Наверное, я умер.
Мы попали в окружение, взрывы, огонь вокруг, и переместились. Только с поля боя я видимо не телепортировался на базу, а подорвался на растяжке или попал в прицел снайпера. Потому что команды здесь нет. Вообще никого, кроме меня.
Может, ошибка телепорта? Но почему я переместился из жаркой Африки за тысячи километров именно в зимнее утро на облупленную скамейку под каштаном возле родной трёхэтажки?
Спокойствие. Не привлекать внимания к себе. В окнах гаснет свет, хлопают двери подъезда на тугой пружине. И люди спешат на работу. Хмурятся при виде меня. Мужчины одеты в куртки и ушанки. Давно таких не видел, с самого детства. Наверное, их всегда будут носить в моей зимней стране.
Так, значит люди меня видят. Я не призрак. Пока нет паники, буду сидеть на месте. Меня забросило во двор провинциального городка, который не менялся с восьмидесятых, и выяснять, где именно я оказался, бесполезно, пока местные жители не лезут на рожон. Но это вопрос времени. Человек в спецовке и с автоматом на скамейке – явная угроза жизни и здоровью.
Сейчас на базе учёные с военными делают всё, чтоб вызволить меня отсюда. Терпеть и ждать.
Холодно и тихо. Изо рта идёт пар. Фонари не работают, и на чистом небе я вижу каждую звезду. Над домом выглядывает ковш Большой Медведицы.
Отчётливо помню такое же утро.
Я проснулся сам и лежал в темноте, слушая, как мама собирается на работу. А мне тепло и темно, уличные фонари снова не горят. Вот мама пошла будить меня.
– Вставай, именинник! – говорит, а я смотрю на неё проснувшимися глазами.
– С днём рождения, теперь ты совсем большой, – говорит она и быстро целует меня в щёку.
Сегодня в моей жизни впервые появилось «девять», а до этого два раза было «семь» (семь и во–семь).
Быстро умываюсь, одеваюсь. Шапка с завязками, варежки на резинке, протянутой из рукава в рукав пальто. Спускаемся по ступенькам, шаги звучат гулко. Мама несёт санки. Я несу пакет с конфетами, которые позже раздам в классе – разложу на партах. Каждому однокласснику – по одной, а потом – ещё по одной и так, пока не опустеет пакет. На фантиках – белый медведь на льдине под сине–белым небом. Мама говорит, это – северное сияние, и у нас его не бывает. Но вдруг я увижу хотя бы краешек этого света? Если внимательно смотреть в небо, то можно увидеть.
Выходим из тепла подъезда в зиму. Дверь гулко бухает. Снег осыпается с козырька. Мама сажает меня в санки, поправляет завязки шапки и потуже завязывает шарф. И – поехали. Скрипит снег под мамиными сапогами, а я сжимаю пакет с конфетами и смотрю вверх, на звёздный ковш, который провожает меня в садик, скользит по снежным веткам каштанов.
– Мама, Медведица – говорю громко и смеюсь. Потому что конфеты – с медведями и медведицами. И над головой – медведица, и впереди – мама в бежевом пальто держит верёвку, оглядывается и улыбается. И вся жизнь впереди.
Помню этот день в подробностях, как будто это было вчера.
Что сделать, если учёные не настроят телепорт? Вон с первого этажа кто–то смотрит на меня сквозь щёлку в шторах. Спрятаться от любопытных соседей?
Или наоборот – никуда не спешить и дождаться полиции?
Дверь подъезда распахивается и бухает об косяк. Снег сыпется с козырька.
Выходит женщина с санками и ребёнком. Мальчик несёт пакет.
Женщина сажает ребёнка в санки и идёт к углу дома.
– Мама, Медведица, – говорит ребёнок.
И я перестаю дышать.
Смотрю во все глаза.
Женщина замечает мой взгляд, оборачивается. Это мама, только молодая. А это… Я перевожу взгляд на ребёнка. Он смотрит в небо. Это я! Я!
Мама отворачивается и ускоряет шаг.
«Мама…» Хочу сказать, но только беззвучно открываю рот.
Во двор заходит полицейский, что–то говорит в рацию, глядя на меня. Он отщёлкивает кобуру и медленно идёт ко мне.
Я чувствую тошноту. Мир идёт пятнами, размазывается и исчезает.
Больше не холодно.
Ослепительно яркий свет, я щурюсь. Место знакомое. База.
– Живой. Теперь все вернулись, этот последний, – звучит голос командира.
Ко мне спешит врач.
– Вам следует пройти в медицинский бокс для полного обследования, – говорит он.
Я отмахиваюсь от него со словами:
– Не ранен, всё в норме!
– Жду вас в кабинете, – отвечает врач и ушёл.
– Что это было? Где… – начинаю я и обрываю себя.
– Не бойся сболтнуть лишнего, – говорит командир. – Ты же в прошлом побывал, да?
Я медленно киваю. Мама… В бежевом пальто. И я с варежками на резиночке, протянутой через рукава. Пять лет, как нет её. С памятника она смотрит на меня в том самом пальто, редкая фотография из молодости, смотри вполоборота и улыбается как тогда, в день рождения.
– Полкоманды вернулось на базу, а остальные переместились в своё детство, кто – к бабушке в деревню, кто – в летний лагерь, – продолжает командир.
– А как так? – только и сумел я спросить по–простому.
– Учёные говорят, что в стрессовой ситуации твой ум многократно усилил команду на перемещение – и телепортировал тебя не в пространстве, а во времени. Переместил в то место, которое подсознательно ты считаешь самым безопасным. Биохимический телепорт открыл новые перспективы. Такие пироги.
Киваю. Нечего сказать. Уже месяц как мы использовали телепорт – перемещались к врагу и победителями обратно на базу. Не знаю, как это работает. Но связано с работой мозга. Стоило раскусить капсулу и подумать о хорошем, безопасном месте – и ты оказывался на базе. Электрический сигнал в голове запускал телепорт. Но сегодня что–то пошло не так. Может потому, что впервые не победили.
Командир хмыкает и продолжает:
– Не бойся, подопытным кроликом ты не стал. Больно жирно для яйцеголовых братьев наших учёных. Учёные пытались надавить на нас: обвинили в неправильном использовании аппаратуры. Нашли с кем тягаться! Мы им врезали в ответ, что нечего было без согласования с командованием испытывать машину времени на боевой операции. В общем, закрутилось–завертелось. Сейчас сверху решают, что делать. Главное – не бойся. Никто тебя ни к чему не принуждает. Всё понял? Ни к чему.
– Так точно, – отвечаю я.
– Тогда ступай в медицинский бокс. Потом есть, спать, это приказ.
Командир отворачивается, давая понять, что разговор окончен. Все инструкции и разъяснения переданы.
Исполнять.
Я поплёлся «на анализы».
Тот самый врач, который встретил меня на выходе из телепорта, ждал в кабинете.
– Пожалуйста, раздевайтесь до пояса, – говорит он. – Я закреплю датчики. Только поймите правильно. Вы – не подопытный кролик, но… сейчас я буду задавать вопросы, именно вопросы, а не претензии. Это не обвинения.
Так. Два человека сказали, что я – не кролик. Значит, точно наверху решают, ставить на нас опыты. Добро пожаловать в клетку, кролик. И радуйся, что не крепят электроды к голове.
Я снимаю грязную спецовку, стягиваю майку через голову и ложусь на кушетку.
Врач мажет грудь гелем, прицепляет присоски к сердцу и вискам, натягивает пульсометр на указательный палец и теперь запускает на компьютере программу. Больше это похоже на детектор лжи.
Что он будет спрашивать? Ковыряться в прошлом, чтоб найти болевую точку? И дальше? «Вы знаете, перед прыжком в прошлое немного подумайте о маме, чуточку погрустите про санки. На пять секунд меньше, чем в прошлый раз. Иначе занесёт не в то прошлое». Мы так не договаривались. Я – оружие для убийства, моё тело – инструмент. Но не душа, нет. Туда я не пущу никого, никаких людей в латексных перчатках.
Врач запустил оборудование и застыл надо мной.
– Слушаю вас, – говорю я.
– Отвечайте быстро, не задумываясь. О чём вы… думали перед телепортацией? Были ли у вас сентиментальные переживания?
– Да.
– Чувствуете ли вы себя одиноким?
– Нет.
– Часто ли вы ностальгируете?
– Нет.
Он быстро облизывает губы и просит:
– Расскажите, куда вы переместились.
Вдох. Выход. Неглубокие, чтобы датчики не заметили лишнего.
– Я не отвечу, – говорю я.
– Почему? – спросил врач, немного помедлив.
– Не хочу.
С этими словами я срываю датчики и сажусь на кушетке. Аппаратура тонко пищит.
– Понимаю, вы устали. Давайте завтра или послезавтра, хорошо? – просит врач.
– Нет, дорогой товарищ эскулап, не хорошо, плохо. Я не буду это делать. И не надо лишних слов.
Беру одежду в охапку и выхожу из кабинета.
Сейчас в душ, потом есть и спать. Приказ командира не обсуждается. Но не отхожу от двери.
Хочется вернуться в кабинет. Чтобы набить морду врачу. До кровавой жижи. Ведь я могу снова побывать в прошлом. Хочу. Но для этого должен пройти унижение.
Стоит ли пускать яйцеголовых в свою душу? На самом деле я злюсь не на него. Только на себя и потому, что понимаю: буду отвечать на вопросы, проходить тесты – всё, что скажут, сделаю, лишь бы снова там оказаться.
Мама, неужели я увижу тебя снова?
Сентиментальный дурак. Подопытный кролик.
Открываю дверь в кабинет врача.
Больше всего сейчас я хочу конфету с мишкой.
