Потом Чип вставал и шёл к Паше и если тот сидел, залезал к нему в кресло и прижимался к хозяину телом, пытаясь согреться.

Паши хватило на три дня. В конце концов, он пошёл с Чипом в ветлечебницу. Врач, осмотрев собаку, назвал какой-то непонятный диагноз.

– Что-что? – переспросил Паша.

– Надо усыплять, лечить бесполезно, старый уже пёс, – твёрдо сказал ветеринар.

Паша дал согласие. Чипа положили на стол. Паша дал другу его любимую шоколадную конфету – раньше за неё Чип мог душу продать, бежал со всех лап, когда слышал шелест разворачиваемого фантика. Но Чип только послюнявил конфету и выплюнул. Может, он уже что-то чувствовал. Доктор как-то быстро сделал укол, Чип даже не дёрнулся, а через несколько секунд пёс начал засыпать.

– Чип, Чипик, – позвал его Павел.

Чип тихонько шевельнул своим хвостиком, из его правого глаза выкатилась слеза, и пудель уснул навсегда.

– Идите, мы всё сделаем, как надо, – произнёс врач.

Паша положил ошейник с поводком в карман и побрёл домой. Душа саднила, он чувствовал себя убийцей. Хотелось плакать, но слёз не было. Дома Павел положил ошейник на кресло на кухне – туда, где он всегда лежал и откуда Чип приносил его в зубах хозяину, когда хотел гулять или когда Паша говорил пуделю: «Дай гулять!» (глупая команда, придуманная отцом, но Чип её понимал и несся за поводком).

– Ну, вот шеф, – прервал грустные воспоминания Савва, – мясо готово, я понёс в комнату.

– Давай, а я сейчас овощей настругаю и принесу.

Павел принялся нарезать огурцы, помидоры, лук, болгарский перец, прислушиваясь – не стучат ли в дверь?

Дело в том, что он ожидал важного гостя, точнее гостью – Маришу. Они были знакомы пять лет, и Паша считал её своей второй любовью. Первая была в далекой юности и кроме боли и огорчения ничего не оставила в душе. Впрочем, это был важный опыт для доверчивого мальчишки, этакий тест-драйв земной любви.

С Маришей было всё по-другому. До неё у Павла было немало женщин, но он ни к одной не прикипал сердцем. Внешне она была похожа на Скарлет Йоханссон: такие же щёчки, по-детски припухлые губки,  фигурка – «песочные часы». Её медно-рыжие волосы и серо-стального цвета глаза произвели большое впечатление на Павла. И это было нормально. Когда эта медно-стальная красотка заходила в комнату, мужчины терялись от её красоты. Кожа Мариши, как у всех рыжих, была тонкой, прозрачно-нежной – голубые жилки просвечивались – и это придавало ей вид, как и всем рыжим девушкам, какой-то незащищённости.

Они познакомились случайно (хотя ничего случайного не бывает, ведь случайность – это не угаданная закономерность), в компании общих друзей, и как-то сразу само собой у них всё закрутилось и очень скоро они оказались в объятьях друг друга.  

Паша влюблялся в Маришу постепенно, она входила в его сердце толчками – как гвоздь вбивается в дерево с каждым ударом молотка. В самом начале их отношения были основаны на безумной страсти двух молодых, красивых организмов. Потом они стали получать наслаждения просто от общения, разговоров друг с другом – им было интересно и тепло вдвоём. Обнимая и целуя, Паша в порыве нежности называл Маришу Малыша, а для неё он стал любимым Волчком. И вовсе не из-за фамилии Волков. Марише нравился

мультфильм Норштейна «Сказка сказок». Главный герой – Волчок, который «ухватит за бочок» – был, по её мнению, похож на Пашу.

Павел стал часто ночевать у Мариши в двухкомнатной квартире её мужа, который недавно ушёл от неё, но оставил жильё бывшей жене. «Молодожёны» даже стали жить, как семья. Он приходил с работы, приносил еду, она кормила его ужином. У Паши это было впервые. Обычно его романы длились неделю, а с Маришей всё зашло далеко. Павел даже сделал ей

__________________________________________________

¹ Jawohl, mein General  – Слушаюсь, мой генерал (нем.)

²Аufstehen – Встать (нем.)

 

 

 

предложение. Мариша обещала подумать. Думая, она покупала пинетки, распашонки, впрочем, не давая определённого ответа. Ей было хорошо с Пашей и без штампа в паспорте. А Павлик предложения больше не повторял, и, как оказалось, правильно сделал. Он Малышу любил, но в её любви сомневался. Однажды спросил напрямую, глупо:

– Ты меня любишь?

– Я тебя обожаю. Обожамлик мой!

Прямого ответа не было, но его устроил и этот. А напрасно. Паша слишком поздно понял, что Марише начала претить однообразная жизнь, даже классная в сексуальном смысле. Ей хотелось новых ощущений. Однажды Паша пришёл переночевать и когда они укладывались на перину Маришкиной шикарной кровати, он обнаружил на прикроватной тумбочке мужские часы с жёлтым металлическим браслетом.

– Что это? – сдавленным голосом спросил Паша.

– Заходил приятель, оставил случайно, – был ответ.

У Паши как будто что-то оборвалось в животе, у него вдруг внутри образовалась пустота.

Не говоря более ни слова, он оделся и ушёл. Навсегда.

Мариша осталась больной занозой в его душе, но любовь умерла. Мариша убила её одним ударом.

Однако хорошие отношения у них сохранились, они иногда перезванивались. Если ей была нужна какая-нибудь помощь, Павлик всегда помогал. И если Паше было что-то надо, Малыша расшибалась в лепёшку, но выручала своего Волчка.

Вот и нынче Паше понадобились деньги, и он позвонил Марише, и она сразу же пообещала их привезти. Павел не говорил, что у него день рождения, но в тайне надеялся, что она не забыла об этом. Почему-то ему было бы очень приятно получить от неё поздравление. Волчок был уверен, что Малыша всё помнит.

Он ждал звонка в дверь и дождался.

 

Малыша

Раньше у Маришы была масса комплексов по поводу своей внешности. То, как она считала, волосы слишком жидкие, то жира слишком много на бёдрах и животе. В 16 лет она не считала себя красавицей и думала, что не будет пользоваться успехом у мужиков. И как только первый же мужчина сделал ей предложение, она тут же выскочила за него замуж. Так же скоропостижно они разбежались: муж был никакой – серый, неинтересный. Зато теперь, когда она почувствовала себя настоящей женщиной, её потянуло к неординарным мужчинам. И они стали встречаться на её пути. Один был психиатром, другой журналистом, третий – егерем. Романы были бурными, но скоротечными.

Паша Волков – стивидор рыбного порта – глянулся Марише сразу. Высокий, стройный, черноглазый. Когда они сошлись поближе, она млела от запаха его золотистой кожи, обтягивающей красивое тело, от длинных волнистых волос. Однако взял он Маришу не этим – были у неё и посимпатичнее мужики. С ним было покойно. Самое приятное было для Малыши, после бурного секса, лежать у него на груди и слушать его мурлыканье – а он умел мурлыкать как кот – или колыбельные про серенького Волчка, про усталые игрушки, про рыбок в пруду. А иногда Паша рассказывал ей сказки, истории и она чувствовала себя маленькой девочкой, как в детстве, когда мама ей на ночь что-то читала.

Паша был этакий весёлый психолог. Умел, кстати, обезоружить людей смехом. Были у него методы против костьсапрыкиных, трамвайных хамов. Мог он хлестнуть своей вежливостью от уха до уха и лицо хама неожиданно само расплывалось в улыбке и конфликт исчерпывался.

Впрочем, Мариша обожала Павлика не за ум или внешность. Он сразу показался ей каким-то уютным, мягким. Она называла его Волчок, как персонажа из мультфильма «Сказка сказок». Мультяшный Волчок был такой же, как Паша – трогательный, «плюшевый», домашний. В мультике Волчок не «тащил во лесок», а убаюкивал беспокойных детушек, трогательно заботился о них. Так и её Волчок нежно заботился о Малыше. Ей было безумно приятно свернуться калачиком у него под боком и сладко дремать, ощущая тепло его тела и спокойствие души.

Но всему приходит конец и даже спокойствие надоедает. Мятущейся душе Маришки захотелось чего-то другого, дерзкого. И оно пришло. Она встретила Его – Мишу. В его коричневых глазах светился таинственный огонёк, похожий на те, что горят в ночи в окнах домов, пролетающих мимо окон скорого поезда. Она как мотылёк полетела на этот огонёк. Он был необычен. Старше её на двадцать лет. Суров, как будто сделан из камня. Никогда она не могла понять, что можно ожидать от него в любой момент: смеха или крика, удара или поцелуя. Она всегда была в напряжении, в тонусе и её страсть к спокойному Волчку иссякла и появилась страсть к взрывоопасному Мише.

Мариша познакомилась с ним, когда Волчок уехал в Питер сдавать экзамены в Макаровку (Государственный университет им. Адмирала С.О. Макарова). Миша разместил в интернете объявление о поиске переводчицы с английского, посулил хороший оклад. Она приехала на собеседование, увидела чернявого крепкого сложения мужика и пропала, как кролик пропадает в глазах удава. Он быстро взял власть над ней. Мариша его не любила, но её всё время тянуло к нему. Вскоре она переехала в его квартиру, и стала жить его заботами.

В нём была сила, внешность излучала уверенность и опасность. У Маришы было чувство, что она стоит на краю пропасти и есть опасность туда ухнуть.

Миша часто куда-то уезжал, ей становилось скучно. Мариша хотела помогать ему не только по хозяйству, но и по работе, но она не могла понять – чем он занимался. Он, например, покупал квартиру, они немного жили, делали вместе евроремонт и продавали её. Потом переезжали в более дорогое жилье, в более престижном районе, и всё повторялось вновь – ремонт, перепродажа. Более 6 месяцев в квартирах не задерживались.

Скоро они переехали в шикарную квартиру в сталинском доме на проспекте Ленина. Но из планов Миши она поняла, что тот нацелился на скорую перепродажу и переезд в столицу. Два дня назад он внезапно уехал в Москву, и Мариша начала маяться в этих апартаментах, как птичка в золотой клетке. Ей эти переезды из дома в дом, постоянные отлучки стали надоедать. Поэтому, когда позвонил Волчок, она очень обрадовалась. От его голоса тёплые воспоминания нахлынули на Малышу доброй волной, и она чуть не заплакала. Волчок просил некоторую сумму в долг. Для него это была солидная сумма, а для неё – мелочь, Миша оставлял денег столько, сколько ей хотелось, и не спрашивал отчёта о потраченных средствах.

Условившись о встрече, Малыша бросилась собирать купюры из разных мест, куда Миша распихивал наличку – банковскими картами он никогда не пользовался. В платяном шкафу она обнаружила чемодан, в котором лежала куча галстуков в упаковках. Один из них Малыше приглянулся, и она тут же вспомнила, что у Волчка день рождения. «Вот и подарок готов», – подумала Мариша: «Нужна только хорошая коробочка». Она подняла чемодан и увидела под ним очень необычный деревянный футляр. Он был размером с небольшой пенал, покрыт серебряной инкрустацией в виде непонятных иероглифов. Он производил вид старинной вещи цены немалой. Внутри коробка была обита красным бархатом. И, самое главное, он был пуст.

– Самое то, для моего подарка, – воскликнула Мариша. Она положила в футляр галстук и деньги и отправилась к Волчку. Ей хотелось успеть, пока не вернулся Он. Мысленно Мариша назвала Михаила ОН и никак иначе.

 

 

 

 

Он

Он сразу почувствовал неладное – как будто в сердце что-то кольнуло. Звериное чутьё его не подвело: Мариша сделала то, что ни в коем случае не должна была делать – брать его Вещь. Он только что приехал после очередной «кровавой жатвы» (так он называл свои задания) и хотел отдохнуть, как доберется с вокзала домой. Он стал всё больше уставать. Задания его становились всё сложнее. Несколько месяцев назад, например, в Питере было очень непросто, ему пришлось вспомнить навыки вождения КАМАЗа и схему расположения улиц и переулков Васильевского острова. Он сделал всё чётко, как и было показано в задании: смертельное ДТП и незаметный отход дворами. А задание он получил, как всегда, во сне. Вообще сны – это была его вторая и очень важная часть жизни.

Всё началось в юности. Мишу мать бросила в 13 лет – сбежала с любовником, подбросив сына своему отцу. Дед Коля сразу сообщил об этом Михаилу. По простоте душевной дед думал, что оформит опекунство, а внук скоро забудет о матери. Миша и забыл. Только вместе с этим он навсегда забыл, что такое Вера и Любовь. Осталась только Надежда. Надежда, что когда-нибудь он отомстит матери.

Вопреки тому, что происходит с такими сиротами, Михаил не пошёл по наклонной. Он стал усиленно заниматься боксом, борьбой, в сельской библиотеке перечитал все книги по единоборствам. Начал качаться на тренажёрах, и к 15 годам это был уже крепкий сильный паренёк с железными кулаками.

Получив паспорт, Миша уехал в Петрозаводск, поступил в автотранспортный техникум, жил в общаге на улице Мелентьевой. После окончания учёбы работал автослесарем в таксопарке. Но вскоре ему надоела эта хлебная работа. В душе у Миши с 13 лет поселилась какая-то мрачная дыра, которая высасывала хорошие эмоции и выплёвывала наружу только плохое. Михаил становился всё грубее, нахальнее, самоувереннее. Он стал получать удовольствие от чужой боли и унижения.

Однажды он ехал в автобусе с очередной своей зазнобой, и ему показалось, что соседний паренёк посмотрел на его девушку как-то не так. Миша сразу бросился на парня и стал методично, как молотом, вышибать из пацана жизнь. Если бы зазноба не повисла на Мишиных руках, он бы убил парня. Михаилу понравилось, что никто не заступился в автобусе за юношу – значит, они боялись Мишу. Он сошёл на ближайшей остановке, отправил девушку домой, а сам пошёл в своё общежитие. По дороге он «обсасывал» свои новые ощущения. Миша почувствовал власть – он был властен убить или помиловать. Он наслаждался тем, что кто-то плавает в крови, которую из него выбили Мишины кулаки.

После этого начались сны – подробные и жуткие. Они стали главной частью его существа.

Каждый сон это был красочный фильм про убийство, в котором главным героем был он. Михаил оказывался на знакомых или совсем незнакомых улицах, шёл по определённым адресам, находил в тайниках какое-либо оружие: нож, обрез, пистолет. Или наоборот – брал в открытом доступе что-то обычное, например, инструмент, который становился орудием убийства. На заброшенной стройке он брал кувалду, в незапертой слесарке – молоток, в подсобке мясного магазина – топор. Далее во сне всё было расписано пошагово. Он приходил на определённый адрес и ожидал определённого человека. Затем, в зависимости от оружия и окружающей обстановки, резал, стрелял, проламывал голову. Или душил голыми руками. Пробуждение всегда было лёгким, он просыпался полный сил. Однако его мучал вопрос: почему ему снятся такие картины?

Один сон начал многократно повторяться и Миша, наконец, понял, что нужно делать. В один из дождливых октябрьских вечеров он поехал на Первомайский проспект и в подъезде дома №5 поднялся на лестничную площадку второго этажа. Через 15 минут мимо него к выходу из подъезда прошёл человек в бежевом пальто. Миша окликнул «бежевого» и когда тот обернулся, Михаил резко выбросил вперёд правую руку и двумя пальцами – указательным и большим – вырвал у человека кадык. Хрипя и булькая кровью, «бежевый» рухнул замертво. Миша осторожно перешагнул через труп, стараясь не испачкаться кровью, и отправился домой. Михаил почувствовал, как будто гора упала с плеч – он понял, что должен делать теперь по жизни: прислушиваться к своим снам. Этой ночью он впервые спал без сновидений. Утром, отправляясь в таксопарк, он случайно заглянул на свою почтовую полочку в фойе общежития. На ней лежал толстый конверт без марки и адреса. Миша вернулся с ним в комнату и сразу же вскрыл послание. В конверте лежала очень большая сумма денег, ключи и оформленные на Михаила документы на квартиру, расположенную на улице Репникова. В этот же день он уволился из таксопарка и переехал в новое жилище.

Теперь он стал ожидать новых снов-заданий. И они не заставили себя долго ждать. Миша всё аккуратно исполнял, и каждый раз находил в почтовых ящиках конверты с деньгами или документами на машины (за год успел сменить три иномарки) или на квартиры – несколько раз он переезжал с адреса на адрес, из одного города в другой. Он оставил Петрозаводск, жил в Мончегорск на Морошковой улице, затем переместился в Мурманск на улицу Шмидта. Меняя города, он меняли любовниц. В Мурманске он подцепил Маришу. Она его устраивала по всем параметрам: послушная его воле, преданная и хозяйственная. Он не посвящал её в свои тайны, использовал в тёмную.

Иногда, после выполнения особо непростых заданий, Михаил не получал материального вознаграждения. Зато он приобретал кое-что поважнее. Однажды он почувствовал огромную силу в руках, и для проверки этого чувства легко отломил ручку пудовой гири.

После «командировки» в Волоколамск, где с помощью газовой конфорки убил семью из трёх человек, он получил в дар невероятно чуткий слух. Миша теперь мог слышать, например, что говорят люди в ста метрах от него.

Один дар его озадачил. Он вытащил из почтового ящика – Михаил жил тогда в Мурманске уже на улице Ленина – необычную шкатулку и записку. На черной картонке размером с визитку серебром светились слова, написанные замысловатым шрифтом: «Те доверие. Се жизнь твоя без меры, если он рядом, но се смерть твоя, если утратишь». Шкатулка, размером со школьный пенал, была пустой, но он понял, что должен её очень беречь. Он спрятал коробочку и почувствовал себя Кощеем Бессмертным – у того тоже было нечто подобное, правда, круглое и белое и острое и стальное.

После «кровавой жатвы» в Никеле (в трансформаторной подстанции сгорел электромонтёр) Михаил получил в дар уникальный нюх. Он мог учуять, то, что ему нужно, за километр. Сразу же по возвращении в Мурманск он в туалете помочился на эту шкатулку. Теперь он смог бы найти её по запаху, где бы она ни была.

И вот, сегодня, зайдя в квартиру, он понял – коробочки нет! Он метнулся к шкафу, перерыл всё – так, на всякий случай, вдруг он ошибся. Но нет, шкатулки не было. Он сел на пол и задрал нос к верху. Слабый шлейф запаха его мочи ещё витал в воздухе и вёл в определённом направлении. Он вскочил на ноги и выбежал на улицу. Серое небо хмурилось над городом. Миша втянул носом холодный воздух и пошёл точно по следу, который вывел его на Кольский проспект.

 

Волчок, Малыша, Он

В коридоре раздался весёлая трель дверного звонка. Паша кинулся к входной двери. На пороге стояла Мариша. Она была как всегда хороша: небесно-голубой плащ подчёркивал бледность её лица, медь волос и сталь глаз.

– Малыша! – обрадовался Павел.

– Волчочек! Праздравляю! – радостно пискнула Мариша.

– Проходи, что же ты стоишь, – Паша пропустил гостью в прихожую, снял плащ.

Без плаща Мариша была ещё более ослепительна: чёрный комбинезон из латекса плотно облегал  стройное тело, выгодно подчёркивая высокую грудь и упругую попку.

– С днём рожденья! – с этими словами Мариша протянула Павлу небольшой пакетик.

– Спасибо, Малышечка, ты настоящий друг, – Паша расчувствовался, чуть ли не до слёз, от того, что Мариша очень быстро выполнила его просьбу и про день рождения не забыла.

На голоса в коридор из большой комнаты выглянул Сава.

– О, Мариша! Ты – как всегда – цветёшь и пахнешь. Милости прошу к нашему шабашу!

– Привет, Сава. Как дела?

– А я, Мариш, развёлся с Ленкой, понимаешь.

– А что так?

– Не сошлись карахтерами с её родителями – старорежимные они. Гвозди бы делать из этих людей – больше бы было в мире гвоздей. Они хотели, что бы я пел «распрягайте, хлопцы, коней», но по-испански, а я не умею. Тёща нудит и нудит. Я ей: Мадам, вы мне не интересны, то, что вы только начинаете есть, я уже давно выкакал.

– Ну, тогда не знаю: поздравлять тебя с разводом или сочувствовать, – засмеялась Мариша.

– Не бери в голову, бери в живот – у нас тут мясо стынет, давай к столу скорее, – Сава сделал приглашающий жест в комнату.

– Сейчас, пошепчемся только немного на кухне и придём, – сказал Паша.

– О кей, мой генерал, – буркнул Сава и неверным шагом протопал в гостиную, из которой доносилась громкая музыка.

Павел с гостьей прошли на кухню. Мариша сразу плюхнулась в кресло у камина. Паша погасил верхний свет, разжёг камин и сел в соседнее кресло. Затем достал из пакетика футляр и открыл его. Паша рассеянно изъял оттуда деньги, галстук и стал разглядывать коробочку с некоторым недоумением. Какое-то нехорошее чувство стало расти в его душе.

– Откуда это у тебя? – тихо спросил Паша.

Услышав тон его голоса, Мариша напряглась. Она начала понимать, что сделала что-то не так. Она вдруг почувствовала, что Он её уже ищет и придёт сюда за футляром.

– Этот футляр у Миши валялся пустой, вот я его и позаимствовала.

– Миша… как у тебя с ним? – спросил Паша так же тихо.

– Непонятно как-то. То всё хорошо, то ругаемся. В последнее время он стал часто пропадать куда-то, стал какой-то странный. Мне даже страшно с ним иногда. Мне кажется, он легко может меня убить, если захочет.

– Если он такой, зачем взяла его вещь?

– Красивая же штука, правда? Тебе нравится?

– Штука необычная, но что-то мне не по себе от неё, – слабым голосом произнёс Павел. Он ощутил, что чем крепче сжимает футляр, тем больше мутнеет сознание. Перед глазами появилась белая пелена, сквозь которую просвечивались серебристые иероглифы, буквы, рунические знаки, нарисованные на коробке. И, что удивительно, Паше стал их читать и понимать: ЧТО НАДО ДЕЛАТЬ.

– Что с тобой, Паша? – спросила Мариша и взяла его за руку. Как только её пальцы коснулись пальцев Павла, девушку прошиб пот и она «поплыла» – впала в транс. Впрочем, они оба стали как сомнамбулы. Однако Паша вдруг вскочил с кресла, подошёл к Маришиному, взял ошейник Чипа и одел его на шею Марише.

Самое удивительное, что Мариша восприняла это как должное и даже села, как собака, у его ног. Точнее, она была похожа на пантеру в своём чёрном комбинезоне. Её зрачки расширились и остекленели, взглядом она упёрлась в дверь кухни. Паша тоже уставился на дверь. Он чувствовал, что его сознание раздвоилось. Одна часть вдруг ощутила липкий страх – он понял, что за своей вещью сюда придёт страшный человек, который убьёт его и Маришу.

Вторая часть Пашиного сознания работала как часы. Абсолютно хладнокровно, как на автомате, действовал он. Левой рукой Паша легонько натянул поводок, пальцы правой руки оторвали шёлковую обивку футляра и извлекли из небольшого углубления кусочек мела, размером с булавочную головку.

Мариша вдруг села на широкий подлокотник Пашиного кресла, приняла позу сфинкса и замерла в напряжении, как будто приготовилась к прыжку. У обоих в головах начал отстукивать ритм метроном, где каждый удар – это шаг приближающегося к ним Михаила.

 

Он быстро нашёл дом и квартиру, где была его собственность. Злоба мутила сознание, но органы чувств работали как никогда обострённо. Без труда выбив дверь, он влетел в квартиру. Здесь было шумно из-за музыки. Из полутёмного коридора Он шагнул в гостиную. В сизом мареве табачного дыма моргала цветомузыка, на экране большого телевизора мелькали какие-то фигуры. В комнате было трое. Он сразу их обнюхал. У одного кроме пьяного угара в голове ничего не было. «Пустышка», подумал Он. Второй спал и видел шторм во сне. Третий ещё соображал.

– Где хозяин, – просипел Он.

– На кухне… А ты кто, почему я тебя не знаю? – Сава, а это был он, взял обеими руками Мишу за ворот его кожаной куртки. – Что молчишь, в заду дыханье спёрло?

Миша легонько ударил Саву указательным пальцем в переносицу и тот упал, как подкошенный. Ещё не достигнув пола, Сава был уже мёртв.

Он метнулся на кухню. Картина, которую увидел там, поразила его. В большой тёмной кухне пылал камин. Отсветы пламени освещали рядом стоящее большое кресло и стройного парня в белой рубашке, сидевшего в нём. Парень сидел прямо, как будто кол проглотил. Глаза, в которых плясали отблески пламени, смотрели на вошедшего равнодушно. Под правой ладонью парня лежал ЕГО футляр!

«Вот он, родной! Сейчас я тебя верну к папочке», – мелькнула радостная мысль. Впрочем, радость сменилась чёрной ненавистью: «Ах ты, щенок, я тебе сейчас шею сверну двумя пальцами».

Одним трупом больше одним меньше в штабеле его мертвецов – он за это не отвечает. Он чувствовал, что кто-то большой стоит за его спиной и прикроет, если что-то пойдёт не так. Он кинулся к парню, но вдруг услышал: МОЖНО! Из полумрака кухни перед ним выскочило какое-то животное – большая кошка чёрного цвета. Он на секунду остолбенел, увидев, что это была вовсе не пантера, а его Женщина! Она утробно рычала, белые зубы злобно оскалились, а глаза так яростно горели, что даже Мише стало не по себе. Этой секунды остолбенения Паше хватило, чтобы бросить кусочек мела себе в рот.

– Спокойно, Мариша, – произнёс Павел чужим голосом и добавил хрипло, поглядев на Мишу: – Твои грехи безмерны, срок твой исчислен, – и показал Мише язык. Мел растворяясь, светился розовым светом на языке.

Справившись со столбняком, Миша прыгнул на Павла, выставив вперёд правую руку с растопыренными пальцами. Большой и указательный пальцы были уже готовы сомкнуться на горле парня и уже пошли навстречу друг к другу, но они же первыми и растворились в воздухе. Потом исчезла ладонь, рука. Миша ещё находился в полёте, но какая-то невидимая сила стирала – как тряпка стирает мел со школьной доски – живую плоть летящего человека. Исчезла голова, плечи, торс, ноги. Всё это произошло бесшумно, в какие-то доли секунды. Не стало гостя, несущего смерть.

Несколько минут Паша и Мариша сидели в полной прострации. Первым очнулся Павел.

– Что это было с нами?

– Не знаю, Волчок, мне так страшно.

– Малыша, я чувствую, как будто поучаствовал в чужом спектакле в качестве куклы.

– Я тоже была как марионетка.

– Мы убили его.

– Если бы не мы, то он нас.

– Согласен. Мы, вероятно, сделали то, что должны были.

– Да.

– Но меня не оставляет чувство, что после этого убийства наш мир уже не будет прежним.

– Наш с тобой? – робко спросила Мариша.

– Не только наш с тобой, – задумчиво ответил Павел.

 

                      

                    ИТОГ БИТВЫ: ДОБРЫЙ-ЗЛОЙ ПОНЕДЕЛЬНИК

Будильник звенит не переставая.

Виталик, резко откинув одеяло, вскакивает с кровати.

– Ах, ты боже мой, я же машинально завёл будильник, а сегодня-то воскресенье – выходной день – в университет не надо! – Виталик ударил кулаком по старому огромному будильнику и тот замолк, напоследок грустно хрюкнув.

– Вот я растяпа, мог бы спать ещё пару часов, – бормочет Виталий. – Ладно, надо вставать, всё равно уже не усну.

Виталий Половинкин, студент физфака Ленинградского государственного университета восемнадцати лет от роду, как есть  –  в трусах и майке  – встал с кровати и босиком вышел в длинный коридор своей коммунальной квартиры. Здесь, кроме Виталия и его дяди Николая, живут ещё пять семей. Сегодня воскресное утро и все стараются выспаться, поэтому очереди в туалет и ванную нет. Виталик, поплескавший в душе, выходит с полотенцем на шее в большую 15-метровую кухню. От яркого солнечного света, отражаемого белым кафелем стен, кухня кажется ещё больше. У каждой из пяти семей есть свой кухонный закуточек с неизменным примусом, стоящим на столе и шкафчиками, повешенными на стенах. В своём уголке у окна уже хозяйничает Ирина Григорьевна в строгом сером платье – она кормит манной кашей свою внучку Машу. Виталик поприветствовал соседей. Ирина Григорьевна – крупная, грузная седовласая  женщина лет шестидесяти – весьма строга с людьми, в коммуналке её побаиваются все, кроме Маши. Под взглядом васильковых глазок пятилетней внучки строгая бабушка тает как воск. Сегодня на Маше белое платьице с синими цветочками, девчушка сама, как цветочек, сидит на стуле, болтая ножками. Сегодня Ирина Григорьевна проверяет Машу на знание русских пословиц и поговорок.

– Без труда не выловишь… Машенька, я забыла как там дальше, – жалобно спрашивает она.

У Маши этот номер не проходит – она за версту чует фальшь в голосе взрослых.

– Забыла? Вспоминай! – строгим голоском говорит внучка.

– А-а! Не выловишь и рыбку из пруда, – обречённым голосом завершает поговорку бабушка.

– Молодец, бабуля! Дядя Виталя, – обращается Маша к подошедшему к своему кухонному столику юноше: – Ты сегодня опять к Респираторным колоннам пойдёшь?

В коммуналке все, не только Маша, знали, куда студент бегает на свидания.

– Господи, несчастный ребёнок, сразу понятно – чем чаще всего она болеет, – горестно вздыхает Ирина Григорьевна. – Не Респираторным, а Ростральным, Маша, запомни, наконец. Только-только отучила говорить её ферваль, вместо февраль, а теперь ещё эти колонны.

– А мне так больше нравится, – смеётся заливисто Машенька и показывает бабушке розовый язычок.

Завтрак у Виталия не занял много времени, потому что он сегодня состоял из куска чёрного хлеба, густо посыпанного сахаром, да кружки чая. Через десять минут юноша при параде – в отглаженных черных брюках и голубой тенниске – уже выходил на лестничную площадку. Там же в это время запирал входную дверь сосед из квартиры напротив. Он был известным писателем, поэтому вся квартира принадлежала только его семье.

– Здравствуйте! – гаркнул Виталий.

– А-а, тёзка! Привет-привет, – весело произнёс сосед – мужчина лет пятидесяти с почти нетронутой сединой чёрной шевелюрой. Его улыбчивое лицо сразу располагало к простому общению. Да и одет он был по-простому: лёгкая ветровка и белые брюки.

– Как там поживает наш заяц Коська? Когда узнаем о его новых похождениях? – спросил юноша.

– Узнаешь из новой «Лесной газеты», – хитро улыбнулся писатель. – А ты, что же, до сих пор читаешь детские сказки?

– Ваши? Да! – улыбнувшись во весь рот, ответил Виталий.

– Весьма польщён. Виталик, проводишь меня до трамвайной остановки?

– Конечно.

Они вышли из дома, что стоял на углу Малого проспекта и 3 линии и направились в сторону Среднего проспекта. Там, напротив католической кирхи, была остановка шестого трамвая. Белое солнце в нежной голубизне неба настолько раскалило воздух Северной столицы, что даже тополиный пух спрятался в тень.

– Кстати, всё время забываю спросить – как там твой дедушка поживает? Очень он мне понравился, когда гостил у вас несколько лет назад, – спросил неожиданно писатель.

Действительно, дед Терентий приезжал из их деревни в Архангельской области. Дедушка хотел проверить: как устроился его внук у его младшего сына Николая. Старший сын Алексей (отец Виталия) вместе с женой погибли от холеры в Туркестане, и все заботы о внуке дед поручил бездетному и неженатому Николаю. Дед Терентий одно время был председателем колхоза и пользовался большим авторитетом в деревне. Были у деда и враги. Кто-то из них написал в партбилете Терентия Половинкина матерное слово из трёх букв. За это его выперли с руководящей должности. Дед стал пасечником и был этим  вполне доволен – могло быть и хуже.

– Дед письмо прислал намедни, – отвлёкся Виталик от своих воспоминаний: – Кланяется вам.

– И ему привет передавай. Да напиши про моего тетерева из книжки: я написал её задолго до нашего знакомства, – со смехом произнёс писатель.

– А ещё дед пишет, что война будет, – невежливо перебил юноша.

– Откуда он это может знать из своего захолустья? – озадаченно пробормотал писатель.

– У него есть какая-то книга, вот по ней он и гадает.

– Чернокнижник он у тебя, стало быть, – опять засмеялся писатель:– И ты веришь в эту ерунду?

– Нет, конечно, я же комсомолец.

– Правильно. А немцам сейчас не до войны. Разговаривал я вчера со своими приятелями – они третьего дня приехали из Германии. Так вот, все там только и говорят о срочной госпитализации их фюрера, дескать, почки у него стали отказывать.

– У нас про это не пишут.

– Ну, может ещё и напишут. А вот и остановка. Спасибо, Виталий, за компанию. Я поехал в издательство, – с этими словами писатель сел в только что подошедший трамвай.

Виталий проводил взглядом «шестёрку» и пошел в сторону стрелки Васильевского острова. Через двадцать минут он уже подходил к Южной Ростральной колонне, той, что ближе к Республиканскому мосту (ленинградцы называли его по-прежнему – Дворцовым) и увидел Полечку, свою однокурсницу.

Она была одета по-спортивному: белые парусиновые теннисные туфли, коричневые шаровары, белая блуза, серый беретик. Освещённая ярким солнцем, она как будто светилась. Поля заметила Виталика, улыбнулась, помахала ему рукой и направилась к нему. Пока она шла, он не отказал себе в возможности ещё раз полюбоваться ею. Высокая, тоненькая, с прямой спинкой, она не ходила, а летала быстро и легко. Ему казалось, что улыбка на её бледном личике освещала всё вокруг. Так же как в первый раз, когда он увидел Полю на первом занятии на установочной сессии. Тогда она влетела в аудиторию широко улыбаясь и Витальке показалось, что комнате стало светлее от её белозубой улыбки. Зелёные глаза Полечки прятались за круглыми очками-велосипедами, но они её совсем не портили, а придавали вид трогательной беззащитности. Она и была такой: трогательной и наивной, абсолютно бесхитростной и доверчивой, как его соседка-ангелочек Маша. В присутствии Поли невозможно было врать, говорить неприличные вещи. Рядом с ней парни начинали вести себя как рыцари. Всем хотелось понравиться Поле, но она выбрала в качестве своего рыцаря Виталика. Наверное, потому что они были похожи – оба были наивными детьми, по сути.

Поля подбежала к Виталию, и он сразу взял её маленькую ладошку в свою широкую ладонь и осторожно сжал.

– Здравствуй, Полечка, – робко пробормотал он.

– Привет, Виталий, – так же тихо произнесла она.

Дальше рукопожатий у них дело не доходило. Для Витальки она была небожителем, ни о чём земном он и подумать не мог. Он её боготворил, а Поля не знала как себя вести и очень смущалась. Бывало, когда они ехали в трамвае и случайно касались друг друга бёдрами, то оба краснели.

Сегодня они пошли по намеченному позавчера маршруту: вдоль набережной в сторону Петропавловской крепости, по Кировскому мосту, вдоль Летнего сада и Марсова поля, по улице 3 июля к проспекту 25 Октября (коренные питерцы сказали бы – по Садовой к Невскому). Поток к кинотеатру «Аврора» – там сегодня шёл «Чапаев».

Было жарко. Поля сняла беретик, и её волосы цвета спелой пшеницы разлетелись по плечам. Волосы были такими тонкими и пушистыми, что в лучах солнца показалось Витальке, что Полина голова стала, как одуванчик.

На небе начали роиться клочья облачков. Их становилось  всё больше и больше, и они наползли на солнце. Виталию даже показалось, что небо моргнуло. Стало заметно темнее и прохладнее. Невские волны почернели – с воды исчезли весёлые солнечные блики. Когда ребята вступили на Кировский мост, Виталик вдруг задумчиво спросил:

– А что бы ты сделала, если бы узнала, что завтра все погибнут и ты тоже.

Этот вопрос юноша задавал многим – проверял на порядочность. И чаще всего пацаны отвечали: пить – курить буду, пить буду, баб любить до смерти буду.

Поля ответила:

– Ты никому не скажешь, ведь я комсомолка?

– Не скажу.

– Я пойду в церковь молиться и исповедоваться…

«Ангел, что ещё можно сказать!» – подумал Виталик, но вслух произнёс:

– Значит, ты веришь в Бога?

– Все во что-нибудь верят.

– А я не верю в него, – запальчиво крикнул Виталий.

– А кто же всё создал?

– Ну-у…природа.

– Значит, всё дело в названии. Ты веришь, что всё создала природа, а я – что Бог. Только он не старик с бородой, сидящий на облачке, а что-то другое, не могу объяснить, как он выглядит. Ты же тоже не можешь объяснить, как выглядит Природа, которая всё создала.

– Непонятно мне – откуда это у тебя – ты же, действительно, комсомолка, – начал было Виталий.

– Извини, – перебила его Полина: – Я что-то лишнее сболтнула, давай закончим нашу прогулку. Не провожай меня, я дорогу знаю, – Полина посмотрела на Виталия. Её ясные глаза как будто в душу парню взглянули. Во взоре девушки была боль и недоумение.

Она повернулась и быстро пошла к остановке и села в подошедший трамвай.

Виталий стоял как вкопанный, и не мог понять: что произошло. Его как будто кольнуло в сердце – он понял, что обидел девушку-ангела. Его бросило в жар, потом ему почему-то резко захотелось спать – такая странная реакция на стресс. Виталий побрёл домой.

Вскоре он дошёл до квартиры, встал в распахнутых дверях своей комнаты и рассеянно оглядел её. Она ему вдруг показалась угрюмой. Выцветшие зелёные обои с мелкими золотыми цветочками, бесцветный поцарапанный паркет, два больших, давно немытых окна за серыми полосатыми занавесками. Даже мебель навевала на него тоску. Облезлый топчан за коричневой старой ширмой – на нём спал дядя Коля, Виталькина не застеленная кровать со спинками, на которых красовались никелированные шарики, массивный бежевый комод на кривых ножках, платяной шкаф с маленьким стеклянным  окошечком наверху одной дверных створок. Не раздражали юношу только стоящий посреди комнаты большой круглый дубовый стол, заваленный газетами, да висевшая над столешницей лампа с зелёным абажуром. За окном темнело, к городу подкрадывались сумерки белых ночей, и Виталий включил свет. В комнате сразу стало уютнее: на столе появился яркий круг света, за границами которого поселился мягкий зелёный полумрак.

Виталий сел за стол и заметил раскрытый фотоальбом. Тут только сейчас племянник  вспомнил, почему в выходной день родного дяди нет дома.

Три дня назад Виталик вернулся вечером из Университета и застал сидящим за столом дядю Колю в рабочей спецовке. Николай Терентьевич  указательным пальцем правой руки перелистывал фотоальбом, а тыльной стороной ладони левой руки вытирал слёзы. Виталий даже испугался. Его дядя – коренастый мужик с широченными плечами, большущими кулаками,  грузчик Ленинградского Морского порта с пятнадцатилетним стажем – плакал как ребёнок. Его обветренное красное морщинистое лицо, карие глаза  не знали ранее ни слёз, ни улыбки. Так, по крайней мере, думал племянник.

– Дядь Коля, что случилось?

– Смотрел фотографии и так вдруг у меня сердце сжало от мысли, что я никогда уже не увижу отца, мать, наш родной дом. Виталик, ты вот на физика учишься. Скажи, может когда-нибудь изобретут такую штуку, чтобы можно было в прошлое вернуться?

– Нет, дядь Коль, машина времени только в фантастических рассказах бывает.

– Поеду домой, тем более у меня отпуск начался. Застану отца ещё живым. Помогу по хозяйству, крышу подлатаю, забор поправлю. Поговорю с отцом, о чём не успел или не хотел поговорить раньше. Может сердце перестанет болеть от тоски.

– Езжай, конечно, – пробормотал Виталий, уязвлённый тем, что раньше не замечал в родном дяде такой тонкой, ранимой души.

Дядя в тот же вечер собрал вещи, а утром уехал на вокзал.

Виталий отогнал от себя воспоминания об этом недавнем разговоре с дядей, так как почувствовал себя дурно. Он встал, добрался до своей кровати и рухнул на неё, не раздеваясь. Слабость была в теле ужасная. Виталий даже на время забылся. Сколько провалялся на постели, он не понял, но подскочил, как ужаленный и кинулся к столу. Быстро нашёл клочок бумаги, карандаш и начал писать письмо.

«Здравствуй, Полина! Мы сегодня расстались очень нехорошо, неправильно. Я совсем не о том хотел с тобой поговорить. Но рядом с тобой я робею и начинаю вести себя, как дурак. Простишь ли ты меня когда-нибудь?

Я хотел тебе сказать вот что. Я не говорил этого ни одной девушке на свете. Когда я тебя в первый раз увидел, то…»

Виталий встал со стула и начал ходить по комнате вперёд-назад, пытаясь найти нужные слова и не находил. Хотелось сказать многое, а как это втиснуть в рамки слов-предложений – не знал. Как объяснить, что с её  приходом у него в душе поселилось счастье, тепло на сердце становилось, когда она входила в аудиторию. Радость заполняла его существо, когда она улыбалась ему своей робкой улыбкой. Когда портилось настроение, то стоило лишь только подумать о Поле, как все неприятные мысли улетучивались. Он мог всё утро ходить радостный, зная, что сегодня он увидит Полю, а потом целый день счастливый, от того что увидел её. Но нынешняя встреча, точнее то, что она обиделась на него, была как нож в сердце. Виталий застонал, как от зубной боли, вспоминая о своём глупом вопросе. Он снова сел за стол и продолжил писать.

«..то понял, что люблю тебя, Полиночка. Я хочу жить только для тебя, а если надо – то и умереть за тебя. Скажешь – отдай всю свою кровь по капле – отдам. Если ты не простишь меня, отринешь, то из моей души вырвут главный стержень жизни. Из неё просто уйдёт солнце…а жить во мраке…стоит ли?»

Виталий сложил исписанный листок, положил в конверт – дядя их много купил, чтобы деду писать – заклеил его и задумался. Он не знал, что ему делать с эти письмом: написать Полинин адрес и отправить по почте или отдать ей лично в руки. Мысли заметались.

Его взгляд вдруг упал на отрывной календарь, висевший на стене. Виталий подошёл к нему, посмотрел на будильник и машинально отметил, что наступило завтра и надо оторвать вчерашний листок. Он так и сделал, а потом вслух произнёс текст, напечатанный на календаре:

– Восход 3.35

Заход  22. 26

Долгота дня 18.50

Понедельник

23

Июнь

1941 год.

 

 

                                                   

              ГНЕВ БЛЮСТИТЕЛЯ: ПОБЕДИТЕЛЕЙ НЕ БУДЕТ

 

…И погасла одна Вселенная… и тут же зажглась новая.

Сначала пришёл звук – звук звенящей тишины. Потом пришёл свет, точнее, ощущение отсутствия света – ощущение липкой глубокой тьмы. Звуки стали обрастать мелодией, складываясь, как кубики в пирамидку. Сначала прозвучали слоги, потом слова, потом, когда пирамидка сложилась, хлынул поток мыслеобразов, которые вмещали больше смыслов, чем тесные человеческие формулировки. Володя увидел слепяще-белую фигуру и узнал в ней …себя. Сразу ему было дано понять, что он, Володька, это есть тень этой Слепящей Матрицы. Он понял, что все мыслеобразы, все новые понятия, знания идут от него. Непрерывным потоком от «Слепящего» –  так его назвал Володя – изливалось чувство озабоченности и сострадания и любви.

Володя попытался себя осознать. Ощущения были очень странные, как будто с него сняли стопудовые гири. Было очень легко и свободно. Володя не мог ощутить своё тело – теперь он был как сгусток энергии.

Перед Володей как будто в кино мгновенно прокрутили фильм о создания мира.

Изначальный Взрыв… Протовещество, разлетаясь во все стороны, стало создавать пространство – зажигались звёзды, сворачивались галактики, гасли сгустки плазмы, образуя планеты.

Вместе со взрывом появились Они – Блюстители Времени. У Них не было определённого образа – потому что Они могли быть всем. Лучом света, туманностью, человекоподобным существом. Володя видел, как один из Блюстителей держал на ладони галактику, распределяя течение Времени. Где-то оно шло быстро, где-то медленно, где-то вообще замерло. Возникали параллельные вселенные, со своими течениями времени. Но нигде время не текло вспять. За этим Блюстители следили строго.

Картины сотворения Мира растаяли, и Володя в то же мгновенье увидел мир взором Слепящего. Испуганный взгляд Его был направлен в одну точку мироздания… «И погасла ещё одна Вселенная… И тут же зажглась новая…»…казалось им с Земли.  Слепящий вдруг изменился в размерах. Одной ногой он встал на Солнце, другой на звезду Бетельгейзе в созвездии Ориона. И только этот исполин  смог увидеть, что это зажглась не новая Вселенная. Это открылось Око Блюстителя Времени, и взор его обратился к Земле. Око наливалось кроваво-красным огнём и это не сулило ничего хорошего планете людей. Люди повернули время вспять, и за это им придётся заплатить. При создании в каждый обитаемый мир закладывалась разные «мины отложенного действия». И Землю ждала незавидная участь. Сама «мина» не уничтожала цивилизации. Просто она давала толчок, чтобы цивилизация изменилась или…исчезла.

 

 

                                 

                                    ЦЕНА ПОБЕДЫ: СМЕРТЬ

 

У Паскаля Виларди сегодня был последний день работы в лицее – завтра он уходил на пенсию. Он шёл на работу по улочке Бернули, стараясь наступать на подмёрзшие за ночь лужицы – март выдался в Париже прохладным – ледок хрустел под ногами как свежий огурец на зубах и Паскалю это нравилось. Солнечное утро, бирюзовое небо, лёгкий ветерок бодрили его. Он не испытывал от ухода на заслуженный отдых ни радости ни грусти. Жизнь, как сказано в пьесе его любимого русского драматурга Чехова, прошла, как будто и не жил. Самым ярким пятном с его судьбе было студенчество, точнее «красный май» 1968 года, когда он и его однокурсники бузили на улицах Парижа – били стёкла, жгли машины, строили баррикады. Не то чтобы он был против Генерала – Виларди-старший служил в танковом корпусе де Голля, и когда президент пятой республики скончался через два года, оба – отец и сын – рыдали навзрыд. Просто Паскалю нравилась атмосфера вседозволенности, нравилось скандировать на баррикадах: «Запрещено запрещать!», или выламывая камни из мостовой, орать «Под булыжниками пляж!»

Впрочем, ему это сошло с рук – Сорбонну он закончил и новоиспечённым магистром философии пришёл в 1976 году на бульвар Батиньоль в лицей Шапталя, и 45 лет отработал здесь преподавателем философии.

Семейная жизнь сложилась убого. Женился он по любви, но детей с Софи – маленькой очаровательной брюнеткой –  у них не было. Через 15 лет брака они взяли сироту из приюта мадам Тушар. Софи души не чаяла в малыше. Но у неё оказалось очень маленькое сердце – всю любовь она отдала сыну, а для Паскаля места не осталось. Супруги стали чужими людьми и 20 лет их объединяла только крыша над головой. Жак – когда-то  красивый мальчик – превратился в толстого мордатого увальня. Сказалось то, что Софи слишком баловала его сладостями в детстве. Теперь этот увалень целыми днями валялся на диване, трескал печенье и пялился в телевизор. Сказать, что он не слушался Паскаля, значит, ничего не сказать – для парня он был пустым местом.

Паскаль готовил, обстирывал,  обшивал себя сам. Живя такой жизнью, он оброс апатией, как камни с годами обрастают мхом. Он махнул на себя рукой, перестал следить за собой. Ходил всегда какой-то пожёванный, в рваных носках. На его внешний вид в лицее старались не обращать внимания, потому что как преподавателя Пуделя здесь ценили. Пуделем его звали, конечно, за глаза, из-за его волос – они были как шерсть пуделя – мелко завитые, как у Пьера Ришара. Он, кстати, и был похож чем-то на этого артиста.  Такой же долговязый, худой, нескладный, с всегдашней жалкой улыбкой на лице. Да и само лицо становилось поношенным, потёртым, морщин прибавлялось, а волос – наоборот. Паскаль утратил вкус к жизни, но у него осталась одна страсть – чтение. Когда он шёл из библиотеки с сумкой полной книг, то чувствовал вожделение к непрочитанным страницам. От предвкушения наслаждения от чтения у него кружилась голова. Это влечение не шло ни в какое сравнение с сексуальным.

Несколько поколений ребят прошли перед Паскалем, и с каждым годом он чувствовал, что ему всё труднее преподавать философию. На его взгляд, дети становились всё тупее и тупее. Какой там Гегель, Шопенгауэр, Кант! Объясняя высокие философские понятия, Паскалю Виларди приходилось с каждым годом подбирать всё более и более простые слова и примитивные примеры.

Вот и сегодня у него был урок в классе, где два-три ученика могли хоть что-то уяснить, а остальным философия казалась китайской грамотой и плевать он на неё хотели.

Паскаль зашёл в давно знакомый и давно надоевший лицей, построенный в стиле ампир, поднялся в свой кабинет на втором этаже. Окинул класс взглядом. Все его 16-летние лбы  были в сборе. Всё как всегда. На задних партах братья Аббас – Махмуд и Иса – играют в карты. Жерар Пети как всегда спит. Оди Мбене и Тоти Нвала таскают друг друга за волосы – эти два чёрных оболтуса всё время то дрались, то мирились. Красотки Эдит Грюнберг и Мари Шериф прихорашиваются, глядя в зеркальца. Остальные: Антуан Сури, Симон Лебомпрэ, Фарида Куше, Филипп Клери – уставились в свои мобильники.

На приход учителя реакция слабая – только Филипп снял свои длинные ноги с парты, да негры перестали драться. Эдит, войдя в экстаз от самосоцерцания – то есть удовлетворившись тем, что она сделала со своим смазливым личиком, откладывает зеркальце, складывает руки на парте, и, наклонив головку, устремляет умилительный взгляд на учителя, картинно хлопая большими ресницами.

Сегодня в классе был джинсовый вторник – одноклассники между собой договорились приходить в этот день в джинсовой одежде. Только негры пришли, как всегда, в драных чёрных футболках и белях штанах.

– Здравствуйте, господа лицеисты!

– Здравствуйте, господин учитель, – нестройно звучат в ответ несколько голосов.

– Тема сегодняшнего занятия: «Есть ли Бог?»

Класс перестал шушукаться.

– Сегодня же философия, а не богословие, – произносит Филипп.

– Философия, то есть любовь к мудрости – это и есть поиск Бога, высшего смысла Бытия. Как вы считаете, есть ли Бог? – обращается Паскаль к классу.

– Аллах Акбар, – весело кричит Иса с последней парты. Все дружно гогочут.

– Бог есть, – робко произносит Мари.

– Чем докажете?

– А чего доказывать, об этом в Библии и в Коране написано, – бубнит себе под нос Филипп.

– Нет Бога, – говорит вдруг резко Антуан: – Если бы был, он не допустил, чтобы моего пятилетнего братика, убил маньяк в прошлом году.

– Прозвучали две точки зрения, – подытожил Паскаль Виларди.

– Есть ещё третья, – смеётся Филипп.

– Какая?

– А фиг его знает – есть или нет. Этого нам никогда не понять.

– Действительно, трансцедентальный взгляд на сущее тоже есть.

– Трандель…, трамбем…чего? – шепчутся в классе.

– Трансцендентальный – выходящий за пределы нашего опыта, понимания, непознаваемый. Вот ты, Филипп, знаю, физикой увлекаешься. Ты веришь в её законы?

– Да, они доказаны экспериментами.

– Хорошо, что гласит Второй закон термодинамики?

– В изолированной физической системе энтропия со временем не уменьшается.

Класс загудел, мол, не понятно. Паскаль пояснил:

– Скажу проще. Любая система без внешнего воздействия стремится к энтропии, то есть к беспорядку – хаосу и, в конечном итоге, разрушению. Вот пример. Взгляните в окно, что вы видите?

– Старый Пежо господина директора, 1999 года выпуска, – весело крикнули в классе.

– Верно. Если его оставить там на 20 лет – что будет?

– Куча ржавчины, труха будет.

–Точно, он придёт в состояние покоя.

– А если я посажу в землю жёлудь – что будет, он тоже станет трухой?

– Нет, дуб вырастет.

– И опять, верно! Но тогда нарушиться Второй закон термодинамики, доказанный экспериментами. Отсюда вывод – на органику действуют ещё какие-то силы. Назовём их – божественными. Иначе, как объяснить, что из маленького семени вырастает 30 метровое дерево. Ни один учёный не объяснил: как из оплодотворённой клетки появляется человек. В каждой клетке есть геном человека. Но почему одна клетка при делении становится кожей, другая – костями, третья – кровью, четвёртая – мозгом. Вылетела из вулкана магма, остыла, стала камнем, прошли тысячелетия, он превратился в пыль, унесённую ветром. Но вот влетела из папы в мамину яйцеклетку семя, и постепенно оно стало Филиппом – длинноногим парнем с голубыми глазами папы и кудрями мамы (в классе захихикали). А может кто-то при создании человека находится рядом и даёт команду, посылает сигналы клетке. И этот кто-то имеет божественное происхождение – Бог, Ангел, Демиург, Создатель – назовите, как хотите.

Класс притих, даже братья Аббас перестали резаться в карты.

– Да, но ведь в Библии сказано, что Бог есть любовь! – произнесла вдруг Фарида, самая невзрачная девочка в классе, этакая маленькая серенькая мышка.

– Верно. Но тема нашего занятия – есть ли Бог. А что есть Бог – это уже другая тема. Но я попытаюсь кратко ответить. Это очень сложный вопрос. Бог есть любовь – есть такой ответ. Но что есть Любовь? У каждого есть свой ответ на это. А значит, миллион ответов. Может, они все верны, а может и нет. Животные находят себе пару – это инстинкт. Люди находят свои половинки – это тоже инстинкт? Говорят, что это химический процесс. Появились в воздухе феромоны,  потекли флюиды, сработали различные рецепторы, выработались определённые гормоны и человек сходит с ума от другого. Не слишком ли просто – как в мире животных. Химия-химия…а может быть – физика.

Мужчины, говорят, любят глазами. Попали волны видимого спектра с изображением женщины на сетчатку глаза мужчины, совпало это изображение с идеальным образом, давно нарисованном в мозгу, и всё – пошла химия. Кто объяснит: почему он выбрал её. Ведь в принципе все одинаковы:  две руки, две ноги, голова, тело. Разница лишь в цвете волос, глаз, форме молочных желёз, размерах ягодичных мышц. А вот, поди же: эту хочу, а другую – нет.

А женщины, говорят, любят ушами. А что это значит? Подобрался чарующий тембр голоса или позвучали красивые слова, и затуманился разум женщины? Как объяснить, что прекрасные девушки влюбляются в негодяев, которые приносят несчастья. А некоторые прекрасные, умные, добрые мужчины не находят себе пару и умирают, не познав любви?

Кто создаёт эти пары? Интуитивные подсознательные чувства женщины, которая сразу определяет – какое потомство будет от того или иного мужчины? Почему же так много неполноценных детей рождается у генетически сильных родителей? А может, плотская любовь – это не способ продолжения рода человеческого? Всё гораздо сложнее и проще. Есть плотская любовь, а есть высокая, бескорыстная, такая как любовь матери к ребёнку, детей к родителям или к другу, за которого готов отдать жизнь.

Философия ищет ответы в разных религиозных воззрениях, но общая картина складывается плохо.

У иудеев считается, что чистая любовь, данная людям, искажается испорченной человеческой сущностью. При создании человека, злая демоница Лилит вселила в человека эйцхоре – семя дьявола – и плотское стало преобладать над высоким, так как  мало людей, у которых это семя не проросло.

Индусы считают, что любовь – это созидание, а созидание – это движение, вибрация мира. Они изображают Шиву вечно танцующим, движущимся, вибрирующим. Как только он остановится – закончится вибрация и мир погибнет.

Словом, что такое Любовь, я не знаю. Может быть вы, когда полюбите по настоящему, откроете эту тайну.

Подумайте над этим. Только над этим. О создании всего остального думать не надо – мозги закипят. И, главное, больше читайте. Это поможет вам чаще пользоваться своим разумом, чаще, так сказать, включать свет на чердаке. Это вам моё последнее пожелание. Все свободны.

Лицеисты весело загомонили, уходя из класса. Кабинет быстро опустел. Паскаль ещё посидел пять минут  на своём старом потёртом стуле за старым столом. Ему было опять досадно, что с 16-летними лбами разговаривал, как с дошкольниками.

Паскаль осмотрел класс: бледно-зелёные стены, старинный книжный шкаф с бюстами древних философов на самом верху. «Прощайте, Сократ и Вольтер! Надеюсь, что больше вас не увижу». Наконец, он встал и вышел в коридор. Тихо закрыл за собой дверь и пошёл к чугунной ажурной лестнице, ведущей на первый этаж. Он в последний раз смотрел на стены лицея, задрапированные тёмно-зелёной материей, стилизованной под старинные гобелены. В каждом простенке висели репродукции картин, хранящихся в Лувре: Леонардо Да Винчи, Микеланджело, Веронезе, Вермеера.

В холле первого этажа он увидел своего ровесника, старинного друга – преподавателя химии Гуго Лорензутти, который разглядывал висевшую у входа «Мону Лизу».

«Ну вот, сейчас, как обычно скажет: привет, дон Паскуале, и добавит: у тебя сегодня праздник – последний день в лицее, значит, с тебя праздничный обед в кафе нашего друга Луи».

Краснолицый толстяк всегда был энергичен, бодр, весел и всегда был рад полакомиться за чужой счёт. И такой разговор был вполне ожидаем. Однако в этот раз всё было иначе.

– Здравствуй, дружище, – произнёс задумчиво толстяк.

– Привет, Гуго! У меня сегодня праздник – последний день в лицее – выхожу на пенсию, приглашаю тебя к Луи. Ты готов напиться?

Вместо ответа Гуго произнёс:

– Посмотри на штырь, на котором висит картина.

Паскаль уставился на металлический гвоздь, на веревку, прикреплённую к раме.

– Штырь, как штырь.

– Ещё 10 секунд, и если я правильно понял, ты увидишь страшное – начало конца.

Паскаль ещё раз посмотрел на гвоздь и увидел: серый стержень вдруг стал покрываться пузырящейся светло-зелёной пеной. Ещё мгновение и гвоздь стёк зелёной струйкой по стене. Картина с грохотом рухнула на пол вестибюля, и рама разлетелась на четыре части. Подбежал охранник – старый Поль, бывший ажан – начал охать, ахать, а Гуго взял недоумевающего Паскаля под руку и вывел его на улицу.

Они вышли в скверик напротив парадного входа в лицей.

– Что произошло? Ты опять экспериментируешь? Ты чем-то обработал штырь?

–  Я к нему не прикасался. Сейчас пойдём к Луи, и я постараюсь тебе всё объяснить.

–  Кстати, а почему ты в таком странном одеянии: древний какой-то пиджак, военные бриджи и ботинки. Тебе не хватает только каски.

–  Все объясню позже.

Они прошли два квартала по бульвару Батиньоль, миновали театр Эберто, повернули на улочку Бедан и зашли в кафе «Троя», которое держал их старинный друг Луи Гражан.

В этом небольшом кафе было пусто и мрачно. Красные обои с золотыми цветками, семь столиков из чёрного дерева, кресла обтянутые чёрной кожей, тускло мерцающие настольные лампы создавали не столько интимную, сколь гнетущую атмосферу.

Друзья заняли дальний столик в углу, заказали бурбон и утку. Точнее, заказывал Паскаль, а Гуго мрачно глядел на него.

– Ну, выкладывай – что случилось? – спросил Паскаль.

Гуго Лорензутти в упор уставился на Паскаля Виларди своими большущими чёрными глазами. Они были очень грустными. Его красная кожа стала бледной, щёки впали, осунувшееся лицо, обрамленное седыми длинными волнистыми волосами, было само воплощением скорби. С таким видом он сошёл бы за святого старца, если бы не выдающаяся вперёд тяжёлая нижняя челюсть.

– Понимаешь, дружище, ночью я увидел сон – очень яркий и детальный, подробный. Это кошмар. Как любой кошмар, мне хотелось бы его забыть. И я забыл, если бы сегодня «Мона Лиза» не упала со стены. Именно с этого начался мой сон.

– А что было дальше во сне?

– Расскажу. Но сначала объясню кое-что. Ты философ, а не химик, поэтому разжую тебе попроще, как это ты делаешь своим ученикам. Ты знаешь, что железо при взаимодействии с кислородом, окисляется, то есть, ржавеет. В разных ситуациях это происходит с разной скоростью, но ведёт к одному результату – железо превращается в пыль. Я не буду тебе рассказывать об атомной структуре, и почему этого не происходит с некоторыми другими благородными металлами – золотом, платиной, серебром. Потому что мой сон был только о железе.

Человечество использует железо везде, где только можно и нельзя. Транспорт, строительство, любые коммуникации, вооружение и так далее. Железные изделия с годами ржавеют, и человек их по мере необходимости заменяет. Железной руды в недрах очень много. Но механизм коррозии никак не остановить – это данность.

Так вот, я увидел во сне, что в какой-то момент скорость процесса окисления увеличилась в тысячи раз. Я не знаю, может, это было заложено при возникновении химических элементов в недрах молодой Земли или произошло какое-то внешнее воздействие, например, излучение на 26 элемент таблицы Менделеева. Тем не менее, в моём сне все железные вещи стали испаряться, превращаясь в зелёную жидкость. Всё, где было железо – рушилось, ломалось, превращалось в труху.

– Всё рушилось в один момент? – спросил ошарашенный Паскаль.

– Нет. Во сне  было не понятно, когда это произойдёт: завтра, через месяц или через минуту. Может быть, это зависит от времени извлечения железной руды из земли. Может это зависит от времени создания – обработки железа на металлургическом заводе.

Рассказывая, Гуго распалялся всё больше и больше. Его чёрные глаза горели нездоровым блеском. Он размахивал руками, брызгал слюной, красочно рисуя картины скорого будущего. А оно показалось ужасным. Паскаль будто увидел всё наяву.

…Один из небоскрёбов в Дефанс – здание из стекла и бетона – незыблемое, как скала, в мгновенье ока покрывается зеленоватой дымкой. Это растворяется стальной каркас здания. Стёкла лопаются, сверкая, разлетаются во все стороны. Небоскрёб складывается как карточный домик, становясь братской могилой для всех, кто находится внутри.

…На трассе Париж – Орлеан по двум параллельным путям несутся на встречу друг другу два скоростных поезда. Мгновенье – и на скорости 300 км в час пять вагонов и локомотив уже летят по зелёной реке – там, где только что были рельсы. Этот состав со всеми пассажирами на огромной скорости улетает под откос. Второй поезд мелькает зелёной дымкой и все 500 человек сидя – как их застала ураганная коррозия – падают под откос с другой стороны трассы.

… Всё это происходит не только  во Франции. Мгновенье и десяток миллионов авиапассажиров – целое государство по численности – падают с неба на землю из разрушенных самолётов во всех частях света.

… Во всех морях и океанах сотни тысяч людей оказываются в воде.

…Автотрассы завалены погибшими.

…Города лежат в дымящихся руинах.

…Мировой эфир замолк навсегда – нет радио телевидения, телефонии, интернета.

Воображение Паскаля уносится далеко. Перед его мысленным взором мелькают картины, которые не только пугают, но и обнадёживают.

Вот на месте Эйфелевой башни – большое зелёное озеро. А Египетские пирамиды – целёхоньки – им ничто не угрожает. Колизей, Стоунхендж, Китайская стена – культурные коды человечества остаются на месте.

Но людям сейчас не кодов. Начинается борьба за выживание.

– Есть только один плюс во всём этом ужасе, – возвращает Паскаля к реальности Гуго.

– Какой же?

– Всё оружие в мире превращается в пыль. Даже ножи, сабли, вилы. Люди теперь не смогут убивать друг друга тысячами, миллионами. Они теперь не смогут захватить часть какой-то страны с помощью танков, самолётов, ракет. Максимум что смогут – захватить разрушенный склад с мукой или мясом и защищать его руками, зубами, палками, камнями, кусками пластика, керамики. Людям будет не до войн и политики – им бы выжить только. Всё начнётся с нуля. В городах уцелеют каменные, кирпичные, деревянные дома. Но люди пойдут в леса – только там они смогут прокормиться. Готовить пищу на кострах, охотиться на дичь, сажать овощи, строить жилища из деревьев или жить в пещерах. Каменный век вернётся.

– Страшный сон, –  промолвил хрипло Паскаль. – А может, обойдётся, – его последние слова заглушает грохот – это упала входная дверь в кафе. Друзья увидели, что на месте дверных петель зелёные пятна.

Официантка Селестина бросилась выяснять – в чём дело.

– Пойдём, Паскаль, процесс начался, – говорит Гуго.

Минуя Селестину, они выходят на улицу. Там всё спокойно. Но это кажущееся спокойствие.

– Паскаль, у тебя же есть хибара под Таверни, мы там бывали не раз.

– Да, досталась от деда.

–  Она же сложена из  камня, крыша из тростника. Она не рухнет. У тебя и мебель старая деревянная, печь каменная, посуда медная – помню, как мы варили варенье в медном тазике. Пошли к тебе.

– Пошли, конечно. Далеко, правда, идти, но ехать нельзя.

– А куда теперь торопиться? Кстати, я-то холостяк, а ты может быть за Софи и Жаком зайдёшь?

– Ты знаешь о моих отношениях в семье. Дай мне хоть в конце жизни пожить спокойно.

Друзья медленно пошли в сторону улицы де Ром, а оттуда в направлении северных предместий Парижа. На минуту пришлось остановиться – растворились металлические пряжка ремня Гуго и пуговицы на бриджах. Гуго достал из портфеля скотч, подвязал штаны, и друзья продолжили свой путь, то там, то тут перешагивая через зелёные лужи – бывшие автомобили.

Вдруг Паскаль резко остановился посреди дороги.

– Знаешь, Гуго, я сегодня на уроке за любовь агитировал. А сам, оказывается, полное дерьмо, с претензией на удобрение, философ драный. Давай всё-таки зайдём за женой и сыном. Я должен их спасти, потому что…потому что…, ну ты понимаешь, – Паскаль Виларди вдруг захлюпал носом и отвернулся.

Гуго молча кивнул головой, и они бодрым шагом отправились в сторону дома Паскаля.

________________________________________________________________________________

каждое произведение после оценки
редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго 
выложено в блок в отдел фантастики АЭЛИТА с рецензией.

По заявке автора текст произведения будет удален, но останется название, имя автора и рецензия.
Текст также удаляется после публикации со ссылкой на произведение в журнале