Василий проснулся и долго не мог понять, отчего. За стенкой привычно завывал на высокой ноте станок, выделявшийся в цеховом шуме, как фальшивый голос в хоре. Отдаленно бухал молот. Мастер еще не пришел — можно бы доспать… Вторую неделю бригада на казарменном положении, и ребята ценили каждую лишнюю минуту сна. Порой в перерыве пить за двадцать шагов не пойдут, лишь бы вздремнуть… А тут вдруг проснулся. Перевернулся на другой бок и тут отчетливо услышал громкий всхлип…
Василий скинул ноги на пол, прошел мимо спящих. Плакал Ваня Рогачев, самый младший в бригаде.
В конце прошлой смены, когда они снова не выполнили план, собрались ребята вокруг рогачевского станка. Все молчали. Говорить начал Ваня Яковлев, наверно, потому, что такой же пацан был, имел право на разговор:
— Рогач, ты когда перестанешь волынить? Из-за тебя опять стояли! Ты, значит, Красной Армии не хочешь помочь?! Да ты!..
Не зная, как еще выразить свои чувства, Ваня, по старому правилу тагильских мальчишек, как правый в споре, двинул Рогачу под бок. Ребята распетушившегося Яковлева оттащили. А Василий тогда удивился: Рогачев все это время стоял с одним выражением лица, будто не его вовсе касалось.
И вот тебе на… Рогачев, которого они ничем не могли прошибить — ни словами, ни тумаком, ни обещанием вывесить фамилию на «доску дезертиров», тех, кто не выполняет норму,— этот Ваня Рогачев плачет…
Василий сделал вид, что ничего не заметил. Не из высоких побуждений. Действительно, работал Рогачев плохо, вся бригада из-за него план не выполняла, а, значит, и из-за них Красная Армия танков меньше получит. Василий Воложанин умел быть жестким в свои неполные восемнадцать лет.
Хотя если по-человечески… Надо было ему просто Ване давно о себе рассказать. Он ведь почти одновременно отца с матерью лишился, с двенадцати лет в Шадринском детском доме воспитывался. Время от времени убегал оттуда: обида на жизнь заедала. Был у них один воспитатель: урок ли, беседу какую начинал с обращения «Граждане сироты!..» А какой он сирота, если в Нижнем Тагиле у него две тетки живут? Доберется за месяц — где прирабатывая, а где, по правде сказать, приворовывая по мелочи. Только у теток своих ртов хоть отбавляй, он это понимал…
А в тридцать седьмом после семилетки уже вместе с двумя другими в ФЗО в Тагил поступать приехал. Милиционер на вокзале увидел знакомое лицо и говорит:
— Опять ты… Ишь, еще и братцев прихватил. Езжайте-ка вы откуда приехали, у нас своих таких хватает.
Только путевки наркомовские и спасли. Нельзя сказать, чтобы и в школе фабрично-заводского обучения Василий самым примерным учеником был и что потом сразу ударником стал в токарях. Первый его наставник на «Вагонке», дядя Витя Алексей Пономарев, не на один год свою жизнь укоротил, воспитывая из него настоящего рабочего. Ведь, честно говоря, во все времена, видно, мальчишкам интереснее шахматные фигуры вытачивать, чем делать плановые детали, и важнее — будет ли сегодня Радька-Фунт у кино со своей компанией ждать, чем то, что за невыполнение плана будут после смены ругать.
Но ведь это все было до войны!.. Есть ли хоть у одного человека в стране право жить по-прежнему, когда немцы под Москвой? Сейчас все должно быть иначе. И возраст здесь ни при чем, коли дело так повернулось. Из мальчишек надо сразу стать мужчинами. А подростки и юноши после войны снова будут…
Нет, не стал Василий ничего рассказывать Ване Рогачеву. Поправил шапку под головой, вздохнул глубоко и заснул. Вот-вот двенадцать пробьет: у ночной смены перерыв будет, а их растолкают. Пока те час обедают да отдыхают, чтобы станки не простаивали, бригада Василия Воложанина будет работать.
Февраль сорок второго шел. План выпуска танков завод не выполнял.
Когда-нибудь Василий Михайлович Воложанин попробует все вспомнить и записать. Правда, в музее боевой славы Уралвагонзавода хранятся записи его рассказа о том времени. Но там больше о том, как работали, на сколько процентов план выполняли, какие за это время бригада награды получила. А вот о том, как работали, каких это усилий стоило — ударно работать, сколько спали, как-то все в стороне пока оставалось. Раньше он считал, что это неважно…
Сейчас он начальник отдела кадров орденоносного Уралвагонзавода. Большой завод — большие обязанности. Устраивается на работу парень, освободившийся из мест не столь отдаленных,— надо решить, в какой его цех направить, где коллектив подружнее. А вот семнадцатилетняя девчонка просится на работу в формовочный: подзаработать решила. Без специальности. А если убедить сначала получить профессию — обязательно останется на заводе, а гак через полгода уволится… Это он по многолетнему опыту знает: и в цехах много работал, и директором профтехучилища — тогда еще ремесленного. А вечером встреча с нынешними учащимися базового училища. Как им за сорок. минут рассказать обо всем, что пережил, о чем передумал в те долгие военные дни?..
…Осенью сорок первого в Тагил стали прибывать первые эшелоны с оборудованием, эвакуированным из западных областей. До этого на заводе обшивали бронированными листами вагоны. Было ясно, что время бронепоездов прошло. А вскоре и совсем известно стало: заводу предстоит выпускать танки.
На какие только ухищрения ни шел Василий, чтобы попасть на фронт. И в открытую ходил в военкомат, и годы по наивности, полагаясь на случай, подправлял в документах или убеждал, что потерял их. Однажды даже до Свердловска доехал… Ответ был один: «Не пришло еще ваше время, парни. Здесь нужнее будете».
А когда в ноябре его перевели в токарный цех, когда узнал, для чего детали точит, да еще увидел, что за станками стоят женщины, старики, вернувшиеся на завод, да свой брат-подросток, понял разом: здесь тоже серьезно. Многие ребятишки только-только встали к станку — не скоро еще от них толк будет; старики после часа работы на ящичек приседали: ноги уже не те…
В конце года комитет комсомола завода стал по инициативе уралмашевцев организовывать комсомольско-молодежные бригады. Вызвали Василия к начальнику цеха. А там у него и мастер, и мужики, что из кадровых остались, и секретарь комсомольской ячейки.
Начальник цеха, Петр Поликарпович Вислобоков, так прямо и резанул:
— В бригадиры тебя, Вася, прочим.
Василий Воложанин и виду не подал, что удивился. Только спросил:
— А почему меня-то?
— А шустрый больно,— подначил Вислобоков.— Сделаешь так, чтобы бригада план выполняла, да чтобы носы после работы не вешала — вот и дело будет. Это и первое комсомольское поручение тебе.
Отказываться Василий не стал, одно только условие поставил:
— Три месяца работаем, не получится — снимаете без разговоров…
На том и порешили. Дали ему пятнадцать человек, сам шестнадцатый. А бригады, надо сказать, тогда так формировали: к тринадцати пацанам присоединяли двоих-троих взрослых, «для порядку». Работали на равных. А вот карточки на хлеб на всю бригаду хранились у самого старшего; потерять «декаду» значило за десять дней бесхлебной жизни дойти до дистрофийиого состояния, потерять месячную карточку… Словом, в этом деле авторитет возраста был непререкаем. Или другое: попробуй Василий убеди своих согодков и «малышню» пойти после двенадцатичасового рабочего дня в баню, когда и сам-то бы лучше в кино или поспать.,. А у мужиков это разом получается. Хотя у тех же сорванцов хватало чуткости и понять горе взрослого человека. У Федора Масюкова осталась семья в оккупированной Смоленской области. «А »может быть…» — с этой фразы неумело, но от всего сердца успокаивали его, как могли. И Василий Брюховский жил далеко от семьи, и его подбодряли. Так и жили. Отцы и дети.
Первые два месяца план они с треском проваливали. Потом состоялся тот памятный разговор. Закончилась смена, собрались. Начал Василий:
— Вчера Яковлев Ванюшке Рогачеву в общем-то правильно говорил. Да в нем ли одном дело? Назвались бригадой, а работаем всяк за себя…
— А что, еще и за него будем?.,
— Не в этом дело…
— И в этом,— вдруг заговорил не больно-то многословный Федор Масюков,— Ты, Вася, встань вместо Рогачева на обработку балансиров, а он пусть идет на конечные операции — задел-то будет больше, вот и не станем простаивать…
Поспорили, а все-таки решили попробовать. Выработка на другой же день стала выше нормы. И вся бригада за март не только выполнила план, но и нагнала все недоработанное. За квартал они стали победителями в цехе…
Тот разговор запомнился еще и по другой причине. Не только в перестановке было дело. Когда обсудили предложение Федора, Воложанин сказал:
— И еще, до каких пор мы будем отсиживаться в тылу?..
Все переглянулись: чего это он?
— Под брезент в эшелон прятаться мы все мастера!.. Выкидывают нас —и правильно делают! Не дорос — не суйся… Я о другом: на заводе фронтовые бригады из ребят создаются. А мы, выходит, в тылу?
Ох, и раздухарились же все, чуть не до драки разругались — все выясняли, кто виноват в отставании. Уж и не помнится, кто тогда сказал:
— Нашим под Москвой танков не хватает… Люди гибнут из-за того, что с гранатами под «тигры», а мы…
Разошлись молча.
Уже после войны Федор Масюков, который председательствовал в колхозе на родной Смоленщине, написал Воложанину в письме, вспоминая этот эпизод: «Знаешь, после разговора о том, что и мы виноваты, ну, что танков под Москвой не хватает, было такое ощущение, что я, мы все, в общем, за всю Родину в ответе. Что ш от нас победа будет зависеть…»
И у Воложанина было такое же чувство.
Когда порой на встречах с сегодняшней молодежью Василию Михайловичу задают вопрос: «Кого, по-вашему, можно назвать патриотом?»— он обычно отвечает: «Человека, который чувствует на себе лично ответственность за всю Родину».
Каждую ночь, ровно в три часа, в кабинете директора завода Ю. Е. Максарева, куда собирались к этому времени руководители, раздавался телефонный звонок из Москвы. Председатель Государственного Комитета Обороны задавал один и тот же вопрос: сколько отгружено танков? Исход войны во многом решался здесь.
8 декабря 1941 года водитель-испытатель Ф. Захарченко увел в первый испытательный пробег Т-34 — «ласточку» Танкограда.
20 декабря на фронт ушел первый эшелон с двадцатью пятью танками.
В марте 1942-го завод начал массовое производство новых машин.
А во второй половине 1942 года советские танкостроители превзошли производство танков в фашистской Германии…
Во втором квартале 1942 года воложанинская бригада была признана лучшей по заводу, и в начале июля выступила с предложением: каждому члену бригады приобрести вторую профессию. С одной стороны, это помогло бы избежать монотонности работы на одной и той же операции, а с другой… Но это было пока секретом бригады — чего болтать раньше времени. Когда все без отрыва от работы прошли краткосрочные техкурсы,— предложили произвести на участке балансиров перестановку оборудования. Каждый из них стал многостаночником. Выработка увеличилась в четыре раза, В то же время вместо одной бригады стало две. Так, с новой бригадой Петра Сухоносова и соревновались они до конца войны.
Инициативу воложанинцев подхватили сначала на заводе, а потом и на других предприятиях страны. Сам нарком танковой промышленности поздравлял их с успехом через газеты. Нормой для них стало делать четыре нормы за смену. И все бы ничего, да Ванюшка Яковлев как-то расскандалился:
— Вот ты, Вася, у нас член бюро… Скажи, ну где справедливость? Как работать — так за четверых, а как в кино на вечерний сеанс — не дорос…
Посмеялись, когда Воложанин передал заводскому комитету комсомола ребячью обиду, но членам передовых бригад выдали в кино специальные пропуска.,.
В течение 1943 года на фронт ушли четыре сверхплановые комсомольские танковые колонны. Воложанинцы внесли в них свой вклад.
Нужно было заменить и тех, кто ушел воевать в составе Уральского танкового добровольческого корпуса. «Бейте фашистов, дорогие земляки, за нас и за себя! А мы выполняем вашу норму выработки и ждем с победой»,— писали члены бригады в те дни экипажу Семена Бойченко, с которым заочно соревновались. Они были там, на фронте, с ними еще и потому, что в конце 1943 года бригаде присвоили почетное наименование — «фронтовая».
Года три назад собрались они в канун Дня Победы в заводском музее боевой славы, Прославленные командиры фронтовых бригад; Василий Воложанин, Наум Корензаев, Нади Хайдукова, Таня Бревнова, Сима Уздемир, Толя Смирнов и многие другие. Именно так по привычке они и в свои «после пятьдесят» звали друг друга. Стали вспоминать свою юность… Сигнальные посты. Не дает цех на сборку какой-то узел, комсомольский пост сборщиков идет к сигнальному посту цеха, потом вместе — к мастеру. А необходимость была, так докладывали и секретарю комитета комсомола, и директору завода. У директора даже было правило: сигнальные посты принимать вне очереди…
Вспомнили и свой молодежный городок из двенадцати бараков, и среднюю площадь в 1,7 квадратных метра на брата, по поводу которой шутили: «Средняя глубина реки один метр, а корова утонула…» И комсомольские театральные «балаганчики» вспоминали. И фронтовые сто грамм — стакан хвойного экстракта против цинги, без принятия которого в столовую не пускали, и знаменитую баланду — мешок муки на котел воды, суп гороховый «деликатесный»…
— А помните коробку шоколада девчонок Нади Хайдуковой? — сказал кто-то, и все разом как-то замолчали, невольно взглянув на вазы с шоколадными конфетами, расставленные на столе.
Да, был такой случай… Перед самым новым, 1944 годом пришли с фронта на ремонт восемь неплановых танков. Девчонки из бригады Нади Хайдуковой уже в платья, раз в год надеванные, оделись, а тут срочная работа… Со слезами переоделись, знали ведь: они одни патрубки для танков делают. Директор завода, чтоб как-то утешить девчонок, из самого глубинного «НЗ» коробку фигурного шоколада передал в бригаду — невиданная ценность!.. Можно было на мешок муки сменять…
А девчонки шоколад этот на фронт послали. Через месяц с фронта письмо пришло от воевавших на наших танках добровольцев: «За подарок, девчата, спасибо, мы его в подшефный детский дом отправили».
…К дню стахановской вахты Василий готовился особенно тщательно. Это была традиция, а не праздничный эпизод в биографии. Но предстояло пойти на невиданный рекорд — сделать десять норм, стать «тысячником».
Главное — уловить ритм… Включены первые два станка, привычные движения рук — и заготовка установлена в третьем. Теперь снова — к первому… Четвертый, второй, третий… Пятый! Закрутилась карусель. Полетел резец… «Не суетись,— приказал себе Василий,— у тебя еще семь секунд».
— Есть три нормы… — не доверяя срывающемуся мальчишечьему голосу, показывал на пальцах Ваня Яковлев.
— Есть семь норм…
— Двенадцать!..
Василий и сам чувствовал, что рекорд будет. Ни усталости, ни шума в ушах — был всепоглощающий ритм и упоение работой. И праздничность… Хотя он, наверное, тогда и не думал вовсе, как назвать это необыкновенное свое состояние…
Норму он в ночь на 21 декабря выполнил на 1343 процента. После смены стал кандидатом в члены ВКП(б).
Февральская поземка кружит за окном. К проходной завода тянется нескончаемый людской поток, и из окна кабинета начальника отдела кадров на третьем этаже кажется эта поземка в свете фонарей какой-то диковинной змейкой, играючи проскакивающей через этот поток.
Рано, очень рано начинается обычный рабочий день Василия Михайловича. Мы уже час беседуем, а идут только первые рабочие ранней утренней смены. В день у него бывает до ста посетителей, плюс совещания-заседания.
— Приходит недавно старый, кадровый наш рабочий, с войны знаем друг друга. «Михалыч,— говорит,— сын у меня институт бросил, не по душе, мол. Месяц дома музыку крутит. Давай на завод его, что ли, устраивать?» Бери к себе,— предлагаю. «Да что ты, у меня ведь пыльно, да и тяжело.» Я вот часто думаю: мы иногда молодых за эту самую инфантильность ругаем. А сами-то чего лезем за них все решать, от всего трудного, непредвиденного оберегаем?!
Вдруг засмеялся:
— И нас ведь ругали, да и было за что. А как дело повернулось… Я вот сейчас вспоминаю то время, всех, с кем работал в войну, — ни про кого ничего худого сказать не могу…
Во втором полугодии сорок четвертого его бригада за высокие показатели была включена во всесоюзное соревнование за Переходящее знамя ЦК ВЛКСМ и наркомата танковой промышленности. Во-ложанинцы выступают с новым предложением. К тому времени каждый из них уже стал настоящим асом. На строгальных, сверлильных, фрезерных станках работали с закрытыми глазами. И вот они высвобождают еще трех человек, и пятеро обслуживают четырнадцать станков.
В это время на заводе идет соревнование за звание гвардейских фронтовых бригад. О том, какими жесткими были условия соревнования, говорит только один факт: за годы войны из 314 фронтовых бригад этого звания на заводе были удостоены лишь 15, в том числе — воложанинская. За четвертый квартал 1944 года, за первый и второй 1945-го знамя победителей всесоюзного соревнования было присуждено им — на вечное хранение. Все пятеро были удостоены правительственных наград. Воложанин был награжден орденом Ленина.
В апреле сорок пятого Воложанина вызвали в Москву, на всесоюзное совещание командиров фронтовых комсомольско-молодежных бригад.
Четыре дня со всеми московскими впечатлениями пролетели, как один. В Исторический музей зашли на экскурсию, а там со стенда, где о фронтовых бригадах рассказывается, на него смотрит его фотография. Отошел от своей группы. Экскурсовод школьникам около него что-то рассказывала, взглянула и — так тихо:
— Извините… Вы — это не… вы?
Он смущенно ответил:
— Ага, я — это я…
И часа полтора рассказывал о заводе, о ребятах, откуда и слова нашлись. Прямо как на трибуне!
А вечером перед отъездом всем участникам на складе выдавали кожаные пальто.
— Берите, молодой человек, побольше,— убеждал чернявый кладовщик. — Попомните мое слово: через год мало будет!
Ну, уж нет! В Тагил он хотел франтом приехать!..
А правду говорил кладовщик. Война кончилась, с харчами стало лучше, и через год он в пальто уже не вмещался… Висело сначала в прихожей, потом в кладовку попало. Лет тридцать пять там пылилось.
Приехала однажды сотрудница музея из Ленинграда:
— Нет ли у вас каких-либо вещей того времени? Мы экспозицию о героическом труде ветеранов тыла создаем…
А у него ничего и нет: почти все по музеям отдал. Жена только про это пальто и вспомнила. Отдал.
Знакомые, бывавшие в музее боевой славы ленинградского Дворца культуры имени 40-летия Октябрьской революции, рассказывали: висит оно там — рядом с курткой Рихарда Зорге, шинелью военачальника и шлемом танкиста-добровольца..,
