Не знаю, крикнул ли я? Или хотел крикнуть? Настя услышала?.. поняла?.. почувствовала мою боль. Повернулась.
— Я сейчас сдам свой билет и возьму другой! — крикнул я. — На твой рейс.
Она молча покачала головой. В ее глазах тоже была боль.
В самолете я не спал. От предложенного ужина отказался. Заказал бутылочку виски. Пил и не ощущал ни крепости, ни вкуса нерусской самогонки. Словно перед этим прополоскал рот и горло ацетоном.
Глупое сравнение.
Вообще — все глупо. Глупо, нелогично, больно. И… пусто.
Душа пуста. Словно ее нет вовсе, словно осталась она где-то… на Коста дель Соль или в Шереметьево. Или ее забрала с собой Анастасия.
Я сидел, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза, цедил безвкусный алкоголь и вспоминал нашу последнюю ночь в Испании…
— Я люблю тебя, Саша.
— И я люблю тебя, родная моя. Я никого никогда не любил. Только тебя. Всегда. Всю жизнь.
— И я всегда любила только тебя.
— Какие же мы с тобой дураки! Что мы натворили! Могли быть счастливы…
— Так распорядилась судьба.
— Она злая… Двадцать пять лет мурыжила.
Мы лежали и курили одну сигарету на двоих.
— Мне очень хорошо с тобой, Сашенька.
— Я старался, — пошутил я, запоздало осознав, что Настя сейчас о другом, не о любви телесной.
— Знаешь, — сказала она, помолчав, — я давно поставила на себе крест. А теперь… Оказывается, женщиной быть очень здорово. Любимой женщиной…
