Солнце поднимается все выше, и зной становится нестерпимым. Мне начинает казаться, что вот в какой-то момент закипит единственная в этом пекле жидкость — кровь в жилах людей, и все мы бездыханными трупами останемся в чужом румынском поле.
Ужасно, как хочется пить. И в эти минуты я ни о чем другом, кроме висящей на моем ремне алюминиевой фляжки с остатками теплой воды на донышке, думать не могу. Хотя бы один глоток. Я, конечно, понимаю, что жажды он не утолит, и вода тут же испарится через поры тела. Но сдержаться просто невозможно. Так хочется почувствовать то мимолетное блаженство, когда металлическое горлышко фляжки коснется сухих губ, и влага, пусть даже теплая, на мгновение освежит иссохший рот.
Я шагаю в первой шеренге правофланговой и исподтишка поглядываю на идущих рядом со мной бойцов, которые почему-то могут сдерживать себя и не прикладываются часто к своим фляжкам. Но я не могу. Я мысленно признаюсь им в своей слабости и прошу у них за это прощения. Когда мне кажется, что солдаты, погруженные в свои мысли, на меня не смотрят, я украдкой снимаю с ремня флягу и выпиваю заветный глоток теплой воды.
