Когда речь заходит о Николае Гавриловиче Чернышевском, мы обычно вспоминаем вынесенное еще из школы: автор романа «Что делать?», известный общественный деятель второй половины прошлого века, революционер-демократ, один из вождей русской разночинной интеллигенции. Узник Петропавловской крепости, сибирский политкаторжанин и ссыльный…
А между тем Чернышевский как личность — явление совершенно выдающееся для XIX века. Это человек энциклопедических знаний и способностей: он писатель (и не только прозаик, но и драматург), крупнейший литературный критик, замечательный публицист, последовательный философ-материалист, прекрасный педагог и экономист, чьи труды высоко ценил Маркс. Это человек, который владел древнегреческим, латинским, немецким, английским, французским, польским, еврейским языками, а также занимался персидским и татарским. Многие интересные работы зарубежных ученых и общественных деятелей, опубликованные на страницах «Современника » в 50—60-е годы, были переведены именно Чернышевским.
Любовь к книгам у него была безгранична; он недаром в шутку называл себя библиофагом, «пожирателем книг». Но обильная информация, почерпнутая из книг, не оставалась мертвым кладом в его феноменальной памяти — она была фундаментом для новых — его собственных— открытий.
Чернышевский твердо верил в безграничные возможности разума и сил человеческих и смело заглядывал в будущее, пытаясь представить его. Сумел ли кто-нибудь из фантастов XIX века . предсказать столько реалий будущего, как Чернышевский?
Перелистаем с этих позиций «Четвертый сон Веры Павловны» в романе «Что делать?» — именно здесь делится писатель своими раздумьями о грядущем коммунистическом обществе.
Прежде всего, какими они будут, люди будущего? Чернышевский видит их гармонически развитыми личностями: они красивы и здоровы физически, они богаты нравственно и духовно. Труд для них —- естественная потребность, а не обязанность. А после работы они — в театре или же «рассеялись по аудиториям, музеям, сидят в библиотеке…» Как видим, проблема свободного времени, всерьез тревожащая сегодня социологов, волновала Чернышевского уже 120 лет тому назад.
Говоря об обществе будущего, Чернышевский верил в прогресс науки и техники, благодаря которому человек должен стать повелителем природы. В «Четвертом сне» мы видим бесплодные прежде пустыни — с помощью машин люди «проводили каналы, устраивали орошение» и в конце концов превратили их, эти пустыни, в плодороднейшие земли. Видим горы, которые были прежде голые скалы… Теперь они-‘ покрыты толстым слоем земли и на них среди садов растут рощи самых высоких деревьев. Исчезли болота… Много десятков лет назад Чернышевский, как видим, верил в огромные возможности ирригации и мелиорации.
Поля будущего дают изобильные урожаи, «хлеба густые-густые, изобильные-изобильные. Неужели это пшеница? Кто ж видел такие колосья? Кто же видел такие зерна? Только в оранжерее можно бы теперь вырастить такие колосья с такими зернами…» Как, читая это, не вспомнить о чудесах наших селекционеров?!
И проблема охраны природы волновала Чернышевского. «Рощи — это наши рощи; дуб и липа, клен и вяз; за ними очень заботливый уход, нет в них ни одного больного дерева…»
Научное предвидение Чернышевского не имеет границ. Вот он говорит об архитектуре городов будущего — и нельзя не узнать в ней черты сегодняшнего градостроительства: «Какая легкая архитектура… какие маленькие простенки между окнами,— а окна огромные, широкие, во всю вышину этажей!.. Каменные стены — будто ряд пилястров, составляющих раму для окон, которые выходят на галерею…»
В 1863 году, когда алюминий получали только в лабораторных условиях и его цена была равна цене золота, Чернышевский увидел в алюминии металл будущего. Из этого металла, говорит писатель, будут изготовлять украшения, посуду, мебель; более того — алюминий станет строительным материалом, который заменит собой дерево, камень.
За 12 лет до изобретения Яблочковым первой лампочки накаливания Чернышевский писал: «Как ярко освещен зал, чем же? — нигде не видно ни канделябров, ни люстр. Ах, вот что! — в куполе зала большая площадка из матового стекла, через нее льется свет,— конечно, такой он и должен быть: совершенно как солнечный, белый, яркий и мягкий,— ну да, это электрическое освещение…» Не люминесцентные ли лампы, сегодняшние «лампы дневного света», имел в виду автор этих строк?
Просто удивляешься, как далеко смотрел Чернышевский!
Дети, воспитываемые обществом, когда родители трудятся на его благо,— не прообраз ли это детских яслей, детских садов, школ-интернатов или групп продленного дня?
Машины, которые под управлением людей жнут, вяжут снопы и отвозят их,— не современные ли это комбайны?
Множество таких параллелей нашим дням можно найти в романе Чернышевского.
Завершая «Четвертый сон Веры Павловны», с пламенным призывом обращается писатель к своим читателям: «Будущее светло и прекрасно. Любите его, стремитесь к нему, работайте Для него, приближайте его, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести: настолько будет светла и добра, богата радостью и наслаждением ваша жизнь, насколько вы умеете перенести а нее из будущего. Стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его…»
Однако и другие мысли волновали Чернышевского, когда он устремлял в грядущее свой взор. Сможет ли человек правильно распорядиться всеми достижениями прогресса науки и техники? Об этом размышляет писатель в одном из своих рассказов, написанных в сибирской ссылке в самом начале 70-х годов прошлого века.
Рассказ называется «Кормило кормчему».
Стилизуя повествование под народное предание, Чернышевский рассказывает о том, как некий Пожиратель Книг, чтобы помочь людям, придумал машину, которая «брала бы всякую силу на земле, и в воде, и в воздухе, и в небе, всякую большую силу, которая даром». Для всякой работы — и большой и малой — сгодится эта машина. Она сможет варить и печь, прясть, ткать и шить, строить дома и отапливать их, возить людей и товары, пахать землю, сеять, жать и собирать хлеб. Более того, эта машина сумеет строить дороги, проводить каналы и поправлять реки, отводя их, чтобы не было болот и болезней от тех болот. Она «сумеет сделать так, чтобы не было песчаных степей и соленых пустынь, чтобы не было никакой бесплодной земли; она покроет лицо земли плодородной почвой, будет делать равнины и долины, холмы и горы, если это надо людям. Она создаст искусственные облака и оросит землю дождем, где это надо людям, а может и высасывать воду из облаков, чтобы не было дождя,— если опять-таки это надо будет людям… Эвергетом назвал Пожиратель Книг придуманную им машину; а толкуется Эвергет — как добродетель, как добрая работа.
Однако в обществе, где нет правды между людьми, где — другими словами — власть в руках эксплуататорских классов, изобретение Пожирателя Книг неизбежно станет орудием уничтожения людей и их труда. Это-то и тревожит Чернышевского.
«И возьмут чертеж Эвергета и спрячут ото всех. И начнут делать три бомбы: каждую бомбу в сто миллионов пудов… И будут делать их втайне». Сила каждой из бомб при воспламенении — «как сила пламени геенны». По чертежу Эвергета будет изготовлена и машина, могущая забросить бомбу на высоту в тысячу верст. И станут отныне Эвергет называть Сейсмотом — Потрясателем земли…
«И увидев то, и услышав то, вострепещут народы и скажут в сердцах своих: На кого та бомба? Горе той стране, на которую та бомба!..» ‘
Как злободневны сегодня строки этого рассказа! Именно сегодня, когда авантюристы из Белого дома способны, не задумываясь, ввергнуть человечество в пучину ядерной катастрофы…
Но не в пример иным зарубежным футурологам и фантастам наших дней, пессимистически взирающим на будущее человечества, Чернышевский верит, что разум восторжествует над безумием. Потому-то оптимистически звучат его слова: «Сильный оружием вскоре разорится».
