Уха обжигает губы и руки сквозь железную тарелку, чебаки совсем разварились, и их мелкие косточки то и дело попадают некстати в ложку. Звёзды мерцают и манят.
Из-за кустов, что высятся вдали грозным чёрным воинством, крадучись подползает по макушкам трав тонкий, необыкновенно белый туман.
Костёр расправился с ветками, задремал, потрескивая угольями. Спину давно холодит, но двинуться и пробудить огонь новыми подношениями почти невозможно. Мрак и мерцание пепла заворожили. Так и усну сейчас. Мир замер…
Прозрачную тьму пронзает неожиданный металлический звон. Стреноженный коняга вскинул голову, брякнув боталом за рекой. Резко и отчётливо слышатся в тишине откуда-то издалека позывные «Маяка» – какие-то рыболовы радио слушают. Меж звёзд пробирается, то вспыхивая, то пропадая, спутник…
Надо дать какой-то знак, объявить о себе живым. Топор яростно рубит обречённый сушняк. Костёр помешкал для приличия, но всё же взялся за своё древнее дело, вскидывает в небо новые яркие вертлявые звёздочки искр. Из туманной мглы возникают мокрые от росы тучные травы и косматой зелёной стеной ивовый куст. Двигаться… Что же ещё сделать-то? Может, посуду помыть? Костёр трещит, мечется за спиной. Тень извивается, прячется от живого огненного сияния в камышах, между листьями кипрея и лопуха. В реке отражаются ночные светила, пляшут, раздваиваются и вновь сливаются.
