Михалевский — Береги их тут — 46

Произведение поступило в редакцию журнала "Уральский следопыт" .   Работа получила предварительную оценку редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго  и выложена в блок "в отдел фантастики АЭЛИТА" с рецензией.  По согласию автора произведение и рецензия выставляются на сайте www.uralstalker.com

——————————————————————————————

Тишина, запах сырой земли, влажные листья… Смотрю на свисающие с шестов буроватые томаты, невольно улыбаюсь. Капли воды стекают по глянцевым бокам, собираясь на рыльце. Нехотя отрываются, падают вниз искрящимися звёздочками. Не прав насчёт тишины. В оранжерее стоит чуть слышный шелест: «Шлёп-шлё, шлёп-шлё…» – листья и вода шепчутся, строят планы побега за ячеистые стены купола.

Не думал, что так соскучился по зелени. Полёт продолжался семь месяцев – не такой большой срок, но как же надоел пластик, безвкусный воздух и высококалорийные концентраты в тюбиках!

Протягиваю руку к шероховатым листьям. Почти сакральное ощущение – притронуться к первым «марсианским» растениям и ощутить пальцами заветную мечту человечества.

Листья кивают, здороваются. Роняют бусинки воды на ладони, шутливо осыпают брызгами. Тоже соскучились по людям. За растениями до нашего прибытия присматривали стерильно-белые роботы с руками-манипуляторами. Вон, стоит один такой, смотрит на меня одноглазой камерой, а сам поправляет что-то на грядках с картофелем. Выверенные движения, взвешенные добавки, точное время – ничего человеческого: ни любви, ни заботы, ни ошибок. Вся оранжерея – как картинка, смоделированная на компьютере: строго, просто, функционально. Идеально.

Шагаю на усыпанную красным песком дорожку. Песок хрустнул, шепнул, заговорил под подошвами кроссовок, рассказывая всем: «Смотрите! Человек пришёл».

– Привет, зелёные! – Голос чужеродно звучит под кварцевым куполом, испугавшись, тает на мокрой ботве, прячется. Но я упрямо продолжаю: – Буду к вам заходить, проверять, как дела.

Хорошо, меня никто не слышит из персонала колонии. Подумают: свихнулся… слышу тихое пшиканье открывающейся двери и саркастический вопрос:

– Вы заблудились?

Оборачиваюсь… Не знаю его, но судя по нашивкам – геолог, точнее ареолог. Незнакомец тем временем продолжает:

– В столовую шли?

– Нет, в оранжерею.

Весёлые серые глаза оббегают мою форму, задерживаются на нашивках спасателя, серьёзнеют. Ареолог протягивает руку:

– А я вот рад видеть вас! Мы тут успели хлебнуть за первый же месяц… Я – Леонид Кузнецов из ареологического отдела. Как жаль, что ваш отряд не прибыл с нами. Мы чуть двоих не потеряли…

Жму руку в ответ:

– Алекс Щербаков. Слышал на инструктаже о…

Ареолог перебивает:

– А вот нам обещали, что с вами прилетит тот самый эксперт по выживанию, ну знаете, который вывел команду наших учёных из жуткой метели в Антарктиде. Так?

При этих словах смущённо улыбаюсь, но Леонид строчит автоматом дальше, не дав сказать:

– А вот интересно, этот эксперт настолько же хорош, как про него пишут? Вот, вы знаете, очень жаль, что вся подготовка проходила на Земле. Антарктида там, Сахара… Чушь всё это! Марс – враждебен, жесток и бездушен… Вот так. И в той же Антарктиде есть чем дышать, а тут… проткнул костюм и всё, ты – покойник.

В недавно весёлых глазах Леонида возникает пустота, голос звучит глуше. Ареолог продолжает торопливо рассказывать о передряге с первой ареологической партией. Кажется, парню нужно выговориться. Киваю в сторону коридора:

– Идём в бар, расскажешь…

Невольно вспоминаю, как препирались с начальником программы колонизации в «Спейс Роад». Я говорил: спасотряд должен быть в первом эшелоне. А нас отправили – третьим, зато дали две недели дополнительных тренировок на лунной базе «Содружество». NASA считало, спасатели – лишние рты на Марсе. И «Спейс Роад» вынуждено ввела спасотряд по категории «дополнительные сотрудники». В итоге мы прибыли на третьем транспорте третьего эшелона, самыми последними из колонизаторов.

Идём по белой дуге коридора. Тут всё ещё витает нежилой запах. Холодно поблёскивают металлические перила, лимонные деревца вдоль стен выглядят пластиковыми, ненастоящими. Коридор выводит к лифту на нижние жилые ярусы, упрятанные от солнечной радиации под землю Марса. Как странно звучит: земля Марса. Непривычно. Многое ещё непривычно.

Стеклянные двери бара расходятся в стороны. Тихая музыка льётся почти неслышными звуками. Киваю нескольким знакомым за крайним столиком, Леонид вдруг восклицает:

– О-па! Вот и он! – кивает в полутёмный угол бара и сообщает, понизив голос: – Смотри, там Том Энжел!

Хмурюсь при этом имени, прослеживаю взгляд Леонида… Ареолог продолжает захлёбываться:

– Легендарный эксперт по выживанию Том Энжел, собственной персоной!

Еле сдерживаюсь, чтобы не развернуться и не уйти немедленно. Желательно прямо с Марса шагнуть в космос и не встречаться с Энжелом никогда больше. Ведь говорил этому проходимцу, чтоб на пути мне не попадался! Откуда он тут взялся? Замечаю логотип NASA на его рукаве. Вот оно что…

Энжел видит меня, тоже мрачнеет. Резким движением допивает содержимое бокала, встаёт, размашисто шагает ко вторым дверям. Вот и отлично, давай, проваливай.

Леонид изумляется:

– А я вот не понял… что с вами обоими?

– Нам приходилось раньше встречаться, – подхожу к бару, сажусь на высокий стул. Леонид молчит, ждёт продолжения фразы.

Нехотя добавляю:

– Не знал, что Энжела направили на Марс, – делаю запрос смарт-сьюту, получаю ответ: Энжел прибыл в нашем эшелоне вторым транспортом, который комплектовало NASA.

Ареолог усаживается рядом, заказывает роботу-бармену «фирменный марсианский».

Исподтишка кошусь на Леонида, он широко улыбается, взбалтывает напиток, с удовольствием «выстреливает» в рот. Повторяю за ним: выстрел удался! Гранатовый сок взрывается на языке после обжигающе-холодной водки. Леонид толкает стопку к роботу:

– Ещё по одной.

Бармен вежливо изрекает:

– Не положено, сэр. Не более одной порции алкоголя в неделю. Возьмите сок.

Нас пробивает хохот. Ареолог дружески толкает меня:

– Рассказывай, что не поделили с Энжелом.

Отрицательно качаю головой. «Фирменный марсианский» поднял настроение, не хочу никаких поганых воспоминаний, тем более о Томе Энжеле. Леонид с любопытством разглядывает меня, крутит стакан и выдаёт:

– Вы враги, что ли?

– Ну… не то чтобы враги… Ты об Энжеле откуда узнал?

– Его фото на обложке National Geographic было. Гид года. И вот там эта история про Антарктиду.

Молча глотаю сок, словно это виски, крепко ставлю стакан на стойку. Пытаюсь взять себя в руки, но невольно вырывается:

– Гадёныш он, а не гид года…

Леонид ухмыляется:

– Крепко Энжел тебе насолил!

– Это мягко сказано, – раздаётся позади нас.

Оглядываюсь: к стойке идёт моя Джесс. Наконец-то! Полдня ждал, когда она освободится в медблоке. Встаю навстречу, пододвинув стул. Джесс усаживается и тут же выглядывает через моё плечо, чтоб увидеть ареолога:

– Лёня, привет! Ты что – серьёзно не знаешь историю про Тома и Алекса?

Он перегибается через стойку, выглядывает из-за меня:

– Нет, не знаю. А я вот смотрю, ты Алекса знаешь. Он же только с реабилитации вышел!

Ощущаю себя столбом. Молча отодвигаю стул, сажусь так, чтоб они могли друг друга видеть без гимнастических вывертов. Киваю бармену:

– Молочный ванильный. Один.

Джесс лукаво подмигивает ареологу:

– Я не просто его знаю! Тут такое дело, Лёнь. Он – мой муж.

Выражение лица ареолога – бесценно. Мы с Джесс еле сдерживаем смех.

– Муж?! Но… почему…

– Потому что Джесс – врач, и её отправили первым эшелоном, – наклоняюсь слегка вперёд, заслоняя Леониду обзор.

Он отодвигается:

– Понял, всё понял. Ну вы это… ребят, извините, а я вот… мне же к начальству.

Суетливо встаёт, смотря на экранчик смарт-сьюта. Останавливаю:

– Никуда тебе не надо. Посиди с нами.

– Нет, Ал. А я вот забыл, мне идти пора. Извините. Хорошего дня.

Смотрю, как ареолог неловко пробирается между столиками, исчезает в коридоре. Джесс тихонечко смеётся, потягивая в трубочку любимый ванильный коктейль. Она неотразима с этой трубочкой, сложенными бантиком губами и озорным взглядом. Невольно любуюсь ею. Джесс, пододвинувшись ближе, серьёзно сообщает:

– Помнишь, я писала, у нас на базе есть смешной парень Аявот?

– Да.

– Я сначала думала, что парня так и зовут Аявот. Но оказалось – Леонид.

Секунду смотрю в её лукавые глаза, до меня медленно доходит смысл сказанного. Начинаю тихо смеяться. Джесс, наблюдая за моей реакцией, хохочет:

– Жирафик!

Смеёмся вместе. Она допивает коктейль, отодвигает стакан, сцепляет руки в замок перед собой. Хорошо знаю этот жест. Намерилась говорить о чём-то серьёзном. Начнёт издалека.

– Спасибо за коктейль, дорогой, – улыбается, смотря вполоборота. – Интересно, когда сухое молоко закончится, они из чего буду коктейли делать?

– Видел в оранжерее плантацию сои. Из неё, наверное.

Джесс задумчиво продолжает:

– С помидорами ходил разговаривать? И как они там?

– Скучали без людей.

– Медитировать пробовал?

– Ещё нет.

Жена с улыбкой кивает, отводит взгляд:

– Ал… прости, не написала, что Энжел зачислен в команду. Просто не знала, как сказать. Эх… как вы по-русски говорите? Балдай? Вот я – балдай.

– Ты чего, солнышко? – придвигаю стул ближе, беру её за руку, – за что тебя прощать? И никакая ты не балда.

– У нас проблема на борту, – она прикусывает нижнюю губу, – вы же убьёте друг друга…

Невольно распрямляюсь: «Неужели… я веду себя так?» – пытаюсь пошутить:

– Первое марсианское убийство – настоящая сенсация.

– Ал, не смешно. Давай, думать, что делать. Ты до сих пор не можешь забыть… Почти год прошёл!

Отпускаю её руку:

– Предательство прощать нельзя. Никогда.

– А ты не пытался посмотреть под другим углом?

– Под каким? Он чуть не убил всех вас! Бросил умирать! Я нашёл тебя полузамёрзшую, голодную, без сознания. Ты не помнишь, как мы выкапывали вас из-под снега… не знаешь, как молились, чтоб все оказались живы… Ты не помнишь, а я не могу забыть. И простить ему – тоже.

На лице Джесс неподвижная полуулыбка. В уголках глаз поблёскивает влага, голос дрожит:

– Зачем тебе помнить зло? Я всегда прошу: ищи хорошее, во всём. И если б не тот случай, мы бы не встретились.

Хочется возразить: мы бы встретились здесь, на Марсе. Она – специалист NASA, а я – из «Спейс Роад», и оба в одной программе. Но какой смысл возражать, если с ресниц жены сейчас сорвутся слёзы?

Снова беру её руку в свои:

– Прости. Я постараюсь, ради тебя. Хорошо?

– Хорошо. А ты знаешь… Никто из обеих команд не рассказал ни психологам, ни руководителям программ, как ты избил Тома Энжела. Никто. Тебя просто прикрыли. И сам Энжел на медосмотре заявил, что трещина на челюсти – это старая травма от падения.

– Трещина?

– Да. По темпам и срокам заживания совпадает с походом в Антарктиду.

Вертится на языке, что челюсть Энжела от перелома спасли перчатки. Мои перчатки. И не избивал я его! Так, двинул пару раз в морду за всё хорошее. Но молчу, не говорю ничего, а то Джесс не выдержит и разревётся. Она не выносит чужой агрессии. Помню: метнулась между мной и Энжелом, встала, закрыв собой. Дерзко так посмотрела, будто беззащитное дитя спасает.

Не выдерживаю, улыбаюсь: маленькая отважная героиня с таким горячим взглядом, что льды Антарктики растаяли вместе с моим сердцем, а кулак, летящий в нос Энжела, сам собой остановился.

– Ал, на Земле-то никто ничего не сказал, а тут уже с прибавками рассказывают.

– И? В ближайшие два года меня отсюда не депортируют. Не на чем просто.

Она всплёскивает руками:

– Ты невозможен!

– Возможен. И у нас, кажется, два спасательных отряда, не имеющие единого координационного центра. И вот это – проблема.

– Нет. NASA не прислало команду, лишь одного Энжела. Он зачислен экспертом по выживанию.

– То есть будет в случае чего давать советы? Да пошёл он…

Джесс мягко касается моего колена:

– Ты – начальник спасотряда, тебе решать, кого слушать. И я предлагаю забыть об Энжеле, у нас ведь есть чем заняться?

Её глаза становятся тёмными и глубокими. С невыносимой остротой понимаю: не видел их слишком долго. Мне жизненно необходимо заполнить пустоту тех дней её дыханием, улыбкой, шёпотом… Увлекаю Джесс прочь из бара во вселенную, где нет Энжела, предателей и проблем…

 

***

 

За рабочей суетой не замечаю полёта ясно-оранжевых солов – марсианских дней. Ритм колонии привычен, знаком ещё с Луны, точнее – с Антарктиды. Там сначала отстроили прототип базы по проектам профессора Лихачёва. Затем на Луне испробовали искусственные гравитационные поля, привязанные к масконам. И вот теперь на Марсе под куполами маленькие кусочки дома: с почти такой же гравитацией. Жизнерадостный учёный часто твердил: люди могут колонизировать что угодно, главное найти энтузиастов. А узнав мою команду, заявил: «Это больше чем энтузиазм, это – одержимость». Он видел, как мы работаем в ледяной Антарктиде и на безжизненной Луне. Жаль, не видит нас на Марсе.

Зато колонисты видят. Заходят на тренировки, спрашивают разности о скалолазании и специфике спасработ. Когда кто-нибудь из нас без страховки взбирается по отрицательному уклону до потолка, снизу слышны крики:

– Красиво! Браво! – И аплодисменты.

Джесс по часу за нами наблюдает, говорит: в медицинских целях.

Все довольны – кроме нас, мы хотим прочь от тренажёра на нетронутые скалы Марса. Но комендант не даёт «добро» на полевые выходы. А мы не должны терять формы.

Из любопытных колонистов никто не рискует шагнуть на скалодром. Лишь Аявот, и он в восторге.

Карабкается ко мне, боясь посмотреть вниз, чертыхается, спрашивает, зачем он в это ввязался. И сам же смеётся. Хороший парень. Работает правильно, хотя ещё медленно. Уроки помнит. Выбирает опору для руки, тут же для ноги, проверяет… подтягивается. Двигается сонным гекконом: медленно, но цепко. Из него выйдет отличный скалолаз. Хвалю его, подбадриваю, ареолог останавливается передохнуть:

– Слышь, Алекс, а я вот заметил, Энжел к скалодрому даже не подходит.

Пожимаю плечами. Откуда мне знать, когда и где тренируется Энжел? Но в спортотделении его не видел. Ни разу. Аявот не унимается:

– Слушай, может, он настолько крут, что ему не нужны тренировки? Я читал в той статье, он в одиночку пересёк Гренландию…

– Он всё делает в одиночку. Потому и зачислен экспертом по выживанию… самого себя. Доверили ему отряд однажды в Антарктиде…. И давай, не будем об этом?

Леонид упрямо наседает:

– А я вот хочу знать, что же там было?

Меня спасает срочный вызов коменданта. Слетаю со стены на страховке, Аявот – за мной. Мчимся в центр, как были в спортивках. Некогда переодеваться. Леонида никто не вызывал, он хвостом влетает за мной. Тут же забываю о нём, смотря на экран. Там со склона клубами падает ржавая масса марсианских пород. Пыль, песок, белые хлопья, то ли снег, то ли сухой лёд.

– Где это?

– Снимает поисковая партия «Скаут». И мы не решили: покинуть им район или всё безопасно, расстояние до обвала около пятисот метров.

– Это не обвал, это – сель, – голос Энжела самоуверен, холоден, – и сель просто так не остановится.

Искоса бросаю на него взгляд. Том явился раньше, и сидит с усмешкой, рассматривает наши взмыленные лица. Перевожу взгляд на коменданта:

– Энжел прав. Это сель. Партии лучше убраться оттуда. Немедленно!

Выживальщик удовлетворённо хмыкает, Леонид восклицает:

– Смотрите, начались подвижки породы вдоль основного жёлоба. Видите синие глины? Сейчас весь склон по ним скользнёт вниз!

Комендант отдаёт распоряжения, операторы созваниваются со «Скаутом», наблюдатели что-то вносят в компьютеры… Как же они медленно двигаются!

– Мы выезжаем на место!

Разворачиваюсь к двери и слышу энжеловское:

– Напрасно. Вы там никому не нужны…

 

Через пятнадцать минут наш вездеход у кромки каньона. Машина «Скаута» отчаянно буксует в местном болоте: соляном растворе песка и той самой глины. Исследователи в панике мечутся, толкают ровер, безрезультатно месят ногами синюю жижу. Неспешный вал селя всё ближе. Ползёт рыжим удавом, плотоядно заглатывая камни и обломки скал. Ухмыляется белыми кускам льда, урчит валунами в утробе.

Быстро зацепляем фалом ровер, сдергиваем с места… Сель накрывает колею «Скаута», отчаянно рвёмся из каньона. Вовремя! Бурый вал заглатывает болотце и уползает дальше, волоча за собой камни раза в два больше ровера.

 

В ангаре базы нас встречает Энжел. Подходит к поисковикам. Закидывает вопросами, осматривает машины, трогает присохшую глину, разминает в пальцах, затем поворачивается ко мне:

– Не подумал, что сель – всегда грязь. Даже на Марсе. И в ней можно увязнуть. А ты знал это.

Молча смотрю на него, жду продолжения, но выживальщик уходит прочь, улыбаясь чему-то своему.

 

***

 

Бледное утро застаёт меня в оранжерее. Кварцевые стёкла защищают от радиации. Можно здороваться с сиреневыми марсианскими зорями, наблюдать, как гаснут звёзды, смотреть сквозь ячейки на длинные игольчатые облака. Ближе к полудню поднимут плотные щиты. А пока почти вживую прикасаюсь к безмолвной марсианской душе.

Джесс приучила медитировать по утрам. Погружаться в неспешную тишину, растворяться в пустоте Вселенной, впитывая в себя свет звёзд.

Песок поскрипывает под чьими-то осторожными шагами. Чувствую тепло подошедшего человека, слышу дыхание… опускается рядом… Моя медитация с треском проваливается, любопытство побеждает! Открываю глаза. Рядом в идеальной позе лотоса сидит Энжел! Зажмуриваюсь, потом тихонечко приоткрываю один глаз… Нет, не показалось. Энжел.

Он не шевелится, застыл каменным изваянием. Исходящее от него спокойствие умиротворённо изливается вокруг. Мне неловко за любопытство, главное в медитации – не отвлекаться. А я отвлёкся.

Энжел неожиданно выдыхает:

– Видел тебя на скалодроме…

Молчу. Он – тоже. Слушаем тихий голос капающей воды, лёгкое жужжание робота.

Лавандовое небо стремительно подрумянивается. Просыпается грязно-оранжевый пыльный день с белым непривычно маленьким солнцем. Каменистая равнина исчерчивается длинными тенями. Чуть заметная рябь искажает горизонт: тает ночной иней, сразу испаряясь в атмосферу.

– Красиво.

Киваю:

– Необычно.

– Я не о Марсе, – Энжел легко поднимается, – я о тебе на скалодроме.

Успеваю захлопнуть челюсть, не дав раскрыться рту. Что?! Встаю на ноги:

– Скалодром общий. И если….

– Я приду, если не возражаешь.

– Окей.

Энжел протягивает руку:

– Друзья зовут меня Том.

Жмём руки, не отрывая взгляда друг от друга… Я – настороженно, Энжел – улыбчиво.

Позволяю ему уйти. Без объяснений. Хотя на языке вертится: «Какого чёрта?!»

Ну да ладно, какой бы повод для мира ни появился, его надо принимать.

Джесс выслушивает мою историю за завтраком, поднимает брови домиком, потом хохочет:

– Ты жирафик!

Смотрю непонимающе.

Она накрывает мою руку ладошкой:

– Знаешь, когда я в тебя влюбилась?

– А ты в меня влюбилась?

– Прекрати, я серьёзно.

Улыбаюсь:

– Ну хорошо. Когда?

– Когда увидела на скалодроме в центре NASA.

В глубинах тёмных глаз вспыхивает неподдельное обожание. Моё сердце уносится в звёздные высоты над марсианским Олимпом.

– Поэтому ты отказываешься тренироваться и сидишь внизу, смотришь на нас?

– Да… потому что это кайф, видеть вашу команду, скользящую по стене как тени, будто над вами не властна гравитация.

Ощущаю неловкость и гордость одновременно. Джесс восклицает:

– О! Ты умеешь краснеть!

Окончательно теряюсь, меня выручает Энжел, зашедший в столовую. Идёт прямо к нам, под любопытными взглядами половины колонии, нарочно громко изрекает:

– Алекс, нужна твоя консультация по поводу размещения спас-станций…

В столовой повисает ошарашенное молчание. Ложки и чашки перестают звенеть. Робот на раздаче застывает с недолитым стаканом кофе. Все смотрят на меня, ожидая ответа.

– Хорошо… Том… идём.

Материализовавшееся удивление провожает нас до самого выхода. И взрывается разноголосым гомоном, не дождавшись, пока захлопнутся двери.

 

***

 

Марсианский месяц прокатывается по небосводу дуэтом Фобоса и Деймоса: яркая звёздочка гоняется за мелкой луной.

Со скрежетом и упорством Том вживается в команду. Ребята смотрят на него исподлобья, недоверчиво, ждут подвоха. Прошу их дать время выживальщику. Ему трудно стать не одиночкой. Он учится, спрашивает, даёт дельные советы…

Наконец, безграничное спокойствие Тома ломает лёд отчуждения. Ему доверяют, опыт перенимают. Облегчённо вздыхаю и благодарю Джесс. Месяц, целый месяц! я сам себе напоминал укротителя, притащившего ко львам тигра.

Про Антарктиду никто не вспоминает. Даже Аявот не донимает меня этим вопросом. С удовольствием вижу: команда снова – безотказно действующий механизм.

 

Начальник базы наконец даёт «добро». И через полчаса мы стоим у подножия Сирийского плато, вздымающегося отвесной стеной над плоской пыльной равниной.

Красная скала, прочерченная белыми прожилками, сухая, трещиноватая, в мелкой крошке каменной пыли. И сейчас меня ничего больше не интересует. Только эта скала: её выступы, камни, полки, трещины… Куда можно вбить шлямбур, упереться ногой, зацепиться рукой. Подниматься легко, несмотря на тяжесть баллонов с кислородом, вес оборудования и толстые перчатки. Цепляюсь пальцами за камень и супергеройски выбрасываю тело вверх. Почти лечу. Невероятное ощущение! Спасибо низкой гравитации.

При малейшем прикосновении пыль со скалы поднимается рыжим облаком, окутывает нас, оседает на плечах и стёклах шлемов, мешая смотреть. Мы с Томом, как два песчаных джина, стремительно карабкаемся вверх в клубах красного пыльного тумана.

В наушниках вместо ритмичного дыхания выживальщика раздаётся ликующее:

– Я сделал это!

Выбираюсь на край плато вслед за ним, оглядываюсь и восхищённо замираю. Три фарсидских исполина стремительными контурами пронзают гряды облаков. Вершины вулканов уходят за атмосферу Марса, в космос, где восходящее солнце опаляет их оголённые склоны. Конусы гор сверкают огненно-красным, отбрасывают тени на белёсые облака, теряются в сиреневой дымке у подножия, словно висят над равниной.

Накатывает странное чувство. Ощущение чего-то прекрасного и давно утерянного. Чего-то настолько знакомого и ускользающего одновременно, что невольно говорю:

– Я будто видел всё это…

Том отвечает, медленно растягивая слова:

– Потерянная родина, страна трёх гор, мир красного океана…

– О чём это ты?

– Легенды мексиканских индейцев.

Невольно поворачиваюсь к нему, но вижу лишь бликующий на солнце бок круглого шлема.

– То есть, ты думаешь, что они пришли с Марса? Но…

Том тихо фыркает и замолкает. Он не единственный сторонник теории «древнего исхода с Марса». Кто знает, кто знает… Но острое ощущение чего-то утерянного, что уже не вернуть, накатывает на меня с новой силой. Зов забытой родины или просто сопричастность к планете, на которой мы надумали поселиться? Её тихий вопрос к нам: «Что вы тут делаете? И зачем пришли?»

Перед отлётом на Марс мы с Джессикой как раз говорили об этом. Кто мы в космосе? Туристы, заботливые хозяева, нерадивые временщики? Или всего лишь пыль на вечном лике Вселенной? Джесс тогда сказала замечательную фразу: «Даже если мы пыль, то пусть она будет сверкающей и яркой как звёзды».

 

С медцентра Колонии-1 приходит поздравление с успешным окончанием адаптации. А Джесс начинает задавать кучу медицинских вопросов.

В эфир врывается позывной диспетчера станции. Выслушиваю его и переключаюсь на ребят:

– У нас ЧП. Робот-сейсмограф из «Скаут-4» подал аварийный сигнал и больше не выходит на связь. Там четыре человека, освобождаем место в марсоходе. Кому-то придётся идти пешком до базы. Проверьте кислород.

Отряд разделяется: пятеро человек во главе с Томом отправляются в пеший переход до базы, а я с ребятами мчусь в марсоходе к учёным… «Скаут-4», там же Аявот! Надеюсь, у них просто барахлит передатчик, и мне не придётся откладывать семейный ужин с Джесс.

 

Добираемся слишком долго – почти час! Связываемся с базой. Докладываем:

– Нашли сейсмограф. Он исправен. Рядом нет признаков лагеря ареологов. Сверьте координаты для уточнения.

– Координаты верны. Лагерь где-то рядом с вами. Будьте внимательны.

– Принято, база. Работаем.

Осматриваюсь по сторонам. Пыльное солнце выкрашивает пейзаж бледной сепией, приглушает тона, растворяет дальние скалы в оранжевой дымке. По равнине, среди разбросанных камней, танцуют джинны пустынных вихрей. Бегут, огибая синие тени, наскакивают на скальные обломки, рассыпаются серыми призраками, не оставляя следов на ржавой земле…

Долина окружена барьером морщинистых скал. Они равнодушны к незваным пришельцам. Возвышаются седыми великанами, охраняют дно кратера миллионы лет. И будут стоять столько же после нас – настырных букашек с роверами, бурами, сейсмографами. Кажется, кожей ощущаю равнодушие Марса. Его полную безучастность, спокойную уверенность в своём вечном безлюдии. Вечном ли?

Спутник показывает: час назад лагерь ареологов стоял почти в центре кратера. И вот их нет. Сквозь Марс они провалились?! Своеобразный юмор у этой планеты… Следующие снимки мы получим ещё через час, когда спутник вновь будет над нами. Но это слишком долго.

Разбиваю отряд на две поисковые группы, отправляю обследовать кратер по периметру от сейсмографа.

Моё внимание привлекает вздыбившаяся скала недалеко от центра. Смотрю на снимки: её тут не было, когда стоял лагерь. Очень странно.

Надо проверить, что там. Завожу вездеход. Ровер урчит, катится, кроша колёсами хрупкие камни. За ним взлетает хвост рыжей пыли. Подскакиваем на ухабах, кабина наполняется хрустом, слышным сквозь шлем. Внезапно щебнистый скрежет сменяет странный вибрирующий звук. Торможу… Поздно! Машина падает во тьму. Гаснет тусклый марсианский день, в лобовое стекло летит неизвестность.

Вжимаю сильнее тормоз в пол: бесполезно! Скрип колодок, скрежет… Стремительно скользим дальше. Справа и слева скачут камни, ударяют по кузову, отскакивают, уносятся вперёд. Пытаюсь дать задний ход, куда там! Каменная лавина увлекает вниз, хоть бы не перевернуло! Трясёт и мотает нещадно. Пару раз стукнулся шлемом о раму, пытаюсь пристегнуться, защёлка ремня вырывается из рук, выскальзывает на подскоках, танцует вместе с ровером. Натягиваю ремень. Сильнее! Щёлк, пряжки сомкнулись, вздыхаю, подлетая на очередном камне, вцепляюсь в руль… В голове одна мысль: «Только бы не разбиться!»

Марсоход ныряет в пыль, сердце ухает от невесомости, желудок подскакивает к горлу… Секунда, вторая, третья… Мы всё ещё свободно падаем. Не к добру это. Удар! Ровер подпрыгивает ещё раз и замирает. Конусы света от фар освещают столбы пыли.

Бортовой компьютер услужливо показывает: лопнула задняя ось, связь с базой отсутствует. Затем выдаёт: можно продолжать движение на вспомогательных боковых колёсах. Спасибо. Только куда ехать-то?

Несколько секунд прихожу в себя, пытаясь отдышаться от встряски. Кажется – живой. Ничего не переломал… Руки-ноги шевелятся, побаливает пятая точка, нелегко ей пришлось во время тряски.

Перевожу машину в экономный режим. Выбираюсь из вездехода, смотрю вверх… Темнота.

Прохожу осторожно метров десять. Натыкаюсь на камень. Лучом фонарика обшариваю обвал, по которому скатился ровер. Каменюки громоздятся друг на друга, как гигантская разрушенная лестница. Выключаю свет. Где-то очень высоко маячит желтоватое пятно. Ощупываю несколько камней, привычно ставлю ногу на самый подходящий, зацепляюсь пальцами за камень повыше… Огромная глыба сдвигается с места, качается, и… падает, едва успеваю прыгнуть в сторону. Больно шлёпаюсь на дно пещеры под грохот камнепада. Только бы ровер остался цел!

Каменюки летят, прыгая как мячики. На Земле ни за что не стронул бы такой камень с места. А тут – на тебе. Камнепад затих, раскатившись по дну пещеры. Осторожно поднимаюсь, иду к вездеходу. Он присыпан гравием, сбоку привалился обломок скалы. Ничего не трогаю. А то опять посыпется-понесётся, и угробит без того повреждённую машину. Залезаю в кабину… Думаю. Ребята очень быстро заметят: нет моего сигнала. Найдут следы вездехода, уходящие в провал. И, конечно, попытаются спуститься.

Так, стоп. Основной запас верёвок лежит в кузове ровера. Так же как спас-снаряжение. Значит, они вызовут помощь с базы… Прикидываю время. В лучшем случае до меня доберутся часов через пять. Но считать надо худший вариант и умножать время на три… В баллонах скафандра кислорода должно хватить на двенадцать часов… Смотрю на датчик, а нет, уже на десять с четвертью. В кузове лежат четыре сменных баллона. Продержусь!

Усаживаюсь удобнее. Ожидание будет долгим, и заняться нечем. Надо же было так влипнуть! Засекаю время…

Оно наваливается немой тишиной, погружая в беспросветную, отчаянно-чёрную тьму. Непроизвольно напрягаю глаза, пытаясь увидеть хоть что-то, и физически ощущаю свои расширенные до предела зрачки. Темно и тихо. Лишь кровь стучит в ушах. Наверное, час прошёл. Смотрю на часы: две минуты!!

Пересаживаюсь. Не сидится… хочется предпринять хоть что-то.

Проверяю бардачок: аптечка с картриджами инъекций, запасной фонарик, антистатик… Небольшой моток верёвки. Остальное – в багажнике. Хм… Длины верёвок должно хватить выбраться. Прикидываю высоту сводов, всё получится, если стена минутах в десяти от ровера.

Выхожу на поиски, включив картограф. Стены нет ни через десять минут, ни через пятнадцать. Своды пещеры растворяются в чёрной бесконечности. Возвращаюсь к машине. Снова включаю таймер и картограф, иду в другую сторону…

Сценарий повторяется. Через два часа обречено сажусь под бок ровера, смотрю на вычерченную картографом шестилучевую звезду недосягаемости. В радиусе восьмисот метров не обнаружено стен. Пещера больше двух километров в поперечнике? Хм, мы отправляли роботов, чтобы вырыть котлованы для базы. А тут всё готовое. Бери и размещай жилой купол со всеми пристройками…

Решаю ехать по азимуту центра кратера, туда, где стоял лагерь ареологов. Как только вездеход огибает завал, включается рация смарт-сьюта, огорошив меня тихим голосом Аявота:

– Ну хоть кто-нибудь, отзовитесь…

– Алекс на связи.

– Слава Богу! – в голосе не столько облегчение, сколько отчаяние. – Я вот думал, мне тут крышка будет! Наконец-то!

– Уже еду. Держись!

Ровер ходко катится на дополнительных колёсах. Повезло: дно пещеры почти ровное. Ругаю себя: раньше не сообразил обойти завал, давно бы нашёл Аявота. Оказывается, эти марсианские камни имеют способность глушить сигнал даже на прямых отрезках.

Лёня без умолку говорит, намолчался бедолага. Поддерживаю его. Он с юмором рассказывает, как провалился сквозь Марс вместе со всем оборудованием. Спрашивает, большая ли дырка осталась, и не по пыльному ли столбу я его заметил.

Конусы света фар натыкаются на геологического робота. Он повреждён: кособоко стоит на уцелевших опорах, мигает красным аварийным глазком. Рядом чертит темноту лучик нашлемного фонарика, обходит робота, и в свете фар появляется прихрамывающий человек…

Выбираюсь из машины, Леонид сгребает меня в охапку, в наушниках вопит его голос:

– Как же я рад тебя видеть!!

– Взаимно! Что с ногой?

– Наверное, подвернул, когда падал. Больно, но комп говорит: перелома нет.

– Хорошо. Залезай в ровер, разговор есть.

Леонид, поохивая, забирается в кабину и облегчённо вздыхает, вытягивая ноги:

– Тут хоть по-человечески сидеть можно!

В двух словах объясняю ситуацию. Спрашиваю, где остальные ареологи. Аявот мрачнеет:

– Они пошли ставить сейсмограф, ну не больше двухсот метров, и тут я рухнул вниз… так что про других не знаю. Тут их нет.

– Наверху их тоже нет. Мы пришли на аварийный вызов сейсмографа.

– Аварий… Да с чего бы?! Он сломан?

– Цел, абсолютно.

– Тогда почему аварийный?

– Не знаю. Возможно, кто-то из ребят успел включить. Чтоб вызвать помощь.

Леонид скребёт перчаткой шлем. Хмыкает.

– Этот Марс нас погубит.

Чтоб отвлечь, спрашиваю мнение Аявота о пещере. И тут Лёня включается на полную, будто перед ним сидит целая аудитория.

Хорошо! Подкидываю вопросы о земных пещерах. Ареолог забывает об окружающей нас тьме, отсутствии сигнала и своей больной ноге.

Как долго хватит меня задавать ему вопросы? Отвлекать от нерадостной реальности?

Аявот сделал предположение, что пещера, в которой мы сидим – газовый метановый карман в застывшей лаве. Значит, кратер наверху не ударный, а вулканический. Кальдера имеет тонкую кору, под которой пещера. Долгие тысячелетия сюда не падало ничего достаточно тяжёлого. Низкая гравитация и отсутствие осадков способствовали сохранению «пузыря»… и вот пришли мы. Проехал вездеход ареологов, начал работать георобот, включил бур. И тонкая кора проломилась… Вздыбилась рваным куском, спустив во тьму Леонида и его робота. И так же проломилась под моим ровером…

Не исключено: весь свод пещеры может рухнуть и похоронить нас. Но я молчу об этом. Поглядываю украдкой на время… Мы уже три часа говорим, прошли первые запланированные пять часов.

Тьму над нами разрывает грохот… Шум оглушает через скафандр. Жму газ, срывая марсоход с места.

Огромные камни падают во тьме, хаотично освещённые фарами… удар! Вскрик Аявота, треск… Мы влетели в скалу, лобовое стекло пошло зигзагами, по крыше ровера гулкие частые удары, словно катятся теннисные мячи. Бортком пищит, панель мигает красным, но ходовая часть цела. Сдаю назад, разворачиваю, и мы мчим куда-то, где не падают камни.

Грохот остался позади. Отъезжаю ещё немного и останавливаю вездеход. Аявот странно притих, окликаю. Стон… снова молчок. Смотрю данные смарт-сьюта ареолога. Перелом левой руки. Только этого не хватало!

Ненавижу скафандры!! Как мне сейчас наложить ему шину? Кто всё это разрабатывал? Думали, мы по паркету гулять будем? Ввожу Лёне обезболивающее через контакт на запястье. Ну хоть что-то. Минут через десять он снова стонет, приходит в себя, спрашивает, что случилось.

Не знаю. Обвал, видимо. Под завалом остался георобот и походные солнечные батареи… Выхожу, осматриваю наш ровер. Кроме чудом уцелевших потрескавшихся стёкол и погнутой крыши обнаруживаю смятый рваный багажник. Секунду смотрю, не веря себе.

Мозг отказывается принять простую истину: мы остались без запасного кислорода.

Руки, не слушаясь, открывают крышку. Там лежит один баллон. Кислород на шесть часов для одного человека.

– Лень, посиди пока в машине. Я схожу к завалу.

В надежде: вдруг баллоны выкатились и лежат где-то, иду, обшаривая фонариком колею ровера. Камни, пыль, песок… и никаких признаков баллонов.

Возле завала включается рация смарт-сьюта на общей частоте. Даю команду «приём», сквозь помехи пробивается стандартный SOS… Затем голос Тома Энжела. Слабый прерывающийся, еле слышный:

– Том, это Алекс. Как слышишь?

– …сло…на. – Тяжёлый выдох, шипение помех….

– Том! Повтори…

В ответ только свистящий шум эфира. Подхожу к завалу, переключаюсь на частоту Энжела – тишина.

Бегу к роверу. Завожу системы, направляю вездеход к обвалу. На удивлённые вопросы Аявота коротко бросаю:

– Там Энжел.

Метрах в пяти от завала снова включается связь на общий приём. Ловлю SOS, компьютер определяет вектор… Огибаем завал… Сигнал слабеет, но я надеюсь, найдём Тома по ту сторону каменной осыпи. Нет. Сигнал пропадает окончательно, как только мы объезжаем завал.

Возвращаемся.

Подъезжаю вплотную к груде камней… Вектор пеленга указывает на неё. Снова пытаюсь вызвать Энжела.

– Наконец-то! – Вздох и характерный энжеловский смешок: – Поехал спасать тебя и лежу под обвалом.

– Том?! Ты цел?!

– Ног не чувствую.

– Погоди, сейчас разберёмся.

Направляю свет фар на неплотно лежащие камни. Вылезаю из машины, осматриваю завал, высвечивая в темноте каждый сантиметр. В щелях между камней что-то металлически поблёскивает. Не иначе – ровер. Осмотреть бы завал целиком, но в треклятой тьме ничего не видно. Фары высвечивают картину фрагментарно, отбрасывая резкие, искажающие восприятие тени.

– Том… Сможешь включить свет в кабине?

Груда камней вспыхивает лучами, бьющими во все стороны. Конусы света прорываются сквозь щели, растворяются блёстками в пылевой взвеси. Отхожу чуть поодаль. Да, пару камней можно убрать и добраться до марсохода. Сообщаю свою мысль друзьям. Аявот, кряхтя, вылезает из кабины:

– Че двигать-то? У меня одна рука есть.

Том почти кричит:

– Не смей, Ал! Завалит всех к едреной фене!

В голос с Аявотом восклицаем:

– Что?!

Леонид нервно смеётся, я тоже. Вот так начинается обучение великому и могучему… С известной фени.

Показываю на обломок породы, стоящий немного впереди. Ареолог понимающе кивает. Наваливаемся на камень, не тут-то было. Он прочно лежит на основании.

– Сдёрнем ровером, – Аявот хромает к машине, – у нас же верёвки есть, ты говорил.

Не успеваю остановить его, как он открывает исковерканную крышку багажника, замирает. Через секунду слышу:

– Нет-нет-нет… – Вздох и вопль: – У нас что?! Один баллон в запасе?! Ал, какого…

– Панику прекратил, – звучу как можно резче, – и болтовню тоже. Кислород экономь.

Аявот замолкает испуганным ребёнком. В наушниках – сопение. Мягко добавляю:

– Мы выберемся. Всё будет хорошо.

– Обязательно, – эхом откликается Том, – мы с тобой, Леонид.

– Да, – поддерживаю друга, – а сейчас мы сдвинем этот камень.

Аявот молчит. Вижу, как кивнул его налобный фонарик… Понятно, надо парня тормошить, выводить из шока, отвлекать от мыслей о кислороде.

– Давай, Лень, верёвки тащи сюда.

– Хорошо. – Ареолог шарится в бардачке и вскоре появляется в полосе света с бухтой верёвок.

Обвязываем камень и сдвигаем ровером. Немного. Машина дёргает рывками, волоча его по скалистому дну пещеры. Наконец-то щель расширилась, можно пройти. Пара камней сверху угрожающе качнулись, но остались лежать на месте.

Беру аптечку и пролезаю к роверу Тома.

Марсоход раненным шестиколёсным монстром лежит на боку. Стёкла вылетели, передняя ось сломана, кузов измят. С ужасом понимаю: это могло произойти со мной, не начни я тормозить на спуске. Похоже, на Тома свалился весь пласт, по которому падал Аявот.

Взбираюсь в кабину через искорёженный капот. Энжел – в кресле, левая нога придавлена изогнутым куском рамы. Правая рука застряла между рулём и разбитой панелью управления.

Надо срочно осмотреть Тома, но снять скафандр нельзя. Вокруг тьма, холод, низкое давление и нет кислорода… У меня двое пострадавших и я не могу оказать им помощь! Внезапно накатывает паника, сжимает горло беспощадной рукой, останавливает мысли. Руки резко холодеют.

Так стоп. Делаю глубокий вдох… Выдыхаю медленно, с чуть вибрирующим «о». Как советует в таких случаях Джесс. Голова проясняется, паника исчезает.

Том пытается выдернуть застрявшую руку, морщится, стискивает зубы, глотает крик.

– Тихо, тихо… Я сам. – Осторожно включаю экран смарта, просунув руку под руль.

Показывает переломы левого бедра и правой руки. Замечаю пониженные гемоглобин и артериальное давление… Неужели где-то разорвана вена? Открытый перелом?

Осторожно снимаю с ноги кусок рамы, отодвигаю в сторону.

Том нетерпеливо спрашивает:

– Что там?

– Два перелома. Есть и хорошая новость. Скафандр цел. Я тебе введу кеторалак. Окей?

– Окей. Но не вздумай тащить меня!

– Не вздумаю. Да и тащить особо некуда.

Том усмехается, следит за мной одним глазом, ревниво наблюдая, как ставлю картридж с анальгетиком в разъём. Чуть заметно морщится, когда раствор впрыснулся в руку…

– Ну вот и всё. Скоро легче будет.

К нам протискивается Аявот. Видит придавленного Энжела, вскрикивает.

Выживальщик усмехается:

– Зря ты, Лёня, пришёл сюда. Обвал…

– А я вот знаю, что камни ненадёжные…. давай вытащим его?

– Нет!!! – Голос Энжела срывается на фальцет, трясу головой от звона в ушах, Аявот морщится:

– Да не ори ты так. Весь Марс разрушишь!

– Я сказал «нет», – уже спокойно повторяет выживальщик. – Вы меня ещё больше переломаете.

– Он прав, – сажусь на капоте, – Том, что там со спасотрядом и ареологами?

– Ареологов нашли. Они провалились не так глубоко. Уже все в медцентре. А наши ребята стоят на краю кальдеры.

– Кальдеры? – оживился Аявот, – значит, всё-таки вулкан? Как определили?

– Со спутника и данных георобота, которые ты успел передать…

Слышу в наушниках характерный вздох Леонида, который он делает перед длинными тирадами, опережаю вопросом:

– Объясни, Том, какого дьявола ты рванул по кальдере, если уже знали о пещере под ней?

– Мы всё выгрузили… Думали, облегчённый вездеход проскочет. Поэтому я тут один, а не с командой.

– Теперь они пойдут пешком… – смотрю на время, – их надо ждать у пролома.

– Идите, – тихо откликается Том, – я тут никуда не денусь.

Слышу, с каким трудом ему даются слова. Голос гаснет. Смарт-сьют показывает продолжающееся падение гемоглобина и артериального давления.

– Мы будем дежурить возле тебя по одному. Сейчас выйдем на рекогносцировку, осмотримся, и я вернусь.

Том лишь слегка кивнул.

Выбираемся из завала и чрез четверть часа стоим под синеющим проломом с поблёскивающей далёкой звёздочкой. Аявот возится с антенной, смотрю на отвесную стену, упирающуюся в конус обвала. Это наш шанс. Здесь можно вылезти наверх!

Вдруг ареолог чертыхается, выбирается из вездехода и витиевато расписывает, куда надо провалиться треклятому Марсу.

– Что случилось, Лень?

– Мне надо сменить баллон… Кислорода на три минуты осталось.

– Как?! – смотрю на свой уровень кислорода: всё по графику. Один баллон пуст, на втором продержусь ещё часа четыре… Не густо.

– Я же раньше тебя провалился, – ареолог садится у ровера, – всё напрасно. Мы тупо задохнёмся. Помнишь? Я говорил, что Марс враждебен…

– Есть запасной же. Не паникуй.

Молча меняем баллоны. Уже устал отвлекать ареолога от мрачных мыслей, но выхода нет, его надо продолжать тормошить.

– Ты настроил антенну?

– Да.

– Вот и отлично. Видишь эту стену? Я выберусь по ней наверх.

– Шутишь?! Это ж… Че серьёзно?

– Абсолютно. Только сначала к Тому схожу. А ты не пропусти сигнал!

Ареолог нехотя идёт в машину.

Протискиваюсь меж камней к искорёженному роверу, окликаю друга, получаю в ответ пугающую тишину.

– Том! Том не молчи! – Взбираюсь по капоту в кабину, читаю показания смарта. Гемоглобин 50…

Лихорадочно роюсь в аптечке, перебирая картриджи. Должен быть с плазмой крови. Должен. Нахожу. Один. Всего 200 г. Ну хоть что-то. Вставляю в разъём для капельниц…

Том тихо вздыхает:

– Ал, не надо. Это конец.

– Не неси чушь! Я нашёл выход наверх.

– Ал, – левая рука Тома поднимается, невольно беру её за ладонь. Сквозь все оболочки скафандра ощущаю слабое пожатие.

Энжел почти шепчет:

– Прости за всё… Я знаю, ты злился на меня… тогда в Антарктиде…

– У всех бывают ошибки.

– Нет… Я должен сказать… Это был приказ. Без права разглашения. Я… я просто выполнил его.

– Приказ?! – В глазах на мгновение темнеет. Рой мыслей проносится, оставив звенящую тишину. – Какой приказ?

– Выяснить, сколько смогут не профессионалы продержаться одни. Я должен был оставить группу в самом опасном месте.

Том замолкает, а я сижу опустошённый. Ведь это равносильно приказу убить всех. Неподготовленные люди, брошенные в ледяной пустыне.

Том вслушивается в эфир, но я молчу. Не могу, да и не хочу говорить…

Энжел, не дождавшись ответа, продолжает:

– Я не соглашался, но меня заверили, что погода будет хорошей…

Перед глазами снова встаёт слепящий антарктический день, синий после свирепой метели. Сугробы в искрах танцующей радуги, где острыми осколками замёрз холод. Мы вышли на точку с двухдневным опозданием из-за непогоды. Стали разбивать лагерь и… наткнулись на заснеженный купол палатки, в котором лежал человек с нашивками NASA. Ещё живой человек, судя по данным смарт-сьюта.

Мы лихорадочно кинулись расчищать площадку и вытаскивать полузамерших, людей, не понимая, как такое может быть.

– Алекс, ты слышишь меня? – Том сжимает руку, выдёргивая из воспоминаний. – Я не знал, что будет метель.

Ощущаю дрожь в руке Тома, смотрю на смарт… Гемоглобин понижается.

– Сейчас не время для разговоров. Кислород экономь.

– Ты тогда врезал мне… Правильно! Я не имел права соглашаться, но…

Руку Тома трясёт. Знаю этот тремор. Знаю, чем закончится, если не принять срочных мер. Рука слабнет, уже с трудом удерживаю её.

– Мне холодно…

– Том, смотри на меня. Сейчас придут ребята, и мы тебя вытащим.

– Знаешь… почему … я подписался?

– Да забудь уже. Это не важно.

– Важно. Я не хочу уходить не прощённым. Я подписал о неразглашении… Не говори им, пусть не знают. Но ты… ты прости, ради Бога, за всё.

В голосе – благоговение и просьба одновременно. Вдруг понимаю: реально простил Тома тогда, когда с размаху врезал в челюсть. Сразу отпустило, а всё остальное – лишь амбиции, гордость, нежелание признать чужое право на ошибку.

– Давно простил, и меня прости. Ведь я думал, ты подло бросил людей, спасая свою задницу. Забрал провиант и ушёл, оставив их погибать в метели.

Энжел шепчет:

– Нет… Я знал, что твоя группа идёт за нами. Что маршруты совпадают… Я всего лишь выживальщик, а команду «Спейс Роад» вёл спасатель. Я доверил свою группу тебе лично… Тебе, Алекс. Береги их и тут на Марсе… И… живите! – Энжел уже чуть слышно шелестит в наушниках: – Кислород кончился? Возьмите мой…

– Так, перестал глупости говорить. Сейчас пойду наверх, за помощью. А ты не вздумай умирать…

Связь замолкает, вижу, как шевелятся губы Тома, давая голосовую команду смарт-сьюту.

– Ты что там затеял?

В ответ тело Энжела конвульсивно выгибается в скафандре, сотрясаясь судорогами. Смотрю на смарт, баллоны отключены! Подключаю их вручную назад, врубаю принудительную вентиляцию…

Биометрический монитор мигает красным… Взгляд Тома застывает, устремившись мимо меня куда-то вверх.

В сердцах ударяю кулаком по своей ладони. Не догадался, что Том отключит кислород! Что ж ты натворил, Том Энжел! Жил бы ещё, да жил…

Выключаю подсветку шлема:

– Прощай друг…

 

Нахожу Аявота заснувшим в ровере. Рядом пустой картридж. Проверяю, что он себе ввёл… Морфин. Молодец, теперь его не добудишься.

Но это хорошо, пока спит, он не паникует. Осматриваю скальную стену, шаря фонариком. Лучше без света. На ощупь. Резкий свет только мешает, делая ямки слишком глубокими, а бугорки не видными.

Возвращаюсь к Аявоту, обвязываю верёвкой, взваливаю себе на спину. Неизвестно, когда нас вытащат, а Леониду нужна помощь. Мало ли!.. хватит с меня потерь!

Прикасаюсь рукой к камню… жаль, через скафандр. Марс, я выберусь наверх, поможешь?

Немая тишина в ответ… Прислоняюсь шлемом к зернистому камню, закрываю глаза. Вспоминаю свой первый день после реабилитации…

И резко приходит понимание: я выберусь. Марс уже помог своей низкой гравитацией. Он видел меня на своих склонах, он не мог не ощутить ту тоску по утерянному, которая поселилась во мне…

Рука поднимается вверх, цепляется за длинный выступ, нога пошла вперёд. Скала ребристая, шероховатая, удобная. Каменные полки словно подставляются под руки и ноги. На Земле всегда помогало доверие к горе, поможет и здесь, ведь все едины во Вселенной. Из одних и тех же звёздных атомов склеены, одним Зодчим построены.

Картограф показывает: пройдено сто шестьдесят три метра. Смотрю вверх. Рваные края пролома вычерчивают лужицу звёздного света. Край всё ближе. Лезу дальше, поглядывая вверх.

Шарю рукой над головой. Нет зацепки! Не видно, где ближайший выступ. Перевожу дыхание, снова выкидываю руку повыше. Цепляюсь за край, подтягиваюсь на руках… Наконец-то!

Шлёпаюсь на бок, инстинктивно подхватив Аявота рукой. Встаю, оглядываюсь… Ноги подкашиваются, делаю глубокий вдох. Шепчу в никуда:

– Спасибо.

 

***

Над первой марсианской могилой тихо шелестит флаг. Ребята сворачивают полотнище отточенными движениями. Отступают от гроба. Джесс сжимает мою руку…

Зачитывают последнюю волю Тома Энжела, надиктованную в смарт-сьют: рекомендация в NASA назначить меня специалистом по выживанию, приемником Тома… Шагаю вперёд, над речью думали всем отрядом, но вдруг говорю совсем не то:

– Он доверил вас мне. И сказал «живите».

________________________________________________________________________________

каждое произведение после оценки
редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго 
выложено в блок отдела фантастики АЭЛИТА с рецензией.

По заявке автора текст произведения может быть удален, но останется название, имя автора и рецензия.
Текст также удаляется после публикации со ссылкой на произведение в журнале