Белокрыльцев С. — Горы, горы — 11

Произведение поступило в редакцию журнала «Уральский следопыт» .   Работа получила предварительную оценку редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго  и выложена в блок «в отдел фантастики АЭЛИТА» с рецензией.  По заявке автора текст произведения будет удален, но останется название, имя автора и рецензия

——————————————————————————————

По неприхотливости и самодостаточности горы занимают второе место среди сущего, кроме того они страшные тугодумы. Неприхотливее и самодостаточнее был только индазаский отшельник-философ Чукучу Хи-ша, простоявший 85 лет без еды, питья, дыхания и свежих новостей по горло в навозе, а после умерший от старости на исходе 237 года жизни. Впрочем, не исключено, что он был ещё большим тугодумом, чем горы.

Самодостаточность и неприхотливость вызывают уважение и симпатию. По крайне мере, такой человек никогда не оседлает первую подвернувшуюся шею. Обычно (но не всегда, и это печально!) у таких людей хорошо развито абстрактное мышление и внутренний мир, но вместе с тем бывает они напрочь лишены амбиций. Им вполне достаточно собственной души и минимального благополучия.

В самом деле, захоти чего горы, они бы усиленно задумались об этом и ради своей цели свернули бы другие горы, ведь нематериальная мысль имеет удивительное свойство влиять на материальное тело, подстраивая его под свои нужды. А эволюционировав силой мысли, горы обрели бы новые возможности. Основали, допустим, горную цивилизацию и, быть может, подмяли под себя всё живое и неживое… Жили бы мы сейчас в мире гор и были бы союзниками гор… или их рабами. Но, к нашему счастью, у гор нет нужды что-либо менять, тем более создавать всякие цивилизации. Где нужда, там и прогресс, а горам, в общем-то, ничего не хочется.

Вот уж кто часто ищет смысл жизни, так это они, горы. В чём их предназначение? Сдерживать атмосферные потоки? Служить непреодолимым препятствием? Границей? Или они всего лишь побочный эффект движений литосферных плит? Решили, что всё это маргариновая чепуха? Тогда представьте, о чём бы вы думали, имей вы прорву свободного времени, но при этом не могли бы и пальцем пошевелить.

Однажды, на одной равнине, в результате брожений земной коры (есть любопытная версия, что возвышенности — это бородавки и морщины стареющей Земли), появились две горы. Произошедшее землетрясение было здесь единственным сносным развлечением за последний миллион лет. В этих краях особо-то ничего и не происходило: то снег выпадет, то дождь, изредка гром с молнией нагрянут, древние гуси пролетят. Но горы не жаловались, деваться им было некуда. Однако на этой стабильной до унылости равнине даже горы утопали в тоске.

И они, естественно, общались между собой, а так как спешить причин не находилось, думали они неторопливо, и паузы между фразами иногда растягивались до десятков лет, если горе требовалось обмозговать… обкаменить слова. Коли говорить, то так, чтоб не в бровь, а в глаз! Впрочем, ни того, ни другого у гор не имелось.

Меж тем на равнине всё же кое-что да менялось. Всему на свете наступает конец, даже если ничего не происходит. Вырос лес, из ручья выросла река, но горы этого не заметили, зато изучили каждую впадину, уступ и щель на своём теле и придумали себе развлечение. Они подсчитывали количество снежинок и дождевых капель, упавших за год на их вершины, склоны и хребты. Естественно, ни одна, ни другая никогда не успевали сосчитать осадочные единицы, и обе десятилетиями спорили о том, кто прав, называя… примерное число выпавших осадков, соответствующее действительности… в некоторой степени. Казалось бы, какая, к чёрту, разница, сколько за год упало на них снежинок? Но когда нечем занять себя, важна любая мелочь! К тому же горы во многом камены, а любой камень — это сжатое и затвердевшее упрямство. В результате споры венчались жутчайшими обидами и обжигающей ненавистью.

— Восемьсот семь тысяч пятьсот три капли, — утверждала Гора.

— Миллион триста тысяч и одна, грязевая пирамиду! — неистово рычала Треснутая Гора.

— Не может этого быть.

— А как ты докажешь, ветреная потаскуху?! — до крупной дрожи бесилась Треснутая Деревья и мелкая шушара полетели с неё кувырком.

— А я и свои успевала считать, и твои.

— ХА-ХА-ХА! Да ты едва успеваешь сообразить, откуда светит солнце, как оно уже не светит, тупая пирамиду! Такой наглой лжи я не слыхала с тех пор как ты заявила, что создала весь мир!

— Это ты сказала, что создала весь мир!

— Ну разумеется я! В отличие от тебя, свои слова я могу доказать!

— Как?

— Вот что ты увидела, родившись? Меня и всё прочее, верно? — коварно спросила Треснутая. От обилия коварства в голосе она бы поддалась поближе к собеседнице, дабы внушить ей доверие, но мобильность никогда не была коньком гор.

— Ну да.

— И больше никого?

— Никого. Я и сейчас за исключением тебя никого не вижу.

— Разве это не доказывает, что именно я создала весь мир, а?!

— Нууу… по крайней мере, не опровергает твоего утверждения.

— Вот видишь!

— Но и не доказывает.

— Тупая-тупая-тупая пирамиду! Как следует подумай над моими словами!

— На это уйдут тысячи лет.

— А куда нам спешить, глупая мартышку?!

Слово “мартышку” с горного переводится как “суетливый” (очень унизительное ругательство), а “потаскуху” означает “непоседливый”.

Треснутая не особо задумывалась о том, что говорит. Именно поэтому её лицо треснуло. Товарка, поддавшись чувствам и тоже не особо раздумывая, чертовски удачно метнула в неё циклопических размеров валун. И не один раз.

Сами понимаете, у гор нет лиц и частей тела, свойственных людям и другим животным. Но раз уж обе горы обратились друг к другу определённой стороной и это не мешало им вести разговоры, назовём для удобства эти стороны лицами.

Кстати, слово “пирамиду” придумали именно горы и именно глядя на них люди придумали пирамиды, на которых поклонялись богам, царям-фараонам и в честь всех этих радостей охотно резали друг друга как свиней. Это слово подслушал некий Кехрис, египетский архитектор, имеющий дар разбираться в горной речи. Означает “пирамиду” — “самовлюблённый дурак” или “самовлюблённая дура” (в горном нет родов). Кехрис никому об этом не сказал, ибо любил старую добрую шутку, но жить любил не меньше. Собственно, он и построил первую пирамиду, созданную человеком. Весила она около пятидесяти килограмм, а в высотой была почти метр.

Через пару-тройку веков горы успокаивались и мирились. Повышенная эмоциональность тоже была для них своего рода развлечением и способом скоротать вечность.

Как-то на равнине появилось несколько семей фиолетовых великанов, они шли с юга. И появилось несколько семей серых великанов, эти шли с севера. Понятное дело, великаны являлись великанами для человека, но не для гор. Так вот, великаны внезапно встретились возле ущелья и на всякий случай устроили массовую драку. В те дни подобное происходило сплошь и рядом. Для вежливого и мирного сосуществования необходимо наличие мало-мальски развитого интеллекта и мало-мальски развитого лексикона. Ни тем, ни другим великаны пощеголять не могли. Рычания фиолетовых при виде серых, а также ора серых при виде фиолетовых оказалось явно недостаточно для мирного общения. Потрясания дубинами тоже этому не способствовали. В общем, в живых остался один серый, да и тот от слабости свалился в ущелье.

— Какие торопыги, — заключила Гора.

— Сплошь мартышку и потаскуху, не ценят мгновения жизни, — заметила Треснутая Гора. — Мелкие и глупые. Все их беды оттого, что на месте устоять не могут. Чуть что, несутся как оголтелые или сразу же падают. Сколько мартышку не учи, она мартышку и останется.

— Это да. Основательности им не хватает.

Проскакало ещё полмиллиона лет.

Откуда-то с востока на равнину явились люди. Равнина им понравилась. На ней зеленели плодородные рощи и голубела широкая река. И остались люди в этом благодатном краю. Однако через сотню лет у них что-то произошло, и часть жителей посёлок покинула.

— Нет покоя потаскуху, — проворчала Треснутая.

Отделившаяся от общины группа по каким-то своим причинам взобралась на склон Треснутой Горы и обосновала там своё селение. Жилища строили из камня (их даже выдалбливали в виде уютных пещер в скалах). Деревню защищала гранитная ограда, а на подходе воздвигли неприступную крепость.

Теперь у гор появилось новое развлечение. Они следили за людской жизнью. Однако следили недолго, и тысячи лет не натикало. За это время оба посёлка развились в небольшие города и даже начали торговать, на девятую сотню лет сообразив, что у каждого из них есть что-то, в чём нуждаются соседи, и это что-то вполне может ускорить развитие и облегчить жизнь, что, в свою очередь, несмотря на все старания, не может достичь вражда.

Так вот, когда каменному городу перестало хватать места, несколько его жителей полезли повыше, узнать, нет ли и там удобных для застройки площадок. Этого Треснутая уже не стерпела и сбросила с себя всех людей вместе с их городом и крепостью, в мгновение обратив дома в развалины, а людей в красную размазню.

— Пирамиду! Потаскуху! Мартышку! Чернилу (в смысле “мягкие, хлипкие, прилипчивые, вызывающие омерзение, паразиты и т. д.)! — осатанело ревела Треснутая. — Мало того, ползали по мне, внутри меня, грызли меня, добывали меня, входили в меня, так ещё и на самый верх попёрлись!

И в раздражении пустила лавину камней. Лавина погребла город на равнине, переживший высотный город на пятьсот лет. Треснутая Гора оказалась весьма злопамятной тугодумкой. А злопамятный тугодум куда страшнее и непредсказуемее тугодума обычного.

— Что ты натворила, — вздохнула Гора. — Опять мы одни. Пускай они мелкие и глупые, наблюдать за ними было забавно.

— Наглеть нечего! — рявкнула Треснутая. С её склонов, агрессивно грохоча, посыпались валуны.

— Откуда мелким и глупым знать, что можно, а что нельзя?

— Их сложности! — заносчиво ответила Треснутая.

Ну а равнину больше никто не заселял. По крайне мере, пока там торчали эти двое.

Следующее значимое событие произошло весьма скоро. Особенно значимым оно было для Горы. Для Треснутой это событие оказалось фатальным. Случилось ещё одно землетрясение. Может Треснутая благополучно и пережила бы его, если бы не была треснутой. От земных волнений трещина распаутинилась и разорвала гору, как разрывается одежда с прогнившими нитками. Гора буквально отправилась на крошки. Треснутой “создательницы всего мира” не стало.

Но вот что интересно, среди остатков Треснутой заблестело нечто чёрное, краеугольное, с острым верхом, к которому сходились три плоскости. Это нечто очертаниями полностью повторяло облик Треснутой, но было более изящным и гладким, как застывшая лава. Будто Треснутая, которую сотни тысяч лет знала Гора, являлась лишь внешней оболочкой сего предмета. Тут Гора кое-что сообразила.

— А может и во мне есть такая штучка? — подумала она.

Треснутая по понятным причинам не ответила.

Через пару тысяч лет на равнину пришёл человек. Он постоял, послушал гул Горы, которая как раз от скуки разговаривала сама с собой, и направился к блестящему и чёрному нечто. Проведя внутри нечто два дня, он покинул равнину, но вскоре возвратился с группой земляков. Он показал им нечто, и они провели внутри нечто несколько месяцев, выбираясь на поверхность лишь для еды и отдыха. Пришли ещё люди. Они вынесли из нечто множество предметов и забрали их с собой.

Ещё тысячи лет канули в колодец прошлого. Горе стало невыносимо скучно. Поднатужившись, она расколола себя на две половины. Внутри неё нечто не оказалось, однако половина, отделившись, завалила собой чёрное нечто, которое и без того выцвело, поистёрлось, потрескалось и заросло лианами.

— Тебя зовут Третья Гора, — сказала Гора. — А меня зовут Гора.

— Здравствуй, Гора, — сказала Третья Гора.

— Я создала весь… — хотела сказать Гора, но осеклась. — Знаешь, до тебя здесь была другая гора. Её звали Треснутая. Она создала весь мир, как я создала тебя.

И Гора рассказала Второй Горе о Треснутой, создательнице всего мира, об их спорах и развлечениях. Ей было лестно, что она общалась с самой создательницей всего мира и как-то однажды самой создательнице всего мира засандалила здоровенным валуном прямохонько промеж гипотических глазищ. И не один раз.

________________________________________________________________________________

каждое произведение после оценки
редактора раздела фантастики АЭЛИТА Бориса Долинго 
выложено в блок отдела фантастики АЭЛИТА с рецензией.

По заявке автора текст произведения будет удален, но останется название, имя автора и рецензия.
Текст также удаляется после публикации со ссылкой на произведение в журнале