С большим интересом ознакомился со статьей В.Якименко «Послание дятловцев…». Наконец-то хоть кто-то начал всерьез заниматься ракетным сценарием трагедии, а не сотрясать воздух пустыми заявлениями о какой-то случайной и никому неизвестной ракете. Направляю свое мнение о некоторых технических нюансах и терминологии по данной теме.
Разрушение ракеты
На мой взгляд, говоря об известной нам трагедии в окрестностях горы Холатчахль, применять такую формулировку весьма некорректно.
Дело в том, что ракета, подобная Р‑7 летит от Байконура до Северного Урала все-таки достаточно долго и к этому времени успевает подняться даже не на десятки, а на сотни километров над поверхностью земли. Поэтому, если она и «была взорвана собственной системой управления и контроля», то ее разрушение произошло уже в безвоздушном пространстве, т. е. на огромном расстоянии даже от плотных слоев атмосферы.
Необходимо отметить, что алгоритм аварийного подрыва мощной жидкостной баллистической ракеты (например, Р‑7) довольно оригинален. Ведь подобная ракета является достаточно большим объектом, и для того, чтобы ее гарантированно разрушить, требуется значительный заряд взрывчатки. Но размещение на ракете любого дополнительного груза — это слишком большое удовольствие. Ведь борьба с лишним весом ведется там буквально на уровне граммов. Поэтому никакой взрывчатки на ракету и не ставят. Зато в стенках всех топливных баков устанавливают специальные пиропатроны, которые при команде на аварийный подрыв ракеты просто «дырявят» эти самые стенки, производя так называемый «дренаж баков». В результате, вытекая из разрушенных баков, все компоненты топлива смешиваются между собой, и происходит мощнейший взрыв, который буквально разносит ракету на куски.
Если такая авария происходит на стартовой позиции или в самые первые секунды полета, то после собственно взрыва там возникают мощнейший пожар и заражение местности остатками компонентов топлива, которые (из-за взрыва) просто не успели вступить в реакцию горения. Все это очень хорошо показано в классическом фильме «Укрощение огня».
Если же такая авария происходит в космосе (наш случай), то в результате взрыва все обломки ракеты и остатки компонентов топлива вначале оказываются в открытом космосе, а затем на огромной «ракетной» скорости входят в плотные слои атмосферы. Естественно, говорить о том, что остатки компонентов топлива достигли склонов горы Холатчахль в виде какого-то самостоятельного «облака», становится при этом совершенно бессмысленно.
Такого физически не может быть, поэтому никаким топливом там практически даже не пахнет.
Ядовитое облако
Совсем другая ситуация возникает при нормальном («штатном») полете ракеты.
Ведь если бы за полетом ракеты действительно следила нормальная автоматика, то «неправильная» ракета до Северного Урала просто бы не долетела. Команда АПР («аварийный подрыв ракеты») была бы сформирована сразу, как только ракета начала отклоняться от курса, где-то совсем недалеко от Байконура, и говорить нам теперь было бы просто не о чем. Но, как я понял, в статье идет речь о тривиальном «человеческом факторе», когда какие-то неправильные действия персонала привели к ошибке в самом «полетном задании». Другими словами, ракета полетела вовсе не туда, куда изначально хотели ее направить, но система управления «думала», что все делается правильно, т. к. сравнивала все параметры полета с заведомо искаженным полетным заданием.
Причем, даже если на командном пункте и имелась возможность дистанционного подрыва такой ракеты, то зачем же ее было взрывать, если сам полет проходил нормально? Ну пускай, всем уже стало понятно, что в цель (на Луну) она не попадет, но даже и такой пуск «в космическое молоко» имел по тем временам огромную практическую ценность.
Так что, раз уж взлетела, пусть себе летит дальше. А там поглядим…
Вот тут я и предлагаю вспомнить мою статью в «Уральском следопыте» за февраль 2011 года.
Ведь при нормальном полете от Р‑7 вначале отделялись «боковушки», затем первая ступень и так далеее — все это есть в той статье. Но эти-то отработанные части ракеты падают на землю не в виде множества обломков, а «одним куском». Ведь топлива там уже нет, поэтому и взрывать там просто нечего. Правда, «нет топлива» — это понятие весьма относительное. Конечно, никакого «резервного запаса топлива» на ракете не бывает (это еще одна шероховатость в тексте предлагаемой статьи), но остатки компонентов на отработавших ступенях ракеты все-таки имеются.
Во‑первых, как бы хорошо ни работала автоматика, компоненты топлива вырабатываются не совсем равномерно и какая-то незначительная часть от них в баках все-таки остается.
Во‑вторых, путь компонентов от баков до камеры сгорания достаточно сложен.
Там существует целая система трубопроводов, клапанов, редукторов и всего такого прочего, где тоже остаются компоненты топлива.
И, в‑третьих, после разделения ступеней, когда отработавшая часть ракеты уже падает на землю, двигатель там все-таки «слегка» работает, буквально выжигая имеющиеся на ракете остатки компонентов топлива.
Любопытно, что в современной РН «СОЮЗ‑2» происходит то же самое, ведь по сути это практически аналог Р‑7. Если же вспомнить о моих наблюдениях за пуском с Байконура 17.09.2009 (в том же «УС»), то вполне можно предположить, что где-то невдалеке от горы Холатчахль могла упасть (целиком!) отработанная ступень Р‑7, содержащая какие-то остатки компонентов топлива.
Причем, вплоть до момента падения на землю, двигатель этой ступени мог еще слегка «дышать», выжигая остатки топлива.
Вот вам и небесное свечение, и появление ядовитого облака!
Не все так гладко!
Смущает следующее:
- А) Падение на землю любого космического объекта происходит на очень большой скорости (быстрее, чем у обычного реактивного самолета) и по весьма пологой баллистической траектории. Очень сомнительно, что дятловцы могли достаточно долго наблюдать это явление. А ведь в статье предполагается, что они успели что-то «такое» увидеть, схватить фотоаппараты, выскочить из палатки, сделать несколько снимков. И все это буквально за считанные секунды. Весьма сомнительно, хотя и вполне возможно.
- Б) Также сомнительно, что в 1959 году существовала техническая возможность столь оперативно определить зону падения частей Р‑7, причем на абсолютно не подготовленной («нерасчетной» или «ошибочно заданной») траектории полета. Очень быстро и красиво это выглядит лишь в голливудских боевиках.
А в реальности, даже в наши дни, подобные детали ракет находят далеко не всегда. И это с привлечением полного арсенала современных средств технического контроля. Любопытно, что и «за бугром» не могут похвастаться большими успехами в этой области, хотя в кинофильмах подобную «туфту» регулярно показывают…
В любом случае, в 1959 году поиск с воздуха остатков Р‑7 должен был выглядеть не как один целенаправленный полет «специалистов» в район горы Отортен, а как тщательное прочесывание весьма значительной территории с массовым применением авиации различных типов.
Иначе просто ничего не найдешь.
Любопытно, что в последние годы с Байконура было проведено два пуска ракеты «СОЮЗ» (очень близкий аналог Р‑7) буквально через наши головы почти строго на север. Перед первым из этих запусков гражданам было громко объявлено, что какие-то части ракеты должны будут упасть в ненаселенных районах на севере нашей области. Причем областные службы МЧС очень громко заявляли, что вся ситуация находится у них под контролем и что они за нашим небом очень внимательно следят. Муха не пролетит. Зато после пуска никаких заявлений от МЧС о том, будто они что-то там нашли, не последовало. Смею предположить, что просто докладывать им было не о чем.
Соответственно, на следующий раз (при описанном мной в «УС» пуске 17.09.2009) власти поступили намного проще. Во всяком случае, лично я ни до ни после пуска никаких предупреждений по радио или громких заявлений от МЧС не слышал. Вот так!
Неудобные вопросы
В развитие темы, затронутой выше, вполне уместны следующие каверзные вопросы:
А) Так может быть, активное применение военной авиации в 1959 году вообще не имело никакого отношения к спасательным работам? Тогда гибель туристов УПИ послужила лишь прекрасным прикрытием для поиска с воздуха деталей Р‑7, а на деле при выполнении всех своих «спасательных» полетов военные пилоты имели и другое («настоящее») задание, которое никак не афишировали. Формально они обеспечивали поисково‑спасательные работы, а на деле искали остатки Р‑7.
Почему нет?
Б) Вывоз из безлюдной тайги отработанной ступени большой баллистической ракеты является достаточно сложной задачей даже в наши дни. Ведь обнаружить ее — это только полдела. Затем потребуется охранять ее от посторонних, с чем, кстати, в 1959 году вполне могла справиться и т. н. «группа капитана Чернышова». Они могли просто следить, чтобы поисковики не совались туда, куда не надо. Ведь, пролетев над палаткой туристов, ступень Р‑7 упала все-таки где-то в стороне. Вот туда и не следовало никому ходить. Как этого добиться? Правильно — надо было всеми силами способствовать самым активным поискам, но в совершенно конкретном месте, которое не имело никакого отношения к точке предполагаемого падения останков Р‑7.
Ну а организовать последующую транспортировку обломков до железной дороги можно было и позднее, когда уляжется вся шумиха вокруг поисков. С этой целью, кстати сказать, и мог быть «закрыт» для туристов весь этот район на целых четыре года. Чтобы при вывозе частей Р‑7 избавиться от лишних глаз и ненужных разговоров.
Что такое ракетный запуск
На мой взгляд, мысль «о пуске не сообщать, материалы засекретить» вполне логична. И в 1959 году ее реализация была элементарна: все СМИ молчали, делегаты очередного съезда КПСС не получали никакого «подарка», а материалы о неудачном запуске приобретали соответствующий гриф секретности.
Но ведь тогда засекречивались все «ракетные» материалы — и об удачах, и об авариях. Но такие материалы все-таки существовали! А это значит, что они существуют в архивах и до сих пор.
Ведь тогда ничего не знал лишь самый обычный гражданский обыватель.
Только представим: космодром Байконур готовится к запуску ракеты.
Проводится целый цикл проверок всех систем полигона и ракеты с записью в десятках специальных журналов. Проводятся обязательные тренировки личного состава с обязательными записями о допуске к приему ракеты и всем дальнейшим работам. И так далее.
Мало того, еще до т. н. «времени «Ч» все станции приема телеметрической информации страны (от Казахстана до Камчатки) переходят на усиленное дежурство, а непосредственно перед моментом «Ч» в небо поднимаются еще и самолеты слежения («летающие лаборатории»). И все это также с соответствующими записями в журналах.
Даже в случае аварии на старте или его тривиальной отмены из-за непогоды утаить сам факт подготовки к пуску будет невозможно. Конечно, все контролеры получат сигнал отбоя, и никто им ничего объяснять не будет. Но их приготовление к «работе» будет зафиксировано во всех дежурных журналах. Правда, ничего страшного в этом нет — все участники испытаний имеют соответствующий «допуск» и болтать о несостоявшемся запуске ракеты никому не будут.
Но ведь мы говорим о таком пуске, когда Р‑7 долетела до Северного Урала.
Значит, она все-таки поднималась в ближний космос, что в свою очередь означает, что ее было видно даже невооруженным глазом от наших южных границ. А там в это время всегда дежурили и «вражеские» самолеты-разведчики. Как уж они узнавали о времени запусков советских баллистических ракет, пускай объясняют наши доблестные контрразведчики. Нам же сейчас интересно только то, что подобные пуски американцы всегда фиксировали.
Значит, если 1 февраля 1959 года пуск ракеты Р‑7 имел место, то материалы о нем обязаны существовать! Значит, их надо искать.
А уж если их нет ни у нас, ни «за бугром», то тогда, как говорится, извините…
Хочу еще раз отметить, что все материалы о наших наиболее громких «ракетно-космических» авариях давно рассекречены, а в память о них как в Плесецке, так и в Байконуре стоят мощные памятники. У меня таких фото около десятка, хотя в моей статье в «Уральском следопыте» за февраль 2010 года помещен только один снимок из Плесецка. А ведь на всех этих памятниках указаны вполне конкретные даты и перечислены фамилии погибших. Все это есть на фотографиях.
Считаю, что в подобной обстановке для наших властей не было бы ничего проще и удобнее, как публично признать «космическую причину» гибели туристов УПИ, построить на бюджетные средства сверкающий монумент на перевале Дятлова, после чего пожинать политические лавры в честь своего собственного участия в торжестве гласности и демократии.
Но власти молчат, что, на мой взгляд, означает только полное отсутствие у них какой-либо достоверной информации.
Во всяком случае, с привязкой к космическим запускам…
О свойствах человеческой памяти
Сможете ли Вы, уважаемый читатель, быстро ответить, чем конкретно Вы занимались в день 14 марта 1968 года или 24 октября 1973‑го? Наверное, не сможете, а если и сможете, то после того, как очень долго будете копаться в собственной памяти и в своих обширных архивах. Я тоже не помню.
Объясняю смысл вопроса. В 1970–80 годах лично я неоднократно участвовал в запусках морских баллистических ракет как с подводных лодок, так и с морского побережья на этапе т. н. «наземного стенда». Вполне естественно, что никаких личных записей я тогда не делал (еще бы только попробовал!!!), поэтому никаких конкретных дат я не помню.
Именно в этой связи меня буквально умиляет, когда по прошествии десятилетий очевидцы, не имеющие никаких личных дневников, смело утверждают о том, что были свидетелями каких-либо ракетных запусков, происходивших по их мнению «примерно в ночь на второе февраля 1959 года». Это — слова ни о чем. Если у вас есть какие-то дневники или вы до сих пор вхожи в какие-то серьезные архивы, то вы и говорите примерно следующее: «состоялся пуск в 23.42 по московскому времени, команда «АПР» прошла на 162‑й секунде полета».
Если же у вас таких данных нет, то и говорить с вами не о чем. Другого я просто не приемлю.
Известно, что на Байконуре попыталась найти живых людей, работавших там в далеком 1959‑м. И нашли, и задали им необходимые вопросы.
Самое интересное, что о трагедии группы Игоря Дятлова они там даже слыхом не слыхивали. Что вообще-то совершенно неудивительно. Просто конкретный оператор, который нажимает «красную кнопку», даже не подозревает, по какой траектории полетит ракета. А уж что она там «на месте» может натворить — тем более. Это, как теперь принято говорить, «не тот уровень».
Зато «на операторском уровне» было тут же сказано, что в интересный для нас период никаких пусков в сторону Урала с Байконура не проводилось.
И о чем это говорит? Правильно — абсолютно ни о чем. Достоверно помнить такие даты в течение пяти десятилетий невозможно. Вот если бы сотрудник космодрома взял определенный тайм-аут, сверил бы свои воспоминания с какими-то архивами или хотя бы с воспоминаниями своих друзей и только после этого дал определенный ответ, то тогда еще можно было бы поверить его заявлениям. А иначе все подобные слова — это не более, чем пустой звук…
