«…Меняю квартиру в центре города, телефон, трамвай, троллейбус, палас-самолет — на лоцманскую каюту в открытом море.» Я засыпаю в этой каюте под молодецский окрик по радио: «Палубной команде приготовиться к швартовке!», а просыпаюсь под деловитый щебет морзянки за стеной. Вставляю свой восторженный лик в иллюминатор и сквозь прорези для глаз вижу Баренцево море. Темно-синий бульончик, а может быть, киселек — северное море….
На палубе снег, промерзшие рыжие канаты мечутся в стороны и танцуют на ветру.
Так, пустяки. Обыкновенный шторм.
Зара, ассистент режиссера, вскакивает и резво мчится к фарфоровой вазе, а потом черепахой и — навзничь. Долой морскую болезнь! Раскачиваясь, не попадая в рукава, одеваюсь в свитер, в шарф, в лифт, ныряю в спортзал. Здесь теннисный стол и фантастические тренажеры, на которые брезгливо и враждебно поглядывает наш режиссер. Оп сидит на теннисном столе, как на табуретке, нетерпеливо дымя «Астрой» и ожидая, когда операторы приготовятся к съемке. «Мы снимаем» — это означает, что я не принимаю в съемках никакого участия, мой удел — их подготовка, я — администратор.
На палубе сумасшедшая красота! На все стороны света — тяжелое, синее, слепящее море и на ниточках, свергающихся с небес, раскачиваются чайки: возьми ножницы — и срезай любую… Уже темнеет, и под брюхами у чаек плавают белые хлебные крошки звезд. В гортани стоят восторг и холод. Я прыгаю на снегу у перил. Жаркое чрево коридора засасывает меня назад, я врезаюсь в старшего помощника.
— Инте-т е-ресно,— спрашиваю я ,— когд-д-да же начнутся льддды?
