Старинные книги. Свидетели былого. Некоторые из них до нас не дошли, и мы можем судить о них лишь по упоминаниям в архивных документах. Другие пока не «опознаны» и, дожидаясь своего часа, лежат в книгохранилищах. Третьи становятся добычей археографов. В их руках старинная печатная или рукописная книга оживает. Сквозь толщу лет начинает звучать голос Истории.
…Эти несколько километров по топкому лесному болоту казались нам бесконечными. Куда идти, знал лишь наш проводник, старый лесник и охотник Иван Иванович Молоткуров, каким-то чудом находивший потемневшие от времени зарубки на деревьях. Но вот наконец-то под ногами твердая почва. Сухой пригорок, поросший зеленой травой, могучие сосны вокруг. Мы на Авраахмиевом острове.
Осматриваемся… Заросшая яма с остатками сгнивших бревен. Обвалившийся, высохший колодец, В толстых стволах сосен вырублены ниши — сюда ставили иконы. Два продолговатых бугорка — очевидно, могилы, но крестов давно нет. Говорят, что похороненных здесь старцев Авраамия и Иоанна перенесли много лет назад в другое место, но куда — никто не знает.
Когда-то здесь и на соседнем острове Пустынном стояли лесные избушки — кельи. Таких тайных старообрядческих убежищ существовало немало в непроходимых лесах и болотах Урала и Сибири. В подобные скиты и «пустыни» уходили от «антихристовой» власти церкви и феодального государства беглые крестьяне, солдаты, мастеровые. Здесь хранились и переписывались служебные и «учительные» книги, создавались полемические произведения, различные сборники и «цветники». Отсюда они расходились в «мир» — в деревни и слободы, заводские поселки и города.
Этот старинный раскольничий скит, затерявшийся в бескрайних Бахметских болотах, был особенно знаменит. Здесь триста лет назад скрывался от преследований один из самых авторитетных вождей урало-сибирского старообрядчества инок Авраамий. Много легенд ходило вокруг его имени. Но постепенно биография Авраамия перестала быть загадкой…
XVII век. Беспокойное было это время: две крестьянские войны, городские и крестьянские восстания, стрелецкие мятежи, раскол русской церкви… Не остались в стороне от классовой борьбы и окраины Русского государства, в том числе районы Урала и Сибири. Здесь скрывались от преследований ссыльные, беглые, раскольники-старообрядцы.
Религиозный раскол в отсталой России — явление вполне закономерное. По словам Ф. Энгельса, «всякая борьба против феодализма должна была тогда принимать религиозное облачение, направляться в первую очередь против церкви». Выступления старообрядцев приобретали политический характер. Это был антигосударственный, антикрепостнический протест. Старообрядческое движение защищало прежде всего интересы крестьянства.
Уже в 50-х годах до Урала и Сибири дошли слухи о том, что патриарх Никон «переменил веру». Среди жителей Верхотурья, Тюмени, Тобольска и других городов началось брожение. В 1665 году с открытым осуждением никоновской церковной реформы выступила группа монахов и священнослужителей. Среди них был и поп тюменской Знаменской церкви Доментиан. Вскоре из Сибири их отправили в заполярный Пустозерск.
В эти смутные времена молодой боярский сын Алексей Венгерский из Тобольска решил укрыться от мирской суеты за монастырскими стенами. Он надевает монашескую рясу в далеком Троицком Кондинском монастыре (примерно 1658 год) и становится иноком Авраамием. «Постригал ево черной поп Василей… И в том монастыре жил он десять лет».
В обители Авраамий подружился со строителем (так в монастыре называли тогда эконома) Иванищем, исполнявшим обязанности настоятеля. По его поручению ездил в Москву «бить челом» о монастырских нуждах. А позже по поручению братии Кондинского монастыря — в Тобольск, вступив там с церковными властями в «спор о вере», обсуждая реформы патриарха Никона. За это был сослан в Туруханекий Троицкий монастырь. Оттуда ему удалось «по отпуску» вернуться в свою обитель. «А ис Кондинского монастыря вышед, жил он по разным монастырям… », был и в знаменитом Далматовском, где также имелось немало сторонников «старой веры».
В это время на родину вернулся бывший тюменский поп Доментиан. Как ему удалось уйти из Пустозерска — неизвестно. Иванище, живший тогда вместе с Авраамием на Кондинской заимке (пустынь, основанная в 1662 году, недалеко от Ялуторовска на Исети), постриг Доментиана в монахи под именем Даниила.
И вот Даниил-Доментиан, построивший ка речке Березовке в 12 верстах от Ялуторовска свою собственную пустынь, стал проповедовать идею массового самосожжения. Наступают «последние времена», говорил он, нечего молиться за царя, продавшего свою душу антихристу. По тем временам это был крайне радикальный призыв. В пустынь Даниила стали стекаться толпы людей.
Местные власти всячески старались прекратить уход жителей к Даниилу. Особенно усердствовал в этом приказчик Мехонской слободы Гаврила Буткеев. Доведенные его предследованиями до отчаяния, мехонские крестьяне заперлись с семьями в одном из дворов и грозились, в случае, если их не оставят в покое, устроить «гарь».
На речке Березовке стоял наготове большой военный отряд. Узнав о его приближении, Даниил-Доментиан и собравшиеся с ним крестьяне решились (в ночь на 6 января 1679 года) на последний отчаянный шаг… И запылали кельи-избушки, облитые смолой, заранее обложенные берестой и соломой. Сотни людей погибли в «гари».
Начался правительственный розыск. Уже в феврале властям стало известно, что некий гулящий человек Васька, «утеклец» из Данииловой пустыни, вместе с пашенными крестьянами Исетского острога Ивашкой Бархатовым и Ивашкой Казанцевым, «переходя во многие места, православных христиан от истины прелщают, и к церквиам Божиим приходить не велят». 15 марта Ивашка Бархатов и Васька были арестованы в деревне Мостовке и отправлены с охраной в Тобольск. На поиски Ивашки Казанцева, ушедшего на Кондинскую заимку к Авраамию В Иоанну, направили военную команду.
Однако местные крестьяне отбили арестованных по дороге в Тобольск и заперлись с семьями в Мостовке. Появилась угроза нового самосожжения. Начались переговоры с мостовскими крестьянами. Они написали на имя царя Федора Алексеевича «Сказку» — один из самых ярких памятников антифеодального протеста зауральских крестьян-старообрядцев XVII века, изложив причины того, почему люди готовы «во огни гореть, якоже и у Даниила священноинока». Социальные мотивировки, грамотно построенная система доказательств защищали «старую веру». Ее крестьяне связывали со старыми, казавшимися лучше, порядками. Идеализация прошлого была обычным явлением для крестьянского сознания эпохи феодализма.
Судя по всему, самосожжений в Мостовке и в Мехонской слободе не произошло. Власти вынуждены были дать крестьянам необходимые гарантии их безопасности, а те, в свою очередь, с присущим им здравым смыслом, уже подумывали о весенней пахоте…
Через три года, в связи с Московским церковным собором 1681 года, после которого начались новые преследования старообрядцев, в Зауралье стала назревать новая вспышка массового протеста. В Утяцкую слободу к Федору Иноземцеву стали стекаться из разных мест крестьяне, драгуны, «гулящие люди», беломестные казаки, жители посадов. Образовалась новая пустынь.
Активную роль в этом «зборище» играли старцы Авраамий Венгерский и его друг Иванище Кондинский. Они, кстати сказать, были противниками самосожжения. Мнения разделились. Тогда Авраамий, видимо, предложил обратиться за советом (в 1681 году) к высшему авторитету в расколе — протопопу Аввакуму. В далекий Пустозерск, где t со своими союзниками томился в земляной тюрьме «огнеаалышй» протопоп, отправился посланец. После двухнедельного раздумья Аввакум «благословил — да сгорят».
Авраамий силой своего авторитета сумел, вероятно, отсрочить «гарь» и внести сомнения в законность аввакумовского благословения, сделанного без совета «с братией». После нового визита в Пустозерск стало известно, что Аввакума и трех его товарищей — попа Лазаря, инока Епифания и дьякона Федора Иванова 14 апреля 1682 года сожгли в срубе «за великие на царский дом хулы».
Посланец, очевидно, привез и вести о стрелецком восстании в Москве, которые усилили дух Утяцкой слободы. Люди «зборища» открыто протестовали против «антихристовой» царской власти. Именно тогда Авраамий вместе с Федором Иноземцевым написал «Сказку» о том, почему они отказываются целовать крест (то есть приносить присягу) новым царям Ивану и Петру.
В декабре 1682 года в Утяцкую слободу были посланы войска, что вызвало новое самосожжение (по некоторым сведениям, сгорело 104 человека).
Старцы Авраа-мяй, Иоанн Кондинский и те, кто выступал против добровольного самоубийства «во имя веры», сумели скрыться. Разыскивать староверов были посланы из Тобольска и Тюмени военные отряды.
15 января 1683 года один из таковых отрядов, под командованием сына боярского Федора Фефилова, прибыл на Дальние Кармаки. В деревне Гилевой стрельцам повезло: при обыске в доме крест] янина Ивана Коробейникова «сыщики» обнаружили «в избе тринадцать книг, да в двух ящиках письма неведомо какие».
Конфискованные книги, письма и их владельца, уже изрядно избитого, стали грузить на подводы. Однако крестьяне, собравшись большой толпой, заявили сыну боярскому: «Мужика тебе ныне не дадим». Слова они подкрепили весьма активными действиями: освободили Ивана Коробейникова и отняли у стрельцов его книги. Крестьяне «за книги учительные Псалтырь да Часовники, да Соборничек» печати царя Михаила Федоровича, «да за святых отец предание» готовы были идти на смерть. А узнав от Коробейникова, что стрельцы разыскивают старцев, они кричали: «Мы-де за тех людей умираем, за Авраамия и за Иванища!» В итоге посрамленные «сыщики » вернулись ни с чем.
Вполне возможно, что у Коробейникова хранились книги Авраамия и Иоанна.
После событий в Утяцкой слободе Авраамий Венгерский и Иоанн Кондинский скрывались на Ирюме. У деревни Ильиной они основали скит. Через четыре года, когда и здесь стало не очень спокойно, они перебрались на Дальние Кармаки, где на пустынных островах, затерявшихся в непроходимых Бахметских болотах, возникают их кельи.
После смерти Иванища пустынь инока Авраамия разрастается. Его имя приобретает все более громкую славу среди урало-сибирских староверов.
Авраамий был неуловим. Но в конце 1701 года тюменским властям удалось схватить известную «расколщицу», беглую стрелецкую женку Ненилку Кузнецову, связанную со старцем. Под пыткой она дала согласие проводить «поимщиков» на острова.
В начале 1702 года тюменский воевода Осип Тухачевский организовал для поимки «того расколщика старца Аврамки» специальную экспедицию под руководством сына боярского Василия Некрасова и подьячего Ивана Васильева. Неожиданный налет на укрытый в болотах скит увенчался успехом: сам Авраамий, его товарищ — старец Варлаам, имущество были захвачены, кельи на Авраамиевом и Пустынном островах сожжены. «Те пустынныя дватцать две книги» были доставлены в тюменскую приказную избу.
Судьбой захваченных книг распорядился воевода Тухачевский. 6 из них он велел «отдать для службы в соборную церковь… для того, что в соборной церкви после пожарного разорения книг малое число». Остальные 16 книг, 9 печатных и 7 рукописных, были до особого распоряжения «запечатаны под приказною избою».
Участь Авраамия Венгерского и тех, кого схватили в связи с его «поимкой», была решена чиновниками Сибирского приказа в апреле 1702 года довольно традиционно: его самого, Варлаама, Ненилку Кузнецову велено было отправить в Тобольск. Старцев здесь ждали застенки в архиерейском доме, а остальных — розыск с кнутом и дыбой и наказание, «чем будут по винам своим достойны». И Софийский двор приказано было отправить и все конфискованные книги.
В тюремных подвалах Тобольского архиерейского дома, в кельях Знаменского монастыря узников, закованных в колодки и притянутых цепями к стене, в перерывах между пытками палачи в рясах убеждали вернуться в «ограду» официальной церкви. Отказавшиеся обратиться в православие обычно погибали довольно быстро, и следственные дела таких упрямцев заканчивались стереотипным приказанием митрополита — «загрести мертвые телеса » в овраге за городом тайно, без погребального обряда. Такая же судьба ждала и непокорного старца Авраамия. Но случилось иное…
Разбирая-листочки и-тетради из довольно-таки внушительной связки рукописей, еще несколько часов назад пылившейся на дне старинного сундука, который принадлежал милой старушке, жившей в одном из ирюмских сел, мы нашли ветхий сборник, написанный небрежным полууставом прошлого века. Несколько листов занимало историческое повествование, где одним из главных героев был старец Авраамий. Именно это сочинение (так называемая «Рукопись о древних отцах»), написанное во второй половине XVIII века тогда еще для нас неизвестным автором, и поведало нам о дальнейшей судьбе Авраамия Венгерского.
Через несколько лет после своего ареста он с помощью некоего человека по имени Калина бежал из Тобольского Знаменского монастыря. Вернулся на Ирюм, в свой старый скит близ деревни Ильиной. Здесь жил он еще некоторое время. Перед смертью тело свое попросил перевезти на Дальние Кармаки и похоронить на острове в Бахметских болотах, рядом со своим другом Иоанном Кондинским.
И еще одно предсмертное желание было у старца Авраамия; вновь собранную библиотеку он завещал своему преемнику — иноку Тарасию.
Во время кровавого розыска, последовавшего за подавлением знаменитого Тарского бунта 1722 года, когда
население всего города и его округи отказалось присягать «антихристу» — будущему безымянному императору (о нем шла речь в известном указе Петра Первого о престолонаследии), Тарасию удалось ускользнуть от воинских команд. Они рыскали по всему Зауралью в поисках распространителей «раскольничьей прелести». А инока Тарасия искали особенно тщательно, но за двадцать долгих лет они уже успели забыть (или просто не сумели найти) то место, где некогда скрывался старец Авраамий. А именно здесь, на островах в Бахметских болотах, и переждал первую, самую страшную волну правительственного рдзыска его ученик. Удалось ему сохранить и полученные от Авраамия книги.
В 1723 году на тайном старообрядческом соборе престарелый Тарасий благословил свою библиотеку новому руководителю местных раскольничих общин — беглому вятскому священнику Семену Васильевичу Ключареву.
Более четверти века этот человек возглавлял огромный старообрядческий приход с влиятельным скитским центром, имевшим прочные тайные связи не только с соседними крестьянскими мирами и заводскими поселками Урала, но даже с казачьими городками и станциями на Яйке.
Весной 1750 года отменно налаженная и тщательно законспирированная организация тем не менее была разгромлена. Были арестованы сам Семен Ключарев и его ближайший помощник Гаврила Семеновских, имевший характерное прозвище Морока, которое он получил за редкостное умение устраивать разнообразные «чудеса» и таинственные видения.
Во время ареста Семена Ключарева были захвачены и его книги. Так в руки властей попала еще одна библиотека старца Авраамия Венгерского.
В начале 50-х годов XVIII века, когда фанатичная жестокость тобольского митрополита Сильвестра Гловатского вызвала мощную волну протеста и привела к десяткам массовых самосожжений на огромных просторах востока России, «пустынные» острова на Дальних Кармаках вновь становятся центром шумных «зборищ» беглых крестьян-старообрядцев. Руководителем их стал ирюмский крестьянин Мирон Иванович Галанин. Здесь же, в своем тайнике, расположенном «между непроходимыми и великими болотами на острове в великих лесах и в двух избушках», Галанин написал и первое свое историческое произведение — «Историю про древнее благочестие». Единственный список этого прежде неизвестного сочинения нам удалось обнаружить в том самом ирюмском сборнике, в котором находилась и «Рукопись о древних отцах».
В октябре 1753 года о тайном убежище Галанина стало известно церковным властям. Прибывшая на остров воинская команда во главе с самим тюменским воеводой арестовала Галанина и его товарищей. После этого еще много лет правительственные отряды вылавливали по близлежащим тайным убежищам крестьян, бывших «в зборище к сожжению с Мироном Галаниным».
Как и старца Авраамия, о котором впоследствии будет вспоминать Галанин, его из Тюмени отправили в «тобольские козематы».
До последнего времени мы крайне мало знали о подробностях заточения Галанина. Единственным источником об этом периоде жизни крестьянина-бунтаря являлось чудом сохранившееся письмо, написанное им в 1774 году своему другу — Стефану Ивановичу Тюменскому. И вот совсем недавно одному из участников нашего похода на Авраамиев остров В. И. Байдину удалось разыскать в Свердловском областном архиве документы, из которых стало известно, что через четыре года после ареста Галанина перевели в Екатеринбург, где он в числе других семи старообрядцев, также присланных сюда из Тобольска, содержался «в особливом заречном тыне», построенном еще В. Н. Татищевым, организовавшим в 1737 году полицейскую акцию по вылавливанию в уральских лесах беглых крестьян-старообрядцев.
Присылка в Екатеринбург раскольников несказанно удивила (Главное управление Сибирских, Казанских и Оренбургских заводов. Однако канцелярские чиновники решили все же не отсылать их назад «для избежания в пересылке изменного убытку». Присланные были освидетельствованы штаб-лекарем Шнизе и по его заключению «за старостию и приключихчыми болезнями» оказались непригодными «быть в работе». Тем не менее Мирон Галанин «временно» был направлен на работы вместе с осужденными на смертную казнь колодниками на каменно-мраморную фабрику.
Только после двадцатилетнего заключения Галанин сумел вернуться на родину. Но властям так и не удалось сломить его дух. Свой немалый авторитет, добытый в борьбе и мучениях, Мирон Галанин отстаивал и на многолюдном
старообрядческом соборе 1777 года в Невьянске, и в своих ярких, самобытных сочинениях.
И тут необходимо еще раз вспомнить «Рукопись о древних отцах», посвященную старцу Авраамию Венгерскому, судьба которого так напоминает трудный жизненный путь Галанина. Это, видимо, не случайно. Судя по ряду признаков, автором «Рукописи» был именно он, «ирюмский житель» Мирон Иванович Галанин.
В начале 80-х годов XVIII столетия Галанин вновь один из организаторов массового антицерковного движения урало-сибирских крестьян-старообрядцев. Тогда же его арестовали во второй раз…
Умер Мирон Галанин 26 мая 1812 года. Но имя крестьянского вожака до сих пор бережно хранят в своей памяти его земляки. Не следует забывать его и нам: не так уж много имен «простых мужиков», живших на Урале в XVIII веке и занимавшихся писательским трудом, донесло до нас время.
