Малахитчики
Через час мы полностью экипированные, – в резиновых сапогах, прорезиненных робах и рукавицах, на головах – каски с подшлемниками, прикрывающими шею и плечи, на поясах – аккумуляторные батареи с фонарем на касках, за поясом – геологические молотки, через плечо – сумки взрывников, – шли по квершлагу в направлении сбойки.
– Во, — удивился Володя на подходе, – было только две доски накрест с объявлением, а сейчас, гляди-ка, уже решетка стоит.
– Что же ты, главный инженер, – не удержался, съехидничал я, – не знаешь, что у тебя на шахте делается.
– Так директор, наверное, распорядился, ведь это он всех стращал, что там опасно.
Решетка была, можно сказать, нарошечная, – из узких досок вроде штакетин, и довольно редкая. Толстому между штакетин не пролезть, но таким поджарым, как мы – вполне. Почему перекрытие не сплошное и решетка такая сквозная – тоже понятно, – чтобы не уменьшать площадь сечения выработки и не препятствовать прохождению воздушного потока.
Тезка заоглядывался вдруг, подобрал валявшийся рядом обломок штакетины, прижимая к животу аккумулятор, первым полез с нею через дыру в решетке.
– А это-то тебе зачем? – спросил я, следуя за ним. Включили фонари, пошли в сгущающуюся темноту, – впереди освещения уже не было.
– Так там ведь лужи, наверное, будут необъятные, вдруг и в самом деле провал в карст, заполненный водой. А ласты-то мы с тобой не взяли, – нервно хохотнул тезка. У меня тоже по загривку мурашки пробежали от такой мысли.
– В лужах буду щупать почву перед каждым шагом вперед, – закончил Володя.
Минуты через две уже в кромешной темноте, прорезаемой только лучами фонарей, подошли к месту сбойки. В обе стороны здесь уходила узкая, метра в полтора, и низкая, – едва можно было пройти, не наклоняя головы, выработка. Она была закреплена всплошную массивными, потемневшими от времени стойками и перекладами диаметром сантиметров 25, если не 30. Только на участке сопряжения крепь была разобрана, очевидно, чтобы обеспечить прохождение воздушной струи. Над этим местом кровля частично обвалилась, на почве высилась горка рыхлой породы высотой с метр с небольшим. Мы остановились, прислушиваясь к зловещей тишине. Тишина стояла, как говорят, гробовая, только слышался звук падающих с кровли капель.
– Все же как-то нехорошо получается, – обратился я к своему спутнику, – пошли, никого не предупредив. Представляешь, какая суматоха поднимется, если, не дай бог, с нами что-то случится. И не будут знать, где нас искать…
– Сдрейфил что ли, – в голосе его я почувствовал нотки разочарования и досады.
– Да ничего я не сдрейфил, но, согласись, по-мальчишески все это как-то, не по-взрослому мы поступаем. О людях-то тоже надо было подумать, сколько им мороки будет.
– Да подумал я об этом. В аккумуляторной оставил женщинам записку для начальника участка, который выйдет в следующую смену. Это хороший мой знакомый, в одной комнате в общежитии жили. Написал, чтобы передали ему эту записку, там-де рабочее задание на смену. А в записке наказал, чтобы позаботился о завершении крепежных работ в восточном штреке за шестой дучкой, – в общем-то абракадабра, поскольку ни дучек, ни крепления в этом штреке нет. Написал это на тот случай, если девки полюбопыствуют. Вроде бы дело, а понять все равно ничего не поймут. А в конце записки сообщил, что ушел за перемычку на сотом горизонте и к концу смены подойду к нему. Девки-то ничего не поймут, а он живо смекнет, что к чему. Но все это так, в качестве подстраховки. Мы с тобой часа через три должны вернуться, записку я заберу, и все будет о-кей!
«Расчетливый, подумал я, все предусмотрел. Не зря его главным инженером поставили».
– Ну, пошли что ли …
С опаской поглядывая на купол кровли, перелезли через горку обвалившейся породы, сползли в выработку под защиту перекладов. Оттуда стали разглядывать стенку обнаженного пространства против сбойки. На всей её поверхности виднелись какие-то черточки сантиметров по 40-50 длиной. Протянув руку за крепь, я пощупал ближнюю из них.
– Слушай, а ведь это следы от шпуров. Смотри их сколько по контуру. Это ведь то, что сейчас называют контурным взрыванием. И стенка-то смотри, какая ровненькая, будто ножом вырезана. Только шпуры что-то уж больно короткие.
– А чему ты удивляешься, – ответил мне Володя, – тогда бурили вручную, – одной рукой стальной бур держали с заточенным под долото наконечником, а другой били молотом по другому концу. Бур после каждого удара поворачивали градусов на 15-20, им же и мелочь из шпура выгребали. Таким-то способом дай бог полметра пробурить.
– Было и двуручное бурение, когда бурили вдвоем, – один бур держал и проворачивал, а другой – бил молотом …
– А ты откуда знаешь?
– Да книжку как-то в библиотеке раскопал издания 1840-х годов. Называется «Курс горного искусства», написал её капитан корпуса горных инженеров Узатис. Там подробно написано, – и как бурили в то время, и как взрывали. Кстати, взрывали порохом, а это низкобризантное взрывчатое вещество, потому и отрывало точно по контуру. А сейчас аммонит, детонит, – они же высокобризантные. Бабахнут, и вместо проектного сечения в девять квадратов имеем чуть ли не двенадцать. Потом с креплением сколько маяты.
– Ну, ты профессор прямо, – с удивлением посмотрел на меня мой собеседник. – А поджигали как?
– Так ведь в то время уже был бикфордов шнур. Бикфорд его еще в 1820 году изобрел. Ну а если не было бикфордова шнура, тлеющий фитиль применяли.
Под ногами у нас был почерневший от времени и чуть ли не окаменевший трап, присыпанный мелкой породной крошкой, но все же можно было понять, что это деревянные плахи. Володя поковырял геологическим молотком на обочине, удивился:
– Толстенные-то какие, как только им не жалко было такой материал на трап пускать.
– Так ведь тогда кругом леса стояли, не то что теперь, – ответил я, тоже разглядывая край трапа. – Стойки крепления и верхняки тоже вон какие толстые, ле́са не жалели. Да и не было у них тогда никаких других материалов для такого дела. Зато как удобно было по такому трапу откатывать в тачке руду.
– А что это за бревна вдоль всей выработки уложены, для чего? – Мой товарищ постучал молотком по наполовину врытому в землю окаменевшему чурбаку метра в два с половиной длиной, который шел дальше утолщением, и потом снова продолжался таким же чурбаком; и так по всей выработке, насколько можно было видеть в свете фонаря. – Непонятно.
Володя обернулся к тому месту против сбойки, где крепь была разобрана. Чурбаков там тоже не было. Встал на колени, ощупал конец крайнего чурбака, удивился:
– А он пустой внутри, высверлен что ли? Торец у него с углублением под конус и вода в него с почвы затекает. Не пойму: это у них, вместо канавки что ли?
Я ничего не мог ему на это ответить. Мне и самому было непонятно. Действительно, водоотливную канавку хоть можно почистить, если она забилась, а здесь? Мы прошлись вдоль чурбаков, внимательно их разглядывая. Складывалось впечатление, что это трубопровод. Просверленные чурбаки с одной стороны имели углубление в виде конуса, с другой, видимо, заточены «под карандаш», благодаря чему довольно плотно могли быть соединены. Стык обмазан какой-то теперь уже окаменевшей замазкой, обеспечивающей герметичность соединения. Явный трубопровод. Но для чего? Эту загадку мы так и не разгадали. Но ведь и водоотливной канавки в выработке не было!
Прошли по выработке метров тридцать, крепление на всем этом пути выглядело вполне надежным, и только в двух местах верхняки треснули под давлением кровли и немного прогнулись. Это прибавило нам уверенности. Наконец, увидели с правой стороны проем метра в полтора шириной, над которым верхняки крепежных рам упирались на такую же продольную балку. Осветили пространство за проёмом.
– Забой! – разом выдохнули мы.
Открывшееся нам пространство было относительно небольшим – по площади квадратов в пятьдесят. Когда-то оно, видимо, было закреплено, но рухнувшая кровля разломала и разбросала элементы крепления, одна стойка даже выкатилась чуть ли не к тому месту, где мы стояли. Сейчас в забое метров на пять высилась гора с торчащими из неё бревнами, порой сломанными и расщепленными, а над всем этим хаосом высился купол пустоты, напоминавший уходящую вверх пещеру. Судя по относительной гладкости поверхности горы, обрушение произошло достаточно давно.
– Ну, и что будем делать? – спросил меня напарник, пытаясь достать лучом фонаря вершину купола, но луч растворялся в пространстве, не достигая цели.
– Надо бы все же поковырять, причем не нужно идти к стенке забоя, то, что обрушилось, это ведь тоже руда, а откос начинается вон, почти рядом, метрах в четырех. В нем и надо поковыряться.
– Верно говоришь, давай так, – Володя расстегнул сумку взрывника, достал веревку, стал обвязывать себя вокруг пояса. – Я далеко не пойду, посмотрю на краю откоса. А ты, если вдруг услышишь обвал, тяни меня изо всех сил. – Вручил мне конец веревки. – И держи веревку в натяг.
С этими словами мой напарник, то и дело поглядывая на купол, двинулся к откосу обрушившейся руды. Я видел, как он торопливо раскапывал его поверхность, несколько раз брал что-то в руку, разглядывал и укладывал в сумку. Мне оставалось только нетерпеливо переминаться с ноги на ногу в ожидании, когда он вернется, чтобы поменяться ролями. Впрочем, это не мешало мне держать веревку в натяг и быть готовым к спасательным действиям.
Наконец он вернулся. Я в это время уже завязывал свой конец веревки вокруг пояса.
– А ведь малахита-то нет, – с сожалением сказал мне напарник, – только сростки самородной меди да образчик марказита наковырял, – полез в сумку, чтобы показать, что он там раздобыл, но я махнул рукой:
– Потом, – и ринулся навстречу удаче.
Прошел немного дальше того места, где ковырял Володя. Что-то вдруг блеснуло в свете фонаря, я рукавицей разгреб рыхлую породу и извлек великолепный образец пирита, – куб размером сантиметров восемь по ребру, усеченный по одной стороне ярко блестевшей золотым блеском плоскостью, – настоящее «Таюткино зеркальце». Все остальные грани, безупречно целые, имели изящную параллельную бороздчатую штриховку. Как бы не повредить его другими находками, – подумал я, снял левую рукавицу, уложил в неё образец и лишь после этого – в сумку.
Еще минут десять разгребал поверхность отвала геологическим молотком, забыв о куполе наверху и ожидавшем меня товарище, нашел пару неплохих шарообразных образчиков марказита и несколько ветвистых сростков самородной меди, но Володя уже дергал меня за веревку, жестом показывая часы на запястье. Я с сожалением покинул горку, направился к проему в крепи выработки.
Хотели было показать друг другу, что раздобыли, но время поджимало, решили сделать это по возвращении. Еще, наверное, метров сорок прошли без проблем, когда перед нами вдруг выросло препятствие – на протяжении трех-четырех метров на пути громоздились поломанные верхняки и повалившиеся стойки крепления вперемежку с кусками породы и породной мелочи. Все это горой почти наполовину перекрывало сечение выработки. Судя по рыхлости поверхности завала, обрушение произошло недавно, может быть, день-два тому назад. Осторожно выглянув, осветили свод наверху. Он был метрах в четырех.
– Что будем делать? – Володя посмотрел на меня вопросительно.
– Ну, не возвращаться же теперь, сколько уже прошли, должен же и малахитовый забой где-то быть. Солдаты на фронте как говорили: второй снаряд в ту же воронку не падает. Если недавно обрушилось, так подождет, небось, пока там в кровле напряжения перераспределятся. Полезли!
Еще на подходе к этому месту обратили внимание, что от гробовой тишины, которой нас встретили старые выработки, не осталось и следа. За крепью слышался шум, подобный шуму проливного дождя в ненастную погоду. Когда выглянули в пролом, увидели, – так и есть. Со свода кровли бесчисленными прерывистыми струями стекала вода.
– Откуда воды-то столько? – обратился я к своему спутнику.
– Так там наверху речушка Железянка и пруд недалеко, а породы пористые, трещиноватые, вот оттуда и просачивается. Бурили там скважины по краю, вкачивали под давлением какую-то гадость с твердеющими добавками, чтобы уменьшить водоприток, но вот, как видишь, толку мало. Ка́к только люди здесь в старину работали? Ну, да что говорить об этом, полезли!
На пузе, по-пластунски, живо шевеля локтями и коленками, переползли переобводненный завал, основательно снивелировав его макушку, тем самым облегчили прохождение вентиляционной воздушной струи. Впрочем, нам и без этого хорошо поддавало сквозняком под зад, холодило штаны и задирало подшлемники, обдувая загривки. При этом перемазались желто-зеленой глиной, как черти. Встали, поправили куртки и сумки через плечо, не прошли и десяти метров, как увидели справа еще один проем в крепи. Выглянули – забой!
Картина была схожей, но со своими нюансами, существенно обогащавшими сюжет. Прежде всего, бросалась в глаза огромная лужа, не менее 6-7 метров в диаметре отделявшая нас от забоя. Свободное пространство здесь было значительно больше, чем в первом забое. Как и там, все оно было завалено обрушившейся породой с торчавшими из неё бревнами разрушенного крепления, но свод над ней был менее крутым, видимо, горный массив здесь был более устойчивым – лучи света доставали до поверхности купола. Со свода, как и там, в проломе, бесчисленными прерывистыми струями лилась вода, образуя чуть ли не завесу. Обвалившаяся с кровли, перенасыщенная влагой, породная гора расползлась лепешкой.
Слева от нас, у противоположного берега лужи, рогатилась ручками полузатопленная тачка с досчатыми бортами, широкая у ручек и сужающаяся к колесу – как раз такая, какими их рисуют иллюстраторы в сказах Бажова.
– Слушай, – закричал я товарищу, пересиливая шум подземного дождя, – когда кровля обрушивается под действием растягивающих напряжений и образуется арочный свод, в массиве происходит перераспределение напряжений и основная нагрузка в виде сжимающих напряжений перемещается в опоры свода – на краевые стенки, здесь это, смотри, – я показал ему рукой, – плоскость забоя. Он при этом тоже становится склонным к обрушению. Так и произошло, – видишь, у забоя свежий вывал. Именно там и надо смотреть малахит, а не под куполом.
– Откуда ты все это знаешь, профессор? – Володя смотрел на меня с удивлением.
– А мы сейчас на кафедре тему разрабатываем – выбор рациональной схемы расположения подэтажных штреков с учетом распределения напряжений в массиве вокруг очистных камер. Начитался за год-то.
– Ну, ты даешь.
– Давай я первый пойду, проверю свою гипотезу, – я стал обвязываться веревкой. Напарник не возражал.
– Штакетину возьми, профессор, и дно в луже щупай как следует, – напутствовал меня Володя, – плавать-то умеешь?
– Да иди ты … – плюнул я три раза через левое плечо, пошел, тщательно прощупывая почву перед каждым новым шагом.
Лужа, слава богу, оказалась не такой уж и глубокой, высоты сапог хватило, – не затекло. На подходе к «берегу» увидел, что на стене забоя что-то висит коричневое. Подошел, вгляделся, – почти насквозь проржавевшая цепь, закрепленная забитым в породу железным штырем. Большая её часть, метров, наверное, в пять змеилась под забоем, а на конце – большая окова, тоже грубая и проржавевшая с отверстиями по краям. Забыв про малахит, поднял её, рассматривая.
«Большущая-то какая, невольно подумал я, это какой нужно иметь кулачище, чтобы не освободиться от таких оков! – Мысленно представил себе бажовского Степана из «Хозяйки медной горы», колупающего обушком малахит в забое. – Стой, прервал я свои измышления, если бы на руке была такая окова, он работать бы не смог. За ногу приковывали. На сапог её надевали что ли?» – Бросив железяку, двинулся к обвалившемуся участку забоя.
Еще на подходе увидел на поверхности вывала среди торчащих брёвен куски обмытого падающими струями ярко-зеленого камня. Малахит! Быстрыми движениями, сняв рукавицу, стал собирать их и складывать в сумку. Молотком разгреб верхний слой, – и там тоже. Малахита было много, – и мелких кусочков с красивым рисунком, и довольно крупных, – с кулак и даже с человеческую голову. Собирал, торопясь, все подряд, не разглядывая, мысленно представляя себе, что вот так и у Степана под ноги сыпались из-под обушка куски малахита, – где обломки, а где бугристые окатыши натёчной формы.
Володе, наблюдавшему за моими действиями, видимо, стало невтерпёж. Крикнул громко.
– Оставь хоть мне немного.
– Мно-го-о, мно-го-о, мно-го-о, – вдруг громко и осуждающе прогудело откуда-то сверху.
Я невольно вздрогнул, втянул голову в плечи. В мыслях мелькнуло, как перед бажовским Степаном появилась вдруг Хозяйка медной горы. Так и сейчас, подумал я, явится Хозяйка и спросит: «Что вы тут делаете без моего разрешения?».
– Че ты кричишь, тише! – бросил я в ответ.
– Ти-и-ше-е, ти-и-ше-е, ти-и-ше-е, – примирительно отозвалось сверху.
Володя, стоявший в проеме тоже разинув рот, вдруг рассмеялся:
– Ха-ха-ха, – видимо, понял, что это эхо. Затопал ко мне по луже, сматывая на ходу веревку.
– Га-а-га-га-а, – зловеще загрохотало под куполом, и слышно было, как где-то посыпалась порода.
– Тише ты, – зашипел я сдавленным громким шепотом, оглядываясь по сторонам, – обвал спровоцируешь.
Мельком бросив взгляд на тачку и цепь в забое, он принялся тоже подбирать куски малахита, разгребая отвал геологическим молотком. Минут через десять с отяжелевшими сумками мы были уже под защитой крепи в проеме закрепленной выработки.
– Тачку и цепь с оковой я потом найду способ забрать отсюда, – сказал мне мой спутник, поправляя сумку на плече, – организую на руднике музей «Старые Гумёшки». Слушай, а как они работали в такой темноте, чем освещали забой?
– Бажов со слов стариков писал о каких-то там блёндочках – светильниках с крючками.
– Карбидки что ли?
– Да нет, карбидные лампы были изобретены на рубеже XIX-XX веков, а тогда, видимо, применяли какие-то масляные светильники с фитилями. В забое по 2-3 штуки и по выработке, по которой откатку руды производили, развешивали на стойках, чтобы хоть мало-мальски освещать путь каталю.
– Так это ж стециального работника надо было держать, чтобы следил за этими светильниками, подливал масло, менял фитили…
– Видимо, так и было. – Я помолчал. – Глаза, наверное, привыкали к этому полумраку, рудобой начинал видеть, как кошка в темноте. Зато, представь себе, как его ослеплял солнечный свет, когда он поднимался на гора. Для зрения-то нагрузка какая!
– Бажов, правда, писал в «Хозяйке медной горы», что в забое, чтобы светлее было, смолье жгли, то есть кострище разжигали. Но сомнительно это, для этого хорошая вентиляция нужна, иначе от дыма задохнешься.
Мы снова помолчали, обдумывая техническую сторону этой проблемы.
– Ну, что, – заторопился я, – теперь на выход?
– Слушай, Володя, раз уж мы так далеко забрались, давай дойдем до ствола «Георгиевской». Это недалеко, – слышишь, как вентилятор гудит? – Я прислушался и действительно услышал сквозь шум подземного дождя монотонное гудение. – Мне это и по делу нужно, – продолжил мой спутник, – нет ли еще завалов, да хотел посмотреть, как там выполнено сопряжение. Не исключено, что вскоре придется вести восстановительные работы, а то без вентиляции окажемся.
– Пошли, мне это тоже интересно. Только не тащить же с собой сумки с малахитом ….
– Дело говоришь, – ответил мой товарищ, снимая сумку с плеча, – оставим их здесь. А где штакетина-то? Ты её там, у забоя, оставил? – он вопросительно посмотрел на меня. Потом махнул рукой:
– Шут с ней, она нам, надеюсь, больше не понадобится.
(Окончание в след. номере)
Иллюстрации из фотоальбома С.О. Карпова. П.П. Бажов на Гумешках
