Салахов И. — Мара — 61

Произведение поступило в редакцию журнала «Уральский следопыт» .   Работа получила предварительную оценку редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго  и выложена в блок «в отдел фантастики АЭЛИТА» с рецензией.  По согласию автора произведение и рецензия выставляются на сайте www.uralstalker.com

——————————————————————————————

1

За окном чёрная осень. Пристально вглядываюсь, — так и есть: не банально золотая, не дождливая,  — а чёрная!  И не потому, что уже поздно и стемнело. С таким явлением сталкиваюсь впервые, и оно пугает.

В оцепенении сижу у окна, — страх постепенно проходит, уступая место интересу, и как будто в благодарность чернота оживляется резвым хороводом белых точек. Первый снег первой чёрной осени. Хоровод кружится всё быстрее, растягивая точки в тонкие белые линии, закручивая их в танцующий замысловатый узор снежного вихря.

Внезапно узор чёрного и белого начал бледнеть, теряя чёткость, размываясь в голубое сияние.

Ослепительная вспышка заставила меня зажмуриться.

— Эй, Флокс, хватит спать!  Дуй в лес, там Юр что-то нарыл! — рассёк тишину звонкий голос Зена. Я с опаской приоткрыл глаза, тут же получив световой удар и прослезился. Солнце жарило прямо над головой, лёгкий ветерок, разносивший по берегу густой запах водорослей, помогал слабо; на раскалённом песке широко расставив ноги, стоял мокрый Зен, (я понять не мог, как он не обжигался) и энергично растирал своё не по-детски жилистое тело большим полотенцем.

Зену я верил безоговорочно, он был настоящим лидером нашей компании: сильный, хладнокровный, умный, — так я тогда думал.

Компания образовалась быстро, в первые же дни появления в пионерском лагере.

Зена я заметил сразу. Он  резко выделялся среди общей массы ребятни: невысокий, сухощавый, с широкой спиной; дерзкое лицо с угловатыми скулами, сочными губами и выразительным носом украшала роскошная небрежная шевелюра; чуть насмешливое выражение раскосых глаз придавало ему жутковатое обаяние. Сильное впечатление  произвели его сбитые кулаки, особенно внушительные по сравнению с худощавыми жилистыми руками. (Это был Лёша Зенкин, или Зен).

Юр в поле зрения попал чуть позже. Долговязый, широкоплечий, с крупным лбом, обрамлённым прямой короткой чёлкой; широко расставленные глаза лучились умом с хитринкой, большой рот с крупными зубами добавляли ему некоторую комичность; руки его казались слишком длинными, и это впечатление усиливали широкие ладони; небольшой кавалерийский изгиб ног придавал походке уверенную небрежность, а общему виду недетскую степенность. (Юрка Поскакухин — интересный парень, в тесном кругу, без всякого сомнения, просто Юр).

Ол являл полную противоположность Зену и Юру. С округлыми чертами, угловатыми, несколько неловкими движениями, хитрым прищуром, он напоминал профессора. Фигура его была как у кота Леопольда из известного мультфильма: узкие плечи, округлый животик, оттопыренные уши, добрые, умные лукавые глаза и обаятельная улыбка. Но при этом в нём чувствовалась некая сила, отбивающая охоту у окружающих вести себя с ним слишком фамильярно. (Олег Теплаков, — добрый, всегда понимающий, рассудительный Ол).

― Ну, и что же он там нарыл? ― спросил я, протирая кулаками слезящиеся глаза.

― Да ерунду какую-то. Но ты глянь… ― зевнул Зен, и, лениво повернулся к солнцу. Жёсткий материалист, он никогда ничему не верил, что не вписывалось в его мировоззрение, до тех пор, пока не упирался в факты лбом.

А один из фактов уже стоял на пороге, и предвестником ему была находка Юра. А ещё мой поход в Книжную Клеть.

Я нашёл её на четвёртый день после приезда. Как мальчик любопытный, я сразу же по приезду отправился исследовать территорию. Первые три дня далеко от отряда не отходил, было страшновато: наш самый младший, восьмой, располагался на отшибе, — сруб из толстых брёвен посреди лесной чащи.

Но кое-что интересное я обнаружил и возле отряда: это и дерево, с прибитыми к стволу ржавыми гнутыми гвоздями странными образованиями (позже с ребятами мы решили, что это одеревеневшие мозги древнего пионера, запытанного разбойниками до смерти), и строение из растрескавшегося красного кирпича, с железной дверью и испачканной как будто кровью одеждой, кучей наваленной возле неё.

Но я решил обследовать эти артефакты потом, они были рядом, успеется, и я отправился на просторы лагеря.

Столовую, клуб, библиотеку, бассейн, спортплощадку — нам показывали, мне были куда интереснее земли неизведанные.

Моё внимание привлекли густые заросли кустарника за бассейном. Пробравшись сквозь них, я оказался в таинственном сосновом лесу. Под стройными стволами было сумрачно. Куда идти дальше я не знал, но побродив немного, заметил за стволами синюю деревянную стену клуба.

Клуб я видел, а вот что находится за ним ― было интересно. За клубом росла огромная сосна. Ствол её был настолько толстый, что потребовалось время его обойти. Кроме размеров, поначалу, больше ничего удивительного в дереве не было, но тут я заметил метрах в трёх над землёй, между складками коры небольшое прикрытое ставнями окошко.

Я присмотрелся внимательнее, ― это было не дупло, а именно окошко. Более того, с земли к нему вела извилистая лесенка с перильцами. Интересно, подумал я, скорее всего, пионеры из творческого кружка поработали, и продолжил обход.

Следующая находка была на земле, ― между корней, присыпанные сухими иголками валялись странные предметы: полуистлевший кусок ткани, потемневшая от влаги обложка, судя по различимой картинке, детской книжки, трухлявые деревяшки, напоминавшие части маленького стульчика.

Эта труха не показалась мне интересной, разве что фактом своего появления здесь. Побродив ещё немного возле сосны, я отправился дальше.

Вскоре между стволами показался просвет, я вышел на небольшую поляну. На поляне, среди больших лопухов и репейника виднелось невысокое деревянное строение, с небольшим портиком крыльца, и вывеской с буквами вязью: «Книжная Клеть»

Осторожно приоткрыв незапертую дверь, я увидел странное помещение: стены из тёмного дерева, массивные стеллажи с необычного вида книгами, стол с резными ножками, за которым сидела женщина в больших очках и пучком светлых волос на самой макушке. Из помещения пахнуло кожаными переплётами и старой бумагой.

Мне показалось, что я попал в музей.

― Здравствуйте. А, почему клеть? Тут книги в клетках? ― вдруг спросил я, робко топчась у входа.

Женщина улыбнулась:

― Да вроде того. Вон, видишь, на стеллажах?

― Но в лагере уже есть библиотека, нам вожатый показывал. Там книг много!

― Тут дело в том, какие книги…. ― Мне показалось, за большими линзами женщины блеснул лукавый огонёк.

― Так здесь, значит, тоже библиотека… ― промямлил я, не поняв смысла сказанного женщиной. Я был немного смущён. ― А я эти книги пойму?

― Раз сюда пришёл, — поймёшь.

И я стал ходить в Книжную Клеть регулярно. Книжки, даваемые мне смотрительницей, были интересные, но я не понимал, чем они так уж отличаются от книг лагерной библиотеки.

Но, видимо, так было надо, — надо из-за одной, но важной книги, которая надолго изменила моё душевное состояние и бронебойным снарядом пробила брешь в забетонированном мировоззрении Зена.

Однажды смотрительница предложила мне книгу «История нескольких лет деревни В», при этом взгляд её был особенный, как будто она сообщала мне что-то важное.

Я взял книгу, и поспешил в отряд, начать чтение. Было ощущение, что эта именно та книга.

Плюхнувшись на кровать, я в нетерпении раскрыл книгу. Разочарование наступило быстро: сухой текст про губернию — даты, губернаторы, реформы, потом история деревни: кто, когда владел, сколько душ, когда построили новый мост, открыли школу…. Я уже хотел было захлопнуть книгу, но небольшой эпизод из следующей главы меня заинтересовал. В нём шла речь о случае двухсотлетней давности, имевшем большой резонанс в деревне.

И я стал читать про то, как жил в то время в деревне В. зажиточный, и, что было тогда необычно, образованный крестьянин. Барин, в чьей собственности была деревня, за большие способности и трудолюбие, назначил его управляющим. И не напрасно: крестьянин был деловой, хваткий, успевал и общественные дела делать, и своё хозяйство вести, и односельчанам помогать, да к тому же и статью вышел: был высок, строен, широкоплеч, и лицо благородное, умное. Но большинство односельчан вместо благодарности испытывали к нему неприязнь, граничащую с ненавистью, в основе корой лежала зависть к его способностям и зажиточности. Обычное дело. Но суть дела была не в этом. Была у крестьянина дочка, в отца добрая, отзывчивая, но, родившаяся неудачно. Был у неё особый вид слабоумия, да и внешне выглядела некрасиво, почти уродливо: большая голова, выпяченные губы, короткие пухлые пальцы, не по детски широкий таз, но глаза при этом, лучистые, добрые. И, видимо, душа её в отцовскую пошла, была широкая, открытая. Имя её долго хранилось в памяти народной, звали её необычно – Мара. (Тут мне вспомнилась табличка на дороге, при подъезде к лагерю: «Маравский район». Есть ли тут связь? подумал я, и решил спросить потом у смотрительницы).

Деревенские ребятишки, за редким исключением, довольно жестоко относились к Маре, как, впрочем, дети всегда относятся к тем, кто не похож на всех. К чему добавлялась и общая взрослая неприязнь к её отцу. Мара старалась не замечать такого отношения, и от всей своей широкой души как могла, делать людям добро. Например, деревенские часто видели её, разносящей по избам старательно сделанные ею подарки для детишек, причём каждый подарок был индивидуальным, она учитывала характер и пожелания того, кому он предназначался, и по какому поводу дарился, и как в том или ином месте дети встречали её крайне враждебно, обзывали обидными словами, и даже гнали со двора. Часто эти подарки находили разломанными в канаве или навозной куче.

Мне стало не по себе, к горлу подступил ком. В моём классе был подобный ученик, но он не обладал Мариной добротой, и я особо ему не сочувствовал. А вот Мару было очень жалко. Я продолжил чтение.

Наступил день, ставший кульминацией всей истории — Мара пропала. Она часто, прихватив с собой книжку и раскладной стульчик, уходила в лес неподалёку, где в полном одиночестве, убегая от жестокой реальности, погружалась в мир книги. Этот день ничем не отличался от остальных, вот только из леса она не вернулась. Искали её всей деревней, по всей округе: никаких следов – пропал человек. В те времена это случалось нередко, потому вскоре поиски прекратили и разошлись по домам, и только убитый горем отец в отчаянной надежде ещё долго бродил по окрестным лесам. А потом поехал к барину, упал в ноги и просил поспособствовать подать челобитную в разбойничий приказ. Барин, вроде как пообещал, но, видимо, тратить время на крестьянина, хоть и управляющего, не очень хотел, и дело затягивал.

Но таки, приехал в деревню некий человек, из разбойничьего приказа, ходил по дворам, беседы вёл. В итоге, так ничего и не разнюхав, отправился восвояси. Барин только руками развёл, мол ничего поделать не может. По всему видно, формально подошёл к делу, лишь бы отвязаться.

Крестьянин с тех пор хватку утерял, дела забросил, должности своей лишился и замкнулся у себя на хозяйстве, которое вскоре тоже пошло под откос. Со временем односельчане почувствовали, чего лишились: новый управляющий не только что не помогал, но и драл три шкуры. Крестьяне хватились, поняли, что не оценили, и надо было помочь, но было поздно.

И пошло шушуканье по домам, суды пересуды, особенно Мару вспоминали, жалели запоздало, так и родилась местная легенда. Вроде как памятью вину загладить.

Я откинулся на подушку и отложил книгу в сторону. Оставшийся день ходил как в воду опущенный. От вопросов Зена и Юра я только отмахивался. Ол же, прищурив свои проницательные глаза, спросил:

— а что это ты там читал?

— Да так, — ответил я, — ничего особенного. Не рассказывать же ребятам, в самом деле, что меня расстроила какая-то сентиментальная история из книжки.

Несколько дней я не брал книгу в руки, а после одной страшной ночи, решил вернуть её в Книжную Клеть. То, что произошло той ночью, я до сих пор до конца не понимаю. Вечер был обычным, отряд вернулся с линейки, вожатые объявили отбой, и я забрался под одеяло. Как только закрыл глаза, кровать заходила ходуном. Испугавшись, я хотел спрыгнуть на пол, но было поздно. Тёмный потолок уже скручивался стремительным вихрем, качка усилилась, и непреодолимая сила вдруг подхватила меня и понесла вдоль стен образовавшегося страшного тоннеля. Мрак сгустился, и я потерял сознание.

В чувство меня привёл ароматный, густой, как смола, лесной воздух. Всемогущее солнце едва пробивалось сквозь толщу ветвей и слабо мерцало небольшими световыми пятнами на мелкой траве. Вокруг было сумрачно и свежо. Я почувствовал, как что-то колет ступню. Поправив лыковый лапоть, я огляделся. Куда подевались эти бестолочи? Сегодня был редкий день, когда не надо было работать в поле, помогая родителям, и мы решили отправиться в лес поискать ягод, грибов, чтобы и самим поесть, и в дом принести.

В нашей семье детей было не так много, всего пятеро, я был самым старшим, но отец едва мог нас прокормить. Работа днями напролёт на своём земельном наделе и на барщине приносила недостаточно средств для более менее сносной жизни. Да к тому же из пяти детей в семье было три девочки, лишние рты, от которых было мало толку — помощницами в будущем они не станут. А вот у Кольки Прыща было гораздо хуже: в их семье было семеро детей, а отец пьяница и бездельник. У Федьки Занозы ситуация была не лучше. Семья его была не столь многочисленна, но месяц назад его отец тяжело заболел и до сих пор лежал в избе на лавке, не способный даже самостоятельно встать по нужде.

Да куда же они подевались-то? Эй, обалдуи, ау-у-у! ― закричал я. Но в ответ только шелест листвы. Наконец, из-за куста раздался голос Прыща:

—Эй, Сорняк, чего орёшь? Страшно стало, обделался? — До чего же противен этот Прыщ, маленький, сморщенный, наглый, но мне всё равно его жалко. Мне казалось, я хорошо понимал истинную причину его отвязанного поведения. Так он старался компенсировать душевную пустоту, и физическую слабость и тяжёлое положение, в котором пребывал и изменить которое был не в силах.

— На себя посмотри, сморчок, ― пробурчал с досадой я, — как из выгребной ямы вылез.

Из-за деревьев показался Заноза: мускулистый широкоплечий парень, кучерявый, с жёстким взглядом васильковых глаз, всегда в чистой холщовой рубахе и, хотя и в заплатанных, но аккуратных, хорошо сидящих портах. Заноза вызывал у меня уважение, хотя бы потому, что всегда был самим собой, никому ничего не доказывая. Он был циничен, груб, но искренен.

— Вот что, парни, идея есть, как проучить эту Мару. Добренькая она за наш счёт, живёт у папочки — куркуля, горя не знает. Давно пора показать ей кузькину мать, кто за? ― зло зыркнул он на нас.

— Я за, ― поспешно пропищал Прыщ, ― а как?

— Сорняк тут что-то про яму говорил? Так вот, тут неподалёку нашёл я яму. Закидаем её ветками. Она обычно в то время как мы горбатимся сидит себе возле дерева, книжечки почитывает. Сорняк пойдёт, шуганёт её, она с испугу побежит и окажется там, где ей самое место. Вот и будет хороший урок. Что скажете?

Я немного смутился:

— как шугану-то? И как заставлю побежать к яме?

— Ну, Сорняк, ты хлопец башковитый, сообразишь. Так ты-то за? ― угрожающе прищурился Заноза и больно похлопал меня по плечу. Конечно же, я был за.

Как и ожидали, Мара была на своём месте, возле дерева. Она сидела на маленьком деревянном стульчике, которого под её большим телом было почти не видно, и, напевая себе под нос, переодевала куклу. Рядом, между корнями, лежала книжка. Меня поразило с каким серьёзным видом она это делала: сведённые густые брови, сосредоточенный взгляд больших блестящих глаз, точные движения пухлых коротких пальцев. Она аккуратно сняла с куклы платьице с голубой лентой, бросила его между корней и достала из корзинки другое.

Я смотрел на неё из густого кустарника и лихорадочно соображал, как же её напугать. Ничего оригинального не придумав, я стал страшно рычать и трясти ветки куста. Мара вздрогнула, глаза её округлились от ужаса. Несколько секунд она сидела в оцепенении, а затем, вскрикнув, что вроде «ай-ай», бросилась бежать, не выпуская из рук свою так и неодетую куклу. «Да брось ты её, мешает же», — про себя шептал я.

Бежать за ней было не сложно. На своих толстых, неуклюжих ножках она бежала медленно, скорее даже ковыляла, так что мне не составляло труда забегать то слева, то справа, громко рыча и направляя её к цели.

Когда мы были уже близко к яме, с двух сторон послышались крики и рычание Прыща и Занозы. Мара от ужаса совсем потеряла голову и проявила неожиданную прыть. Она рванула как лань, но, споткнувшись о торчащий из земли небольшой корень, выронила куклу и с громким криком головой вперёд влетела в замаскированную яму.

— Попалась! ― мерзко завизжал Прыщ, выскакивая из-за дерева и отряхивая ладони.

— Ладно, всё, позабавились и хватит. Сорняк, ты её загнал, тебе и вытаскивать, ― вдруг нахмурил брови Заноза и повернулся, вроде как собравшись уходить.

Я подошёл к яме и прислушался: полная тишина меня насторожила — ни криков, ни охов. Ведь она наверняка же, как минимум, сильно ушиблась! Заноза, видимо, понял, что произошло и быстро удалялся, а Прыщ таращился на меня непонимающим испуганным взглядом. Я встал на колени, раздвинул маскировочные ветки, заглянул в яму, и меня прошиб холодный пот.

Это была не яма, скорее узкий колодец, уходящий вниз под крутым углом. Прыщ что-то бормотал, но я его не слышал, стоял на коленях и тыкал указательным пальцем в колодец. Был безотчётный порыв ринуться вниз и спасти Мару, но ледяной страх сковал волю. И я отступил.

Возвращались в деревню молча. Только Заноза, когда мы его догнали, не оборачиваясь, зло бросил: «значится так, о произошедшем ни слова: ничего не видели, ничего не знаем».

Когда вечером семья уселась за стол и деревянные ложки дружно устремились в дымящийся чугунок, я сидел неподвижно, не чувствуя голода. Никто на меня не обращал внимания, я потихоньку выбрался из-за стола и улёгся на свою лавку у стены.

Лучину отец погасил вскоре после ужина, надо было ложиться спать, ранним утром всем на работу. Изба погрузилась во мрак. Я лежал с открытыми глазами, терзаемый жутким событием прошедшего дня. Противоречивые мысли раскалывали голову невыносимым спором: ты мог спасти Мару… нет, не мог, нырни я в колодец, сгинул бы и сам… да, но ты бы попытался… А толку?.. выбора не было! Я оправдывался перед собой, и это было ужасно. Я тоскливо смотрел в потолок или в то место, где он должен был быть. Вощёная холстина на окнах плохо пропускала свет, тем более ночной. Кончено, я не виноват! Это Заноза всё придумал! Это он! Вдруг мне пришла мысль — а ведь Заноза был расстроен случившимся, один вид его говорил о многом. Но расстроен потом, а задумал-то всё он! Да мало ли, кто задумал, главное — кто сделал!

Волнение моё достигло такой силы, что голова закружилась и вместе с пространством, начиная с макушки, стала вихрем скручиваться в тоннель, похожий на колодец Мары, лавка моя закачалась, и меня стремительно затянуло в него.

Отряд, подъём! ― грянул звонкий голос пионервожатого. Я вздрогнул, с трудом открыл глаза; голова гудела; руки и ноги были как парализованные. Всё, хватит с меня местной истории, подумал я, вытирая проступивший на лбу пот. После полдника, взяв книгу, я решительно направился в Книжную Клеть.

Под большими стёклами очков в глазах смотрительницы мелькнул огонёк:

— Всё прочёл?

Я стыдливо потупил глаза, не зная что ответить. Смотрительница, как будто, всё поняла.

— Ничего, главное, то, что нужно, прочитал.

Возвращался в отряд я растерянный: что именно нужного я прочитал?

 

                                                                                 2

 

Зен, зажмурив глаза, наслаждался солнцем, а я отправился посмотреть, что же там интересного нарыл Юр. Я увидел его за кустами, на краю леса, стоящего на четвереньках и что-то внимательно рассматривающего в траве.

― И что увидел? ― небрежно бросил я, подходя к нему.

― Да вот, нора какая-то, ― поднял голову Юр, ― а рядом вот, ― и протянул мне потемневшую от сырости деревянную куклу. Меня как током ударило. Это была кукла Мары. Во сне я видел её мельком, но запомнил.

― Ну ты чего, Флоксик, заснул? Глянь нору-то, как думаешь, чья она? ― нетерпеливо звал меня Юр. Подходить к норе я не хотел. Я знал, что увижу. Махнув рукой, я, как зомби, побрёл в лагерь, сжимая в руке куклу.

Весь оставшийся день я ходил сам не свой, избегая общения с ребятами. Под вечер я уединился в лес, уселся на пень и со мешаным чувством стал рассматривать куклу. Связь куклы с моим страшным сном для меня была очевидна.

― Вот он где спрятался, ― услышал я за спиной радостный голос Зена. ― Флоксик, что с тобой? Весь день сам не свой, Юр что ли чем напугал?

― Да не пугал я, он, как куклу взял в руки, сразу скис и ушёл…. ― Юр развёл длинные руки в стороны.

Ол молча взял куклу у меня из рук, повертел перед носом:

— Барахло, конечно, но… из-за этого расстраиваться? — он с улыбкой кота Леопольда посмотрел на меня, и протянул мне куклу.

Я сильно сжал её, почувствовав острое желание рассказать ребятам всё….

— В лагере есть Книжная Клеть? — насмешливо посмотрел на меня из под прямой чёлки Юр. — Может, тебе она тоже приснилась?

На мгновение я пожалел о своём рассказе:

— Вон, Ол видел эту книгу….

— Да видел-видел… — Ол утвердительно махнул рукой. — Надо сходить в эту Клеть, поговорить со смотрительницей.

Мудрый, рассудительный Ол. Никто не возражал, и на следующий день я повёл ребят в Клеть.

Удивление моё смешивалось с чувством неловкости: когда мы, придя на полянку, ничего кроме лопухов и репейника на ней не обнаружили. Я приготовился к насмешкам Юра, но он повёл себя на удивление понимающе:

— Ну что же, — оскалил он крупные зубы, — может день сегодня не библиотечный, придём завтра.

— Да, конечно, — скептически усмехнулся Зен, но по необычно весёлым раскосым глазам было видно, что он не возражал.

Я был благодарен ребятам за понимание. Решили, что идти в Клеть просто необходимо, — только там можно найти ответы, ну, или хоть взять «Историю нескольких лет деревни В.» снова.

Два дня мы ходили на полянку, но с тем же результатом. Я понял, что мне надо идти одному.

Смотрительница, глядя на меня сквозь большие стёкла, казалось, понимала, зачем я пришёл, и сразу достала книгу из-под стола. «Ты же помнишь, чужую книгу не всякий-то и поймёт» — улыбнулась она.

― Ну как? ― вопросительно посмотрел на меня Ол, когда я вернулся в отряд. Я победно поднял руку с книгой.

Ребята с интересом углубились в указанный мной раздел, тесно усевшись на мою кровать.

Чтение прервал неожиданно появившийся в палате Гришкин, кучерявый губошлёпый парень: «О! У нас читатели завелись» — ухмыльнулся он, и мгновенно получив в рыхлый живот сбитый кулак Зена, с воем выбежал за дверь.

Внимания мы на эту досадную помеху не обратили и продолжили чтение.

— Да, сплетается всё складно, — вытянул губы Ол, — надо бы сходить к яме ещё раз.

Юр почесал большой ладонью затылок:

— да, вроде, я там всё осмотрел… но, можно и сходить.

— Эх, фантазёры! Футбольный чемпионат скоро, а вы… ну, да ладно, сходим, — снисходительно ухмыльнулся Зен, демонстративно играя мускулами.

Но тут Юра прорвало:

― Слушай, Флоксик, если это всё так и было, значит ты был тогда Сорняком?

― Да сон это был, просто сон, ― как будто оправдываясь, ответил я.

― Нет, ну а если не сон? Прикольно, ты за два века превратился из Сорняка во Флокса. Это  эволюция!

Шутка Юра меня не развеселила, и я не сразу понял почему. Она как-будто подлила масла в маленький огонёк поселившейся во мне вины.

Путь к яме мы начали у огромной сосны. Удивительное окошко впечатления не произвело, показавшись всем обычным дуплом, а вот рухлядь у корней очень даже.

―  Мррр… интер-р-ресно… ― тихо мурлыкал Ол, склонившись и внимательно изучая рухлядь.

― Да, это её вещи! ― наконец выпрямившись, сделал он вывод.

― Обалдеть! ― оскалил крупные зубы Юр. ― Ну, Сорняк, вспоминай, какой дорогой шёл сюда от ямы.

Поджав губы, я бросил злой взгляд на Юра, но промолчал. Чувство вины за проступок, который я, по крайней мере в этой жизни не совершал, загорелось сильнее, получив ещё порцию масла.

Зен стоял в стороне и с ухмылкой посматривал на нас.

К яме я шёл в задумчивости, но получилось так, что вёл ребят уверенно, как будто, действительно хорошо знал дорогу. Юр посматривал на меня, многозначительно улыбаясь.

Да, это она, яма из сна. Я увидел перед глазами Мару, летящую в эту яму, оказавшуюся впоследствии страшным тоннелем, и у меня закружилась голова.

«Эй, Флоксик, очнись…. Дыши давай, дыши!»  ― донёсся из далека голос Зена. А потом я почувствовал его дружескую ладонь, нещадно хлеставшую мои щёки.

Этот случай нас напугал, и мы несколько дней не поднимали тему Мары. Ребята быстро отвлеклись своими делами: Зен усиленно занялся футболом, Ол пропадал в фотокружке, Юр завёл знакомства в старших отрядах и зависал там.

В футбол я играть не умел, в фотокружок было не попасть, там всегда все вакансии были закрыты, а в другие мне не хотелось и я решил исследовать оставшиеся неоткрытыми области лагеря.

В этот раз я отправился к административному корпусу. Пионеры туда не ходили, и меня это вполне устраивало.

Там действительно было безлюдно, асфальтовая дорожка петляла по зелёному коридору из кустарника, и я медленно брёл по ней, наслаждаясь одиночеством и шелестом листвы.

Но тут, из-за поворота показался во главе своей компании Гришкин. Увидев, что я один, он расплющил пухлые губы в ехидной улыбке, и я понял, что сейчас он будет мне мстить за случай с Зеном в палате.

По его сощуренным глазкам я видел, что он меня не боится, и бравирует перед своей компанией. Интересно, что же это за компания, если у них лидер такой слизняк?

Гришкин вразвалку подошёл ко мне и занёс кулак для удара. Но он был слишком медленный, я успел заломить ему руку за спину. Гришкин оказался гораздо слабее, чем я думал; он пыхтел, пытался вырваться, и, к своей чести, не сдавался.

Наконец мы завалились в кустарник, он улучил момент, освободился, и скрылся за ветками.

Я выбрался на дорожку весь исцарапанный. Его компания, увидев меня, бросилась наутёк. Отряхиваясь, я подосадовал на разорванный рукав рубашки и собрался было продолжить прогулку, как вдруг услышал в кустах шум, как будто там разбушевался африканский слон.

Через мгновение из кустарника выскочил Гришкин с большой корягой в руках и бешеным блеском в маленьких глазках. Я не раздумывая, бросился наутёк.

Остановился я только в палате.

― Что такой запыхавшийся? ― услышал я голос Зена. Со счастливой улыбкой, широко раскинув руки,  он лежал на спине на своей кровати.

― Да так… Гришкин… ― вырвалось у меня. И чего это он такой довольный, подумал я, с удивлением глядя на Зена.

― Опять бузит? А давай его в яму, ты умеешь… ― улыбка на лице Зена засияла ярче.

― Зен, хватит уже! ― вдруг резко отрезал я. ― Ты-то чего такой весёлый?

― Да шестой отряд сделали подчистую! ― Зен с удовольствием потянулся, и выгнул спину. Я удивился. Шестой ― они же старше! Но удивлялся я недолго. Вскоре Зена взяли в сборную лагеря, хотя и запасным, что за всю историю сборной было впервые ― из восьмого отряда никогда не брали игроков.

Время шло. Зен усиленно тренировал отрядную команду, Ол не вылезал из фотокружка, а Юр записался в секцию баскетбола.

Я неожиданно обнаружил у себя талант бегуна ― на лагерной спартакиаде среди младших отрядов занял второе место. Это сильно подняло мою самооценку, и я, вне всякой связи, записался в судомодельный кружок.

Про Книжную Клеть я забыл, и про «Историю нескольких лет деревни В.», ― тоже.

Так пролетела лагерная смена. Только в день отъезда, собирая чемодан, на дне тумбочки я увидел книгу.

 

                                                                                 3

 

Новый импульс развитию событий придало появление в нашем отряде Мухи.

Автобус, раскачиваясь, мчался по шоссе, навстречу первой смене шестого отряда. Я, как обычно, смотрел в окно. Мимо промелькнула табличка указателя «Маравский район», и в этот момент я услышал звонкий смех.

Смеялась худышка-девчушка, из новеньких, над очередным анекдотом Юра. Как же я её не заметил? Пышные чёрные кудряшки, большие озорные глаза, жизнерадостная улыбка и такое маленькое щуплое тельце? Как такое сочетание изящного и нелепого прошло мимо моего внимания?

Муха стала частью нашей компании сразу, привнеся в неё ту гармонию, которой, как мне теперь кажется, нам не хватало. Она была энергична как Зен, временами флегматична как Ол и иронично весела как Юр, а иногда так же наивна как я.

Когда на следующий день после приезда Зен собрал кандидатов в команду на поле, Муха была тут как тут.

― Ну, и где тут футбол? ― распихивая новичков локтями, ворвалась она на поле и, уперев кулачки в бока, презрительно уставилась на Зена. От удивления Зен открыл рот.

― Какой тебе футбол, муха? А ну, марш отсюда! ― рявкнул он, придя в себя, и сделал пугающее движение ей навстречу. Муха даже не моргнула. Она оказалась настолько упорной, что Зен взял бы её в команду, если бы не физрук лагеря, который однозначно бы не разрешил.

На следующий день Муха отправилась в фотокружок. Уж туда-то попасть точно было невозможно. Это был закрытый клуб, членами которого были из года в год одни и те же люди, и мест для новичков никогда не оставалось. Два года назад Ола взяли только потому, что у него отец был профессиональным фотографом. Я несколько раз пробовал туда попасть, задолго до открытия прибегал сразу же по приезду в лагерь каждую новую смену в надежде, что освободиться место, но место не освобождалось.

А Муху взяли. Уж каким образом, не представляю. И всё забываю об этом спросить Ола. Меня так и подмывало спросить у неё, но гордость (или зависть) не позволяла.

Однажды вечером после ужина я остался один: Зен пропадал на своих тренировках, Муха с Олом ушли в фотокружок, Юр затерялся где-то на просторах лагеря. Ну и ладно, подумал я. Идти мне никуда не хотелось, и я отправился в палату, достал из тумбочки книгу «История нескольких лет деревни В.» и завалился на кровать.

Я открыл нужную главу, приготовившись снова погрузиться в мир двухсотлетней давности, как вдруг в палату влетела Муха.

― Ой, а чего это ты читаешь? Из дома книжка или библиотечная? ― зажужжала она. Вот чёрт принёс, подумал я, сбежала с фотокружка? Надоело уже?

― Из Книжной Клети, ― ляпнул я, и сразу пожалел.

Муха выпучила глаза:

― Ух ты! А это что такое?

Я понял, что прокололся, поморщился и выложил ей всю историю.

Муха, ошарашенная, присела на соседнюю кровать. Некоторое время она сидела в задумчивости, и я уже корил себя за то, что ей рассказал, как вдруг, оживившись, она спросила:

― Так ты, значит, Флоксик, из наших?

― Ты о чём? ―  удивился я. — Из каких таких ваших?

— Ну… как тебе сказать, — Муха прислонила кончик миниатюрного пальчика к щеке, размышляя. — Ну вот, например, моя бабушка, — она колдунья, — наконец сказала она. — Она научила меня видеть то, что не видят другие…. — Флоксик, а ты покажешь мне дерево, где лежат вещи Мары? А Книжную Клеть? А яму? … Ну Флоксик, ты же такой миленький, пухленький… А? —  затараторила она.

— Покажу… — растерянно промямлил я.

— Вот видишь, ты тоже видишь! — радостно подтвердила Муха свой вывод.

Про «наших» я решил расспросить Муху потом, при случае.

Случай представился на следующий день. К дереву мы пошли с Мухой вдвоём. Я не хотел расспрашивать Муху про «наших» при ребятах.

— А бабушка твоя заклинания знает? Научила тебя какому-нибудь? А можешь наколдовать сейчас мороженое? — засыпал я Муху вопросами. Муха качала кудряшками и хихикала:

— Совсем как малыш…. Мороженое ему подавай….

— Чего хихикаешь, ты же мне колдунья… — пробурчал я слегка обиженным голосом.

Муха постаралась принять серьёзный вид (что удалось ей плохо):

— Ты пойми, Флоксик, мороженное — не главное….

Как это, не главное, — возмутился я, — жарко же, сейчас бы фруктового! Но в этот момент мы подошли к огромной сосне. Первым делом я показал ей удивительное окошко. Муха его увидела!

— А что ребята сказали про это чудо? — спросила она, не отводя глаз от маленьких резных ставень.

— Да ничего особенного, сказали, что это обычное дупло.

— Вот, Флоксик, не видят они…. — Муха торжествующе улыбнулась и развела тонкие ручки в знак своей правоты.

Изучая полуистлевшие предметы, Муха в задумчивости свела бровки. На её личике не было видно и тени брезгливости когда она брала в руку то истлевший кусок материи, то трухлявую, местами склизкую деревяшку.

«Абсолютно ясно, Сорняк не виноват!» ― решительно резюмировала она своё исследование.

Я почувствовал некоторое облегчение, хотя подспудно понимал, что, скорее всего, Муха меня утешает. Муха предложила посетить в деревню В., поискать ещё каких-нибудь следов Мары.

Когда я рассказал Зену, Юру и Олу план Мухи, они, вспомнив про Мару, снова загорелись интересом и решили совершить поход в деревню при первом удобном случае.

Но на этот раз случай заставил себя ждать. То нагрянул чемпионат пяти лагерей по футболу, то занятия на природе фотокружка, то вдруг смотр строя и песни, где отряды маршировали и пели песни, кто лучше.

Каждый вечер мы решали, что как только очередная помеха закончится, пойдём в деревню.

А пока Муха развлекала нас своими фокусами. Одним из впечатляющих был фокус путешествия домой в астральном теле (так Муха это называла). Мы собрались после отбоя в кладовке, Муха разложила нас на полу, дала необходимые инструкции и начала, как мне показалось, нас гипнотизировать.

Я почувствовал, как на мгновение стало темно, а потом я увидел лампочку кладовки и своё тело, лежащее на полу. Я пролетел сквозь потолок, чердак и крышу нашего корпуса, и поднялся над лагерем.

Открывшаяся картина в первый момент заворожила: тьма внизу и мерцающая звёздная пыль вверху, но, вспомнилось, что я вижу всё это не в первый раз! Несколько лет назад, когда мне довелось оказаться в детской инфекционной больнице, я проделывал такие путешествия домой, сам, без чьей либо подсказки. Понять, как это у меня получалось, не могу.

Дома ничего особенного я не увидел и вернулся в лагерь. Опустившись сквозь потолок корпуса, я увидел, что Муха, Зен и Ол уже сидели на полу кладовки, а тело Юра и моё продолжали лежать.

Когда я вернулся в своё тело и сел, Муха немного нервно воскликнула:

— ну вот, ещё один вернулся. Ждём последнего.

Мы ждали, но Юр никак не возвращался. Зен было протянул руку к его плечу, но Муха резко одёрнула:

— Зен, ни в коем случае!

Сколько прошло времени определить было трудно, в кладовке окон не было. Муха вдруг встала, тихо, но твёрдо велела нам сидеть смирно и улеглась рядом с телом Юра.

Минут через пять оба зашевелились и сели. Юр озирался, глупо улыбаясь, сверкая большими зубами, а Муха, нахмурившись, гневным взглядом в упор смотрела на него.

— Представляете, этот идиот вместо дома, отправился путешествовать по мирам, да ещё и чужим! Повезло, что быстро его нашла…. А то смену бы без него заканчивали!

Несколько дней Муха с нами не разговаривала, настолько была сердита. Я недоумевал, — Юр набедокурил, а виноваты все!

«Ладно, — сказал, как-то Зен, — выведем мы нашу принцессу из летаргии». Улучшив момент, когда Муха была рядом, он начал громко рассуждать, обращаясь к нам, почему девчонкам нельзя играть в футбол: потому что они слишком слабые и малодушные и, максимум, их место на трибуне, и то не в первых рядах.

Муха крючок заглотила. Она уткнула кулачки в бока и, превратившись в осу, свирепо прожужжала: «после отбоя в кладовке!» Зен весело нам подмигнул.

Отбоя ждали с нетерпением, было любопытно, что же приготовила Зену Муха.

Любопытство наше оправдалось с лихвой. Когда после отбоя мы пробрались в кладовку, Муха ждала нас уже там. «Ну? Что ты там говорил про слабость? — она вперила жёсткий взгляд в Зена. — Бери табуретку и садись!»

Зен, ухмыляясь, уселся на табуретку и с выражением «ну-ну» глядел на Муху. Муха сделала жест, призывая нас не шуметь, зашла за спину Зена, поместила ладонь под табуретку и… табуретка вместе с Зеном стала плавно подниматься, пока Зен не упёрся головой в потолок, зависла на пару секунд в воздухе и так же плавно опустилась.

Повисла вязкая тишина. Улыбки исчезли с наших лиц, уступив место крайнему изумлению. Только Зен, казалось, не был удивлён.

— Да, впечатляет, — он посмотрел на Муху с уважением, — но это фокус, а я говорил про силу….

— Зен, ты, конечно, мальчик умный, но так и не понял…. Хорошо…. Не хотела, но придётся вам показать ещё кое-что….

Мы смотрели на Муху с недоумением и некоторым страхом, — как она сейчас была не похожа на ту Муху, которую мы знали.

— Слышали что-нибудь о «Касании Гермеса»?  — окинула она нас презрительным взглядом. — Понято, не слышали. Зен, ты что-то про силу говорил? Ну, выходи, померяемся!

Зен смутился:

— Муха, ты серьёзно? Ведь это не фокусы….

— Передумал? Испугался?

Теперь Муха поймала Зена на крючок. Он сжал челюсти, искоса посмотрел на неё и встал. Было понятно, что бить Муху он не будет, но как-то отреагировать на вызов должен. «Ну-Ну, что там за касание…» — усмехался он тихо, вставая у стенки напротив Мухи.

— Командуй, Ол! — приказала Муха.

Ол пожал плечами, всем видом показывая, что он здесь ни причём и действует под давлением:

— Ну, начали… — неуверенным тоном произнёс он.

Зен поводил челюстью и медленно двинулся к Мухе; было видно, что он не знал, что делать. Муха же вытянула вперёд худенькую кучку, растопырила пальчики и прищурилась. Зен вдруг остановился, лицо его сперва покраснело, потом посинело, и он стал заваливаться на чемоданы, расставленные вдоль стенки кладовой.

Муха вдруг всплеснула руками и бросилась к Зену:

— Зен, миленький, очнись, ну, давай, открывай глаза…. Ах, что же я делаю-то, я же не должна….

Вздох облегчения вырвался из её маленькой груди, когда Зен, опёршись рукой о чемодан, поднялся на ноги и улыбнулся.

— Нормально, — сказал он и потряс шевелюрой, — а ты, Муха, опасный человек.

— Вовсе нет, — смущённо сказала она, — это я сделала глупость, это запрещено…. «Касание Гермеса» использует моя бабушка, чтобы лечить людей бесконтактно. Зен, а расскажи, что ты чувствовал?

Зен уже не улыбался:

— Я чувствовал, как твоя ладонь прикасается к сердцу, и почти обхватило его….

— Да, так и есть. Но делать это может только человек, достигший совершенства в этой практике, иначе наказание прилетит быстро…. Я совершила преступление!

Было видно, что Муха напугана:

— Зен, ты ведь бабушке не расскажешь?

— Нет… — улыбнулся он несвойственной доброй улыбкой.

Несколько дней ещё были заняты делами, но теперь про поход в деревню никто не забывал: не давало незатухающее впечатление от «Касания Гермеса».

В один из этих дней, пока все были заняты я бродил по лагерю. Идти в свой судомодельный кружок не хотелось. Каково было моё удивление, когда я увидел Муху, — она одиноко сидела, скрестив ножки, в беседке посреди берёзовой рощи и держала в руках толстый справочник фотографа. Её печальные глаза смотрели в сторону, кудряшки безвольно повисли, кукольное платьице и сандалики выглядели жалко.

Если бы я не знал, какая сила таится в этой девчушке, я бы бросился её утешать. Я подсел к ней:

— Ты чего не в кружке? Что-то случилось?

— Да мой проступок не выходит из головы. Как я могла?

— Но ведь ничего не произошло, можно сказать, это был просто фокус. — Мне захотелось сказать Мухе что-нибудь доброе, но я не знал что и рассказал вдруг пришедшую на память историю, которая, как мне показалось, должна быть Мухе интересна:

«Дело было в детском саду, на летнем отдыхе на даче. Дни стояли солнечные, и нашу группу вывели на прогулку в поле. Дети разбрелись по его краю, собирали среди высокой пшеницы васильки, ловили бабочек.

Был один шустрый паренёк, прямо беда для воспитателей: то убежит в поле так, что его не видно, то коленку расцарапает, в прыжке за бабочкой, то за зверушкой какой побежит, увлечётся, что еле его останавливали.

И вот погнался он за какой-то зверушкой, наверное, котом, потому что та рванула прямо к деревне, через дорогу. Он за ней, но внезапно появившийся окутанный пылью грузовик накрыл и его и зверушку.

Народ столпился вокруг грузовика, показавшегося из-за осевшей пыли, даже до нас долетал гул голосов.

Мне стало безумно жалко мальчишку. Я зажмурился и изо всех сил стал представлять, что аварии не произошло. И каково было моё удивление, когда я, открыв глаза, увидел мальчишку, живого и здорового, бегущего за зверушкой в другую сторону от дороги. Никакого грузовика на дороге не было».

Муха оживилась.

— Похоже, ты скорректировал ход событий! Флоксик, это же мало кому удаётся! Возможно потому, что ты начал действовать быстро, пока точка отсчёта была ещё очень близка в прошлом….

Потом я рассказал ей про астральное путешествие из больницы домой. Муха пришла в хорошее настроение:

— Вот видишь, я же говорила! — победно засияла она.

Муха предложила сходить вместе в Книжную Клеть, поискать там ещё материалы про Мару, а скорее всего, мне подумалось, она просто хочет её увидеть.

Я повёл её к полянке в надежде, что уж Мухе-то Клеть откроется, но, увы, чуда не случилось.

Я, чувствуя неловкость, виновато развёл руки в стороны, но Муха понимающе повторила мой жест.

Наступил день, когда мы, наконец, отправились в деревню. Весело шагая по пыльной обочине чуть не попались лагерному грузовику, после чего стали осторожнее.

Деревня не выглядела такой, что в ней можно было найти что-либо интересное. Невзрачные перекошенные дома, выглядывающие из-за больших старых яблонь, пустынная пыльная улица, магазинчик копчёного красного кирпича у ржавой автобусной остановки на деревенской площади.

Мы не знали куда идти и уже собирались повернуть обратно в лагерь, когда из магазинчика вышла старушка — древняя, сгорбленная, в телогрейке и большом платке. Говорить с ней доверили Мухе.

Бабушка долго делала вид, что не понимает о чём говорит Муха, но, потом, видимо поняв, что взять с нас нечего, протянула: «а-а-а… Мара… не знаю такую. Марфа была, Маруся была, Мары не было». Она собралась было уходить, но, наверное, совесть проклюнулась, и она, повернувшись, посоветовала нам сходить к сторожу на кладбище, к дяде Коле: «Только, детишки, аккуратнее, старый он очень, его ещё моя бабушка помнила, настоящий чебу». И ушла.

На слова бабуси про чебу мы не обратили внимания и, не задерживаясь, отправились на кладбище.

Кладбище оказалось такое же пустынное, как и деревня, запущенное, заросшее. Мы долго бродили в поисках сторожки, направляясь то по одной, то подругой тропинке. Наконец нам попалась наиболее утоптанная тропинка, и мы направились по ней.

Тропинка петляла между заброшенных могил, уводя нас во всё более густую чащу. Кругом стало сумрачно, запахло сыростью, донеслось кваканье лягушек.

Тропинка вывела к чёрному, как рояль, озеру, окружённому плотной лесной стеной. На другом берегу виднелась низкая тёмная избушка с высокой крышей и дымком из трубы. В маленьком окошке мерцал тусклый желтоватый свет.

Тропинка обогнула озеро и упёрлась в массивную дверь. Мы растерянно переглядывались, не решаясь войти, когда Муха решительно взялась за деревянную ручку.

Сумрак в избе был ещё гуще, чем на улице. В слабых отблесках огня возле печи копошился невысокого роста мужичок.

— Э-э-э… дядя Коля… — осторожно начала Муха. Мужичок выпрямился, с громким стуком бросив чугунную кочергу на пол. Мы вздрогнули.

— Что-то рановато, вы, детки, на кладбище… — голос его был сиплый, не человеческий.

Глаза уже привыкли к марку, и я поразился неестественной синеве его лица. Волос на голове его почти не было, только на висках, вместо глаз размытые пятна, крупный нос висел над разрезом, который должен был быть ртом.

— Я только спросить… — голос Мухи дрожал, а мы вообще не способны были что-либо произнести.

― Спросить… ― просипел дядя Коля, усаживаясь за грубый массивный стол. ― Сюда, детки, по делу приходят, а не вопросы задавать….

Но вопрос Мухи про Мару дядя Коля выслушал и посмотрел книгу, которую я раскрыл перед ним на нужной странице. Некоторое время он сидел молча, чесал корявой чёрной ладонью синюю лысину.

― Да, была тут такая,… ― наконец просипел он. ― Рассказывать вам не буду, а показать, покажу. ― И он поднялся из-за стола, жестом приглашая следовать за собой.

Он вёл нас извилистой тропкой; я шёл прямо за ним и пристально смотрел на его невысокую фигуру в тёмной безрукавке, широких штанах и валенках ― эта фигура казалась мне странно знакомой.

Дядя Коля привёл нас в старую часть кладбища к еле заметным полуразрушенным почерневшим плитам в высокой траве. Раньше я уже видел такие, — на кладбищах при старинных церквях.

Ребята с интересом принялись рассматривать плиты, меня же дядя Коля отозвал в сторонку.

― Ты вот что, Сорняк, глянь-ка, вот их семейство, туточки, только одной плиты нет, Мариной. Кумекаешь? ― Дядя Коля похлопал меня чёрной ладонью по плечу.

У меня перехватило дыхание, я ошалело смотрел на него, не в силах что-либо произнести.

― Ты, это, Сорняк, сделай так, чтобы эта плита появилась, а то утомился уже я топтаться тут как чебу.

Я так и не смог ничего ответить, а дядя Коля уже повернулся к ребятам:

― Пора, вам, ребятки отсель двигать, не место вам тута… рановато ещё…

Ребятки ждать себя не заставили. Придавленные впечатлением в лагерь мы возвращались молча. Только на скамейке возле отряда нас отпустило, вздохнули с облегчением. Юра даже накрыло веселье.

— А смешной этот лесовичок, дядя Коля… — он захихикал. — Давайте ещё сходим туда, покопаемся у плит, только без него….

Ага, смешной, а сам весь побелел, когда его увидел, — подумал я, но, промолчал. Муха уставилась на Юра, как на дурачка:

— А вот этого делать ни в коем случае нельзя!

— А что это бабуся в деревне про чебу говорила? — вдруг спросил Ол. Теперь взгляд Мухи выражал удовлетворение, что хоть кто-то высказал умную мысль.

— Мне бабушка рассказывала про чебу. Это люди, которые вовремя не ушли, что-то их держит в этом мире. Это не духи, а вполне себе люди, хотя… обычно живут они где-нибудь на отшибе, с обычными людьми стараются не общаться. Их цель,— закончить то дело, что их тут держит. А на самом деле точно никто этого не знает.

— И что, дядя Коля — чебу? — испуганно спросил Юр. Я про себя хихикнул.

— Не знаю, но бабуся сказала, что да.

Весёлость с Юра быстро слетела, он замолчал. Зен сидел, склонив шевелюру, и только усмехался. Ол, похоже, размышлял, нахмурив брови.

Что делать дальше было не понятно, и решили отложить вопрос на завтра. Но я знал, что к дяде Коле мне ещё придётся сходить.

 

                                                                                 4

 

Идти к дяде Коле мне пришлось гораздо раньше, чем я думал. Утром я проснулся от предчувствия, что книгу я потерял. Лихорадочно обыскал тумбочку — книги нет. В груди кольнуло — я понял, что забыл её у дяди Коли.

Идти за книгой очень не хотелось, но ответственность перед смотрительницей Книжной Клети обрекала меня на этот поход. Хуже того было знание, что идти мне надо одному. Откуда взялось это знание, было непонятно, но размышлять об этом не возникло даже мысли.

Полдня я ходил в раздумьях.

— Флоксик, ты чего такой замороженный? — выдернул меня из задумчивости звонкий голосок Мухи. Она деловито рассматривала что-то в своём фотоаппарате. Отлично, подумал я, занята сейчас своим делом, не придерётся.

— Да не выспался что-то, пойду, поваляюсь, — как можно небрежнее ответил я. Я угадал, Муха была увлечена фотоаппаратом и не пристала, как я опасался,с расспросами.

После полдника, убедившись, что все разошлись по своим делам, я отправился на деревенское кладбище.

Идти одному, это совсем не то, что в компании. Как только я вылез из дырки в заборе, я почувствовал, что попал в мир, которого я не знал: что-то шептали деревья, о чём-то перекликались птицы, нечто мелькнуло за кустом, а в овраге, что был прямо за забором, кто-то чавкал шагами по сырому прямо в моём направлении.

Стало немножко не по себе, но, как следует вдохнув лесного коктейля из запаха смолы, сырости и цветов, я смело двинулся к цели.

Сейчас, спустя десятки лет, сидя перед окном с чёрной осенью, понимаю, что именно тогда я впервые услышал музыку мира,и попал с ней в тот резонанс, который в дальнейшем много раз пытался повторить.

Я шагал по краю поля, заворожённый шуршанием ветра в траве, вездесущим оркестром насекомых, мягким теплом солнечных лучей.

Я вдруг забыл кто я, куда иду, и зачем, — всё было неважно. Блаженство и могучая сила стали мной.

Я посмотрел на кустарник, показавшийся за поворотом, и подумал о зайце, и в тот же миг серый выскочил на дорогу передо мной, испуганно зыркнул на меня и скрылся в высокой траве.

Внимание моё привлекла одинокая стройная берёзка на краю поля. Я вытянул руку, и берёза стала плавно изгибать свой стройный ствол так, что верхушка её оказалась возле моей ладони. Я слегка потрепал листья макушки, поблагодарил берёзку, и она так же плавно выпрямилась.

Восторг мой перетекал в эйфорию. Хорошо бы дождичка сейчас, подумал я, но тут маленькое, но подлое сомнение пискнуло: «ну, это уж слишком сложно, наверное, не получится…». И в следующее мгновение я почувствовал, как вышел из резонанса.

И сколько я ни пытался вернуть это состояние, ничего не получалось. Проснулась память: надо было идти к дяде Коле, а то время бежит быстро, можно не успеть в лагерь к ужину.

Но резонанс окончательно не затих. Я видел мир неуловимо иначе: больше красок, оттенков, больше деталей, больше запахов. Даже чёрная гладь озера, вдоль которого я шёл к хижине дяди Коли, источала сложный и тонкий букет.

― А-а-а, Сорняк! Ну, чего топчешься, заходи, ― пробубнил дядя Коля. Он сидел за массивным грубым столом и ел чёрными руками какую-то серую массу из мятой алюминиевой миски.

Меня вдруг взяло раздражение:

― А ты, Прыщ, совсем не изменился, как был слизнем, так и остался. ― Я бесцеремонно уселся за стол. Прыщ не обратил внимания на мою колкость, только пододвинул алюминиевый тазик ко мне, вроде как угощал. Я брезгливо поморщился, отводя нос в сторону. Прыщ это заметил.

― Так ты, что ли, за книгой? Вона, на сундуке лежит. Заноза тоже, вроде тебя, умный был, в Книжную Клеть захаживал…. ― Прыщ вытер рукавом щель, заменявшую ему рот, и отодвинул миску.

― Ты хочешь сказать, что Заноза умел читать?

― Это вряд ли, хотя, может и мог…. Отец-то у него тот самый управляющий и был, шалил он, понимаешь, иногда. Значится, Мара Занозе сестрой выходит.

Я оцепенел от удивления, не зная, что  сказать. Я вспомнил, как Заноза тогда расстроился.

― Ты это, Сорняк, давай-ка всё поправь, хорошо? Надо, чтобы её плита появилась, ― продолжил Прыщ.

― А ты, Прыщ, вроде как ни при чём, да?

― Да при чём, при чем, но только уразумей, Сорняк, поправить можешь только ты, я не ведаю, почему. Ты уж постарайся, а?

Весь обратный путь предо мной стояли размытые пятна глаз Прыща и слышалось: «Сорняк, ты уж постарайся, а…».

Когда я вернулся в лагерь, я уже знал что надо делать. И ещё знал, что дело это моё, итолько моё. Это было не трудно, достаточно было не упоминать про Мару день — два, и ребята увлекались своими делами, напрочь позабыв о ней.

Только это не касалось Мухи. Она приставала ко мне с просьбой сходить на полянку, в надежде, что Книжная Клеть ей всё-таки откроется. Но сколько мы ни ходили, ничего не менялось. Потом она стала просить сходить ещё раз к дяде Коле.

Как мне не хотелось, но, поняв, что она не отступит, в один прекрасный день мы пошли. Не успели пройти и половины пути, как разразился страшный ливень, на нас обрушивались ежесекундно тонны воды. Чудом вернувшись в лагерь, мы с изумлением обнаружили, что там никакого дождя нет и не было, а довольно-таки солнечно.

Этот случай напугал Муху, и она перестала вспоминать дядю Колю. Более того, когда я однажды начал было разговор про чебу и дядю Колю конкретно, она как-то странно напряглась, и постаралась сменить тему.

Лагерная смена подошла к концу, а заодно и весь сезон. Мы разъехались по домам.

На следующее лето Муха не приехала. Она ничего нам не говорила заранее. Мы даже не знали, откуда она. Я одновременно был огорчён и обрадован. Жалко, что Муха неожиданно исчезла, но зато она не помешает мне завершить дело.

Ребят я тоже не посвящал в свои замыслы: на определённом этапе они помогли, были рядом, спасибо им, но дальше я должен был действовать сам.

Выбрав удобный день, когда на вечернее время не было назначено никаких мероприятий, дождавшись, когда ребята разойдутся по своим делам, я отправился к яме. Когда я уже подходил к дыре в заборе, из-за куста появился со своей глупой ухмылкой Гришкин. Но мне было уже всё равно, пусть закладывает ― я посмотрел на него так, что он быстро стёр с лица ухмылку и убежал.

Несколько секунд я смотрел на неестественно правильной формы контур ямы, или, как по другому я её называл ― жуткого колодца, и чувствовал, что моя решимость тает.  Ещё мгновение, и я поверну назад.

Глубоко вздохнув, я отошёл на несколько шагов назад, подпрыгнул и, охваченный ужасом, устремился головой в страшный тоннель. В глазах зарябило, к горлу подступила тошнота, и я потерял сознание.

В чувство меня привёл свежий лесной воздух, густо насыщенный ароматами древесной смолы. Солнечные лучи с трудом пробивались сквозь плотные ветви и робко трепетали светлыми пятнышками на мелкой траве.  Я почувствовал, как что-то натирает ступню. Поправив лыковый лапоть, я огляделся. Куда подевались эти бестолочи? Сегодня был редкий день, когда не надо было работать в поле, помогая родителям, и мы с дружками решили отправиться в лес, поискать ягод и грибов, чтобы и самим поесть, и в дом принести.

Да куда же они подевались то? Эй, Прыщ, Заноза! ― закричал я. Но в ответ только шум ветра в верхушках деревьев и птичий щебет. Наконец, из-за куста раздался голос Прыща:

— Ну, Сорняк, чего разорался-то? Описался от страха? — До чего же противен этот Прыщ, маленький, сморщенный, наглый, но, всё равно его жалко.

— Ничего я не описался, ― буркнул я, — за тебя, дурака, волнуюсь, как бы ты, слабоумный, в волчью яму не угодил.

Из-за деревьев показался Заноза: высокий крепкий парень, в чистой холщовой рубахе и, хотя и в заплатанных, но всегда аккуратных, хорошо сидящих портах.

— Вот что, парни, есть идея, как проучить эту Мару. Добренькая, видите ли, за наш счёт, живёт себе, припеваючи, у папочки управляющего, горя не знает. А мы…. В общем, кто за? — стальным взглядом зыркнул на нас Зен.

— Я за, ― бойко пискнул Прыщ, ― а как?

— Сорняк тут что-то про яму говорил? Так вот, тут недалеко нашёл я яму. Замаскируем её. Мара, обычно, в то время как мы горбатимся, сидит себе возле дерева, книжонки почитывает. Сорняк пойдёт, напугает эту дурочку, она побежит и провалится. Будет ей хоть каким уроком. По привычке я уже готов был безоговорочно согласиться с Занозой, но тут меня что-то больно кольнуло, и, неожиданно для себя, я возразил:

— Заноза, а не слишком ли это, ― в яму?

— Ты о чём, Сорняк?  Ты, что ли, против? — Заноза буравил меня угрожающим взглядом. Я вдруг поднял голову, и посмотрел Занозе в глаза.

― Заноза, это слишком… ― тихо, но твёрдо произнёс я. Заноза зло прищурился.

— Ну, тогда задача ложится на Прыща. Коль, ты, надеюсь, не продался? ― наконец он перевёл взгляд на Прыща.

Прыщ выпучил глаза:

— Да загоню как кабана! — Прыщ аж подпрыгнул от усердия. Меня ещё раз кольнуло, я зло зыркнул на Прыща, развернулся и зашагал в лес. «Сорняк, стоять! А ну вернулся!» — услышал я за спиной грозный голос Занозы, но, не оборачиваясь, продолжил свой путь.

Я подкрался к дереву, за которым сидела на своём стульчике Мара. Она листала большую книгу, лежащую на пухлых коленях, что-то приговаривая, и держа в левой руке куклу. Я осторожно вышел из-за дерева, поднял руки и, как можно приветливее, сказал:

— Мара, не бойся…. — Мара дёрнулась, от испуга выронив из рук книгу. — Да успокойся ты, — махал я руками, как мне казалось, дружелюбно. — Слушай, тут к деревне волк близко подошёл, так мне утром батя сказал, ты, это… бежала бы поскорее домой!

Мара посмотрела на меня округлившимися от ужаса глазами. Казалось, секунду — другую она раздумывала, а затем, не произнеся ни звука, быстро поднялась и побежала, в панике бросив книгу.

― Постой… да стой же ты ― кричал я ей вслед, но она бежала, не оборачиваясь. Догонять её я не стал, чтобы не напугать ещё больше.

Я стоял и смотрел ей вслед с сожалением, что так и не удалось поговорить, но растущее чувство удовлетворения вызвало у меня умиротворённую улыбку. Через минуту показался Прыщ. Он смотрел на меня бешеными глазами, чмокал губами, но, произнести что-либо внятное был не в состоянии.

— Ушла она, — равнодушно ответил я, — не застал. Прыщ окрысился:

— предатель!

— Ты это, за языком следи, — произнёс я сквозь зубы и почувствовал, что умиротворение убегает вслед за Марой.

— Ты продался, что ли? Под этого упыря лёг что ли? — щурился Прыщ, — ну сознайся, небось всей семейкой, скопом? То-то я смотрю, вы последнее время какие-то довольные ходите….

Я сжал кулаки и кинулся на Прыща. Он, видимо, не ожидал от меня такой прыти и бросился наутёк. Я удивился его резвости: он удирал от меня как бешеный олень, сминая по пути кусты и с треском ломая ветки.

Меня охватил азарт, и я, как гончая, бросился за оленем-Прыщом. Несколько раз я чуть было не ловил его за ворот, но он ловко уворачивался. Но вот он споткнулся о корень, полетел рыбкой в заросли кустарника, и в кураже я устремился за ним, предвкушая, как сомкну ладони на его дряблой шее.

Но, то ли это был дьявольский замысел Прыща, то ли просто случайность, — горла я его не достиг, а, пронзив стрелой кустарник, головой влетел в яму, предназначенную для Мары. Последнее, что я услышал, был вопль Занозы: «туда его, предателя!»

Дух перехватило, в глазах сперва покраснело, потом почернело, в ушах волной катилось эхо: «туда его… туда его…». И наступил мрак.

А потом я опять услышал: «туда его… туда его, кладите на пригорок…». Это был голос Зена. Я слишком долго отсутствовал, и ребята, забеспокоившись, отправились меня искать. Мудрый Ол сразу предложил начать поиски у ямы и не ошибся.

Тронутый заботой, я рассказал им всё, что произошло.

― Просто сумасшедший! ― блеснул большими зубами Юр.

Зен одобрительно похлопал меня по плечу:

― Это было просто круто!

Ол же, как всегда, далёкий от эмоций, вытянул губы, почесал затылок:

― А интересно, что сейчас в книге написано? Если ход событий изменился… То….

Всеми овладело острое любопытство, и мы ринулись в палату. Судорожным движением я выудил книгу из тумбочки и лихорадочно стал листать страницы в поисках нужной главы.

Я начал читать вслух, все затаили дыхание. Но чем дольше я читал, тем сильнее чувствовал разочарование, прораставшее сквозь меня со скоростью бамбука. Никаких изменений в тесте не было.

Зен и Юр сидели с кислыми выражениями. Ол же, почувствовав в моём голосе унылые нотки, решительно отобрал у меня книгу, и стал быстро пробегать страницы глазами.

— Ну вот же, куда ты смотрел, шляпа! — воскликнул он, тыча пальцем в страницу, — вот, последний абзац….

И он стал читать: «…через несколько дней крестьянин М. увидел девочку, вышедшую из леса к его наделу. Как оказалось, это была дочка управляющего. Она несколько дней провела в лесу, чудом оставшись в живых. На расспросы она отвечала сбивчиво, сказывалось нервное потрясение, но, предварительно выяснили, что она испугалась какого-то парня, вышедшего из-за куста, бросилась прочь и заблудилась…».

— Зато жива осталась! — восторженно перебил я Ола.

Ещё пару дней ребята оживлённо обсуждали это впечатляющее событие, пока его не затмили новые: у Зена начинался чемпионат пяти лагерей по футболу, у Ола открывалась выставка фотографии района, а Юр был избран капитаном лагерной команды по баскетболу.

Меня это вполне устраивало, теперь мне опять нужно было действовать одному. А дело осталось за малым: сходить на кладбище, посмотреть, на месте ли плита Мары, а заодно проведать и дядю Колю — жуёт ли до сих пор этот чебу свою серую массу из мятого алюминиевого тазика.

Но это «за малым» я постоянно откладывал по разным причинам. Может я был уверен, что дело сделано и идти на кладбище особой надобности уже нет. В итоге я так и не поставил точку в этой истории.

Чёрная осень в окне уже не пугает. Мысли заняты другим, — не поставленной точкой. Как легко было это сделать тогда и насколько сложнее теперь. Хотя, почему сложнее? Сесть в машину, сделать полторы сотни километров — и я в деревне В. Но, чувствую — сейчас сложнее. Вижу перед собой книгу «История нескольких лет деревни В.», так и не возвращённую в Книжную Клеть. А теперь даже не знаю, существует ли сейчас лагерь и где искать Клеть…. Успокаиваю себя, что весною обязательно сяду в машину и съезжу туда. Хорошо бы взять с собой Зена, Юра, Ола, Муху…. Но да где они теперь? Ладно, это моё дело.

Но прошло ещё несколько лет — не съездил.  Оправдывался перед собой, что не стоит так серьёзно воспринимать детские фантазии, мало ли, что вспомнится.

Но однажды, в день моего рождения я обнаружил у дверей своей квартиры самодельную открытку, на которой крупным детским почерком было написано поздравление, а рядом лежала празднично одетая деревянная кукла — подарок. И я знал, от кого он.

________________________________________________________________________________

каждое произведение после оценки
редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго 
выложено в блок отдела фантастики АЭЛИТА с рецензией.

По заявке автора текст произведения может быть удален, но останется название, имя автора и рецензия.
Текст также удаляется после публикации со ссылкой на произведение в журнале