1.
Легкая круговерть, до этого плавно водившая поплавки взад-вперед под кустом ивняка, пропала, и они, красный и синий, пригорюнились, задремали на неподвижной водной глади маленькой речной бухточки.
— Все,— сказал Мишка,— три-один в мою пользу. Говори: я балда.
Ромка вздохнул и десять раз назвал себя балдой. Все было по закону: Мишка вытащил три плотвички, Ромка одного — с мизинец — ерша. Солнце стояло над головой и щедро отдавало тепло земле и всему, что было на ней. Речка притихла, как бы затаилась. Неумолчная густая стрекотня кузнечиков наполняла дремотную полуденную тишину. Ребята окунулись в тепловатую, слабо бодрящую воду и растянулись на траве. В чистом, слегка подсиненном небе висел ватный, изорванный след недавно пролетевшего реактивного самолета.
Мишка достал из кармана два сладких коричневых сухаря и дал один Ромке. Сухари дружно и весело хрустнули на зубах.
— Да…— сказал Мишка.
— Да…— ответил Ромка. ,
Говорить было не о чем. Крупный медный муравей раскачивался на травинке перед Мишкиным лицом.
— А я курну,— объявил Ромка, выскреб из спичечного коробка малюсенький ободранный окурок, зажег спичку и, чмокая и сопя, стал тыкаться носом в язычок пламени.
— Знаешь, Ромка,— сказал Мишка,— ты лучше не кури, а то превратишься в мумию или умрешь. Вон плотник из общаги тем летом сидел у бани на бревне и курил. Покуривал да посмеивался, а потом — раз! — курнул, сказал «Ой!» и умер. Лежит мертвый, а у него из носу дым идет.
— «Ой» он не говорил, не ври,— возразил Ромка.
— Ну может, что и другое сказал. При чем тут… Вон какой ты синий и на борьбу слабак. Вот скажи мне: повалил ты меня хоть разик?
— Чего синий? Сам ты огурец зеленый,-—огрызнулся Ромка.— Я только третий раз курить пробую. А когда наперегонки — ты меня хоть раз обогнал?!
Да, бегал Ромка быстро, особо стремителен был его старт. При всем желании ни убежать от Ромки, ни догнать его Мишка не мог.
— Может, ты, Ромка, чемпионом мира по бегу можешь стать,— вздохнул Мишка.—: А чемпионов-куряк не бывает.
Ромка испортил две спички, поморщился и стрельнул окурок в Гводу.
— Давай, Ромка, лучше в небо смотреть,— сказал Мишка.
Когда Мишка долго-долго смотрел в небо, в одну точку, у него сладко кружилась голова и начинало казаться, что он не на земле, а летит, поднимается в небо, выше и дальше: куда хочу, туда лечу.
Что-то плеснуло. Ребята развернулись на животы. Из-за поворота выплывала лодка с двумя мужчинами. Один, в полосатой футболке, сидел за веслами, другой, высокий, в темных очках, стоял, полусогнувшись, в носовой части лодки и внимательно вглядывался в берега. Дядьки были незнакомые. Что-то заставило ребят замереть, пригнуть головы.
— Тут, что ли? — спросил сидящий за веслами.
— А что, подходяще. Здесь редко кто бывает. Давай еще чуть вниз. Стоп! Елочки-метелочки…
Лодка с низкой посадкой, борт в три засмоленные доски, остановилась почти напротив кустов, за которыми прятались Мишка с Ромкой. Гребец померил веслом глубину:
— Метра полтора тут.
Лодку медленно разворачивало на середине речки, ширина которой не достигала здесь и тридцати метров.
— Вроде разговаривали тут.
— Да нет! Это дальше, у песка, там пацаны купаются.
— Нет, ты погляди получше, не ленись,— сердито сказал дядька в футболке. ,
— Эй, ты, хмырь! Чего там спрятался? Вылезай! Я ведь вижу тебя,— негромко крикнул дядька в темных очках. Вообще-то это был, пожалуй, не дядька, а взрослый парень.
— Не шевелись,— ткнул локтем Ромку Мишка,— это он нарочно, проверяет.
— Сам знаю! — прошипел Ромка и больно лягнул ногой в Мишкин живот, да так удачно лягнул, что Мишка даже тихонечно охнул. «Ну, погоди,— сердито подумал Мишка,— ты у меня получишь». Подумал, но глубоко задумываться не стал, не до этого было. И потом: в драке для Ромки не существовало ни правил, ни разумных пределов, и конечный результат даже при явном силовом преимуществе Мишки не мог быть предсказуем.
Зимой Ромка обратил в бегство пятиклассника, когда тот сдуру задумал показать ему «где раки зимуют».
Очкастый склонился в лодке спиной к ребятам, напрягся и перевалил что-то громоздкое за борт. Раздался тяжелый глухой всплеск, несколько раз крупно булькнуло.
— Тише ты! — громко прошипел сидящий за веслами.
— Порядок. Как в аптеке. Елочки-метелочки,— распрямились над речкой «темные очки».— А достать — всегда достану. Поехали.
Весла ударили по воде. Лодка прошла немного вверх по речке и причалила у противоположного заболоченного берега с темно-зелеными гребнями понурой и жесткой осоки, припавшей к самой воде.
— Ромка, чего это они? — спросил Мишка.—Ловушку поставили или чего?
— Не шевелись! — зашипел Ромка.— Ловушку поставили… Как же. Балда. Они покойника утопили. Во, длинный чего-то из лодки вылезает.
— Покойника?! — поразился Мишка и вдруг почувствовал обнаженным животом прохладу прибрежной травы.
— Сперва убили, а теперь утопили. Привязали груз, чтоб не всплыл.
Они переглянулись. Надо было как-то незаметно сматываться отсюда. Очкарик торчит на том берегу, головой, как филин, крутит, а вдруг на этот берег надумает: веслами три-четыре раза махнуть — и здесь. Они осторожно отползли на животах ногами вперед, а потом скатились до усеянной желтыми кувшинками влажной ложбинки. Красиво скатились, как разведчики, подумалось Мишке.
Тут их уже нельзя было заметить с того берега, они выбрались на тропинку, сразу же нырявшую в лес, и припустили во все лопатки. У Рохмки, бежавшего впереди, даже пузырилась застиранная до серости, с увядшей красной крапинкой рубашка. Выскочили на широкую, укатанную лесовозами дорогу, отсюда поселок был весь на виду. Присели на обочине. Поселок небольшой, молодой, не очень приглядный, как говорят взрослые, а Мишке лучше не надо. Худенькие березки еще только начинают робко заглядывать в окна первых этажей, да и не больно нужна зелень, считает. Мишка, когда с трех сторон леса.
В поселке контора леспромхоза, магазины промтоварный и продовольственный, детсад, библиотека, клуб, мало чем уступающий объемом и красотой районному кинотеатру, и дюжина двухэтажных 12-квартирных домов со всеми удобствами: и газ, и водяное отопление, и ванны с душем. В кухнях на всякий случай поставлены небольшие белые печки заводского изготовления, которые можно топить короткими с основыми поленцами. Ближе к железной дороге, немного в стороне, завод по лесопереработке. В основном в поселке живут те, кто связан с лесозаготовкой и разработкой древесины. В километре от их деревянного поселка расположен большой, даже немного похожий на город поселок Североонежск, все дома там кирпичные. Там и школа, куда совсем недавно, до каникул, бегали Мишка и Ромка во второй класс. Мишкиным родителям недавно предлагали квартиру в Североонежске, они отказались, папа сказал, что в дереве душа есть, дерево дышит, а камень мертвый.
— Вот это да! — сказал Мишка.— Неужели же…
— А ты думал что?! — взвился Ромка.— Думал, и бандитов уже не осталось?
Говорить было о чем. Рождались страшные догадки и фантастические предположения, особо усердствовал
Ромка. Он настойчиво выдвигал версию о покойнике. Мишка склонился к мешку с золотом, по крайней мере, с серебром.
— А помнишь, очкастый еще сказал: «Захочу — всегда достану» — вслух размышлял Мишка. Если покойника в речку бросили, зачем его снова из воды доставать?
— Мало ли…— замялся Ромка, подыскивая веский аргумент.
— Вот ты весной в болоте слепых котят утопил,— развивал свою мысль Мишка.— Стал бы ты их оттуда через неделю вытаскивать? Зачем они тебе нужны, дохлые котята?!
— Не нужны они мне,— согласился Ромка и добавил:— А котят отец велел утопить.
Они решили завтра все разведать и поклялись, что, пока сами не раскроют тайну, никому ни слова.
— Вперед, джигиты!— крикнул Мишка, и они побежали в поселок. И опять пузырилась рубашка на спине у Ромки, и Мишке никак не удавалось догнать его.
2.
Мишка летел. Не на самолете, а сам по себе, раскинув руки, легко и свободно парил над крышами домов. Переворачивался в воздухе, как акробат, очень жалел, что не видит его сейчас Ромка, дрыхнет без задних ног. Завтра расскажешь — не поверит. Ни за что не поверит. Сделав ладошки лодочкой, Мишка брыкнул ногами, нырнул вниз, а когда стала видна каждая выемка и трещинка на шиферном листе крыши, а печная труба черным жерлом угрожающе надвигалась на глаза, резко взмыл вверх.
Мишка вынырнул из сладкого сна. Бодрая мелодия и мужественный голос певца сотрясали воздух и приглашали к оздоровительной деятельности. Папа, как всегда по выходным, делал физзарядку.
Если вы в своей квартире,
Лягте на пол, три-четыре…
Вообще-то папа не гимнастикой занимался, а исполнял замечательный дикарский танец. Мишка взвизгнул от восторга, взмыл с дивана и стал копировать отца. Из кухни, вытирая руки о фартук, выскочила румяная улыбающаяся мама и стала выпендриваться, ну совсем как Люська из 8 «А».
— Стиляга! — крикнул папа.— Тут не дискотека, тут спорт.
— Тут тебе не танцульки! поддержал папу Мишка.
— Не сбивайте дыхание, мальчики! — отозвалась мама, подпрыгнула и повисла на шее у папы. Папа рявкнул по-медвежьи и упал на палас,
Мишка прицепился сзади мамы, и папа с седоками на спине совершил два почетных круга на четвереньках. Потом Мишка с папой приняли холодный обжигающий душ, надраили мохнатыми полотенцами кожу до полыхающей сладким жаром красноты и сели завтракать. Макали пышные оладьи в сметану и запивали черным кофе.
— И жизнь хороша…— сказал папа, отправляя очередную оладью в рот.
— И жить хорошо! — поддержал его Мишка.
— Ну вот что,— сказал папа,— в следующую субботу едем на Ундозеро. С ночевкой. Нету больше моей моченьки.
— Ура! А Ромку возьмем?
— Давай до кучи и Ромку.
— И я хочу,— сказала мама.
Папа смешно закрутил головой, даже заглянул, удивляясь и недоумевая, в кофейник, не сидит ли кто там.
— Кто-то чего-то сказал или нам почудилось?
— Нам почудилось,— сказал Мишка, с удовольствием включаясь в игру.
— А это кто? — спросил папа, удивленно таращась на маму.
— А это хныкалка, которую очень любят кусать комарики.
— А! Помню, помню…
— Высмеивать единственную женщину в доме!! — воскликнула мама и схватила папу за ухо, а Мишку за нос.— Ну как?! Это вам тоже чудится?
— Нет, это бо-бо,— сказал папа.
— Бо-бо,— прогундосил Мишка. Мама отпустила Мишкин нос и папино ухо.
— Хватит, натерпелась. Куплю девочку. Вас двое, нас двое, тогда еще посмотрим, кто кого.
— Без нашего разрешения…— начал папа.
— Ничего не выйдет,— закончил Мишка.
— Вышло уже! — засмеялась мама и такими хорошими-хорошими глазами посмотрела на папу.
«А красивая у нас она,— подумал Мишка,— вырасту, найду жену такую же, как мама. Хотя где такую найдешь. Таких уже и не бывает. Нет уж, лучше не жениться…»
Папа у Мишки веселый, он так и сказал за столом:
— Ты у меня веселый, а вот дядя Федя все сердитый ходит. Я с ним здороваюсь, а он даже не смотрит.
— У него печень,— сказала мама.
— У него совесть, сынок, перебои делает. Его за махинации убрали с теплого места, он и сердится,— сказал папа.
— Он что — вредитель? — спросил Мишка.
— Вредитель,— ответил папа.
— А тогда почему он не в тюрьме?
— Да вот не в тюрьме… А надо бы ему годик-другой подлечиться там.
Но тут рассердилась мама, велела папе не болтать ерунду и вообще думать и соображать, о чем можно, о чем нельзя говорить с ребенком.
— А мы соображаем! — папа подмигнул Мишке.— Соображаешь?
— Еще бы,— охотно согласился Мишка, хотя похвалиться в данную минуту каким-то определенным соображением не мог.
А папа стал рассказывать, что две новенькие бензопилы — ох! как они нужны на лесосеке — вроде как в дороге, не дойдя до склада, пропади, как: в воду канули, бумаги есть, а пил нет.
— Без этого самого дяди Феди, я думаю, тут не обошлось,— нахмурился папа.
— На… то ты и народный контролер,— сказала мама. Папа приобнял Мишку, ласково взлохматил ему волосы.
— Веселый я, говоришь. Верно — веселый. Так и время-то интересное, веселое. Сегодня зеленая улица веселым, а не сердитым и злым. И ты у меня со смешинкой в левом глазу родился.
— А я? — спросила мама.
— Про тебя и говорить нечего,— папа заговорщически подмигнул Мишке и поднял вверх указательный палец.— Светлана Ивановна, обратите внимание!
Мама посмотрела на папин палец и засмеялась. Папа опустил палец, мама замолчала, снова поднял— и мама опять засмеялась.
— Да ну тебя, совсем в лесу одичал,— и она вышла из кухни. А Мишка подумал: «Вот дает… как гипнотизер». И тут Мишке захотелось рассказать папе о том, что они видели вчера на речке. Так захотелось, что даже языку во рту щекотно стало.
3.
Папа пошел поколдовать над мотоциклом, потому что, как он сказал, пропала искра. Мишка увязался за ним.
Мишкин папа — бригадир лесосечной бригады, вальщик леса. Когда приходит с работы, от него всегда вкусно пахнет опилками. Его бригада соревнуется с другими и почти всегда побеждает. У папы много красивых грамот с портретом Ленина. Зимой в поселковом клубе каждому из папиной бригады подарили по кассетному магнитофону. Самый главный начальник с длинной гладкой головой в постреливающих острыми желтыми молниями очках и напоминающий одомашненного добропорядочного крокодила, не утратившего, однако, природной способности укусить ;и даже проглотить, сказал, что бригада заготовила 27 тысяч кубометров леса, в полтора раза перевыполнила годовое задание. Все хлопали в ладоши. Хлопал и Мишка, они с Ромкой были в клубе, потому что после собрания ожидался мировой фильм про пиратов.
Ромка, бледный от зависти, сказал:
— Эх, взял бы твой отец моего к себе в бригаду, он, может бы, человеком стал. Эх! Пить бы бросил. А там, глядишь, и подарок бы какой-нибудь получил…
Мишка с Ромкой дружили, а отцы их, по словам мамы, не сходились характерами. Ромкин отец работал на пилораме в лесоцехе. Его частенько рисовали в смешном виде в газете, которая вывешивалась в коридоре конторы. Он любил пить водку. Пьяный, он обычно ругался с Ромкиной мамой. Ругались они громко, даже на улице было слышно, особенно, когда тетя Вера кричала: «Паразит! Алкаш проклятый!» А тот в ответ сквернословил.
Когда в магазине водку стали продавать только по талонам — а талоны ему не выдавали,— дядя Коля стал варить брагу. Об этом по секрету сообщил Мишке Ромка, но предупредил, чтобы помалкивал, а то отца в милицию заберут.
— А его не тошнит? — спросил Мишка.
— С чего бы?
— Надо, чтобы стошнило. Я вот, когда маленьким был, килограмм, а может, два халвы съел. Меня тогда стошнило, и я халву сейчас видеть не могу. Три дня голодным сидеть буду, а кусочка халвы в рот не возьму. У вас тараканы есть?
— Ага. За батареей на кухне.
— Ты тараканов налови и накидай ему в бражку.
Мишкина идея Ромке пришлась по душе, но результат оказался неожиданным. Дядя Федя хладнокровно выудил всех тараканов из бражки — а их было ровно полтора десятка,— одним махом, выпил полкастрюли, отметив вслух, что бражка удалась на славу, а потом долго зудел тете Вере, что она специально развела тараканов, чтоб ему житья в доме не было.
…Папа копался в мотоцикле, а Мишка стоял рядом и приходил к благоразумному выводу, что покойник и золото — это пустая фантазия, глупая выдумка, а раз так, значит, нет настоящей тайны. Значит, можно и рассказать. Он уже было начал: «А знаешь, папа…» И тут появился Ромка, в руках у него был небольшой красный багор, видимо, из противопожарного арсенала. Он почему-то не подошел к ним, издали поздоровался с папой и, кособочась и смешно гримасничая, стал жестами подзывать к себе Мишку.
— Ты, Ромка, в пожарники записался или в сплавщики? — спросил папа.
— Нет… Это я донку на щуку поставил, а найти не могу,— начал бодро врать Ромка,— а крючок такой хороший, японский. Отец еще давно подарил..,
«Издали легче врется,— подумал Мишка,— вон как ловко про японский крючок выдумал. А чего он за ухо держится?»
Папа отпустил Мишку на речку, но тут выглянула из окна мама и велела Мишке полить грядку с луком. Вместе с Ромкой быстро управились. Мама сунула Мишке пакетик с оладьями: «Сам не хочешь — Ромку угости». А папа спросил, где на речке их искать, потому что он часа через два приедет искупаться, да и мотоцикл помыть надо.
— Помнишь, где у тебя одноглазая щука на ерша взяла? Там и будем.
— Ты что,— зашипел Ромка, упорно держась за левое ухо,— клялись же не болтать.
— А я и не болтаю. За мной, джигиты!
4.
Мишка с Ромкой остановились около своей тропинки, и Мишка только сейчас заметил, что одно ухо у Ромки иссиня-черное, похожее на печеный гриб. Мишка страшно удивился.
— Чего рот разинул? Отец надрал,— признался Ромка.
Оказывается, Ромка позавчера втихаря в шестилитровую кастрюлю с брагой высыпал пакет черного перца, бухнул туда три столовых ложки горчицы и щедро посолил. Ромка проводил дома целенаправленную борьбу с пьянством. А вчера отец налил кружку браги, в два глотка осушил ее, разинул рот и долго закрыть не мог. А когда закрыл, Ромке досталось на полную катушку. Чуть ухо не открутил, спасибо, мать выручила.
— Злой он у тебя,— вздохнул Мишка. Ромка покосился на Мишку, помолчал и сказал:
— Да нет, он не злой. Он хороший, когда не пьет. Помнишь, какой лук со стрелами он тебе сделал? Вот, а ты говоришь — злой…— и Ромка стал высвистывать лихую песенку.
Они вышли к речке. Удилища, забытые ими вчера, лежали у кромки воды. Но красного Ромкиного поплавка не было видно, а леска, туго натянутая, уходила под куст. Ромка, трясясь от нетерпения, кряхтя и ухая, вытащил замечательного окуня, граммов на триста, и издал победный вопль.
— Не ори,— сказал Мишка.— Разорался, подумаешь.— Ему радоваться было нечему: даже червяк на крючке не был съеден.
Окуня усыпили, прикрыли лопухами и побежали. Вверх по речке искать плот. Речка Лесная извилистая, спокойная, где-то далеко она впадает в большую реку Онегу. Ширина ее здесь метров тридцать, а самая большая глубина два метра, да и то редко, только по вымоинам на поворотах да в редких ямах. Далеко ребята пробежали, но плота не обнаружили. Вернулись обратно, пошли вниз по течению и за первым же поворотом нашли замаскированный в кустах плот из коротких, но толстых бревен, скрепленных металлическими скобами. Пришлось изрядно попотеть, перегоняя плот против течения до места, где вчера было произведено таинственное затопление.
Мишка вогнал в податливое дно через широкую щель между бревнами шест, и заякоренный плот замер на середине речки. Ромка распластался на плоту и стал проверять дно, почти целиком погружая полутораметровый багор в воду.
— Есть!— хрипло объявил Ромка.
У Мишки в груди даже тесно стало: а вдруг Ромка прав и там покойник…
— Что-то твердое, железное. Вот, звякает. Слышишь? — сообщил Ромка, припадая к воде черным ухом. Мишка перехватил багор, пошевелил им: точно, в воде стыковался металл с металлом. Ну, значит, не покойник! Он повел багор чуть в сторону и вверх и почувствовал, что крюк багра за что-то зацепился.
— Тащу, Ромка!
Ромка стал помогать ему. Что-то тяжелое медленно поднималось со дна. Желтоватая донная муть выплеснулась из глубины и распласталась на поверхности. Ромка то ли от возбуждения,, то ли от страха лязгнул зубами.
Из воды показалось нечто объемное, неопределенное, в мешковине, крест-накрест перехваченное веревкой. Они вытащили груз на плот и посмотрели друг на друга.
Мишка осторожно пощупал сырую мешковину, похоже, там лежали две здоровенные железяки.
— А может, это бомбы,— неуверенно предположил Ромка, и они отодвинулись от таинственной находки. Сидеть просто так было глупо. Мишка достал из кармана походный нож-складенец, собрался с духом и резанул по мешковине. Под мешковиной была грязная черная материя, полоснул и по ней. Расширили брешь, пачкая руки в густой ароматной смазке: бензопила! Две бензопилы…
Ромка разочарованно вздохнул.
— Знаешь, Ромка,—сказал Мишка,— ты напрасно вздыхаешь, их украли и спрятали. Они ведь очень дорогие. Мой папа…
Больше он ничего не успел сказать.
5.
Сверху, из-за поворота, выскочила лодка и стремительно понеслась к ним. Ребята поспешно столкнули мешок в воду, а Мишка стал лихорадочно вытаскивать шест, который держал плот на приколе. Лодка ткнулась в плот, и Мишка едва не полетел в воду.
— Вы чего тут, козявки? Вы чего! — заорал высокий парень.— Чего ищете? Елочки-метелочки! А? — и он прибавил к елочкам-метелочкам грязное ругательство.
Это был вчерашний парень, правда, он был без очков и без напарника. Парень был очень сердит и заметно пьян.
— Мы, дядя, просто катаемся, мы ничего,— дипломатично начал Мишка. Парень ударил веслом по воде, и настоящий водопад обрушился на Мишку. И тут же, перегнувшись через борт лодки, он ловко ухватил Ромку за ухо. Ухватил за больное, черное ухо, поэтому Ромка взревел на всю округу, вырвался и замахнулся багром:
— Алкаш! Вор! Ворюга! Убирайся отсюда, пока в тюрьму не попал!
— В тюрьму? — окончательно рассвирепел парень, выбил веслом багор из рук Ромки и шагнул одной ногой на плот.
— Ромка, прыгай! — крикнул Мишка. Плот накренился, вздыбился, и Ромка неловко скользнул в воду, ударившись головой о бревно. Мишка, по-лягушечьи раскорячившись, успел плюхнуться головой вперед и по-собачьи забухал к берегу, до него было метров десять. Ромка поплыл почему-то не по прямой, а наискосок, к забредшему в воду мелкому кустистому ивняку.
Парень на лодке и Мишка-, почти одновременно достигли берега. Мишка чертом вылетел из воды, но парень двумя огромными прыжками настиг его, крепко ухватил за шиворот.
— Погоди, пацан, не боися…
Но Мишка страшно испугался и заорал во все горло; рванулся, затрещал ворот рубашки.
— Да не ори ты! — Парень, видимо, тоже немало испугавшись, хотел как-то договориться с ребятами. Парень был обуян яростью и страхом, но Мишка, насмерть перепуганный, ослепленный, не разглядел заячьего/испуга в его расширенных белесых глазах.
— Помогите! — завопил еще громче Мишка, леденея от ужаса и ничуть не сомневаясь в том, что его и Ромку парень сейчас будет убивать,
И тут, как в доброй сказке, из леса вылетел мотоцикл и остановился в пяти шагах. Папа, не заглушив двигатель, метнулся к ним, рука парня ослабла. Мишка увидел перекошенное испугом и злобой белое лицо, парня и папины холодные, прямо какие-то колючие, ледяные глаза. Таких глаз он у папы еще не видел.
Потом что-то глухо чмокнуло, парень замахал руками, быстро-быстро задом засеменил к речке и грохнулся в воду. Парень вынырнул, крутанулся в воде, бестолково выпучив глаза, и поплыл к другому берегу. «А чего это Ромка-то лежит»,— подумал Мишка а кратко, но довольно вразумительно проинформировал папу о происшедших событиях на речке.
— А! Вот оно что,— сказал папа.— Знакомое лицо. Где-то я его вроде видел. Эй! Парень! Плыви обратно, далеко не убежишь!.
Парень не хотел плыть обратно, на карачках выкарабкался по глинистому склону на берег и, не оглядываясь, побежал прочь. Лодка его сиротливо покачивалась на взволнованной людьми воде.
Ромка лежал у самой воды, свернувшись калачиком, его только что вырвало. Папа и Мишка склонились над ним. Он был бледен, глаза сонные.
— Ромка,..— растерялся Мишка.
— Рома, что с тобой? — спросил папа.
— В голове больно,— тихо ответил Рома.
— Так,— сказал папа, взял Ромку на руки и понес к мотоциклу. Ромку усадили на передок заднего сиденья и он оказался плотно прижатым между папой и Мишкой. Мотоцикл, недовольно ворча, запетлял по тропинке. Ромка, вялый, безучастный, прижался к папиной спине, голова с черным топырчатым ухом безвольно покачивалась на худенькой шее. Мишке очень жалко было Ромку, а вдруг Ромка умрет. Как же тогда Мишке жить без Ромки… Тропинка наконец выпрыгнула на дорогу, но папа поехал не домой, а повернул в Североонежск. В больницу, догадался Мишка и успокоился. Там Ромке погибнуть не дадут, вылечат.
8.
У Ромки оказалось сотрясение мозга. Такой диагноз снова разбередил в Мишке опасения за Ромкину жизнь, и назавтра он прибежал в больницу. После настойчивых просьб бабушка в очках сказала: «Ладно, иди уж», обрядила его в длинный, чуть не до пят, белый халат, и Мишка с замиранием сердца вошел в палату № 7.
Там уже сидел на табуретке возле Ромкиной койки его отец, дядя Коля. Он показался Мишке сильно постаревшим. А Ромка ничего, лежал, хорошо так смотрел на Мишку, и по его глазам Мишка понял, что Ромка рад его приходу.
— Это, Ромка, хорошо, что ты не умер,— сказал
Мишка и тут же понял, что брякнул что-то не то, потому что больные заулыбались, а их, кроме Ромки, в палате было еще двое. Ромкин отец крякнул, а сам Ромка вроде как сконфузился:
— Я что, дурак, что ли…
— А я тебе твоего окуня принес. Его мамка в сметане поджарила. Вкуснятина! — сказал Мишка, вынимая из сумки завернутого в целлофановый пакет окуня и литровую банку с клюквенным морсом.
Положил гостинцы на тумбочку и стал рассказывать, как папа, дяденька Полуянов из папиной бригады и милиционер доставали бензопилы из воды, и что того парня по описанию многие узнали, его ищет милиция, а может, уже и нашла.
— Я, Рома, пойду,— сказал дядя Коля,— Поправляйся, сынок. Завтра с мамой придем…
Он пошел к выходу, но задержался у двери и незнакомым хриплым голосом заговорил:
— Я это… Рома. Всё. Окончательно, Не пью больше! Досыта напился. Всю ее, проклятую, не перепьешь. Вот при Мишке говорю. Всё!
Ромка недоверчиво посмотрел на отца и не то согласился, не то попросил:
— Ты, папа, не пей больше.
— Не буду, сынок. Разве уж когда совсем немного по великим праздникам. А так — всё! — он махнул рукой и вышел из палаты.
С минуту в палате стояла мертвая тишина. Большой дяденька, у которого на лбу почему-то лежала круглая грелка, глубокв вздохнул, и Мишка понял, что Ромкиному папе не поверили.
— Мирового окуня я вытянул,— вдруг улыбнулся Ромка.— Десяти твоих плотвичек стоит. Или нет?
— Стоит,— охотно согласился Мишка, хотя в другое время и в ином месте он поставил бы зазнавшегося Ромку на свое место,
— Значит, ты кто?
«Балда»,— хотел сказать Мишка, но посмотрел на Ромкиных соседей и смутился, не называть же себя десять раз балдой перед незнакомыми людьми.
— Ладно, потом,— уловил его состояние и смилостивился Ромка. И Мишка понял окончательно, что Ромка пошел на поправку и умереть ему уже никак невозможно.
