Романенко А. — Мы все — Земляне — 43

Произведение поступило в редакцию журнала «Уральский следопыт» .   Работа получила предварительную оценку редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго  и выложена в блок «в отдел фантастики АЭЛИТА» с рецензией.  По заявке автора текст произведения будет удален, но останется название, имя автора и рецензия

——————————————————————————————

 

На прогулке в детском саду два мальчугана из старшей группы разговорились. Андрюшка Савченко заинтересовался большим грузовиком, которым играл Серёжа Костюков, а того привлекла андрейкина яркая ракета.

– Поменяемся? – предложил Серёжа.

– Ну, — замялся Андрей, — ненадолго!

Играли рядом. Серёжа похвастался:

– А у меня папа на таком грузовике работает! Грузы разные на работе возит! А твой где?

– Там! – Андрюшкин пальчик указывал куда-то неопределённо вверх.

– На небе? – удивился Серёжа. – Мне мама сказала, что мой дедушка тоже на небе. Он старенький, собрался, говорит, и ушёл на небо.

– А мой папа – выше неба!

— Как это? – Серёжа скорчил ехидную рожицу. – Выше неба ничего не бывает! Врёшь ты всё!

– Ничего я не вру! – не на шутку обиделся Андрюшка, даже покраснел. – Мама говорит, он выше неба, где звёзды!

– А я тебе не верю! А я тебе не верю! – дразнился мальчишка. – Твой папка просто ушёл, как мой дед!

У Андрюшки на глаза накатили слёзы, но он сжал кулачки и потребовал:

– Отдай ракету! Твой дед насовсем ушёл, а папа мой скоро вернётся!

– Да забирай! Скучная она! Дай мне грузовик мой обратно!

Андрей прижал к груди любимую игрушку.

 

«Пилигрим» держал курс к Энцеладу. Тимофей Савченко наблюдал за навигационной панелью. Остальные члены экипажа занимаются по регламенту, ему выпало дежурство. «Выпало» – это они так шутят между собой. График ответственных составлен ещё на Земле, задолго до запуска, с учётом хода всех экспериментов, которые во время полёта будет проводить каждый из космонавтов.

– Да уж, «космонавтов»… – проговорил Тимофей.

После пяти лет полёта он уже не замечал, когда просто думал про себя, а когда рассуждал в голос.

– Космонавт здесь всего один – это я, – продолжил Савченко сам с собой, оглядывая датчики. – Генрих и Мэтью – астронавты, а Чен – тайконавт.

Полёт протекал штатно, и дежурство играло, по сути, формальную роль. Но порядок требовал,  чтобы кто-то всегда наблюдал за приборами, на случай, как говорилось в наставлении, «моментального реагирования на непредвиденные ситуации».

Взгляд Тимофея скользил по датчикам и рядам электронных табло. На широком прозрачном дисплее отражалась траектория полёта.

– Эх, почему она кривая? – спросил Савченков, и сам ответил: – Потому что в космосе нет прямых дорог. А как бы хотелось – раз! И на месте…

Рука сама потянулась к нагрудному карману. Тимофей достал цветную фотографию. Коллеги по экипажу первое время дивились этой его странности – любви к «аналоговым» вещам. Так они называли фотоснимки и бумажные книги, предпочитая голограммы и электронные ридеры. Да, конечно, голограмма удобнее. Её можно развернуть до любого размера, хоть в полной рост. Можно любоваться запечатлённым человеком со всех сторон, как в анфас, так и в профиль. Есть возможность демонстрации короткого видео. Но Тимофей считал это ложью и фальшью. Не то, что старые добрые фотки, где запечатлён один только единственный миг. С фотографии на Савченкова смотрели две пары глаз – любимая жена Елена и крохотный Андрюшка у неё на руках. Тимофей сделал этот снимок в день, когда привёз их домой из роддома. А через три недели был старт.

 

Елена Николаевна Савченко вернулась с института пораньше. Пары, которые она должна была сегодня вести, передали молодому аспиранту. Воспользовавшись внезапно появившимся свободным временем, она решила пересмотреть любимый документальный фильм. Нужный файл вскоре нашёлся, и из колонок полилась плавная речь диктора, сопровождающаяся кадрами кинохроники:

–  К 2048 году набралось достаточное количество косвенных доказательств существования внеземных форм жизни в Солнечной системе. Переворот в науке произошёл после обнаружения простейших микроорганизмов за пределами «зоны обитаемости». До этого считалось, что жизнь, в привычном для людей понимании, может зародиться только в определённых условиях. Главным из них признавали расстояние до звезды. Слишком близко – жарко, далеко – очень холодно. В Солнечной системе за границы «зоны обитаемости» приняли орбиты Марса и Венеры. Земля, что находится как раз между ними, пребывала в идеальных для появления жизни условиях. Многообразие мира вокруг отлично подтверждало эту теорию. Но и двум планетам-соседкам уделялось пристальное внимание.

Многочисленные экспедиции на Марс и несколько визитов на Венеру не принесли ожидаемых результатов. Да, действовали обитаемые станции, и СМИ вовсю трубили о колонизации космоса, но всё это сводилось лишь к обозначению собственного присутствия. Две станции – американско-японская и российско-китайская – располагались на поверхности Марса. Одна, что парила в верхних слоях венерианской атмосферы, наиболее комфортных для человека, была совместным проектом Роскосмоса и Европейского космического агентства. Но деятельность их сводилась к наблюдению за безжизненными пустынями и анализу данных, да некоторым экспериментам.

Конечно, это был бесспорный прорыв в освоении космоса, но были те, кто продолжал верить, что мы не одиноки. Исследования за пределами пояса астероидов казались бесперспективными, но председатель института астробиологии Российской академии наук Николай Петрович Горлицкий, заслуженный и глубокоуважаемый учёный, сумел претворить в реальность дело всей своей жизни.

Ещё со студенческих лет он интересовался спутниками Сатурна. Наконец, к восьмидесяти годам, набрав достаточное количество убедительных доводов и сплотив вокруг себя единомышленников, он реализовал свой главный проект – миссию «Архангел». Президент России Михаил Воронов лично одобрил эту экспедицию, и тогда правительство обнаружило в бюджете государства необходимую сумму. Автоматический зонд «Архангел» отправился к шестому по размерам спутнику Сатурна – Энцеладу. Именно там, по предположению Горлицкого, на Южном полюсе, в подлёдном океане, могли найтись признаки жизни. Зонды НАСА ни с чем вернулись с Европы и Титана – двух других предполагаемых колыбелей жизни. Теперь внимание всех учёных мира было приковано к российскому аппарату.

Спустя девять лет после запуска, «Архангел» доставил на Землю образцы с Энцелада. Николай Петрович, не смотря на преклонный возраст, принимал участие в анализе этих образцов. И когда там, к ошеломляющему удивлению присутствующих, были обнаружены продукты разложения органики, свидетельства метаболизма живых существ, Горлицкий произнёс: «Мы не одиноки! Я знал и верил. Теперь вам открыта дорога, а я могу уйти спокойно». Той же ночью академик тихо скончался во сне, а с его уст так и не сошла лёгкая улыбка. «Он не умер, он отправился на Энцелад», – говорила на церемонии прощания его супруга. Вскоре она отправилась вслед за мужем на спутник Сатурна. А на Земле остались последователи Горлицкого, и уже вскоре они начали готовить новый проект – пилотируемую экспедицию на Энцелад.

Фильм закончился, и в этот момент женщина услышала, как поворачивается ключ в замочной скважине. «Сыночек со школы вернулся», – поняла она, и тут же дала команду системе «Умная кухня» подготовить горячий обед для Андрюшки.

– Мама, а у нас через неделю открытый урок по «Окружающему миру»!

Андрей, не снимая портфель, прямо с порога начал рассказывать маме о своих школьных делах.

– Я делаю доклад о межпланетных путешествиях!

– Не слишком ли рано для третьего класса? – удивилась Елена Николаевна.

– Ну что ты, мам, конечно нет! – серьёзно ответил сын. – Мы как раз проходим Солнечную систему, до Сатурна дошли! И Нина Васильевна сказала, чтобы я рассказал про папу! Он же у нас как раз возле Сатурна, правда?

– Правда, сынок, правда, – с едва заметной грустью улыбнулась Елена. – Я помогу тебе подготовиться. Ты только давай раздевайся, руки мой, и кушать! Потом я тебе всё про папин полёт расскажу.

– Только не очень сложно, мамуль!

– Зайчик, если твоя мама – кандидат наук, это не значит, что она не сможет сыночку про его папку рассказать легко и интересно!

– Ух ты, здорово!

– Только сначала – кушать! И посуду не забудь помыть. А я пока фотоальбом достану.

Андрей мигом разделся и устремился на кухню, где его уже ждал готовый обед.

Елена подошла к книжному шкафу. В квартире, обставленной по последнему слову техники, он выглядел архаично, но выбросить его женщина не решалась. Бумажные книги были непреодолимой слабостью её мужа. Они и познакомились-то в Ленинской библиотеке, когда за соседними столиками в читальном зале изучали полученные фолианты.

Студентке пятого курса Елене Горлицкой позарез понадобился материал для дипломной работы, и когда, казалось бы, оцифровано всё на свете, вплоть до древнеегипетских папирусов, именно самой нужной монографии в электронном виде не оказалось. Впоследствии материал, почёрпнутый оттуда, в окончательную версию не вошёл, зато бородатый парень, что сидел по соседству, вошёл в её жизнь навсегда.

Он внимательно изучал какую-то книгу, а Лена наблюдала краем глаза. Тут он достал общую тетрадь – обычную тетрадь, не планшет или карманный сканер, – и хотел что-то пометить. Похлопал себя по карманам, и, ни секунды не колеблясь, повернулся к соседке:

– Сударыня, не найдётся ли у вас запасной ручки?

Елену тогда тронуло это старомодное полузабытое обращение «сударыня». Ручки у неё не нашлось, но она предложила какой-то карандаш для макияжа из своей косметички.

– Ну что вы, в таком случае я лучше просто всё запомню, – вежливо отказался сосед.

И он действительно принялся перечитывать каждую страницу по несколько раз, тихонько проговаривая себе под нос.

В гардеробе Елена заметила, что давешний бородач из читального зала тоже получает одежду. Набравшись смелости, девушка подошла к нему и спросила:

– Ну что, удалось вам всё «просто запомнить»?

– Ах, это вы, сударыня, – улыбнулся парень. – Да, конечно. Понимаете, у меня своя особенная техника усвоения информации. Во-первых, необходимое условие – это печатный текст, причём именно на бумаге…

Он рассказывал Елене о своей методике вплоть до станции метро. Перед входом на секунду осёкся:

– Прошу прощения, забыл представиться! Тимофей Савченко, океанолог. Так вот, на чём я остановился?

И он продолжил объяснять премудрости памяти, а потом говорил о своей профессии. Оказалось, что он сейчас готовится к очередной экспедиции в Антарктиду, на подлёдное озеро Восток. Тимофей говорил об экстремофилах – уникальной форме микроорганизмов, способных выживать в невероятных условиях, без тепла и света. Рассказывал о суровой романтике полярников, про антарктические ветра и грядущие научные достижения. Лена слушала и не верила, что такие люди ещё есть – прямые, открытые, и в то же время глубоко мудрые, не по годам, с горящими глазами. Таким она представляла своего отца, Николая Петровича Горлицкого, когда тот был молодым. «Вот так же, наверное, маме вскружил голову рассказами о космосе», – подумала она об отце, невольно сравнив его с новым знакомым.

С Тимофеем они проговорили до самого её дома, и условились встретиться в следующий раз опять в библиотеке через неделю. Елена с нетерпением ждала исхода собой же назначенного срока, а потом, когда час встречи пришёл…

– Мама! – Андрюшка нетерпеливо переминался с ноги на ногу. – Мама, ты что, заснула? Я уже и покушал, и посуду помыл, и остальные уроки сделал, кроме доклада, а ты тут всё с альбомами сидишь!

– Да? – женщина встряхнула головой, будто скидывая нахлынувший туман воспоминаний. – Что-то задумалась просто, сынок. Ну, садись поближе. Я буду тебе рассказывать, а ты делай пометки, потом вместе поправим. Будет у тебя отличный доклад!

 

 

«За десять лет полёта мы поговорили уже, казалось, обо всём, – стилус выводил на дисплее электронной записной книжки аккуратные строчки.

Набрать с собой кучу бумажных блокнотов, как того хотелось, Тимофею не позволили из-за ограничений в грузоподъёмности – каждый килограмм на счету. Чтобы как-то компенсировать это и не отучить руки от письма, Савченко настроил ввод вручную, и теперь на экране появлялся его почерк. Дисплей и стилус – чем не ручка и блокнот. Он продолжал:

– Хоть и времени в плотном графике космических экспериментов на разговоры остаётся немного, мне кажется, что я знаю каждого из них всю жизнь. Здорово, что ребята говорят по-русски! Оказывается, экзамен на знание великого и могучего, у всех астронавтов и тайконавтов один из основных и самых сложных. А всё потому что значительная часть оборудования на корабле наша, российская. Английский я со школы знаю, немецкий вот с Геной выучил. Наверное, и китайский бы освоил, не будь Чен таким молчаливым. Да…

Мэтью Робертс и Генрих Шнайдер – астронавты со стажем, каждый выполнил не по одному полёту, в том числе и в качестве командира.

Мэтт – в прошлом военный лётчик, в НАСА попал по программе обновления пилотного состава. Вырос на ферме в Айдахо, с детства грезил небом. Вест-Пойнт, авиационная академия. Соединённые Штаты давно не вели войн ни на своей, ни на чужой территории, поэтому вся деятельность Робертса и его коллег состояла в патрулировании воздушных границ своей державы. Мэтт откровенно скучал на этой работе, поэтому с радостью откликнулся на предложение попробовать себя в отряде астронавтов для одной очень продолжительной, как ему сказали, но очень почётной миссии. Перед этой основной задачей его «прогнали» через простые задачи – полёт до Луны и обратно, и через сложные, какими считались вояжи на Марс и Венеру. Все испытания он выдержал достойно, хоть и ушло на это немало времени и сил. И теперь он здесь – среди первопроходцев.  Дома, в Айдахо, у Мэтью остались жена и двое детей, но он, хоть и скучает, как и все, виду не подаёт. «Пока я здесь, – с улыбочкой приговаривает Робертс, – НАСА выполняет любые капризы моих сорванцов! У младшего – безлимитный абонемент во все Диснейленды, а старший как-то очень уж легко поступил в Йельский. Да и жёнушка не в обиде – то она в Майами, то в Гонолулу, голограммы посылает, ух!»

Генриха Шнайдера я в шутку называю просто Гена, хоть он и старше. Он из той когорты астронавтов Европейского космического агентства, что успели застать последние миссии Международной космической станции. Легендарный орбитальный аппарат, что стал школьной партой для нескольких поколений покорителей космоса, был первым примером взаимодействия человечества в межзвёздном пространстве. Опыт оказался успешным, и теперь самые сложные задачи решаются смешанными экипажами. Гена рассказывал про космодром Восточный, когда тот, на двадцатом году существования, был площадкой только для орбитальных запусков. С восторгом Шнайдер говорит о первых экспедициях к ближайшим планетам, и с сожалением, что поиски жизни на них не увенчались успехом. Всю жизнь промотавшийся в космосе, он самый старший из членов экипажа, и потому исполняет обязанности капитана. «Я старый космический волк», – говорит он о себе. Ни одна фрау не ждёт его в родной Верхней Саксонии, не сложилась у Гены личная жизнь на Земле. И потому с неутомимой надеждой ищет он жизнь за её пределами, отправляясь в самые долгие и тяжёлые экспедиции в межзвёздные дали. Миссия «Пилигрим» стала его последним шансом осуществить мечту, а по возвращении – почётная пенсия и спокойная старость. Но пока космический волк в строю, и мы ему верим.

Верить своим пилотам, вот что нам остаётся с Ченом. В космические дали мы попали из земных глубин. Чен Чжен-Бао – лучший в Поднебесной специалист по глубоководным погружениям. А меня в России считают неплохим океанологом. По сути, задача Робертса и Шнайдера – доставить нас на Энцелад. Хотя, три года прошли в упорной подготовке. Меня и Чена обучали управлению космическим кораблём, а Мэтью и Генриха – анализу образцов и технике глубоководного погружения. В экипаже все должны быть взаимозаменяемыми. Но каждый – специалист в своей области. Этим и сильны. Страны и народы, что отправили нас на спутник Сатурна, верят в наш успех и ждут обратно.

Про семью Чен говорит неохотно, держит всё в себе. Вообще, он человек дела, скуп на эмоции. «Партия и народ отправили меня в космос, и я здесь, – говорит он. – Семья должна меня дождаться, и она будет ждать». Вот и все его переживания.

Я, конечно, тоже держу эмоции под контролем. Есть этот дневник, есть редкие сеансы связи. Как там моя Леночка? Как мой Андрюшка? Помню его просто пищащим свёртком с синей ленточкой, помню его крохотные ручки, и как он на меня смотрел… Такой махонький, а взгляд такой серьёзный. А сейчас посмотрите на него – такой парняга, в третий класс ходит! Без отца растёт… А ведь ещё только половина миссии, ещё только впереди основная задача, а потом путь обратно. Нам говорили, что путь на Землю будет быстрее. Что-то связанное с протяжённостью орбит, магнитными колебаниями Юпитера и особым положением планет в системе. Да, и самое главное, что на Энцелад мы должны прибыть как можно ближе к Южному полюсу, а такое возможно только с таким затяжным и искривлённым маршрутом, как у нас сейчас. Зато на родной планете нас встретят в любой точке земного шара! Ну всё, не стоит пока думать об этом, основная работа впереди. Пока был только путь, а вскоре…»

– Тим, что это ты там опять царапаешь в своём блокноте?

Савченко от неожиданности вздрогнул, но тут же понял, что в его каюту зашёл Чжен-Бао.

– Да всё то же самое, Чен! Ты же знаешь, обо всём уже написано, вот всё об одном и том же пишу, наблюдения, мысли, ничего нового. И вообще, – Тимофей притворно нахмурился и сделал серьёзный голос, – сейчас личное время. Свои эксперименты на сегодня я завершил, могу предаться философствованиям.

– Ничего нового, говоришь? – окончание фразы Чен пропустил мимо ушей. – Тогда могу сообщить, что мы приближаемся к Энцеладу. Скоро ты увидишь цель нашего путешествия!

Тимофей тут же вскочил с кровати и устремился в кабину пилотов. Чжен-Бао не отставал. Мэтью и Генрих уже давно находились на своих местах, и держали курс к ослепительно-белой сфере.

– Так вот ты какой, Ледяной мир! – вымолвил Тимофей.

Шестой по величине спутник Сатурна и действительно казался огромной глыбой льда. «Пилигрим» приближался к его поверхности, и вот уже чётко прослеживались кратеры у Северного полюса и те самые Тигровые полосы у Южного.

– Мэтт, поправка двести девятнадцать по альбедо! – скомандовал Шнайдер.

– Принято, – отозвался Робертс.

– Переводим систему в режим максимального торможения!

– Есть торможение!

– Дать максимум нагрузки на правый двигатель!

– Есть нагрузка!

– Внимание! Начинаю петлю снижения!

– Принято!

– Выпускаю шасси! Всем закрепиться!

– Есть закрепиться!

Робертс проверил плотность своих крепежей, а Чен и Савченко пристегнули себя ремнями к креслам.

– Внимание! – подал команду Шнайдер. – Осуществляем посадку!

Ладони Тимофея с силой вдавили подлокотники. Он ждал, что начнёт закладывать уши, как при посадке в самолёте, но система поддержки давления работала чётко. Удар! На миг в кабине пилотов погасло освещение, и тут же зажглось. «Пилигрим» некоторое время скользил по поверхности спутника, но вскоре встал, как вкопанный – сработали якорные крюки.

В иллюминаторах мелькал ослепительной белизны пейзаж, и Тимофею показалось, что они приземлились в так хорошо знакомой Антарктиде. Но осознание, что они за миллиарды километров от родной планеты накатило океанской волной. И тут всех четверых охватило ликование:

– Мы приэнцеладились, господа! Чёрт побери, ну и словечко, – беззлобно выругался Мэтью.

– Ура-ура-ура-а-а-а-а! – орал Савченко.

– Цель достигнута! – спокойно, но с ноткой радости резюмировал Чжен-Бао.

– Не спешите радоваться, — огорошил всех Генрих, — мы откатились от заданной точки на триста метров.

Остальные члены экипажа, чуть было не принявшие досаду Шнайдера за чистую монету, тут же отстегнули свои ремни безопасности, и бросились к командиру корабля.

– Ну ты, Гена, педант! – Тимофей похлопал по плечу Шнайдера.

– Я люблю точность.

– Брось, командир, – веселился Робертс, – мы преодолели миллионы миллионов миль, а ты переживаешь из-за какой-то сотни ярдов!

– Ха-ха, – наконец позволил себе усмехнуться Генрих, – а вы и впрямь купились! Тпереь всё, повеселились и хватит. Предстоит много работы. Сейчас постараемся провести связь с Землёй, и сразу начинаем подготовку к высадке. Действовать надо оперативно. Время не ждёт: по земным меркам у нас ровно две недели. Именно тогда будут оптимальные условия для возвращения.

 

 

– Андрей Савченко! – географ Нина Васильевна, по совместительству преподававшая у третьеклашек дисциплину «Окружающая среда», нашла взглядом ученика. – Ты готов выступить с докладом про космические путешествия?

Урок был открытым, на нём присутствовала комиссия из администрации науки и образования, которая должна была определить целесообразность этого предмета в младших классах. Нина Васильевна была одной из тех, кто горячо доказывал, что дети с ранних лет должны получить представление о многообразии Вселенной, чтобы понимать своё место в ней. Тем более сейчас, в эру, названную по аналогии с эпохой Великих географических открытий, временем Глобального космического освоения. Открытые уроки, такие как этот, должны были, по мнению Нины Васильевны, убедить членов комиссии, что дети в серьёз интересуются космосом. Тем более, в её классе учится сын одного из Четвёрки Первых. Именно он должен выступить сейчас с самым лучшим докладом.

– Готов, Нина Васильевна! – чуть не подпрыгнул со своего места Андрей. – Можно к доске?

– Выходи. Мы тебя внимательно слушаем!

– Мой дедушка, Николай Петрович Горлицкий, доказал, что на одном из спутников Сатурна есть жизнь, – с детской непосредственностью начал Савченко.

На интерактивной доске отобразился портрет седобородого учёного. Члены комиссии заметно оживились, увидев знакомое лицо. Андрей продолжал.

– Этот спутник называется Энцелад, в честь героя древнегреческих мифов. Он совсем небольшой, меньше нашей Луны. Дедушка, – мальчик глянул на Нину Васильевну, та слегка нахмурила брови, – то есть, Николай Горлицкий всю жизнь утверждал, что там есть хотя бы простые микроорганизмы. Наконец-то ему поверили, и отправили туда робота. Тот привёз доказательства!

На доске тем временем демонстрировались слайды со снимками зонда «Архангел», увеличенные изображения добытых им образцов.

– Было решено отправить на Энцелад людей, потому что робот не способен принимать решения на месте, а связь с ним всё время поддерживать тяжело, он может посылать и принимать сообщения только раз в несколько месяцев. Энцелад – ледяной мир. Почти вся его поверхность покрыта толстым слоем льда. Но у его Южного полюса есть глубокие расщелины, они называются «Тигровые полосы».

На слайдах мелькали фотографии, сделанные «Архангелом». Каньоны во льдах действительно напоминали ряд тигриных полос – параллельные, сужающиеся к краям.

– Оттуда бьют ледяные гейзеры, это очень опасно. Но по краям лёд там потоньше, всего несколько сотен метров, а под ним – вода. Нина Васильевна, можно мне тоже глоток воды?

По классу прокатился тихий смешок.

– Попей, конечно, и продолжай. Нам очень интересно! Правда, ребята? – учительница обратилась к классу.

Дети согласно закивали, а один, Серёжа Костюков, даже попытался поаплодировать, но его остановила отличница – соседка по парте. Андрей хлебнул минералки и, приободрённый, начал рассказывать дальше.

– Вода – это источник жизни.

– Универсальный растворитель, – себе в усы сказал председатель комиссии, заинтригованный докладом. Всё это, конечно, он знал из научных публикаций, но в устах ребёнка знакомая информация приобретала новый оттенок.

– В воде зародилась жизнь на нашей Земле, – Андрей не услышал замечания, которое, впрочем, нисколько не противоречило его утверждению. – А значит, на Энцеладе она тоже есть. Пилотируемая экспедиция отправилась к нему десять лет назад, в год моего рождения. Это было очень дорого для одной страны, поэтому миссию «Пилигрим» снарядили сразу четыре: Россия, Америка, то есть США, Китай и Европейский союз. От каждой в команду вошло по одному члену экипажа.

Андрей впервые заглянул в свои записи:

– Американец Мэтью Робертс, китаец Чен Чжен-Бао, немец Генрих Шнайдер и россиянин Тимофей Савченко, мой папа. При этом, профессиональных космонавтов в команде только два: Робертс и Шнайдер. Чжен-Бао и па… – взгляд на Нину Васильевну, – и Савченко начали готовиться к полёту уже после того, как их включили в миссию. Савченко – океанолог-полярник, как раз он обнаружил, – взгляд в записки, – биологическую активность в антарктическом озере Восток. А Чжен-Бао – подводник, он спускался на батискафе на дно Марианской впадины – это самое глубокое место на Земле. Робертс и Шнайдер отвечают за полёт и возвращение, а Савченко и Чжен-Бао – за поиск жизни. Сейчас «Пилигрим» приземлился, ой, то есть приэнцеладился в районе третьей тигровой полосы. Четвёрка Первых, так их называют, потому что они вчетвером будут первыми, кто должен встретиться с жизнью вне Земли. Сейчас Четвёрка Первых приступает к погружению. Они уже развернули на поверхности базу, и теперь, – забылось трудное слово, Андрей вновь опустил взгляд в конспект, – «Агляцион» будет нагревать лёд под собой, постепенно погружаясь всё глубже. Когда он пройдёт слой льда, аппарат будет действовать как управляемый батискаф, ну, подводная лодка. Известно, что энцеладийский лёд не пропускает радиоволны, а таскать за собой длинный-длинный шнур – это нереально. Поэтому «Агляцион» будет действовать автономно. Робертс и Шнайдер останутся ждать на базе, а под лёд пойдут Чжен-Бао и, – у мальчика ком подступил к горлу, он хлебнул ещё воды, – и Тимофей Савченко. Доклад закончил.

– Спасибо, Андрей! – сказала Нина Васильевна, и обратилась к классу: – У кого-нибудь есть вопросы к докладчику?

Докладчик всем своим видом пытался показать одноклассникам, что сейчас ему ну совсем не до каких-то вопросов. Хоть и готовился, и репетировал и вместе с мамой, и перед зеркалом, а всё равно разволновался, вспомнив об отце, которого в сознательном возрасте видел только на экране и на фотографиях, но всё равно горячо любил. Но открытый урок имеет свои правила, и Нина Васильевна это прекрасно понимала. Чтобы создать у проверяющих впечатление глубочайшей заинтересованности, она заранее распределила между наиболее смышлёными учениками вопросы, не слишком каверзные, но всё же сложные. Конечно, и Андрея снабдила ответами на них. В глубине души она учительница понимала, что этот спектакль ни к чему, ведь дети и на самом деле увлечённо занимались её предметом. Сказывался всеобщий подъём интереса к космосу, как во времена полёта Юрия Гагарина, о которых Нине Васильевне, тогда ещё просто Ниночке, рассказывал её дедушка. Но, тем не менее, перестраховаться она посчитала необходимым, а потому сейчас стоял лес рук, вопросы были готовы сорваться с ребячьих уст, как лёгкие птички.

– Ух, – как филин ухнул с задней парты председатель комиссии. – Однако. Разрешите мне вопрос задать.

– Да-да, конечно, Константин Аркадьевич, задавайте! – поспешила ответить Нина Васильевна.

– Спасибо. Часто вы общаетесь с отцом, Андрей Тимофеевич?

– Мы с мамой общаемся с ним раз в три месяца, – не привыкший к такому «взрослому» обращению, мальчик воспринял вопрос по-своему. – Точнее, пока «Пилигрим» был в пути, мы общались раз в три месяца. Правда, были перебои со связью, когда он проходил пояс астероидов. А, ещё и из-за Юпитера тоже сильные помехи были, полгода не разговаривали. Последний, ой, папа сказал, что всегда надо говорить «крайний», крайний раз он отправлял послание с Энцелада. Правда, всего три минуты, и всё с рябью. Не знаю, дошёл ему наш ответ, или нет.

Маленький Савченко, как мог, держался, но, произнеся эти слова, всё-таки всхлипнул.

– Всё ясно, – заключил Константин Аркадьевич. – Больше никаких вопросов докладчику не задавать. Проводите его к умывальнику. Кто твой лучший друг в классе?

– Серёжа Костюков.

– Нина Васильевна, будьте добры, распорядитесь!

– Да-да, конечно! Серёжа, проводи друга к умывальнику. Можете посидеть там до конца урока. Андрей, за доклад – «пятёрка»!

Когда дверь за ребятами закрылась, главный проверяющий провозгласил:

– Работа комиссии на этом закончена. Все необходимые выводы мы сделали.

Уже выходя, Константин Аркадьевич сказал учительнице:

– Я поражён уровнем подготовки третьеклассников! Предмет ваш определённо нужный, я буду ходатайствовать об этом во все вышестоящие инстанции.

Обрадованная Нина Васильевна хотела сказать что-нибудь председателю комиссии, но подходящих слов не нашла. Да тот её и не услышал бы. Окружённый другими проверяющими, он молчаливо шёл по школьным коридорам, погружённый в свои мысли, лишь изредка бросая в усы:

– Подумать только, пояс астероидов, перебои со связью… Надо же, помехи из-за Юпитера…

 

 

Бешеный ветер трепал «Пилигрима», но крюки, вбитые в лёд, прочно удерживали корабль на поверхности. Рядом стояла модульная станция, отдалённо напоминавшая со стороны эскимосское иглу. Внутри шла подготовка к погружению.

– Вы все в курсе задач, – сказал Генрих Шнайдер, – но перед самым ответственным этапом миссии считаю необходимым повторить порядок действий. Нет возражений?

– Говори, командир, – ответил за всех Робертс.

– Итак, сейчас Савченко и Чжен-Бао герметизируются внутри «Агляциона», затем выводят аппарат из модуля, и начинают процесс растопления льда, а затем погружения. Всё это вы не раз отработали в Антарктиде, сложностей быть не должно. У вас есть 168 часов на изучение подлёдного океана. В этот интервал вы должны собрать максимум информации и успеть вернуться к точке погружения, она же точка всплытия. По предположению наших учёных, температура океана должна увеличиваться по мере приближения к ядру спутника. Поэтому вы должны двигаться строго вниз. Там, на глубине наиболее вероятные условия для зарождения жизни. Помните, что связи с вами в это время не будет, поэтому действуйте сообразно обстоятельствам. Первостепенная задача – сохранить свою жизнь и вернуться, любая собранная вами информация продвинет человеческую науку. Потому не рискуйте! Мы с Робертсом останемся здесь. Будем собирать информацию о поверхности Энцелада, а также готовить «Пилигрим» к старту. И, конечно, ждать вас! Удачи, Тим и Чен!

– До встречи, Гена! До скорого, Мэт!

Чжен-Бао и Савченко заняли места в «Агляционе». Люк за ними плотно затворился. Из технически-жилого блока аппарат передвинулся в промежуточный отсек. Начался процесс выравнивания давления. И вот, открылись ворота. Ослепительная белизна энцеладийского льда ударила по глазам, и Тимофей поспешил надеть тёмные очки. В иллюминаторы виднелась гладкая поверхность спутника. Впереди угадывались каньоны Тинровых полос. Оттуда, из расщелин, били ледяные гейзеры. Многокилометровые столпы посылали частицы в бесконечность, и зрелище завораживало. Над этим всем простиралась безграничная тьма космоса. В вышине реял овеянный кольцами Сатурн, а в едва различимой жёлтой точке вдали Савченко признал Солнце, такое своё, такое родное…

– Мы на точке, Тим, – обратился к нему напарник.

– Понял тебя, Чен! Запускаю автоматику.

Загудели тепловые моторы, и лёд под «Агляционом» начал плавиться. Метр за метром аппарат погружался в толщу льда. Вот уже поверхность поравнялась с иллюминаторами. Вскоре «Агляцион» окружала сплошная масса смёрзшегося вещества, а наверху осталась огромная «лунка» правильной формы.

– Чен, по расчётам, слой льда закончится через 50 метров.

– Да, при нашей скорости движения мы достигнем океана через, – Чжен-Бао глянул на один из дисплеев, – через 78 минут.

– Слушай, Чен, ты когда-нибудь бывал на зимней рыбалке? – вдруг спросил Савченко.

– Нет, Тим, не бывал. Я же из Внутренней Монголии, у нас не принято есть рыбу. А к чему вопрос?

– Я в детстве с отцом частенько ходил на подлёдный лов. Просто мы сейчас – как рыбацкий бур. Когда просверлишь лунку, она быстро наполняется водой. Так будет и сейчас. Пора подключать верхние ускорители, чтобы нас не вытолкнуло наружу, как пробку от шампанского.

Плавное движение вниз продолжалось, и, как и ожидалось, в назначенное время произошло соприкосновение с поверхностью внутреннего океана. Огромная масса воды устремилась вверх, пытаясь утащить с собой «Агляцион». Благодаря чёткой работе системы верхних ускорителей, аппарату удалось преодолеть сопротивление и проскочить в глубину.

– Здравствуй, подлёдный мир Энцелада! – воскликнул Савченко.

 

 

– Как ты думаешь, Генрих, что ребята найдут подо льдом?

Робертс делал сколы пород грунта, переговариваясь со Шнайдером по встроенной радиостанции. В огромных скафандрах, способных выдержать сверхнизкую температуру, они работали в окрестностях базовой станции. Неподалёку начинался каньон первой Тигровой полосы, и в её расщелинах исследователи обнаружили многослойный срез из нескольких видов минералов.

– Не знаю, Мэтью, – поразмыслив, ответил Шнайдер. – Вполне возможно, что ничего. Точнее, никого.

– А я верю в успех! Не может всё, что мы преодолели быть напрасным! Генрих, мы же Четвёрка Первых, ты помнишь?

– Да, первые земляне за пределом пояса астероидов, первые, кто совершил посадку на спутнике Сатурна.

– И мы будем первыми, кто встретится с инопланетной жизнью!

– Не мы, а россиянин Савченко и китаец Чжен-Бао.

– Брось ты, Генрих. Здесь мы все – земляне.

Шнайдер не стал отвечать, и молча продолжил собирать минералы.

Робертс краем глаза взглянул на дисплей на внутренней поверхности сферы шлема. Таймер показывал, что до возвращения «Агляциона» осталось 70 часов. Как далеко бы ребята не забрались, им пора возвращаться к точке всплытия.

 

 

Тимофей и Чен опускался всё глубже в бескрайние воды подлёдного океана Энцелада. Поиск с помощью тепловизора не дал результатов, да оно и ожидалось. Было бы странно найти в холодном океане форму жизни, излучающую тепло. Посовещавшись, исследователи включили мощный прожектор. Но его луч лишь рассекал водное пространство, не встречая на своём пути никаких препятствий. Кругом была лишь безмолвная бездна.

– По сути, Чен, – сказал Тимофей, – ­­мы сейчас и не поймём, встретили мы что-то живое, или нет. Аппарат собирает пробу воды на разных глубинах, а её подробный анализ будет проводиться уже в земных лабораториях. И, может быть, тогда обнаружатся какие-то простейшие микроорганизмы. Так что я и не рассчитываю увидеть здесь что-то невооружённым взглядом.

–  Да, я тоже, – немногословно ответил Чжен-Бао. – Но очень хотелось бы.

– Хорошо, что часть экспериментов я могу провести уже здесь, на борту.

Когда половина отведённого на погружение времени закончилась, исследователи направили «Агляцион» обратно к поверхности.

Подъём протекал штатно. Оставались считанные сотни метров. Высоко вверху уже виднелась их «лунка». Чен готовился проводить всплытие батискафа, а Тимофей рассматривал в микроскопе собранные вокруг материалы. Еле слышно гудели двигатели аппарата, да тикали механические часики, которые любитель старины Савченко захватил с собой в путешествие.

– Эврика!

Тимофей поднял сияющие глаза от окуляров.

– Мы нашли, Чен! Нашли!

– Что там, Тим?

– О, ну что ты, товарищ Чжен-Бао, что ты такой спокойный! Мы нашли жизнь!

Чен оторвался от навигационной панели и обернулся к Савченко с вопросом в глазах.

– Представляешь, в пробе с глубины 1200 метров, то есть почти с самой низкой точки нашего погружения, в обычный электронный микроскоп, без всяких спектральных анализов и прочих изысков, можно рассмотреть живые бактерии! Они движутся, Чен! У них там вовсю бурлит жизнь! Посмотри!

Чжен приподнялся с кресла, чтобы шагнуть к микроскопу. В этот что-то огромное пересекло луч прожектора.

– Ты… Ты видел это, Тим?

– Я думал, мне показалось.

Оба прильнули к иллюминаторам. Чен начал водить прожектором, в поисках чего-то странного. Безрезультатно. Только бездна вод, как и прежде. Внезапно резкий толчок опрокинул обоих на пол. Противно замигала лампа тревожного оповещения. «Агляцион» прекратил подъём и завис в водном пространстве. Мощные двигатели, что справлялись с давлением океана, оказались бессильны.

– Кто вы?

Гудящий голос эхом перекатывался в голове Тимофея.

– Кто вы? – снова раздался вопрос ниоткуда.

Чен замотал головой во все стороны.

– Ты тоже слышишь голос? ­– с ужасом догадался Савченко.

– Да, – в ответе Чена сквозила боль. – Он говорит со мной по-китайски.

Тут Тимофей сообразил, что с ним-то этот неведомый пытается заговорить по-русски.

– Кто вы? – гул превратился в звон, словно раскололся на тысячу осколков.

– Мы – земляне. Мы пришли с миром от всего человечества, – выдавил из себя Савченко. – А кто ты?

Ответа не последовало, но вместо слов Чен и Тимофей увидели то, что не укладывалось в сознании. Под лучи прожектора предстала огромная сущность, в десятки раз больше их аппарата. Сущность была полупрозрачной и не имела какой-то определённой формы. Сейчас она похожа на неправильную  сферу, ещё миг – и она превратилась в продолговатый цилиндр, в следующее мгновение – в что-то подобное амёбе, затем в эллипс, снова в цилиндр, и так непрерывно. Как завороженные, смотрели Чен и Тим на странный танец энцеладийского существа. Чжен-Бао осторожно повернул рычаг управления прожектором, и тут же бросил его. Не вынеся увиденного, он упал в забытьи. Всё пространство вокруг было заполнено такими же бесформенными созданиями. Тимофей и сам не заметил, как рухнул в обморок.

 

 

– Генрих, командир, мы не можем их бросить!

Мэтью стоял рядом со Шнайдером в кабине пилотов, закрывая от него кнопку старта.

– Робертс, возьмите себя в руки. Мы обязаны вернуться в назначенное время. Траектория полёта рассчитана с точностью до минуты. Мы должны стартовать через четыре часа, когда орбиты Земли и Энцелада будут в оптимальной корреляции. Да что я вам объясняю, и сами всё знаете!

– Генрих, ну там же наши ребята! Мы же десять лет вместе в космосе, и ещё три до того были вместе на Земле. Мы одна команда!

– Регламент есть регламент. Они должны были вернуться через 168 часов. Прошло 197. Возможно, их уже нет в живых.

– Шнайдер, как ты можешь так говорить!

– Не горячитесь, Робертс. Мы все – смертники. Не тебе ли, военному лётчику, это знать. Ровно через три часа пятьдесят восемь минут я нажму кнопку старта, и мы двинемся в путь на Землю. Там ждут результатов наших экспериментов, собранные нами образцы и наблюдения.

– Но ребят там тоже ждут!

– Через три часа пятьдесят семь минут я нажму кнопку старта, и через два года семь месяцев и девятнадцать дней мы окажемся на родной планете. Сейчас оптимальные условия для старта. Если упустим время – полёт займёт даже не десять лет, как сюда, а четырнадцать с половиной. Топлива на такой срок у нас не хватит, придётся вызывать дозаправщики, а это – лишние расходы. Мне, как командиру, этого не простят.

– Да плевать на твоё командирство! Плевать на расходы! Я скорее отрублю тебе руку, чем дам нажать на кнопку!

– Да ты, щенок!

Генрих замахнулся для пощёчины, но ловкий Мэтью пригнулся, и ударил командира точно в подбородок. Шнайдер рухнул, как мешок.

– Апперкот – мой фирменный удар, сэр командор! – усмехнулся Робертс, потирая костяшки. – Командор? Командор!

Генрих не шевелился.

– О чёрт, что я наделал! – заметался Мэтью.

Он прислонил стёклышко к губам Шнайдера, и, увидев, что оно запотело, с огромным облегчением выдал:

– Слава Энцеладу, дышит, старый чёрт!

Он оттащил Шнайдера в его каюту, уложил на кровать, а сам вернулся в кабину пилотов. Устав глядеть в бинокль, он всё же изо всех сил напрягал зрение, наблюдая за точкой всплытия.

Через час с небольшим к нему подошёл Генрих.

– Извини, Мэт, погорячился.

– Это ты меня извини, командир, не рассчитал.

– Проехали. Есть изменения?

– Никаких. Но есть надежда.

– Ты прав, Мэтт, плевать на расходы. Пока надежда есть – мы будем ждать.

Таймер на приборной панели отсчитывал минуты до оптимального времени старта. Сто восемьдесят минут. Сто двадцать минут. Девяносто минут.

– Я конечно не верю в чудеса, друг мой Мэтью, но всё же давай прогревать двигатель. Регламент требует делать это как минимум за восемьдесят минут до старта.

– Но мы не улетим без них, командир! – кулаки Робертса непроизвольно сжались.

– Остынь, Мэтт. Не улетим. Просто запусти прогрев двигателей.

Когда до оптимального времени старта осталось шестьдесят минут, Робертс заметил какую-то активность в районе точки всплытия.

– Подойди сюда, Генрих! ­– позвал он коллегу.

Вдвоём они наблюдали, как лёд в возле лунки трещит и лопается. В проломе показалось нечто. Мэтт принял это за огромную щупальцу, а Генрих – за гигантскую клешню. Впрочем, в тот же миг нечто уже поменяло форму, а спустя несколько секунд астронавты увидели «Агляцион». Странная сущность, едва касаясь поверхности, то ли шагая, то ли перекатываясь, бережно несла аппарат прямо к «Пилигриму», при этом не переставая менять свою форму.

– Ты тоже видишь это, Генрих?

– Да, и, кажется, я схожу с ума. В моей голове гудит по-немецки слово «мир».

– Не поверишь, в моей тоже оно, но по-английски.

Сущность принесла «Агляцион» вплотную к космическому кораблю. Словно на прощание приняла форму батискафа, потом «Пилигрима», и неспешно удалилась обратно в разлом.

– Так, Мэтью, не теряем времени! Срочно к «Агляциону». Если ребята живы, они могут быть в шоке от пережитого. Если нет – прах их вернётся на Землю.

К счастью, верным оказалось первое предположение. Чжен-Бао и Савченко без сознания лежали на полу в кабине батискафа. Шнайдер и Робертс аккуратно перенесли их на борт «Пилигрима». До оптимального времени старта оставалось двадцать девять минут.

Мэтью, горячая голова, успел ещё раз спуститься на «Агляцион» и забрать пробы энцеладийской воды, фотоснимки и видеозаписи погружения. Усмехнувшись, прихватил с навигационной панели старомодные часы Тимофея.

– Пять минут до старта! Займи своё место, напарник! – пригласил Шнайдер этта в кабину пилотов. Тот закрепил Чена и Тима на их кроватях и прыгнул в своё кресло.

В авральном режиме готовили запуск, с Землёй решили связаться уже после выхода на орбиту. Робертс мысленно благодарил Генриха за его прирождённую любовь к регламенту, благодаря которой двигатель готов к полёту.

– Три! Два! Один! Поехали!

 

– Мама, ты рада, что папа возвращается?

– Конечно рада, сынок!

Елена Николаевна с Андреем ранним утром приехали на космодром «Восточный». Сегодня состоится приземление пилотируемого космического корабля «Пилигрим», на котором прибудет Четвёрка Первых. Открытия, сделанные этой миссией на Энцеладе, перевернули представление человечества о самой природе жизни. По всему миру начались акции под девизом «Мы все – земляне». Люди призывали друг друга забыть о расовых, национальных и религиозных противоречиях. Мы – земляне, и это главное. Теперь, когда стало известно об иной разумной форме жизни, способной на телепатический контакт, люди начали смотреть на свои противоречия по-другому. Пока «Пилигрим» возвращался к Земле, мир изменился.

Но Андрея Савченко сейчас волновало не это. Он переживал, как наконец-то вживую познакомится с отцом. Теперь он, как и вся Четвёрка, мелькали во всех СМИ. Говорили, что он и Чен Чжен-Бао после контакта потеряли память, но за время полёта им удалось восстановиться. Какой же он, отец, которого видел только на голограммах?

И вот, наконец, «Пилигрим» приземлился. Из открывшейся дверцы вышел Мэтью Робертс, следом за ним Генрих Шнайдер, третьим вышел Чен Чжен-Бао и четвёртым – Тимофей Савченко. Они улыбались и махали руками.

Некоторое время ушло на дозиметрическое обследование на предмет радиационного заражения. Затем, по русской традиции, их встретили хлебом-солью. Когда формальности были соблюдены, к космонавтам пропустили родственников.

На шею Мэтту бросилась жена, обнимали два сына – один совсем взрослый, другой подросток. Чена встретила его скромная супруга с дочерью и сыном. Генрих сразу отправился к журналистам – дать первое после экспедиции интервью. А Тимофею навстречу бросился Андрюшка.

Смущение, овладевшее им поначалу, махом слетело. И словно он знал отца всю жизнь, кинулся в его объятия. Едва поспела за ним Елена Николаевна. Долго стояли они втроём, обнявшись.

– Сынок… – не сдерживая слёз, говорил Тимофей. – Какой ты у меня большой… Любимая… А ты совсем не изменилась, даже похорошела!

– Это я от счастья, родной, – отвечала супруга, а Андрей во все глаза глядел на отца.

– Сынок, а у меня есть для тебя подарок! – Савченко-старший достал из кармана свои механические часы. – Они побывали со мной на Энцеладе!

– Папа, ты ведь навсегда вернулся? – сын не глядя сунул подарок куда-то за пазуху.

– Конечно, навсегда. Ведь я вас люблю, тебя и маму.

________________________________________________________________________________

каждое произведение после оценки
редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго 
выложено в блок в отдел фантастики АЭЛИТА с рецензией.

По заявке автора текст произведения будет удален, но останется название, имя автора и рецензия.
Текст также удаляется после публикации со ссылкой на произведение в журнале