Любимое село

Екатеринбург – мой отчий дом, а малая Родина – село Чусовое. В эту деревушку я ездила, начиная с четырёхлетнего возраста, и проводила там каждое лето  в гостях у бабушки и дедушки.

Они, в свою очередь, когда-то побывали в этом селе будучи студентами художественных училищ и не смогли остаться равнодушными к невероятной красоте скалистых пейзажей. И в результате мои родные купили домик и приезжали в село зимой и летом по несколько раз за год.

Я также стала художником и, несмотря на смену места жительства (обитаю сейчас в Москве), постоянно навещаю родственников в Екатеринбурге и никогда не забываю съездить в любимое Чусовое. Ведь это кусочек моего детства и юности. Да и само по себе место невероятно живописное, и меня, уже потомственного художника, очень привлекают самобытные уральские виды.

Хочу поделиться историей, которая случилась чуть больше года назад.

Это надо видеть

Солнце, прекрасная погода, пара бутербродов, заряженные телефоны для красивых фотографий и, конечно, отличное настроение! А что ещё нужно для быстрого сплава без ночёвки? Да, в общем-то, ничего. От Староуткинска до села Чусового по реке двигаться не больше трёх часов, если лодка с мотором. Предполагали, что путешествие станет не более чем приятной прогулкой с одной остановкой на берегу и рыбалкой. Как же мы ошибались!

На часах было ровно 15:00. В одно резиновое судно поместилось четыре человека: трое взрослых и один 12-летний пацан. Красоту уральских скал невозможно описать словами, потому что это надо видеть! Я испытала детский восторг, и в голове всплыла цитата из романа Джейн Остин: «Что значат люди в сравнении с холмами и скалами?» Нас пленили неожиданные встречи с цаплями, орлами, просторы с цветами и травами, названия которых мы даже не знали.

Пока мы наслаждались прелестями нашего путешествия, телефон уже показывал 17:05, а ведь мы не преодолели и половину пути. Более того, по ощущениям, расстояние сократилось лишь на одну пятую от общего маршрута. Перекаты, по которым невозможно плыть, мотор, который невозможно погрузить из-за камней. Время сжималось буквально на глазах. Вдохновенное состояние сменилось на ясное понимание: такими темпами нам не добраться до Чусового и к семи вечера. Запланированная стоянка на берегу не состоялась, а в воздухе начала витать неподдельная тревога.

Рыбак не пошутил

Капитану корабля (моему отчиму) постоянно приходилось выпрыгивать из лодки и тащить нас по мели, боцману (моей маме) тоже иногда было необходимо покидать судно и толкать нас, чтобы хоть как-то преодолеть бесчисленные перекаты, матросу (то есть мне) и юнге (моему младшему брату) было поручено отслеживать вёслами толщину воды и незамедлительно передавать информацию напрямую капитану. Работали мы слаженно, но ближе к девяти вечера ситуация всё равно начала выходить из-под контроля.

К слову, в 2013 году я сплавлялась вместе с дедом и другими родственниками по этому же маршруту, но спустя 10 лет река сильно обмельчала, да и лето в 2023-м на Урале выдалось засушливым, отчего воды стало ещё меньше.

Время шло, вокруг смеркалось, а мы, уставшие и замёрзшие, кое-как продолжали плыть, а, точнее сказать, идти пешком. Один за другим река уносила резиновые шлёпанцы, оголяя и без того измученные и задубевшие ноги. Казалось, что вот-вот, ещё чуть-чуть и мы, наконец, увидим знакомый поворот направо, а там и до села рукой подать.

Мой телефон давно сел, потому что я постоянно использовала камеру для видеосъёмки. Хотя связи не было, равно как и интернета. Так что мы не могли сообщить родственникам, которые ждали в Чусовом, что с нами, где находимся и когда прибудем.

Мы не понимали, в какой точке координат наша шлюпка. Наконец, попался одинокий рыбак, который сообщил, что до села Чусового порядка пяти километров. Первая мысль: «Он пошутил?!» Как оказалось, нет. К тому моменту все окончательно выбились из сил и замёрзли.

Близкой дороги, чтобы выйти, поймать попутку, а потом эвакуировать оставшийся экипаж уже на своей машине, тоже не оказалось. Оставалось лишь плыть, а сколько и как – было известно лишь одному Богу. На меня периодически накатывала сильная дрожь по всему телу, челюсть сводило от холода, руки тряслись и был момент настоящей паники: «Мы не доплывём, сейчас стемнеет, мы потеряемся, а если кто-то из нас рассечёт ногу о камни, а если заденет артерию, а если, а если…»

 Потеряли реку

С собой мы не взяли даже фонарика. Не говоря уже про спички или зажигалку. Из тёплых вещей было лишь два жилета, которые на всякий случай положила мама. Они-то нас и спасли. Правда, от постоянного контакта с водой все были мокрые по пояс, и даже лёгкий ветерок вызывал невероятно сильный озноб. Ко всему прочему температура опустилась до 14 градусов по Цельсию, и около 21:50 окончательно стемнело.

Почти сразу образовался туман, в котором не то что берег, но и друг друга почти не разглядишь. И наконец… Мы потеряли реку! Плыли-то в верном направлении, но почему-то оказались в тупике. Дальше прохода просто не было! Вокруг только камыши! И вот здесь запаниковали все. Брат начал кричать: «Вызываем 911!»

На мгновение я тоже поддалась этой мысли, но трезво рассудив, поняла: нам всё равно остаётся лишь плыть. Только так и только вперёд. Неожиданно сработал телефон и пришла информация о пропущенных вызовах. Если появилась связь, значит мы уже недалеко? Сразу же набрали встревоженных родственников, но отправить геопозицию не получилось. Хотя бы сообщили, что живы-здоровы и… терпим бедствие. К тому моменту на панику уже ни у кого не оставалось сил.

Свидетели небывалой красоты

Мы нашли реку и продолжили наше удивительное путешествие вслепую. Именно тогда началось самое интересное. Когда в поле человеческого глаза некоторое время не попадают искусственные источники света, то ночное зрение обостряется как никогда.

Благодаря этому мы более-менее ориентировались, несмотря на безлунную ночь и непроходимый туман, а также стали свидетелями небывалой красоты: бесконечный небесный купол с триллиардами звёзд и падающими метеоритами. Знаете, я всегда думала, что такие яркие и пушистые хвосты, похожие на россыпь бенгальских огней,  по большей части – мультипликационная выдумка. Каково же было удивление, когда наблюдала всё вживую. И не один, а много-много раз!

Дневные флора и фауна уступили место ночным. Мы видели змею, которая пересекла нам путь, направляясь куда-то по своим делам, на берегу слышали не то пение, не то голоса. Возможно, это были игры разума, но тогда я чувствовала, что это настоящие духи леса и они очень удивлены нашему здесь присутствию.

Около 23:30 очутились около Мосина камня. Сквозь туман начал виднеться свет от местных фонарей. Цивилизация!!! Выдохнули все!  Правда, дальше был ещё один сложный перекат. А через два километра, продрогшие до костей, измождённые, но счастливые, что всё закончилось, мы оказались около висячего моста.

Домой попали во втором часу ночи. Нас ждал протопленный дом, горячий ужин и спиртосодержащий напиток. Удивительно, но на следующий день никто из нас не заболел. И даже духи леса оказались благосклонны к горе-путешественникам, ведь на нашем пути мы не встретили ни дождя, ни сильного ветра. Да, такой экстрим запомнится надолго. Но впредь я дала слово, что в любой вояж на природу всегда буду брать с собой фонарик и спички.

Вернуться в Содержание журнала

Дверь скрипнула, в дом, словно седой косматый зверь ввалилось облако морозного тумана. Внутри у него ворочалось, шевелилось, боролось с ледяной ватой нечто огромное. И когда туман упал на пол, на его месте стоял, улыбаясь, Алпин. Белые усы и борода с каждым вдохом становились темнее.

– Сотрик, дядько дома?

Сотра хотел вскочить и побежать за Ойкой, только тот оказался спорее, сам вышел из дальней комнаты, одетый по-походному. И замер, слеповато щурясь на гостя.

– Здравствуйте, Ойка. Все готовы, ждём только тебя.

Дядька кивнул, а внутри у Сотра оборвалась тонкая жилка – пришло время! Он знал, что так и будет, уже несколько дней, ждал этого момента, но надеялся, что всё равно будет как то иначе. Боялся? Он хорошо помнил: так случилось и с отцом несколько лет назад. И слова, которые дядька Ойка сейчас скажет, Сотра уже слышал однажды.

– Ступай Алпин, достань мои санки, не новые, а старые, синие. Я скоро выйду.

Когда они остались одни, Ойка подошёл и положил свою всё ещё сильную руку на плечо мальчику.

– Кто знает, – неожиданно произнёс старый шаман. – Кто знает, может нам и не повезёт, но я верю, что все получится.

– Ты, – в горле у Сотра застряли даже самые простые слова, – Вернёшься?

– Я буду сильно стараться. У нас с тобой осталось слишком много незаконченных дел, чтобы я не вернулся.

Он провёл ладонью по волосам мальчика.

– Я договорился с Тарьей. Она присмотрит за домом, поночует, поможет тебе с хозяйством. Слушайся её и постарайся не огорчать. Это непростое дело, оставаться одному, уже не детское, поэтому надеюсь на тебя. И не забывай о Вуе.

– Ты не берёшь его с собой? – удивился Сотра.

– Не в этот раз, – покачал головой Ойка. – Стар он уже для таких походов. Там, куда мы идём, ему будет плохо.

– А вам?

– И нам может быть плохо. Надо всё делать правильно, тогда всё будет хорошо. Именно для этого я и иду снова в экспедицию, понимаешь?

Они постояли молча, потом Ойка крепко обнял Сотра, слегка ущипнул за нос и вышел в мороз и непонятную, пугающую тайной, «экспедицию». Куда уже уходил однажды и смог вернуться живым и невредимым. Но пять лет назад там потерялся и пропал сильный Чухпелек, оставив Сотра жить в большом светлом доме у шамана.

Вот почему Сотра просто не мог отпустить Ойку, своего дядьку, одного в эту дорогу.

Тарья пришла и принесла с собой целый ворох запахов, один вкусней другого. В пайве у неё хранилось невероятное множество чашек, термосков и котелков, которые она ловко расставила на столе, не оставив место даже для тарелок.

– Угощайся, – улыбнулась Тарья. – Старик-то наверняка так не готовит.

Сотра хотел было обидеться – какой дядька старик? – но пахло так чудесно, что пришлось передумать. Да и Тарья, немолодая, но всё ещё красивая, стройная как птица, конечно, не хотела никого обидеть. От неё даже «старик» звучало уважительно, ласково.

– Спасибо, – улыбнулся в ответ Сотра, – А как же ты?

– Я не могу так часто есть, – засмеялась Тарья. – Так что тебе за двоих придётся.

После обеда, Тарья ушла по делам, пообещав вернуться с ночёвкой. Сотра вышел вслед за ней, отнёс остатки еды Вую, не желавшему заходить в дом днём. Серый, словно туча, Вуй радостно пританцовывал, дожидаясь, когда миска наполнится.

– Ешь, собака, ешь, – приговаривал Сотра.

Вуя он, несмотря на предостережения дядьки, решил взять с собой. Огромный пёс внушал такую уверенность и дарил такое ощущение надёжности и силы, что тоскливо скребущий нутро страх отступал. Пусть Ойка потом ругает, пусть кричит и даже накажет, но Сотра решил идти твёрдо.

Пять зим назад отец, уходя, послал настойчиво рвущегося с ним сына за ножом к кузнецу Трою. «Каждый должен иметь с собой нож», – усмехнулся Чухпелек. – «Ты же уже не ребёнок, правда?». И Сотра побежал, даже не догадываясь: отец просто не хотел долгих прощаний, а, может, не умел расставаться.

Он вспомнил, как прибежал назад, красный, запыхавшийся, неся с собой драгоценное оружие. И, не застав отца, расплакался, словно девчонка. Сейчас, конечно, так просто он не попадётся. Да и нож теперь всегда с ним – больше «по-детски» не проведёшь.

Мальчик вернулся в дом и принялся собираться. Всё было продумано, он ожидал и дождался. С начала осени в дом шамана стали заходить разведчики с дальних заимок, охотники приносили вести. Несколько раз старый Ойка ходил на общие собрания, куда младших не пускали. Это значило только одно: скоро к Упавшему Осколку отправится экспедиция. Пойдёт, чтобы в Тёмную зиму в домах посёлка горел свет, а в теплицах было тепло. Без этого нужного и смертельно опасного похода, без тепла и света, дожить до весны у людей Сторожевого было немного шансов.

Сотра положил в походный мешок запасные носки, вязаную рубашку и тёплый шубур, сунул зажигало, фонарь и заряженные батарейки, пучок длинной сухой стружки, меховые варежки и моток крепкой верёвки. В отельный мешочек сложил припасы и соль – экспедиции редко занимали больше недели, значит – идти не слишком далеко. Полог, колья, лыжи и котелок ждали в спрятанных под упавшим деревом санках.

На столе Сотра оставил послание Тарье: как мог объяснил своё решение, постарался чтобы получилось ясно показать, что никак не хотел обидеть её или ослушаться Ойку.

Он спешил: уходить нужно было почти в ночь: позже означало отстать слишком далеко, раньше – попасть на глаза старшим или дежурным у теплицы.

Вуй смотрел своими синими глазами осуждающе. Понимая, но не соглашаясь.

– Так надо, поверь мне, – Сотра потрепал густой мех пса и прижал большую мохнатую голову к своей. – Наш дядька пошёл туда, откуда может не вернуться, если мы не поможем.

Пёс чихнул, отряхнулся, скинув с себя рой белых снежинок, вильнул хвостом.

– Идём, идём, – мальчик поднялся, поправил лямки мешка и уверенно двинулся от хоженой дороги, огибая нависший камень шихана, одетый в белую шапку снега. Сумерки вычертили впереди ровные стрелы сосен, темневшие на сером небе, заставили раскрыться жёлтые глаза домов в оставшимся позади-внизу посёлке. Настоящая темнота придёт ещё нескоро, в Тёмную зиму, да и снег делал всё вокруг привычным, нестрашным.

Сотра размеренно шагал, забирая выше, стараясь добраться до перевала и теплиц как можно быстрее. По основной дороге было бы, конечно, быстрее, но встречаться с кем-то ему не хотелось. А ещё вот-вот Тарья обнаружит записку и запросто вышлет за непослушным пару-тройку парней. Вернуться было бы не так горько и стыдно, как дожидаться Ойку и … не дождаться. Такого бы он не пережил точно.

Тайга, вцепившаяся в склон справа, тихо шумела, убаюкивая себя перед сном. Далеко за ней бесцветное небо сгустило серость, сжало до невозможности, собираясь пролиться на землю чернотой. У самой дымчатой кромки одиноко проколола тучи блестящая спица звёзды.

Добравшись до прохода в скале, Сотра последний раз глянул на посёлок Сторожевой, сверкавший огоньками, словно прорехами в сушащейся перед огнём тряпке. Их было немного, и Сотра вдруг особенно остро ощутил, что покидает нечто ужасно дорогое, тёплое и настолько нужное, что от этой потери будто из груди выкинули огромный кусок его самого.

– Я вернусь, – шмыгнув носом, поклялся себе Сотра. Вуй смотрел вниз внимательно, будто тоже прощаясь с посёлком

Узкий проход, заваленный по колено свежим снегом, привёл мальчика и собаку на обрыв, спуск с которого вёл к самому краю теплиц. Это было самым опасным местом начала пути: дежурные могли запросто увидеть их, или собаки учуять и разразиться гулким лаем. Сотра подполз к краю и посмотрел на входы.

Теплицы располагались в длинных керасколах, наверное, тысячу лет, ещё до Раскола. Глубоко в земле тогда находились холодильники с запасами. В начале первой Тёмной зимы они пригодились уцелевшим людям. Сам Сотра этого не застал, но слышал истории про то время много раз. Потом имевшиеся выше холодильников грядки были расширены, превратившись в самое драгоценное, что было у Сторожевого – в теплицы. По старым чёрным трубам поступала вода, пить которую было нельзя, но она несла тепло от Осколка сюда и в посёлок.

Входы в керасколы защищали от морозов многодверные пристрои-тамбуры. У дальнего, едва различимый в сумерках, топтался человек. Уйдёт? Ждать пришлось недолго, дежурный скоро замёрз, блеснула на миг раскрытая дверь и теплицы погрузились в безмолвие. Мальчик и собака осторожно спустились по крутой тропинке, обогнули выпирающий деревянный пристрой и незамеченными ушли в ночь.

За теплицы дорога уходила к Окраинному увалу и растворялась в снегу, ныряя с него в широкий распадок, за которым поднималось к небу каменное громадье Чёрного Нёра. За Нёр ходили только самые опытные охотники и нечастые экспедиции. Где-то там, скрытый выветренными толстыми стенами, лежал Осколок, сияющее сердце жизни и тёплая кровь Сторожевого, несущий добро и заставлявший, порой, погибать за это.

В клине леса Сотра отыскал знакомое дерево, раскинул снег и достал из под корявого ствола санки. На строганых дощечках примотаны были полог и палки, и лыжи с котлом. Всё на месте.

Небо залило тёмной хмарью, ползшей из-за спины, будто стремясь слиться с Чёрным Нёром в одно целое. Сотра нацепил на лоб фонарь, зажёг на несколько минут свет, пытаясь разглядеть, что ждало его за перевалом. Лють ледяных иголок в воздухе вспыхивала и тут же гасла, растворяясь в клубах пара изо рта.

– Смотри, Вуй, – от ног в темноту убегали ровные линии следов от лыж и санок: Ойка прошли здесь. – Нам надо идти по ним, если не хотим пропасть.

Первый шаг даётся всегда тяжело, сейчас Сотра сам почувствовал это. Его словно тянули назад тепло дома, щиплющий щеки мороз, страх неизвестности, слова Ойки и пельмени Тарьи. Он нащупал на поясе нож – детские задачки остаются в детстве – и шагнул на косогор.

– Вуй, вперёд!

Мохнатый комок прыгнул на чарым и понёсся вниз. И Сотра тоже заскользил следом, только сейчас подумав: как бы санки не догнали и не свалили с ног.

Когда сто лет назад в небе вспыхнули тысячи огней, Солнце не выдержало и раскололось на множество Осколков, упавших вниз. В наступившей первой Тёмной зиме вырвались на свободу множество демонов: и выскарей, и кулей, и много других… На месте Солнца они соорудили злобное уродливое подобие – Лунку, под лучами которого погибает всё живое: и зверь, и человек.

Упавшие Осколки, назло демонам, не погасли, а продолжили нести свет и тепло. Только подойти к ним близко было нельзя – недаром же издавна Солнце висело так далеко, что не могло никому принести вред.

Что за сон, будто наяву сказка. Сотра проснулся от холода, заледенившего с правого бока, левый согревал преданный Вуй. Мальчик некоторое время приходил в себя, веря и не веря в произошедшее вчера. Которое тоже могло показаться сном, если бы не холод и болевшие ноги, а ещё сопящий пёс и тонкая полоса света в краях запахнутого полога.

Мальчик рывком распахнул наступившее утро и получил по лицу острым, словно нож, ледяным ветром. Вуй недовольно заворчал, чихнул и вылез первым из ночного убежища.

Вчера они бежали большую часть беззвёздной ночи. Несколько раз Сотра почти решал остановиться, но желание не отстать было слишком сильным. После затяжного косогора, вынесшего их на берег, утыканный крупными валунами, по пояс увязшими в снегу, следы экспедиции повели прямо по заледенелой скользкой реке. Местами на гладкой поверхности не было ни снежинки, тогда Сотра с содроганием ступал на тёмный даже в ночи лёд. Под прозрачной в свете фонарика плоскостью, переливалась и билась совсем другая жизнь, о которой Сотра, будто, не знал абсолютно ничего.

Они двигались скорее на ощупь, останавливаясь только чтобы перевести дыхания, и, включив фонарик, свериться со следом прошедших раньше людей Сторожевого. Предпоследняя остановка чуть не заставила закричать – след пропал! Совсем не сразу Сотра догадался, что проскочил место, где экспедиция ушла с реки куда-то в сторону. Они вернулись, не выключая света, как бы не было жалко батареек, и почти сразу нашли на пологом берегу потерянные следы, струнами нерыпи убегающие прочь.

Забравшись по длинной осыпи курумника, Сотра с затаённым страхом ступил в гулкое ущелье, тёмное, закрытое от мира грозными отвесными скалами. Ветер выл в каменных выветренных останцах, леденя спину крошевом мурашек, и Сотра облегчённо выдохнул, когда ущелье кончилось.

И на ночную стоянку он остановился, только уперевшись в тайгу. Древняя вырубка, уже заросшая нетолстыми ёлками, уходила в темноту. Следы таяли где-то под густым тёмным воздухом. Сотра сильно устал, хотелось пить и спать, но главным оказалась боязнь потерять следы в лесу. Пожевав с Вуем холодного варёного мяса, Сотра натянул на палках над санками полог, залез в получившуюся палатку и почти сразу уснул, растеряв остатки сил и согревшись о тёплого Вуя.

И только утром понял – крепкий хребет Старого Нёра отделяет его теперь от людей и дома. Это и радовало, ведь так далеко он никогда ещё не был, и пугало. После горячей похлёбки даже седое утро с обжигающим ветром показалось намного лучше. Пёс, мгновенно проглотив свою не слишком большую порцию, недовольно заворчал и закружился вокруг собирающегося Сотра: куда бы мальчик не повернулся, всюду натыкался на мокрый собачий нос.

– Отстань, – пёс всё же заставил Сотра рассмеяться. – Отстань Вуй. Встанем на ночёвку, сварим побольше.

Сегодня Сотра хотел нагнать экспедицию: не показываться на глаза, а самому видеть, быть готовым прийти на помощь.

Едва выбравшись из-под пихт на просеку, Сотра тут же разглядел блестящие полосы лыжни. Ни вчера, ни сегодня снег не сыпал, поэтому путь экспедиции был словно специально подготовлен, чтобы идти по нему следом. То, что вчера ночью показалось мальчику тонкими ёлками, на самом деле оказались толстенными деревами, только в сравнении с обступившими слева и справа собратьями кажущиеся хилыми. Конечно, росшие по краю вырубки, стоящие дружным строем, были ещё мощнее – каждое дерево будто сказочный великан, приодетый в зелёную парку, глядящий с высоты в самую далёкую даль.

– Вуй, следи! – приказал Сотра.

Идти днём, даже едва разбавившим темноту уставшим светом, было намного лучше ночного пути. Потерять лыжню, лентами уходящую из-под ног, сказалось почти невозможным.

Вуй, плывущий в снегу впереди, часто останавливался и рычал, а Сотра отмечал для себя: вот следы какого-то зверя, а вот упавшая с широкой пихтовой лапы кухта обозначала и самого лесного жителя, сбежавшего от грозной собаки. Однако пёс только порыкивал, не ощущая ничего опасного. И мальчик доверял Вую в этой собачьей мудрости даже больше чем себе.

Они двигались вперёд, ускоряясь на покатах или с трудом перебираясь через заваленные снегом деревья, упавшие, будто специально, поперёк. Вскоре попалось вторгшееся с просеки в вековечное таёжное царство вытоптанное пространство, с поломанными ветками и запахом дыма, застрявший едва заметной паутинкой средь деревьев. Сердце у мальчика радостно забилось, словно дым добавил ему сил: дядька проходил здесь совсем недавно, часов пять-шесть, не больше!

Правда и самим пришлось остановиться, перевести дух. Сотра устал, но заметил: Вую приходилось ещё тяжелее – пёс проваливался в снег по лохматое пузо, а порой только мохнатая голова, торчала из сугробов, словно волшебный кудлатый пень. Отдохнув и наспех перекусив сухарями и солёной рыбой, мальчик и собака упрямо пошли дальше.

А потом вдруг росший вокруг лес как-то разом кончился, распахнув перед двумя путниками неимоверную ширь снежного простора с чёрными расчёсками сосняка по вершинам недалёких увалов, сиреневыми чащами в глубокой дали, бледно-зелёными пятнами молодого ельника или едкой тёмной зеленью пихтовника, беспорядочно разбросанными по серой дали.

Сверху на всё это смотрело небо, по какой-то магической невероятности очистившееся от облаков, чёрно-синим спектром размазанное по чудовищно огромной чаше. В синей части этой чаши всего три десятка звёзд боролись за своё право светить, а к чёрной, правой части, их становилось так много, что они толкались колючими боками, не умещаясь рядом. И порой какая-то, не удержавшись на своём месте, срывалась и падала, высекая длинную искру из своих сестёр.

Восхищённый Сотра замер перед раскрывшимся чудом. В Сторожевом никогда не было такого неба: облака, туманы, снег, дождь или пыль с гор практически всегда заслоняли собой звёзды, Луну, и Солнце-Лунку. Ойка говорил, что это только на пользу, «защита от обжигающих лучей». Охотники, уходившие далеко от посёлка, бывало, возвращались с красной кожей, долго не проходившей при лечении, но как можно сравнивать эту невозможную красоту с какими-то ожогами?

Первый восторг прошёл, когда стоящий рядом Вуй заворчал, негрозно, а, скорей, радостно. Сотра опустил взгляд и разглядел среди всех оттенков синих ночных красок, перемаргивающуюся со всем миром точку костра. От нахлынувшей радости мальчик опустился и обнял собаку – они догнали экспедицию! А всё понявший пёс в ответ лизнул Сотра прямо в лицо.

Осколки мешали демонам сеять ужас. Собрались они и придумали злокозненный план: если будут кормить Осколки старой тухлой рыбой, звериными кишками и обрезками резиновых проводов, то рано или поздно какой-нибудь не выдержит и вспыхнет Последним Солнцем, спалив всё живое.

Смелый богатырь Отыр прознал про коварный план демонов и стал искать защитника Осколкам. А когда отыскал, то появился в мире Сол Нарын Сирма, которого кто-то видел как огромного медведя, кто-то как огромную рысь, кто-то как гигантского оленя.

Дети Отыра стали помогать Сол Нарын Сирма, не позволяя демонам кормить Осколки, очищая миски от выскорьской еды. Хоть и опасной была работа, только в одиночку победить даже Сол Нарын Сирма не мог.

Сотра проснулся раньше вчерашнего. Ночью прежний сон-сказка снова был с ним. Про Осколки любил рассказывать отец, а все сказанки сам он знал от матери Сотры, которую мальчик не помнил совсем, – она погибла, едва родив сына.

Обжигающий жидкий суп, быстрые сборы. В грязно-молочном утреннем полумраке мальчик думал: как им идти, чтобы поскорее добраться до увиденного ночью костра. И что делать дальше? Выждать? Или сразу выйти к дядьке? Сотра только сейчас понял: он не знает, как объяснить своё внезапное появление Ойке. Нужен ли он на самом деле здесь? А может это просто детские капризы, из-за затаённых обид?

Чтобы отогнать неприятные мысли, Сотра надел лыжи, закинул отощавший мешок и зацепил верёвку от санок за плечо – дойдёт, тогда и решит.

Сквозь утреннее молоко стали всплывать рощи, боры, отдельные деревья… Острые, как зубы, худые останцы и огромные камни, наряженные в белые шубы. Небо и земля всё ещё не расцепились от ночных объятий, и понять точно, где начиналось одно, а заканчивалось другое, было невозможно. Сотра потрепал пса и зашагал по отлогу, поднимаясь на заросший по гребню тайгой увал, где вчера видел огонь.

Ноющие руки и ноги отказывались двигаться и, кроме дурных мыслей, Сотра боролся ещё и с ними. Хорошо, что мороз отступил, пришлось даже снять шубур. К шеренге ровных, как трубы, сосен они подходили осторожно. Ночевое место обнаружилось сразу же: вытоптанный снег, дырки от стоек палаток, от воткнутых лыж, от костровой треноги. Сам костёр ещё парил набросанным поверху снегом. Дальше люди ушли сквозь светлый, прозрачный бор. Стволы, похожие друг на дружку как карандаши, не давали никаких ориентиров.

То, что что-то произошло, Сотра понял, когда деревья принялись расступаться, заканчиваясь окраиной. Шедшие всегда вместе, словно рельсы в теплицах, следы, внезапно разбежались в стороны. Множество других, мелких и сумбурных, переломало ровные линии. В нескольких местах снежный покров оказался рыхлым, будто по нему катались. Вуй, убежавший вперёд, зарычал и гавкнул. Лай отразился от сосен и повторился в глубине леса незнакомо и пугающе. Сотра бросил санки и рванулся к псу. На снегу перед застывшей собакой пролилась большая красная клякса крови.

Теперь они неслись так быстро, как только могли. Мешали санки, но бросить их Сотра не мог – вдруг кто-то из своих ранен, а они могут пригодиться? Сердце стучало, а мысли никак не могли сложиться во что-то понятное. Он почти летел, надеясь и страшась узнать правду. Сотни следов размесили снег так, что заплутать не получилось бы никак.

Пробежали мимо застывших в снегу огромных древних конструкций, ржавыми костями навечно замёрзших у краёв не решавшегося захватить их леса. Словно мёртвые металлические звери торчали составленные в ряд грузовые машины, как на картинках в старых книгах. В иное время Сотра застрял бы тут надолго, но сейчас только бросил взгляд, проносясь мимо.

У больших ворот с распахнутыми перекошенными створками он вновь увидел следы борьбы и багровые пятна на снегу, а пройдя под желтовато-красной ячеистой балкой, услышал невнятные крики. Пёс зарычал, бросился вперёд. Сотре пришлось остановиться и громко позвать его: остаться сейчас одному было чересчур страшно:

– Назад, Вуй, рядом! Назад!

Мальчик и собака двинулись дальше вместе. Справа и слева из-под снега торчали красно-рыжие остатки кирпичных стен. Одинокими чужеродными колоннами кренились в разные стороны чёрные, сгнившие столбы. Едва забор закончился, как похолодевшему до самого сердца Сотре открылась неширокая площадка, окружённая мощным ограждением с колючей проволокой поверху. В самом центре, отчаянно билась группа людей. Сражалась против наседавших на них демонов, похожих на вылезших из-под сугробов пней. Невысокие, корявые, с длинными руками, выскори нападали, и сразу было понятно: полудесятку людей не выстоять против давящих: демонов было больше.

Вуй не стал дожидаться приказа, заревел, словно медведь, рванулся вперёд. И сам Сотра не нашёл ничего лучше, как заорать, что есть мочи, и побежать следом, не совсем понимая от страха, что делать, когда добежит.

Демонам появление новых бойцов оказалось совсем не по нутру. Заверещали, заблеяли на непонятном языке, а когда Вуй добрался до ближайшего, тот запищал, будто скрипучий маленький ребёнок. Остальные выскори, словно по команде, тут же бросились врассыпную. Так что Сотра добежал до своих, так и не столкнувшись ни с одним чужаком.

Добежал, увидел знакомые лица: здоровяк Алпин, без шапки, волосы прилипли к красному, блестящему лицу. Рыжий Юван, со сдвинутыми бровями и бегущей по щеке кровью. Шерка и Пуркоп, поддерживающие друг-дружку. Слишком бледный дядька Ойка, с неверием глядящий на появившегося Сотра. Миг прошёл и все заговорили разом, одновременно и не мешая другим.

– Сотра!

– Откуда?

– Вуй, ко мне!

– Почему?

Ойка покачал головой, обнял подошедшего мальчика.

– Ты всё же сделал своё, – просто сказал он. – Неслух ты, Сотра, и отец твой таким же был.

– Я…

– Потом! – оборвал Ойка. – Алпин, двигаемся дальше! Карлы надолго не ушли. Вуй напугал их на время, но они вернутся совсем скоро.

Старый дядька опустился на санки и скривился.

– Что с тобой? – спросил Сотра.

– Всё хорошо, ногу… подвернул, – ответил Ойка, хотя мальчик разглядел повязку и кровь, пропитавшую бинты.

Подскочил Вуй: от довольной, перемазанной красным морды парило.

– Ой ты, собака! – укоризненно отругал его Ойка. – И я дурак, оставил двух балбесов охранять друг друга. Так они оба прибежали!

Вуй завилял хвостом и по-щенячьи тяфкнул.

– Да, молодец, молодец, – сжалился старый шаман. – Вовремя вы подоспели.

Алпин тем временем впрягся в санки с Ойку и потащил шамана вперёд. Шерка с Пуркопом так и шагали рядом, обнявшись как пьяные. Юван обмотал голову бинтами и сам сделался похожим на зимнего куля. Экспедиция, куда входили теперь Сотра и Вуй, успели миновать ещё одну обнесённую егозой проволоки площадку, как вновь услышали позади шум и блеяние: демоны вернулись.

– Надо успеть до внутреннего периметра, – прокричал Ойка. – Там можно будет попытаться укрыться!

Сотра очень хотел спросить дядьку, где они, какой такой периметр, что за демоны нападали на экспедицию и много ещё о чём хотелось узнать. Но он понимал – сейчас точно не время отвлекать шамана своими вопросами. Маленький отряд двигался среди разрушенных старых построек, громадья ангаров, мешанины непонятных сетчатых полукружий и длинных плоскостей, вкривь и вкось росших из земли. На площадках застыли стальными горбатыми мамонтами могучие некогда машины, издохшие от времени и невнимания.

Темнело, небо становилось ниже и ниже, набрякало скорым снегом, грозило миру непогодью. Лишь впереди прозрачным маревом лился к небу странный, дрожащий полусвет. Им туда и надо, понял мальчик. Там – Осколок.

Серая, гладкая стена выросла перед отрядом. Раньше она казалась частью бескровного неба, а теперь встала непреодолимой преградой. Ойка махнул – идём направо.

В воздухе пропищали ледяные комары, в снег рядом с Сотром воткнулось несколько палок. И тут же Вуй зарычал и бросился назад, где, чуть поотстав, справа и слева, из-за квадратных валунов выскочили выскори.

– Осторожней! – крикнул Ойка. – Копья измазаны ядом! Вперёд! Там КПП!

Вуй добрался ещё до одного демона и Сотра вновь услыхал нечеловеческий детский плач. Пёс грозно и победно завыл. Вскрикнул Шерка. Сотра заметил, как тот повалился, увлекая за собой своего сотоварища. «Помогай!», – взорвалось внутри понимание. Он обогнул санки Ойки и, неловко проскальзывая лыжами, добрался до барахтающихся в снегу людей.

Не успел испугаться от вынырнувшего прямо перед ним демона, как того унесла мохнатая тень Вуя.

Вдвоём с Пуркопом мальчик затащил Шерку на свои санки, оба они вцепились в верёвку и с натугой поволокли их вслед за Алпином. Юван и Вуй прикрывали кажущееся почти безнадёжным бегство.

– Сюда! – услыхал Сотра, в плечо его парки уцепилась сильная рука и потащила вперёд: это Алпин помогал теперь им. Великан впихнул мальчика, двух мужчин и санки в большой каменный мешок, махнул рукой – бегите дальше, а сам бросился к Ювану, то ли споткнувшемуся, то ли уже раненому.

Едва дыша от усталости и ужаса, Сотра зашагал по рукотворной керасколе к темнеющей дыре, где плясал луч фонарика и слышались ругательства дядьки Ойки. За дырой-проходом оказалась небольшая тёмная комната. Здесь не было снега, ветра и даже крики демонов почти не залетали сюда.

Несколько длинно-коротких мгновений неизвестности, и в комнатку вбежал Юван, а сразу за ним шагнул могучий Алпин. Последним заскочила собака, и уселась на пороге, грозно лая.

– Десять минут шашка задержит их, дольше вряд ли, – сказал Алпин.

– Автоматы не срабатывают, – Ойку гремел и щёлкал, будто костяшками, в железном шкафу, – Говорил же, в прошлый раз ещё надо было профилактику делать.

– В прошлый раз карлов ещё больше было, – ответил Алпин. – Это сегодня они совсем озверели, раньше такого никогда не было, чтобы днём в открытую нападали.

– Чуют, неладно на станции что-то, боятся. А страх он и не на такие вещи толкает.

– Кто ранен и как сильно? – спросил Алпин.

– Меня опять цапнули, но не сильно, – отозвался Юван.

– Шерку досталось, но вроде целое всё, – сказал Пуркоп. – Без сознания только.

– Плохо дело, – Алпин вздохнул. – Сотрик, ты как?

– Я цел, – только и смог сказать мальчик.

В темноте Ойка громко ударил по железной крышке.

– Нет! Не работает!

– И что делать теперь будем? – Алпин протолкался к шаману в угол.

– Поднимем вручную, ненамного надо, чтобы пролезть. Должно получиться…

– Все, значит, не пойдут.

Ойка помолчал и ответил:

– Придётся кому-то идти, кому-то остаться. Оттуда вообще не включить, Снова отсюда поднимать придётся.

– Кто?

Тишина показалась Сотре оглушающей. Хотя в ней жил и гудящий ветер, и негромкие, но яростные вскрики демонов, и шумное дыхание людей, и рычание пса…

– Сотра, – позвал Ойку. – Иди сюда, мой мальчик.

Ползти за Юваном по узкой, тёмной и холодной норе, после битвы с демонами, бегства, без ужина – нет, не такого хотелось бы Сотре. «Вот и пригодился ты», – сам себе заметил мальчик. Конечно, лучше сейчас бы открыть пайву Тарьи в их с дядькой доме, в тепле, достать вкусности, расставить на столе. От голода в животе заурчало. Какая еда?! Нужно быстрее добраться до двери и идти обратно, помогать своим! Они там наверняка снова дерутся с демонами!

– Осторожно, тут край, – подсказал Юван.

Сотра включил фонарик и увидел стоящего чуть ниже на горке из мусора спутника. Он аккуратно спрыгнул и отряхнулся. Повертев головами, решили, что проход к нужной комнате справа. Ойка дал хорошие ориентиры, но в темноте совсем непонятно было, откуда начинать считать.

Они пробрались сквозь валяющиеся кругом палки и ящики, сунулись в ещё более тёмный коридор: тихо. Юван шагнул первым и потянул за руку: давай за мной. Глухая тишина обнимала, воздух пах промороженной пылью и тонкой гнилостью. Без особых трудностей, как и говорил шаман, они двигались вперёд, переходя из коридора в коридор. На очередной развилке Юван тыкнул в тусклую табличку, изъеденную временем, с сохранившимися буквами «..ный отсек».

– Нам сюда.

И, будто услышав тихий шёпот Ювана, из крайнего прохода в коридор выскочили тёмные корявые люди-пни.

– Беги! – крикнул Юван и толкнул Сотра в плечо. – Быстрей!

И Сотра рванул, почти не разбирая дороги, слыша позади топот Ювана и дребезжащие выкрики демонов. В пляшущем свете фонарика он не успевал разглядеть путь, бился о выступающие тут и там углы, спотыкался, падал, но поднимался и бежал дальше. В голове замерли слова дядьки: «Нужна красная дверь!»

К двери вёл коридор, который должен до сих пор освещаться красными лампами.

«Но если лампы не светят, то дверь всё равно нужна красная!»

В спину сильно толкнули, Сотра кубарем покатился по металлическому полу. Вскочил и увидел, как на него бежит выскорь: маленький карл, с уродливым лицом, почти человеческим, если бы не звериные черты, перебивающие людское. «Нож!»

Он торопливо выхватил клинок и выставил остриё на надвигающегося врага. Карл и не думал останавливаться, напротив, ускорился и прыгнул, налетев прямо на выставленную руку.

От удара, отдавшегося в плечо, Сотра развернуло, а демон визгливо заблеял и упал, едва не выдернув оружие из ладони.

– Юван, – в панике закричал Сотра. – Ты где?

– Ищи дверь! – раздалось в ответ. – Я держусь!

Сотра, чуть живой от страха, пробежал дальше и вскрикнул от радости – красные лампочки! Лучше бы он не кричал, потому что тут же услыхал позади визгливый крик и почувствовал резкое жжение в ноге. Он развернулся, наотмашь махнув вокруг ножом. И в этот раз не удержал рукоять, ударив оружием в заверещавшего демона. Нож так и остался воткнутым в кричащего выскоря, а Сотра попробовал бежать дальше, но в ноге словно поселилось разъедающее пламя. Мальчик зашипел от боли, слёзы сами налились в глаза.

«Красная дверь!»

Он побрёл дальше, цепляясь за стену, по которой бежали красные крупные светящиеся муравьи ламп. Они-то и привели Сотру к багровому муравейнику. Тут отчего-то было очень жарко, зато красная дверь была прямо перед ним!

«Внимание!» – огненной кровью горела над дверью надпись.

Голова закружилась, едкий комок подкатил к горлу и мальчика вырвало. Мотнув головой, Сотра вытер губы и поправил сбившийся фонарик. На двери он увидел то, о чём отдельно проговорил с ним дядька – коробку с цифрами. «Два, два, один, семь, семь…» Запомнить их было нелегко, и пару раз Сотре казалось, что он нажимает не те кнопки. Но дверь щёлкнула и открылась, осветив бледным светом коридор.

Нога горела, жар от света обжигал кожу. Пришлось сделать огромное усилие, чтобы перешагнуть невысокий порог. В светлой комнате вдоль стен стояло множество железных ящиков, на которых перемигивались, словно на небе, тысячи звёздочек, пляшущих невероятный танец. Одна стена была прозрачной, за ней ярко полыхал необъяснимо белым небесным светом Осколок.

«Нельзя смотреть на реактор», – объяснял им с Юваном уже сотню лет назад технический шаман дядька Ойка. – «Вошли, сразу – один налево, другой направо. Ищите большие экраны с цифрами. Рядом с экранами по два рубильника, их надо опустить, а потом опять поднять. Как подняли, должен включиться звук, громкий, не испугайтесь. Нам он поможет сразу – карлы тут же попрячутся на много часов, и мы должны успеть уйти. И главное, потом вам надо…»

Ювана не было рядом. Придётся одному? Сотра добрёл до первого экрана (налево?) нашёл рычаги, опустил и поднял. Потом, спустя сто тысяч лет, проделал то же самое с другой стороны (справа?). Воздух, нагретый Осколком до миллиона градусов, немилосердно сжигал мальчика. Комната вращалась вокруг, и Сотра уже плохо понимал – где же та самая нужная кнопка перезапуска? Что там говорил дядька-инженер-шаман?

В уши, словно молотом, ударил могучий воющий звук. Он пробрал до позвоночника, встряхнул всё внутри и снаружи Сотры, на миг заставив мысли перестать скакать в голове. Да, от такого демоны должны были удрать без оглядки навсегда!

И вдруг Сотра увидел, как среди нагромождения железа, света и огня, прямо из стены выходит Сол Нарын Сирма. То, что это может быть только он, мальчик понял сразу – кто ещё мог прийти сюда на громкий зов? Чтобы прогнать демонов и помочь людям пережить Тёмную зиму? Заворожённый Сотра приблизился к защитнику Осколка: вовсе он не такой огромный, и совсем не медведь или рысь, а похож на верного Вуя. Совершенно такая же мохнатая голова, косматые плечи, умные глаза и нос…

– Спасибо тебе, Сол Нарын Сирма, сделай чтобы у Сторожевого был свет и тепло в Тёмную зиму, – едва шевеля губами, сказал Сотра.

И нажал, на оказавшийся и вправду холодным, нос.

***

Сотра приоткрыл глаза и застонал – в них будто насыпали острой пыли.

– Живой! – в мутном пятне Сотра с трудом узнал Ойку.

– Я цел, – прошептал в ответ мальчик.– Я…я видел Сол Нарын Сирма, я трогал его за нос.

– Молчи, молчи… Я знаю. Ты молодец. Ты всё сделал, как надо… И скоро мы будем уже дома.

– Правда? – обрадовался Сотра.

– Там у нас осталось слишком много незаконченных дел, помнишь?

– А где Вуй?

И в ответ в лицо ткнулось что-то холодное, лохматое, и шершавый липкий язык облизал ему нос и щёку. Его Сол Нарын Сирма был рядом.

Вернуться в Содержание журнала

Женщина перевела на неё недоумевающий взгляд и тут же расплылась в улыбке:

– Ой, Полина Евгеньевна, это вы! Простите, вечно забываю. Только у меня сдачи опять не будет… – она покосилась на пустую кассу.

– Ничего, Даша, ты запиши, как в прошлый раз, потом вычтешь. И пакет не надо, у меня свой.

Рассчитавшись, Полина переложила продукты в старенькую сумку-шоппер и вышла на улицу. В сумерках она видела не очень хорошо, но младшего брата на другой стороне дороги заметила сразу. Полина прищурилась. Кроссовки. Такие непрактично-белые, что просто невозможно не обратить внимание. Настроение мгновенно испортилось.

– Денис! – Полина помахала свободной рукой, – иди сюда!

Тот перебежал дорогу, нехотя забрал протянутую сумку:

– Чего так поздно, я думал ты в первую смену сегодня.

– Домашки проверяла, не хотела с собой тащить, – Полина демонстративно уставилась на кроссовки, – это что такое?

– Асиксы, а что? Ты теперь модой интересуешься?

– Откуда? – холодно процедила Полина.

– От верблюда. Чё спрашиваешь-то? Сама не знаешь?

Полина начала закипать:

– Ты опять сдавал? Какой раз? Сколько? Так нельзя, Денис! Мы же говорили, ты обещал!

– Ничего я не обещал, что разоралась? Ну сдавал. И ещё сдам! Вампы в этом месяце двойные баллы дают, я тебе что дурак отказываться?

– Да хоть тройные! Давай может и колледж бросишь? Зачем учиться – живи себе на свои кровяные доходы! – Полина покраснела и машинально сама себя поправила, – кровавые то есть!

– Ну и что? Многие так и живут. И прекрасно!

– Дениска, ты же понимаешь, что это как… – Полина испугалась, что перегнула и осторожно подбирала выражения, – ты как будто собой торгуешь…

– Фу, Полина, – Денис закатил глаза, – ну стыдно же такой быть! А ещё учительница. Хочешь, я тебе свой учебник истории одолжу? Ты вообще знаешь, как люди жили до того, как вампы порядок навели? И вообще, не хочешь, сдавать кровь, никто не заставляет. У нас свободное общество. К другим только не лезь.

– Ну это же вредно так часто, – не сдавалась Полина, – ты же себя загонишь, смотри, синяки под глазами, щёки ввалились…

– Фигня, – отмахнулся Денис, – и вообще потом неважно будет.

– В смысле? – Полина резко остановилась, схватив брата за рукав, – ты чего задумал?

– Ничего, – подросток довольно улыбнулся, – ты телевизор смотришь? Вамп-отбор скоро! А моя анкета первая в списке! Я лучший донор нашего центра, и по возрасту подхожу, и прямых родственников у меня почти нет. Ты только, но это ничего, это мало.

– По какому возрасту? Тебе пятнадцать!

– Я совершеннолетний, понятно? А чем моложе, тем лучше. Думаешь им там старые девы вроде тебя нужны?

– Я не позволю, не позволю, слышишь! – Полина забыла об осторожности и закричала так, что проходящая мимо парочка резко ускорила шаг, – да я тебя в комнате закрою! Через мой труп, понял?

– Да кто тебя спрашивает! На, тащи сама своё барахло, я у друзей переночую! – Денис швырнул сумку Полине под ноги, развернулся и побежал метро.

Полина посмотрела на лопнувший пакет с молоком, сделала несколько медленных вдохов и выдохов, затем собрала разлетевшиеся продукты и, ссутулившись, пошла в сторону дома. Ссоры с братом случались всё чаще, наверное, нужно быть сдержаннее… Действительно, чего она так разнервничалась? В конце концов, кто сказал, что его выберут? Центр у них маленький, может и вообще пропустят…

***

Полина открыла дверь и замерла. На пороге стояли два вампа в форменной одежде донорского центра. Неужели правда? Неужели за Денисом пришли? Как же так? После ссоры с братом прошло больше недели, Полина уже выбросила из головы всю эту историю с отбором и сейчас судорожно обдумывала как поступить.

– Титова Полина Евгеньевна? – официально спросил тот, что постарше и, дождавшись пока Полина нехотя кивнула, разулыбался, обнажив острые клыки, – поздравляем вас с победой в финале вамп-отбора! Добро пожаловать в вечную жизнь!

– Но, это ошибка… – Полина недоумевающе замялась, – я даже не регистрировалась…

– Все граждане имеют право на участие в отборе, независимо от регистрации. Вот, – он протянул Полине аккуратный белый конверт, – здесь адрес и все детали. Ждём вас завтра на вводный инструктаж в десять утра. Не опаздывайте, пожалуйста. Хорошего вечера!

Не дожидаясь ответа, вампы одновременно развернулись и бодро направились в сторону лифта.  Полина поднесла конверт к лицу, чтобы получше рассмотреть, но, услышав, как хлопнула дверь в комнату брата, смяла и бросила на пол.

– Денис! – Полина попыталась открыть дверь, но та не поддавалась, – перестань, ты чего? Ну я-то тут причём!

Брат не отвечал, Полина ещё раз подёргала ручку – безрезультатно, закрылся, ну что за беда!

– Денис, имей совесть! Я на это не напрашивалась, прекрасно знаешь как я к ним отношусь, открой, давай поговорим! Ты же не думаешь, что я туда пойду?

Полина вздохнула – ладно, перебесится, выйдет, и вообще некогда, посуду ещё помыть надо, тетрадки разобрать…

– Ненавижу тебя! – донеслось из-за двери.

– Что? – Полина замерла на пути в кухню, – что ты сейчас сказал?

– Ненавижу! Я на сдачу, как на работу хожу, меня там все знают уже! Ем по правилам, холестерин, гемоглобин, что там ещё! Историю зубрю, философию, готовлюсь! А ты… Вечно всё за просто так получаешь! Лицемерка!

Полина задохнулась от возмущения:

– За просто так? Я на двух работах пашу, как лошадь, книжки эти домой таскаю, до ночи сижу, чтобы тебя, дармоеда, прокормить! За колледж твой заплатить, за квартиру, за… свет! – она покосилась на тусклую лампочку в коридоре, – у меня ни друзей, ни личной жизни, да вообще ничего нет! Хоть бы спасибо сказал! Нет? Не слышал?

– Ну и дура! Я просил тебя? Да я баллами зарабатываю больше, чем ты всем своим пафосом! Правильная нашлась! Я что ли виноват в твоей личной жизни? В зеркало посмотрись!

Полину затрясло от обиды, к горлу подкатил ком, она тяжело, с присвистом, задышала:

– Знаешь что? Всё! Хватит! Хочешь избавиться от меня? Пожалуйста! – Полина подбежала к входной двери, схватила с пола конверт, прижала к груди, – потом не жалуйся!

***

– У вас, что и люди работают? – Полина проводила взглядом девушку, которая принесла ей кофе.

– Конечно, Полина Евгеньевна, почему нет? Мы против дискриминации. Кроме того, на некоторые должности трудно найти кого-то из своих, понимаете? – отозвался собеседник, импозантный немолодой вамп в строгом чёрном костюме, – продолжим инструктаж? У вас ещё остались вопросы?

– Да, – Полина нахмурилась, а почему вы брата моего не выбрали?

– Ну, Полина Евгеньевна, вы же умный человек, с высшим образованием, в наше время редкость. Вот посудите сами, ваш брат идеальный донор, почётный, я бы сказал. Так кто же будет убивать курицу, несущую золотые яйца? – вамп заметил, как Полина изменилась в лице, и быстро добавил, – да, глагол неудачный, простите старика, согласен. Но нам от такого кандидата одни убытки, разве нет?

– А я? – Полина пыталась прикинуть, какую же выгоду вампирское сообщество могло разглядеть в её лице.

– О, вы другое дело, – заулыбался инструктор и Полина в очередной раз отметила какой же он обаятельный, если бы не землистый цвет кожи и заострённые черты лица, она ни за что не заподозрила бы в нём вампа – вы за всю жизнь ни разу не посетили донорский центр. Значит, вам не чуждо критическое мышление, и за лёгкими деньгами вы не гонитесь. Нам такие нужны. Вам же известно, что несмотря на полную финансовую свободу, большинство наших собратьев продолжают приносить пользу обществу. Политики, бизнесмены, актёры, лучшие представители объединённого человечества – это всё мы.

– Человечества? – приподняв бровь, переспросила Полина.

– Разумеется, – инструктор, казалось, не заметил иронии, – homo sapience и homo superior необходимы друг другу, как две стороны одной монеты. Построенное с нашей помощью общество – уникальный пример победы разума над амбициями. И вас, Полина Евгеньевна, мы как раз приглашаем на ту сторону, где ваши таланты максимально пригодятся. Вы, наверное, обратили внимание, в этом году мы потеряли много достойных собратьев и, конечно же, хотим, чтобы их место заняли не менее достойные.

Полина задумалась. Действительно, она ведь, наконец, сможет посвятить себя науке. Или заняться танцами, она всегда мечтала, не было времени…

Вамп словно прочитал её мысли:

– Поверьте мне, плюсы вечной жизни перевешивают любые минусы.

– Так, значит, минусы тоже есть?

– Только один, – инструктор помрачнел, – голод.

– Голод? – удивилась Полина, – разве запасов донорской крови недостаточно?

– Что вы, более чем. Просто, понимаете, голод это такое понятие… Он тоже вечный, как и жизнь… Но вы не переживайте, за столько лет мы уже научились справляться – самоконтроль, медитация, йога очень помогают, вы привыкните. Вот, подпишите согласие на вампификацию, – инструктор протянул Полине планшет.

Полина, не глядя, поставила подпись на экране и, заметно нервничая, спросила:

– И что теперь? Вы меня укусите? Прямо здесь или есть какое-то специальное помещение? Это больно?

– Ну что вы, Полина Евгеньевна, – оскорбился вамп, – двадцать первый век на дворе. Или вы думаете мы до сих пор в гробах спим? Не выходим на солнечный свет? Никто никого не кусает, это же противно и негигиенично. Процедура вампификации абсолютно стерильна. Сначала вам проведут переливание крови одного из наших собратьев, затем безболезненно отключат жизненные функции, а потом вы проснётесь лучшей версией себя. Только и всего.

– Отключат жизненные функции это эвфемизм такой, да?

– Конечно. Приятно всё же иметь дело с образованными людьми! Ну что, вы готовы? Пойдёмте я вас провожу в клинику…

***

Полина пришла в себя и медленно приподнялась на кровати. Голова немного кружилась, но в остальном она чувствовала себя просто прекрасно, и даже не помнила, когда в последний раз ей было так легко. Вот и всё. Никаких больше перепалок с Денисом… Да и вообще никакого Дениса, разве она ему что-то ещё должна? Полина подумала про брата и прислушалась к своим ощущениям. Нет, ничего. Всё правильно, она же вамп, у них не может быть чувств к людям. Полина с облегчением выдохнула. Всё… Никакой школы с её сопливыми учениками, никакой работы за три копейки, никакой квартиры с этими  облезлыми обоями, никакой вермишели… Она посмотрела на свои руки, пошевелила пальцами, подняла их за голову и с наслаждением потянулась – как же х-о-р-о-ш-о! Комната совершенно не походила на вампирское обиталище, каким Полина его представляла. Всё такое чистенькое, солнечное, ламинат светлый, мебель белая, телевизор, из декора на стене только репродукция банки супа Уорхолла – сплошной минимализм. «Суп, — пробормотала Полина и тут же ощутила, как желудок скрутило спазмом, – голод».

– Полиночка! – в комнату вошёл вчерашний инструктор, – вы не возражаете если я вас буду так называть? Полиночка? Мы же теперь в некотором роде родственники.

Полина, сглотнув, кивнула.

– У вас всё в порядке, Полиночка? – обеспокоенно спросил вамп, – какая-то вы бледненькая. Даже с учётом, кхм, ситуации

– Есть очень хочется, – прошептала Полина, пересохшими губами, – и пить.

– А вас не накормили? Что ж это такое, в самом деле, – засуетился инструктор и быстро нажал на кнопку вызова персонала, которую Полина сначала не заметила.

В комнату вбежала растрёпанная девушка в медицинском халате. Человек.

– Ой, вы здесь, Вик Яклеич? – голос у девушки оказался звонким и противным. И вообще весь её торопливый вид не выражал должного, по мнению Полины, почтения.

– Танюша, завтрак! – инструктор покачал головой, – наша пациентка умирает, фигурально выражаясь, с голоду!

Девушка ойкнула, прикрыла рот ладошкой и быстро скрылась за дверью. Полина презрительно скривилась. Что за пигалиц берут на такую ответственную работу!

– Вы не сердитесь, Полиночка. Танюша у нас новенькая, не привыкла ещё, но девочка старательная, отличная медсестра. Она за вами присмотрит пару дней пока вы в себя приходите, вы если что, зовите, не стесняйтесь.

Медсестра вернулась, торжественно установив на кровати поднос с завтраком. Полина с недоумением уставилась на бокал с мутной желтоватой жидкостью и какой-то широкий, плоский, похожий на шоколад, батончик.

– Что это? Мне разве не положена… начала было Полина, но Виктор Яковлевич перебил её, расхохотавшись:

– Кровь? Ох, Полиночка, вы меня всё же удивляете! – он достал из нагрудного кармана носовой платок и промокнул выступившие на глазах слёзы, – видели бы вы сейчас своё лицо! Неужели вы правда думали, что мы пьем кровь сразу из донорского пакета после сдачи? Тёплую? Или в микроволновке греем?

Полина смущенно промолчала. Отсмеявшись, инструктор продолжил:

– Это плазма, Полиночка, вы пейте, пейте. А это, – он указал взглядом на батончик, – и есть кровь. Только прессованная, очищенная, с улучшенными вкусовыми качествами. Наша гастрономия тоже, знаете ли, на месте не стоит.

Полина набросилась на еду и сразу же почувствовала себя лучше, даже голова перестала кружиться. Кровь на вкус напоминала гематоген, а плазма – банановый коктейль, солоноватый, правда.

Разделавшись с завтраком, повеселевшая Полина попыталась было встать, но Виктор Яковлевич, по-отечески похлопал её по плечу, направляя обратно в кровать.

– Не торопитесь, Полиночка, куда вам спешить, вечность не убежит. Скоро мы вас переведём в тренировочный центр для молодёжи, вам там работы хватит, столько всего предстоит… Отдохните пока в клинике пару дней, наберитесь сил, придите в себя. Витаминки мы вам покапаем, – он нежно погладил руку Полины, из которой торчал медицинский катетер, – чтобы быстрее восстановились.

– Разве нам нужны витамины? – удивилась Полина?

– Нам? – улыбнулся инструктор, – меня радует, как быстро вы адаптируетесь, Полиночка! А витаминки, они, никому не повредят. Да и для настроения полезно… Танюша!

Молоденькая медсестра немедленно показалась в дверях. «Дежурила она возле неё что ли? Вот карьеристка!» – с раздражением подумала Полина.

– Да, Вик Яклеич! – девушка смотрела на инструктора с преданным обожанием, волосы она уже прибрала в аккуратный хвостик и даже слегка подкрасила глаза и брови.

– Танюша, милая, я сегодня-завтра буду занят, так что оставляю Полину Евгеньевну на ваше попечение. Вы уж позаботьтесь о ней как положено, завтраки не забывайте больше. Сходите принесите ей пульт от телевизора, что-то я его не вижу.

– Конечно, Вик Яклеич! – медсестра слегка покраснела, – обязательно!

– Эх, хорошенькая… – пробормотал инструктор, когда за медсестрой закрылась дверь, повернулся к Полине, – так о чём я? Ах, да, Полиночка, ну вы отдыхайте в общем, у вас тут шкаф с книгами, кабельное, если что-то понадобится, зовите Танюшу, я вас навещу обязательно, как освобожусь.

Полина ощутила укол ревности. «Хорошенькая! – она ощупала пальцами своё лицо, недовольно прищипнула подвисшую кожу на скулах. Да просто еда!» При этой мысли Полине снова поплохело. Голод вернулся с новой силой, она положила руки на живот и, пытаясь расслабиться, закрыла глаза.

***

Полина валялась в кровати и от скуки рассматривала потолок. Заняться было нечем, днём она развлекалась тем, что постоянно вызывала Татьяну и заставляла её то менять батарейки в пульте, то переставлять книги, то протирать несуществующую пыль, но потом и это наскучило. Медсестра выполняла все приказы с таким отвратительным энтузиазмом, что её хотелось стукнуть. «Буду выписываться и стукну, – мечтательно подумала Полина, – залеплю вооот такую пощечину, на пол-лица, просто так, без причины, пусть думает за что. Мне теперь всё можно». Полина почувствовала бурление в животе, голод становился почти невыносимым. Банка супа издевательски смотрела со стены. Кто вообще догадался такие картины в клинике вешать? Для самоконтроля что ли тоже? Полина отвернулась и попыталась посчитать до ста, но на пятнадцати не выдержала и сдалась. Почему она вообще должна терпеть? Другие пусть терпят, а она натерпелась уже, хватит, новая жизнь – новые правила!

Полина нажала на кнопку вызова, подождала немного, нажала ещё раз и, не отпуская, стала с ожесточением давить снова и снова. Наконец, в дверях показалась заспанная медсестра:

– Ой, простите, пожалуйста, я руки мыла.

Полина проглотила слюну и раздражённо буркнула:

– Я хочу есть. Принеси чего-нибудь.

Татьяна часто-часто заморгала:

– Но…Не положено. Виктор Яковлевич сказал вас три раза в день кормить, больше нельзя. Я же ужин вам приносила уже…

У Полины потемнело в глазах:

– Ты не поняла? Я. Хочу. Есть.

– Не положено, – заупрямилась девушка, – постарайтесь отвлечься как-то. Хотите я вам почитаю? Или маникюр сделаю?

Полина с ненавистью посмотрела на стену. Банка супа, пританцовывая, язвительно хихикала. Томатного супа. Красного томатного супа. Красного. В висках застучало. Да как она посмела? Девчонка, соплячка крашеная… Полина медленно перевела помутневший взгляд на медсестру, прошипела:

– Подойди-ка сюда, у меня одеяло сбилось.

Татьяна подошла к кровати, заботливо расправила одеяло, проверила катетер:

– Что-то ещё?

Полина, не отрываясь, пристально следила за каждым её движением, не сводя глаз с пульсирующей над ключицей жилки:

– Наклонись, скажу что-то.

Татьяна послушно наклонилась, Полина обхватила её руками, словно хотела обнять, и вдруг с непонятно откуда взявшейся силой резко притянула, прижала к себе и вонзилась зубами в шею. Девушка закричала, задергалась, пытаясь вырваться, но Полина только крепче сжимала руки, пытаясь впиться всё глубже, всё сильнее…

В комнату ворвались два вампа в форме охраны, бросились к кровати, один со шприцом в руке, прыгнул на Полину, второй вырвал медсестру у неё из рук, зажал рану на шее и быстро вывел из комнаты. Полина верещала, кусалась, царапалась, наконец, затихла, обмякла и повалилась в сон.

***

Полина очнулась на той же кровати, опустила взгляд на перепачканное кровью одеяло, нахмурилась и тут же осознав, что произошло, вдавила голову в подушку: «Чёрт. Да и ладно, нечего было мне дерзить. Интересно, выжила эта девка? Надеюсь, не увижу её больше. Есть хочется…» Полина вспомнила вкус крови медсестры и мечтательно прикрыла глаза: «Кто придумал эту прессованную фигню? И зачем? Когда можно вот так…»

– Полина Евгеньевна? Вижу, вы уже не спите, не притворяйтесь, – инструктор сидел на кресле возле кровати, протягивая Полине папку с бумагами, – возьмите.

– Что это? – Полина села, поправив за спиной подушку.

– Документы на выписку.

– Выписку? – обрадовалась Полина, – и куда меня переводят?

– Домой, – невозмутимо ответил инструктор, – от имени вамп сообщества благодарю вас за участие в нашем социальном эксперименте.

– Эксперименте? Это что, шутка?

– Отнюдь. Мы проводим исследование на тему какой образ вампа сформирован в подсознании людей, регулярно отказывающихся от сдачи крови. Признаюсь, такого результата, мы даже не ожидали… Очевидно, наш публичный имидж далёк от идеала, ещё работать и работать.

– То есть я не… – Полина содрогнулась от внезапного приступа тошноты

– Нет, – покачал головой инструктор.

– Но как же вампификация?

– Обычный наркоз.

– А голод? Я же умирала с голоду! Вы нарочно меня не кормили?

– Вы не были голодны, Полина Евгеньевна. Мы давали вам белковый коктейль и пищевой концентрат. Кроме того, вводили внутривенно глюкозу и электролиты.

– Я подам на вас в суд.

– За что? – инструктор помахал планшетом, – у нас есть ваша подпись на согласии об участии в исследовании. Я вас оставлю, собирайтесь, вы абсолютно здоровы и должны после обеда покинуть клинку.

Инструктор встал и медленно пошёл к двери, задержался в проёме и, обернувшись, ещё раз взглянул на Полину:

– И да, Полина Евгеньевна. Мы живём не для того, чтобы…а впрочем, ладно, – махнул рукой и вышел из комнаты.

Вернуться в Содержание журнала

Идти не очень хотелось, но ещё меньше хотелось терять очередную работу. Кира уже несколько месяцев пыталась найти себе место на планете-распределителе, куда попадали всевозможные существа по массе причин. И всех надо было принять, накормить, напоить, устроить, помочь. Их маленький приёмник был одним из многих. Работа оказалась утомительной, но разнообразной – это Кире нравилось, помогало забыть… Нет, сейчас не время копаться в прошлом. Киру ждала неизвестная пупуша.

В одном отсеке на больничной каталке правда лежал кто-то. Существо напоминало длинную гусеницу и было синего цвета, очень худое, хрупкое, скорее даже дохленькое. Десяток коротеньких лапок безжизненно свисали по бокам. Кира разглядывала его, пытаясь понять, с какой стороны кормить – нигде не было ничего похожего на рот.

– Эмм… Пупуша? – неуверенно спросила она.

Браслет-переводчик подсказал:

– Пупуши общаются телепатически, конфигурирую настройки. Транслировать напрямую или предпочитаете вербализацию?

Кира ещё не общалась с телепатами, стало очень любопытно, и она выбрала прямую трансляцию. Прямо в голове зазвучал белый шум, а потом замелькали неясные образы. Затем Киру словно ударили под дых, и все ощущения заглушил ужасный, сильный голод, как никогда в жизни. Она буквально умирала от желания съесть что-нибудь, слёзы потекли из глаз, и браслет отключил связь.

Кира покачнулась и схватилась за край каталки, чтобы не упасть.

– Сейчас, сейчас, моя хорошая, – забормотала она, осматривая пупушу ещё раз – и снова безрезультатно.

– Куда тебя кормить? – в отчаянии спросила Кира. Браслет замигал, переводя.

В голове опять взорвался фейерверк образов и ощущений, в которых Кира не без труда увидела процесс кормления.

– Жевать за тебя я не могу, – мотнула она головой, – но поищу что-нибудь жидкое.

В одном из настенных шкафчиков нашлось нужное: протеиновый мусс.

Кира осторожно перевернула пупушу на бочок – ужаснувшись лёгкости тела, отсчитала семь сегментов вниз и надавила на живот бедолаги. С тихим чавканьем в нём открылось небольшое отверстие.

Вздохнув, Кира принялась наполнять его с помощью пластиковой ложечки муссом.

Браслет моргнул, передавая мысли пупуши, и Кира сморщилась.

–  Я понимаю, невкусно…

Отверстие пульсировало и чавкало, выталкивая большую часть смеси назад, по помещению расползлись запахи скисшего молока и чего-то мясного. Кира морщилась, боролась с тошнотой и жалела, что не надела маску. В её мысли врывались переданные услужливым браслетом ощущения и чувства пупуши: неутолённый голод, беспомощность и стыд – происходящее воспринималось ею как нечто невыносимо непристойное.

От всего этого Кира то краснела, то бледнела, на лбу и носу выступили крупные капли пота, рука, державшая ложку, дрожала. Когда в помещение наконец вбежал Эдоз, Кира чуть не заплакала от облегчения. Гуманоид, однако, не спешил утешить.

– Беда размером с чёрную дыру, – мрачно процедил он, падая в сидение перед компьютером. – Тот-кто-кормит-первый этой пупуши загремел в медцентр на другой планете, она как раз направлялась туда со своим тем-кто-кормит-вторым, когда случилась авария. Он – увы… Теперь в опасности не только жизнь этой пупуши, но и кормимой, из чьего нароста она вылупилась, – та ещё совсем молоденькая самочка и успела завести только двух тех-кто-кормит.

Эдоз затарабанил пальцами по сенсорной клавиатуре.

– И что теперь? – слабо спросила Кира, у которой от избытка непонятного закружилась голова. Одновременно она пыталась впихнуть в чавкающее отверстие очередную порцию протеинового мусса.

– Отправлю сообщение на её родную планету. Необходимо срочно найти того-кто-кормит – для одной из кормимых…

– Слушай! Я ничего не понимаю! – взвыла Кира. – Ну эта-то – больная, но та-которая… как её, ну ты понял, типа мама, она-то в порядке… Или?

Было сложно представить себе, что у этой ячейки из кормимых и кормящих было ещё больше проблем, но ведь всякое случается!

– Да что ты знаешь о пупушах! Не хлопай ушами, Кира! – хохотнул Эдоз, продолжая быстро печатать.

Кире захотелось огрызнуться, уж кто бы говорил про уши, но сил совсем ни осталось, и она только помотала головой и жалобно протянула:

– Ничего…

– Спроси у Птицуна, пока я занят, помнишь же, он всё про всех знает. Куда он делся, кстати? Только же был тут.

Конечно, Кира помнила про фантастические знания Птицуна о существах с разных планет, он не давал забыть, ежедневно хвастаясь этим. А если уж спросить…

Эдоз перехватил ложку, сам начал запихивать мусс пупуше и поторопил Киру:

– Ищи Птицуна. Может, он что-то подскажет.

Кира вздохнула и отправилась на поиски.

Птицун нашёлся на берегу океана. Зарывшись нижними и верхними лапками в серо-розовый песок, он грелся в лучах местного светила. Океан как всегда был прекрасен. Кире тоже захотелось развалиться на тёплом песочке и предаться ничегонеделанию, но в приёмнике ждала голодная пупуша.

– Вот ты где, а я тебя везде ищу! – воскликнула она.

– Зачем? – грустно спросил Птицун. Кажется, он был без настроения, даже глаза не открыл.

– Спросить, знаешь ли ты про пупушей?

– Обижаешь, беспёрая, – Птицун открыл глаза на левой голове и печально посмотрел на Киру, – конечно, я знаю о них всё, как и о других существах. Но кому это надо? Никто не слушает Птицуна.

Он надулся и нахохлился, кажется, даже прослезился.

– Мне надо, я буду слушать. Птицун, миленький, расскажи про пупушей, – попросила Кира.

– Не пупушей, а пупуш, – оживился Птицун, вытаскивая лапки и отряхиваясь. Он вытянулся во весь свой небольшой рост и важно начал:

– Планета обитания… ты всё равно не запомнишь… Численность, классификация по ЕРИСу… это ты тоже не поймёшь… тип, подтип, класс пупуш… – Птицун словно листал в голове энциклопедию.

Кира перебила:

– Погоди, я в этом совсем не разбираюсь. Не обижайся, я не такая умная, как ты. У них что-то странное с кормлением – про это расскажи, пожалуйста.

Птицун собрался было обидеться, но не захотел терять шанс блеснуть знаниями.

– Что с тебя взять… Кормление-кормление… О! Это интересно, но сложно. Нужно понимать устройство их общества. Пупуши – раса закрытая и консервативная. Любопытно, что самочки, они называются кормимыми, начисто лишены инстинкта продолжения рода – существует целый ряд теорий, пытающихся объяснить этот феномен, впрочем, ни одна из них не доказана… Эволюционные механизмы в очередной раз удивили учёный мир. Не щёлкай клювом, Кира, слушай внимательно!

Птицун рассерженно смотрел на Киру, заметив, что она немного отвлеклась.

– Я внимательно слушаю, – кротко ответила Кира, в очередной раз думая про себя, что кто бы говорил про клюв, но её за такие слова обвинили бы в видовой нетерпимости, абьюзе и газлайтинге. Она была новенькой в приёмнике, и все её немного шпыняли. Успокоенный Птицун продолжил:

– Вместо распространённого у других рас либидо, у пупуш эту функцию выполняет пищевая зависимость. В их теле есть всего одно – но мультифункциональное отверстие. Через него самец вводит самке почти переваренную пищу и – в сезоны размножения – семя. Зато у самцов – их называют те-кто-кормит – очень развит инстинкт заботы о своих кормимых.

– А что бывает с теми пупушами, ну кормимыми, кто остаётся без своего того-кто-кормит? Кто им помогает?

– Хммм… – протянул Птицун, – в большинстве случаев никто. У них существует достаточно сложный ритуал передачи кормимой от одного того-кто-кормит к другому. В буквальном переводе: большое-и-очень-громкое-телотрясение.

Заметив непонимание в глазах Киру, он уточнил:

– По-вашему, от отца к мужу, а потом к сыну. И без этого ритуала никто не будет кормить.

– И что же с ней будет? – ахнула Кира.

– Голодная смерть, – зловеще произнёс Птицун. – Вот так. На пупушином: «очень-неблагоприятные-обстоятельства».

«Писец», – то ли перевела, то ли откомментировала Кира про себя, а вслух взмолилась:

– Никак нельзя допустить, чтобы она умерла в мою смену! Птицун, миленький, придумай что-то, ты же такой умный и знаешь всё на свете.

– Ладно, я попробую, – важно ответил тот.

Несколько дней прошли как в аду. Пупуша всё время хотела есть, и Эдоз с Кирой по очереди готовили питательные смеси и кормили её, забросив все остальные дела и переводя все новые поступления в другие приёмники.

– Куда в неё лезет столько? – удивлялась Кира.

– Наголодалась, наверно, – дёргал ушами Эдоз.

На любые просьбы помочь, пупуша закатывала глазки, демонстрировала свои маленькие лапки и скорбно вздыхала.

«Разве можно быть такой беспомощной и даже не пытаться стать самостоятельнее? Ведь с голоду умрёт, а не пошевелится. Ещё и Птицун запропал!» – злилась Кира.

Птицун действительно не спешил показываться.

А когда наконец объявился, притащил с собой громоздкое сооружение, которое гордо представил, как «жратомат».

Жратомат был смесью мясорубки и фризера для мягкого мороженого, конусообразный выдавливатель пищи идеально подходил по размеру к отверстию в теле пупуши. Птицун рассказал, как он работает:

– Самым сложным было управление, но я использовал один из браслетов-переводчиков, чтобы пупуша могла пользоваться жратоматом с помощью телепатических приказов. В остальном ей достаточно просто лечь под него…

Последнее оказалось совсем не такими простым.

«Скандально! Унизительно! Пошло!» – слала пупуша в головы Киры и Эдоза.

– Ты будешь самостоятельной и сильной! – убеждала Кира, пихая пупушу к жратомату, – Независимой! Счастливой! Тут две тысячи сто пятьдесят девять разных рецептов!

Пупуша хныкала и слабо пыталась увернуться, но притихла, когда из воронки в отверстие на её теле потекла еда.

«Ужасно неприлично… но вкусно. О, славно! Сытно! Ещё! Ещё! Ещё!..» – потребовала пупуша.

– Вот и замечательно! – Кира вытерла пот со лба. – Когда наешься, просто прикажи автомату остановиться. А я – в душ и спать.

Но выспаться ей не удалось: в дверь опять затарабанил Эдоз.

– В приёмник! – крикнул он и убежал. Коридор показался Кире бесконечным, тёмным и холодным.

Пупушу было не узнать – раза в три толще, чем видела её в последний раз Кира, она лежала под жратоматом и посылала редкие ленивые приказы: «Ещё!»

– Ты разве не наелась? – осторожно спросила Кира.

«Ещё! Ещё!» – капризно требовала пупуша.

– Что говорит Птицун?

– Вырвал себе пару перьев, простонал, что знает, что ничего не знает, и ушёл писать статью об отсутствии ощущения насыщения у пупуш. Случай, насколько я понял, беспрецедентный, – ответил нездорово бодрый Эдоз.

– Опять на стимуляторах? – спросила Кира.

Эдоз пожал плечами: «А что делать?»

Пробурчав себе под нос: «Да ты же лопнешь, деточка!», Кира выкрутила из жратомата энергоблок и велела всем спать. Полуживая добралась до кровати и сразу провалилась в сон. Ранним утром её разбудил стук в дверь. Эдоз, с покрасневшими глазами и всклокоченными волосами, запинался, никак не мог выговорить:

– Там… там… там…

– Да что там? – невыспавшаяся Кира была злой и нетерпеливой.

– Там… пупуши…

Кира представила приёмник, полный умирающих с голоду пупуш, и побежала. Эдоз припустил за ней. Но их встретила всего лишь одна пупуша, ужасно довольная собой. Браслет-переводчик замигал, переводя её мысли:

«Я всем рассказала! Скоро у каждой кормимой будет жратомат! Мы станем самостоятельными и сильными, независимыми и счастливыми!»

– И жирными, – буркнул Эдоз.

– Бодипозитивными! – шикнула на него Кира.

«Включи жратомат! Включи! Хочу!» – потребовала пупуша.

– Погоди, – попросила Кира и спросила Эдоза: – Так в чём проблема?

– У нас дипломатический скандал. Наша пупуша телепатически связалась со своими и рассказала им о жратомате – появились силы для этого после плотного ужина. Ну и ощущения передала – ты знаешь, как они умеют – как всё это здорово и прекрасно. «Независимые и счастливые»! – передразнил он.

– И что в этом плохого? Конечно, потребуется время…

«Включи жратомат! Есть хочу! Ещё не все рецепты попробовала!» – перебила пупуша.

Но Кире и Эдозу было не до неё.

– Те-кто-кормят завалили нас угрозами и требованиями уничтожить машину-которую-сделал-кто-то-очень-нехороший!

– Тоже мне, мачо! Привыкнут, – фыркнула Кира.

– Да что ты понимаешь? Кормимые отказываются от кормления, а вместе с ним и от осеменения, их виду грозит вымирание!

– Не нагнетай, уверена, всё наладится.

– Ты ничего не знаешь! – возмутился Эдоз, – Те-кто-кормит уже чуть войну нам не объявляют! И требуют выдать Птицуна, по законам пупуш ему грозит смертная казнь. Да спроси его самого!

Кира не сразу заметила сжавшегося в углу, несчастного и испуганного Птицуна:

– Это правда, – почти неслышно произнёс он. – Я не учёл, что цивилизация пупушей уже дважды чуть не вымирала.

– Пупуш, – механически поправила Кира. – Но ведь невозможно, чтобы все кормимые единогласно подхватили идею!

Птицун безразлично взглянул на неё и монотонно продолжил:

– Что ты понимаешь? У них совсем другое мышление, частично, несомненно, из-за телепатии – это создаёт благоприятные условия для некоего вида роевого сознания.

Кира вспомнила своих подружек с Земли и немного загрустила. Девчонки сразу начинали хотеть любую новинку, едва та становилась модной. Наверное, у них тоже было роевое мышление.

– Но ты-то не виноват! – сказала она.

– У них уже были прецеденты с двумя-очень-нехорошими, которые в разное время изобретали устройства, подобные жратомату. Начинался кризис, просто катастрофа, огромными усилиями те-кто-кормит сохраняли потомство и продолжали род. С тех пор у них запрещены любые технические изобретения, а за создание подобия жратоматов – жестокая смерть в грубой и извращённой форме.

Птицун побледнел, совсем слившись со стеной. Пупуша опять заныла, что хочет есть.

– Слушай, пупуша, а ты не можешь передать своим… ну не знаю… Что продолжение рода – это всё-таки важно, и ваши традиции – ну всё такое? А жратомат – только для особых ситуаций… Ты же умная! – попыталась польстить Кира.

«Нет, – закапризничала пупуша, – я самостоятельная и счастливая. Включи! Есть хочу!»

Кира смогла ответить только:

– Ой.

На некоторое время всё затихло. Эдоз подключил к делу шипастых крючкотворов с планеты Тадмор. Те умели затягивать любой процесс до бесконечности. Каждый день они присылали многостраничный отчёт о проделанной работе, но Кира ничего в нём не понимала. Птицун немного приободрился, но постоянно где-то пропадал и выглядел очень рассеянным.

Как-то утром Эдоз читал новости с планеты пупуш:

– Последняя сводка: тот-кто-кормит-вкусней-всех готов применить силу, чтобы привести кормимую своего выбора на большое-и-очень-громкое-телотрясение!

«Пусть попробует!» – заявила пупуша и добавила: «Есть хочу! Новый рецепт!»

– Да не о тебе речь, – отмахнулся Эдоз.

Пупуша напряглась.

«А о ком? Тот-кто-кормит-вкусней всех собирался идти на большое-и-очень-громкое-телотрясение со мной!»

– А теперь пойдёт с другой. Ты ведь сильная и независимая! – ответил Эдоз с неожиданным раздражением.

Кира внезапно подумала, что тут, похоже, что-то личное, но времени разбираться не было. Пупуша впала в панику.

«Это не я! Это она меня научила, – пупуша указала на Киру. – Я хочу идти на большое-и-очень-громкое-телотрясение с тем-кто-кормит-вкуснее-всех!»

– Не торопись! – забеспокоилась Кира, которая начала опасаться быстрых решений. – Ты в любом случае не умрёшь с голоду.

«Жизнь, – высокомерно заявила пупуша, – больше чем еда! Жизнь – это когда другие кормимые видят, как ты идёшь на большое-и-очень-громкое-телотрясение с тем-кто-кормит-вкуснее-всех. Ты этого не понимаешь, потому что выглядишь так-что-кормить-не-хочется, и никто никогда не отрыгнёт в тебя переваренную еду и не поведёт на большое-и-очень-громкое-телотрясение. Так что даже не пытайся трясти хвостом!».

Кире стало очень смешно и чуть-чуть обидно, но она постаралась не показать ни того, ни другого. А пупуша скомандовала:

«Отправляйте меня домой, немедленно! А мне надо поговорить с другими кормимыми!»

И она затихла, очевидно, погружаясь в телепатическую версию пупушских разборок.

На радостях, что кризис рассосался, начальство предоставило пупуше транспорт вне очереди. Жратомат был демонстративно уничтожен в прямом эфире. Птицун, впрочем, на всякий случай взял неоплачиваемый отпуск и залёг на дно.

– Ну, что? Получила по носу со своим феминизмом? – ехидно заметил Эдоз.

Кира покачала головой и возразила:

– Я просто ошиблась. Она вовсе не была женщиной.

– А кем тогда?

– Пупушей, – вздохнула Кира и поспешила к себе, надеясь выспаться до следующего ЧП.

Вернуться в Содержание журнала

Гагарин – не моя фамилия, так, насмешка. А Санитар – не имя угрюмого парня, он просто требует обращаться к нему так. Мне не сложно играть по предложенным правилам, но иногда немного обидно, что он смеётся над моей историей любви. Хоть я и знаю, что угрюмый он обычно лишь по утрам, к вечеру с ним проще.

Но утром многие невыносимы.

Опускаю глаза, ковыряю кашу ложкой, перекладываю с одной стороны тарелки на другую и обратно, строю пирамиды и тут же размазываю их, воздвигаю города и обрушиваю на них пшеничные бомбочки – сам не знаю зачем. Может, в надежде, что часть завтрака испарится. Или чтобы позлить надзирателя.

– А ну-ка ешь давай!

Смотрю на Санитара, улыбаюсь, но не ему, лишь своим мыслям. Всё вокруг – оно как в тумане: серое и блёклое, словно всего лишь тень меня, отбрасываемая от яркого свечения воспоминания о той встрече. И он – Санитар этот – блёклый и серый, от того, видать, и злой. Следит за мной, кашу свою доел и навис коршуном надо мной – нос острый, хищный, – не уходит. Кружит целыми днями вокруг, поучает, насмехается, даже в палате моей ночует, словно я опаснейший из всех преступников.

– Хватит лыбиться! Ешь, кому говорят? А то силком запихну. На прогулку опоздаем.

Истинное сумасшествие – есть то, что готовят местные повара. Но ещё безумнее, конечно, лишиться зубов при кормлении.

Поцелует ли она меня вновь, если я буду без передних зубов?

– Я просто не голоден, – говорю, – и неважно себя чувствую.

– Твою ж мастерскую хулиганы обокрали, а ну-ка рот закрой и ешь!

– Это будет сложно.

Брови в кучу, ноздри раздуты – я у края, одна нога соскальзывает в пропасть, лучше помолчать. Приступаю к завтраку, запихиваю в себя развалины уничтоженных мной городов.

Дни здесь – разбитая ваза, часть кусков которой выбросили в мусорку. Вот иду мимо палат, мимо потрескавшихся стен, а вот лежу в надзорной палате. Что между – не помню. Или просыпаюсь, медсестра делает укол, и через мгновение я блюю в столовой, а на часах все стрелки вверх. Вот такие островки в океане беспамятства. Всё из-за проклятых таблеток.

Я даже не уверен, что сейчас то же самое утро, которое было только что. В болоте обыденности легко увязнуть. Но каша та же, мой надзиратель не менее угрюм. Может тогда и это сегодня всё ещё то, что было несколько минут назад?

– Санитар, – говорю. – А ты же про всех всё знаешь, да?

Пытаюсь сгладить острые углы на его лице. Он любит внимание, обожает болтать и чувствовать себя важным.

– Ну естественно, – усмехается он, черты круглеют.

– А вот тот старичок за соседним столиком, – продолжаю, – смешной такой. За что он здесь?

– С козлиной бородкой который?

– Ну да.

– Знамо за что, жена умерла, он с горя и чокнулся, решил, что козёл теперь – бабка его часто так обзывала, – дочка в гости приехала, а он по двору ходит на четвереньках, траву жуёт. Мог бы и догадаться, Гагарин, но что от тебя ожидать-то?

Уклоняюсь от очередной колкости, не позволяю себя ранить.

– А тот паренёк, рыженький, с кудрявыми волосами, он как здесь оказался?

– Что на Электроника похож?

Киваю. Санитар откидывается на спинку стула, лицо круглое, довольное, надувается важностью, словно шарик.

– Монтёром работал, током трахнуло на линии, спасибо напарнику: рубильник не выключил. Вот фляга и свистанула, с тех пор Николой Теслой себя величает, говорит, мол, электричеством управляет.

– А лысый за первым столиком?

– Тот ещё кадр, уж не знаю, что он делал, что кукухой поехал, может на солнце лысину грел, но как-то вызвал полицию, сказал, что соседи по подъезду его микроволновкой облучают.

– А мальчишка рядом с ним?

– Этот бесноватый с вымышленным дедом разговаривает.

Он всякий раз рассказывает про каждого что-то новое, наверное, потому что нельзя раскрывать, что на самом деле с этими бедолагами произошло. Врачебная тайна, клятва Гиппократа и прочее. Порядочный он всё-таки.

– А я? – спрашиваю. – За что я здесь?
– Ты? Ты, конечно же, попал сюда случайно. Не чета всем этим психам. Вот прилетит твоя инопланетянка на своей ракете, поцелует тебя при всех, и прощай кветиапин и сонапакс. Да здравствует межгалактическая любовь!

Он поднимает стакан с мутной коричневой бурдой, по ошибке называемой чаем, и выпивает залпом.

– Горько, – говорит. – Ура.

Кто-то хлопает, кто-то свистит, персонал неодобрительно косится, а я смеюсь, смеётся и Санитар. Он с моей глупости, я же с его невежества. Моя инопланетянка, моя космическая радость, подарок небес – она не на ракете летает, а в прозрачной хрустальной сфере.

– Кстати, – Санитар подмигивает мне. – Как раз сегодня же двенадцатое апреля, день космонавтики. Могла б и прилететь, символично.

– Как двенадцатое?

– Да вот так, как одиннадцатое, но на день позже.

– Не может быть.

– Очень даже может. Одиннадцать плюс один сколько будет?

– Двенадцать, – одними губами отвечаю я.

Его математика крепкой оплеухой обрушивается на затылок. Голова кругом, туман в глазах сгущается, в ушах нарастает гул, вся вселенная устремляется сжаться в одну точку в районе мозжечка.

– Нет-нет-нет, – трясу головой из стороны в сторону и укачиваю себя.

Вновь тошнит.

– Ну, твою ж бабушку в комсомол не взяли, что ж ты опять блюёшь-то, Гагарин, – вздыхает Санитар. – Опять продукты перевёл. Хорошая же каша, ну чего ты?

– Пожалуйста, – шепчу. – Отведи меня в палату. Очень плохо. Честно.

Бежит медсестра, за ней санитары, хоровод халатов вокруг меня, но проворнее всех стол – он врезается в лицо, а стул трусливо убегает в сторону. Кто-то гукает, кто укает, кто-то плачет, кто-то стонет. Возможно, даже я.

– Я ничего не делал, – слышу сквозь гул в ушах. – Он просто сидел, а потом началось.

Вишу мешком на плече Санитара – а может это и не он уже, не разобрать, – ноги не слушаются, ватные, рукава рубахи свисают, закрывают ладони. Так и не нашлось моего размера, а в этой я как Пьеро, но у моей Мальвины нет синих волос, у неё кожа синяя, а волос совсем нет.

Она обещала вернуться двенадцатого апреля, и вот этот день настал, а я заперт и вроде как сам виноват. Даже не заметил, как пролетело почти четыре месяца. Счастье любит тишину, но как же тяжело помнить это, когда счастлив. Если ж на душе тепло, хочется делиться со всеми, хочется хвастать. Я так и сделал, а зачем – не понять. Кого радует чужое счастье? Злит лишь.

Надо было взять за руку кусочек души, который рвался вслед за инопланетной гостьей ввысь, да увести подальше, спрятать от завистливых глаз и ждать встречи. А я растрепал. Глупый я, глупый.

Веки тяжелым одеялом укрывают глаза, прячут от потертой серости линолеума, от капелек крови, что остаются на нём и отмечают мой путь до палаты, словно я играю с кем-то в жестокую версию казаков-разбойников, от чёрных резиновых тапочек того, кто тащит меня и растирает эти капельки.

Считаю до трёх и пытаюсь раскрыть глаза, но не могу. До пяти – безрезультатно. До десяти – снова неудача.

Кто-то трясёт меня за плечо. С трудом разлепляю веки. Мы в общем зале, голова Санитара в считанных сантиметрах от моего лица и кажется, что пациенты выходят из неё через левое ухо и движутся к выходу. Остался ли кто-нибудь там?

– Гагарин, ну ты даёшь! Опять всё проспал!

– Какое сегодня число? – спрашиваю. – Ещё двенадцатое?

– Ну да, или ты думаешь нам просто так фильм про первый полёт в космос крутили?

Пожимаю плечами в ответ.

– Поднимайся давай, продрых до самого отбоя. Теперь ночью кто за тебя спать будет? Мне и так из-за тебя влетело сегодня.

Вроде несколько минут назад мешок с моими костями и мыслями волокли в палату с завтрака, а вот уже надо вновь идти туда после вечернего просмотра телевизора.

Шагаю сам, но неуверенно, ноги словно с плюшевой игрушки перешили. Санитар придерживает меня под локоть. Он на самом деле не такой мерзавец, каким хочет казаться, его грубость всего лишь шипы. Люди часто делаются злее, чтобы никто не решился их обидеть. А к вечеру устают скрываться за масками.

– А вот дед, что с бородкой? – спрашиваю, чтобы хоть как-то отблагодарить за заботу. – Он как тут оказался?

– Возомнил себя отцом социалистической революции. Сняли с броневика в парке.

– А рыженький?

– Ты про кучерявого? Ха, у парнишки резьбу сорвало от Гарри Поттеров, пошёл и украл сову из контактного зоопарка, требовал от неё письмо из Хогвартса.

Мы в палате, Санитар помогает упасть в объятия кровати – та недовольно скрипит, не хочет привыкать ко мне, не принимает. Следом заходит медсестра, протягивает стаканчики с таблетками. Проглатываю, показываю ей язык, Санитар делает то же самое.

– Витамины, – говорит.

Я понимающе киваю. Тяжёлая работа, стоит себя поберечь.

– А лысый, – говорю, – у которого голова, что бильярдный шар?

– Он из военных, на радиолокационной станции служил, там и пообносился умом. Излучения всякие, радиации – не абы что, это понимать надо.

– Ну а ты? – спрашиваю осторожно, прощупываю почву.

– Что я?

– Почему выбрал такую работу?

Вроде взрыва нет, не наступил на мину.

– Разве тебе нравится?

Санитар вздыхает.

– Я попал сюда случайно. Врачом мечтал стать с детства, но вступительные провалил, потом кое-как поступил, но вылетел после первого курса. В армии отслужил, контузило, комиссовали, потом снова пытался во врачи, но теперь вот как-то так.

– Ты хороший человек, – говорю. – И врачом стал бы замечательным.

– Скажешь тоже, – Санитар краснеет, отворачивается. – Спи давай, Гагарин.

Лежу в кровати, и смотрю в потолок, а тот – облущенный и потресканный, – кажется из последних сил держится, чтоб не обрушиться на меня. Мозг вообще перестает работать, делать ничего не хочется, но сон не идёт. Дотронуться бы до воспоминания про путешественницу из далекой галактики, чтобы на душе сразу светло и радостно, да чего-то зародился страх, что затру память о ней до дыр, лает овчаркой на меня, не подпускает.

Какое же сегодня число? Совсем запутался, не варит голова.

Стук в окно – сначала неуверенный, затем более настойчивый, – заставляет и сердце стучать чаще, тревожнее. Санитар бурчит, вскакивает, смотрит в окно.

– Твоё ж ведро на коромысло, – шепчет он. – Гаааагарин, подымайся, сукин ты сын, это, кажется, к тебе.

Внутри всё замирает и тут же вспыхивает огнём, сгорает, осыпается пеплом и возрождается.

– Сегодня двенадцатое? – спрашиваю.

– Двенадцатое.

– Апреля?

– Ага.

За окном прозрачная хрустальная сфера, а внутри она – существо неземной красоты.

Хватаю Санитара за плечи, трясу его.

– Ты видишь, видишь, она прилетела, – тараторю, – видишь же, что я здесь по ошибке, что нормальный я? Можешь прямо сейчас рассказать им, что она существует? Что я не должен быть здесь, в этой одежде, в этой палате?

Теперь ноги не держат моего надзирателя, он лишь сломанной куклой плюхается на кровать, запускает пальцы в волосы.

– Эх, Гагарин, – стонет. – Прости меня, Гагарин. Ты, похоже и правда не псих, но дурак – точно. Я ж для них, такой же как ты: поехавший, бракованный. Кто меня слушать станет?

– Но ты ж Санитар.

– Санитар, – виновато улыбается он. – Но не тот санитар.

– Не тот са-ни-тар, – повторяю я по слогам, и осознание разбивает вдребезги надежду.

Смотрю в окно; ни ночь, ни решетка на окне не могут укрыть от меня мутную слезинку, что стекает по вытянутому синему лицу. В этой слезинке десятки печальных искорок, мечутся из стороны в сторону.

Звуки стихают, пространство сужается, а время замедляет ход. Любовь всей моей жизни осторожно касается моего разума, гладит нежно, успокаивает. Говорит – хоть никто не слышит её, кроме меня, – что забрала бы меня с собой, но я всё испортил, не берёг себя. Слишком слабое моё тело для перелёта, а она не может ждать, пока восстановлюсь. И больше не сможет прилететь.

Она прикасается пальцами к губам, а затем вытягивает руку перед собой. Я делаю то же самое и наблюдаю, как хрустальная сфера стремительно уносится прочь.

Что ж, её дом – это космос, я всё понимаю, да только под сердцем словно ежик ворочается, и слезы-стекляшки режут глаза.

Рука осторожно ложится мне на плечо.

– Улетела?

– Да, – киваю я.

– Обещала вернуться?

Качаю головой.

– Прости, меня, я это самое, ну не думал…

– Брось, мне никто не поверил, ты не виноват.

– И дурачился, тебя дурил.

– Но помогал, – говорю. – Спасибо, ты хороший человек.

– Я того, Саня, в смысле Саша, ну то есть Александр. Таров Александр я, вот.

Саня протягивает мне руку, и я отвечаю на рукопожатие.

– А я Юра. Но хочешь называй меня как раньше: Гагариным.

Вернуться в Содержание журнала

По каровому гребню

Верёвка рванулась, хрустко прошуршала по скале и гулко тренькнула, успокоившись в желобке. Подцепленный ею чёрный камень подпрыгнул, с треском врезался в оскаленный выступ – запахло палёным кремнем. Проводив глазами его полёт к синей озёрной бездне, я поднял глаза и чуть не выругался вслух: из-за гребня, ощеренного останцами, плавно выползла бархатистая муть облака. Дождь. Как не вовремя!

Двадцать лет назад, в августе 2004 года мы начали подниматься на вершину Манси-Ньёр по скалистому каровому гребню, обходя крупный береговой снежник. Под ним, по тёмно-синему озеру, хаотично бродили причудливые льдины.

Серые осыпи по сторонам перемежались крупными скалами цвета мокрого асфальта с иссиня-чёрными трещинами. Этот «асфальт» скоро и впрямь станет мокрым. А значит, скользким. Гребень впереди упирается в громаду тулова вершины, он наблюдается в фас, и никак не понять: то ли там круто, то ли не слишком. Уклон неясен. Взгляды унылы: все не новички, всё без слов ясно. Сейчас поползём на пузе.

Вежливо просить

Дима, самый из нас лазучий, потащил за собой верёвку, скрылся за выступом. Посыпались камушки, потом стихло, и раздался голос: «Верёвка готова!» Игорь взялся, мягко нагрузил, подёргал – крепко. Противно браться за мокрую верёвку даже в рукавицах, но всё же лучше, чем за голые, струящиеся водой скалы. От них промокаешь сразу и насквозь, руки начинает ломить: холодно. В облаке холодно всегда, а в дождь – тем более. Не видно ничего. Как же плотно закрыло, хоть глаза не открывай.

Куда ползём, неясно даже компасу. Вверх, в темноту ливня. Из мокрой мути внезапно выныривают хищные надолбы и скальные сбросы. Между ними приходится пробираться очень осторожно: всё везде осыпается, а замёрзшие и уставшие ноги склона уже не чувствуют. Руки тоже уже вроде как и не совсем руки – не гнутся.

В какой-то момент до нас всё же дошло, что наш лихой порыв «покорить» вершину Манси-Ньёр по юго-восточному гребню иссяк. Нет, что вы (!), мы уже и тогда таких непристойных слов не употребляли. К горам надо относиться с уважением, а не «покорять» их. Посещать, подниматься, восходить – как максимум.

Вежливо просить: «Пусти пожалуйста, а потом отпусти живыми…»

Но, при всём желании, тут нас вершина пропустить не сумела. Слишком сложный гребень. Налазились до отвращения, наснимали фотографий для того, чтобы в отчёте о походе «закрыть» тут категорию трудности 2А без сомнений. Нам же нужна была вершина 2А: поход-то пятой, а не четвёртой категории сложности…

Разгадка последних метров

Но и вершина сама по себе нужна тоже. Поэтому – что? Правильно! Сейчас на максимальной скорости съезжаем обратно вниз к чудным снежникам на берегу иссиня-чёрного озера. Поищем другой подъём, включив, наконец, голову, а не только амбиции… Путь-то довольно очевиден. Вон идёт осыпной гребень по противоположному берегу. Смертельно сложным не кажется. Видно, правда, только начало…

Что поделать. Отскочить, как говорится, лучше, чем тут остаться. В отчёте покажем работу на склоне и вершину. Подробности… хм… опустим. Гора есть, 2А есть, что ещё надо? Рысью, рысью обежать озеро, заодно согреться, и вверх, вверх… После такой скальной тренировки по курумнику идёшь, как по асфальту. Быстро-быстро. Иначе совсем холодно становится, особенно после того, как снова в облако впёрлись.

На вершине колоссальный скальник, по отвесным стенам струится вода. Зеленоватая каменная башня вершиной уходит в тучи. В дождь мы даже не стали искать путь на неё, предположив, что эти четыре-пять метров доступны лазаньем только в сухую, точнее, в сушайшую погоду. Но мы же здесь, в целом – на вершине! Мы взошли!

Эх, не знали мы тогда, что эти последние метры не так уж сложны. Разгадка последних метров отложилась аж на двадцать лет, в течение которых мы не раз проходили мимо Манси-Ньёра, но ни разу не планировали на него снова прогуляться. А вот в 2024-м спланировали.

Будем клеить!

С погодой в этот раз тоже не повезло, правда, в меньшей степени. Стояла облачность. Плотная, но высокая. Для нас в самый раз: вершина Защиты (1808 метров) раз за разом её царапала, а Манси-Ньёр (1778 метров) ни разу не дотянулся. И дожди ходили-ходили вокруг, красовались мутными пелёнами, но на нас толком и не брызнули. Поэтому склон 1Б мы преодолели без больших затруднений. Разве что в начале упомянутого гребня – очень уж живая осыпь. Из-под ног порскает, хоть на карачках ползи.

Идём всё время над озером, которое медленно-медленно поворачивается в окружающем пейзаже. Обычно в уральских озёрах вода в непогоду теряет синеву цвета, становился серой. А здесь нет, всё такое же синее, как двадцать лет назад. Эх, жалко, ни разу я его не видел в солнышко. Какое, должно быть, красивущее.

Вершина нависает над последним взлётом, чем-то напоминая линкор над головой. Или крейсер. В общем, грозный военный корабль. Под скальником, куда мы добрались в 2004-м, теперь устроили тур. Вокруг площадки, где он расположен, жуткие сбросы в три стороны света, посмотришь – голова кружится.

Хорошо, что фотоаппарат теперь цифровой, можно плёнку не экономить. Снимать, снимать и снимать. Потом из кучи фоток будем клеить панораму группы у нижнего тура. Она выглядит, будто обычное фото, но угол охвата здесь такой, что шея заболит взглядом окидывать.

Зато скала вышла красиво. Прямо тут на неё, действительно, не залезть. А как залезть? И можно ли? Оказывается, можно!

На «средней палубе» линкора обнаружили трещину, перекрытую сверху плитой. Этакую клинообразную пещерку. Она ведёт выше, к «командирской рубке», через которую пролегает аналогичная дырка. Последняя, продолжая выражаться морскими терминами, выводит прямо к клотику. К действительно высшей точке Манси-Ньёра. Надо же, мы сумели сделать работу над ошибками двадцатилетней давности!

Гордый профиль

А дождь-то вот он, совсем близко. И осыпи после него будут не только подвижными, но и скользкими. Фотоаппаратом – щёлк, щёлк, записку – хвать, и бежать! Коллеги, не тормозите, сникерсните что ли… Перекус? Там посмотрим, а пока надо посуху с «линкора» хотя бы слезть…

На следующий день, вскарабкавшись на седло соседнего перевала Западный Хобе, посматривали мы на гордый профиль Манси-Ньёра и собой гордились. И, конечно, не переставали благодарить вершину за то, что пустила, и что отпустила.

Полюбовавшись в последний раз, взгромоздили рюкзаки и ме-е-едленно начали спускаться по крутому склону в Долину Смерти. Прекрасное место, мне очень нравится, несмотря на название. Спуск вот этот не нравится совершенно, да другого нет.

Но всё же взглянуть на озеро под Манси-Ньёром, в солнечную погоду, когда-нибудь надо. Обязательно!

Вернуться в Содержание журнала

Сейчас сложно представить, какая обстановка была на погранзаставе. Учитывая суровые природно-климатические условия, можно только догадываться, что гражданские раньше тут практически никогда не появлялись.

Но сохранились свидетельства офицеров, служивших на «точке»: «… прочитал Вашу статью с большим удовольствием. В статье упоминается фотография начальника погранзаставы Сергея Закревского. Я его хорошо знал. В 1989 году он закончил Вильнюсское высшее командное училище радиоэлектроники и по распределению прибыл на Новую Землю. Службу проходил в 95 радиотехническом батальоне (пос. Рогачёво). В 1995 году мы перешли из ПВО МО РФ в Федеральную пограничную службу. Я с Новой Земли улетел к новому месту службы в Воркуту, в управление сформированного 11-го пограничного радиотехнического отряда, а Сергей был назначен на должность начальника пограничной заставы «Меньшикова». Знаю о том, что он сейчас уволился в запас и проживает, кажется, в Мурманске.

Последний командир отдельной радиолокационной роты «Мыс Меньшикова» (36-я «точка») сибиряк Павлов Олег (мой земляк – родом из г. Красноярска) ранее служил со мной в Русской Гавани. После сокращения 36-й «точки» уволился в запас «по сокращению» и уехал на родину в Красноярск. Последний заместитель командира отдельной радиолокационной роты «Мыс Меньшикова» (36-я «точка») (на тот период времени, о котором идёт речь, название её писалось именно так, с «ь») по технической части капитан Примак Александр Александрович тоже ранее служил со мной в Русской Гавани (был первым моим начальником). Также уволился по сокращению, работал на спутниковой станции «Орбита» в пос. Белушья Губа (база Центрального полигона РФ на Новой Земле). Затем ушёл на пенсию и уехал в г. Волгодонск».

Во второй половине 1990-х годов здесь побывали кинодокументалисты, прилетевшие сюда из Воркуты. На эту поездку благословило начальство штаба Отдельного арктического пограничного отряда. Небезынтересны их эмоциональные впечатления от посещения погранзаставы на мысе Меншикова. «По времени мы ограничивались только прибытием обратного вертолёта, ставшего с недавнего времени единственно доступным и надежным на Севере транспортным средством. Без него уже никуда. Кстати, это была одна из немногих застав, которая могла “видеть” своими локаторами воздушные цели ещё над материком. Кинооператор “дядя Коля” (Николай Сидорченко), немало повидавший на своём веку, не переставал удивляться: «Разве можно в таких металлических бочках жить?» «Можно, дядя Коля, ещё как можно! – отвечал старшина заставы старший прапорщик В. Маркевич. – Здесь раньше по восемь семей жило. А какие праздники гуляли! Вон в углу ёлка стоит. С прошлого года. До того весело было, что и убирать её, пластмассовенькую, не хочется. А, впрочем, дизелёк пашет – тепло будет. А будет тепло, то и жить захочется!»

Сейчас на заставе семей нет. Зато зачастили белые медведи. Нагло шляются прямо по двору, в окна заглядывают, помойку требушат. Вечные спутники военных гарнизонов – приблудшие дворняги, четыре из пяти, поджав хвосты, забиваются под казарму. Только пёс-ветеран, по характерной для тундры кличке “Бантик”, с оглядкой на сородичей – знай, мол! –  яростно атакует бледнолицых собратьев, отрабатывая заставский паёк.

Нередко по ночам, по просьбе часового заставы или дежурного дизелиста, сам начальник заставы старший лейтенант Сергей Закревский выстрелами из автомата гонит прочь со двора зарвавшегося белого тундровика. Один такой косматый наглец до смерти напугал нашего “дядю Колю”. Обычно напуганные медведи бросаются с крутого берега в воду и плывут подальше от берега. Вот оператор и захотел отснять кадр о том, как медведь сигает с обрывчика, скрываясь от преследователей. Однако косолапый поступил нестандартно, видимо, испугавшись холодных волн. Он просто развернулся там, внизу, у кромки воды и выскочил прямо перед объективом кинокамеры. Что можно сказать об этом случае?

Вообще-то за время полёта над Вайгачем и Новой Землей мы насчитали порядка сорока косолапых, одиноко бредущих по кромке берега. Белая северная миграция. Зрелище! Зоопарк под лопастями! Быстро темнело. Усталая винтокрылая машина плавно приземлилась в пахнущее свежим хлебом пограничное гостеприимство. О радушии заставских служивых слагают легенды. И правильно делают! Так оно есть и по сей день, и, думаю, будет всегда. Несмотря ни на что. 

Скромненькая, по пограничным меркам, банька, только что из печи румяный каравай, от щедрот старшины каша с тушёнкой в объёме, неподвластном простому смертному! Пограничный чаёк, горяченький до слёз. А случайно подвернувшийся запечённый до хрустящей корочки гусь перелётный, сбитый вертолётчиками (не волнуйтесь, из ружья во время охоты)?! Слюнки текут даже тогда, когда вспоминаешь об этом. Спалось на новом месте хорошо. Начальник и старшина по-хозяйски обошли места расселения гостей».

Радует, что публикации в журнале, несмотря на обилие всевозможных источников информации нового поколения, востребованы у читателей и помогают найти непосредственных участников событий или знакомых с фактами и людьми, описываемыми в очерках о труднодоступных территориях нашей страны, каким, к примеру, является арктический архипелаг Новая Земля. Остаётся сожалеть, что отправленное Андреем Окуловым послание одному из героев моего первого очерка (да и этого тоже!) Сергею Закревскому так и осталось без ответа. Этот публикуемый материал – важное дополнение к уже приведённым фактам о малоизвестных широкому читателю страницах истории Новой Земли.

Расположенный на Новой Земле Центральный полигон РФ на протяжении 70 лет (с официальной даты его создания в 1954 году) является гарантом безопасности страны. (

Вернуться в Содержание журнала

Два отрога

Учёные XXI века дают перевод этого топонима: «Гора, около которой проходит высотная дорога». С географической точки зрения гора Люль-Уонтмит-Чахль соответствует вершине с отметкой 1468,6 метра. Именно у её северной подошвы проходит путь (дорога) через единственный сквозной проход поперёк Тельпосского хребта (см. карту 1). Люль-Уонтмит-Чахль имеет два отрога. На восточном отроге находится гора Яны-Тумп. А южный длинный отрог совпадает здесь с общим крутосклонным гребнем Тельпосского хребта.

Действительно, с горы Тельпос-Из видно, что южный отрог Люль-Уонтмит-Чахль представляет собою собственно массив Тельпосского хребта.

Высшая точка

Сказанное подтверждается также следующим образом. По результатам северо-уральской экспедиции Императорского Русского географического общества, в 1847–1850 годах была составлена «Карта Северного Урала и берегового хребта Пай-Хой». Фрагмент смотрите на карте 2. Здесь конкретные вершины, которые имели собственные названия. Например, Тельпос-Из, Хальмер-Сале-Ур и другие  показаны кружочками с точкой.

А гора Люль-Уонтмит не имеет такого обозначения и на карте не приведена определяющая часть названия («нёр» или «ур»). То есть, топоним Люль-Уонтмит относится не только к конкретной вершине, но и к некоторому участку хребта.

23 августа 1847 года горный инженер Никифор Ильич Стражевский прошёл по этому участку Тельпосского хребта. Он прекрасно видел, передвигаясь с севера на юг, высокую вершину на своём пути. И поднялся на неё. Далее, на север, он увидел глубокую перемычку. А за нею – громаду – гору Тельпос-Из.

Вершина, на которую он взошёл, со слов манси, названа им «Люль-Уонтмит-Чахль».

В своём дневнике он записал: «Высота Люль-Уонтмит-Сори, соединяющей Гальмер- Сале- Чахль с Люль-Уонтмит-Чахлем 3425 футов [1043 м – КВГ]. Высота самого Люль-Уонтмит-Чахля – 4351 футов [1326 м – КВГ]». Здесь «Сори» – «перевал». Судя по данным Н.И. Стражевского, участок к северу от перевала является южным отрогом горы Люль-Уонтмит-Чахль, которая и представляет собою высшую точку этого участка хребта.

На современных географических картах в этом районе наибольшую высоту имеет гора с отметкой 1468, 8 метра, к которой и следует относить название «Люль-Уонтмит-Чахль».

Около сквозной долины

Далее рассмотрим вопрос о названии горы Люль-Уонтмит-Чахль. Т.Д. Слинкина даёт следующий перевод: «Гора с высотной дорогой, где «люлиꜧ» – «высокая, высотная», а «ȳонтмит» – «утрамбованная дорога с колеёй». А.Г. Беляев даёт аналогичный перевод: «Гора у высотной дороги».

Я, в принципе, согласен с такими переводами на базе мансийского языка. Но следует добавить следующее. Венгерский путешественник Антал Регули в 1843–1845 годах в поисках прародины венгров совершил поездку на Северный Урал. Его архивные рукописи ныне хранятся в специальном отделе библиотеки Венгерской академии наук в Будапеште. Среди них мне удалось найти листочек, на котором сделана запись о вершине Люль-Уонтмит-Сяхл.

На нём есть следующая фраза: «uontmitt-ti vuär untmitt sairetem od. untmittelem urr od. nyar ulte lyang uontmitt lahau». Здесь слова мансийского языка отображены латинской графикой. Согласно Т.Д. Слинкиной, «uontmitt» (ȳонтмит) – «утрамбованная дорога с колеёй». Тогда можно перевести следующим образом: «uontmitt (утрамбованная дорога) + ti (без) + vuär (лес) + uontmitt (утрамбованная дорога) + sairetem «пропил (от сартуꜧкве «пилить») + od (или) + uontmittelem (утрамбованная дорога) + urr «гора» + od (или) + nyar (скалистая гора) + ulte (изменённое от «улиꜧ» – «достойный») + lyang (изменённое от «лёꜧх» – «путь») + uontmitt (утрамбованная дорога) + lahau (изменённое от «лёхъс» – «тропа, колея» )».

В итоге получаем: «утрамбованная дорога – пропил [через горы] без леса с утрамбованной дорогой или гора с утрамбованной дорогой, или скалистая гора с достойным путём, с утрамбованной дорогой, с колеёй».

Такая запись Регули однозначно определяет географическое расположение горы Люль-Ӯонтмит-Сяхл: около сквозной долины, «пропиливающей» Тельпосский хребет. С севера к этому пропилу (проходу) ниспадают южные скальные склоны горы Тельпос-Из, а к югу  поднимаются скаты горы Люль-Ӯонтмит-Сяхл (гора с высотной отметкой 1468,6 метров). Отмечу характерный признак, указанный в записи Регули, – на этой сквозной долине, действительно, отсутствует лес.

Покорим вершину в XXI веке?

Добавлю ещё. Место перевала в сквозной долине  относительно плоское. В восточной его части лежат истоки левой рассохи реки Няртсюю. На западной стороне расположено большое озеро, из которого вытекает река Тельпосъю. А над озером, на южных склонах горы Тельпос-Из, находится ледник Говорухина.

Нам неизвестен факт подъёма какого-нибудь манси на гору Люль-Уонтмит-Сяхл. Но доподлинно известно, что в 1847 году на эту вершину поднялся Н.И. Стражевский.

В 2018 году на эту гору пытался подняться О. Чегодаев, но на полпути повернул обратно. Другая информация о восходителях на гору Люль-Уонтмит-Сяхл мне неизвестна. Приглашаю креативных путешественников покорить эту вершину.

Вернуться в Содержание журнала