А то вдруг нежданно раскаяние нападало на великана, и он разражался над Чусовой июльскими слезами, так что вздувались от влаги все ее речки, ручьи и болотца, густо затягивала огородные гряды трава-мокрица, человекам некуда было ступить, да и саму реку поди узнай среди водного разгула. «Это что же мы с Огнеделом натворили жестокой кумышанской проделкой, — сокрушается тогда Лесогор. — Разве можно так поступать с любимицей и недотрогой? Вот уж действительно правы человеки: самым дорогим и близким больше прочих от хозяйского гнева достается».
И тогда смахивал Лесогор слезы с гигантских зеленых ресниц, разгонял ветром тучи до горячей небесной голубизны и охапками, охапками застилал чусовские берега ромашкой-нивяником, белым и розовым 
тысячелистником, клевером-кашкой и прочим солнечным июльским цветотравьем.
