«В сумерках просыпается смерть» (Закон джунглей)
*****
— Я исхожу из того, что это ваши снимки. Вы их видели своими глазами?
Вместо ответа я протянул своему собеседнику очередную фотографию. Соглашусь, её качество оставляло желать лучшего, но погодные условия и освещение в тот момент тоже нельзя было назвать идеальными. Внимательно изучив то, что можно было разглядеть на затемнённой фотобумаге, мужчина посмотрел мне в лицо. Глаза за толстой оправой очков испытующе прищурились. Да, это был взгляд настоящего учёного, в этом я теперь не сомневался — как и он не сомневался в том, что я действительно побывал в том аду.
Самир — так я условно назову его, — мягко улыбнулся и откинулся на спинку скамьи, позволив себе немного расслабиться. По всему, обоюдную ознакомительную проверку мы сдали на «хорошо».
— И много вы заплатили за них местным авторитетам? — спросил он, легонечко махнув стопкой фотографий.
— В Варанаси[1] я заплатил намного больше, — уклончиво ответил я.
Смуглое лицо Самира с выраженными индийскими чертами медленно расплылось в уважительной улыбке. В этот момент он понял, что у нас много общего. Нами двигал не только профессиональный интерес в том, чем мы занимались, но и азарт. Если можно так сказать, мы оба были исследователями.
— И там вы тоже искали? — спросил Самир.
— Нет, тогда я ещё ничего не знал о них.
— Итак, что вам до сих пор удалось выведать?
Очевидно, не только меня интересовали новости о загадочных существах, которых мне удалось поймать в кадр.
— «Сумрачные» — так их называют в народе. Они ведут скрытный, ночной образ жизни и появляются всегда только в сумерках, отсюда и название.
Полистав блокнотик, я зачитал вслух все варианты на исходных языках, которые слышал. Их оказалось немного, если не считать разного произношения одинаковых выражений в силу местных наречий. Самир внимательно слушал, иногда кивая головой и тихонько повторяя некоторые слова, словно смакуя их.
— Размер тела — с большую собаку, но оно у них немного длиннее и приземистее, с довольно длинным хвостом. Ходят на четырёх лапах, в своих повадках чем-то похожи на ящериц. При появлении опасности замирают, стараясь слиться с окружающим рельефом — между валунами, за стволами деревьев или перед стенами. Не выносят яркого света. Если на них навести фонарь, то сразу стремятся скрыться в воде. Бегают немного неуклюже, но зато превосходно плавают и ныряют. Всеядные — питаются как растительностью, так и рыбой, не брезгуют также крупными насекомыми и мелкими животными: крысами, земноводными. Я показывал фотографии знакомым биологам, они затруднялись однозначно отнести их к какому-то классу животных.
Я закрыл блокнот, положив его рядом. Он мне ещё пригодится. Диктофоном я не пользуюсь, вместо этого по старо-доброй традиции строчу стенографические записи.
— Что вам о них известно? Кто они? — спросил я прямо.
— Реликты. Это всё, что я могу на этот счёт точно сказать.
Самир заметно медлил. Как мне показалось, он всё ещё осторожничал. Я решил немного надавить на него.
— Вы же вывезли труп на изучение! Мне трудно верится, что вы не знаете большего. Или с вас взяли расписку о неразглашении информации?
Он махнул рукой и усмехнулся.
— Какое там… Двадцать, тридцать лет назад меня могли бы принудить к такому. И на моём месте сейчас мог оказаться шпион из вашей же страны, которому было бы очень интересно выяснить, достаточно ли вы знаете для того, чтобы упрятать вас в психушку. А сегодня…
Самир бегло осмотрелся по сторонам, демонстративно обведя вокруг рукой и пожав плечами. Действительно, городской парк не выглядел осаждённым зарубежными агентами и местными полицейскими. По широким дорожкам прогуливались обычные люди, которым было куда интересней делать на смартфонах фотографии себя на фоне лужаек и деревьев, чем подслушивать разговоры сидящих на скамьях.
— Вы лучше моего знаете, как сегодня обращаются с неудобной информацией. Власти пользуются теперь другими методами, которые избавляют их от необходимости затыкать рты. Если раньше их головной болью были издательства, которые всегда не прочь опубликовать секретные материалы на бумаге, то теперь они полностью перестали их бояться. Достаточно влить в сеть очередной шквал «фейковых новостей» и любая достоверная информация уйдёт на дно. Интеллектуальные интересы современного человека несут исключительно мимолётный характер, и в выборе информации наши вкусы сегодня намного хуже, чем в выборе еды. Быстро проглотить и забыть.
— Информационная наркомания, — обобщил я, понимая, что он имеет в виду.
— Можно и так это назвать. Поэтому я могу вообще не переживать за то, что вы от меня услышите. Моя проблема в другом.
— В чём же?
Самир нервно побарабанил пальцами по скамье и тяжело вздохнул.
— У меня нет возможности вести в этой области исследования. Руководство университета не видит никакой необходимости — и не приветствует расходование бюджетных денег на проекты весьма сомнительного характера.
— Сомнительного?!
Я чуть не расхохотался, настолько был поражён. Здесь на лицо чья-то некомпетентность.
— Да. Скажите честно, университеты в вашей стране могут похвастать хорошей организацией на кафедрах и дисциплиной учащихся?
Такого вопроса я не ожидал.
— Вы же тоже были студентом, причём не так уж давно, — добавил он. Проседь в черных приглаженных волосах беззастенчиво выдавала его возраст, но он ему шёл как нельзя лучше.
— Ну, если честно, то нет. Студенты — народ молодой…
Я замялся, подбирая слова, чтобы совсем не очернить репутацию этой части общества. Самир добродушно засмеялся.
— Вот-вот! Это и есть моя проблема. Не успел я толком исследовать труп, как он исчез. Кто и что с ним сделал, я так не дознался даже от тех, кому доверял немножко больше, чем другим. Мне сейчас остаётся только строить разные нелепые догадки. За неимением другой возможности я поместил его в подвале университета, где хранились и другие экспонаты. Туда не так уж трудно проникнуть, главное иметь убедительный повод, чтобы получить ключ под расписку. Так что, в принципе, это мог быть кто угодно, включая охранников и уборщиков. Увидели мёртвое исчадие ада, ужаснулись, ночью вывезли. Может быть, не смогли стерпеть такого осквернения храма знаний и сожгли или бросили в реку. Может быть, решили показать в компании на спор, а когда шумно отпраздновали и утром пришли в себя, не смогли вспомнить, где вчера бросили.
Да, тут было множество вариантов. Посмеявшись над очередной порцией людской беспечности, я потёр руками лицо. Хотя на самом деле это было совсем невесело. Сумрачные крайне неохотно шли на контакт с людьми, да и кто из людей в здравом уме захочет в ночной темноте знакомиться с существами, которые в лучшем случае вызывали чувство отвращения? А без вещественных доказательств, исключительно на основе каких-то бредовых фантазий, никакой из учёных не будет рисковать своим местом и репутацией.
Глупо как-то получалось. Мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы вообще найти Самира, а теперь выходило так, что те парни, которые заправляли делами на свалке и будто невзначай упомянули вскользь «какого-то типа, который увёз тушу дохлой твари кое-куда», могли мне рассказать о самих существах намного больше — знай только, помахивай небрежно зелёненькими перед носом.
— Где это было? Где вы сделали эти снимки? — спросил Самир, ещё раз задумчиво перебрав фотографии.
Смотреть на лица людей, запечатлённых на фоне мусорных завалов, было тяжело. Давно, лет двести назад, на этих местах были джунгли, но теперь об этом напоминают только редкие деревца, чудом выжившие, а потомки лесных племён коротают свой век на огромной свалке. Эти места можно, по сути, назвать и селениями. В них живут семьями люди, для которых не нашлось в цивилизованном мире места — хотя бы под прохудившейся крышей тростниковой лачуги или под мостом; не нашлось работы — даже плоховатой, за гроши. Для такой степени нищенства я до сих пор не могу найти подходящего слова. Это хуже чем рабство, потому что даже у раба нельзя будет отнять одного: надежду на свободу — если не для себя, то для своих потомков. У этих же людей, даже у детей, на лицах нет ничего, кроме обречённости. Неприкасаемые — это приговор не по судьбе, а по крови, и вовсе неважно, где он вынесен: в Индии или соседних странах.
— Бангладеш, — ответил я.
— Вот как? Так близко! — удивился Самир.
Тут я спохватился. Он ведь наверняка знал ещё меньше, чем я. И если не откровенный интерес, то вообще бы не откликнулся на моё сообщение. Я полистал блокнот в поисках нужной страницы и показал ему начерченную карандашом карту Южной Азии.
— Посмотрите! Везде, где стоят отметки красным кружком, их уже видели. Или, по меньшей мере, слышали, а эта информация иногда достоверней. Мало ли что может нам в темноте показаться, но если этому уже дают имя, значит, оно существует. Вы заметили — смысловая нагрузка прозвищ очень схожая?
Самир с интересом смотрел на карту, кивая мне в ответ. Откинувшись назад, он опять задумчиво прищурился.
— Занятно, очень занятно, — пробормотал он. И вдруг, словно решившись на откровение, подался вперёд с лукавой улыбкой: — Вы не думайте, что труп пропал совершенно бесследно! Кое-какие куски от него остались на месте. Крохи, конечно, по сравнению со всем телом, но достаточно, чтобы сделать некоторые выводы.
В молодости Самир, несомненно, умел неплохо резаться в азартные игры, в этом я не сомневался. Так умело разыгрывать козырные карты нужно уметь.
Изобразив восторг на лице, я открыл чистую страницу и полный радостного ожидания приготовился слушать и записывать.
— Это морские животные, млекопитающие, — начал он неторопливо, и за каждым следующим словом мне приходилось всё больше удивляться, выводя свои закорючки. — Они относятся к отряду парнокопытных. Китопарнокопытных.
На этом слове я остановился. Самир умело выдерживал паузы для осмысления сказанного. Краем глаза я успел заметить, что он с одобрением следит за тем, как я старательно строчу свои записи.
— Вы удивлены, не так ли? — улыбнулся он. — Вы помните общую диаграмму эволюции жизни на Земле? Ту самую, согласно которой жизнь на суше появилась из рыб и земноводных? Она, по-моему, в учебниках всех стран одинаковая.
Конечно же, кому не пришлось это учить! Эта знаменитая картинка кочевала каждый год из одного учебника в следующий. Я усмехнулся, покивав головой.
— Вот эта картинка и являет собой наше основное знание в области океанологии. Миллиарды, — Самир растянул по слогам это слово: — мил-ли-ар-ды долларов ежегодно вбухивается в космические программы. Над нами в небе сейчас летает больше тысячи разведывательных спутников. Как вы думаете, сколько денег выделяется на изучение океанов, и сколько исследовательских кораблей и станций мы имеем?
Я пожал плечами.
— И я не знаю, — продолжил он. — За этим никто не следит. В этой сфере ведь нет гонки технологий и связанного с ней престижа стран. Да и что там, на дне морей, открывать? Вода покрывает семьдесят процентов поверхности нашей планеты, но ей интересуются только ради добычи рыбы, нефти, газа, поиска затонувших сокровищ и места для военно-морских амбиций.
— Так что у нас было с китообразными? — мягко вернул я Самира в прежнее русло разговора.
— Можно сказать, что мы ничего не знаем об их эволюции, кроме того, что они произошли от парнокопытных. Две-три находки это всё, что немного раскрашивает серую картину, согласно которой у китов, кашалотов, бегемотов и дельфинов один общий предок. Он их и роднит с остальными парнокопытными, живущими на суше.
— С травоядными, выходит? — переспросил я.
Самир расплылся в улыбке, очевидно, поймав меня на оплошности.
— И с плотоядными, — дополнил он. — Среди вымерших парнокопытных были и хищники. Самый крупный из них был почти в два раза выше белого медведя. Так что кровожадный монстр с головой козла и копытами мог вполне реально существовать задолго до того, как его нарисовали в образе Сатаны. Шутки в сторону. Я хочу сейчас обратить ваше внимание на один вид — пакицета. Он был размером с крупную собаку, имел длинный хвост, был всеядным… Описывая сумрачных, вы достаточно точно обрисовали пакицетов — их древних предков. Позвольте указать мне на большую ошибку, которую вы сделали, расспрашивая других знатоков: вы не показали им снимки отпечатков ног.
Здесь меня озарило. Об этой детали я совершенно не задумывался. Ни разу я не обратил внимания на следы, которые сумрачные оставляли за собой. Я даже не мог сказать, на что они были похожи.
— Для вас это простительно, вы ведь совершенно из другой области. Вам следы не бросились в глаза потому, что они представляют собой довольно непримечательные круглые отпечатки. Их копыта со временем немного видоизменились, чтобы было легче плавать и ходить по топкому грунту. Они стали шире и между ними выросла перепонка. Тем не менее, я хочу сделать комплимент вашей наблюдательности. Сами того не зная, вы не только нашли прямые сходства сумрачных с пакицетами, но и их некоторые отличия — например, движения и боязнь света. Но это легко объяснить, ведь они — ночные хищники, которые охотятся больше в воде. На суше они не настолько проворны и предпочитают избегать прямых конфликтов с конкурентами. Как и пакицеты, сумрачные живут вблизи водоёмов. Все отмеченные места на вашей замечательной карте находятся в непосредственной близости или морских берегов, или крупных рек. Я уверен — они прячутся днём в своих прибрежных логовах, а с наступлением темноты идут на промысел. Поэтому их долгие годы никто не замечал.
Самир превосходно умел недоговаривать так, чтобы вопрос возникал сам собой. Именно это отличает хороших преподавателей от плохих.
— Годы? С этим я могу согласиться. Десятилетия — с трудом. Но столетия! Если, как вы утверждаете, они существуют уже тысячелетиями, как можно было их не заметить?
— А как же мифические образы морских чудовищ? И разные сообщения о рыбаках, которые вытаскивали из сетей жутких монстров?
Я скептично сморщил лицо. Самира нисколько не огорчали мои возражения. Напротив, он будто их только и ждал. Посмеявшись над своим неудачным блефом, он попробовал другой подход.
— Вы были когда-нибудь на рыбном рынке?
Конечно, был. Всё-таки я журналист, а не турист, и когда прибываю в какую-то страну, то всегда интересуюсь больше тем, как живёт простой народ, чем достопримечательностями.
— Да, в Шанхае.
Самир понятливо покивал, и я догадался, что он имел в виду. Такое разнообразие морских животных, обречённых на скорое съедение, не в состоянии вообразить себе ни один европеец. То, что можно купить ещё живым на рыбном рынке в Азии, большинство людей не видели даже на картинках. И порой не знали, что это вообще можно есть.
— Вы знаете, что там за ширмами можно купить и представителей видов, ловля которых официально запрещена? При условии, конечно, что вы знаете, кому нужно сказать волшебные слова. Я думаю, что кое-кто уже имел неудовольствие лицезреть сумрачных на своей палубе. Как иначе в народе могло укрепиться их прозвище? Для этого недостаточно одного-двух рыбаков, которые бы, ужаснувшись своему улову, поскорее выбросили его назад в море. Люди должны видеть, чтобы принять что-то за реальность.
Лучший способ кого-то убедить — это умело использовать аргументы оппонента. Самир только что повторил мою фразу своими словами.
— Странным образом в народе к сумрачным относятся с уважением, даже с некоторым почитанием — и это не смотря на их отталкивающий вид. Я меня есть связи с китайскими коллегами, и от них я слышал, что монахи на юге называют сумрачных «младшим братом дракона». Кстати, слово «кит» произошло от греческого слова, которое означало «морское чудовище», а под это определение попадало много морских животных. Если вас действительно интересует происхождение сумрачных, то я могу предложить вам свою версию, а там уж сами рассуждайте. Возможно, у вас есть и другая…
Я отрицательно покачал головой. Всё, что я до сих пор слышал, можно было отнести к разряду слухов и пустых домыслов, которые не выдерживали даже малой доли здравой критики.
— Итак! — Самир выдержал короткую паузу. — Когда мы говорим о вымирании динозавров, мы автоматически думаем об астероиде, но забываем о том, что в юрском периоде произошёл раскол суперконтинента Пангея. Мы с вами сейчас сидим на Индийской плите, которая тогда откололась вместе с Мадагаскаром от южного континента, Гондваны. Останки древнего пакицета были найдены недалеко отсюда, в Пакистане. Это значит, что они здесь однозначно обитали. Отдельные подвиды, должно быть, эволюционировали в китов, дельфинов и прочее подобное. Но один вид мог выжить без существенных физиологических изменений на одном из островов Малайского архипелага. Это регион с очень богатой фауной, густыми лесами и заболоченными местами, а также тёплым климатом без температурных переходов от зимы к лету. Идеальные условия для древнего всеядного хищника, который неплохо умеет плавать. Оттуда они эмигрировали на близлежащий материк и теперь распространяются вдоль берегов Южной Азии. Моё удивление было больше вызвано тем, что я не ожидал такой скорости распространения.
— А как же ваша пропавшая находка?
— Это был полуистлевший труп, которого или принесло течение к нашим берегам, или завезли вместе с мусором из Китая. Вероятно, вы уже слышали, что там перестали закупать пластиковые отходы для переработки, и все прибывающие с Европы и Америки контейнеры перегружаются и отправляются назад или к более сговорчивым соседям.
Это звучало логично. Никакая страна не захочет брать назад свои плохо отсортированные отходы. Легче и дешевле утопить их в океане или сбыть тому, кто сделает это грязное дело за них.
Я обдумывал краткую версию происхождения сумрачных. Мне она казалась не очень убедительной. Это больше походило на позаимствованный миф о затерянном мире. Конечно, в Малайском архипелаге найдутся сотни необитаемых островов, где теоретически мог выжить древний вид. Но эти острова имеют вулканическое происхождение и у большинства из них, соответственно, высокие и крутые берега, взбираться по которым не под силу неповоротливым животным. Хотя сумрачные могли жить и на более крупных островах без того, чтобы человек сталкивался с ними. Активное освоение архипелага началось лишь несколько десятков лет назад с приходом аграрной промышленности, до этого здесь из людей обитали только местные аборигены.
И всё же миллионы лет изоляции на островах архипелага, где нередко бушуют ураганы и извергаются активные вулканы, для небольшой популяции животных были очень уж ненадёжным местом проживания.
— Как вы относитесь к религиям? — спросил Самир, выслушав мои сомнения.
— Нейтрально, — ответил я, успев свыкнуться с тем, что он любил подходить к теме с совершенно неожиданной стороны.
— Но вы не оспариваете версию про всемирный потоп? Этот сюжет, кстати, встречается в разных религиях. Любая вера интенсивно обыгрывает свою версию апокалипсиса — если не наводнения, то какого-то другого рода. Это, наверное, единственная тропка, где наука и религия будут дружно идти нога в ногу. Даже если не вдаваться в мифологию, то нельзя будет опровергнуть тот факт, что на нашей планете уже несколько раз наступали кардинальные изменения, по вине которых вымирало почти всё живое. Но какой-то процент всегда выживал и начинал новый ход эволюции. Даже динозавры вымерли не все и не сразу, за пару лет, как многие из нас думают. Их уход с зелёной сцены лесов и полян длился тысячелетиями. Кое-какие виды сумели даже приспособиться лучше других. Крокодилы выжили.
— Потому что ушли в моря — на это вы намекаете?
Самир неопределённо покачал головой.
— Все спасаются, как могут. Какие из возможностей у нас, самых высокоразвитых существ на планете, сейчас реально есть, чтобы пережить глобальную катастрофу? Не важно, какую. Недостатка в вариантах ведь нет.
Да, где же наши долгожданные космолёты с ионными двигателями, перевалочные станции на Луне и планетарные города на Марсе? И достаточно надёжны ли подземные бункеры, чтобы горстка людей могла там пережить хотя бы сто лет? Это опять же сильно зависит от рода катастрофы…
— Религиозные предания следует в первую очередь рассматривать как нашу коллективную память о событиях, происшедших в доисторическое время, — продолжил Самир, не дождавшись разумного ответа на свой вопрос. — На свете много видов животных, которые до прихода человека успешно прожили не одно тысячелетие в естественной изоляции на островах. Где-то и сумрачные должны были найти себе прибежище. Вы не забывайте к тому же, что мы живём с ними в двух совершенно разных мирах. Мы на суше, они в море. Мы днём, они ночью. А крокодилов я упомянул к слову, потому что они служат хорошим примером того, когда определённый вид не деградирует, а продолжает эволюцию в обратном направлении. По всем признакам это теплокровные животные и их предки жили на суше, но в какое-то время климатические условия заставили их приспособиться к жизни в воде. Они обладают четырёхкамерным сердцем — как и млекопитающие, но когда перемещаются в зону низкого давления, то есть под воду, на глубину не ниже десяти метров, оно начинает работать в режиме трёхкамерного — как у амфибий и рептилий. Такой особенности нет больше ни у одного вида животных. А то, что мы называем крокодиловыми слезами, не что иное, как выделение излишней соли в организме через специальные железы. Как видите, они отлично приспособились к существованию в солёной среде. Предки китов тоже неспроста ушли жить под воду. Если хотите знать моё личное мнение, то в случае очередного апокалипсиса больше всего шансов на выживание будет у тех животных, которые уже имеют унаследованный опыт выживания при крайне неблагоприятных условиях.
— Вы намекаете на сумрачных?
Самир улыбнулся.
— У вас очень острый ум, — заметил он. — Мне это нравится в людях. Подумайте сами: эволюция ведь продолжается, с появлением современного человека на земле она не остановилась, и изменения будут, хотим мы этого или нет. Вероятно, они уже идут полным ходом, а мы просто не желаем это воспринимать всерьёз?
— Климат меняется. Мы имеем дело с глобальным потеплением.
— Меняется, — подтвердил он и начал перечислять, загибая пальцы: — Леса горят и вырубаются рекордными темпами. И не только в тропиках, но и у вас, в Сибири. Льды в Арктике исчезают не по дням, а по часам. Вечномёрзлый грунт в тундре тает и из него выделяется больше углекислого газа, чем выхлопов от автомобилей — которых тоже становится не меньше, а ещё больше. Когда-то температура воды в океанах достигнет той отметки, когда поднимутся с глубин древние залежи метана. Но! Это не самое главное…
Самир поднял палец и, выдержав краткую паузу, направил его в сторону. Он показывал на мусорное ведро неподалёку.
— Вот! Это наша беда.
— Мусор?
— Да, а точнее — микропластик. Им сегодня пропитаны все моря, он разносится вместе с мелким песком и пылью ветром по суще. Это — а не что-то другое — эпидемия двадцать первого века[2].
Проблема загрязнения морей и океанов везде становилась горячей темой для дебатов. Наверное, каждому уже доводилось видеть кадры, где степень загрязнения природы достигала метки «помойка». Необитаемые острова в океанах, полностью заваленные мусором, который постоянно приносят волны со всех сторон света. Выброшенные на берег киты с нутром, забитым пластиком. Усыпанное мёртвыми птенцами побережье, которым родители вместо рыбы в просящие еды клювы засовывали выловленный в море мусор. Красочные подводные миры кораллов остались живыми только на компьютерных заставках, а прибрежные области морей уже давно превратились в мёртвые зоны. После охоты на сумрачных, которая загоняла меня в самые грязные места, вроде той свалки на фотографиях, мне не нужно было объяснять масштаб этого бедствия.
— Посмотрите на этих людей вокруг! — Самир кивнул в сторону. — Знаете, что меня удивляет больше всего в них? Когда они пойдут после этой прогулки есть, то они забеспокоятся о содержании пестицидов в растительной пище. Если будут есть мясо, забеспокоятся о том, как выращивалось это животное, сколько антибиотиков и стимулирующих веществ оно получало. Но если будут есть рыбу и морепродукты, то ни на секунду не задумаются, сколько микропластика содержится там. А ведь на этом свете вообще нет больше такого места, где вы можете быть уверены, что вот этот овощ, фрукт или животное не получило свою порцию ядов из пластмассы. Океаны задыхаются — в прямом смысле этого слова. От всего кислорода в атмосфере три четверти вырабатывается планктоном в океанах. Это наши лёгкие планеты, а мы их травим всевозможными грязными, ядовитыми стоками и мусором. Микропластик не только нарушает естественную циркуляцию кислорода и углекислого газа в воде, но и отражает солнечный свет, необходимый для фотосинтеза.
— По-вашему, загрязнение морей заставляет сумрачных искать другие места обитания?
Самир неоднозначно покачал головой. За всё время нашего разговора у меня не проходило ощущение, что он недосказывает что-то важное. Своего козырного туза он всё ещё прятал в рукаве.
— Скорее выманивает.
Я недоумевающе посмотрел на него. Он положил передо мной на скамью фотографии и ткнул пальцем в лежащую сверху.
— Они переваривают пластик.
От изумления я выронил и блокнот, и ручку.
— Я сам в это не мог поначалу поверить! Но когда вы показали мне эти снимки, у меня рассеялись все оставшиеся сомнения. Другие места гнездования сумрачных, которые вы нашли, я так полагаю, тоже можно назвать зонами экологического бедствия.
— Они питаются… мусором? Погодите, мы говорили о том, что это реликты! Как они могли тысячелетиями выживать — до того, как человек изобрёл пластмассу?
— Я не сказал, что они питаются мусором. Давайте по порядку. У нас в желудке богатый набор бактерий, которые помогают нам расщеплять и усваивать определённые вещества. У травоядных животных, помимо бактерий, присутствуют также и грибки. Пакицет, предок сумрачных, относится к семейству парнокопытных, то есть, является очень близким родственником травоядных животных. Этот момент мы с вами уже обсудили. Грибы — это очень интересное царство, которое сильно недооценивается наукой. Споры плесневых грибков можно найти, наравне с бактериями, абсолютно везде. Некоторые виды мы научились использовать, например, чтобы производить пенициллин и лимонную кислоту. Некоторые мы даже с охотой едим — на сырах. И на этом месте отдадим должное дрожжам. Но есть ещё другие, редкие виды плесневых грибков, которые способны расщеплять пластмассу[3]. Каким образом они это делают, никто пока не выяснил, но исследования уже ведутся. Жаль только, что ими не интересуются в должной мере ввиду нарастающей проблемы с мусором. Сумрачные смогли вступить в симбиоз с плесневыми грибками, которые и помогают им усваивать некоторую порцию пластика. Но когда они получили это свойство, на каком этапе эволюции…
Самир пожал плечами.
— Я бы сказал, не так уж давно. Человек ведь относительно недавно начал производить пластмассу.
— Это не играет роли, — возразил он. — Упомянутые грибки не специализируются на пластмассе, а всего лишь имеют способность её расщеплять при благоприятных для этого условиях. Тем более не забывайте, из чего её делают — из нефти. А когда она появилась на земле? Возможно, сумрачным уже в те далёкие времена достался не самый чистый уголок земли. Приобретённая способность переваривать полимеры из нефти пришлась им очень кстати. Это единственные животные, которые без труда переживут даже длительное нефтяное загрязнение. Природа никогда не отдыхает, она постоянно экспериментирует. Понимаете теперь, кто они на самом деле? Это — кардинально новый ход эволюции. Когда на нашей планете начнёт не хватать кислорода, вместе с нами задохнётся большинство видов животных. Этот катастрофический сценарий может развиться очень скоротечно. На земле уже было такое состояние, когда в атмосфере заканчивался кислород. Очень давно, но всё же. При критическом уровне углекислого газа растения впадают в шок, который мы испытываем при гипероксии[4]. А этот уровень однозначно поднимется сперва в океанах вследствие их закисления. В таких условиях шансы на выживание будут иметь только те животные, дыхание которых регулируется не уровнем углекислого газа в крови, а содержанием кислорода. Это, в основном, морские животные. И ещё те, которые могут впадать в анабиоз или спячку. Крокодилы, кстати, тоже могут впадать в спячку при засухах. Вы это знали? Насчёт них я, может быть, не уверен на сто процентов, но что касается сумрачных, то здесь у меня нет абсолютно никаких сомнений. Им достанется мир, полный мусора, чахнущих растений и падали.
Ещё бы! Имея такую систему пищеварения, как у медведей, которая справляется с любой едой, и даже с пластиком…
— Для меня самой большой загадкой остаётся их обмен веществ, а именно — какой у них механизм нейтрализации микотоксинов, которые обычно вырабатывают грибки. Что, если они их не просто выводят из организма, а ещё и используют себе во благо, как иммуноактивный антибиотик? Взять, к примеру, вездесущий патулин или цитринин… Им ведь тогда не страшны никакие болезни! Таким здоровьем могут похвастать разве только грифы. Но без исследований над живыми экземплярами бесполезно себе что-то воображать.
*****
Расставшись с Самиром, я отрешённо брёл по вечернему городу, размышляя над нерадужными перспективами будущего планеты. Миновав шумные улицы, я оказался на набережной. Высотные глянцевые здания быстро сменились грязными многоэтажками. От реки тянуло влагой и вонью канализации. В наступающей темноте слышались шелест волн и шуршание трущихся о камень пластиковых пакетиков — в порту неподалёку прибыл и стоял на разгрузке очередной контейнеровоз с другого конца света с тоннами «вторичного сырья», большая часть которого будет глубокой ночью брошено в море.
«Земля всё стерпит», — так ведь мы думаем, когда сознательно наносим вред природе. А если не стерпит? Что ж, тогда наше общество будет искать виновных и тыкать пальцами: бедные в богатых, рабочие в политиков, потребители в промышленников, и наоборот, охотно используя циничные и ругательные эпитеты. Так у нас между собой принято, когда нужно решать сложные проблемы, которые затрагивают всех. А проблема тем временем продолжает усугубляться. Можно подумать, что перед лицом глобальной природной катастрофы будет иметь какое-то значение, кто из нас беднее или богаче одет!
Парадоксально, но наша цивилизация создаёт на планете самые неблагоприятные условия для себя и самые благоприятные для сумрачных. Мы вскармливаем гигантских крыс. Что будет, когда их станет слишком много? Когда они приспособятся под более холодный климат и начнут распространяться вдоль рек в северные регионы? И когда окажется, что они намного умнее крыс?
Будучи неисправимым оптимистом, можно себе вообразить, что люди займутся приручением сумрачных. Никто, естественно, не будет держать их у себя в сарае, но в роли очистителей особенно грязных мест на земле их вполне можно применить.
Если же смотреть реально на вещи, то следует признать, что есть другой сценарий, более вероятный. Человечество всегда выбирало и будет выбирать личную выгоду вместо затрат на сохранение экологии и восстановление природных ресурсов. Даже сейчас, при понимании проблематики, ни государства, ни промышленность, ни мы с вами не торопимся урезать свой разыгравшийся аппетит сиюминутных потребностей. Куда приятней потратить деньги на очередной каприз, чем на разработку и поддержку экологически чистых технологий. Что там и говорить об изучении каких-то уродливых существ!
Хуже — обязательно найдутся и люди, которые пустят слухи о том, что они воруют и поедают младенцев, да к тому же и переносят болезни. И вообще это мутанты, облучённые радиацией, которая вытекает из затонувших атомных подлодок. Мало ли их на дне морей? Поверив в откровенную ложь, люди очень быстро поменяют своё отношение к сумрачным и начнут повально и безнаказанно истреблять их как паразитов. Никто за них не заступится, ибо из семи миллиардов людей даже десятая часть не будет ничего знать об их существовании, а из этих только жалкая горстка сможет рассказать об удивительных особенностях древних животных. И то, если этих энтузиастов своевременно не упрячут за мягкими стенами.
Поздно, слишком поздно мы сожалеем о том зле, которое причинили природе, и то не от всего сердца, а больше наигранно. Ведь разве можно верить в искренность раскаяния на словах, если человек продолжает бездействовать там, где ещё можно что-то исправить, предотвратить или хотя бы смягчить последствия? Для каждого погибшего по вине людей зверя и уничтоженного гектара леса найдётся приемлемая отговорка, и коллективное бездействие будет достаточным оправданием этому бесчинству. Мало ли животных мы истребили — и продолжаем истреблять, ничуть не жалея, — до полного исчезновения с лица земли? Природную катастрофу под названием «человечество» немногим будет дано пережить.
*****
В близлежащих переулках во тьме уже вовсю копошились в мешках мусора крысы. Внезапно краем глаза я заметил силуэт огромной горбатой собаки, прошмыгнувшей от берега к заснувшим домам. Очнувшись от размышлений, я как хищник, заметивший добычу, крадучись последовал в плотную тень бетонных стен. Сколько ночей я просидел в грязи, чтобы получить хотя бы один полуразмытый снимок издалека! А тут вдруг, нежданно-негаданно, такая возможность прямо перед носом — и у меня нет с собой фотоаппарата! Интересно, смогу ли я поймать гадину в эту изорванную сеть и связать? Представляю себе лицо Самира, когда он получит свой живой экземпляр.
[1] Варанаси — древний город в Индии, расположенный на берегу реки Ганг, между притоками Варуна и Асси. Существуют и другие названия, например, Беранес, Каши. Согласно легендам индуизма, город является одним из самых древних на земле и поэтому считается священным местом. Его также называют «городом мёртвых» — на берегу Ганга круглосуточно сжигаются тела умерших. Нетрудно представить себе на этом фоне степень загрязнения реки. На территории погребальных ритуалов фотографирование без письменного разрешения властей (или платы контролирующему клану) запрещено и активно пресекается.
[2] До 2015 года на земле было произведено свыше 8 миллиардов тонн пластмассы. За последние 70 лет производство выросло на 190 процентов и с каждым годом увеличивается в среднем на 8 процентов. В то же время переработке подвергается только 9 процентов, таким образом, более чем 80 процентов пластика оказываются выброшенными в окружающую среду. Микропластик — частицы пластмассы размером не более пяти миллиметров. Значительная доля микропластика, попавшего в мировой океан, выделяется при износе автомобильных шин и стирке одежды, содержащей синтетические волокна. Естественный распад микропластика в природе составляет от 100 до 500 лет.
[3] Aspergillus tubingebsis, Engyodontium album, Phanerochaete chrysosporium, Pencillium spp.
[4] Гипероксия — отравление кислородом. Выражается периодическими судорогами и потерей сознания. При гипероксии, в зависимости от тяжести и длительности, развиваются нарушения кровообращения, дыхания и работы нервной системы.
Вернуться в Содержание номера
