БЕРЛИН. ПЛОЩАДЬ АВГУСТА БЕБЕЛЯ
и будет дьявол опозорен. Гете
Дождем осенним вымыт весь Берлин.
По времени-реке плывет он будто.
Вернулось солнце к нам,— и за минуту
Преобразился старый исполин.
Опять тепло, и смех, и голоса.
И лебеди на Шпрее — белой парой.
И мачта телебашни, томно парус,
Возносит над землею небеса.
Плывет Берлин по времени*реке.
Любуюсь им… Но смутная тревога
Овладевает мною понемногуч
И снегом проступает на виске.
Темнеют краски в ярком свете дня,
Тревога-память воскрешает были,
И камни мостовых заговорили,
Вдруг ожив под ногами у меня,
— Постой, поэт, послушай наш рассказ!
Здесь, где сейчас твои ступают ноги,
Пылал огонь, чьи страшные ожоги
И через годы истязают нас.
Здесь жгли костры, каких не видел ты.
На наших спинах бушевало пламя!..
— Что жгли в нем, камни?
— В нем сжигали Память.
И Разум. И Надежды. И Мечты.
В нем книги жгли!..— И я увидел вдруг
Все те костры, и дьявольское пламя,
И палачей с плащами за плечами,
И горы книг, пылающих вокруг.
Швырял их в пекло стройный сумасброд.
Но Разум не подвластен черной силе.
Уже давно те палачи в могиле,
А он, непокорившийся, живет.
И с ним Надежды наши и Мечты…
Восстав из пепла, к нам вернулись книги…
Плывет Берлин сквозь солнечные блики
Под парусом Любви и Доброты.
Любуюсь им, гуляя налегке,
Все примечаю и во все вникаю,
Стихи ему от сердца посвящаю,
Как другу, на башкирском языке.
БЕРЕЗЫ В ТРЕПТОВ-ПАРКЕ
То ли звон, то ли стон
донеслись до меня:
«Наше время ушло,
вас почти не затронув,
Но легли мы костьми
ради вашего дня,—
Двадцать нас миллионов,
двадцать нас миллионов…»
…В Трептов-парке,
где бронзовый мой побратим
Поднял девочку-Жизнь над
затихшим Берлином,
Подхожу я к подросшим сестренкам
своим,
К белоствольным березкам —
сестренкам любимым.
Занавески раздвинув,
а встает ли заря,
Закипают ли в небе июльские грозы,
Малахитом светясь или медью горя,
В безысходной печали тоскуют
березы.
Год сменяется годом, снежинки —
дождем,
Пламенеют цветы и летят паутины,
Но зимою и летом, но ночью
и днем
Плачут сестры мои
в самом центре Берлина.
Ах, березы мои, ах сестренки мои,
Как сюда вы пришли?
Из какого далёка?
Уж не в Белой ли мыли вы
косы свои?
Уж не Дёмы ли пили
волшебные соки?
Ах, березы мои,
вам о них не забыть,
Но иное гнетет ваши девичьи плечи:
Вам тоски своей вечной вовек
не избыть,
Вам любви своей горестной
выплакать нечем.
Ах, сестренки мои,
мне ли вас не понять?
Самому нелегко удержатьсяо
т стонов.
В небесах — синева,
а по сердцу — опять:
«Двадцать нас миллионов,
двадцать нас миллионов!..»
СОЛОВЕЙ
В чужой стране родного «Соловья»
Поет моя землячка Нажия.
Я слушаю и думаю светло:
О как же далеко нас занесло!
Я слушаю, заранее скорбя:
О Нажия, поймут ли тут тебя?
Волнуешься и ты, но все же пой,—
Вокруг друзья и «Соловей» с тобой.
Ах, соловей, соловушка, браток,
Подай-ка свой хрустальный голосок!
Где ты родился, где зарю встречал?
Где звуки для мелодий собирал?
И слышится мне голос соловья:
«На родине твоей родился я.
В душе народной гнездышко я свил,
Ее надежды в песню перелил».
А Нажия волнуется, поет.
Ей тоже голос подарил народ.
Душа народа — песня соловья.
Поймут ли это в зале, Нажия?
А зал молчит, почти не дышит зал.
Но вот очнулся, зарукоплескал!..
О, знать, напрасно волновался я:
Народа душу не понять нельзя.
ВОЛНЫ ЭЛЬБЫ
Но ни бурный вал, ни ветер Уз любви не разорвет. Шиллер
Катит Эльба к морю зыбь речную,
От дождей не отводя лица,
Словно бы цепочку золотую —
Ту, что без начала и конца.
Что волна — то звонкое колечко,
Друг за дружкой —
как за днями дни.
Годы, точно воды, быстротечны,
Но не властны надо мной они.
И опять я молодой и чистый,
Шиллера читаю наизусть,
Пред его поэзией лучистой
Сам лучом волшебным становлюсь.
И хоть мир и злобен, и коварен,
Наших уз не разорвет вражда:
Песня песне вторит, как товарищ,
Доброту рождает доброта.
Эта правда мне служила светом
В гуле битв и в тишине могил,
И когда водой из Эльбы этой
Я коня усталого поил.
То она хранила нас бессонно
От безверья, от хулы, от мин;
То она «Сикстинскую мадонну»
Вывела из дрезденских руин…
Нынче Дрезден видит сны иные,
Но все те же чайки над рекой,,,
Пусть несут их крылья молодые
Нам лишь радость, счастье и покой.
Перевод с башкирского Роберта Паля.
