3.
— Я только думаю, счастлива ли эта малышка,— вздохнула мадам Мегрэ, встав из-за стола и отправляясь на кухню за кофе.
Тут же она заметила, что муж ее не слушает. Он отодвинулся от стола и набивал трубку, глядя на печь, где тихонько потрескивали дрова.
— Не думаю, что она чувствует себя счастливой, живя с такой женщиной,— не без ехидства добавила мадам Мегрэ.
Комиссар рассеянно улыбнулся, словно не слышал ее слов: он неотрывно глядел на огонь. В их доме было не меньше десятка таких печек, поленья в которых так же потрескивали, и не меньше десятка столовых, где стоял такой же особенный воскресный .запах. То же, конечно, было и в доме напротив. Каждая семья проводила этот день спокойно, безмятежно — с обязательной бутылкой вина на столе, пирожными, графином ликера, извлеченным из буфета, и во все окна проникал тот же унылый серый цвет пасмурного дня.
Именно из-за этого сумрака, уже начиная с утра, Мегрэ чувствовал себя не в своей тарелке. В девяти случаях из десяти, расследуя серьезное преступление, он все больше погружался в новую обстановку, сталкивался с людьми незнакомого или малознакомого круга, и ему приходилось узнавать все, вплоть до мельчайших привычек и обычаев неизвестной ему ранее среды.
В этом деле, которое и делом-то нельзя было назвать— ему ведь никто его не поручал,— все было иначе. Впервые событие произошло поблизости от него, в доме, где он мог бы жить и сам.
Мартены могли оказаться его соседями по площадке, и в этом случае за Колеттой, когда ее тетке понадобилось бы уйти, приглядывала бы, разумеется, мадам Мегрэ. Этажом ниже тоже жила старая дева, вылитая мадемуазель Донкёр, правда, чуть потолще и побледнее. Портреты в рамках отца и матери мсье Мартена ничем не отличались o портретов родителей Мегрэ, и увеличивали их, вполне возможно, в одном и том же ателье.
Не оттого ли он испытывал ощущение неловкости? Ему казалось, что дистанция, отделяющая его от соседнего дома, слишком ничтожна, и это мешает увидеть вещи и людей свежим, непредвзятым взглядом.
О своем утреннем визите он рассказал жене во время завтрака, праздничного завтрака, после которого он с трудом поднялся из-за стола,— и теперь она со смущенным видом то и дело посматривала на окна напротив.
— Привратница уверена, что никто посторонний не мог войти?
— Не очень: до половины первого у нее сидели гости. Потом она легла спать, а хождение взад и вперед, как обычно в рождественскую ночь, не прекращалось.
— Ты боишься, как бы еще чего не случилось?
Да, именно это беспокоило Мегрэ. Но прежде всего тот факт, что мадам Мартен пришла к нему не по собственному желанию, а под нажимом мадемуазель Донкёр. Если бы она встала пораньше, первая обнаружила куклу и услышала историю
с Дедом-Морозом, кто знает, не скрыла бы она все и не велела бы девочке молчать?
Кроме того, она воспользовалась первым попавшимся предлогом, чтобы уйти из дома, хотя у нее было достаточно провизии. По рассеянности она даже купила масло, хотя в оконном шкафчике на кухне у нее лежал целый фунт. Мегрэ тоже поднялся, пересел в кресло у окна, снял телефонную трубку и вызвал Уголовную полицию.
— Ты, Люка?
— Да. Я сделал все, что вы велели, шеф. У меня в руках список всех арестантов, освобожденных за последние четыре месяца. Их гораздо меньше, чем можно было ожидать. Среди них нет ни одного, кто когда-либо проживал на бульваре Ришар-Ленуар.
Теперь это уже не имело значения: Мегрэ почти полностью отбросил эту версию — слишком уж она была маловероятной. Допустим, кто-то, живший в квартире напротив, спрятал там перед арестом что-либо стоящее, добытое кражей или иным преступлением.
Очутившись на свободе, такой человек прежде всего захотел завладеть припрятанным. Но из-за болезни Колетты в комнату ни днем, ни ночью нельзя было попасть.
Совсем неглупая мысль — выступить в роли Деда-Мороза и почти без всякой опасности проникнуть к девочке.
Но в этом случае мадам Мартен не стала бы колебаться, идти ли ей на встречу с Мегрэ. И уж, конечно, не ушла бы сразу из дома под неуклюжим предлогом.
— Проверить весь список — каждого в отдельности?
— Нет. Удалось тебе что-нибудь узнать о Поле Мартене?
— Да. Это оказалось совсем нетрудно. Его имя известно самое меньшее в четырех-пяти комиссариатах в районе между площадью Бастилии, Отелем де Виль и бульваром Сен-Мишель,
— Ты узнал, как он провел эту ночь?
— Сначала поужинал на барже Армии Спасения. Он приходит туда регулярно каждую неделю, в один и тот же день, как завсегдатай и всегда трезвый. Ужин дали праздничный, но, чтобы его получить, пришлось выстоять длинную очередь.
— А потом?
— Около одиннадцати вечера Мартен оказался в Латинском квартале и зашел в одно из ночных заведений. Денег он, по-видимому, собрал достаточно и решил выпить, потому что в четыре часа утра его подобрали мертвецки пьяным метрах в ста от площади Мобер и доставили в участок, где он оставался до одиннадцати утра. Вышел он незадолго до того, как я получил эти сведения, и мне обещали доставить его сюда сразу по задержании. В кармане у него оставалось лишь несколько франков.
— А как насчет Бержерака?
— Жан Мартен возвращается в Париж первым дневным поездом.
Он очень удивлен и обеспокоен утренним звонком.
— Больше ему никто не звонил?
— Сегодня нет. Зато звонили вчера вечером, когда он ужинал за общим столом.
— Тебе сказали, кто его вызывал?
— Кассирша из гостиницы, которая сняла трубку, уверяет, что слышала мужской голос. У нее спросили, в гостинице ли сейчас Жан Мартен. Она послала за ним горничную, но когда Мартен подошел к телефону, никто не ответил. Это испортило ему настроение на весь вечер. Кто-то из коммивояжеров устроил пирушку в одном из ресторанов. Мне дали понять, что в компании были и красивые девушки. Мартен же, выпив вместе с другими несколько рюмок, все время рассказывал о своей жене и дочке. Он оставался там до трех ночи. Это все, что вы хотели узнать, шеф?
— Пока речь идет только об истории с Дедом-Морозом и куклой.
— Что?
— Минутку! Мне еще нужно, чтобы ты попытался добыть домашний адрес директора часовой фирмы «Зенит» на авеню Опера. Думаю, что это можно узнать и в праздничный день. А он, вероятнее всего, у себя. Ты мне позвонишь?
— Как только узнаю.
Жена принесла комиссару стопку эльзасской сливянки, которую присылала им ее сестра. Он благодарно улыбнулся и на минуту попытался забыть об этой нелепой истории. Может, сходить днем в кино?
— Какого цвета у нее глаза?
Ему пришлось сделать над собой усилие: он не сразу понял, что речь идет о девочке с единственной, кто интересовал мадам Мегрэ в этом деле.
— Ей-богу, затрудняюсь ответить. Помню только, что не карие. Волосы у нее светлые.
— Значит, глаза голубые.
— Возможно. Во всяком случае, очень светлые и, кстати, спокойные.
— Понятно: она ведь относится ко всему по-детски. Она хоть смеялась?
— Для этого у нее не было повода.
— Нормальный ребенок всегда найдет повод. Достаточно, чтобы он испытывал доверие к окружающим и не боялся вести себя, как свойственно его возрасту.
— Тебе симпатична мадемуазель Донкёр?
— Я убеждена, что хоть она и старая дева, но умеет лучше обращаться с девочкой, чем эта мадам Мартен. Мне приходилось встречать ее в магазинах. Она из тех женщин, которые только и следят, как бы их не обсчитали, и вынимают из кошелька по монетке с таким видом, будто все хотят их обмануть.
Телефонный звонок прервал мадам Мегрэ, но она успела повторить:
— Мне не нравится эта женщина.
Звонил Люка, чтобы сообщить адрес мсье Артюра Годефруа, генерального представителя часовой фирмы «Зенит» во Франции. Он жил в собственной вилле, в Сен-Клу, и Люка уже проверил: он сейчас дома.
— Поль Мартен здесь, шеф.
— Привели?
— Да. Он не понимает — зачем… Подождите минутку, я прикрою дверь… Ну, вот! Теперь он меня не слышит. Сначала Мартен решил — что-то случилось с дочкой, и расплакался. Сейчас он успокоился, сидит покорно. Похоже, ему нехорошо после ночных возлияний. Что с ним делать? Послать к вам?
— Есть у тебя кто-нибудь, кто мог бы его привести?
— Только что пришел Торранс. Думаю, ему полезно подышать воздухом. Он неплохо провел рождественскую ночь. Я вам больше не нужен?
— Нет, еще нужен. Свяжись с комиссариатом Пале-Рояль. Вот уже пять лет, как бесследно исчез некий мсье Лорийе, державший там небольшой магазин ювелирных изделий и старинных монет. Я хотел бы подробнее узнать об этой истории.
Мегрэ улыбнулся: он увидел, что жена, усевшись напротив него, начала вязать. Решительно, это расследование носило семейный характер.
— Разрешите вам позвонить?
— Позвони. Я никуда не собираюсь.
Через пять минут комиссар уже связался по телефону с мсье Годефруа, который говорил с заметным швейцарским акцентом. Когда речь зашла о Жане Мартене, Годефруа сразу же решил, что раз его беспокоят в праздничный . день, значит, с его коммивояжером что-то случилось, и рассыпался в похвалах по его адресу:
— Это такой преданный и способный малый, что я собираюсь в следующем году, иначе говоря, через две недели, оставить его в Париже в качестве помощника директора. Вы его знаете? У вас серьезные причины им интересоваться? — Он прикрикнул на шумевших рядом детей и велел им замолчать.— Простите. Вся семья в сборе и…
— Мсье Годефруа, не знаете ли случайно, не обращался ли в последние дни кто-нибудь в вашу контору, чтобы узнать, где сейчас находится мсье Мартен?
— Конечно, знаю.
— Тогда, пожалуйста, попод робней.
— Вчера утром кто-то позвонил в контору и попросил к телефону меня лично. Я был очень занят — сейчас ведь праздничные дни. Звонивший, должно быть, назвал свое имя, но я его забыл. Он хотел узнать, где сейчас Жан Мартен и куда ему можно позвонить по срочному делу. У меня не было никаких оснований скрывать, и я сказал, что Мартен сейчас в Бержераке, скорее всего в гостинице «Бордо».
— Больше ничего не спросили?
— Нет.
— Благодарю вас.
— Вы уверены, что эта история ничем ему не грозит?
Должно быть, дети тормошили Годефруа; Мегрэ воспользовался этим и поскорее закончил разговор.
— Слышала?
— Конечно, слышала, что ему говорил ты, но не знаю, что он отвечал.
— Вчера вечером кто-то звонил к ним в контору и узнавал, где сейчас находится Жан Мартен. Несомненно, этот же человек звонил вечером в Бержерак, чтобы убедиться, что коммивояжер по-прежнему там и в ночь под рождество его не будеТ на бульваре Ришар-Ленуар.
— И этот же человек проник в квартиру?
— Скорее всего. По крайней мере, это доказывает, что Поль Мартен здесь ни при чем: ему незачем было дважды звонить по телефону. Он мог бы, не выдавая себя, узнать об этом у золовки.
— Начинаешь входить во вкус, Мегрэ? Признайся, ты в восторге, что произошла эта история.— И пока м уж пытался найти оправдание, мадам Мегрэ продолжала: — Но это же естественно! Даже меня это живо интересует. Как тебе кажется, сколько еще времени нога у девочки будет в гипсе?
— Я об этом не спрашивал.
— А могут быть какие-нибудь осложнения?
Сама того не подозревая, она этой фразой навела мужа на новую мысль.
— Знаешь, ты сказала это очень кстати!
— Что сказала?
— Действительно, раз девочка уже два месяца лежит, в постели, можно полагать, что если не будет осложнений, она скоро поднимется.
— Вначале ей, вероятно, придется ходить на костылях?
— Не в этом дело. Через несколько дней, самое позднее через несколько недель, девочка уже не будет прикована к постели. Станет выходить с мадам Мартен на прогулку. Путь будет свободен, и любой запросто сможет проникнуть в квартиру, не нуждаясь в костюме Деда-Мороза.
Спокойно посматривая на мужа и слушая, что он говорит, мадам Мегрэ шевелила губами: она считала петли на вязании.
— Именно постоянное пребывание
Колетты в комнате вынудило незнакомца прибегнуть к этой уловке. Девочка два месяца в постели, а он, быть может, все два месяца ждет… Если бы не осложнение, он смог бы поднять паркет еще, примерно, недели три назад.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ничего. Вернее, то, что человек не мог уже больше ждать; значит, у него были серьезные причины действовать без промедления.
— Скоро Мартен вернется из поездки.
— Тоже верно.
— Но что могли искать под паркетом?
— А разве известно, что там что-нибудь лежало? Если «Дед-Мороз» ничего там не обнаружил, проблема для него стоит столь же остро, как и вчера. Значит, он повторит попытку.
— Каким образом?
— Вот этого-то я и не знаю.
— Мегрэ, скажи честно, ты не боишься за девочку? Не думаешь, что, живя с этой женщиной, она подвергается опасности?
— На этот вопрос я мог бы ответить, если бы знал, куда мадам Мартен уходила утром под тем предлогом, что ей нужно сделать покупки.
Он снял трубку и снова позвонил в Уголовную полицию.
— Это опять я, Люка. На этот раз попрошу тебя заняться такси. Нужно узнать, брала ли сегодня машину женщина меж д у девятью и десятью часами утра в районе бульвара Ришар-Ленуар и куда она поехала. Минутку! Да, я об этом подумал. Блондинка, лет тридцати с небольшим, довольно худая, серый костюм, бежевая шляпа, в руках хозяйственная сумка. Думаю, что сегодня утром занято было не так уж много такси.
— Мартен уже у вас?
— Пока еще нет.
— Скоро явится. Что касается Лорийе, люди из комиссариата Пале-Рояль собирают о нем сведения, и вы их скоро получите…
Как раз в это время Жан Мартен должен выезжать из Бержерака в Париж. Колетта, конечно, теперь спит. В доме напротив, за занавесками, мелькает силуэт мадемуазель Донкёр. Вот уж ком у хочется догадаться, чем сейчас занимается Мегрэ!
Из домов стали выходить люди, целыми семьями, чаще всего с детьми, волочившими свои новые игрушки по тротуару. У кино, разумеется, стояли очереди. Возле дома остановилось такси. Потом послышались шаги на лестнице. Мадам Мегрэ пошла открывать еще до того, как позвонили. Раздался зычный голос Торранса:
— Вы дома, шеф?
И он ввел в комнату мужчину без возраста, который робко жался у стенки, понурив голову.
Мегрэ достал из буфета еще две стопки и наполнил их сливянкой.
— За ваше здоровье! — сказал он, поднимая свою.
Мужчина колебался, рука у него дрожала, он смотрел на Мегрэ удивленными, испуганными глазами.
— За ваше здоровье, мсье Мартен.
Прошу прощения, что заставил вас придти сюда, но здесь вы поблизости от дочки и сможете ее навестить
— С ней ничего не случилось?
— Что вы! Я видел ее сегодня утром. Она очень мило играла с куклой. Можешь идти, Торранс. У Люка для тебя есть работа.
Мадам Мегрэ тут же ушла с вязанием в спальню и, усевшись на край кровати, продолжала считать петли.
— Садитесь, мсье, Мартен.
Едва коснувшись губами стопки, мужчина тут же поставил ее на стол, хотя время от времени с тоской поглядывал на нее.
— Главное, не беспокойтесь и учтите, что я знаю вашу историю.
— Я хотел пойти к ней сегодня утром,— вздохнув, сказал Мартен.— Я дал себе слово лечь спать и встать пораньше, чтобы поздравить дочку с рождеством.
— Я и это знаю.
— Но у меня всегда получается не так, как хочется. Каждый раз я даю себе зарок, что выпью не больше одной рюмки.
— У вас только один брат, мсье Мартен?
— Да, Жан. Он младше меня на шесть лет. Больше всего на свете я любил его, мою жену и дочку.
— Вы не любите золовку?
Мартен растерянно вздрогнул и смутился.
— Не могу сказать ничего плохого о Лорен.
— Вы доверили ей свою дочь, не правда ли?
— Конечно. Моя жена умерла, я стал терять почву под ногами…
— Я понимаю. А ваша дочка счастлива.
— Думаю, что да. По крайней мере, никогда не жалуется. Вы не пытались изменить свой образ жизни?
— Каждый вечер я даю себе слово, что покончу с этим, а назавтра все начинается сначала. Я даже ходил к доктору, и он дал мне кое-какие советы.
— И вы им следовали?
— Несколько дней. Когда я снова пришел к нему, он очень торопился, сказал, что у него нет времени заниматься мною и что мне лучше всего лечь в специальную клинику.
Мартен протянул руку к стопке, но вдруг заколебался, и Мегрэ, что бы его подбодрить, залпом выпил свою.
— Вы никогда не встречали у золовки мужчину?
— Нет. Думаю, что в этом ее обвинить нельзя.
— Вы знаете, где познакомился с ней ваш брат?
— В маленьком ресторане на улице Божоле, где столовался, когда бывал в Париже между поездками. Ресторан находится близко от его конторы и от магазина, где работала Лорен.
— Долго продолжалось их знакомство до замужества?
— Точно не знаю. Жан на два месяца уехал, а вернувшись, сообщил-мне, что женится.
— Вы были свидетелем на свадьбе?
— Да. А свидетельницей невесты была хозяйка меблированных комнат, где жила Лорен. У нее нет родственников в Париже: в то время она уже была сиротой, А в чем дело? Случилось что-нибудь и приятное?
— Пока еще не знаю. Какой-то человек в костюме Деда-Мороза проник сегодня ночью в комнату Колетты.
— Ночью?! Что ему было нужно?
— Он подарил куклу. Когда Колетта проснулась и открыла глаза, она увидела, что он приподнимает планки паркета.
— Странно… Как вы полагаете, вид у меня приличный? Могу я зайти к дочери?
— Через несколько минут. Если хотите, можете побриться и почистить костюм здесь, у меня… А не мог ваш брат что-нибудь спрятать под паркетом Жан? Никогда в жизни!
— А если бы ему нужно было что-нибудь утаить от жены?
— Что вы! Вы его не знаете! Он никогда ничего от нее не скрывает. Возвращаясь из поездки, отдает ей полный отчет, как хозяину.
Она точно знает, сколько у него в кармане денег.
— Она ревнива?
Мартен промолчал.
— Вы поступите правильней, если скажете мне все, что думаете. Речь идет о вашей дочке.
— Не думаю, чтобы Лорен была так уж ревнива, но она корыстна. По крайней мере, так утверждала моя жена. Она ее не любила.
— Почему?
— Она говорила, что у Лорен слишком тонкие губы, что она слишком холодная, слишком вежливая, всегда себе на уме. По мнению жены, она бросилась на шею Жану из-за его положения, квартиры, будущего…
— Она была из бедных?
— Она никогда не рассказывала о своей семье, но мы узнали, что отец ее умер, когда она была еще совсем маленькой, а мать работала приходящей прислугой.
— В Париже?
— Да, где то в квартале Гласьер. Вот почему она никогда не упоминает об этом квартале. Как говорила моя жена, она из тех, кто знает, что ему нужно.
— Не кажется ли вам, что она была любовницей своего хозяина?
Мегрэ подлил Мартену капельку спиртного. Тот посмотрел на него с благодарностью, но все же колебался, видимо, боясь, что от него будет пахнуть, когда он явится к дочери.
— Я попрошу, чтобы вам приготовили чашечку кофе,— сказал Мегрэ.— Но возвращаюсь к своему вопросу. У вашей жены и на этот счет, конечно, было свое мнение?
— Откуда вы узнали? Заметьте, она никогда не говорила плохо о людях. Но Лорен просто физически не выносила. Когда мы должны были с ними встречаться, я умолял жену не выказывать недоверия или антипатии. Быть может, вам покажется странным, что я говорю обо всем этом в моем теперешнем состоянии. Наверное, я плохо поступил, доверив ей Колетту?.. Иногда я сам себя за это упрекаю. Но что мне оставалось делать?
— Вы не ответили мне по поводу бывшего хозяина Лорен.
— Да, да. Моя жена уверяла, что они производят впечатление любовников и что Лорен поступила практично, выбраа себе в мужья человека, который большую часть времени проводит в разъездах.
— Вы знаете, где она жила до замужества?
— На улице, которая выходит на Севастопольский бульвар: первая справа, когда идешь от улицы Риволи в сторону бульваров. Я это запомнил, потому что мы заезжали за Лорен на машине в день свадьбы.
— Улица Пернель?
— Совершенно верно. В четвертом или пятом доме по правую руку находятся меблированные комнаты, тихие, вполне приличные, где, в основном, живут люди, работающие в этом квартале. Помню, там жили начинающие актрисы из театра Шатле.
— Хотите побриться, мсье Мартен?
— Мне, право, неловко…
— Пойдемте.
Чтобы не заходить в комнату, где находилась мадам Мегрэ, комиссар провел его через кухню и дал ему все необходимое, включая щетку для одежды.
Когда Мегрэ вошел в столовую, его жена приоткрыла дверь и шепотом спросила:
— Что он делает?
— Бреется.
Комиссар снял трубку и снова позвонил славному Люка, которому задал столько работы на рождество.
— Можешь сейчас отлучиться?
— Могу, если Торранс останется здесь. Я получил сведения, которые вы просили.
— Одну минутку. Сбегай на улицу Пернель и найди там дом с меблированными комнатами. Это поблизости от Севастопольского бульзара. Не знаю, сменились ли за эти пять лет хозяева. Быть может, разыщешь кого-нибудь, кто работал там в то время. Мне нужны подробные сведения о некой Лорен.
— Лорен… А фамилия?
— Минутку. Я об этом не подумал.
Он прошел в ванную и через дверь спросил у Мартена девичью фамилию его золовки.
— Буатель! — крикнул тот.
— Люка, ты слушаешь? Речь идет о Лорен Буатель. Хозяйка этих меблированных комнат была свидетельницей на ее свадьбе с Мартеном. В то время Лорен Буатель работала в магазине Лорийе.
— Это который из Пале-Рояля?
— Да. Меня интересует, были ли они связаны помимо работы, и не приходил ли он к ней домой. Вот и все. Сделай это побыстрее. Быть может, мы сами не подозреваем, насколько это срочно. Что ты хотел мне сказать?
— Это по делу Лорийе. Странный был тип. После его исчезновения проводилось следствие. На улице Мазарини, где Лорийе жил с семьей, он слыл за тихого, мирного коммерсанта, который прекрасно воспитывает троих детей. Зато в Пале-Рояле, в его лавчонке, творились прелюбопытные вещи. Там продавались не только сувениры и старинные монеты, но также порнографические книги и картинки.
— В таких магазинчиках это водится.
— Да. Вполне возможно, там происходило не только это. Речь шла о широком диване, покрытом красным репсом, который стоял в кабинете хозяина, в глубине магазина. За неимением доказательств, дело замяли, тем более?, что клиентура состояла из людей заметных, и с ними не хотели связываться.
— А причем тут Лорен Буатель?
— О ней в протоколе ничего не говорится. Когда Лорийе исчез, она уже была замужем. Известно, что в день исчезновения она ждала все утро у дверей магазина. Непохоже, что она виделась с ним накануне вечером, после закрытия. Я как раз говорил об этом по телефону, когда ко мне в кабинет зашел Ланглуа из отдела финансовых преступлений. Услышав фамилию Лорийе, он вздрогнул и заявил, что ему она о чем-то напоминает, и он сейчас заглянет в свои досье. Вы меня слушаете? Ничего конкретного там не оказалось, разве только то, что Лорийе часто пересекал швейцарскую границу, а в то время процветала контрабанда золотом. Его взяли под наблюдение. Несколько раз обыскивали на границе, но ничего не нашли.
— Сбегай на улицу Пернель, старина. Я более чем уверен, что дело не терпит отлагательства.
Поль Мартен, чисто выбритый, стоял у дверей.
— Мне очень совестно. Не знаю, как вас и благодарить,
— Сейчас вы пойдете к дочке, не так ли? Не имею представления, сколько времени вы проводите у нее обычно, как вы поступите теперь, но мне хотелось бы, чтобы на этот раз вы не отходили от Колетты, пока я за вами не зайду.
— Но не могу же я провести там всю ночь!
— Если понадобится, придется провести и ночь.
— Ей грозит опасность?
— Пока ничего не знаю, но ваше место возле Колетты.
Мартен с жадностью осушил чашку кофе и направился к лестнице. Как только дверь за ним закрылась, в столовую вошла мадам Мегрэ.
— Не может же он пойти к дочери на рождество с пустыми руками!
— Но…
Мегрэ уже собирался ответить, что у них нет куклы, но она протянула ему маленький блестящий предмет — золотой наперсток, годами лежавший в ее рабочей корзинке: она им не пользовалась.
— Дай ему это. Маленькой девочке всегда приятны такие вещи. Только поживей!
Мегрэ вышел на лестницу и крикнул:
— Мсье Мартен!.. Мсье Мартен!.. Подождите минутку!
Комиссар спустился и протянул ему наперсток.
— Только не говорите, кто вам его дал.
Потом поднялся к себе, остановился ка пороге гостиной и проворчал сквозь зубы:
— Когда ты перестанешь заставлять меня играть в Деда-Мороза?
— Уверяю тебя, наперсток доставит ей не меньше радости, чем кукла. Понимаешь, это вещь, которой пользуются взрослые.
Мегрэ увидел, как Мартен пересек бульвар, на минутку остановился перед домом, посмотрел на окна Мегрэ, вероятно, чтобы набраться храбрости.
— Думаешь, он вылечится?
— Сомневаюсь.
— Если что-нибудь случится с этой женщиной, с мадам Мартен…
— Ну?
— Ничего. Я думаю о девочке. Что с ней тогда будет?
Прошло десять минут. Мегрэ просматривал газету. Его жена снова уселась напротив него и вязала, считая петли; наконец он Пробормотал, выпуская клубы дыма:
— Но ведь ты ее даже не видела!
4.
Позднее, в ящике, куда жена складывала ненужные бумажки, Мегрэ обнаружил старый конверт и машинально подвел на обороте его итоги событий дня. Вот тут и поразила его особенность этого расследования, которое он почти целиком провел, не выходя из дому, а после часто приводил в пример.
Вопреки обыкновению, в этом деле не произошло ничего неожиданного, ничего драматического. Не было здесь и необыкновенного везения, а все-таки везло простым и естественным образом.
Иногда бывает так, что десятки инспекторов трудятся круглые сутки не покладая рук, и собирают самую незначительную информацию. Например, вполне могло случиться, что мсье Артюр Годефруа, представитель часовой фирмы «Зенит» во Франции, решил бы провести рождество в своем родном Цюрихе. Его просто могло не оказаться дома. Он мог, наконец, вообще не знать о телефонном звонке в контору по поводу Жана Мартена.
В начале пятого, осунувшийся, с покрасневшим носом, вернулся Люка: ему сопутствовало то же везение.
На Париж внезапно опустился густой, желтоватый туман, что бывает не часто, и во всех домах горел свет; окна по обеим сторонам бульвара походили на далекие маяки: окружающие предметы настолько растворились в тумане, что казалось, вот-вот, словно на берегу моря, заревет гудок.
Почему-то — быть может, из-за воспоминаний детства — Мегрэ все это нравилось, так же, как ему нравилось наблюдать, как Люка заходит в квартиру, снимает пальто, садится и греет у огня замерзшие руки.
Люка был почти точной копией Мегрэ, правда, на голову ниже, поуже в плечах, да и придавать лицу суровое выражение стоило ему труда. Нисколько не рисуясь, быть может, даже бессознательно подражая шефу и восхищаясь им, он повторял малейшие его жесты, позы, словечки, и здесь, дома, это поражало больше, чем в служебном кабинете. Даже сливянку он нюхал, прежде чем поднести стопку к губам, как это делал комиссар.
Хозяйка меблированных комнат на улице Пернель погибла два года назад во время катастрофы в метро, и это могло бы осложнить расследование, Персонал в такого рода заведениях меняется довольно часто, и оставалось мало шансов найти кого-либо, кто знал Лорен Буатель, жившую там пять лет назад.
Но и здесь удача не изменила. Люка нашел нынешнего владельца меблированных комнат, который раньше служил здесь ночным сторожем, и судьбе заблагорассудилось, что у него были какие-то неприятности с полицией нравов.
— Заставить его заговорить не составило труда,— сказал Люка, раскуривая непомерно большую для него трубку.— Я все удивлялся, откуда у него нашлись деньги на покупку заведения, но в конце концов он признался, что является подставным лицом одного весьма видного деятеля, который помещает свой капитал в предприятия такого рода, но предпочитает сохранять инкогнито.
— Какого типа это заведение?
— С виду вполне приличное. Довольно чисто. Внизу размещается контора. Комнаты сдаются на месяц, иногда на неделю. А на втором этаже можно снять даже на несколько часов.
— Он помнит эту женщину?
— Прекрасно; она жила там больше трех лет. В конце концов я понял, что она ему не нравилась: слишком уж была высокомерна.
— Лорийе ее навещал?
— Прежде чем пойти на улицу Пернель, я зашел в комиссариат Пале-Рояля за фотографией, которая фигурировала в деле, и показал ее владельцу комнат. Он тут же его узнал.
— Лорийе приходил часто?
— В среднем два-три раза в месяц, всегда с поклажей. Приезжал около половины второго ночи и оставался до шести утра. Сначала я не понял, что это могло означать. Просмотрел железнодорожный справочник и оказалось, что визиты Лорийе совпадали с его поездками, в Швейцарию. Он возвращался поездом, который прибывает в Париж ночью, а жене, наверное, говорил, что приехал шестичасовым.
— Больше ничего интересного?
— В общем да, если не считать того, что Лорен скупилась на чаевые и, несмотря на запрещение, готовила ужин у себя в комнате на спиртовке.
— Бывали у нее другие м ужчи ны?
— Нет. Кроме Лорийе, никого. Когда Лорен выходила замуж, она попросила хозяйку быть свидетельницей у нее на свадьбе.
Мегрэ пришлось заставить жену остаться с ним в комнате, где она сидела тихо, как мышка, и, казалось, старалась не привлекать к себе внимания.
А в это время Торране объезжал в тумане таксомоторные парки. Оба коллеги терпеливо ждали его, удобно расположившись в креслах, в одинаковых позах, каждый со стопкой спиртного в руке: Мегрэ чувствовал, что его уже слегка развозит.
С такси все вышло так же удачно, как и со всем остальным. Иногда на такси, которое ищешь, нападаешь сразу же, но бывают случаи, когда много дней теряешь безрезультатно, особенно, когда речь идет о машине, принадлежащей какой-нибудь частной компании. Иные шоферы не имеют постоянного расписания, ловят случайных пассажиров и далеко не всегда читают в газете обращения полиции.
Около пяти часов Торранс позвонил из Сент-Уэна:
— Нашел одно такси.
— Почему одно? Разве их было несколько?
— У меня есть основания так думать. Молодая женщина села в это такси сегодня утром на углу бульвара Ришар-Ленуар и бульвара Вольтер и велела отвезти ее на улицу Мобеж, возле Северного вокзала. Там она отпустила машину.
— Она вошла в здание зокзала?
— Нет. Остановилась возле магазина дорожных товаров, который открыт по воскресеньям и праздникам. Больше шофер ее не видел.
— Где он сейчас?
— Здесь, Только что со смены.
— Можешь прислать его ко мне? Пусть садится в свою машину или возьмет другую, но чтобы был здесь как можно скорее. А тебе остается найти шофера, который вез ее обратно.
— Ясно, шеф. Только выпью чашечку кофе, а то чертовски холодно.
Мегрэ бросил взгляд на противоположную сторону бульвара и увидел, как в окне мадемуазель Донкёр мелькнула тень.
— Люка, найди-ка мне в справочнике телефон магазина дорожных товаров напротив Северного вокзала.
На это потребовалось всего несколько минут, и Мегрэ снял трубку.
— Алло! Говорят из Уголовной полиции. Сегодня утром, около десяти, к вам вошла дама, которая, должно быть, что-то купила, скорее всего — чемодан. Блондинка, серый костюм, в руках сумка для провизии. Вы ее помните?
Быть может, поиски облегчались тем, что дело происходило на рождество? Покупателей было мало, торговля почти замерла. Кроме того, люди точнее запоминают то, что происходит в день, не похожий на остальные.
— Я сам ее обслужил. Она сказала, что срочно отправляется в Камбре навестить больную сестру, и у нее нет времени съездить домой. Попросила дешевый фибровый чемодан — таких у нас целая груда, по обе стороны от двери. Выбрала чемодан средних размеров, заплатила и вошла в соседний бар. Чуть позже я увидел, как она с чемоданом в руке направляется к вокзалу.
— Вы сейчас один в магазине?
— Нет, здесь еще продавец.
— Можете на полчасика отлучиться?.. Тогда берите такси и приезжайте по адресу, который я сейчас дам.
— Надеюсь, вы оплатите мне дорогу? И разрешите не отпускать такси?
— Да, не отпускайте.
Судя по отметке на конверте, без десяти шесть прибыл шофер первого такси, немного удивленный тем, что дело касается полиции, а его принимают в частном доме. Но он тут же узнал Мегрэ и с любопытством осмотрелся вокруг, видимо, интересуясь обстановкой, в какой живет прославленный комиссар.
— Вы сейчас отправитесь в дом напротив и подниметесь на четвертый этаж. Если вас остановит привратница, скажите, что вы к мадам Мартен.
— К мадам Мартен? Понятно.
— Вы пройдете по коридору и позвоните в последнюю дверь. Если вам откроет блондинка и вы ее узнаете, придумайте какое-нибудь объяснение. Например, что вы ошиблись этажом или что-нибудь в этом роде. Если откроет кто-нибудь другой, скажите, что вам нужно поговорить лично с мадам Мартен.
— А потом?
— Это все, Вы вернетесь ко мне и подтвердите, та ли это женщина, которую сегодня утром вы отвозили на улицу Мобеж.
— Понятно, комиссар.
Когда дверь за ним закрылась, Мегрэ невольно улыбнулся:
— При виде первого она начнет волноваться. Если все пойдет нормально и появится второй, ее охватит паника. Ну, а если Торранс отыщет третьего…
Ну что ж, все шло как по маслу. Позвонил по телефону Торранс.
— Кажется, я нашел, шеф. Один из шоферов вез с Северного вокзала молодую женщину, которая отвечает нашим приметам, но вышла она не на бульваре Ришар-Ленуар, а попросила остановиться на углу бульвара Бомарше и улицы Шмен-Вер.
— Пришли его ко мне.
— Сдается, он немного под хмельком.
— Неважно! Где он сейчас?
— Возле таксомоторного парка на бульваре Барбес.
— Тебе не придется делать большой крюк, если ты по дороге зайдешь на Северный вокзал. Обратись в камеру хранения. К сожалению, утренний дежурный уже сменился. Посмотри, нет ли там на полках небольшого фибрового чемодана, совсем нового, довольно легкого, который был сдан на хранение между половиной десятого и десятью утра. Запиши номер квитанции. Сам чемодан тебе не выдадут без ордера на изъятие. Спроси фамилию и адрес кладовщика, который дежурил утром.
— А потом что делать?
— Позвони мне. Я буду ждать твоего второго шофера. Если он действительно выпил, напиши ему мой адрес на бумажке, чтобы он не заблудился.
Мадам Мегрэ пошла в кухню готовить обед, так и не решившись спросить, поест ли вместе с ними Люка.
Сидит ли все еще у дочки Поль Мартен? Не попыталась ли мадам Мартен выпроводить его?
Когда снова позвонили в дверь, на площадке стоял не один мужчина, а двое. Они не были знакомы и с удивлением поглядывали друг на друга.
Один из них, шофер, уже побывавший в доме напротив, столкнулся на лестнице с хозяином магазин дорожных товаров.
— Вы ее узнали?
— Да. Она меня тоже. Сильно побледнела, сразу же закрыла дверь в комнату и спросила, что мне нужно.
— И что же вы ей ответили?
— Что я ошибся этажом. Я понял, что она раздумывает, не предложить ли мне денег, и предпочел поскорее уйти? Спустившись вниз, увидел ее в окне. Должно быть, она догадалась, что я пошел к вам.
Торговец дорожными товарами ничего не понимал. Это был довольно пожилой мужчина, совсем лысый, с подобострастными манерами. Когда шофер ушел, Мегрэ объяснил ему суть дела, а он высказывал свои доводы, упрямо повторяя:
— Но это же клиентка, понимаете? Очень неудобно подводить клиентку.
В конце концов, он решился, но из предосторожности Мегрэ послал вслед за ним Люка проследить, как бы тот по дороге не передумал.
Минут через десять они возвратились.
— Прошу учесть, что я действовал только по вашему приказанию, что вы меня вынудили, заставили.
— Вы ее узнали?
— Мне придется давать показания под присягой?
— Скорее всего.
— Это плохо отразится на моей торговле. Иногда люди, которые покупают чемодан в последнюю минуту, предпочитают, чтобы на них обращали поменьше внимания.
— Может случиться так, что вас вызовут только к следователю.
— Да, это, конечно, та женщина. Она иначе одета, но я ее узнал.
— Она тоже вас узнала?
— Она сразу же спросила, кто меня прислал.
— И что же вы ей ответили?
— Я уже не помню. Я был очень смущен. Кажется, сказал, что ошибся дверью.
— Она вам ничего не предлагала?
— Что вы имеете в виду? Она даже не предложила мне войти. Мне было очень неприятно.
Шофер ничего не требовал, а этот человек, куда более состоятельный, настаивал, чтобы ему компенсировали потраченное время.
— Теперь, Люка, осталось дождаться третьего,— сказал комиссар.
Мадам Мегрэ начала нервничать. Стоя на пороге, она знаками давала мужу понять, что хочет с ним поговорить и, когда он вышел на кухню, прошептала:
— Ты уверен, что отец по-прежнему у Колетты?
— Что тебя беспокоит?
— Не знаю. Я не могу понять, что ты собираешься делать. Думаю о девочке и немножко боюсь…
Давно уже стемнело. Семьи возвратились домой. Почти все окна напротив были освещены, и за одним из них по-прежнему мелькал силуэт мадемуазель Донкёр.
В ожидании второго шофера Мегрэ, который так и ходил без воротничка и галстука, стал одеваться.
— Ты не голоден, Люка? Возьми что-нибудь перекусить! — крикнул он.
— Я наелся сандвичами. Мне бы только выпить стаканчик холодного пива, когда мы выйдем.
Второй шофер появился в двадцать минут седьмого и через четверть часа уже вернулся с игривым видом из дома напротив.
— В неглиже она еще привлекательней, чем в костюме,— сказал он, еле ворочая языком.— Заставила меня войти, спросила, кто меня послал. Я не знал, что ответить, поэтому сказал: «Директор Фоли-Бержер». Она разъярилась. Ничего не скажешь, бабенка недурна… Не знаю, видели ли вы ее ноги…
От него никак не могли избавиться, и ушел он только после того, как ему налили стопку сливянки, на которую он с жадностью раглядывал.
— Что собираетесь делать, шеф?
Люка редко приходилось видеть, чтобы Мегрэ предпринимал столько предосторожностей, так тщательно старался подготовить удар, словно имел дело с очень сильным противником. А ведь речь шла всего лишь о скромной домохозяйке довольно неприметной наружности.
— Вы думаете, она все еще будет защищаться?
— Изо всех сил. И при этом очень хладнокровно.
— Чего вы ждете?
— Звонка Торранса.
И Торранс позвонил вовремя. Все шло, как по хорошо отрепетированной партитуре.
— Чемодан здесь. Он почти пуст. Как вы и предполагали, мне не хотят его отдавать без ордера. Что же касается кладовщика, который дежурил утром, то он живет в пригороде, где-то в районе Ла Варен-Сент-Илэр.
Казалось, на этот раз все же произошла осечка, по крайней мере, заминка, но Торранс продолжал:
— Однако ехать не придется. После работы он еще играет на корнет-а-пистоне в дансинге на улице Лапл.
— Сходи туда за ним!
— Привезти его к вам?
Теперь Мегрэ, вероятно, захотелось холодного пива.
— Нет, не ко мне, а в дом напротив, на четвертый этаж, к мадам Мартен. Я буду там.
На этот раз комиссар снял с вешалки свое тяжелое пальто, набил трубку и сказал Люка:
— Пошли!
Мадам Мегрэ побежала за мужем и спросила, когда он придет обедать.
— Как всегда,— не очень уверенно сказал он и улыбнулся.
— Посмотри там хорошенько за девочкой!
5.
К десяти вечера они все еще не добились сколько-нибудь ощутимого результата. Никто не лег спать, кроме Колетты, которая наконец уснула: рядом с ней, в темноте, по-прежнему сидел отец.
В половине восьмого появился Торранс в сопровождении кладовщика из камеры хранения, который в свободное время подрабатывал в оркестре. Тот, не задумываясь, сразу заявил:
— Конечно, она самая. Я помню, как эта женщина положила квитанцию не в кошелек, а в сумку для провизии из плотного коричневого полотна.
Сумку тут же нашли в кухне.
— Та самая сумка. По крайней мере, тот же фасон и цвет.
В квартире было очень жарко натоплено. . Разговаривали вполголоса, словно решили не будить девочку, спавшую рядом. Никто ничего не ел и даже не думал о еде. Перед тем как подняться сюда, Мегрэ и Люка выпили по две кружки пива в маленьком кафе на бульваре Вольтер.
Что касается Торранса, то после ухода музыканта Мегрэ вывел инспектора в коридор и вполголоса дал ему указания.
Казалось, в квартире не осталось ни одного уголка, который бы не обыскали. Даже фотографии родителей Мартена вынули из рамок, чтобы убедиться, что квитанция из камеры хранения не засунута под картон. На кухонном столе стояла груда посуды, вытащенной из шкафа. Смотрели везде, даже в оконном шкафу для провизии.
Мадам Мартен сидела в том же бледно-голубом халате, в каком ее застали комиссар и Люка. Она курила сигарету за сигаретой, и дым, смешиваясь с трубочным, густым облаком, обволакивал лампы.
— Вы, конечно, можете молчать, не отвечая ни на один вопрос. В одиннадцать семнадцать приедет ваш муж, и, надеюсь, в его присутствии вы станете разговорчивей.
— Он знает не больше, чем я.
— А знает ли он то, что известно нам?
— Да тут и знать-то нечего. Я вам все сказала.
Мадам Мартен решила отрицать абсолютно все, но уступила в одном. Когда речь зашла о меблированных комнатах на улице Пернель, она призналась, что ее бывший хозяин несколько раз неожиданно заезжал к ней ночью, но по-прежнему продолжала настаивать, что интимных отношений между ними не было.
— Иначе говоря, вам наносили деловые визиты в час ночи?
— Мсье Лорийе иногда приезжал в Париж с большими деньгами. Я вам уже говорила, что ему приходилось заниматься перевозкой золота. Я тут ни при чем. Вы не можете меня в этом обвинить.
— Когда он исчез, при нем была большая сумма денег?
— Этого я не знаю. Он не всегда посвящал меня в такие дела.
— Однако же вы сами утверждаете, что он говорил об этом по ночам в вашей комнате.
Что же касается ее утренних разъездов, она по-прежнему, вопреки неопровержимым доказательствам, все отрицала, уверяя, что никогда не видела людей, которых к ней присылали: обоих шоферов, хозяина магазина дорожных товаров и кладовщика из камеры хранения.
— Если бы я действительно сдала чемодан в камеру хранения на Северном вокзале, вы бы нашли квитанцию.
Теперь уже стало ясно, что квитанции- в квартире нет. Мегрэ обыскал и комнату Колетты перед тем, как девочка заснула. Он даже подумал о гипсе на ноге ребенка, но гипс был наложен давно, и к нему с тех пор не прикасались.
— Завтра, — сурово заявила мадам Мартен,— я подам жалобу. Против меня выдвинуто ложное обвинение из-за происков злобной соседки. Я была права, не желая идти утром к вам, когда она тащила меня чуть ли не силой.
Говоря, она то и дело беспокойно поглядывала на будильник, стоявший на камине,— видимо, думала о возвращении мужа, но, хотя с трудом сдерживала волнение, ни один вопрос не застал ее врасплох.
— Признайтесь: человек, который приходил сюда ночью, ничего не нашел под паркетом, потому что вы поменяли тайник.
— Мне неизвестно даже, было ли что-нибудь вообще под паркетом.
— Когда вы узнали, что он появился и решил снова завладеть тем, что вы прятали, вы подумали о камере хранения, где ваши сокровища будут безопасности.
— Я ездила на Северный вокзал. В Париже тысячи блондинок, приметы которых совпадают с моими.
— Что сделали с квитанцией? Ее здесь нет. Уверен, что в квартире вы ее не спрятали, но, кажется, я догадываюсь, где мы ее найдем.
— Как вы проницательны!
— Сядьте-ка за этот стол.
Мегрэ протянул ей листок бумаги и ручку.
— Пишите!
— Что я должна писать?
— Вашу фамилию и адрес.
Она поколебалась, но написала.
— Сегодня ночью все почтовые ящики в этом квартале будут проверены, и бьюсь об заклад, что там найдется конверт, подписанный вашей рукой. Вероятно, вы послали его себе самой.
Комиссар поручил Люка пойти позвонить по телефону одному из инспекторов — пусть приступает к поискам письма. Честно говоря, он не был уверен в успехе, но делать было нечего — машина уже заработала.
— Неплохой ход, моя милая!
Впервые он назвал ее так, как мог бы обратиться к ней на набережной Орфевр, и она посмотрела на него со злобой.
— Признайтесь, вы меня ненавидите?
— Могу сказать, что особой симпатии к вам не питаю.
Теперь они находились в столовой только вдвоем. Мегрэ медленно расхаживал взад и вперед по комнате, она по-прежнему сидела у окна.
— И если вам это интересно, могу добавить, что меня возмущают не столько ваши поступки, сколько ваше хладнокровие. Через мои руки прошло много мужчин и женщин. Вот уже три часа мы сидим друг против друга, вы, без сомнения, на пределе и все же продолжаете хранить спокойствие. С минуты на минуту вернется ваш муж, и вы попытаетесь изобразить из себя Жертву. Но знайте, мы неизбежно докопаемся до правды.
— А что это вам даст? Я ведь ничего не сделала.
— Зачем же тогда что-то скрывать? К чему лгать?
Она не ответила: она думала. Нет, у нее не сдали нервы, как это обычно бывает. Просто ее мозг искал выход, взвешивая все за и против.
— Я ничего не скажу,— объяснила наконец она, усаживаясь в кресло и прикрывая халатом голые ноги.
— Как вам угодно.
Мегрэ удобно устроился в кресле напротив.
— И долго вы собираетесь у меня оставаться?
— Во всяком случае, до возвращения вашего мужа.
— И вы ему расскажете о визитах мсье Лорийе?
— Если будет необходимо.
— Вы хам! Жан ничего не знает. Он не имеет никакого отношения к этой истории.
— Но он, к несчастью, ваш муж.
Когда Люка снова поднялся наверх, он увидел, что они спокойно сидят в креслах, искоса поглядывая друг на друга.
— Письмом занимается Жанвье. Внизу я встретил Торранса, и он мне сказал, что человек был в лавке у виноторговца, через два дома от вас.
Мадам Мартен вскочила.
— Какой человек?
Мегрэ, не пошевельнувшись, ответил:
— Тот, что приходил сюда прошлой ночью. Полагаю, вы должны были этого ждать. Не найдя того, что искал, он явится, чтобы увидеть вас. Быть может, на этот раз он будет в другом расположении духа?
Она с ужасом посмотрела на часы. Через каких-нибудь двадцать минут поезд из Бержерака приедет в Париж. Если муж ее возьмет такси, он будет дома не позже чем через сорок минут.
— Вы знаете, кто этот человек?
— Догадываюсь. Мне достаточно спуститься вниз, чтобы в этом удостовериться. Это, по-видимому, Лорийе, которому не терпится снова заполучить свои ценности.
— Это не его ценности.
— Скажем иначе: ценности, которые он, по праву или нет, считает своими. Он в затруднительном материальном положении, дважды приходил к вам, но ничего не смог добиться. Затем, переодевшись Дедом-Морозом, проникнет в квартиру и скоро появится здесь. Он будет крайне удивлен, застав вас в нашей компании, и я убежден, что он окажется разговорчивей, чем вы. Вопреки существующему мнению, заставить мужчин заговорить легче, чем женщин. Как вы думаете, он вооружен?
— Не знаю.
— А я думаю, что вооружен. Он достаточно долго ждал. Не знаю, что вы ему говорили, но в конце концов он счел это подлостью. К тому же этот господин очень расстроен. А слабые люди, когда их доводят до крайности,— самое страшное, что можно себе представить.
— Замолчите!
— Не хотите ли вы, чтобы мы удалились, и вы могли его принять?
В записях Мегрэ отмечено:
«10 часов 38 минут. Она заговорила».
Ее первые признания в протокол не заносились. Это были отрывистые, злобные фразы, и Мегрэ часто говорил вместо нее, выдвигая предположения, которые она не отрицала, а только иногда уточняла.
— Что вы хотите знать?
— В чемодане, который вы сдали на хранение, лежат деньги?
— Банковские билеты. Чуть меньше миллиона.
— Кому они принадлежат? Лорийе?
— Не больше, чем мне.
— Одному из его клиентов?
— Человеку по имени Жюльен Буасси, который часто приходил в магазин.
— Что с ним случилось?
— Он погиб.
— Каким образом?
— Его убили.
— Кто?
— Лорийе.
— Зачем?
— Я внушала ему, что уехала бы с ним, если бы он располагал большими деньгами.
— Вы тогда уже были замужем?
— Да.
— Вы не любите мужа?
— Я ненавижу посредственность. Всю жизнь я прожила в бедности. Всю жизнь я только и слышала, что разговоры о деньгах, о необходимости терпеть лишения. Всю жизнь все вокруг высчитывали каждое су, и мне тоже приходилось это делать.
Она выливала злость на Мегрэ, словно он был виновен в ее бедах.
— Вы уехали бы от Лорийе?
— Не знаю. Может быть, через некоторое время.
— После того, как отобрали бы у него деньги?
— Я вас ненавижу.
— Как было совершено убийство?
— Буасси был нашим клиентом.
— Любителем эротических книг?
— Таким же распутником, как другие мужчины, как Лорийе, как, вероятно, и вы. Он был вдов, жил один, снимая комнату в отеле, но был очень богат и очень скуп. Все богачи скупы.
— Однако вы же не богачка.
— Могла бы ею стать.
— Если бы Лорийе вновь не появился. Как был убит Буасси?
— Он очень боялся девальвации и, как многие другие в то время, хотел превратить свои деньги в золото. Лорийе регулярно привозил золото из Швейцарии. Плату брал вперед. Однажды Буасси принес в магазин крупную сумму. Меня в это время не было: я уходила по делам.
— Нарочно?
— Нет.
— Вы не подозревали, что должно произойти?
— Нет. Не пытайтесь вытянуть из меня признание: зря потеряете время. Когда я вернулась, Лорийе укладывал труп в ящик, который купил специально для этого.
— Вы стали его шантажировать?
— Нет.
— Как же вы объясните, что он исчез, оставив вам деньги?
— Я его припугнула.
— Угрожали на него донести?
— Нет. Просто сказала, что соседи стали странно на меня поглядывать, и благоразумнее будет на время спрятать деньги. Я посоветовала положить их у меня в квартире под паркет, плитки нетрудно поднять и снова поставить на место. Он решил, что это на несколько дней. Через два дня он предложил мне перейти вместе с ним бельгийскую границу.
— Вы отказались?
— Я внушила ему, что какой-то человек, видимо инспектор полиции, остановил меня на улице и задавал вопросы. Он испугался. Я дала ему небольшую часть денег и обещала приехать в Бельгию, как только почувствую, что опасность миновала.
— Что он сделал с телом Буасси?
— Перевез в свой деревенский домик на берегу Марны и, вероятно, закопал или бросил в реку. Он поехал туда на такси. Никто о Буассийе вспоминал. Его исчезновение никого не встревожило.
— Вы сумели убедить Лорийе, чтоб он уехал в Бельгию один?
— Это было нетрудно.
— И в течение пяти лет вам удавалось держать его на расстоянии?
— Я посылала ему письма до востребования, где писала, что его разыскивают, а в газетах об этом ничего не сообщают только для того, чтобы устроить ему ловушку. Я писала ему также, что меня все время вызывают и допрашивают в полиции. По моему совету он даже отправился в Южную Америку.
— И вернулся два месяца назад?
— Примерно. Он был на пределе.
— Вы не посылали ему денег?
— Очень мало.
— Почему?
Она не ответила, но посмотрела на часы.
— Вы меня сейчас уведете? В чем я обвиняюсь? Я ведь ничего не сделала. Я не убивала Буасси: меня не было, когда он умер. Я не помогала прятать его тело.
— Пусть вас не беспокоит ваша участь. Вы прятали деньги потому, что всю жизнь мечтали ими обладать, и не для того, чтобы тратить, а чтобы чувствовать себя богатой и беззаботной.
— Это мое дело.
— Когда Лорийе пришел просить вас помочь ему или сдержать обещание и бежать вместе с ним, вы воспользовались несчастным случаем с Колеттой и убедили его, что не можете теперь добраться до тайника, не так ли? Вы попытались снова уговорить его уехать за границу.
— Он остался в Париже и скрывался.
На лице мадам Мартен невольно промелькнула странная улыбка, и невольно вырвалось негромкое:
— Кретин! Он мог спокойно назвать свое имя любому, и никто бы его не побеспокоил.
— Однако он решил разыграть роль Деда-Мороза.
— Только деньги уже не лежали на прежнем месте. Они были здесь, у него под носом, в моей рабочей корзинке. Достаточно было поднять крышку.
— Через десять — пятнадцать минут ваш муж будет здесь. Лорийе около дома и, по всей вероятности, знает о возвращении Мартена. Ему известно, что тот едет из Бержерака, и он, конечно, посмотрел расписание поездов. Я удивился бы, если бы при нем не было оружия. Вы хотите подождать их обоих?
— Уведите меня! Я только надену платье.
— А где квитанция из камеры хранения?
— В письме до востребования. Почтовое отделение на бульваре Бомарше.
Она вошла к себе в спальню, оставив дверь открытой, и, нисколько не стесняясь, сняла халат, присела на край кровати и стала натягивать чулки. Потом достала из шкафа платье.
В последнюю минуту она схватила дорожную сумку и засунула туда как попало белье и туалетные принадлежности.
— Поедем быстрее! — попросила она.
— А как же ваш муж?
— Плевала я на этого дурака!
— А Колетта?
Она не ответила и только пожала плечами. Когда они вышли, дверь квартиры мадемуазель Донкёр слегка приотворилась. Внизу на тротуаре мадам Мартен охватил страх, и она словно сжалась между двумя полицейскими, вглядываясь в туман.
— Отвези ее на набережную Орфевр, Люка! Я остаюсь здесь.
Машины поблизости не было, и задержанная, конечно, испугалась при мысли, что ей придется идти по темной улице в сопровождении одного лишь хлипкого с виду Люка.
— Не бойтесь, Лорийе поблизости нет.
— Значит, вы мне солгали?
Мегрэ вернулся в дом.
Разговор с Жаном Мартеном был долгим и большую часть времени происходил в присутствии его брата.
Когда около половины второго ночи Мегрэ ушел, братья остались вдвоем. Из квартиры мадемуазель Донкёр пробивалась полоска света, но старая дева постеснялась открыть дверь, удовольствовавшись тем, что слышит шаги комиссара.
Он пересек бульвар, поднялся к себе в квартиру и застал жену в столовой. Мадам Мегрэ спала в кресле у стола, на котором стоял прибор мужа. Она вскочила:
— Ты один?
А когда он посмотрел на нее с удивлением, добавила:
— А девочка?
— Только не сегодня ночью. Она спит. Утром ты сможешь к ней пойти, только постарайся быть полюбезнее с мадемуазель Донкёр.
— Ты серьезно?
Да. Я пришлю тебе двух санитарок с носилками.
— Но потом,.. Мы…
— Нет!.. Не навсегда, понимаешь? Быть может, Жан Мартен со временем успокоится… Возможно также, его опустивщийся брат снова обретет человеческий облик и в один прекрасный день обзаведется новой семьей.
— Выходит, девочка не будет нашей?
— Нет. Только на время. Я подумал, что это все же лучше, чем ничего, и ты будешь довольна.
— Конечно, я довольна. Но… Но…
Она тяжело задышала, поискала носовой платок и, не найдя его, закрыла лицо передником.
