Огненное действо завораживает, особенно в ночи. Поэтому для казни на костре выбирают тёмное время суток.
В предутреннем сумраке на площадь Кампо-деи-Фьори проследовала процессия молчаливых мужчин в одинаковых рясах. Капюшоны скрыли лица, придавая фигурам зловещий вид.
Несмотря на ранний час и февральский холод, на площади было людно, так же как и в церквах, где благочестивые служители церкви читали молитвы за спасение грешной души, что вот-вот вознесётся к небесам.
Богохульника велено умертвить без пролития крови, ибо такой вид казни открывает дорогу к божьему престолу. Иными словами, человека сожгут заживо, чтоб страдания искупили грехи.
Еретик не смотрел на плачей и толпу. Молился ли? Неизвестно. Злые языки утверждали, что он почитал не Христа, а некого языческого бога из древнего Египта.
Костёр горел вяло, муки грешника длились не менее часа. Когда пламя охватило одежду, дым заполнил лёгкие, а чудовищная, нестерпимая боль увеличилась стократ, осуждённый вскинул глаза к светлеющему небу с абрисом Луны. Если он о чём-то сожалел, покидая этот мир, так только о невозможности взглянуть на земной шар со стороны, увидеть гармонию небесных тел и тем самым убедиться в правильности своих суждений, за которые отправился на казнь…
…Четыреста тридцать лет спустя двое очень разных людей достигли Луны, но чувствовали себя немногим лучше умиравшего на костре. Корабль Чанчжэн-Ангара‑12 падал на бугристую от кратеров поверхность, беспорядочно кувыркаясь в пространстве. Командир экипажа Руслан Белько и тайконавт Ли Цинь сумели-таки выровнять спускаемый аппарат и перевести отвесное падение в пологое. Он вспахал бороз-
ду в лунном грунте и затих, лишённый тепла, энергии, воздуха. Главное — оставивший экипаж без связи. Через трещину просочилась лунная пыль. Её кристаллики собрались внизу и задорно поблёскивали на уплотнителе иллюминатора.
Командир судорожно проглотил слюну. В наушниках просипел голос напарника:
— Ты цел, кэп?
Руслан осторожно набрал полную грудь воздуха. Тело отчаянно жаловалось — правый бок как сплошной синяк. Но не было самой опасной — резкой колющей боли, когда потревожены сломанные рёбра. Значит, жить будем. Долго ли?
— Если всё, что нас не убило, делает сильнее, я одной левой уложу чемпиона по кун-фу. С приездом на Луну, напарник.
Перекошенный от удара люк они открыли, упираясь ногами изнутри. Сапоги скафандров на полпальца ушли в лунную пыль.
— Красиво, кэп.
Точно. Лунный пейзаж потрясает, даже виденный тысячу раз на фотографиях с предыдущих экспедиций, особенно контрастом ярко освященных мест и чернильной тени. Даже солнечный диск над лунным горизонтом и уютный шарик Земли в зените выглядят как-то иначе, чем из иллюминатора, обрамлённые россыпью звёзд, словно драгоценные камни на фоне мелких бриллиантов.
И в этой красоте придётся умереть.
— У Робинзона были вода и воздух. Сколько хочешь, — в наушниках отчётливо слышалось, что голос китайца погрустнел. — Если скажешь зваться мне Пятницей, кэп, обзову тебя расистом.
«А у астронавта Марка из «Марсианина» был здоровенный жилой комплекс», — подумал Руслан. Тут же встряхнулся, прикрикнул на себя: нельзя расслабляться. Пока живы, нужно бороться, хотя бы прикинуть шансы на спасение.
— Ладно, Четверг, смотрим, что уцелело.
С целеустремлённостью луддита тайконавт отодрал панель инструментального отсека.
— Ёмкости с виду в норме… Кэп! Мне показалось… или бахнуло после того, как мы отошли от «Хуанхэ»?
— Я уж думал об этом… Секунд семь, не меньше. Надеюсь, грузовикне повреждён. Так что есть два пути — достучаться до Земли или заарканить наше сокровище.
Сосредоточенная физиономия Ли едва проглядывала через стекло шлема. Мелкий китаец отличался почти европейскими чертами лица, кроме характерной для азиатов формы глаз.
— И что это было? Метеорит? Самый важный шуруп, что выпал на орбите из предыдущих кораблей? Руслан пожал бы плечами, если б позволили жёсткие плечи амуниции.
— Не думаю. Лунное пространство не так загажено по сравнению с околоземным. Что-то рвануло, как на Аполлоне‑13… Или просто качественная китайская сборка.
— Или русская, — не остался в долгу тайконавт. — Если делали в конце месяца с ядрёной мамой и кувалдой вместо отвёртки.
Они прекратили соревноваться в националистических предрассудках и убедились: воздуха хватит дней на пятнадцать, при экономии — чуть больше. Если повезёт, а после неудачи на посадке их должно просто распирать от удачливости, получится оживить буровую установку и добыть с глубины кристаллический лёд. Тогда воды и кислорода хватит. Между партнёрами не разыграется драма — умирать двоим либо один пожертвует собой, чтоб продлить жизнь второму. Помереть предстоит от голода.
Они копались в изувеченном корабле до захода солнца, словно старьёвщики в свалке рухляди. Устраиваясь на отдых, командир спросил:
— Ли… Пока работали, я не обращал внимания…
— На что, Рус?
— Не знаю. Где-то за час до заката вроде как померещилось. Выкручивал решётку антенны, чувствую — ты рядом. Поворачиваюсь — нет тебя, ты с другой стороны.
— Словно кто-то третий за нами подглядывает, — резюмировал китаец. — Отличный глюк, кэп. То ли ещё будет, когда в мозгах помутится от голода.
Они позволили себе четыре часа сна.
Если надеяться на помощь Земли, нужно спать как можно больше — во сне потребности снижены. Но до Земли около четырёхсот тысяч километров, а прямо над головой летает спасение — грузовик «Хуанхэ».
По плану, экипаж должен был пробурить скважины и определить место с максимальным количеством подлунного льда. Потом полагалось установить радиомаяк на ровной площадке и посадить «Хуанхэ» в беспилотном режиме. В его контейнерах находится конструктор «Лего» для взрослых — первая очередь постоянно действующей базы в Море Спокойствия на пятнадцать человек.
Когда пара квартирьеров поднялась после короткого отдыха, им не хватало всего двух мелочей: исправного маяка и связи с грузовиком.
В этой части Луны наступила долгая ночь, она длится две земных недели. Эта ночь гораздо светлее земной: родная планета ярче лунного диска, да и звёзды сияют ярче, их лучи не увязают в атмосфере. Но уцелевшие солнечные батареи бесполезны, половина аккумуляторов вышла из строя…
— Боюсь, это не последний поганый сюрприз, кэп, — вздохнул Ли по поводу электропитания.
Отработанная на Земле и крайне неприятная ситуация — выживание на безлюдном космическом теле около разбитого корабля — стала для них реальностью.
Руслан отправил команду в количестве одного тайконавта промышлять с бурением, сам, наконец, сумел вытащить из корпуса изрядно покорёженный электрокар. Его радиостанция рассчитана на связь с посадочным модулем с дистанции в полутораста километров.
Столько же до «Хуанхэ», когда его звёздочка будет чертить линию в вышине. Скорее всего, надёжный трафик сохранится минут десять-пятнадцать, не больше. Нужно успеть задать полётную программу, чтобы грузовик ещё раз обогнул Луну, и автоматика включила тормозные двигатели до того, как модуль снова войдёт в зону уверенной связи.
— Воды ноль-два процента, кэп! — донеслось с противоположной стороны площадки, которую неуправляемый корабль избрал последним пристанищем.
— Неплохо. Бури дальше. Даю тебе ещё четыре попытки.
Без солнечных батарей дальше транжирить энергию опасно.
— Как успехи, Рус?
— Передатчик живой. Остаётся дождаться грузовика. Как ты думаешь, нас далеко унесло на запад?
— Километров сто. Плюс-минус пятьдесят, — слышно было сопение Ли, он усердно орудовал буром. — Мы точно не выскочили за Море Спокойствия, там дальше сплошь скалы и цирки.
И где-то к югу лежит посадочный модуль «Аполлона‑11».Толку с него… На Луне разбросана техника десятков экспедиций — с экипажами и без. Но нет ни одного герметичного отсека, где можно открыть забрало, перекусить. Да хотя бы спину почесать!
Наконец, на внутренней поверхности остекления шлема побежали символы об установлении коннекта с грузовиком. Руслан едва сдержал волнение. Сердце билось как отбойный молоток, частое дыхание даром сжигало драгоценные литры кислорода…
— Что там, кэп? — бросил работу Ли. Не вмешиваясь в манипуляции старшего, он задрал голову вверх. — Вижу его! Идёт с востока, красавчик!
— Не ори под руку… Есть… Вижу интерфейс «Хуанхэ»!
Обеспокоенный длинной паузой, китаец осторожно спросил через пару минут:
— Не томи, кэп. Удалось?
Вместо ответа Руслан подошёл к товарищу и положил ладони в перчатках ему на плечи.
— Беда… Комп «Хуанхэ» отвечает — недостаточно приоритета доступа.
Узкие глаза азиата тревожно расширились.
— То есть… Командир, это получается — отдана команда из ЦУПа… На коррекцию орбиты или ещё что-то, корабль перешёл под управление Земли… Мы его не перехватим! Рус! Мы в ловушке!
— Хуже, — проскрипел командир. Он уже успел прояснить для себя ситуацию. — Нас списали.
— Не может быть! — взвился китаец. — Даже когда беспилотник замолкает, до него неделями пытаются достучаться!
— Вспомни «Челленджер». Когда он рванул, с его экипажем пробовали связаться? Ни разу. Только потом искали обломки, не торопясь. Мы не знаем, что передали камеры «Хуанхэ», какая в ЦУП ушла телеметрия с нашей лоханки. Радиосигнала нет. Визуального контакта — тоже нет. Нас считают покойниками.
Не хотелось верить… До тайконавта постепенно дошёл весь ужас ситуации.
— Море Спокойствия со стометровым рубцом от нашей посадки они осмотрят в телескопы, когда его осветит солнце. Увидят обломки корабля и пропаханную борозду… Место будущего мемориала в честь двух погибших героев. Через тринадцать дней, — китаец впервые за время экспедиции соскочил с английского и выдал эмоциональную тираду на родном языке. Вероятно, не совсем приличную. — Как назло, над головой не пройдёт ни один из искусственных спутников Луны!
— Теперь считаем вместе, — подвёл к неутешительному выводу командир. — Буксир уже на подходе к околоземной, его нужно заправить, и он вновь готов тянуть корабль к Луне. Но у Земли сейчас нет аппаратов на орбите с посадочной ступенью для Луны! На подготовку внепланового пуска нужно недели две, а команду заправлять ракету дадут, только убедившись в нашем здравии. То есть, если не продержимся месяц, на помощь Земли можно не рассчитывать. Не говоря о том, что при известии о катастрофе все построенные корабли бросятся разбирать по винтикам в поисках возможной причины неисправности. Так что месяц для нового земного корабля — чересчур оптимистичный срок.
— Остаётся «Хуанхэ»… Но им не решатся рисковать без уверенности, что на Луне ждёт наша парочка. Мы в заднице, кэп.
Тем более грузовик не рассчитан на горизонтальный полёт у поверхности. Он сядет на облюбованное ровное место. Подобие радиомаяка изготовить несложно… Но как заставить аппарат сойти с круговой орбиты? Как достучаться до ЦУПа через четыреста тысяч километров с отчаянным воплем «мы живы!»…
С этого часа передатчик лунного электрокара долбил в пространство простейшую комбинацию символов: три коротких, три длинных и три коротких. Мало кто знает азбуку Морзе, но сигнал SOS известен практически всем.Небесный свод обшаривают чувствительные радиотелескопы — с поверхности Земли и с орбиты. Поймать передачу с Луны сможет даже радиолюбитель, вооружившись вполне доступной аппаратурой… Если только кто-то пожелает нацелить направленную антенну на Море Спокойствия.
Руслан и Ли теперь практически всё время проводили в креслах. Каждое движение, каждый вздох, каждый удар сердца транжирили невозобновимые запасы. Голод, буквально разрывавший изнутри, скоропоутих. Тела смирились с отсутствием еды.
Покорёженный и негерметичный корпус спускаемого аппарата давал какую-то защиту от космической радиации. Скафандры не рассчитаны на пребывание в них неделями, после длительного выхода в открытый космос полагается принимать пилюли, выводящие ионизацию из организма. Впрочем, это была наименьшая из проблем.
Потом Ли сделал отличную штуку, позволявшую смешать внутри баллона питательный концентрат с жидкостью, а раствор подать через клапан в скафандр. Руслан, не желая отставать от подчинённого, сумел добыть из грунта грамм триста воды. Её можно выпить. Или разложить на кислород и водород, если хватит заряда в аккумуляторах.
С отчаянием обречённых они снова пытались достучаться до электронных мозгов грузовика и очередной раз любовались сообщением об отказе. Быть может, в Центре Управления Полётами когда-нибудь проанализируют файл бортового компьютера и обнаружат попытки обращения к нему, поймут, что своими руками угробили экспедицию… Но будет поздно.
Понимая, что получает дополнительную и совершенно ненужную дозу жёсткого излучения, Руслан без особой причины вылез на поверхность. Шли шестые земные сутки после аварии.
Он присел на раму электрокара. Вокруг ничего не менялось. Без прикосновения человеческих рук — так продолжается миллионы лет. Как обычно синеет Земля в белых завитках облаков, светят немигающие звёзды.
Семье, наверно, уже сказали. Вряд ли прозвучало «они погибли». Скорее всего, чиновник Роскосмоса с постной физиономией промычал: «мы сохраняем надежду, пытаемся восстановить связь, определить местонахождение…»
Каждый космонавт, астронавт, тайконавт, укладываясь в ложемент перед стартом, прекрасно знает: шансов не вернуться у него гораздо больше, чем, например, попасть под колёса, перебегая Московскую кольцевую… Руслан запретил себе думать об этом дальше и вытащил фотографию дочки.
В чипе памяти хранятся тысячи фото, многие часы домашнего видео. Но в каждый полёт он брал с собой этот бумажный снимок, где Галочка совсем маленькая, лет шесть. Она стоит, бесконечно гордая, на фоне двух слонов в цирке на Цветном бульваре.
Она уже никогда не спросит — встретит ли её папка из школы. Потому что не встретит никогда.
Однажды Мария, когда дочка будет в школе, снимет со стены мужской велосипед. Потому что Галочка больше не поедет с папой по Звёздному.
Из квартиры постепенно исчезнут его вещи. Останутся, наверно, только фотографии и некоторые сувениры, глубоко спрятанные, чтобы не тревожить рану каждый день.
Он был уверен, что Галочка не забудет его, сколько бы ни прошло лет. Они невероятно близки, связаны невидимо, но чрезвычайно крепко. Это бывает, когда дочь похожа на отца, такая же невысокая, крепкая, чернявая, с упрямо вздёрнутым маленьким носом.
Она не навестит его могилу, потому что в Звёздном похоронят пустой гроб. Вряд ли поколение Галочки застанет частные полёты на Луну.
Глядя на детское лицо между двух хоботов, Руслан остро чувствовал — ему не так страшно умирать самому, сколько оставить навсегда своего ребёнка.
Приближение Ли он скорее ощутил, чем услышал: в вакууме звуки шагов не разносятся, а дыхание напарника звучит в наушниках шлема независимо от расстояния.
— Ваши живописцы достигли изумительного мастерства, синьор.
Космонавт поднял голову и обомлел.
Вот так сходят с ума. От отчаянья, от безысходности, от близости неминуемой гибели.
Возле корпуса разбитого корабля стоял немолодой мужчина в чрезвычайно странной, старомодной одежде. Без какого-либо признака скафандра или дыхательных приборов. В безвоздушном пространстве. При температуре минус полтораста по Цельсию.
Приглядевшись, Руслан заметил, что через силуэт лунного аборигена пробивается свет ярких звёзд. Это неожиданно успокоило.
Полупрозрачный, значит — голографический, всего-навсего дурацкий розыгрыш Ли. У китайцев вообще странное чувство юмора. Год назад в Приземелье во время ремонта телескопа в открытом космосе тайконавт протянул моток синей изоленты. Сказал — бери, я знаю, у русских это самый популярный инструмент. Если напарник хотел приколоться, то лучше бы пробовал в первые сутки, пока не узнали о проблеме с грузовиком. Сейчас любая шутка выглядит глупо.
— Ли! Подойди ко мне. Срочно.
Пока напарник выбирался из спускаемого аппарата, мужчина стоял недвижимо. Он был одет в кожаный жилет поверх тёмной сорочки с высоким воротом, на плечи накинут плащ. Короткие полосатые штаны переходили в панталоны, на ногах красовались башмаки с массивными прямоугольными пряжками. Голова оставалась непокрытой, но уместно ли было в этом упрекать незнакомца?
— Да, кэп… А это кто?!
Изумление он воспроизвёл вполне натурально, и Руслан вздумал подыграть.
— Да вот, гуляет. Я решил тебя позвать. Вдруг — твой знакомый.
Непонятный субъект снова заговорил.
— Прошу прощенья, синьоры. Надеюсь, не потревожил, не оторвал от трудов? Не будете ли вы так любезны позволить мне на время составить вам компанию?
Его выспренняя и несколько старомодная речь ввела в замешательство обоих. С запозданием до Руслана дошло, что слова доносятся не из рации шлемофона, а всплывают у него прямо в голове…
— Рус… ущипни меня… Или ударь… Кто это? Что это?!!
У командира холодок пробежал между лопатками. Шутка зашла слишком далеко и перестала быть шуткой. Ли не врёт.
— Позвольте развеять недоразумение, синьоры. Я не причиню вам зла. Меня зовут Филиппо. Я тут уже давно. Искренне рад, что вы спокойно и смиренно приняли моё появление. Раньше… Это примерно пятьдесят или шестьдесят земных лет… Сюда прилетали другие. Я пытался с ними говорить — тщетно. Они испугались и быстро покинули Луну.
— Ли! Вот тебе и причина, почему американцы заменили съёмки на Луне постановочными, а сами свернули программу Аполло.
— Да, теперь летят на Марс, а не на Луну, — китаец чуть успокоился. По крайней мере, не был на грани истерики.
Руслан глубоко вдохнул дефицитный воздух, чтобы задать следующий вопрос.
— И как вам на Луне, синьор Филиппо?
— Одиноко. Скучно. Безопасно. Располагает к рассуждениям и размышлениям. За четыреста лет привыкаешь ко всему.
«Голограмма» развела руками, собственно, это был её первый человеческий жест.
Чувствуя себя едва ли не полицейским дознавателем, космонавт продолжил:
— Значит, вы родились здесь, четыреста земных лет назад?
— Отнюдь! — на едва различимом усатом лице мелькнула гримаса, которую Руслан затруднился истолковать. — Родился я на Земле. Увы, синьоры, в тысяча шестисотом году меня сожгли на костре.
— Четыреста тридцать… — машинально уточнил Ли. — Сейчас две тысячи тридцатый. Как говорят в Европе — от Рождества Христова.
— А вы не верите в Христа? — живо отреагировал загадочный субъект. — Точно как те, что оставили странные знаки с полосами и звёздами. Они постоянно молились какому-то своему богу, поминутно просили помощи и совета. Вместо «спаси Господи» говорили «Хьюстон, у нас проблема». А вы — веруете?
«Я — нет, — подумал Руслан. — А мой товарищ верит в Святой Юань и в заветы Мао Цзедуна».
— Ю‑ань, — по слогам вымолвил Филиппо. — Никогда не слышал про такое божество. Много, наверно, изменилось на Земле.
— Я же не говорил… — Ли обернулся к командиру.
Оба поняли — покойник читает их мысли. Это было совсем неприятно. Думать надо потише!
Филиппо разразился пространной тирадой о ложном культе Христа, о великом едином Боге, о котором знали ещё египтяне, об откровениях Гермеса Трисмегиста и прочих абстрактных материях, видимо, весьма актуальных в шестнадцатом веке. Но не в двадцать первом, и командир земного экипажа прервал монолог.
— Так вы — еретик, синьор. Не удивительно, что вас сожгли на костре. Как Джордано Бруно.
Широкую улыбку на лице Филиппе различили оба путешественника.
— Воистину лестно, синьоры, что это имя помнят столько веков спустя.
— Вы что — его знали? — при всей своей абсурдности и невозможности, беседа с лунным жителем начала занимать Руслана.
— Мне не нравится прозвище «Джордано». Крещён я был как Филиппе Бруно. К вашим услугам, синьоры.
— Но как вы попали на Луну?! — простонал Руслан.
— В сущности, также как и вы. Главным было желание. У вас имелась ракета, поэтому сумели добраться сюда живыми. Перед тем, как испустить дух, я обратился к Единому Богу и умолял его… Он мог спасти меня от костра, загасив его ливнем. Но, позволю себе предположить, Всевышний узрел в моей душе более сильное желание, нежели продолжить существование в бренном теле: увидеть Землю с высоты Луны, — Филиппе выдержал небольшую паузу, давая собеседникам возможность впитать услышанное. — Молитва или ракета — не столь значимо, синьоры. Гораздо важнее захотеть. Пусть ценой жизни.
У последней черты, в компании давно усопшей знаменитости, уместно было обсуждать только возвышенные материи.
— Как вы, наверно, знаете, синьор Филиппе, мы тоже близки к оплате самой тяжкой ценой. Мой товарищ одинок, я оставил на Земле жену и дочь. Стоило ли оно того? Вероятно — да. Но у нас были совсем другие цели.
Так, в диалогах с великим еретиком, проходили часы и дни. Ли больше слушал, Руслан подбрасывал реплики. Джордано Бруно вещал. Он пытался выговориться за четыреста тридцать лет!
С дотошностью человека науки призрак тщательно изучил свою «посмертную ипостась». Первые пару столетий он был абсолютно прозрачен, не видел частей иллюзорного тела. Потом начал уплотняться. На глазах у Руслана приподнял мелкий камушек. При попытке прикосновения к покойнику перчатка скафандра проваливалась, практически не встречая сопротивления.
Пару раз Филиппе показывал настоящие фокусы. Он вдруг растворился в сумерках, в таком полупрозрачном виде проник в спускаемый аппарат и вернулся наружу при затворённом люке, впитываясь в стенку, как вода в губку. Без толчка ногами взлетел метров на двадцать и описал почётный круг возле места крушения.
— Если так, вы же, наверно, способны вернуться на Землю, — заметил Ли.
— Не исключено. Но не буду.
— Земля изменилась, — уверил его Руслан. — На месте вашей казни стоит ваш же памятник, а католическим властям крайне неловко, что тогда погорячились.
— Властям… Стало быть, Рим по-прежнему под папским игом?
— Нет! — улыбнулся космонавт. — Италия едина. Флоренция, Рим, Милан, Сицилия — теперь это одно государство, управляемое выборными правителями. Папский дворец и площадь Святого Петра стоят на том же месте, только на площади происходят митинги мусульман, их много приехало из Ближнего Востока и стран Магриба.
— Что же требуют мусульмане? — удивился Филиппе.
— Как что? Пристроить к собору Святого Петра минареты и превратить его в мечеть.
— Немыслимо… На это, пожалуй, и я бы не против посмотреть. Даже больше, чем на собственное изваяние. Я на него похож?
— Ни капельки, — признался Руслан.
— Да-да…
Периодически призрак исчезал. В головах пропадало ощущение, что кто-то постоянно заглядывает через плечо.
— Мне трудно поверить, кэп, но этот чудак здорово отвлекает от мыслей о неизбежном, — сказал Ли во время такой отлучки. — Бесконечные диспуты с ним помогают коротать время. Я пытаюсь угадать — вы рассказываете ему про Землю, чтоб отправить в ЦУП с посланием?
— Вряд ли сработает. Представь его размытый силуэт на фоне дисплеев и голос в головах: синьоры, простите великодушно, что потревожил и отрываю от дел, но двое других синьоров ждут вас на Луне.
— Да, кэп. Всю смену отвезут в психушку.
Руслан удобнее устроился в кресле. Скорлупа посадочного модуля стала ненавистной. Они уже считали часы до выхода наружу, в призрачную свободу, ограниченную только тающими ресурсами систем жизнеобеспечения.
— У меня есть идея потоньше. Проблема в том, что дорогой покойник до смерти боится покидать Луну.
— Я заметил, кэп. Умерев один раз, он держится за своё призрачное существование. Говорит — вдруг потеряюсь в пространстве.
— И верит, что некий Единый Бог оставил здесь его неупокоенную душу до какого-то особого условия, поэтому не желает что-либо делать вообще. Хранит статус-кво, сгорая от любопытства увидеть Землю, какой она стала за четыре века. Вежливый и одновременно упрямый как тысяча ослов! Не удивляюсь, что его сожгли. Вот кончатся кислород и пища, будем летать над лунными цирками втроём.
Сказав это, командир зевнул. Пришло время сна.
— Чепуха, — отмахнулся Ли. — Застрявший здесь — большая редкость. Душе полагается идти прямиком на перерождение.
С Руслана слетела дремота.
— От кого я слышу! Ты же коммунист.
— Ну да… Но в первую очередь — китаец. Я верю в реинкарнацию. И в китайского лунного зайца, что дарует бессмертие. У нас первый луноход назвали Юйту, это и есть лунный нефритовый заяц. Каждый, кто меня провожал, просил на Луне внимательнее смотреть — вдруг увижу, как Юйту толчёт в ступке волшебное зелье… Удивлён? Скажешь, за это надо сдать партбилет?
— Сначала вернись в партком, верующий.
Во сне Руслан увидел Галочку, ей лунный заяц совал в рот какое-то снадобье, а он, отец, бежал со всех ног и орал: не глотай, оно не одобрено Минздравом… Проснувшись, космонавт устыдился этих бредней и полез наружу, где терпеливо ждал покойный итальянский монах.
— Филиппе, мне неловко вас просить… Видите яркую звёздочку, что ползёт прямо над головами?
— О да… Это же ваш экипаж, что крутится вокруг Луны.
— И в нём наше спасение. Если нажать на любую клавишу на специальной доске, они примерно такие, как у клавикорда, экипаж снова начнёт мне подчиняться.
— На расстоянии? Вы много мне рассказали чудесного, до сих пор верится с трудом, — Джордано Бруно примолк на минуту, потом до него дошло, куда клонит Руслан. — Вы желаете, синьор, чтоб я пробрался в небесный экипаж и сыграл на том клавикорде?
— Вряд ли это осуществимо. Грузовик летит с огромной скоростью. С Луны она кажется незначительной. Свыше полутора километров в секунду, быстрее ружейной пули.
Он изучил упрямый характер итальянца. Изысканно вежливый, тот обожал противоречить по любому поводу и с учтивой твёрдостью разбивать любые аргументы оппонента. Видать, истосковался за века по этому занятию. Поэтому Руслан сделал «ход от противного».
— Скорость — не препятствие, — мягко возразил призрак. — Я никогда не поднимался над Луной высоко. Вас с восточным другом удивляет моя осторожность. Увы, это иллюзорное существование — всё, что у меня осталось.
— Cogito, ergo sum. Мыслю, следовательно, существую. Вы правы, синьор. Поэтому не могу вас обременить такой просьбой.
— Но Святой Августин сказал иначе: si fallor, sum, если я ошибаюсь, я существую.
— Я цитировал Декарта. Он жил после вашей… Вашего отлёта на Луну.
Филиппе сидел на обломке посадочной опоры в очень человечной позе, подперев кулаком подбородок, будто голова, полная мыслей, подобных декартовским, обрела значительный вес.
— Четыреста лет я разговаривал только с собой. Наверно, стал мудрее. Порой удивляюсь, что не сошёл с ума от одиночества. Старые призраки, что живут в замках Флоренции — те же неупокоенные души — все как один безумны.
Но мудрость в отрыве от единомышленников ущербна. Как же продвинулась научная мысль на Земле!
Понимая, что за науку лунный отшельник принимает философию, а к технике относится не более чем с уважением, Руслан извлёк из закоулков памяти останки знаний из университетского курса, кратко рассказал про диалектику Гегеля и категорический императив Канта.
— К сожалению, Филиппе, здесь на Луне нет практически ничего. На «Хуанхэ» большая библиотека. Конечно, не бумажные книги, но их тоже удобно читать. Главные же собрания на Земле.
— На Земле… Там когда-то был мой дом, — в голосе призрака, обычно довольно бесцветном, колыхнулась тоска. — А Луна так им и не стала. Я хотел вернуться домой и гнал от себя эту мысль.
— Вам нельзя туда! Приближение к месту, где стоит ваш памятник, где сохранились частички праха, неминуемо повысит вероятность, что Творец сочтёт ваш посмертный путь завершённым.
Руслан снова пытался играть на противоречии. К страстному желанию вырваться из лунной ловушки прибавилось необъяснимое сочувствие к этому потустороннему существу.
У Джордано Бруно не осталось слуха, обоняния, осязания, вкусовых рецепторов. А душа столь же чувствительна, как в ночь, когда ему под ноги кидали вязанки хвороста!
— Я попытаюсь помочь вам, синьор Руслан.
— Вы уверены?
— Нет… Но именно сомнения и ошибки делают меня немного живым. И ещё — я хочу увидеть обновлённую Землю. Говорите, Италия объединилась? Брависсимо! И вы здесь — вдвоём, из разных наций, из разных государств… Даже в самом трудном положении, на грани гибели, не дерётесь за остатки воздуха, поддерживаете друг друга, подтруниваете. Я восхищаюсь вами, синьоры.
— Вы преувеличиваете.
— Ничуть! В моё время многие считали, что Господь за грехи обрёк род людской на самоистребление. Вы сумели бросить ему вызов! И заслужили шанс на жизнь… Объясните, что я должен нажать на клавикордах?
…Через сорок часов «Хуанхэ» вдруг сообщил на Землю: «Начинаю торможение и посадку в Море Спокойствия в ручном режиме. Экипаж Чанчжэн-Ангара‑12 чувствует себя нормально. Сбой связи произошёл по техническим причинам»…
…Руслан видел свою крохотную фигурку на фоне серо-коричневой равнины через камеры грузовика. Четыре ослепительных рукотворных солнца нависли над головой. Убрав режим «наведение на маяк», космонавт отбежал в сторону. Садящийся «Хуанхэ» поднял настоящую пылевую бурю, а ещё через пару минут лунные страдальцы отвинчивали входной люк!
Джордано Бруно, небрежно развалившись, восседал в кресле оператора грузового модуля, будто сам управлял кораблём на посадке.
— Теперь — на Землю, синьоры?
— Вы не поняли, Филиппе! — Руслан был готов обнять и облобызать покойника. — Теперь мы развернём лунную базу. Через три месяца ожидается смена, долгосрочная экспедиция, на их корабле и вернёмся. «Хуанхэ» не способен взлететь.
— Ну, три месяца — не четыреста лет. Вы же подкинете меня домой?
