Произведение поступило в редакцию журнала «Уральский следопыт» . Работа получила предварительную оценку редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго и выложена в блок «в отдел фантастики АЭЛИТА» с рецензией. По заявке автора текст произведения будет удален, но останется название, имя автора и рецензия
——————————————————————————————
Светлый-светлый район, лоск молодых высоток, ещё не затронутых временем, с прямой осанкой. Основные цвета от цветочно-белого до льняного с яркими, несуразными вставками. Заселять его принялись давно, даже не в прошлом квартале, гораздо раньше, но желающих перебраться подальше от города нашлось немного. Оттого работает на районе единственное кафе, где изо дня в день Мирра, тридцать один год от роду, обслуживает одних и тех же завсегдатаев.
Мирре кажется, что заехавшие в квартиры первой очереди так и останутся единственными жителями новостроек, но это в ней говорит неодолимая тяга к постоянству. Впрочем, новые посетители и впрямь заглядывают в кафе всё реже, словно что-то их в нём отталкивает (Мирра: «Обслуживание у нас что надо, просто некоторые сами не знают, чего хотят»). Зато работы не так, чтобы очень много.
Мирру не тревожит, что она уже давно забыла лицо своего нанимателя, который только раз или два по самому открытию приходил забрать выручку (Мирра: «В подсобке в коробках лежит сто-олько деньжищ, что лучше бы об этом никому не знать»). Не обращает внимания она и на отсутствие поездов (Поезда: «Ту-дум, ту-дум»), стабильно по расписанию приходивших на станцию, расположенную в двух домах от кафе. Жизнь для Мирры идёт своим чередом, как и всегда, привычно и ровно.
– Мирра, может ещё кофейку? – это Бахт.
(Мирра: «Уж не знаю, кто он таков, похож на армянина, но держится точно аравийский шейх – очень сексуально»).
– Уже иду.
Она не помнит, как ставила кофеварку, она мысленно напевает слова песни из какого-то кинофильма: «Ай гат ю бэйби… ай гат ю бэйби…», пока ароматная горькая жидкость наполняет чашку до краёв. Бахт не сводит с неё глаз. Она смотрит на вышитый на его льняной рубашке золотистый серп.
«Сахар», – думает Мирра.
Бахт переворачивает сахарницу, и из горлышка вылетает тонюсенькая, как в песочных часах, струйка сахара.
– Не трясите…
Белые крупицы, сладкие (коричневые и липкие в разлитом кофе), отскакивают от столешницы, от ламинированных страниц меню, прыгают, как крохотные мячики.
«Жопа криворукая, – думает Мирра. – Каждый раз просыпает, каждый раз».
Она обводит взглядом посетителей: один увлечён чтением, другой кемарит над капучино, третья, Анна – Мирра знает их всех, но лишь её знает по имени – печально водит пальцем по экрану смартфона.
Бахт молчит, на его лице гримаса нетерпения. Мирра торопится, ей кажется, что человек перед ней имеет влияние, и нельзя заставлять его ждать. Она убирает столик, приносит новое меню, новый кофе. Она думает: «Сил моих нет, надо закупить этот прессованный сахар кубиками, бесит».
Но Мирра – девушка отходчивая. Спустя несколько минут она уже вновь напевает: «Вэй сэй… что-то там ту-ду-ду…». И сахар кубиками она заказать забудет.
Входит молодая пара, он берёт кофе, она чай, он тост с курицей, она вегетарианский. Они тихонько переговариваются друг с другом, убавленный телевизор невнятно, но бодро бормочет голосом Светланы Зейналовой.
Мирра смотрит на окна кафе, который раз смотрит. Она думает, что они грязные («Может, заплатить кому?»). Мирра не понимает, почему она должна следить за чистотой, следить за всем вообще. Она разглядывает разводы под неоновой линией букв, складывающихся в название, и мысленно причитает: «Ей богу, как будто это моё кафе».
По пути к выходу Анна на несколько секунд отрывается от телефона, вид у неё такой, будто интерьер заведения она видит впервые, ловит взгляд Мирры.
– Увидимся вечером, – Анна.
– Как обычно.
Растерянный вид. Анна хочет что-то сказать, но смартфон пиликает, и она опускает голову.
На часах почти десять. Мирра думает, что вот-вот должен прийти поезд, и кто-то, идя со станции, обязательно заглянет к ней. Но Мирра отвлекается, а поезд не приходит.
Посетителей мало, а те, что есть, заказывают либо кофе, либо готовые сэндвичи с витрины.
Колокольчик «Дзынь-дзынь», пауза, и ещё «дзынь». Молодая пара вышла. «Похоже, все, кто хотел позавтракать, уже это сделали, – решает Мирра. – До обеда можно мариноваться».
Часами кафе стоит пустое. Готовить не приходится, и у Мирры есть время, чтобы помечтать.
Её мечты – единственное, что всегда обретает новое наполнение (Мирра: «Мечты – не жизнь»), но и они туманны и неконкретны. Так можно грезить о приземленном, например, как Мирра уедет далеко-далеко с багажником, набитым деньгами из подсобки, но что делать потом с этими деньгами, куда податься, она не знает. Или можно мечтать о возвышенном: как, известная писательница, Мирра будет давать автографы и отвечать на вопросы о своих книгах (Верная поклонница: «Скажите, откуда вы берёте вдохновение?»), но только о чём будут её книги, Мирра не думает. В душе она уверена: когда придёт время, сюжет сам взбредёт в голову, и ей останется только записать его на бумагу.
Колокольчик над входной дверью выводит Мирру из оцепенения.
Она ожидает увидеть Бахта (Мирре чудится, что время – утро, она только-только открыла кафе, и сейчас приходит первый посетитель), но от порога к кассе ковыляет старичок. Пока он ковыляет, Мирра гонит сон, вонючий сигаретный дым в голове рассеивается.
– Что желаете?
– Мм… О-о… Сейча-ас, сейча-с…
Медленно, словно нарочно, чтобы её позлить, Старичок листает меню. Руки его поражены тремором, дрожащие пальцы дёргают страницы. Он щурится из-под толстенных стёкол очков и (Мирра: «Будто жуёт язык») чмокает губами.
Мирра думает, что, если Старичок читает книги, то листы в них обязательно мятые, с загнутыми уголками. Эта мысль кажется ей вторичной (Мирра: «Я её уже думала»). Появляется ощущение дежавю, которое постепенно, как шприц кровью, наполняется волнением. Мирра считает, что в этом нет ничего необычного: время от времени она без причины испытывает чувство страха, но в двадцать первом веке беспричинный страх – нормальное явление для людей её возраста. Однако Мирра ошибается: беспричинный страх – не нормальное явление; это Вселенная дёргает Мирру за рукав, пытаясь привлечь внимание.
Старичок бесконечно долго всматривается в меню (Мирра: «Сказать, что есть только тосты и яйца?»). И снова то же ощущение.
Мирра пытается успокоиться, она глубоко дышит, представляет зелёные овраги родной деревни и утреннюю тишину улиц. Из ящика доносятся обрывки фраз, объединивших в одном предложении экологию и Шаляпина, – они её сбивают. Мирра злится.
«Ничего необычного не происходит, – убеждает она себя, – да он посещает кафе с самого открытия». Старичок непоколебимо глядит в одну точку.
Чтобы отвлечься, Мирра готовит чай: кладёт пакетик, заливает кипятком, наблюдает, как плавно поднимается над чашкой пар. Мирра концентрируется на его свойствах: воздушности, тепле, ей хочется погреть руки, и мало-помалу тревожные ощущения притупляются.
Она думает: «Всё равно он всегда так делает: сначала три часа смотрит в меню, потом просит зелёный чай». Обычно Мирра наливает ему стандартную порцию в большую кружку, чтобы старичок не пролил кипяток себе на руки, но сегодня она об этом не вспоминает. Сегодня она пытается справиться с ощущением, что всё не так (Бахт: «Зря пытается»).
Время двенадцать – для обеденного перерыва ещё слишком рано.
Мира украдкой заглядывает в меню: старичок смотрит на десерты, ни одного из которых нет в продаже (Мирра: «Может, у него инфаркт?»).
И тут она представляет, как старичок поднимает голову и смущённо произносит старческим таким, с хрипотцой голосом:
– Вот смотрю-смотрю, хочу поесть, но ничего не вижу… не пойму, что написано.
Костлявая кисть беснуется, дрожит, палец легко касается надписей, рядом с которыми ярко-вишнёвое изображение желе. Мирра столбенеет.
– Что же вы раньше не сказали, давайте, я вам помогу…
– Что? – переспрашивает старичок.
– Что? – переспрашивает Мирра.
Дедушка обомлевает от неожиданности, поправляет очки, тянется вперед через прилавок и виновато, почти кричит, произносит:
– Говорю, чай с лимоном у вас есть? Зелёный.
– Да… – Мирра быстро моргает (Мирра: «Что со мной, неужто от усталости задремала?») – С вас тридцать рублей.
Старичок принимается по одному выкладывать рубли на монетницу. Мирра берёт чашку с блюдцем.
– За какой столик хотите?
– Сейча-ас решу-у.
Мирра ждёт, она думает о закономерностях. У каждого завсегдатая кафе есть любимое место, и каждый, включая Бахта, морщится, если это место вдруг оказывается занято к их приходу. Но, если кто его и занимает, так старичок… Мирра думает, что дело в ряде возрастных нарушений, это из-за них старичок всякий раз садится за новый столик, из-за них у него отсутствуют предпочтения и привычки. Мирра думает, что он не помнит, где сидел в прошлый раз.
– Тридцать, – заканчивает считать старичок и ссыпает небогатые остатки обратно в кошель.
Мирра насчитывает двадцать шесть, однако решает не беспокоить деда (Мирра: «Встанет ещё на полчаса желе разглядывать, моё душевное благополучие дороже»).
Не дожидаясь ответа, старичок поворачивается на полусогнутых ногах и, оставив чай на прилавке, плетётся к столику в центре. Он хорошо помнит добрую официантку, что всегда предлагает поднести ему чашку, поскольку у него трясутся руки. Он садится и глядит на раскрытые перед ним ламинированные страницы. Только в этом кафе во всех отражающих поверхностях (Старичок: «Витринах, окнах, но особенно – этом пластиковом меню») он почему-то видит себя ребенком. И подолгу придаётся ностальгии, переживая вновь счастливые моменты прошлого.
Кафе пустует. Все жители района на день уезжают в город, изредка за окном проедет автобус или авто с единственным человеком в салоне на водительском месте. Вот и старичок уходит, не оглядываясь, боится разрыдаться от переполняющих чувств.
«Люди не хотят заходить в утреннее кафе, – думает Мирра. – Люди куда-то теряются». Музыка The Doors настраивает её на поэтический лад: Мирре хочется творить, хочется мечтать.
На обед Мирра съедает сандвич, который запивает содовой, к её уху тянется провод наушника, и Джим Моррисон просит её проснуться. Мирра улыбается, она не знает почему, смеётся и плачет.
Мирра спит.
Мирра часто спит на рабочем месте – ночами она ходит в клубы. (Мирра: «Да кому придёт в голову ограбить это задрипанное кафе?»). Она считает, что ещё молода, и ей необходимо развлекаться, необходимо, потому что иначе она погрязнет в рутине. Каждую ночь она ходит с подругами танцевать, и всё же живет с ощущением, будто очень давно нигде не была, не веселилась по-настоящему. Иногда, когда засыпает без музыки, Мирре снится, как она обращается в камень, а вокруг танцуют деревья.
Дверной колокольчик «Дзынь-дзынь» – заставляет вздрогнуть, в ушах тишина (Мирра: «Должно быть, интернет отлетел»). В дверях с наглой физиономией молодой человек: ухмылка, точно знает что-то постыдное, но не скажет.
– Что в меню?
– Есть тосты… – Мирра с надеждой бросает взгляд на витрину и добавляет неохотно. – И яйца.
– Омлет с помидорами, если есть, и горячий шоколад.
(Мирра: «Дебильная ухмылка»)
– Нет шоколада.
– Эспрессо? Понял, не надо так смотреть, просто кофе.
Молодой человек платит. Мирра ставит на прилавок чашку с кипятком и кладёт пакетик Nescafe Classic.
– Сахар на столе.
Мирра готовит омлет, не вкладывая в него частичку себя, и тот выходит невкусным. Только в самом конце она вспоминает, что его нужно посолить, вспоминает лишь потому, что однажды уже забыла. Она не знает молодого человека: на её памяти он появляется в кафе впервые. А он не знает Мирру, однако бьётся над тем, где мог видеть её раньше, и мучается ощущением дежавю. Никто из них не помнит, как однажды Мирра забыла посолить омлет, и молодой человек накричал на неё за это. Оба не понимают, за что так ненавидят друг друга.
Мирра несет заказ последнему посетителю. Она собирается закрыться пораньше: она устала, она намерена успеть выспаться и хорошенько погулять перед тем, как наступит ещё один точно такой же день.
Мирра подходит к молодому человеку с неприятным чувством. Память, в которой глубоко-глубоко отложен сегодняшний вечер, сигнализирует ощущением опасности.
– Кофе уже остыл.
«Ну вот, опять, это уже было» – думает Мирра.
Она смотрит на пустую кружку на столе.
– Вы же его выпили.
На лице молодого человека полное изумление.
– Иначе он был бы совсем холодный. Что непонятного?
Мирра представляет, как берет по ту сторону прилавка разделочный нож и, стиснув зубы, приближается к молодому человеку со спины (Мирра: «Сейчас я тебя научу общаться с девушками. Что думал, буду терпеть?!»). Мирра не знает, но из-за накапливающейся усталости она всякий раз всё сильнее приближается к тому, чтобы претворить фантазию в жизнь.
– Рожу попроще сделай, – молодой человек.
– Повторить? – мягко спрашивает Мирра.
Удивление молодого человека не знает границ. Мирра едва сдерживается. (Мирра: «Во-от сволочь, только посмотри, кого из себя корчит»). Ни один из них не способен понять другого.
Завтра. Завтра она либо всё поймёт, либо убьёт молодого человека.
– Нет. Чёрт знает что, больше точно сюда не зайду.
Но Мирра знает, что это пустые толки. Если он из города – то вряд ли когда-нибудь ещё окажется поблизости. Если живёт на районе, то до тех пор, пока до них не доберётся «Шоколадница», выбирать ему не из чего.
– Извините, если вам что-то не понравилось. Приятного аппетита.
Когда молодой человек уходит, колокольчик у входа издаёт резкий, обиженный «Дзы».
Мирра запирает кафе на два часа раньше положенного. Сама того не замечая, она каждый раз ворует у заведения несколькими минутами больше. На пути домой Мирру посещает тревожное предчувствие, что никуда она сегодня не поедет. (Мирра: «Что за чушь, меня ведь ждут, уже договорилась с Аней…»). Мирра собирается вздремнуть, затем приодеться и отправиться в город. Однако прежде, чем щека касается подушки, на ум приходит странная мысль: «Завтра утром Бахт обязательно просыплет сахар». Но Мирра погружается в сон прежде, чем успевает понять, откуда эта мысль взялась.
Примечания (необязательные):
Бахт – дух времени и судьбы в армянской мифологии. Бахт определяет судьбу человека при рождении
Серп – символика Кроноса, древнегреческого бога времени
«Мирра, может ещё кофейку?» – автор нарочно подчёркивает, что в заведении работает всего одна официантка, народу в кафе всегда немного, а те, что заходят, в основном пьют кофе. Очевидно, такое заведение не может приносить прибыли, а существует оно за счёт того, что через него мафия отмывает деньги, о чём прямо намекают «коробки в подсобке, набитые деньгами».
«Ай гат ю бэйби… ай гат ю бэйби…» – песня из кинофильма «День сурка»
Светлана Зейналова – ведущая телешоу «Доброе утро» на первом канале
«Откуда вы берёте вдохновение?» – самый глупый вопрос, который можно задать автору, и который обязательно задают каждому, даже самому начинающему автору.
«и Джим Моррисон просит её проснуться» – имеется ввиду, играет песня Джима Моррисона «Awake» («Проснись»).
«Превращается в камень» – окаменелость во всех религиях с древних времён символизирует обыденность, постоянство, неизменяемость, в контексте рассказа обретает негативный оттенок – символ рутины, обыденности, неспособности меняться.
________________________________________________________________________________
каждое произведение после оценки
редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго
выложено в блок отдела фантастики АЭЛИТА с рецензией.
По заявке автора текст произведения будет удален, но останется название, имя автора и рецензия.
Текст также удаляется после публикации со ссылкой на произведение в журнале
Сразу замечания по набору текста: отсутствие красных строк (ладно хоть автор не делает ненужные увеличенные интервалы между абзацами!)
Уважаемые авторы, не устаю повторять: Вы подаёте художественное произведение, а не статью в Сети вывешиваете. Набирать текст художественного произведения на русском языке следует с красными строками.
Это, конечно же, не смертельные нарушения, но – элемент общей культуры подачи текста автором. Ну и ещё стандартный в 99,99% случаев момент: написание сочетаний прямой и косвенной речи, Увы, подавляющее большинство авторов не умеют этого делать правильно – так, чтобы это максимально работало на выразительность и ясность текста (более того, многие редакторы этого не умеют!) Если автор мне напомнит, вышлю нашу методичку по этому вопросу.
На первых же строках замечание стилистического порядка: автор начинает описывать район застройки – и тут же говорит о времени начала заселения района, используя слово «квартал» в смысле единицы измерения промежутка времени. Понимаете, что тут плохо? А то, что слово «квартал» имеет ещё и значение в смысле участка города. Именно поэтому слово «квартал» в начале данного текста дезориентирует, заставляя на секунду прерваться, вдумываясь, что же хотел сказать данной фразой автор. Такие «сбой» при чтении текста (когда читателю приходится догадываться о смысле сказанного автором) – это всегда очень плохо. Почему бы было не написать о районе, например, так: «Заселять его начали уж больше года тому назад…» – и никаких бы проблем с пониманием не возникло!
Увы, это не единственный подобные «невнятностный» стилистический огрех – в следующем же абзаце есть невнятность изложения, когда не понятно, что отталкивает посетителей – то ли Мирра, то ли кафе (это из-за того, что слишком близко друг к другу стоят конструкции «… это в ней говорит…» и «…их в нём отталкивает…» при не вполне акцентированном общем строе предложений. В общем, есть явные вопросу к стилистике изложения автора.
Видимо, сценаристское образование играет иногда не на руку автору: всё-таки, написание сценариев и художественных произведений – две существенные разницы. Дело в том, что в чисто художественном произведения явно «сценарные» вставки типа «…(Мирра: «Уж не знаю, кто он таков, похож на армянина, но держится точно аравийский шейх – очень сексуально»)…» – именно вот так – в скобках, да ещё и через двоеточие словно строка из пьесы. Это режет глаз, словно горсть песка, поскольку в художественном тексте такие вставки никак неуместны. И, к сожалению, далее по тексту тоже видно, что автор постоянно забывает, что он пишет не сценарий, не пьесу.
Если текст подредактировать до именно художественного текста, то получится вполне себе неплохая новеллка – вот только в ней исходно нет никакой фантастики. Этакая зарисовка об одном дне официантки из кафе в новостройках. Фантастика-то где тут? Автор, похоже, не понял, что у нас, как никак, раздел фантастики, и обычную прозу мы не публикуем.