У нашего соседа-книжника (с непонятным основным занятием) редкая собака по кличке Малыш. Пес этот чуть поменьше годовалого теленка, рыжий, с белыми пятнами, кудрявый, с тупой огромной мордой и красными глазами. «Сенбернар! — с гордостью выговаривает породу своего любимца Книжник.— Предки выращены в Альпах, для спасения людей предназначены, тех, кого снежными лавинами засыпало. Его знаменитым предкам памятники поставлены».
И сосед всегда протягивал паспорт, в котором были указаны звучные имена предков Малыша: Альпи, Штерн, Чемпион, Матильда, Эмиль, Зонга… А Малыш в такие минуты, как бы гордясь своей именитой родней, садился на свой диван, клал огромные лапы на подоконник, высовывал свою морду на улицу и высматривал прохожих, будто с ними могла произойти сиюминутная беда.
Вот он заметил старушку, семенящую из магазина с кошелкой, в которой белеют яйца.
— Лву-у! — гавкает Малыш, и его мощный бас разносится эхом по двору.
— Ах! — охает старушка и роняет кошелку.— Зверей развели, ироды! Тут поросенка не можешь завести, а иные львов содержут!
Малыш подает голос еще раз, и старушка убегает семенящим шажком, оставив на земле яичницу из трех яиц.
И вот однажды к Книжнику приехал из провинции греть, лысоватый гитарист, композитор-самоучка Зорик. Он не был у столичного друга давно и не знал, что Книжник обзавелся породистой собакой. Гость робко постучался в дверь, приоткрыл ее, и тут же уронил гитару— на него прыгнул огромный, лохматый, с виду злой пес. Зорин охнул, побледнел, попятился.
— Малыш! Свой! На место!— последовал приказ хозяина и широкий жест.— Зорик, друг, рад тебя видеть!
Открыв глаза, Зорик увидел Дмитрия в сером расползающемся свитере.
— Что, собачка порвала свитерок? — участливо спросил Зорик.
— Новый не на что справить,— объяснил с хохотком тощий Дмитрий,— объедает меня Малыш.
А пос уже дружески смотрел на гостя, ожидая какой-нибудь подачки.
Но гость запасся лишь бутылкой портвейна, чем вызвал неудовольствие собаки, не любившей пьяниц.
Зато Дмитрий явно обрадовался приношению. Он бойко начал расставлять на своем единственном столе немудреную холостяцкую закуску, состоящую из хлеба, плавленого сыра и лука.
— Зорик,— обратился он к гостю, забыв про испуг гитариста,— Будь-ка здесь как дома, сходи на кухню за стаканами.
Зорик, нарочито бодро насвистывая мелодию песни «Пропала собака, по кличке Дружок», пошел на кухню. У входа, распластав свое огромное тело, лежал Малыш. Умные глаза с красными белками следили за приближавшимся человеком с некоторым интересом. Двигаться с места Малыш не собирался. Зорику оставалось одно — перешагнуть через пса. «А вдруг тяпнет за пальцы? — думал гость.— Чем тогда музыку сочинять? Я же слухач — ноты не изучил в свое время».
Выручил музыканта хозяин, которому надоело ждать стаканов. Дмитрий велел Малышу убираться подальше. Пес зевнул, поднялся, клацнул пастью и зашагал к своему дивану, на котором проводил большую часть времени.
А ночью Малышу пришлось уйти и с дивана.
— Старик,— сказал Дмитрий заплетающимся языком,— я тебя люблю за твои песни и вообще за все. Но положить мне тебя некуда, вот беда. Если не побрезгуешь, постелю тебе на Малышкином диване.
Ночью композитор почувствовал: кто-то его спихивает, жарко дыша в лицо. Открывает гость глаза: страшная звериная морда. Весь хмель у Зорика вынесло из головы, сполз он на пол и затих под одеялом.
Малыш, довольно сопя, залез на свое любимое место. Засыпая, породистый пес, очевидно, думал, что люди почему-то не хотят использовать его по назначению. Сами занимаются любимыми делами: пьют тошнотное вино, обкуривают друг друга, спорят, орут, завывают под гитару. А для чего держат сенбернара? Может быть, настанет час, и в городе потребуется помощь? Не нужно ли растормошить этого человека в углу? Уж что-то слишком сильно он храпит… Но для этого нужна команда хозяина. А тот тоже храпит… Значит, можно не тревожиться и самому спать, спать, спать…
