Едем с сетями и ружьем. Таловых дров кругом полно. Вдоль воды в кустарниковых полосах — и шиповник, и боярка, и смородина на заварку. Травы давно скошены, отава подрастает ровным пушистым ковром.
Станом расположились по традиции под древним кустом краснотала в низине: «чтобы уток не шибко пугать». Разобрали режевые сети и растащили их: одни в Графье, другие — в Старицу. Браконьерством такой осенний лов отец не считал: «Рыба, котору не изловил, зимой от замора погибнет, вот и успевай — лови». А поймать осенью можно и жирного чебака, и щуку, и окуня, зашедших с весенней полой водой, и, конечно, вездесущих карася и линя. Улов не заставил себя ждать — уже растрясая поставленные сети, выбрали больше десятка темнобоких карасей. А с красно-огненным закатом скрылись под кустом на берегу поджидать уток…
Косатые налетели как-то вдруг, будто падая на голову. Со свистом разрезая сильными крыльями воздух, проносятся в каких-нибудь пяти метрах от нас. Я, стрелявший до того только по банкам, вскидываю ружье и, не успев приложить его к плечу, жму на спусковой крючок. Отскочившее от взрыва пороха ружье обдирает пальцы правой руки и ударяет в плечо с такой силой, что я чуть не падаю в вязкую прибрежную грязь. Но что это?! На воде неподвижно лежит моя первая утка! Отец говорит что-то, довольно улыбаясь, правда, разобрать не могу, в ушах звенит.
А потом, как стемнело, костер с ухой, чаем и печенками, да ночлег в шалаше-«балагане», прилаженном к пологому боку колхозного зарода…
