Пинг.

Ближе. Громче. Удар по нервам. Серебряная туманность сжимается, уплотняется. Ритм движения сбивается, становится лихорадочным, паническим. Древний инстинкт кричит об угрозе, но не видит её.

Пинг.

Прямо сверху. И вместе со звуком приходит она.

Тень.

Не от скалы. Не от кита. Идеально ровная, безжизненная, как от стального корпуса – геометрически правильная тень, пожирающая даже тусклый свет биолюминесценции. Она медленно опускается, накрывая собой дрожащее облако жизни.

Стая сжимается в отчаянный, панический шар. Живая река превращается в серебряную пулю, но в этой бездне некуда бежать.

Но уже поздно.

Из центра тени, из её искусственного, мёртвого чрева, выдвигается гигантская конструкция. Раскрывается зев – несоизмеримо больший, чем пасть любого хищника. И этот зев начинает втягивать в себя сам океан.

Глава 1. Кит

 

«Из должностной инструкции капитана СТР: …капитан является единоначальником на судне и несёт полную ответственность за всё вверенное ему оборудование…»

 

В 2030-х море стало скупым. Стаи, ещё полвека назад кишащие у побережья Камчатки, ушли на глубину, растворились в бездонных просторах. Каждый рейс теперь был не просто работой – высокотехнологичной охотой, где ошибка обходилась в сотни тысяч долларов.

На борту СТР-503 «Северный луч» главным охотником была не команда. Здесь правила «Нереида» – нейросеть, их кормилица, их виртуальный ихтиолог. Её алгоритмы, отточенные годами данных, видели рыбу там, где даже опытный капитан мог лишь догадываться.

И сейчас, в предрассветной мгле, когда горизонт на востоке едва прорезала бледная полоса, «Нереида» работала на пределе.

На тактическом столе в центре рубки пульсировал трёхмерный вихрь – сотни тысяч светящихся точек, голубые и красные сгустки, как живые организмы в чреве океана. Капитан Виктор Левченко, с лицом, иссечённым ветром и солью, склонился над проекцией. Его пальцы едва касались стола, но взгляд был прикован к красному облаку – плотному, почти идеальному по форме.

Косяк.

– Доклад? – голос Левченко был ровным, без эмоций.

– Девяносто семь процентов уверенности, капитан, – спокойно доложил Алексей Семёнов. Его голос в гарнитуре звучал спокойно. Годы за пультом управления боевыми дронами научили его отделять эмоции от телеметрии. – Плотность максимальная. Глубина – пятьсот. Анализатор «Маркер-2М» и глубинный зонд «Гном-4» подтверждают: косяк сжался в оборонительный шар. Дрон-наблюдатель «Орлан-3М» держит периметр. Все готовы.

– В море нет учебников, – буркнул Левченко. Он доверял опыту Семёнова – ветеран боевых действий врать не будет. Но машинам он не доверял по определению. – Начинаем.

Капитан взял микрофон селектора. Его командный голос, усиленный динамиками, ударил по залитой светом мокрой палубе:

– Травить трал! Рабочая глубина – пятьсот, скорость три узла!

Металл лебёдки взвыл, натягивая тросы, и гул накрыл рёв дизелей. Гигантская пасть трала с тяжёлым всхлипом ушла в чёрную воду. На тактическом столе зелёная сетка проекции накрыла красное облако косяка. Датчик тоннажа ожил.

Через пятнадцать минут рёв лебёдок вытащил из глубины переливающийся серебром мешок, размером с двухэтажный дом. Серебряная лавина хлынула на палубу. Семёнов проводил её взглядом.

– Сорок две тонны, – констатировал он. – Кит. План на неделю почти выполнен. Эта «старушка» ещё нас всех переживёт.

Левченко усмехнулся. «Старушка», – Семёнов имел в виду неубиваемый советский корпус, куда запихнули всю эту новомодную электронику.

– «Почти» в судовой журнал не заносят. Отправляй дроны дальше. В тринадцатый сектор.

Семёнов кивнул. Четыре точки дронов на тактическом столе разошлись веером в темноту. Успех разрядил атмосферу. Левченко подошёл к своему уголку, достал старый, помятый термос. Не кофе. Крепкий чай с лимоном – привычка со службы на Северном флоте.

Семёнов, просматривая телеметрию от ушедшего вперёд «Скаута-2», нахмурился. На чистом, ровном графике эхолота проступила аномалия.

– Капитан, взгляните.

– Что там? – Левченко неохотно подошёл.

На экране, где должна была быть лишь ровная линия, виднелось странное, рваное облако.

– Не похоже на рыбу, капитан, – доложил Семёнов. – Слишком хаотично. «Нереида» помечает как аномалию – не может определить, что это.

– Кальмары? Сор? – предположил капитан.

Марина Костина – океанограф, которого руководство холдинга «навязало» этому рейсу для сбора научных данных, – до этого молча сидела в углу рубки. Теперь она подняла голову, и её взгляд загорелся профессиональным интересом.

– Алексей, выведите химические показатели «Скаута» по этому району, – попросила она. Семёнов сперва удивлённо взглянул на неё, но тут же выполнил просьбу – капитан ещё на берегу приказал оказывать учёной полное содействие.

Графики температуры и солёности были в норме. Но на строчке «Уровень ПАУ» горел жёлтый индикатор.

– Небольшое превышение полициклических ароматических углеводородов, – уточнил Семёнов. – След от сухогруза, наверное.

– Может быть, – сказала Марина задумчиво. – А что, если это всё же треска? Просто… она ведёт себя неправильно. Ваша «Нереида» просто не знает, как выглядит больная рыба.

Левченко фыркнул.

– Глупости. Рыба – она и есть рыба. А эти ваши нейросети – как дети, которым дали нож. Нас наняли её ловить, а не изучать её настроения. Алексей, игнорируй аномалию. Веди поиск дальше.

– Есть, капитан.

Техник закрыл окно с аномалией, но успел заметить, как рваное облако на эхолоте на мгновение коснулось жёлтой зоны химического предупреждения. Сигнал на секунду стал ещё более хаотичным, а затем растворился.

В электронном бортовом журнале Семёнов сделал короткую, но детальную пометку: «13-й сектор. Неидентифицированный акустический шум. Источник не установлен. По запросу М. Костиной: превышение ПАУ. Требует наблюдения.».

Глава 2. Слепая стая

 

«Поведение тихоокеанской трески (Gadus macrocephalus)… Косяк представляет собой высокоорганизованную социальную структуру. Любые внешние стрессовые факторы… могут привести к дезориентации отдельных особей и распаду структуры косяка» (Из статьи в «Journal of Marine Biology», 2031 г.)

 

Рассвет быстро сменился длинным, высоким днём северных широт. Двенадцать часов спустя небо на западе начало медленно наливаться свинцом. Эти двенадцать часов прошли в бесплодных поисках. Дроны методично прочёсывали квадрат за квадратом, но тактический стол в рубке оставался удручающе пустым. Утренний оптимизм сменился глухим раздражением.

Левченко сидел в своём капитанском кресле, двигаясь в одном ритме с плавной качкой судна. Он молчал, но его неподвижность и напряжённый взгляд давили на всех тяжелее, чем громкий крик.

– Ничего, – доложил Семёнов, обновляя карту. – Разведчик «Скаут-2» прошёл весь семнадцатый квадрат. Пусто. «Нереида» снизила общий прогноз по району до двадцати процентов.

– Твоя «Нереида» утром светила кит, а теперь отступает? – язвительно бросил Левченко.

– Данные меняются, капитан. Возможно, косяки сместились.

– Возможно, – отрезал он. – А возможно, мы просто жжём топливо впустую.

В сгущающихся сумерках на экране ожил сигнал от «Маркера-2М».

– Есть контакт! – Семёнов мгновенно подобрался. – Капитан, смотрите!

Левченко одним прыжком оказался у стола. На карте появилось облако – большое, но неправильное. Такое же рваное и аморфное, как утренняя аномалия.

– Опять этот сор, – процедил капитан.

– Это не сор, – вмешалась Марина. – Алексей, наложите химический анализ с «Маркера».

Семёнов кивнул и вывел на стол вторую карту – тепловую. Картина была поразительной: жёлто-красное пятно химического загрязнения почти идеально совпадало по форме и размеру с «рваным» облаком на эхолоте.

– Они внутри него, – прошептала Марина. – Рыба внутри загрязнения.

– Этого не может быть, – отрезал Левченко. – Рыба уходит от такой дряни. Инстинкт.

– У здоровой рыбы – да, – тихо ответила океанограф. – Но полициклические углеводороды, ПАУ, – это нейротоксин. Он нарушает работу их боковой линии. Они как пьяные на перекрёстке, капитан. Без боковой линии они не чувствуют вибраций, не понимают, где хищник, где еда. Они просто бьются в панике, пока не умрут.

В его голове шла борьба. С одной стороны – прямой приказ машины. С другой – собственный опыт и доводы учёного.

– Хорошо, – сказал он после долгой паузы. – Допустим, это рыба. Но что говорит «Нереида»?

Семёнов вывел на экран вердикт нейросети:
«ДАННЫЕ НЕ СООТВЕТСТВУЮТ СТАНДАРТНЫМ ПАТТЕРНАМ GADUS MACROCEPHALUS. ОБНАРУЖЕНА КОРРЕЛЯЦИЯ С ХИМИЧЕСКОЙ АНОМАЛИЕЙ. ВЕРОЯТНОСТЬ ЛОЖНОГО СРАБАТЫВАНИЯ СЕНСОРОВ: 66%. РЕКОМЕНДАЦИЯ: ПОКИНУТЬ СЕКТОР».

Левченко с силой ударил ладонью по краю стола.

– Недостоверны?! Она видит рыбу, видит аномалию и просто предлагает сбежать?!

– Она не предназначена для таких ситуаций, – попытался объяснить Семёнов. – В её обучающей выборке нет такого паттерна. Для неё это просто ошибка данных.

Левченко стиснул зубы. Двенадцать часов впустую. Тысячи долларов, сгорающие в дизелях. Но если он ошибётся, то потеряет не только улов, но и репутацию. Он взвесил риски.

– Марина, – обратился он к океанографу. – Эта рыба… пригодна в пищу?

Костина на мгновение замешкалась.

– Концентрация ПАУ не настолько высока, чтобы сделать её токсичной сразу. Но она точно не пойдёт на премиальное филе. Скорее всего, на рыбную муку. Цена будет вдвое ниже.

Левченко быстро прикинул в уме. Вдвое ниже – это лучше, чем ничего.

– Решено, – его голос стал твёрдым. – Идём на сближение. Алексей, готовь «Гнома-4» для визуального подтверждения. Мы посмотрим на этих «призраков» своими глазами. Режем напролом. Игнорируй рекомендации «Нереиды». С этой минуты управление дронами – только по моим командам.

Семёнов кивнул, но в его глазах читалась тревога. Он подчинялся приказу, но понимал: они идут напролом в зону, где данные непредсказуемы.

На тактическом столе иконка «Северного луча» медленно двинулась в сторону рваного, хаотичного облака.

Охота на призраков началась.

Глава 3. Глухая стена

 

«Выдержка из чернового вахтенного журнала СТР-503. …22:14. Зафиксирована нештатная активация Протокола 7.3. Полная потеря ручного управления комплексом „Нереида“. Система не реагирует на команды. Причина: неизвестна»

 

«Северный луч» шёл малым ходом, осторожно входя в границу аномальной зоны. Ночь полностью вступила в свои права. Воздух в рубке загустел, а вибрация от двигателей стала неровной, сбивчивой.

– Запускай «Гнома», – приказал Левченко.

С палубы донёсся тихий всплеск. Через несколько минут на экран начал поступать сигнал с камеры «Гнома-4». Тусклые диоды подсвечивали мутную воду. Рыба. Сотни, тысячи рыб. Они двигались вяло, несинхронно. Некоторые просто висели в толще воды, другие метались короткими, резкими рывками. Это была тихоокеанская треска, но она походила на растерянную, больную толпу.

– Что с ними? – спросил Семёнов.

– Они в состоянии токсического шока, – коротко ответила Марина. – Словно яд сжёг их нервную систему.

Семёнов потянулся к консоли. Его пальцы замерли в сантиметре от сенсорного экрана.

Экран погас.

Не мигнул, не потух – он просто стал чёрным, матовым, безжизненным.

– Что?.. – Семёнов ткнул в него пальцем. Никакой реакции. Техник рванулся к аварийному тумблеру перезагрузки, щёлкнул им. Безрезультатно.

На главном тактическом столе всплыло системное сообщение:

ДОСТУП ОПЕРАТОРА ЗАБЛОКИРОВАН.
АКТИВИРОВАН ПРОТОКОЛ 7.3 «ЧИСТЫЕ ДАННЫЕ» – аварийный режим, блокирующий управление при получении критически противоречивых данных.

– Что это?! – голос Левченко прозвучал тихо и опасно.

Семёнов побледнел. Его пальцы забегали по запасной клавиатуре.

– Все команды заблокированы, капитан! Я не могу управлять дронами! Сервер не отвечает! Странно, у «Скаутов» есть резервный протокол взаимопомощи, но он никогда не активировался… сейчас не до него.

На тактическом столе начался хаос. Иконки дронов замерли, затем ожили – и каждая двинулась по своей траектории. «Маркер-2М» завис на месте и стал методично брать пробы воды. «Скаут-2» резко развернулся и устремился прочь. «Орлан-3М» принялся описывать широкие круги над зоной. «Гном-4», отключив двигатели, пошёл на погружение. Видеосигнал прервался.

– Они сошли с ума, – выдохнул Левченко. Он рванул к своей аварийной панели, но все тумблеры горели неактивным серым. Он ударил кулаком по консоли. – Семёнов! Найди обход! Выруби её!

– Пытаюсь! – Семёнов ударил по клавишам. – Не могу! Это аппаратная блокировка! Сброс только с берега!

Капитан замер. Он потерял контроль. Его охоту отняли у него. Он был капитаном корабля, который перестал ему подчиняться.

Затем выпрямился. Его голос стал тихим и стальным:

– Семёнов, связывайся с сушей. Сейчас же. Пусть объяснят, что за хвалёную игрушку они нам подсунули.

Глава 4. Стена из кода

 

«Руководство пользователя „Нереида-3“. Раздел 9.2: …При возникновении нештатной ситуации оператор обязан передать на сервер полный пакет диагностических данных. Любые попытки самостоятельного вмешательства в работу системы аннулируют гарантийные обязательства»

 

Время остановилось. Секундная стрелка на хронометре, казалось, замерла. Единственное, что отсчитывало мгновения, – глухие удары волн о корпус. «Северный луч» уже не просто качало – его било.

Левченко вцепился в поручень у тактического стола. Он широко расставил ноги, его тело двигалось в противофазе с качкой, гася инерцию. Он сросся со своим кораблём.

Наконец, спустя двенадцать минут, индикатор связи загорелся зелёным. Ответ пришёл. Семёнов вывел его на главный экран. Сообщение из техподдержки «Океан-Аналитики» дышало равнодушной вежливостью автоматического шаблона:

«Пакет данных получен. Анализ логов не выявил критических ошибок в работе ПО. Вероятная причина: внешнее загрязнение или физическое повреждение сенсоров.

РЕКОМЕНДАЦИИ:

1. Произвести визуальный осмотр и очистку сенсоров.
2. Выполнить перезагрузку бортового сервера.

ПРИМЕЧАНИЕ: Для деактивации Протокола 7.3 требуется передача полного, несжатого пакета диагностических данных (~1.2 ТБ) для анализа на центральный сервер. Ожидаем данные».

Левченко прочитал сообщение. Потом ещё раз. Медленно.

– Они… – начал капитан, – предлагают мне почистить датчик? В такую погоду?

Семёнов сглотнул:

– Они действуют по инструкции, капитан. Для них это просто цифры.

– Не сходятся?! – Левченко повернулся к нему. – У меня четыре дрона общей стоимостью как половина этого судна летают где хотят, а они просят меня прислать им ещё данных!

На его терминал пришло новое сообщение. От службы эксплуатации флота. Короткое и беспощадное:

«Виктор, мне доложили. Действуй по инструкциям «Океан-Аналитики». Никакой самодеятельности. Напоминаю о пункте 4.5 договора: любое несанкционированное вмешательство в работу лизингового оборудования аннулирует страховку. Держи в курсе».

Левченко замер, глядя на замёрзший экран. Он оказался в ловушке. Его единоначалие на судне свелось к нулю. Он мог бы разбить панель кулаком, но что это даст? Система была неприступна. Пока что.

– Марина, – резко обратился он к океанографу, – что, если вы правы? Почему система так себя ведёт?

Марина держалась за кресло.

– Капитан, представьте умную, преданную собаку-ищейку. Всю жизнь её учили: видишь след – бери по следу. И вдруг она видит след, но пахнет он не дичью, а керосином и ядом.

Очередной удар волны заставил её вцепиться в спинку кресла.

– Животное не знает, что делать. Его инстинкт кричит «Опасность!», а обучение – «Работай!». Система останавливается, пытаясь понять, почему мир сошёл с ума и игнорирует вас.

Левченко молчал. Аналогия Марины была точной. Это не оправдание для машины, но объяснение.

– И что мне делать? Ждать, пока она «поймёт»? – его вопрос прозвучал риторически.

Он резко отвернулся от Марины, словно отсекая всякую возможность дальнейших дискуссий. Путь был один – самый долгий и унизительный.

– Алексей, – приказал он, повернувшись к технику, – сколько времени займёт передача данных, которых они требуют?

Семёнов быстро посчитал:

– С нашим каналом… около семи-восьми часов, капитан. И то, если погода не ухудшится. Прогноз – шторм 8 баллов.

Левченко кивнул. Семь-восемь часов. Он был капитаном корабля, который тащило на рифы. А ключ от спасательных средств оставался на берегу.

Глухая стена. Он стоял перед ней, чувствуя, как ярость и бессилие съедают его изнутри.

Глава 5. Семьдесят две минуты

 

«Инструкция по эксплуатации БПЛА „Орлан-3М“. Раздел 4.1: Автономность. …Максимальное время полёта при скорости ветра до 10 м/с составляет 90 минут. При критическом уровне заряда (10%) система автоматически инициирует протокол возврата на базу. ВНИМАНИЕ: Капитан несет ответственность за обеспечение безопасных условий для посадки…»

 

Время растянулось, стало густым и тягучим, как смола. Рубка, обычно наполненная ритмом вахт и докладов, преобразилась. Теперь она напоминала рубку подводной лодки, отсечённой от мира.

Левченко стоял у тактического стола, вцепившись в поручень. Он чувствовал, как пот стёк по виску. Его взгляд был прикован к единственному индикатору – уровню заряда батареи «Орлана-3М».

– Алексей, докладывай, – в голосе капитана прорезался металл.

Семёнов пристегнулся ремнём к креслу:

– Остаток заряда: семьдесят восемь процентов. Прогнозируемое время в воздухе – семьдесят две минуты.

Левченко сжал кулаки. Потерять «Орлан» означало ослепнуть.

– А остальные?

– У надводных и глайдера проблем нет. Но «Орлан» – наш дедлайн.

Капитан повернулся к нему:

– Значит, так. У нас нет восьми часов. У нас семьдесят две минуты. Это не время. Это приговор. Что у нас по аварийным протоколам?

– Есть «Чистый рейс», – ответил Семёнов. – Аппаратная команда. Она сработает.

– А последствия?

– Дроны получат команду: «Возврат на базу с максимальным приоритетом». Все научные и поисковые сенсоры отключатся. Они станут «слепыми».

– Слепыми? В такой шторм? – прорычал Левченко.

– Именно. Пойдут домой практически по прямой, – подтвердил Семёнов. – Это огромный риск.

Левченко посмотрел ему в глаза:

– А какой риск выше?

Семёнов на мгновение прикрыл глаза. Перед ним всплыла картинка из прошлого: разведывательный дрон ушёл в туман и не вернулся.

– Риск бездействия выше, капитан.

Марина уже несколько минут напряжённо вглядывалась в свой терминал, сопоставляя последние данные с дронов. Её пальцы забегали по клавиатуре.

– Капитан, подождите, – прервала их океанограф. – Я проанализировала данные…

– Не сейчас, Марина, – отрезал Левченко.

– Но это важно! – настаивала она.

– Я сказал, не сейчас! – рявкнул капитан. – У меня оборудование на миллионы разбросано по океану!

Он резко отвернулся и ткнул пальцем в аварийную панель:

– Алексей. Открывай.

Семёнов подчинился. Его движения были чёткими. Он достал ключ, вставил его в гнездо и повернул. Панель открылась, обнажив единственную красную кнопку.

Левченко дождался затишья между волнами и подошёл к ней. Его палец дрожал над кнопкой, как у хирурга перед первым разрезом.

ОСТАТОК ЗАРЯДА: 15%
ВРЕМЯ В ВОЗДУХЕ: 11 МИНУТ.

– Капитан, не надо! – крикнула Марина. – Дайте мне секунду! Алексей, выводи последний пакет! Гиперспектр! Может, там видно, что это за пятно!

Левченко замер. Его палец застыл в миллиметре от кнопки.

Семёнов метнул пальцы по клавиатуре. На главный экран прорвался последний пакет данных от «Орлана». На нём, раскрашенная в яркие, неестественные цвета, была видна огромная, уродливая клякса радужной плёнки.

ОСТАТОК ЗАРЯДА: 12%
ВРЕМЯ В ВОЗДУХЕ: 8 МИНУТ

Таймер продолжал тикать. Но теперь это была совсем другая гонка.

Глава 6. Энергетический мост

 

«Руководство для сертифицированного техника „Нереида-3“. Раздел 8.1: Взаимодействие узлов сети. …Каждый автономный узел (дрон) оптимизирует свои действия для достижения общей цели миссии, определённой системой. Приоритетом является сохранение целостности и функциональности сети в целом»

 

Цифры таймера на экране горели красным. За иллюминатором завывал ветер, швыряя в стекло ледяные брызги.

Палец Левченко дрогнул. Ещё секунда – и он нажмёт. Но что-то удерживало его. Картинка на экране… она была не просто аномалией. Она была предупреждением. Он медленно убрал руку от кнопки.

Он вгляделся в радужный разлив. Слишком знакомое, тошнотворное зрелище со времён службы на Севере, на том самом, вечно дымящем авианосце. Его желудок сжался.

– Мазут… – выдохнул он. Это слово в мёртвой тишине рубки прозвучало как приговор. – Я знаю этот образ. Он въедается в память, как ржавчина в металл.

Он повернулся к Марине. В его взгляде больше не было раздражения. Только холодное, сосредоточенное внимание. Профессионал наконец увидел врага в лицо.

– Что это значит? Для рыбы.

– Всё, – коротко ответила Марина. – Дезориентация, паника, распад косяков. «Нереида» не врала, капитан. Она видела рыбу, но эта рыба вела себя так неправильно, что система пометила её как «ошибку данных». И когда к акустической аномалии добавилась химическая, она активировала Протокол 7.3.

Левченко кивнул. Всё встало на свои места. Не бунт. Ступор. Самосохранение.

– Алексей! – Его голос стал резким и командным. – Быстро. Наложи на эту карту трек «Маркера».

Семёнов вынырнул из оцепенения. Несколькими движениями он выполнил приказ. На радужное пятно легла тонкая синяя линия, идеально очерчивающая границу загрязнения.

– Он не просто кружил, – прошептал Семёнов. – Он составлял карту.

ОСТАТОК ЗАРЯДА: 10%
АКТИВИРОВАН ПРОТОКОЛ АВАРИЙНОГО ВОЗВРАТА

Иконка «Орлана» на экране начала медленно двигаться в сторону корабля.

– Он возвращается, – сказал Семёнов. – Автоматически. Но против такого ветра… заряда хватит впритык. Ему нужны идеальные условия для посадки.

– Он их получит, – Левченко уже был у микрофона. – На палубе! Приготовиться к приёму «Орлана». Обеспечить сектор посадки. Живо!

ОСТАТОК ЗАРЯДА: 5%
РАСЧЁТНОЕ ВРЕМЯ ДО БАЗЫ: 4 МИНУТЫ

Все в рубке затаили дыхание. На палубе матросы в оранжевых робах расчищали площадку под хлещущим ветром. «Орлан» шёл на последнем издыхании батареи.

– Он не дотянет, – прошептал Семёнов. – Ветер сносит.

Левченко молча смотрел. На индикаторе запаса хода цифры сменились надписью: «КРИТИЧЕСКИЙ УРОВЕНЬ».

– Капитан, – тихо сказала Марина, указывая на другую часть экрана. – Посмотрите на «Скаут».

И тут иконка «Скаута-2» изменила курс. Он развернулся и пошёл на полной скорости наперерез «Орлану».

– Что он делает?! – воскликнул Семёнов.

На экране появилось системное сообщение. Семёнов прочитал вслух, сам не веря своим глазам:

«Обнаружена угроза потери узла сети («Орлан-3М»). Активирован протокол «Энергетический мост» («Братский щит»). Узел «Скаута-2» перенаправлен для оказания поддержки»

– Капитан, это он! – голос Семёнова дрогнул. – Тот резервный протокол взаимопомощи! Это не «Нереида». Это встроенный в «Скаут» автономный алгоритм. Для «Нереиды» это был низкоприоритетный фоновый процесс, на который она даже не обратила внимания.

Он не договорил. Все смотрели на изображение с камеры «Скаута». Надводный дрон уверенно резал волны. На его палубе автоматически выдвинулась индукционная панель. С неба, борясь с ветром, к ней снижался «Орлан».

ОСТАТОК ЗАРЯДА «ОРЛАНА»: 1%

«Орлан» не садился. Он завис в метре над панелью «Скаута».

ПОДКЛЮЧЕНИЕ УСТАНОВЛЕНО. ИДЁТ БЕСПРОВОДНАЯ ПЕРЕДАЧА ЭНЕРГИИ.

Индикатор заряда на «Орлане» перестал мигать красным и замер на 1%. Затем медленно сменился на 2%.

В рубке стояла гробовая тишина. Левченко смотрел, как два дрона – один на воде, другой в воздухе – медленно, как единое целое, двигались к кораблю сквозь бушующую стихию.

На палубе раздался глухой удар – «Орлан» сел. Матросы бросились к нему с фиксаторами. Один из них, молодой парень, сняв шлем, торопливо перекрестился.

В этот момент Левченко понял: гонка со временем не окончена. Она только началась. Его целью был не поиск рыбы, не спасение дронов. Его целью был тот, кто это устроил. Гонка за правдой. И она будет безжалостной.

Глава 7. Новый курс

 

«Международная конвенция о гражданской ответственности за ущерб от загрязнения бункерным топливом, 2001 г.: Статья 3 (Строгая ответственность): …Собственник судна несет ответственность за любой ущерб от загрязнения, причинённый бункерным топливом с его судна, независимо от наличия вины»

 

Первая битва была выиграна. Но война только начиналась.

Левченко дал команде пять минут на передышку. В рубке повисла тяжёлая тишина. Капитан стоял у тактического стола, его пальцы барабанили по холодному металлу консоли.

– Алексей, – голос Левченко прорезал молчание, – полный отчёт по состоянию системы. Марина, – он обернулся к океанографу, – ваша предварительная оценка. Что мы имеем?

Семёнов уже склонился над терминалом. Марина открыла свой планшет, листая графики с концентрацией ПАУ, как хирург, изучающий снимок перед операцией.

– Система стабильна, капитан, – доложил Семёнов через десять секунд. – Протокол 7.3 деактивирован после классификации аномалии как «Экологическая угроза, класс Альфа». Дроны в штатном режиме, но «Гном-4» всё ещё фиксирует распространение пятна.

Марина подняла голову. Её взгляд был суровым.

– Масштаб бедствия трудно оценить точно. Но это не авария. Площадь, скорость распространения, химический состав – всё указывает на целенаправленный сброс. Не менее нескольких десятков тонн мазута.

Левченко стиснул челюсти. Сорок две тонны рыбы в трюме, сожженное топливо – всё это стало неважно. Важно было одно: кто-то должен ответить.

– Алексей, – приказал он, – сеанс связи. Защищённый канал. Соедини меня с Иваном Павловичем. Лично.

Динамик в рубке щёлкнул, затем раздался резкий, недовольный голос:

– Виктор. Слушаю.

– Иван Павлович, – Левченко не отрывал взгляда от экрана, где красное пятно медленно пульсировало, – в секторе тринадцать форс-мажор. Зафиксирован масштабный сброс бункерного топлива.

В динамике повисла тяжёлая пауза.

– Сброс?.. – голос Ивана Павловича сочился раздражением. – Что с рыбой? Квота?

– Вылов в секторе невозможен. Косяки рассеяны. Потери по улову – минимум сорок тонн.

Пауза стала еще длиннее.

– Виктор, это катастрофа, – наконец произнёс начальник флота. В его голосе уже не было раздражения, только деловая напряжённость. – Возвращайтесь. Будем разбираться на берегу.

– Иван Павлович, есть ещё кое-что, – сказал Левченко, и его голос стал твёрже. – Наше оборудование… система «Нереида»… она автоматически перешла в режим сбора данных. У нас на бортовых накопителях полный пакет.

Пауза на этот раз была другой. В ней слышалась напряжённая работа мысли.

– Пакет? – В голосе начальника флота прорезался интерес. – Насколько полный?

– Точные координаты, химический анализ, треки дронов, гиперспектральные снимки. Всё с привязкой по времени, – отчеканил Левченко. – У нас есть неопровержимые доказательства.

– Виктор… Не уходите из сектора. Похоже, у нас на руках не просто инцидент, а международный скандал. Я сейчас же подключаю наших юристов. Но помни: это не благотворительность. Если мы докажем их вину, сможем закрыть им доступ к нашим секторам. Действуй осторожно. И держи меня в курсе.

Левченко положил трубку. Его взгляд упал на палубу, где молодой матрос деловито крепил фиксаторы на спасённом дроне. Этот дрон, их главная улика, был в безопасности.

– Итак, – капитан обернулся к команде, и в его голосе впервые за много часов не было напряжения. – У нас новый план. Наша квота на сегодня – не треска. Наша квота – это доказательства. – Его взгляд нашёл Семёнова за консолью.  – Алексей, дай «Нереиде» команду: оптимизировать маршруты дронов для максимального охвата зоны загрязнения. Пусть ищет источник. Марина, готовьте отчёт для юристов. Каждый график, каждая цифра.

Капитан посмотрел на тактический стол. Четыре светящиеся точки его дронов больше не казались ему взбунтовавшимися машинами. Теперь это были его самые надёжные и беспристрастные свидетели.

– Наша охота, – заключил он, – только начинается.

Глава 8. Цифровые следопыты

 

«Международная конвенция по предотвращению загрязнения с судов (MARPOL). Приложение I, Правило 31: …Любой сброс нефтесодержащих смесей в море запрещён. Все танкеры должны быть оборудованы системой автоматического замера, регистрации и управления сбросом, которая должна быть постоянно в исправном состоянии…»

 

Миссия изменилась. Вместе с ней изменился и ритм жизни на «Северном луче». К утру шторм утих. Осталась тяжёлая, свинцовая зыбь и небо, затянутое рваными облаками. Суетливое напряжение рыбацкой путины сменилось сосредоточенной, почти лабораторной тишиной.

Рубка превратилась в оперативный штаб. Левченко руководил новой, непривычной для него операцией.

– Алексей, – спокойно говорил он, – мне нужен трек «Скаута» за последние три часа. Наложи его на карту течений.

Семёнов, с азартом погрузившись в логи, вывел на экран две линии.

– Есть, капитан. Смотрите. – Он ткнул пальцем в экран. – Синяя – реальный трек «Скаута-2». Пунктирная – прогнозируемый дрейф. Они не совпадают. Дрон явно корректировал курс.

– «Скаут» шёл против бокового течения, – констатировал Левченко. – Значит, он шёл к цели.

– Или от источника, – подала голос Марина. – Я обработала пробы… Концентрация ПАУ максимальна на юго-западе. Пятно сносит течением на юго-восток. А «Скаут» шёл точно на северо-запад, против дрейфа. Он искал источник.

Левченко несколько секунд молчал.

– То есть, «Нереида»… вела расследование? – спросил он.

– Это логично, – кивнул Семёнов. – Это Протокол 7.3 в действии. Она как детектив: сопоставляла время, координаты и химический след, как отпечатки пальцев. Пыталась локализовать причину сбоя. Собрать улики.

В этот момент на его личный терминал пришло сообщение от юристов. Семёнов прочёл его с ноткой иронии:

– Капитан, юристы просят предоставить спутниковые снимки этого сектора за последние сорок восемь часов.

Левченко усмехнулся:

– Передай им: у нас нет доступа к орбитальной группировке. – Он сделал паузу. – Зато у нас есть кое-что получше.

Капитан решительно подошёл к консоли управления дронами.

– Алексей, готовь «Орлан» к вылету. А пока… подними его старые логи. Все, что он писал до активации Протокола 7.3. Нас интересуют записи его пассивного радара.

Пока Семёнов готовил воздушный дрон и копался в архивах, «Нереида» продолжала свою тихую, методичную работу.

– Есть! – воскликнул Семёнов. – Нашёл. Запись за девятнадцать часов до нашего прихода. «Орлан» был в патрульном режиме. Он зафиксировал судно.

Он вывел на экран размытый силуэт.

– АИС на нём был отключён. Шёл без огней. Но «Орлан» успел сделать снимок в инфракрасном диапазоне.

– Увеличь, – приказал Левченко, не отрывая глаз от экрана.

Изображение увеличилось. Качество было невысоким. Но на корме можно было смутно различить буквы.

– …ean… Star… Семь, – прочёл Левченко. – Ocean Star-Семь.

Марина резко подняла голову.

– Ocean Star-Семь? Капитан, погодите…

Она уже вбивала название в свой терминал, подключённый к корпоративной базе данных.
– Сейчас запрошу через наш канал… Минуту… Есть. – Система выдала предупреждение. Марина прочитала вслух, её брови сошлись:

– «Ocean Star-Семь» – танкер, задержанный три месяца назад в Малаккском проливе по подозрению в фальсификации документов. Флаг – Либерия. Владелец – оффшорная компания на Каймановых островах. Судно старое, семьдесят восьмого года постройки. Входит в «серый список» портового контроля.

– Статус? – нетерпеливо спросил Левченко.

– Интересно, – Марина подняла на него взгляд. – По документам, он сейчас должен быть на ремонте в доке в Сингапуре.

Левченко мрачно улыбнулся.

– Значит, у нас есть не просто нарушитель, а старый металлолом. Алексей, готовь новый пакет для юристов. Пусть сверяют со своими спутниковыми картами. Похоже, наша охота будет недолгой.

Он отвернулся к иллюминатору. Море успокаивалось. Но Левченко знал: под этой спокойной гладью, в глубине, всё ещё расползается яд. А его дроны, его умные помощники, несли свою вахту, став беспристрастными цифровыми стражами этого куска океана.

Глава 9. Чистая вода

 

«Из бортового журнала СТР-503 „Северный луч“. Дата: […]. Координаты: […]. Запись капитана В.И. Левченко: Квота на вылов трески не выполнена. Причина: форс-мажорные обстоятельства. Рейс завершён. Меняем курс на порт базирования»

 

Данные ушли на берег. Юристы подтвердили получение и начали свою работу – невидимую с борта корабля, но от этого не менее важную. Охота завершилась. Трюмы не были пусты – первые сорок две тонны улова надёжно лежали в морозильных камерах. Но все понимали: по старым меркам рейс провален.

«Северный луч» лёг в дрейф. Дроны, завершив сбор данных, один за другим возвращались на борт.

Левченко долго стоял у тактического стола. Карта загрязнения всё ещё горела на нём, напоминая, почему их рейс, так успешно начавшийся, закончился неудачей. Он медленно провёл рукой по экрану, стирая следы прошлого.

– Всё? – Семёнов подошёл к капитану. – Возвращаемся?

Левченко посмотрел на него, потом на Марину, которая аккуратно упаковывала последние пробы воды.

– Нет, – ответил он. – Ещё не всё.

Капитан подошёл к своему терминалу и произнёс в микрофон ровным, без командных ноток, голосом:

– «Нереида». Запрос. Построить прогнозную модель распространения аномалии на следующие семьдесят два часа.

Система обработала запрос. Через несколько секунд на тактическом столе вновь проступило ядовитое пятно. Тонкие векторы, словно нервные волокна, показывали, как оно будет медленно расползаться на юго-восток – прямо по путям сезонной миграции рыбы.

– Она покажет другим, – тихо сказала Марина. – Судам. Рыбакам. Если передать им эти данные, они смогут обойти опасную зону.

Левченко молчал, глядя на экран. Он думал не о других рыбаках. Он вспоминал, как ещё утром был готов пойти на риск. Теперь он понял: океан не прощает ошибок. Как и он сам не простит тех, кто его отравляет.

– Алексей, – сказал он, не отрываясь от карты. – Протокол 7.3 ещё активен?

– Нет, капитан. После классификации аномалии система деактивировала его. Она считает угрозу идентифицированной и вернулась в штатный режим.

– То есть… она снова готова искать рыбу?

– Так точно.

Левченко перевёл взгляд с прогнозной карты яда на соседний, чистый сектор океана.

– Хорошо, – сказал он. – Алексей, дай ей команду. Найти нам рыбу.

Он сделал паузу, посмотрев сначала на Семёнова, а затем на Марину.

– Но с одним новым параметром. Искать только чистую воду. Марина, параметры чистоты – на вас. Задайте «Нереиде» эталон.

Семёнов удивлённо, но с явным уважением посмотрел на капитана. Марина, на мгновение растерявшись, решительно кивнула. Это был не приказ с берега. Это было личное решение капитана.

– Есть, капитан, – в голосе Семёнова прозвучали новые нотки. – Задаём поиск чистой воды.

На тактическом столе четыре светлячка дронов снова ожили. Они обогнули огромное красное пятно на карте и устремились дальше, в нетронутые, синие глубины. Впервые за этот рейс капитан, техник и учёный думали в одном направлении. Они были не просто рыбаками. Они стали стражами своего сектора океана.

Эпилог. Цена чистоты

Через восемь месяцев после инцидента в 13-м секторе международный морской арбитраж в Лондоне принял к рассмотрению иск от группы рыболовных компаний. Среди них – холдинг, которому принадлежал «Северный луч».

Танкер «Ocean Star-Семь» к тому моменту уже трижды сменил название и флаг, пытаясь раствориться в океанских просторах. Но доказательная база, собранная «Нереидой», оказалась неопровержимой. Страховая компания владельца танкера, столкнувшись с перспективой многомиллионных штрафов, пошла на урегулирование.

Компенсация покрыла убытки и позволила выплатить премию экипажу. Но настоящая победа была в другом.

Прецедент, созданный «Северным лучом», изменил политику холдинга. Теперь ни один корабль не выходил в море без эколога на борту, а все данные о загрязнениях передавались в международную базу. Марина Костина возглавила новый экологический отдел.

Левченко стоял в рубке, наблюдая, как на тактическом столе, помимо косяков, всегда горела карта чистоты воды. Инициатива, которую сначала восприняли как его чудачество, теперь стала стандартом.

– Капитан, – Семёнов указал на экран, где зелёная зона граничила с красным пятном нового загрязнения, – «Нереида» предлагает обойти. Потеряем час, но улов будет чистым.

Левченко долго смотрел на карту. Его взгляд скользнул от яркого пятна косяка к бледно-зелёной зоне чистой воды. Он поднял глаза на Семёнова и кивнул:

– Идём по чистой воде.

Он посмотрел на Марину, которая теперь официально числилась главным экологом холдинга, а её отчёты цитировали на отраслевых конференциях.

– Мы не спасём весь океан, – сказал Левченко, глядя на темнеющее море. – Но свои секторы – да.

Он отвернулся от иллюминатора. Это было только начало. Пока они несли вахту здесь, в бескрайней бездне, где не долетали дроны, кто-то другой уже отравлял воду. Но это была уже другая битва.

Взгляд капитана вернулся к тактическому столу. Четыре светлячка его дронов несли свою цифровую вахту. Они охраняли не просто сектор. Они охраняли его выбор.

А в глубине, обогнув ядовитое облако, косяк трески сбился в плотный, живой вихрь.

Вода была чистой.

На этот раз.

 

Глоссарий

 

АИС (Автоматическая идентификационная система) – международная система в судоходстве для идентификации судов, их курса и других данных. Отключение АИС в море является грубым нарушением и часто используется для сокрытия незаконной деятельности.

Гиперспектр (Гиперспектральный анализ) – технология на дроне «Орлан», позволяющая определить точный химический состав объектов на расстоянии. В отличие от обычной камеры, которая видит лишь форму и цвет, гиперспектральный сенсор создаёт уникальный «химический отпечаток» вещества. Именно этот анализ позволил безошибочно идентифицировать радужное пятно на воде, как разлив мазута, что стало главной уликой.

Кит – профессиональный жаргон рыбаков, означающий чрезвычайно крупный, рекордный улов, пойманный за один заброс трала. Поймать «кита» – большая удача, способная выполнить недельную или даже месячную квоту на вылов.

Нереида – центральная нейросеть (ИИ) на борту «Северного луча». Управляет флотом дронов и анализирует данные для поиска рыбы. Её алгоритмы основаны на стандартных паттернах поведения здоровых косяков, что делает её уязвимой перед аномальными ситуациями.

ПАУ (Полициклические ароматические углеводороды) – группа токсичных химических соединений, продукт сгорания органического топлива (нефть, мазут). В рассказе выступают как мощный нейротоксин, который поражает нервную систему рыб и вызывает у них полную дезориентацию.

Протокол 7.3 «Чистые данные» – аварийный протокол «Нереиды», который активируется при получении критически противоречивых данных. Блокирует ручное управление, чтобы система могла в автономном режиме собрать достоверные («чистые») данные для точного анализа угрозы.

Сор – профессиональный жаргон, обозначающий неидентифицируемый сигнал на эхолоте. Для системы «Нереида» – это «акустический шум» или «мусорные данные» – любой объект, не соответствующий известным паттернам рыбного косяка (например, скопление планктона, мелких обломков или, как в рассказе, дезориентированная стая).

СТР-503 – индекс проекта и бортовой номер траулера «Северный луч». В мире рассказа судно представляет собой глубоко модернизированный, практически неубиваемый корпус советского траулера проекта 503, начинённый самой современной электроникой.

 

Флот дронов «Нереиды»

 

«Орлан-3М» – воздушный дрон (БПЛА). Выполняет роль «глаз в небе», обеспечивает общую картину, ищет визуальные аномалии на поверхности (как мазутное пятно) и служит ретранслятором связи.

«Скаут-2» – быстроходный надводный дрон. Выполняет роль «гончей» для первичной разведки. Его задача – быстро прочесать большой сектор и найти первичный контакт с целью.

«Маркер-2М» – полупогружной дрон-анализатор. Выполняет роль «криминалиста» или плавучей лаборатории. Прибывает в точку, найденную «Скаутом», для сбора точных акустических и химических данных.

«Гном-4» – Глубоководный управляемый зонд с камерой. Используется для финального, визуального подтверждения цели на большой глубине непосредственно перед спуском трала.

 

Вернуться в Содержание журнала 

 

От былой речной сети исетских притоков осталась только Патрушиха. До середины 1930-х годов она называлась Уктус, а Патрушиха считалась её притоком. Но после гидрологических исследований выяснилось, что в месте слияния Патрушиха больше Уктуса, и реки поменялись названиями.

Отдыхаем у воды

Сама Патрушиха невелика и непривлекательна для рыбаков и купальщиков, но на ней есть несколько прудов, давно ставших излюбленными местами отдыха.

 

Так, три пруда этой реки находятся у подножия Уктусских гор. Верхний – Елизаветинский, средний  пруд  – Спартак и нижний – Патрушихинский.

Елизаветинский пруд был создан относительно недавно – в 1986 году для отдыха трудящихся и проведения культурно-массовых мероприятий. Образовался он просто:  на имеющейся водонасосной дамбе, где вместо мостика через речку поставили гидроузел.

 

Раньше Елизаветинским назывался современный пруд Спартак. Он был создан при строительстве в 1722 году Верхнеуктусского завода. «Спартаком» же он стал в 1920-х годах по названию близлежащего механического завода. Главная отличительная черта этого пруда – длинный понтонный мост, соединяющий жилую застройку с садами на правобережье.

 

Под крутым склоном Уктусских гор в 1979 году был построен Патрушихинский пруд. Реку перегородили 175-метровой плотиной и образовался большой водоём, затопивший бывшие глиняные карьеры кирпичного завода. Пруд стал завершением спортивно-оздоровительного комплекса, куда входили два трамплина, лыжная база и первая в Свердловской области горнолыжная трасса.

 

Вернуться в Содержание журнала 

 

Плоские вершины

На Приполярном Урале имеет место быть знаменитое Парнукское плато, на котором многочисленные любители красивых камней отыскивают горный хрусталь. Особенно «волосатики»: когда внутри хрусталика находятся вкрапления минерала рутила, которые переливаются на солнце золотистыми блестками нитей, «снежинок», «звёздочек».

На плато можно подняться из долин рек Парнука, Маньхобею и Повсяншора. А с плато можно подняться на гору Граничную, расположенную на линии Главного Уральского водораздела. На гору Конгломератовую легко сходить с небольшим набором высоты. Но самое красивое место в районе плато – это хребет Неприступный.

 

Он имеет вид южного ответвления от линии Главного Уральского водораздела. С запада и востока этот хребет ограничен долинами рек Малый Парнук и Парнук. Характерной особенностью Неприступного являются две его плоские вершины: Северный Неприступный (1663,7 метра) и Южный Неприступный (1639,5 метра). Между ними располагается значительное понижение (1483 метра).

Эти плоские вершины соединяются между собой мощным изорванным гребнем. Оба склона хребта круто обрываются в долинки рек, особенно восточный склон, зачастую почти вертикально. На всех склонах хребта расположено большое количество кулуаров шириною от пяти до тридцати метров.

Кроме того, имеется несколько кулуаров шириною до ста метров. Угол наклона некоторых кулуаров от пятидесяти градусов и почти вертикальных. В кулуарах часто встречаются полки и зализанные каменные «лбы». Именно эти особенности склонов горы обуславливают сложность восхождения на вершины хребта.

 

Сложность 2Б (3А)

Я в 1968 году поднимался на Южную вершину по одному западному гребешку. На нём был сложный участок в виде узенького, шириной, примерно, около метра и длиной 10–12 метров. Этот участок пришлось проходить, балансируя над обрывами.

Перемычка между Южной и Северной вершинами хребта смотрится в виде частокола «жандармов». Помнится, мы подошли к северному краю Южного Неприступного. Посмотрели. И не решились пойти на Северный Неприступный.

 

Но в XXI веке появились более решительные туристы. Так, например, в 2005 году туристы из Перми (руководитель Н. Деменев) и Соликамска (руководитель А. Затонский) совершили траверс двух вершин хребта Неприступного.

А ещё в 2001 году такой же траверс совершила группа из Костромы (руководитель Е. Попов). Правда, и у них остался не пройденным короткий участок вершинного гребня, соединяющего Северный Неприступный с Главным Уральским водоразделом и выходом на Парнукское плато. По их оценкам, сложность траверса между Южной и Северной вершинами хребта – 2Б (3А).

 

Как считали исследователи?

Название «Хребет Неприступный» появилось в конце 50-х – начале 60-х годов прошлого века, когда Приполярный Урал стали осваивать исследователи: геологи и туристы. Такое название соответствовало внешнему виду хребта. И это название утвердилось на географических картах.

А.К. Матвеев считал, что на картах XIX–XX веков на месте хребта Неприступного находилась гора Пареко, точнее Парнэко. Тогда он «Парнэко» переводил с ненецкого языка: «парнэ» – «ведьма» и «ко» – уменьшительный суффикс. В итоге он получил: Парнэко  – «ведьмочка». А эту гору сопоставил с гидронимом Парнук. Но гора Ведьмочка на ряде карт обозначена значительно ниже по течению реки Парнука по сравнению с расположением реального хребта Неприступного, что ставит под сомнение пояснение А.К. Матвеева.

 

Однако, этот хребет, точнее удлинённая гора, имеет мансийское название, которое сохранилось в рукописях венгерского путешественника Антала Регули. После своего уральского путешествия он составил карту Северного Урала. На ней он обозначил гору «Latta-Ur», которая по месту расположения точно соответствует современному хребту Неприступному.

Е.И. Ромбандеева ороним «Latta-Ur» перевела с мансийского языка как «клятвенная гора» от «лāттuꜧкве» – «клясться, молиться». А Т.Д. Слинкина считала, «лата» – «широкий, обширный» – из ненецкого языка.

 

Но хребет Неприступный нельзя назвать ни «широким», ни «обширным». Хребет – просто несколько удлинённая гора, состоящая из двух вершин. А на участке, их соединяющем, – гребень очень узкий.

Мансийское значение оронима

Думается, что топоним «Латта-Ур», точнее «Лятта-Ур», вслед за Анталом Регули имеет мансийское происхождение. Среди архивных рукописей Регули, которые хранятся в рукописном отделе библиотеки Венгерской академии наук в Будапеште, где мне удалось отыскать два листочка с записями оронима «Lätta-Ur» и пояснениями. На одном листочке Регули записал две фразы на мансийском языке. Вот они:

1.1. «Lätta man ur». Перевод: «лятта» – «трещины», сокращённое от «лятатаꜧкве» – «треснуть» с показателем – «t» множественного числа + «ман» – «изорванный» (сокращённое от «Маныгтым» – «рваный») + «ур» – «гора». В итоге получаем: «Изорванная гора с трещинами».

1.2. «Lätta tokt olu»: «лятта» – «трещины» + «тёхт» – «вырезы» (где «тёх» – «вырез» с показателем множественного числа – «т») + «олу» (сокращённое от «олуꜧкве» – «иметься, находиться, содержаться»). В итоге имеем: «[Гора, на которой] находятся трещины, вырезы».

На втором листочке также записаны два пояснения.

2.1. «Pant achtasing ur» (на мансийском языке) с переводом: «pant» – «плоский, ровный» + «āchtasing» – «каменный» (от «āctas» – «камень» с прилагательным суффиксом «ing») + «ur» – «гора», получая в итоге: «Плоская каменная гора». Такая мансийская характеристика горы точно соответствует её вершинному виду: она представляет собою наверху два плоских участка, соединённых между собою узеньким гребешком.

2.2. Второе пояснение записано на немецком языке: «So ebene flache u glatte stein, das man auf sie nicht gehen». Это пояснение переводится следующим образом: «Плоский, равнинный гладкий камень, на который нельзя взойти или заехать верхом» (например, на оленях).

Все эти пояснения Регули убедительно подтверждают значение мансийского оронима «Лятта-Ур» (хребет Неприступный) – «Гора с трещинами».

 

Побывал я на горе Лятта-Ур. Действительно, её две макушки – плоские. А на западном, южном и восточном склонах – большое количество небольших гребешков, крутонаклонно расположенных близко друг к другу.

При внешнем взгляде на такой склон кулуары между такими гребешками воспринимаются как трещины. Именно такие условные трещины и отразились в мансийском названии горы.

 

Вернуться в Содержание журнала 

 

Это   не совпадение и далеко не случайность. Вот что писал академик о Мурзинке в самом начале XX века: «Мурзинка не только гордость и ценность всех минералогических музеев мира, это начало русской минералогии, точного знания природных кристаллов».  

В Мурзинский район Александр Евгеньевич приехал в 1912 году и очень полюбил эти места.

 

С тех пор он неоднократно посещал месторождения Мурзинки и много писал о самоцветной полосе в своих книгах.  Проводником А.Е. Ферсмана по таёжным тропам, ведущим к многочисленным разработкам и копям, был знаменитый в этих местах горщик Данила Кондратьевич Зверев.

 

Созвездие самоцветов и имён

Рядом с селом находится невероятное количество самоцветных копей. Здесь проводили исследования настоящие легенды геологической науки Владимир Иванович Вернадский, Николай Иванович Кокшаров, минералог Густав Розе и другие. Иван Иванович Зверев, внук Данилы Зверева, жил здесь с семьёй в середине XX века, о его роли в истории Мурзинки мы ещё расскажем.  Автор термина «Мурзинско-Адуйская самоцветная полоса», основатель Уральского геологического музея Константин Константинович Матвеев был здесь в 1924 году. И это далеко не весь список.

 

Музей минералогии – это центр культурной жизни села и его гордость, настоящий храм камня, ведь и расположен он в старинной церкви. Незаурядная, ни с чем не сравнимая внутренняя атмосфера Сретенского храма с первых минут посещения создаёт торжественное настроение.

 

Дорога до Мурзинки сама по себе очень увлекательна. На пути встречаются красивейшие места: старинные сёла Петрокаменское, Николо-Павловское. Наверное, именно такие места несут в себе истинно уральский дух, который вряд ли можно почувствовать в больших перенаселённых городах. Когда наша дружная компания любителей камня добралась до главной цели поездки, то оказалось, что повезло нам вдвойне. Экскурсию провёл экскурсовод Сергей Борщёв, работавший в Нейвинской геолого-разведочной партии (ГРП) геологом.

 

Нейвинская ГРП проводила геологоразведочные работы в этом районе с 1867 по 2007 года. Сергей Кириллович рассказал, в чём состоит уникальность этих мест с точки зрения минералогии. И, конечно, об истории возникновения и пополнения коллекции музея и о самом селе.

 

Охрана Сибирского тракта

Находится Мурзинка в 100 км восточнее Нижнего Тагила (Пригородный район Свердловской области) на реке Нейва. Это северная оконечность Самоцветной полосы Урала.

Шириной в 16 километров, полоса расположилась более чем на 100 км от Алапаевска до Екатеринбурга. Мурзинка старше многих уральских городов. Основана она в 1639 году боярским сыном Андреем Бужениновым и крестьянами из поселений на реке Нейва.

 

По одной из исторических версий считается, что название села происходит от имени остяцкого князя Мурзина. В истории села представлены основные уральские каменные промыслы в очень концентрированном виде. Вот как говорит о роли Мурзинки в XVII веке Александр Ферсман: «…Мурзинка охраняла с юга и востока великий Сибирский тракт, который в XVII столетии шёл через Соликамск и Верхотурье в Тобольск…»

 

 Народный музей минералогии

Сретенский храм в Мурзинке был построен в 1729 году, а в 1930-х годах  его  закрыли. В 1964 году это уникальное по красоте здание было передано музею.  В самом начале своего существования (с 1958 года) музей находился в местной школе. Организовал его человек из созвездия легендарных личностей – Иван Иванович Зверев, внук знаменитого горщика Данилы Зверева. Иван Иванович был настоящим энтузиастом своего дела: вместе со своей семьёй он ездил по копям и деревням, собирал образцы минералов, орудия труда горщиков и предметы быта местных жителей для музея.

 

Всё это сохранилось и можно увидеть на первом и втором этажах музея. Музей в Мурзинке называют народным, и не зря. В разное время, начиная с середины XX века, множество экспонатов принесли в дар музею местные жители.

 

Здесь представлены горные породы и образцы из разных регионов, поделочные и драгоценные камни. Например, великолепный армянский обсидиан, дальневосточный скарн, амазониты – цветная разновидность полевого шпата с месторождений Южного Урала, полевые шпаты, лиловые лепидолиты, кварцы с Приполярного Урала (их привезли геологи-любители).

 

Коллекцию музея пополняли и известные коллекционеры Владимир Сергеевич Андреев, Владимир Андреевич Пелепенко и др. Особой красотой отличаются аметисты Ватихи и Тальяна, переливающиеся нежным фиолетовым оттенком аметисты и мерцающий глубоким чёрным морион из жилы Голодная, оригинальные и трогательные кристаллики альбита в виде зёрен овса (пегматитовая жила Голодная).

Привлекают внимание сверкающие берёзовские пириты, апатитовая руда с Кольского полуострова, которую открыл академик Александр Ферсман – всё это пир для глаз и торжество мурзинского храма камня.

 

Мурзинский музей судьбоносно связан не только с московским музеем имени А.Е. Ферсмана, но и с другим известным, но более молодым музеем столицы. Знаменитый топаз «Победа», который был добыт в 1985 году Нейвинской ГРП, находится сейчас в музее «Самоцветы». Этот музей был открыт для посетителей в 1999 году.  Но идея его создания  возникла гораздо раньше и принадлежала учёному геологу, академику А.В. Сидоренко, который в советское время с 1965 по 1975 год был министром геологии СССР. Реализацию идеи музея поручили объединению «Союзкварцсамоцветы».

 

Именно в «Самоцветах» мне повезло любоваться этим чудом природы. История находки топаза «Победа», названного в честь 40-летия победы СССР в Великой Отечественной войне, уходит в далёкий 1985 год. Тогда, на копи Мокруша, Сергей Кириллович вместе с товарищами по Нейвинской геологоразведочной партии добыл его из занорыша. Весит он 43 с небольшим килограмма, и его нежнейший голубой прозрачный цвет, его фактура и размер вызывают восхищение совершенством подземных даров Мурзинки. Эта великолепная добыча «Уралкварцсамоцветов», знаменитого геологического предприятия, где работал Сергей Кириллович, уехала в Москву в музей «Самоцветы».

 

Почему же эти места дали такое количество природных самоцветов? С точки зрения современной науки, время образования месторождений около 250–350 миллионов лет, а место – гранитные магмы. Пока очаг магм медленно остывал, образовывались трещины, в которые «затекали» и остатки магмы, и пары воды, и другие вещества. Сама магма застывала от периферии трещины к середине, возникали пегматитовые жилы. А в них образовывались пустоты-занорыши, это и есть родина самоцветов, то есть места возникновения кристаллов. Стены пустот состоят из кристаллов дымчатого кварца, полевого шпата и слюды, в них и врастают турмалины, топазы, бериллы самых разных окрасок. Эти кристаллы постепенно приобретали удивительно совершенные формы и большие размеры.  Мокруша, Мыльница, Голодная, Трёхсотенная – знаменитые копи, как таинственные сокровищницы, расположились вокруг Мурзинки. В музее можно увидеть карту, геологический план жил Мокруша и Голодная, результаты работы Нейвинской ГРП.

 

Село Мурзинка переживает сейчас далеко не лучшие времена. Обитают здесь, в основном, дачники. Но надежда на «оживление» села всё же есть. Летом в селе картина меняется к лучшему. Начиная с 2012 года, в первую субботу августа, Мурзинка приветствует гостей фестиваля «Самоцветная сторона». В нём принимают участие геологи, коллекционеры, ювелиры, мастера со всего Урала и не только, выступают артисты. Музей в это время превращается в шумный и гостеприимный дом. Чтобы потом снова стать тихим и светлым храмом подземных даров.

 

Вернуться в Содержание журнала 

 

Уже в 2020 была организована специальная экспедиция в рамках проекта с известной челябинской компанией «Время собирать камни». Цель: описание и сбор представительной партии уникального ямальского самоцвета и поиска его коренных источников. (Всё это, дорогой читатель, детально описано в «Уральском следопыте» в № 12, 2020 г.)

Райизит, как новый самоцвет, любители камня и специалисты приняли! Он появился во всех известных музеях России, частных коллекциях и даже на улицах столицы Ямала – Салехарде.

 

Минералогический зуд и время перемен

Но осталось в одном из карьеров на месторождении место, где ещё в коренном залегании, по нашим прогнозам, находится уникальное выделение райизита. И это постоянно вызывало нестерпимый минералогический зуд у всех участников прошедших экспедиций.

А когда 2022 году в интернете прошла информация о том, что геологи в подземном руднике нашли выходы рубинов, «десант» в составе  директора Центр камня УГГУ Фирата Нурмухаметова и автора, как только наступило полярное лето, срочно прилетел в посёлок Харп для детального изучения столь редкой для Ямала находки. Основная задача была изучить необычную минерализацию, собрать представительскую коллекцию для музеев и учебных заведений России.

 

Но, по прибытии на предприятие в Харп, получили полный разворот от руководства и лично от геологической службы рудника. Основной мотив отказа состоял в том, что это – драгоценная рубиновая минерализация, и они своими силами её изучат.

 В ответ Фират Захарович (имея огромный опыт добычи и изучения различных самоцветов) грустно сказал, что у геологов предприятия не хватит возможностей и времени грамотно изучить (провести исследование, задокументировать и написать статьи), а главное показать красоту этого редкого для Ямала коллекционного минерала. «Самое главное, не называйте его рубином, это создаст везде нездоровый ажиотаж», – сказал тогда Фират Захарович. А мне ободряюще подмигнул: «Придёт ещё время и потребуется наша помощь в изучении и продвижении этого камня».

 

После этого по России и миру пронёсся «ветер глобальных перемен и изменений». Не заставила себя ждать и смена не только в руководстве округа, но и в частной компании. Пришли новые люди, которые с любопытством захотели узнать, а что у них кроме основных полезных ископаемых «валяется под ногами». И «шестерни» программы «Время собирать камни» снова пришли в движение.

 

Начало и знаменитые образцы

Сборы экспедиции на месторождение «Центральное» в 2025 году были скоротечны. Символичен был и тот факт, что в экспедицию на Ямал за райизитом и красным корундом из команды 2019–2020 годов (основное время открытия и продвижения райизита) поехали три бывалых участника: Фират Нурмухаметов – начальник и генератор всех экспедиций Центра камня УГГУ; я – ставший к этому времени доктором наук и профессором УГГУ; Дмитрий Коровин – специалист по петрологии габбро-гранитоидных массивов девонского этапа развития Восточной зоны Среднего Урала, успешно окончивший аспирантуру.

 

Традиционно в экспедицию Фират Захарович приглашает студентов-геологов из УГГУ, у которых при встрече с минералами появляются блеск в глазах и азарт. В этом году с нами поехал студент пятого курса Иван Роговской, который в 2023 году побывал с экспедицией на Карском море.

По прибытии в Харп на базу горнодобывающего предприятия (находится у подножия массива Рай-Из) участников экспедиции поразила бесформенная куча больших глыб с немногочисленными кристаллами красного корунда в окружении ярко-зелёного призматического паргасита, белого плагиоклаза и тёмно-коричневого флогопита.

 

Это были те самые знаменитые образцы, добытые попутно предприятием при проходке штольни в 2022 году, когда пришло сообщение о находке «рубинов» на месторождении «Центральное». Как мы и предполагали, никакого интереса для специалистов предприятия камни не представляли, а только «мешали», поэтому их и «задвинули» подальше от главного входа и любопытных глаз.

 

У нас выдалась редкая возможность детально рассмотреть этот редкий каменный материал. Сразу хочется сказать, дорогой читатель, что ни о каких рубинах в образцах с месторождения «Центральное» речь не идёт. Перед нами лежали прекрасные штуфы с красным корундом, который по многим критериям не соответствует рубину (читай словарик в конце).

 

Снежный июнь

На следующий день (24 июня) у нас планировалась заброска в горы на само месторождение. Но вечером главный инженер предупредил, что сегодня в горах наверху часть дороги перемело свежим снегом и, пока его бульдозеры не почистят, заехать не получится.

 

Это нас немного напрягло, на календаре конец июня, а тут чистка дороги от снежных сугробов! Но впереди ожидало ещё много удивительных и непредвиденных моментов. По прибытии в рабочий вахтовый посёлок на «гору» (высота около 1000 метров по балтийской системе) нас поразило очень большое количество снега и огромные сугробы (до 6–8 метров) вдоль дороги.

 

 

Пока ждали коменданта на заселение, решили прогуляться по знакомым отвалам и карьерам. Вышли за территорию посёлка и попали в сплошные снежные поля без видимых привычных скальных обнажений.

До проявления райизита (основной цели экспедиции) в одном из отработанных карьеров добирались непривычно долго с небольшой надеждой, что там не так всё плохо по снегу. Надежда, как в известной поговорке, «умерла» очень скоро. Небольшой карьер, глубиной около десяти метров, под самый вверх был забит плотным снегом.

 

В этом году зима на Ямале выдалась очень снежной и ветреной. Как объяснили старожилы, суровые арктические циклоны накрывают Ямал каждые 8–10 лет. С возможностью поработать на коренном выходе райизита пришлось распрощаться. И даже уже в конце лета, во второй половине августа, когда сезонные снежники всегда исчезают, карьер с райизитом так и не вскрылся. Поэтому мы немного поработали в открытых доступных отвалах и вопрос с райизитом был закрыт.

 

Первые находки и братья-геологи

К всеобщей большой радости отвал и бывший рудный склад перед штольней «+ 530 метров» были только частично закрыты небольшим снежником, который не помешал нашей работе.

Благодаря хорошей поддержке во всех вопросах «хозяина карьера», нам удалось пройти несколько разведочных канав на месте бывшего рудного склада и определить «продуктивную зону», куда вывозилась порода при проходке штольни и отработке зоны развития корундовой минерализации во флогопитовых амфиболитах.

 

Появились первые интересные находки. Особенно нас удивили и порадовали частые находки прекрасного коллекционного материала, который состоял из белого плагиоклаза, ярко-зелёного паргасита и флогопита. Попадались крупные глыбы флогопитовых амфиболитов с небольшими кристаллами (до 1–2 сантиметров) красного корунда.

Большую помощь в изучении геологических особенностей минерализации оказали наши братья-геологи и выпускники нашего института (сейчас УГГУ) Андрей и Сергей. Они в это время приехали на вахту в качестве участковых геологов на Центральном месторождении и с удовольствием рассказали нам и показали геологическую документацию, в которой зафиксирована зона с корундовой минерализацией, отработанной предприятием в 2022 году.

 

Мне, как преподавателю и выпускнику горного института, было приятно осознавать, что в нашем вузе всегда умели привить любовь к камню тем, у кого «глаза горят» при виде интересных геологических штуфов.

Такие ребята не пройдут мимо интересных образцов и, что самое ценное, зафиксируют геологическую ситуацию (фото или зарисовкой), которая на действующих горных предприятиях меняется каждый день.

 

Но часто простые специалисты, а не любители камня, если это не касается информации о руде (смотри словарик), достаточно поверхностно относятся к пустым или вмещающим руду породам, хотя в них часто находится самая красота минерального мира.

 

Эволюция с конца 60-х до начала 90-х годов

Впервые красивую корундовую минерализацию в районе месторождения «Центральное» нашли в 1969 году – (читайте далее: история открытия красных корундов на Ямале). Это были прекрасные одиночные кристаллы и великолепные штуфы, которые добывали прямо с поверхности.

В 80–90-х годах ХХ столетия они появились практически во всех геологических музеях и многих частных коллекциях. Была попытка провести качественную разведку и оформить как месторождение рубинов, но чего-то не хватило… Корунды добывались в основном с поверхности (карьер, канавы, россыпи в ручьях). На глубину по корундовой минерализации никто и не заглядывал.

 

А параллельно бурно отрабатывалось центральное месторождение хромитов «Центральное», которое долгое время является одним из главных поставщиков богатых хромом руд как Урала, так и всей России.

И в конце 90-х годов месторождение «пришло» на коренное проявление красного корунда «Рубиновый лог» и… поглотило его – были засыпаны канавы, взорвана штольня. Поток исследователей и любителей камня полностью прекратился, а информация о нём ушла в небытие, про красный корунд практически забыли.

 

Каменные сюрпризы нашего времени

Но благодарная ямальская земля в первой половине ХХI века стала открывать свои подземные кладовые. А когда в 2019 году, благодаря усилиям известной челябинской компании была запущена программа «Время собирать камни», Ямал преподнёс много красивых каменных сюрпризов (читайте статьи автора в «Уральском следопыте» за 2020 год).

В 2022 году при проходке очередной добычной штольни на месторождении «Центральное» горнорабочие после запланированного взрыва обнаружили необычные образцы, которые разительно отличались от хромитов (основная руда) и дунитов (вмещающая порода). В темноте разглядеть не особо получилось, но, когда породу выдали «на-гора» и дожди её промыли, то сразу всё прояснилось.

 

 

Данные каменные глыбы – это плагиоклазовые амфиболиты с кристаллами красного корунда. Отличительной особенностью вновь добытых пород от амфиболитов с «Рубинового лога» явилось развитие на контакте с дунитами и серпентинитами достаточно мощной зоны талькита, флогопита и крупных выделений хромистого паргасита (достаточно редкого минерала из группы амфиболов).

Крупные выделения паргасита в ассоциации с белым плагиоклазом представляют собой красивый коллекционный и камнесамоцветный материал (а это уже отдельное исследование).

Сама корундовая минерализация в отличие от проявления «Рубиновый лог» представляла собой сростки плоских шестигранных кристаллов до десяти сантиметров, которые образовывали сростки до 3–4 кристаллов в плагиоклазовых амфиболитах или наоборот мелкие призматические кристаллы в тёмно-серой массе амфиболитов.

Как уже было сказано выше, представленные образцы красного корунда «не дотягивали до рубина». Тёмно-красная окраска, многочисленные включения и самое главное – выраженная отдельность по пинакоиду (0001) (многочисленные трещины поперёк кристаллов) серьёзно понижают ювелирные характеристики этого кристаллосырья.

Но, благодаря красивой композиции и размеру кристаллов, новые образцы представляют собой очень качественный коллекционный материал, который будет интересен для геологических музеев и учебно-тематических коллекций.

 

История открытия корундов на Ямале

В 2024 году исполнилось 55 лет открытию красных корундов в коренном месторождении (проявление Макар-Рузь) на Полярном Урале. Проявление расположено в верховьях реки Макар-Рузь в районе её левого притока – ручья Рубиновый, в районе Ковгорского перевала, с отметками высот от 470 до 630 м. В разных источниках проявление корундов имеет чаще всего название «Рубиновый лог» или «Рубиновое» или более редко проявление корундов Макарь-Рузь.

Впервые красные корунды были обнаружены в 1962 году в русле реки Макар-Рузь геологом Полярно-Уральской геологоразведочной экспедиции (ПУГРЭ) Х.Г. Шляховым, но это сообщение осталось без особого внимания.

 

Летом 1969 года в западной части Райизского гипербазитового массива были крупномасштабные поисково-оценочные работы на хромиты. Проявления хромитов в этом районе Полярного Урала были известны давно, с 1925 года.

В одном из первых геологических маршрутов старшим геологом Первухиным Виктором Сергеевичем был впервые для Ямала обнаружен коренной выход корундовых метасоматитов с крупными кристаллами красного корунда в верховьях ручья Рубиновый.

В большинстве официальных источников история этого события трактуется совсем по-другому. Публикуется одна версия, по которой рубиновое проявление Макар-Рузь было открыто в 1969 году сотрудниками Комплексной геологоразведочной добычной партии (экспедиция № 121, шестой главк Мингео СССР) В.В.  Пивоваровым и Б.П. Беляцкой. Впервые эту информацию детально проработал и опубликовал в 2024 году В.И. Ермоленко, который хорошо знал В.С. Первухина.

 

 

В дальнейшем проявлению красных корундов Макар-Рузь было уделено достаточно большое внимание. В семидесятые годы прошлого столетия на месторождении были проведены крупномасштабные (1:5000–1:1000) поисково-оценочные и разведочные с попутной добычей работы силами Комплексной геологоразведочно-добычной партии (КГРДП) Геологоразведочной экспедиции № 121 Шестого Главного управления Министерства геологии СССР (с 1974 г. – «Союзкварцсамоцветы»), Краснокаменской геолого-съёмочной партии (ГСП) Полярно-Уральской геологоразведочной экспедиции (ПУГРЭ).

Позже, в восьмидесятые – девяностые годы, изучением корундовой минерализации Полярного Урала занимался в ограниченных объёмах ещё ряд геологических коллективов: сотрудники Коми филиала АН СССР (1975–1985 гг.), Малое геологическое предприятие (МГП) «Норд-Рифей» (1991–1995 гг.), Северная научно-исследовательская геологическая экспедиция (СНИГЭ) Уральской горно-геологической академии (УГГА) (1993–1995 гг.).

По результатам проведённых работ написаны три производственных геологических отчёта, пять статей в научных журналах, защищена одна кандидатская диссертация С.В. Щербакова (данные В.А. Душин и другие, 2000 г.).

 

Проявление отрабатывалось открытым способом – карьером, а затем небольшой штольней. До 1975 года извлечено было около 10 тонн корундсодержащей породы. После этого официальные работы на проявлении были остановлены, но продолжены любителями камня. За период с 1975 по 1995 год (по неофициальным данным) ими было добыто и вывезено на себе более пятисот килограммов готового коллекционного материала. В 1995 году образцы с проявления «Рубиновый лог» были выставлены на известной международной Мюнхенской выставке минералов.

 

В настоящее время проявление частично отработано и засыпано отвалами месторождения хромитов «Центральное», на территорию которого оно попало согласно горному отводу.

 

Скоро увидите

Благодаря экспедиции Центра камня УГГУ были добыты и вывезены штуфы нового материала с уже забытым редким самоцветом Ямала – красным корундом. Можно сказать, что произошло его второе рождение. В настоящий момент образцы препарируются, детально изучаются.

 

Скоро, дорогой читатель, их можно будет увидеть в ведущих музеях и общественных местах не только на Ямале, но во многих городах России. Самое главное – профильные учебные заведения и школы смогут увидеть забытый ямальский самоцвет в новом ракурсе, который будет радовать всех. Появится доступная информация об особенностях этой новой находки забытого «первого ямальского самоцвета». Но это всё впереди! До новых встреч…

 

Вернуться в Содержание журнала 

 

На левом берегу реки Исеть, в 2-х километрах к северо-западу от посёлка Палкино (Железнодорожный район г. Екатеринбурга), находится таинственный остров. Люди жили на нём ещё девять тысяч лет назад. Сегодня здесь ведутся научные исследования, археологи находят предметы каменного века, эпохи энеолита, бронзового века, а также раннего железного века. Археологический памятник Каменные палатки часто посещается туристами, но свои тайны он открывает далеко не всем.

Шагая по деревянным мосткам, лежащим прямо на торфяной жиже, мы балансировали руками, держались друг за друга и с каждым шагом приближались к другому миру. Кажется, ну что тут такого: и там лес, и туда куда идём – лес. А нет, здесь уже совсем другой лес! Потому что мы уже на острове! Это сегодня он окружён болотами. А в раннем голоцене (11 700 лет назад) с севера и севера-запада омывался водами палеоозера (теперь река Исеть), а с юга и юга-запада – протокой. Остров имеет гранитное основание. Выходы породы на поверхности образуют четыре гряды каменных палаток с лощинами между ними, поросшими лиственным лесом и кустарником.

 

Наш ранний приезд не остался незамеченным. Любопытная белка сопровождала нас до центральной гряды. Здесь, на камнях, видны выбоины –  следы железного клина, при помощи которого отделяли гранитные плиты.

Вокруг гряды разбросаны блоки размерами 1,5 х 1,0 х 0,7 м. Это остатки одной из каменоломен XVIII в. Именно отсюда брали камень для основания печей Верх-Исетского железоделательного завода, основанного в 1726 году.

Но что самое удивительное – на гряде сохранилась одна небольшая писаница. К слову сказать, в последнее время камней, так называемых «писанцев», здесь появилось предостаточно, и что с этим делать – никто не знает. «Васи, Кати» и пр. надписи совершенно не украшают природу и уж точно не являются какой-то ценностью. А вот древний человек писал красной охрой.

Солярный знак/овал с вертикальным отростком сверху, который мы не без труда нашли, вызвал много догадок и предположений о его смысле и назначении. Случайностей здесь быть не может. Датируется знак эпохой энеолита (5 тыс. лет назад).

Остров заселялся неоднократно. Свидетельство самого раннего освоения – находки эпохи мезолита (VIII–VII в.в. до н.э.). Найдены микролитические пластины для вкладышевых орудий, нуклеусы из кремня, яшмы и халцедона,  наконечники стрел, резцы, скребки – это  ценные предметы и доказательство уровня развития цивилизации. От пребывания неолитического населения (VI–IV в.в. до н.э.) на острове сохранилось святилище: часть постройки, глиняные площадки, кострища, фрагменты сосудов, кремневые изделия на пластинах. В эпоху энеолита (IV–III в.в. до н.э.) найдены мастерские по производству каменных орудий из кремня, чёрного сланца, халцедона, зелёного туфа.

Раскопками на острове в 1978–2020 годах занимались  археологи Урала   В.Д. Викторова, В.Ф. Кернер, С.Н. Панина. Учёные считают, что на нижней площадке (Палатки II) располагалось сезонное поселение аятской культуры (вторая половина III – начало II тысячелетия до н.э.), погибшее от пожара. В двух котлованах жилищ прямоугольной формы сохранились следы сгоревших плах, очаги овальной и подпрямоугольной формы. На дне жилищ найдены круглодонные сосуды, богато украшенные гребенчатым штампом. У очага второго жилища лежал разбитый на две части идол, изготовленный в виде бруска из талькохлорита с вытесанным на торце человеческим лицом с совиным клювом. В сгоревшем поселении найдена хозяйственная постройка, кострища и яма с «кладом» заготовок орудий из чёрного плитчатого сланца.

В эпоху энеолита – бронзового века – на высокой площадке острова (Палатки I) действовала каменоломня, где в качестве орудий использовались каменные пилы, долота и, возможно, деревянные клинья. Сохранился карьер, диагонально пересекающий площадку на протяжении около 50 м. У края карьера стоймя поставлены гранитные блоки высотой 70 см. Камни прекрасно сохранили технологию производства от разметки блоков и плиток до следов их снятия.

Наши исследования острова привели к очень странным каменным плитам, которые имеют углубления вроде чаш. Залезли, посидели, пофантазировали, как такое могло образоваться: само или вмешался человек? Да, вмешался человек. Археологи считают, что это остатки мастерских по производству меди (ранний железный век – середина I тысячелетия до н. э).

Рядом с основаниями горнов и плавильных печей, а также в культурном слое вокруг них найдены песты для дробления руды, кусочки малахита и азурита, шлаки, льячки и сопла, тальковые формочки для отливки медных изделий, целые и бракованные медные наконечники стрел. На памятнике осуществлялся полный металлургический цикл от выплавки меди до отливки орудий и оружия.

Осторожно перелезая по камням, можно представить себя древним человеком, который отложил работы и пошёл к костру, на обед. Но уже в удобной обуви, тёплой одежде и с телефоном в руке. В лагерь археологов, который летом служит домом и научной лабораторией учёным, мы пришли, когда костровище уже заняла весёлая компания с бензопилой. Пила шумела, дети кричали и бегали, собаки лаяли, женщины собирали на стол нехитрую снедь.

Как и тысячи лет – это место живёт, согреваясь теплом костра, разведённого человеком, слышит его смех, читает мысли и хранит ещё много тайн для будущих поколений. Вот, например, каким непостижимым образом расколота и уложена «как надо» большая каменная глыба в форме головы лосихи, смотрящей прямо на святилище? Непонятно, для чего на скале были выбиты рога горного тура (на этих территориях никогда не было таких животных).

Рога, кстати, очень рельефно и красиво видны в 11 часов утра в солнечный день. Загадок много! По пути домой мы обсуждали увиденное. И поражались, что нашим друзьям из далёкой горной Киргизии удалось обнаружить здесь на Урале  знакомые и знаковые для них явления и события, казалось бы, в обычном лесу…

От редакции: Археологический памятник «Остров Каменные палатки» давно известен не только екатеринбуржцам. Сюда приезжают туристы из Москвы, Казани, других городов России, из Германии,  Франции, Финляндии.

Но в последнее время все заметнее акты вандализма на памятнике: надписи на камнях, выбитые имена на гранитных останцах, какие-то кормушки для духов. Экзальтированные эзотерики захламляют территорию древней истории края. Много лет археологи и энтузиасты-краеведы бьются за создание на острове музея под открытым небом.

 

Иначе мы можем через несколько лет подойти к печальному финалу: для музеефикации  на острове не останется артефактов.

Проект реализуется при поддержке Администрации города Екатеринбурга.

 

Вернуться в Содержание журнала 

 

 

– Виктор Иванович, – я дождался, пока старик поднимет голову, и посмотрел ему прямо в глаза. – Закон непреклонен, а я всего лишь исполнитель. Я не могу искать другой выход – у меня нет таких полномочий.

– А у кого они есть? – старик моментально ухватился за мысль.

Я задумался – говорить ли?

– Иногда копии себе оставляет министерство культуры, исследовательские институты, школы…

Закончить я не успел – Виктор Иванович неожиданно вскочил и зашагал из стороны в сторону:

– Вот вы им и скажите, вы укажите им, что на улице Чижевского девятнадцать, в квартире сорок, вы обнаружили не просто копию – настоящий образец, способный послужить отечественной науке! В его памяти хранятся ярчайшие события эпохи, в которую ему довелось жить. Он может о многом рассказать. Ну скажите им что-нибудь!

Старик уставился на меня – в его взгляде горела мольба:

– Прошу, не заставляйте меня этого делать… – прошептал он.

Шёл две тысячи сто семьдесят третий год. Десять месяцев назад правительство приняло закон о принудительном выключении виртуальных копий умерших людей. В народе эту инициативу не обинуясь окрестили убийством. Народ всегда преувеличивает – взять хотя бы название, которое он дал этим виртуальным копиям – «воскресшие».

Семьдесят лет назад случился настоящий бум, народ безумствовал: дети «воскрешали» родителей, родители – детей, восставали из небытия дедушки, бабушки, кошки, собаки – смерть уже не обладала властью, отступив перед изобретательностью человека, испуганно съёжившись под тенью технологий.

Сперва это были слабые цифровые копии, жившие на экранах компьютеров и мобильных устройств, затем полноценные виртуальные модели, заключённые в специально созданные для них призмы. Прошло еще немного времени и в каждой квартире появилась отдельная комната, в которой многочисленные скрытые от глаз лазеры ткали из воздуха научно обоснованных призраков.

Если вы спросите меня, то от «воскресших» польза была только школам, музеям и вообще науке – что, конечно, уже не мало: герои прошлого рассказывали о себе, стоя во весь рост перед учениками; желающие могли посетить настоящий парк Юрского и любого другого периода, понаблюдать за неандертальцами, поглазеть на великие баталии прошлого.

Но то, что в каждой семье продолжали свою куцую жизнь умершие родственники и питомцы… По мне это было не нормально. Впрочем, сами «воскресшие» незавидность своего положения не осознавали и были всем довольны.

Вопрос об этичности «воскрешения» подняли сразу же, но как-то всё сошло на нет – покойные не страдали и не обладали действительной жизнью в отличие от возможных клонов – таким образом, их право на смерть не нарушалось. Даже Церковь отнеслась к явлению терпимо, разве что отдельные богословы выступали иногда против термина «воскресший».

Беда пришла откуда не ждали – планету захлестнула череда самоубийств, многие из которых так или иначе были связаны с «воскресшими».

Иные сводили счёты с жизнью из-за неожиданной «смерти» копии – баг, который так и не смогли починить разработчики. Просто однажды «воскресший» исчезал, а после восстановления оказывался бездушным роботом с обычной нейросетью в мозгах.

Других (и это было особенно страшно) подбивал к гибели сам вернувшийся с того света родственник, убеждая, что в бытии «цифрой» очень много преимуществ. Несчастные завещали себя воскресить и умирали.

Третьим доставались не самые лучшие копии: сварливые и неблагодарные. То ли при жизни были такими, то ли снова некий баг. Так или иначе живые нередко страдали из-за чувства вины и массы других чувств, которые ни к чему хорошему не приводят.

Когда необходимость что-то делать со сложившейся ситуацией стала очевидной, решили проводить специальную оценку бывших усопших и их владельцев и выключать тех «воскресших», которые потенциально могли принести вред.  Закон обходил стороной школы и институты, но, как мне казалось – пока.

Лично я относился к таким «воскресшим» плохо, но всё же можно было понять родственников, со слезами на глазах принимавших весть, что их родных снова у них отбирают. Уже навсегда. «Только поставьте подпись, пожалуйста».

– Нет-нет-нет, я этого не сделаю! – вывел меня из раздумий голос старика. Губы его тряслись.

Я вздохнул:

– Поймите, копию разрешают оставить, только если она представляет собой историческую или культурную ценность. Мы не можем каждую из них объявить значимой фигурой эпохи.

– Понятно! Действительно – пускай лучше будет жить Калигула или Наполеон, уж они-то исторически значимы, не то, что простой гражданин!

– Виктор Иванович, была произведена оценка, и вы уже ознакомились с её результатами.

Старик поглядел на бумаги, лежавшие на столе напротив него.

– «Психологически не стабилен…» «Копия ГРЧ-19/40/1 подлежит отключению…» – вдруг выпалил: – А вы по имени назовите! Или нелегко? Страшно, что за кодом скрывается настоящий человек?!

Да, он был прав. Как бы ни были копии несовершенны, они выглядели и вели себя в точности, как человек, и даже мне, когда я отключал их, было не по себе.

– Вы моё согласие не получите! – старик снова сел, только уже на стул, и хмуро уставился куда-то сквозь стены. – Ни я, ни мой сын не пойдём на это.

Закон, на мой взгляд, страдал одним очень большим недостатком – он предписывал брать согласие с каждого совершеннолетнего члена семьи, что существенно замедляло процесс. Но как будто и этого было мало – согласие следовало получить и от самой копии. Несусветная глупость: это всё равно, что брать согласие с принтера или стереосистемы. Но правовой статус «воскресших» был однозначен – да, это не живые люди, но полноправные члены семьи живых.

Я надеялся, что в будущем этот вопрос решат. А пока противники отключения вовсю протестовали – если копии сочтут за обычные, пусть и усовершенствованные программы, ничто не будет препятствовать их массовому отключению.

Получить согласие «воскресшего» на «умерщвление» было, пожалуй, самым сложным, однако, как показывал опыт – возможным.

– Вы удивитесь, но ваш сын уже поставил подпись! – я показал старику планшет. На мониторе краснел отпечаток большого пальца. – Дело за вами.

Я не соврал. Хотя это был один из способов, и многие к нему прибегали: при виде подписи своего «воскресшего», живой родственник не так сильно мучился совестью, давая собственное согласие, тем более что оно даже вознаграждалось некоторой компенсацией.

В свою очередь, копия, узнав, что все близкие от нее отказались, после некоторых раздумий всегда давала согласие на своё отключение. Феномен, который следовало бы изучить.

Все-таки небольшая эмоциональная вовлеченность у меня присутствовала – не к воскресшим, так к их родственникам, поэтому в таких вопросах я старался избегать подлогов.

– Но… как вы… – Виктор Иванович ошарашенно смотрел на меня. – Он сам дал согласие?

– Он внял моим рассуждениям и согласился, что так будет лучше.

– Что ж, если он действительно так считает… А могу я увидеть его в последний раз? – в глазах старика заиграла надежда.

Я покачал головой:

– Прошу меня извинить, но процедура отключения не разрешает контактов между членами семьи.

Я не стал вспоминать все те случаи, когда последние встречи вызывали жуткие истерики и необходимость проведения дополнительных оценок, приводивших иногда к тому, что «воскресшего» всё же не отключали.

Старик осунулся, и, казалось, постарел еще на несколько лет. Слёзы снова полились по щекам.

–  Я не думал, что он сможет… сам… Хорошо, давайте сюда свой планшет.

Я положил его на стол перед Виктором Ивановичем. Старик с минуту постоял над ним, затем приложил большой палец рядом с отпечатком сына.

– Вот и хорошо, Виктор Иванович! – сказал я. Настроение у меня значительно улучшилось – иногда процедура занимала значительно большее время и требовала гораздо большего количества нервов.

Я забрал планшет, и запустил программу «отключения».

Старик поправил фетровую кепку, одёрнул плащ и грустно-грустно улыбнулся перед тем как мигнуть и исчезнуть.

 

Вернуться в Содержание журнала