-
Суверенитет
В день, предшествующий легендарному улову кефали
Посвящается Владиславу Русанову.
Спасибо за учёбу.
– А больше всего бесит именно их через-себя-шный, через проклятый эгоцентризм взгляд на всё! – говоривший, длинный и поджарый, как сушёный судак, с белёсыми глазами, узким, почти измождённым лицом и короткими светлыми волосами, замолчал, вроде как раскуривая трубку, но уставившись неотрывно на собеседника.
И наступила тишина. Как будто кто-то там, наверху, как говорится «сущий на небеси», услышал Слово – и обомлел. И весь мир застыл, прислушиваясь, в изумлении и ожидании: «Что-что?» – перестали шелестеть деревья листвой; «Та ладно?» – исчез неумолчный прибой под скалой с трактиром; «Что, всерьёз?» – стих шум воды в трубах, скрип половиц и шум шагов. Даже на общевидении зависла бесконечная реклама «новых чистюль-скоблецов, теперь с ароматом фиалки», и эти премерзкие пещерные плавающие микро-тараканы, пожирающие любую органику и гадящие газом, застыли на огромном экране ещё до того, как прозвучало сакраментальное «а если вы брезгливы к насекомым, просто прекратите сорить, и новые чистюли-скоблецы сожрут себя сами, оставив вам приятный запах садовой фиалки». Казалось, весь мир прислушивался к ответу.
Но собеседник молчал, следя глазами за кольцом дыма из трубки сушёного судака, шкипера ненового, но надёжного и быстрого каботажника «Перевозчик»:
«Ну что я тебе, Ваня, скажу? Будто не слыхал я таких откровений, всяк своё во главе угла портрета нациков ставит: то эгоцентризм, то патологическую лживость, то бесстыдство и бессовестность, то продажность беспримесную и наглую… Ну даже если ты прав, и главное именно это, что это нам даёт? Разве поможет это нам хотя бы победить? Не говоря про сделать их опять нормальными?»
А кольцо поплыло над барной стойкой к простенку между окнами с политической картой, где из бесконечной Метрополии вниз выпирало злокачественное новообразование Полуостровной Олигархии Уводяных, получившей суверенитет после развала Империи чуть больше тридцати лет назад.
«А если не поможет… Тогда зачем? Что, святой Макей прав, и «обвинитель видит в грешнике только собственные пороки»? Так за тобой, вроде, эгоцентризма все восемь лет не водится! Как там у буддистов было, если к Спасителю обратиться с вопросом, который ни сам, ни ответ на него не имеет никакого отношения к Спасению, Он отвечает Громогласным Молчанием?… » – одноглазый и хромой владелец трактира «Принцесса», где и восседали наши герои, отвечать не спешил.
А кольцо повисело над Олигархией несмелым прицелом, и скользнуло вниз, растворилось где-то в густом архипелаге Угольных Островов, с юго-востока широкой дугой охватывающем Олигархию, отделяющем Меотидское море от Срединного. В архипелаге, на карте вручную фломастером окрашенном в другой цвет, с надписью «Суверенная Республика Остров», по имени самого большого острова архипелага.
Тут и трактирщик потянулся здоровой правой рукой к рюмке тонкого заморийского стекла на высокой ножке и шумно выпил, не глядя на собеседника, точнее даже выхлебал со смаком, будто не мелкую рюмашку, а полный пивной бокал, как бы смывая с себя наваждение прозвучавших слов. Разорвал тишину прихлёбыванием, вздрогнул, встряхнулся выходящим из моря псом и вопросительно уставился на шкипера.
И тут же говоривший вдруг зачастил, как из пулемёта, будто бы извиняясь за то, что не дождался ответа трактирщика на свой незаданный вопрос:
– Ну привёз я им контрабанду, дело выгодное, но ведь стрёмное же! Ну, как водится, ударили по рукам, тут бы рассчитаться да разбежаться, так, да? Но ведь нет, сами же лезут, в кабак зовут, выпивку ставят, с расспросами пристают! А я что, я лишь бы не было войны, голодухи да ругани, я сразу им с порога: «у нас на Острове всё хорошо»! Мол, и скандалить тут не из-за чего.
И с совсем уже больными и злыми глазами, чеканя по словам, как забивая гвозди:
– Но! Но ещё ни разу там ни одна тварь, услышав, что «у нас всё хорошо», не решила, что, значит, это у них всё плохо! Как будто не может быть хорошо и тут, и там, обязательно где-то должно быть плохо!
И уже на излёте с обвинительным надрывом:
– Ну не могут они без того, чтобы кого-нибудь чем-нибудь не обижать, не пугать, не шокировать, прямо как какие-то эксгибиционисты моральные!
И выпил залпом, как поставил точку.
После чего вдруг вернулись звуки, как будто весь мир повторял за кем-то свыше одно большое «хе»: «Хе! Про́клятый эгоцентризм, кем?!» – где-то на кухне звякала посуда; «А-а-а! Эгоцентризм! Пчёлы против мёда?» – за окном яростно заорал кот; «Хи-хи, прикольно!» – зашелестела листва, и только над морем, в прибое, вантах и мачтах, ещё оставалось эхо предыдущего «что-что?», ставшего ехидненьким «хе-хе! а вдруг?», да ветер вздохнул «если попробовать»…
«Ого! Как же у тебя болит! С чего, почему, что с тобой, Ваня?» – что-то дрогнуло внутри трактирщика.
И тихохонько замурлыкал проснувшийся экран общевидения свежей сводкой с фронтов, но собеседники его не услышали:
– Сильно! – трактирщик грустно глянул на собеседника и заговорил, неспешно, как будто неохотно, но как-то виновато, с сочувствием, хоть и согласно.
– И абсолютно точно. И всемирная обидчивость, и вселенская наглость – это всё их проклятый эгоцентризм и моральный эксгибиционизм. Он у наших бывших просто зашкаливает, – а потом медленно подхватил трёхпалым обрубком левой руки пузатый кувшин кальвадоса, немного покачал навесу и обновил в рюмках.
Так бывает: обычный размеренный трудовой день скользит неумолчной суетой обыденных дел и только разгорается, даже на горизонте ещё можно различить тонкий серпик заходящей Рассветной Луны. Ушли в море ранние рыбаки и утренние каботажники, но ещё очень далеко до ежедневного вечернего карнавала курортного приморского рая. И если даже экскурсанты, экскурсоводы и команды экскурсионных вояджеров ещё не забегали освежиться-взбодриться перед выходом в море, то самое время двум старым друзьям встретиться, отвлечься от суеты дел насущных, опрокинуть пару рюмашек, посплетничать о безумстве дня нынешнего, потосковать про быстро минувшую молодость, ну и, порой, обсудить пару-тройку вопросов, не терпящих чужих ушей.
Вроде всё как всегда, и вдруг – вдруг сказано Слово. Пусть выспренне, неточно или коряво. Даже не зная, что оно Слово. Главное. Но – уже сказано. И к Слову этому весь Мир прислушивается, улыбаясь в длинные усы времени, и ждёт, что же будет дальше, и скептически-ехидненько так подсмеивается, предвкушая фурор «хе-хе!», от удовольствия потирая руки.
А так ничего и не заметившие собеседники вдвоём задымили трубками, прокручивая в головах только что прозвучавшую речь. И вдруг оба уставились направо, туда, куда улетал дым, в раскрытые окна веранды, на море, расцветившееся поверх плотного серебристого пояса водной взвеси белыми пятнами парусов, на орудийную батарею форта под двумя флагами, своим, Островным, и Метрополии, после признания суверенитета Острова официально открывшей здесь свою военно-морскую базу, на скрытую утренней дымкой даль горизонта, за которой где-то там на севере должен быть берег Полуострова, где сейчас вовсю гремела спецоперация принуждения к миру, о которой только что в сводке с фронтов по общевидению, где вовсю сражались и Островитяне, и Метропольцы, и куда собеседников не взяли по возрасту и здоровью.
– Ну, а у тебя как? Эти, из Метрополии, сильно достали? – шкипер «Перевозчика» как-то вдруг повеселел, расслабился, как будто после хорошо сделанного важного дела. Как будто разговор перешёл в сплетню. – Зоркий Пью с «Косатки» жаловался, что капризнее метропольцев он клиентов нигде не встречал, даже в Замории, где одних своих заморочек с халялем и харрамом повеситься хватит!
– Хе, Метрополия, Ваня, большая! – трактирщик вдруг отстранился от стола и подобрался, что-то хищно-недоброе вдруг мелькнуло в злорадно усмехнувшихся глазах, как будто услышал это «хе-хе» вышних сил мира или вспомнил из Святого Макея «никого не любивший, не удостоится ни любви, ни понимания, ни сочувствия никогда», ну или проговорил сам себе «ну погоди, дорогой, сейчас я с тобой разберусь».
– Очень большая. Даже больше, чем Замория, не говоря про Полуостров! Вот пока отдых на островах был для них «запретный плод», то что? Да, правильно, Ваня, сюда хотелось всем, и нормальным, и лучшим, и этим, распальцованным… А когда оказалось, что можно, и все метропольцы хлынули сюда, кто ж ему виноват, что у Пашки гордыня, что не может забыть, как его рейдер был лучшим, быстрейшим, неотразимым? А иначе как понять, с чего цены на вояж он задрал аж в два с половиной раза от средних по Острову? Ведь если хочешь быть экстра-лучшим, тогда обеспечь весь сервис экстра-класса! Причём не по нашим, а по меркам своих клиентов. И вот как самое распальцованное к нему попёрло… – трактирщик замолчал, выбивая трубку в треснутую пивную кружку, используемую вместо пепельницы, и опять потянулся левой клешнёй к кувшинчику яблочного бренди:
– К тому же, Ваня, давно пора отвыкнуть поминать старые позывные, мы ведь теперь не ополчи, мы мирные люди, у которых есть просто паспортные данные! Не Зоркий Пью, а Павло Дальнозорченко, ведь и ты Иван Серебряков, а не Джон Сильвер! И его «Косатка» – экскурсионный вояджер, а не старый рейдер «Чёрный Морж». И, к слову, не вздумай Пашку в лицо Пью назвать или «Косатку» «Моржом»! Ведь он тогда вспомнит, как он на Промбазу каждый раз, как в карты продуется, или у команды хабар кончается, налетал, и всех небратьев обдирал до исподнего! Как последние портки да крестики снимал, за что его, собственно, «мордой жадобской» и назвали, и рейдер его «Моржом»…
– А отсюда будет полшага вспомнить, как, обирая вояк, целую полковую кассу с жалованьем Полуостровных, полупритопленную в сортире, и проглядел!… За что его свои же «Слепым Пью» и прозвали. Тебе же хуже будет, если он всё это вспомнит! Так что мой тебе совет, следи за языком, Ваня! – деланно-равнодушный тон старого морского волка был авторитетен и убедителен не менее, чем прозвучавшая прежде проповедь шкипера. Но эхо «хе-хе» всё ещё висело над горизонтом, и вслед изменениям мира события понемногу начали ускоряться и уплотняться, норовя понести в галоп:
– А всё хочу спросить! – Иван будто не замечал перемены настроения собеседника, ещё более расслабленно балагурил. – Нет, это совсем не важно, но просто до сих пор интересно! Что он с этим хабаром делал? Куда девал? Неужто Метропольцам продавал ношеные солдатские тряпки?
– Что, и ты на брехню повёлся? – радостно захохотал трактирщик, и заговорил эмоциональнее, свободнее и быстрее:
– Конечно, нет! Ведь продавцу не товар важен, а навар, прибыль! И Заморышам из Замории, чьи платёжки Пашка в штаб предоставлял, эти шмотки тоже не нужны! Ещё не понял? А я расскажу, теперь расскажу, потому как теперь и тебе никто не поверит! Смотри! – и он, не вставая, протянул руку и отворил левое боковое окно.
– Что там на западе, в 75 милях отсюда? Правильно, «Куча Навоза», учебно-тренировочная база ультра-патриотических добровольцев «Навоз»! А за ней в бухте косы «Голень» – порт. Морская база Заморышей в Меотиде! Которая, собственно, всю армию Полуостровных и снабжала! Вот туда Пью и протоптал дорожку, он на откатах старьё им как новьё продавал, солдатики стирали-гладили-носили; Заморыши деньги платили, а гешефт Павло пополам с Полуостровным офицерьём и делил!
– Подожди, а вояки? Это ж их вещи, личные! Неужто никто из рядовых своего-родного не признал?
– Ваня, вспомни, какая восемь лет назад у них в войсках была убыль! Да они же сами своих раненых добивали и на органы потрошили, органы Заморышам продавали, мы же сами с тобой в море рефрижераторы с органами под флагом «Красного Креста» досматривали! И удивлялись тогда, почему они не к нам, в зону боевых действий, а от нас идут! Кто там мог признать-вспомнить!
– Мда…
– Вот тебе и «мда»! А по поводу Метропольцев… Ты же знаешь, что я сейчас постояльцев не принимаю, у меня сейчас все номера забронированы. Метропольцами, но боевыми водолазами.
– Эпрон?
– Да, кажется так.
– Всё ищут?
– Ну конечно ищут!
– Всё так же «Чёрного Принца»?
– Конечно, его, родимого! Там же ж вся казна оккупационного корпуса перевозилась! Ты же сам тогда вызвался быть лоцманом Заморской флотилии, и стоит признаться, лучшего штурмана «Чёрный Принц» за все годы, пока он по морю ходил, не знал! Так подгадать и с ветром, и с фарватером, и с островами, и с прибрежными скалами, и со штормом, которого со дня на день ждали, но мы-то – час в час угадали!…
– Да… Спасибо, Капитан!
– Помянем душу в волнах шторма потонувшего лоцмана Джованни Сьюзенини, награждённого Заморышами посмертно, здравия ему и многая лета! – и трактирщик плеснул в рюмки по полной.
– Давай! И до сих пор никак не верится, что никто в имени штурмана не прочитал Ивана Сусанина! И чтоб они оставались всё такими же задорными и тупыми! – и старые морские волки, захохотав, привстали и чокнулись звонким хрусталём.
– А вот скажи, капитан, тебе и досейчас «Принца» не жалко?
– А казны? А за какие шиши и ты, и все со шканцев «Принца» себе по судну купили? Или твой «Перевозчик» не хорош?
– А вот как тебе удалось двигатель выбросить?
– Ваня, это не я, я же в тот последний поход не ходил! Ты же помнишь, после боя под Лутугинскими островами я по госпиталям валялся, и пальцы, и глаз, и нога…
– Да, кто ж тогда знал, что они умудрятся картечницу ВОГ-ами зарядить, ур-роды! – помрачнел каботажник.
– Вот. И вёл «Принца» не я, а про то, что у меня микроподлодка в трюме, и весь трюм в непроницаемых отсеках и так все знали. То, чего не знали все, это что в каждом из отсеков вместо кингстонов большие транспортные ворота, и затопить отсек, открыть ворота, скинуть груз можно не только с подлодкой, вообще с любым отсеком. И с двигателем тоже! Я ведь когда фрегат ремонтировал, на самом деле из него контрабандиста строил. Иногда скинуть контрабас гораздо выгоднее, чем попасться и загреметь на виселицу, – трактирщик вдруг как-то даже посерел лицом и передёрнул плечами, будто почувствовал, как что-то коснулось его затылка, спины, хребта. Чем-то щекочущим, как будто седыми усами времени. Что-то большее чем всё, коснулось.
– А дальше, думаю, дело было так: когда с плавучестью дело швах и дрейф с течением несёт на скалы, приняли решение сбросить двигло, благо моторесурс уже давно выработан. А потом что-то не срослось. Или воду откачать не успели, или ветер поменялся, или вообще всё обернулось против. Так и почил в пучинах вод лучший паро-дизельный торпедно-ракетный фрегат всей акватории, любимый мой «Чёрный Принц». И досталась мне одна только «Принцесса». Которой ждать теперь с моря своего «Принца», да не дождаться… Помянем!
Рюмки вновь наполнились до краёв. Капитаны снова встали и выпили, в этот раз не чокаясь. И этот отсутствующий звон бокалов будто обрушил обвал событий, которыми Мир вроде как даже мстил собутыльникам за расслабленность, за потерю темпа и растрату времени в самом начале дня, хотя на самом деле… На самом деле Мир менялся.
Звонко тренькнул колокольчик, и загорелась маленькая лампочка под надписью «Второй этаж». И сразу же зазвенели подковки поднимающихся солдатских берцев по железной лестнице чёрного хода в номера, мимо общего зала.
– О! Постояльцы! – трактирщик вдруг как-то собрался, повеселел и утопил клавишу селектора:
– Камбуз! Готовность номер один! Постояльцам плотный горячий завтрак!
– Метропольцы? Эпроновцы? Что-то поздновато они, заспались для спортсменов!
– Не гони волну! Это они уже после зарядки, марш-броска до Инжира или заплыва до Василей! То-то сейчас жрать будут в три горла каждый, всё сметут! Ну, всё, недосуг мне, видишь, дела!
– Постой, так мы договорились?
– Ну!
– И оплату бартером, хоть и война?
– Только не едой, кто его знает, чем эти Полуостровные свой скот кормят, свои продукты удобряют.
– Да понял я, реэкспортом того, что для Заморышей. Но и ты смотри, чтоб не как в прошлый раз!
– А что, не понравился им наш ароматизированный уголёк? Многие долго срались, дымку понюхав? А нефиг экономить на очистных!
– Валера, шутка, конечно, удалась, но лицо фирмы, с нами же никто работать не будет!
– Ладно, не понравился понос, пусть теперь выучат, как запор пахнет! Ха-ха-ха!
– Капитан…
– Ну ладно, шучу, беги! – и Джон Сильвер исчез за парадными дверьми таверны.
А сверху вниз по парадной дубовой лестнице с высокими перилами уже спускались мощные, какие-то кругло-квадратные мужчины, продолжая, видно, начатый наверху разговор:
– И чего они в результате добились? Ведь как только Полуостровная Олигархия стала для всех соседей дурным примером, тут же дурным примером стали и все их достижения, и все их союзники и друзья: друг моего врага мне враг! То есть вместо усилиться через Полуостровных Заморыши в регионе от всех несоюзников заполучили бойкот и остракизм по всем, в том числе и по товарным, позициям! Причём без всякого нашего участия или пропаганды!
– Но здесь нельзя забывать ещё и о самих Полуостровных, которые в глазах всё тех же соседей тоже стали дурным примером: если они допустили, чтоб такое сотворили с их страной, то они уже не квалифицированные работники или профессионалы для всех соседей, разницы между ними и опасными сумасшедшими просто нет! – спускавшийся вторым начальник всей команды был авторитетен и безальтернативен. – Калимера, уважаемый! Чем вы нас сегодня порадуете?
– Калимера, дорогие гости, калимера! – трактирщик не имел ничего против желания гостей поиграться в Древнее Эллинство, да хоть бы в самого чёрта, лишь бы деньги платили! Потому он широко улыбался, прижимая сложенные лодочкой руки к широкой моряцкой груди, и радостно кланялся, доставая окладистой седой бородой стойку бара, но прибавлять к счёту по полтора процента за каждую «калимеру» не забывал.
– Сегодня у нас традиционный завтрак, ничего необычного: на апперитив кофе по-листригонски, сваренный с мёдом, чесноком, приправами и тремя видами перца, канапэ из семи видов сыра и капельки хрена со свёклой, персик или хурма с бананом; на первое яичница-пашот с беконом по-ливадийски: поверх холодца листья салата, потом бекон, потом горячая яичница; на второе хачапури с зеленью, пряностями и грецким орехом; ну и на десерт полный бокал холодного чёрного имбирного чая с обычными сахарными язычками из слоёного теста, – трактирщик громоздил аппетитные подробности, превосходя воздействием рекламу общевидения.
– Несите! – Решительно рубанул воздух рукой командир Эпрона, и старый пират тут же клацнул по селектору. Двойные двери в кухню распахнулись настежь, и ровный строй четверых молодцеватых черноволосых и остроглазых девиц с подносами рванулся с шутками и прибаутками на штурм десятка столиков, густо обсаженных тремя десятками молодых и сильных боевых водолазов.
За столиком руководства, ближайшем к барной стойке, продолжался разговор, начатый на лестнице. Который трактирщик усиленно мотал на ус, впрочем, абсолютно не подавая виду. Но ни говорившие, ни подслушивавший и не подозревали, что и усы времени уже не просто щекочут, а прирастают к трактирщику, что события раскручиваются с нарастающей быстротой, и скоро кто-то попляшет:
– Знаете, Командир, меня гораздо больше волнуют не их санкции против Метрополии, а то, что основную свою статью экспорта, оружие, Заморыши теперь в регионе точно никому продать не смогут. Да, они усиленно, и, стоит признаться, успешно втюхивают своё оружие Полуостровной Олигархии, может, ещё Загорцам с той стороны Моря, но ведь это слёзы по сравнению с возможностями их производства! Им ведь теперь для закупки сырья деньги нужны и деньги, а взять их, кроме как от продажи оружия, негде. И чтобы успешно продавать, им нужна реклама, причём реклама именно боевого и именно безусловно-успешного применения их «Топоров», «Ювеналов», «Законников», «Патриотов», прочего дорогущего наступательного старья. И сами Заморыши знают, что в нынешних условиях шансов у них не много. Оно морально устарело, преодолению наших нынешних систем защиты не соответствует.
– Ага, и ты думаешь, что…
– Да-да, именно, если Полуостровные для всех окрестных соседей и так люди третьего сорта! Они ведь этого отношения к себе не могут не чувствовать, верно? Особенно если работник не такой уж профессионал с не такой уж квалификацией, как самому себе кажется! Где они найдут лучших исполнителей для терактов, причём именно с оружием Заморышей, чем эти? Вот посмотрите, у нас на Материке только в дельте Джанкойского пятиречья сельхоз-мигрантов из Полуостровной…
– Дееее-дааа!!! – громко заорали от дверей и на шею трактирщику кинулся белокурый вихрастый и розовощёкий бутуз, достаточно крупный для своих шести лет. И старый пират растаял, растворился в детской паре глаз, глядящих на него с восторгом и обожанием:
– Ах, Егорушка!
– Здравствуй, папа! – высокая и очень тонкая красотка, чем-то неуловимо похожая на царственную особу в форме военного юриста, существенно напряглась в таком слишком мужском контингенте клиентов семейного бизнеса.
– Лариса, принцесса моя дорогая, здравствуй! Что-то случилось?
– С чего ты взял?
– Ну, обычно у вас внука днём с огнём и в выходной не допросишься, а тут вдруг сама, да в будний день? Чем-то помочь?
– Ну, в принципе, да. К нам на таможню прибыл странный груз, в котором я подозреваю двойное назначение. А разрешение давать мне. И для ответа на этот вопрос мне необходимо прыгать в Метрополию.
– Ну, не знаю про двойное назначение, но если ты в любом случае оставишь внука на ночь старому деду, а груз адресован в фирму «Аквахостел», то я смогу тебе дать исчерпывающие объяснения прямо здесь и сейчас, – мысленно зажмурясь, трактирщик нырнул в разговор, как в зимнюю прорубь.
– Ты?
– Сначала уговор! Внука – отдаёшь?
– А-а-а… А ты не будешь тягать его по горам и выходить далеко в море?
– Если будет хоть одно условие – прыгай в Метрополию!
– Папа, но ведь это шантаж!
– Доченька, ты ведь уже взрослая тётенька! Неужели до сих пор не понимаешь, что за всё в этой жизни приходится платить, а дороже всего за информацию? Я тебе предлагаю эксклюзив, причём в нужное время и в нужном месте, а ты не согласна за эту информацию заплатить своими родительскими комплексами и страхами? – в душе старого пирата явно умер гениальный лицедей, но события это только подстёгивало.
– Ладно, я, старая сухопутная крыса, ветеран Славного десанта, инвалид Лутугинской битвы и участник абордажа Де Бали, готов в присутствии вот этих вот тридцати высококлассных специалистов и военнослужащих Метрополии присягнуть, что ни жизни, ни здоровью Егорушки никакой угрозы не будет, и они мне в этом помогут, а заодно и проконтролируют! Мы же мужчины, доча, ну могут быть у нас с внуком свои маленькие мужские секреты?
Все посетители, давно и с интересом прислушивавшиеся к разыгрывавшейся на их глазах семейной сцене, дружно, одобрительно и подтверждающе зашумели.
– Ну… Ну ладно. Но признавайся, «Аквахостел» – это ты?
– Да, это я. Эта фирма принадлежит мне. Зарегистрировал я её три месяца назад. Выделил отдельный уставный капитал, чтобы не смешивать с трактиром «Принцесса», с семейным бизнесом. Основное направление деятельности – услуги экстремального элитного гостиничного бизнеса. Если получится, конечно, – старый пират шпарил как по-писаному, не сильно различая роль, позу, ложь, полуправду и заранее заготовленные «отмазки».
– Папа, так не бывает! Или экстремального, или элитного, вместе это несоединимо!
– Ага-ага, а напомнить, что вы мне все вместе говорили про «Принцессу»? Зачем элитная кухня, если это гостиничный бизнес – говорили? Не смешивай ресторанное меню и сдачу комнат внаём – говорили? И что в результате? Да у меня только «навынос» за день касса больше, чем вся в супер-элитном ресторане шесть звёзд «У Листригона»! У меня в этом году на весь сезон, с середины апреля до середины октября, все номера выкуплены, причём без торга! А я ведь с самого начала говорил, что человеку для того, чтобы захотелось вернуться и остаться, необходимо обеспечить нормальные условия и превосходную еду! Чтобы клиент всегда точно знал, что здесь – накормят, и накормят вкуснее, чем дома, но без выпендрёжа! Вот и с Аквахостелом будет то же самое! – старик так вошёл в роль, что уже сам себе верил.
– А поподробнее – можно? – рядом с Ларисой нарисовался бритый шар головы командира Эпрона. Заранее заготовленная наживка съедена не только с крючком, но и с грузилом и поплавком. Сердце трактирщика стучало, как табун скакунов, причём рысь табуна переходила в галоп.
– Не только можно, но и нужно. – пират запустил руку под стойку и достал давно приготовленную папку. – Смотрите, вот спецификация, вот проектные чертежи, вот схемы проведения работ, вот копии бланков заказов. Это всё оборудование для проведения подводных буровых работ, точнее, чтобы под водой забуриться в твёрдый скальный монолит на три-пять метров. И поставить монолитные колонны аж до поверхности, до высоты на три метра выше самой высокой точки прилива. После этого между колоннами, их у нас по тридцать две на проект, выливается полимерная стеклянная стенка, образуя, тем самым, «стакан», цилиндр до поверхности, по центру винтовая лестница и всё вентиляционное и снабженческое оборудование, вода откачивается, организуются многоэтажные уровни, нарезаемые на номера. И в любое время года – тишина, и за стеной-окном – море с его обитателями. И элитная еда, ведь самый верхний этаж – ресторан и кухня, и купание ровно в шаге от жилья, и прокат любого водного спортивного, и экстрим добраться, попасть в хостел или, наоборот, в город!
– Ой как интересно! – руководитель Эпроновцев пододвинул к себе стопку документов и углубился в изучение. – Скажите, а научный, гидрогеологический и гидростроительный расчёт вы не проводили? Где материалы исследований?
– Конечно не проводил! – Роль вела актёра не по правде жизни, а по правде характера. – Дорого! Мне дешевле заказать в десятикратном объёме и попробовать! Провести, так сказать, натурный эксперимент! Причём, если повезёт, у меня ещё и материалы на второй-третий-пятый «стакан» останутся!
– Я Вас понимаю, – бритый шар смотрел на старого пирата с уважением. – А оборудование для подводных работ Вы где брать будете? – и второй крючок тоже съеден, и даже без наживки.
– А у вас! В лизинговую аренду! – трактирщик шёл ва-банк, точнее даже не шёл, а прыгал в него вниз головой с вышки.
– У… У нас?! – сказать, что бритый шар был очень удивлён, было откровенно мало. Галоп сбился с шага, весь табун событий оторвался от земли и полетел, в недоумении безрезультатно перебирая копытами.
– Смотрите, – трактирщика уже несло, но именно это и доставляло ему удовольствие. – Вы сняли номера до осенних штормов и обследуете бухту бобо-Клёва поквадратно. Сейчас уже август, обследовали вы даже меньше четверти, значит, что? Значит, продолжите обследование и в следующем году. То есть вам или в октябре грузить и гнать в Метрополию (а весной обратно) всё те же четыре трейлера с оборудованием, или искать, кому и за сколько отдать его здесь на ответственное хранение, так? А мне хороших клиентов терять очень не хочется, но и лицензию на услуги ответственного хранения покупать дорого. Потому я предлагаю вам взять всё ваше оборудование в аренду на срок с пятнадцатого октября по пятнадцатое апреля. С условием продления срока аренды номеров трактира «Принцесса» на следующий год, на срок с пятнадцатого апреля по пятнадцатое октября включительно. – вещающий с поистине капитанским авторитетом сам себе удивлялся, что не забыл, как дышать. – И уж за полгода я точно хотя бы один «стакан» поставлю. Ну или смогу убедиться, что это невозможно, и закрою, забанкротив, «Аквахостел», – и замолчал, прислушиваясь к гулко бьющемуся в груди и в висках пульсу.
– И какова же Ваша идея цены, гм, аренды? – командир Эпрона лихорадочно цеплялся за воздух растопыренными копытами, зубами, хвостом, гривой и глазами, пытаясь удержать рассудок на плаву.
– Ну, глядя на цену ответственного хранения, я думаю, что одна копейка в день это будет не так разорительно для Эпрона, – даже легендарному земному Нерону была недоступна такая степень эйфории торжества, как ныне пиратскому капитану. – Я заплачу, причём могу даже сразу! – и трактирщик под мощный хохот тридцати глоток полез в карман за кошельком.
– Папа, а налоги? – возмутилась таким наглым способом обмана государства Лариса. Земля валилась в глубь хохочущих небес, и лишь море сурово каменело глядя на всё это непотребство.
– Доченька, я ведь арендатор, а налоги платит арендодатель, то есть государственное предприятие Эпрон! Впрочем, о чём это я, если встанет вопрос про помощь Эпрону, я готов заплатить НДС за Эпрон! Если исходить из копейки в день, это будет сколько? – нет, и море тоже рассыпалось в пыль от удара жидкой твердью об окаменевший от хохота воздух.
– Ты!… Ты старый разбойник! – дочь от возмущения уже не могла говорить, но тут вмешался самый старый из Эпроновцев, абсолютно лысый, краснолицый и с большими руками, сплошь покрытыми узлами синих вен:
– Подождите! А ведь это, действительно, может и прокатить! Тем самым мы получаем практически постоянную базу на Острове, не вкладываясь в капитальное строительство, и на вполне себе льготных условиях. Я думаю, главное руководство идею «помочь малому гостиничному бизнесу Острова» поддержит!
«Да! Да-да-да, да!!!» – старик почувствовал, как что-то его одновременно отпускает и приподымает на какой-то новый уровень. И обильно вспотел.
– Тем более, если проект «стаканов» Аквахостела выгорит, то лучшего места для размещения плавсостава, для его подготовки и тренировок, и придумать сложно. Я думаю, и геологов, и пловцов вы, Валерий Венедиктович, получите от Эпрона на очень льготных, если не на вообще формальных условиях. А после окончания работ и наших программ Вам и достанутся все «стаканы» в полное и безраздельное владение. Дело может выгореть! – и протянул свою руку трактирщику для пожатия. Дрожь мира от рукопожатия разбежалась по людям, как круги по воде. Апокалипсис обиженно шмыгнул носом и побежал облегчиться за угол, чтоб не опозориться.
***
Уже поздним вечером, налазившись с внуком по скалам в горах, накатав его, совместно с Эпроновцами, на парашюте с отвесных скал в море, наплававшись и нагонявшись друг за другом сначала на водных скутерах, потом на водных лыжах, а потом ещё и на банане за глиссером, уложив уснувшего прямо за столом от избытка впечатлений и возбуждения мальца в кровать, прохромал усталый старый пират к неприметной дверце в стене трактира «Принцесса» – так бывает, когда камень упал в воду, и в сторону расходятся круги по воде, в центре, в месте падения камня, обычно бывает спокойней, чем вокруг.
Включил свет, спустился под трактир сначала в сырный погреб, отобрал сыры на утро, потом ниже, в винный, выбрал три бутылки «для своих» и полтора десятка «для постояльцев», загрузил всё это в транспортный лифт и вручную поднял на кухню трактира. Потом воровато оглянулся, откинул в сторону дверцу одного из шкафов в ряду таких же других, схватился за штормтрап и съехал на тридцать метров вниз, в подводную пещеру.
Где вдоль противоположных стен стояли две подводных лодки. Справа маленькая, девятиметровая микроподлодка проекта «салака», замаскированная мачтой, фальшбортами, сланями, релингами, леерами и фальшивым капитанским мостиком над рубкой под обычную парусную яхту, практически военный батискаф на двоих; и большая, шестидесятиметровая, экспериментальная, проекта шестьсот семнадцать, парогазотурбинная, старинная, ещё середины прошлого века слева. И если малявка с гордым названием «Суверенитет» была полностью боеспособна и готова к выходу в море, то большая, раритет с надписью «Чёрный Принц», всё ещё находилась в многолетнем восстановлении и переделке.
Правда, теперь старый пират был уверен, что проект будет завершён. Точно завершён, ведь последняя часть заказанного, со всей необходимой автоматикой, уже на таможне.
Воспоминание о таможне заставило Валерия Венедиктовича ехидно ухмыльнуться: «Да-да, доченька, да-да, принцесска, просыпается в тебе папкино, пиратское, ведь как учуяла двойное назначение! Вот про бурильное ничего не скажу, не знаю, но зато второе, боевое – оно точно есть, и именно оно-то мне и нужно!». И ещё раз окинул взглядом обводы «Чёрного Принца», вспоминая и представляя, что и где нужно приварить, чтобы издалека профиль подлодки напоминал силуэт любимого погибшего фрегата. И как переделать рубку под надстройку. И как разместить шахты под телескопические мачты, чтобы, в случае необходимости, можно было и паруса поднять. Хотя бы для видимости.
Воспоминание о погибшем «Чёрном Принце» заставили трактирщика дохромать до сейфовой дверцы у стены, набрать четыре шифра, отвернуть два из трёх штурвалов, повторить колдовство с цифрами и штурвалами, а потом ещё раз – открылся тайник. В скале в неглубокой нише стоял старый сейфовый сундучок с безжалостно срезанной дверцей. Пират пошарил рукой на самом дне, достал скудную горсть тускло блеснувших золотых фунтов, небрежно ссыпал в карман: «надо будет на обратном пути насыпать в тех квадратах, где они ещё не искали, может ещё на годик удержим на привязи дойную корову».
Закрыл сейф и похромал к «Суверенитету».
Сегодня у него большой день. То, что он планировал сделать в течение ближайших полутора месяцев, чудесным образом разрешилось вообще за день. Да ещё и у дочки удалось внука выцыганить. Так что не будем портить этот день отказом от давно запланированного. Тем более, что и партнёры, и информаторы – Павло и Ваня, Пью и Джон – не подвели.
Старикам свойственна бессонница. А от бессонницы каждый выдумывает своё лекарство, своё средство борьбы с думами, воспоминаниями, недо-отболевшими страстями. Как будто сам, как будто щекотка усов Мира под мышками ни при чём. Особенно, если не задумываться о смысле и весе слов, сказанных в случайном разговоре, не оценивать степень собственной везучести в делах по вероятности вмешательства высших сил, не задаваться вопросом, почему именно сейчас судьба играет на твоей стороне. Сейчас он прохромает по сланям палубы «Суверенитета», опустит на корме подвесной моторчик, выкрутит из шахты позади рубки телескопическую мачту, задраит кокпит, запустит на аккумуляторах электродвигатель, поднырнёт под водную подушку сифона выхода из пещеры, вынырнет возле горы Таврос, поднимет мачту на полную, чтоб парус из тумана показался, подтвердит давно заявленный пограничникам выход парусника «Суверенитет» на ночную рыбалку, запустит подвесной моторчик дырчать и создавать видимость причины движения, выйдет из бухты бобо-Клёва, заглушит двигатель, развернёт парус и лихо скользнёт на анти-крыле мимо всех наблюдателей по поверхности моря в сторону Майорских скал. А там опустит мачту, опять задраит рубку кокпита и поднырнув всего на полметра-метр, экономным ходом на аккумуляторах проползёт к Артемиде.
Там сегодня ночью Заморыши будут или продавать, или передавать своё наступательное оружие «Навозу». Он должен подойти заранее, подойти и опустить на грунт единственный пока у него, первый и экспериментальный «стакан». Грубо говоря, подводную картечницу. Только набитую – опять нервное дёрганье щекой, зачесалась левая клешня, заныла левая нога – не ВОГ-ами, а просто трубами. Бурильными трубами с гидрореактивными двигателями и кумулятивными головками. Нам ведь не надо, чтобы оно взрывалось, нам ведь надо, чтобы оно неожиданно, быстро и совершенно гарантированно затонуло, легло на грунт, верно? Глубины там от тридцати до пятидесяти, в лёгком водолазном достижимые, груз извлекаем, а если в самое днище сухогруза, прямо вокруг киля с обеих сторон, пропалив днище кумулятивом, воткнётся хотя бы несколько десятков двух-трёх-метровых труб, пробьёт это всё до сухих объёмов трюма… И главное, что наверху никто ничего не заметит, пока не станет слишком поздно!
Он ещё не знает, какими дьявольскими глазами будет наблюдать на экранах «Суверенитета» Валерий Венедиктович Кидушкин, безжалостный Билли Кид, удачливый и нахальный одессит Беня Пушкин, расчётливый, вдумчивый и быстрый, как змея, Бен Ганн, кровавый псих Уильям Флинт-Летучий потопление сразу двух сцепленных между собой для перегрузки судов, сухогруза Заморышей и боевого фрегата Полуостровных, как счастливо он будет хохотать и повторять многообразию надувных спасательных плотиков, скрытых туманной взвесью над поверхностью воды от любого взгляда «вот вам, извращенцы-эксгибиционисты, попугайте теперь, неудачники, хоть кого-то своим голым задом, вот! вот!», – это ещё только будет.
И золото рассыплет, и даже придумает, как подсказать, где искать. И утром будет свеж и бодр, и никто не заподозрит, что вместо отдыха с умаявшимся внуком старый дед всю ночь не спал. И обратно вернётся, притянув целый бредень отборнейшей крупной кефали, и ещё в следующем году весь рыбный порт будет поминать удачную ночную рыбалку «Суверенитета».
Но старый трактирщик, счастливый дед, безжалостный пират и несчастный капитан утонувшего фрегата уже точно знает, что это будет. Он уже поймал кураж, драйв судьбы, тот самый ополченческий драйв щекотки подмышками, который и восемь лет назад позволял куцым ротам ополчей громить в хвост и гриву вооружённые до зубов батальоны и полки оккупантов, и считать, что если за десяток врагов пал хоть один наш боец, то это у нас предательство и очень сильные потери…
II. Харон
Через две недели после легендарного улова кефали.
Посвящается Олегу Игоревичу Дивову.
Спасибо.
Я, конечно, строптивый ученик.
Выслушаю, но сделаю по-своему.
Иван Евгеньич опять проснулся ни свет ни заря от тарахтения парового двигателя. За бортом сложившего крылья парусов «Перевозчика» скользили в рассветном сумраке высокие стены каналов и шлюзов Полуостровной Олигархии, разделявшие области и районы с городами и сёлами, ветряными мельницами и водяными насосами, осушенными болотами и насаженными лесами, бесконечными полями и бескрайними солончаковыми степями – всё то, что Империя сотворила с прежде болезнетворным побережьем Меотидского моря, задолго до этого называвшегося не иначе, чем малярийным Меотидским болотом. А шкипер – владелец и единственный бессменный капитан «Перевозчика» – разминал свои скрученные кессонной болезнью суставы и, особенно, растрепроклятое правое колено, поймавшее осколок ещё восемь лет назад. Уж очень не хотелось доставать из шкафа трость или, того хуже, костыль: слишком многим в Олигархии была знакома фигура одноногого Джона Сильвера, слишком велика опасность, что безбашенного командира абордажников «Испаньолы» узнают в преуспевающем дельце-контрабандисте.
Зубы скрипели от плохо сдерживаемой боли, руки привычно выполняли больную, не приятную, но необходимую рутинную работу, а в голове крутились обрывки вчерашнего вечера, та речь, которую он произнёс перед ушедшими сегодня в ночь пассажирами. И вроде бы всё нормально, всё хорошо, даже заранее на Бене Ганне испытал, и тот ничего плохого не сказал, а он умеет одним словом припечатать, и нрав у него не дай Боже, но всё же…
Всё же Джону Сильверу было не по себе. Ведь это не он уходил в ночь, без оружия, без вещей, без груза, даже без снаряжения – не считать же таким маску-ласты-трубку, – а эти молодые и не очень парни. А он оставался. Да, на территории врага, но ведь и образ у него соответствующий, контрабандист. Но с ним была его команда, его судно, всё то, что он заготовил и просчитал-продумал, а они… Они уходили по одному, и действовать им в одиночку. Да, они – спецы, их готовили, они и так тысячу раз проверены и мотивированы, и всех их он узнал, он видел их в таверне Бена Ганна, то есть ядрёные и засекреченные по самое немогу, но постоянно казалось, если он скажет что-то не то, или, не дай Бог, не скажет что-то важное, то…
Да и не ответственности за их жизни или задание боялся Иван Евгеньевич, а просто по-человечески очень за них переживал. И завидовал. Чертовски завидовал – ведь это они теперь будут лицом к лицу с врагом, это им предстоит сделать жизнь врага адом, это они будут для гадов демонами преисподней, а он…
А он сейчас разомнёт это чёртово колено, оденется в попугайский наряд преуспевающего бизнесмена и пойдёт на мостик. Через четверть склянки, максимум, через час, его должны встретить: и агрессивная тероборона, и подозрительные сбу-дженцы, и показушно-доброжелательные торговцы в мундирах. И он опять будет торговаться, нахваливать свой товар, сбивать цену на чужой товар, шутить и смеяться чужим шуткам, с абсолютно серьёзным лицом произносить по глубокому секрету абсолютную чушь, задавать наводящие вопросы и выуживать из уклончивых ответов зёрна истины, так интересующей разведку Острова. И даже даст уговорить себя опять пойти в кабак, и напьётся вместе с «уважаемыми партнёрами», и даже чуть-чуть поскандалит, и в этот раз – не забыть только проверить запасы сонного зелья в распылителях да смазать все элементы шлюзовых ворот герметичного третьего трюма, что сотворил по старой памяти рукастый Израэль Хэндс – даст себя уговорить взять «немножко безобидных беженцев до Острова», мужчин и женщин призывного возраста с хорошо накачанными мускулами и остекленелым взглядом закоренелых убийц…
Он будет прилежно и старательно играть свою роль по заранее согласованному сценарию, но, Боже, каким же дерьмом он сам себя чувствует при этом! Как же он завидуем пацанам – да все они пацаны по сравнению с ним, хотя бы по возрасту, – которые сегодня в ночь покинули борт его «Перевозчика»…
***
Он не знает, и никогда не узнает, что в этот же час, в эти же минуты самый старый и опытный из Эпроновцев, тот самый большерукий лысый и краснолицый, помогая одноногому Валерию Венедиктовичу накачивать насосом с велоприводом в цистерну под крышей воду, натёкшую за ночь из ручьёв и капельных фонтанов в каменный бассейн рядом с «Принцессой», несмело поинтересуется:
– Простите, хозяин, я бы хотел узнать Ваше мнение. Я про недавнего Вашего гостя, как его, Серебряков Иван Евгеньевич. Как я понял, Вы достаточно давно и очень неплохо его знаете – и приналёг на педали своего привода.
– И что… Вас… интересует? – толстому одноногому трактирщику эти утренние упражнения давались тяжело не только из-за возраста.
– Видите ли… Он выполняет некоторые достаточно деликатные поручения флота. Не только здесь, но и с той стороны линии фронта. Причём нашему флоту сей контакт достался по наследству от вашего. Насколько в нём можно быть уверенным?
Трактирщик, вставший с велоседла, нервно дёрнувшийся и недобро глянувший на собеседника при словах «сей контакт», вздохнул с облегчением.
– Я ему доверяю как себе. Вы ведь знаете, любой человек уверен в себе, пока жизнь не переубедит его в этом. Кого-то страхом и трусостью, кого-то горем и озлоблением, то есть не разочаровываться в себе – удел глупцов и тупиц, но до тех пор, пока судьба не выкинет уж совсем неожиданный фортель… Так и Ваня. Я в нём уверен, я могу на него положиться, как на себя. Пока он не переубедил меня в обратном.
– Мы несколько не о том. Видите ли, у каждого из нас есть точки давления, болевые точки. У Вас, как я знаю, дочь и внук. У других – другие. А вот у Ивана Евгеньевича их вроде бы как и нет. Не смогут ли наши противники с той стороны найти такую точку? Даже теоретически? Есть ли хоть что-то, что может заставить Джона Сильвера нарушить приказ? Скажем так, привезти к нам с той стороны кого-то или что-то не предусмотренное планами?
Услышав «Джона Сильвера» трактирщик вдруг побледнел, а глаза его загорелись, правда, в предрассветных сумерках всё это осталось незамеченным.
– Не предусмотренное планами, говорите? Нет болевых точек, говорите? Плохо же вы читали личное дело Вани! – Валерий Венедиктович, нашарив по карманам кисет, принялся, сопя, усердно набивать трубку.
– И?… – Большерукий краснолицый ещё не устал, но уже разогрелся, наяривал в полную силу.
– Вот подумайте сами. Учитель физики из университета, даже со степенью. Подающий большие надежды молодой учёный, специалист по процессам на стыке газо-жидкостных сред – а с плотностью атмосферы Вы сами знаете, что у нас творится; после того, как Предтечи на орбите здорово повоевали, до сих пор ничего не летает, даже птички. Счастливый сын, муж и отец двоих прекрасных дочурок. И вдруг становится командиром абордажной команды «Испаньолы», «испанского танца». Заодно подумайте, почему в «чёрной» эскадре, где «Чёрный Пёс», «Чёрный Принц», «Чёрный Морж» одно судно вдруг не «чёрное», а просто «Испаньола». Дьявол-то ведь порылся в мелочах. Вам известно, почему так?
– Да, там есть сведения, прямо в девятиэтажку полный пакет «Града».
– Да, как раз в тот момент, когда он с утра за водой вышел, в спящих! А что такое «испанский воротник» Вы знаете? Нет, не в том, довоенном значении, не гитара вокруг шеи, а в нашем? Ничего, что «испанский воротник» от «Испаньолы», что, если бы смогли доказать, Ваню точно тотчас объявили бы преступником против человечества? Что, вдумайтесь, сорок человек абордажной команды «Испаньолы» неоднократно брали большие десантные корабли, где только десанта батальон живой силы! И сколько нациков, связанных одной цепью за шею, ухнули в воды Меотидского моря вслед за своей техникой, знает только Бог и совесть Джона Сильвера? Это Вы называете «нет болевых точек»? Или весь Ваня и есть одна болевая точка?
– Я знаю Ваню как штурмана, уже после того, как «Испаньола» таранила флагманский линкор Полуостровных и взорвала свои крюйт-камеры. Мы тогда выловили не всех, не всех всплывших с «Испаньолы» и совсем не всех с вражьего флагмана, просто у нас и так был большой перегруз и полный цейтнот. Да и выживших среди всплывших немного было.
– Вот и ходил Ваня после того под моей командой штурманом, и не было у меня лучшего штурмана, а почему? Потому что Ваня всегда, везде и всюду учитывал дрейф! И ветровой дрейф, и дрейф течений, и дрейф инерции, и дрейф в душах людей с нашей и той стороны. Рассчитывал его скрупулёзно и точно. И использовал его в собственных, наших общих целях.
– А почему у него это получается, а у других нет? Да он как сжатая пружина всё время. И если, не дай Бог, случится что-то, что позволит ему почувствовать себя свободным от обещаний и обязательств, я очень не позавидую всем тем, кто из врагов окажется рядом с ним. Лучше оказаться в эпицентре взрыва ядерной бомбы, смерть будет не такая мучительная и болезненная.
– Привезти непредусмотренное? Скажу честно, я очень не завидую тем, кого он повезёт с той стороны. У него судно называется «Перевозчик». А назовите-ка мне древнего мифического перевозчика, в честь которого и было названо это судно?
– М-м-м-м… Харон?
– Верно! Это я уговорил его не называть корабль «Хароном», уж очень было бы говорящее имя. «Перевозчик» нейтральнее. А почему «Харон» – понимаете?
– М-м-м-м, нет!
– Потому что Харон обратно никого не привозит! Все перевозки – в один конец!
(Продолжение следует)
