— Не грусти, — ответила мать. — Не твоя в том вина, просто крапива слабая попалась. Экология
нынче не та, раньше и солнце было ярче, и небо голубее, и трава зеленее, и крапива злее, да выродился нынче мир. Знаю я, как беде твоей помочь — настоящая крапива на кладбище растет, да только в полночь рвать ее надо, дабы сила из нее не вышла.
Послушала Элиза матушку, пошла ночью на кладбище, нарвала крапивы, спряла из нее нить, соткала
рубаху. Получилась вещь на загляденье, соседи, увидев рубаху, купить хотели, большие деньги сулили, да только не продала ее девушка, убрала в шкаф пластиковый, заперла на замок кодовый, миллиард
вариантов содержащий, чтобы не украли подарок, брату предназначенный. Обиделись соседи на Элизу,
не поверили, что она сама такую красоту сделала. Стали следить за девушкой, заметили, что та ночью
на кладбище ходит, позвонили в больницу, на расстройствах душевных специализирующуюся. Пошла
Элиза ночью за крапивой, только нарвала, а там её уже флаер медицинский ждет. Отвезли девушку
в закрытую лечебницу с решетками на окнах и стенами мягкими, долго разные пятна показывали да
спрашивали, что она там видит, но молчала девушка, памятуя клятву свою ничего не говорить, покуда
братья не наденут рубахи. Долго ли, коротко ли, вызвал ее к себе главный врач, вопросы каверзные
задавал, но молчала Элиза, только жестами просила вернуть ей крапиву да к станку программируемому допустить. И сдался врач, решив, что с рождения нема девушка, а трудотерапия полезна ей будет.
Неделя оставалась до возвращения братьев из академии, по восемь часов в день работала Элиза, могла бы и больше, да возбранялось то уставом клиники. Закончила она десятую рубаху, взялась за одиннадцатую, но не хватило крапивы на правый рукав последней рубахи, получилась она с одним рукавом.
