Походяшин боялся конкурентов своему медно-железному фарту. А потому дорогами павдинские края не баловал. Лучше, мол, приписному переплатить или зимним временем руду к заводам вывезти.
Не так посмотрел на дело новый хозяин Николае-Павдинского. Завод к той поре, надо сказать, истощившись рудными запасами и рабочими руками, зачах и запустел. Одной плотиной, знать-то, и величался. И то сказать, долго ли завод продержится, если печами не дышит? Вот и отдала его казна вкупе с лесной дачей в аренду пришлому ярославскому купцу Пастухову с товарищами как сущую безделицу — по 75 копеек за десятину. В ту пору медно-железное дело кого не манило удачей?
Пастуховы — известный купеческий род. Капиталы обретали на хлебной торговле. А потом и на железное дело разохотились.
Заводская дача немереных сибирских пространств с целой сотней медно-железных рудников и с сорока тысячами десятин нетронутого хвойного леса много им сулила. Как это, думают компаньоны, среди этаких гор и на этаких таежно-речных пространствах да не быть руде! Искать надо. Кто, мол, ищет, тот непременно найдет. И принялись. Но одно дело найти руду и совсем другое ее добыть и к печам доставить. Сплошь одни зимники. Даже прежний государев путь зарастал мелколесьем и был едва приметен. Скоро отбила «товарищам» охотку здешняя таежно-болотная непроходь.
А Пастухов с сыновьями не отступился. Двое из его сыновей — Иван да Дмитрий — так те, прямо сказать, семейный железный спор затеяли, кто кого перефартит: Иван здесь, на Югре, искал удачу, а Дмитрий на юге, близ хутора Сулин, что на Донецком кряже.
Так оказался в пастуховском добровольном окружении некий пришлый не русского отечества геолог и горный инженер. Местные звали его Христианом. Что-то в этом имени слышалось им жертвенное. Да и кто за Камнем был не пришлый, кроме чудских вогуло-остяцких первонаселенцев? Обживала Урал разноязыкая сволочь, то есть те, кого сюда сволокли не мытьем, так катаньем или кто пришел своей гулящей прихотью. А язык — что ж… Обиходные нужды на любом языке одинаково понятны.
Ну и поперешный же мужик оказался этот Христиан! Все-то бы ему не по обычаю и не с оглядкой, а своим умом и смеканьем. К тому времени дороги и мосты к рудникам, а иные были у черта на куличках, сделали пастуховскую медь дороговатой, и Христиан предложил хозяину оставить ее в покое, а по примеру брата взяться за железо: поднять вблизи государевой дороги новый доменный завод, а Николае-Павдинскому оставить передельное ремесло.
Днями, неделями бродил Христиан по горнозаводской даче. Отыскивал железные руды и дотошно выбирал место для чугунного дела. Выбрал в 26 верстах, на реке Ольхуш, притоке Кушвы. И строить начал поперек старине и здешним заводским привычкам.
Отказался, например, от плотины, от коей уральские «заводские люди» неизменно «плясали». Паровой двигатель и локомобиль у него водяную силу заменили. И тем самым развязали заводу руки. Он теперь не зависел от реки, ее капризов и плотинных забот, а приноравливался к лесным и рудным угодьям. Сухой, словом, завод, Сухогорский.
Берега речки Ольхуш соединил мостом, да не из дерева, как в обычае, а из железа. И печь чугуноплавильная тоже ставилась у него от подобных печей на отличку. Не в кирпичном, а в железном кожухе.
Добрых огнестойких глин поблизости не нашлось, и Христиан для прочей кладки использовал все, что было под рукой: бутовый камень, доменный шлак, смесь горнового камня и кунгурской глины.
Фурменные аппараты под его началом изготовили местные механики, и эти аппараты по их новизне справедливо было назвать сухогорскими.
Впервые применил он здесь и свой способ задувки домны.
На Спасском железном руднике для подъема руды устроил канатный путь со специальными подвесами, делающими безопасной работу под канатами. Изучив местную практику использования руды и древесного угля, стал он эти компоненты плавки готовить: руду нагревал, а уголь сушил и дробил. Кстати будет сказать, что лес вокруг завода оставляли нетронутым, а вырубали только в мерах противопожарных. И первый же «гарник» обсеменили под будущий лес.
А какой заводской поселок нарисовался стараниями Христиана на обоих берегах Ольхуша! Для рабочих, служащих и поселенцев выстроил он восемьдесят домов. Не казарм или времянок, а индивидуальных жилищ — каждое на два семейства. Нижние венцы — непременно из стойкой лиственницы. В центре поселка — гостиный двор на десять лавок и госпиталь. В нем квартира для фельдшера, аптека, две палаты с вентиляцией, кухня и баня.
Рабочих на завод привлекали льготами: давали денег на обиход с рассрочкой на 5–8 лет.
Иные действия Христиана и ныне смотрятся утопией. Например, на расчищенных от леса площадях он провел опыты по посеву овса, ячменя, ржи и овощей. Опыты дали хорошие результаты — местоположение завода оказалось на редкость здоровым и жизнеспособным.
Был, разумеется, и хозяйский кабак в поселке, иначе водку продавали бы частные «доброхоты» и, конечно, втридорога. Барыш от продажи кумышки намеревались употребить либо на устройство училища, либо ссудной кассы для рабочих.
Христиан строил, а капиталы-то были пастуховские. Значит, Христиановы новшества и Ивану Пастухову были по нутру!
Шаг в шаг с Сухогорьем и на отрогах далекого Донецкого кряжа затевалось доменное производство. В местечке Сулин (ныне это город Красный Сулин Ростовской области) Дмитрий Пастухов оказался под стать брату: вместо кокса он впервые использовал в качестве топлива уголь-антрацит. Домны-родственницы — Сухогорская и Сулинская — поднимались и росли в состязательном режиме. Иван нет-нет да наведывался к брату, и Дмитрий не раз побывал в Павдинской даче.
В один из ранних своих приездов собрал он в здешней округе коллекцию минералов и гербарий — уж не с подачи ли неутомимого Христиана? И отвез ее в Ярославль своему любимому учителю, увлеченному ботаникой. Тот был поражен богатством павдинских недр и флоры. Неудержимо потянуло его на Урал. Стал искать туда дорогу. Место преподавателя французского языка нашлось в Екатеринбургской мужской гимназии, и учитель из Ярославля, не задумываясь, перебрался на Урал. Учительское поприще он рассматривал как просветительское и так широко, что гимназической аудиторией стал у него едва ли не весь уральский край. Вокруг него в конце годов 60‑х собралась в Екатеринбурге группа энтузиастов, переросшая вскоре в Уральское общество любителей естествознания (УОЛЕ). А бывший учитель стал его ученым секретарем.
Но мы забыли о Христиане. Кроме заводского дела, была у него еще одна страсть — охота. Но если в чугунно-железном промысле был он мастак, то на пернатой добыче ну никак не везло мужику. Казалось, и «Зауэр» прямиком из ружейной Тюрингии, и справа охотничья — бродни, ягдташ, патронник — что тебе лубочная картинка, и дробь накатана разного калибра, и порох дыму не дает, а нету фарта-удачи. День, другой, третий бродит по павдинским отрогам. Ему бы по сторонам смотреть, а он — все под ноги. Камешки пинает-выковыривает. То набредет на магнитный железняк, то на медную обманку или на золотоносный кварц… К заводу выйдет с одним щуплым рябчиком, а то и вовсе только ноги принесет.
Вот так-то ходил Христиан по тайге и нежданно-негаданно девку встретил вогульского обличья. Чем можно бывалого геолога в горно-таежном краю удивить-озадачить? А перед этаким привидением встал наш Христиан столбом вкопанным. Поначалу показалось вроде девка как девка. В темный плат укутана — знать-то, думает Христиан, на вогульский паул набрел. А она возьми да эту свою шаль и распахни! И вся-то тогда явилась в блестках и украшениях: в бусах каких только монет и дорогих безделиц не нанизано, перстни один другого нездешней. На шее медальон серебряный с царской охотой — не иранской ли, подумалось, работы. Поясной набор посверкивает из бляшек серебряных с позолотой. Стоит девка и Христиану руку протягивает — на пальце, видит он, серебряный перстень с изумрудом египетских, наверно, копей, запястье костяным браслетом окольцовано. А на ладони блестки белого камня-металла серебром лучатся — целая пригоршня. Пока Христиан подарку дивился, глядь, а девки-то и нет. И не девка вовсе, а большая черная птица снялась и с криком улетела.
Знал Христиан толк в металлах и рудах, а самородной платины на Павде ему встречать не приходилось. Да и павдинцы о ней слыхом не слыхивали. Но коли это подарок, думает наш Христиан, то надо его не в доходный раж, а в охотничье дело употребить. И накатал он дроби из той девкиной платины для своего «Зауэра». Стоило ему одну такую дробину в прочих затерять, как непременно добрую пернатую добычу выцелит.
Заводу Ивана Пастухова на Сухогорье совсем короткая выпала жизнь, хотя чугун шел хороший и железу павдинскому тоже износу не было. Но в семейном пастуховском споре удача улыбнулась Дмитрию. Да и вообще южная металлургия с ее коксующимися углями, антрацитом и рудами Донецкого бассейна одержала верх. На юг пошли железные дороги, крупные капиталы и доходные заказы. Ничего этого не досталось малым уральским заводам, пыхтевшим на древесном угле. Сухогорью не дано было пережить даже детский возраст, и сохранилось оно только в памяти Павды-берегини едва начатой югорской сказкой.
В 1872 году по представлению ученого секретаря и основателя УОЛЕ Онисима Егоровича Клера в действительные члены Общества был принят горный инженер Христиан Яковлевич Таль, известный своими геологическими исследованиями в Павдинской даче.
Говорят, павдинские охотники еще долгое время добывали дичь платиновой дробью, не подозревая о ее драгоценности. Некаквсехные люди.
