Бабушкин сундук… Необязательно, конечно, сундук — этот ныне уже забытый в обиходе ящик, окованный полосками мороженого железа и снабженный внутренним замком с мелодичным звоном. «Сундуком» может быть и плетенная из ивовых прутьев корзина, овальный фанерный баул времен первых пятилеток, старинная резная шкатулка с картинками на внутренней стороне крышки и даже какой-нибудь жестяной ларец из-под леденцов с непонятной надписью «Ландрин».
Такие сундуки и шкатулки были, да еще и сейчас есть почти в каждом доме, даже и в современном высотном…
С ними обычно связаны воспоминания детства — именно там жил какой-то отличный от окружающей обстановки мир: непонятного назначения вещи, бумаги, фотографии. Наши деды и бабки видели во всем этом что-то очень памятное и дорогое им и иногда в одиночестве, с лицом, освещенным теплой грустью и сосредоточенностью, неспешно перебирали содержимое своих заветных хранилищ.
А нас влекла к этим вещам лишь их необычность, непонятность их назначения, как тогда влекло к себе вокруг все, еще не познанное за первые годы жизни.
…Юноша увидел в дедовой шкатулке красноармейскую звездочку времен гражданской войны, и пора эта встала перед ним кусочком времен гражданской войны, заставившей о чем-то задуматься — может быть, и о своем месте в жизни. Девушка, обнаружив в бабушкином сундуке кружевной воротник, с восторгом примерит его перед зеркалом (мода, как известно, периодически возвращается на круги свои), и ей непременно западет в душу память о мастерстве и вкусе народных мастериц прошлого, ее предков по времени и по труду. Да и отец этой девушки, сын ее бабки, тоже с волнением возьмет в руки лист плотной и жесткой, как кожа, бумаги — давний документ, свидетельствующий о трудовых или ратных заслугах перед Родиной своих дедов и прадедов.
В каждом из них содержимое сундуков вызывало чувство приобщения к Истории, ощущение Времени.
Не ко всем и не всегда, к сожалению, приходит это возвышенное и возвышающее человека чувство, тем более, что и старые сундуки встречаются все реже и реже — не всегда потомки проникаются уважением к ним и хранят давние отслоения дней, нередко выбрасывая их при очередной генеральной чистке квартиры или при переезде. И мы должны быть благодарны тем, кто сумел сохранить осколки прошлого, — с течением времени они становятся важными не только для истории семьи.
…В этот дом меня привело сходство фамилий его хозяйки и человека, которым я давно интересовался,— на протяжении всей второй половины XIX века его имя встречалось в качестве капельмейстера театральных и клубных оркестров Урала. Имени и отчества музыканта я не знал — их тогда как-то не принято было указывать. разве что исключая бенефисы и… некрологи. А выяснить хоть какие-то биографические данные и сохранить их для будущего было бы важно — мы так мало еще знаем о культурном прошлом края, о круге лиц, способствовавших его становлению, и неблагородно для нас оставить навсегда в забвении их имена.
Так я оказался в современной квартире в одном из новых домов на юго-западе Свердловска. Современная мебель, новейшей марки телевизор, телефон и прочие приметы нашего времени мирно и, пожалуй, даже уютно соседствуют с вещами явно давнего происхождения, знакомыми теперь разве что по иллюстрациям и по историческим фильмам,— вольтеровским креслом и резным буфетом, инкрустированными шкафчиками, картинами в тяжелых рамах и прочими вещами, от которых, кажется, даже исходит запах старины. Старое и новое тут соседствуют, не только не мешая одно другому, а, скорее, дополняя друг друга. В этом видится умение ‘ценить старину и в историческом и в бытовом смысле, не пренебрегая и тем, что дает наш комфортный век. Сочетание старого и нового здесь не дань моде (встречается ведь, что и лапти вешают в комнате ради моды) или традициям, а пример естественности назначения вещей.
Хозяйка квартиры, кандидат медицинских паук Елена Сергеевна Тихачек. органично вписывается в такой интерьер — черты современной деловой женщины тонко сочетаются с изяществом старомодной интеллигентности.
— Да, Тихачек — это мой предок. Вернее — предки: дед и прадед. Оба музыканты, оба руководили оркестрами, поэтому и немудрено и спутать их, свести в одно лицо. К сожалению, я не так много знаю о их музыкальной деятельности, на роль биографа не гожусь. Но попробуем что-то выяснить но сохранившимся бумагам и семейным реликвиям…
Елена Сергеевна вынесла из другой комнаты… ну, конечно же. шкатулку (первую из тех многих, что потом выносились), и мы начали потрошить ее, подвергая перекрестному «допросу» каждую вещицу или бумагу, дополняя рассказ хозяйки о семейных преданиях моими комментариями там. где это касалось истории края.
Скажем сразу, сенсационных открытий сделано не было. Но разве только ради сенсаций ведется какой-то поиск? К тому же то, что для одного сенсация, для другого, третьего лишь малоинтересный факт. А то, что мы называем мелочами, порой обретает немаловажное значение.
Первым извлеченным из шкатулки экспонатом оказался тот, с которого, несомненно, и следует начинать историю династии Тихачеков на русской земле. Это вырезка из пражской газеты, неизвестно какой, судя по объявлениям на обороте,— от 1861 года. Заметка в хронике новостей гласит:
«На Урале, в России, чешский дирижер Ян Тихачек, известный пражанам своим секстетом, имеет большой успех. Два- года назад он был приглашен в Екатеринбург и создал там оркестр из 12 музыкантов, преимущественно из рабочих рудников на Сергинском заводе. Талант и настойчивость Тихачека привели к тому, что в этом русском городке сейчас не только устраиваются регулярные концерты, но он со своим небольшим оркестром совершает поездки по ярмаркам, где наряду с обилием, похвал также собирает и серебряные рубли».
Серебряные рубли здесь упомянуты, конечно, как более весомое свидетельство успеха, чем обычные похвалы.
Вот, значит, как появилась на Урале династия Тихачеков и вот как начиналась здесь карьера чешского музыканта, приехавшего в 1859 году из Праги. Возможно, вначале оп и не думал переселяться сюда совсем — справка пражской школы (это уже второй документ из шкатулки) свидетельствует, что его старший сын Иосиф до 1803 года еще учился в Праге.
Что побудило чешского маэстро остаться здесь — выгодный ли контракт, привязанность ли к новому, полюбившемуся ему краю, к его людям, к делу, которое он здесь успешно начал и не хотел бросить,— кто знает. Может, этому решению способствовала и политическая обстановка на родине, в Чехии, входившей тогда в состав Австрийской империи, славянским народам, насильственно включенным в это государство, жилось нелегко в атмосфере австрийского шовинизма.
Как бы то ни было, Ян Тихачек остался в России, перевез сюда семью — жену Марию, сыновей Иосифа и Александра и дочь Марию, обрусел, стал писаться Иваном Ивановичем, хотя долгое время еще числился австрийским подданным, что давало известное преимущество при возможных конфликтах с местными властями.
Сегодня, конечно, несколько странно то, что даровитый музыкант с именем, хорошо известным в одной из музыкальных столиц Европы, оказался на каком-то малозаметном заводике Среднего Урала. Но это он, завод, потом стал малозаметным, а в те годы, когда туда приехал Ян Тихачек, Сергинские заводы наследников купца Губина пребывали в богатстве и славе.
Юридические хозяева заводов были еще малолетними, и управлял предприятиями фактический владелец, отчим наследников Губина — Павел Ушаков. Столичный жуир, женившийся на богатой вдове, он совершенно не интересовался заводами!, видя, в них лишь бездонный источник доходов, которые он пускал враспыл на свои прихоти, подражая примеру Демидовых, Строгановых, Всеволжских, не считаясь с разницей масштабов состояния.
Примечательно письмо Ушакова из Петербурга от 26 января 1861 года Тихачеку в Нижние Серги.
«…Посылаю в Главную контору для передачи Вам полное собрание двенадцати опер… Теперь Вам остается переписать для каждого инструмента и, когда приеду на заводы, порадовать меня успехами… Все вместе мне стоит более трехсот рублей серебром, которые я приношу заводам в подарок. Надеюсь, что моя капелла… постарается оправдать эти попечения и утешит меня успехами».
Утехи, среди которых собственная капелла была лишь каплей в море несусветных трат, кончились довольно скоро и печально. Не довольствуясь поступившими от заводов средствами, Ушаков решил еще и смошенничать — заложил в банк несуществующий металл и попался на этом. Разразилось громкое дело.
Оно, кстати, послужило Д. Н.Мамину-Сибиряку одной из Сюжетных основ его первого романа «Приваловские миллионы». Историю Сергинских (в романе Шатровских) заводов он использовал для описания истории наследства Приваловых. В черновых записях к роману ость такие строки, записанные со слов старожилов:
«Дело обнаружилось в Нижнем (Новгороде) в 1863 г., и Министерство финансов преследует Ушакова уголовным порядком и взыскивает убытки казны. Дело кончилось только в 1874 г. в Сенате. Ушаков обвинен в мошенничестве, лишен прав и состояния и подлежал ссылке в Сибирь, а взыскание убытков присуждено с имущества Ушакова в сумме 930 000 р.».
Но, как выясняется из дальнейших записей, влиятельный жулик сумел выкрутиться, да еще за чужой счет: «Ушаков умирает генерал-майором. Министерство переносит долг Ушакова на наследников Губиных, т. е. на их заводы, что составляет с процентами 2 миллиона». (Записи эти хранятся в фонде Д. Н. Мамипа-Сибиряка в Отделе рукописей Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина).
В этих условиях капелла Тихачека была ликвидирована одной из первых среди других утех и затей Ушакова. Капельмейстер остался не у дел.
Памяткой об этом, казавшемся вначале безоблачным четырехлетии, в архиве Яиа Тихачека осталась любопытная реликвия — его музыкальное произведение, изданное в Праге Йозефом Салеком в начале 1860-х годов. Название его, совмещенное с посвящением, напечатано па фоне гравюры золотом на трех языках — русском, французском и чешском:
«Приветствие чеха из гор России! ПОЛЬКА-МАЗУРКА для фортепиано, сочиненная и посвященная почтенному соотечественнику- Антону Антоновичу Лебеде в Праге Яном Тихачеком. капельмейстером на Сергинском заводе в Уральских горах».
Примечательна и гравюра на обложке нот: музыкант со скрипкой в руках, стоя на лесистой скале, в пещере которой спит медведь, приветственно машет шляпой другому берегу водной глади, где видны башни и шпили Златой Праги.
Проставлен, как водится, и порядковый номер сочинения композитора — опус 8. Значит, было еще семь, но ни эти, ни последующие не сохранились. Музыка польки-мазурки, очень живая и мелодичная, легко запоминающаяся, несомненно, пользовалась успехом в свое время, да и сейчас, наверное, привлечет внимание.
Не вызывает сомнений, что Антон Лебеда, которому посвящено сочинение, давний и близкий друг музыканта — он еще долго писал ему в Россию. Одно из его писем — на бланке редакции «Лагер альманаха», а это позволяет предположить, что журналист и литератор Лебеда был и автором заметки о Тихачеке в пражской газете — подпись Далебор, вероятнее всего, анаграмма фамилии Лебеда.
Кстати, о письмах. Их сохранилось много — в 60-х и начале 70-х годов Ян Тихачек вел оживленную переписку с пражскими родными и знакомыми. Надо думать, в ней отразились не только семейные события, но и новости общественной жизни, небезынтересные для нас и сегодня. Но письма пока остаются немыми — для того, чтобы их прочитать. (надо перевести, а прежде чем перевести, предварительно расшифровать. Дело в том, что написаны они готической скорописью, которой тогда учили во всех австрийских школах, а ныне редко кто знаком с нею.
Итак, с Нижними Сергами, местом, которое обещало быть обетованным, но не оправдало ожиданий, пришлось расстаться. Без дела, конечно, Тихачек не остался — квалифицированных музыкантов на Урале в те годы было не густо. Начался новый этап его жизни.
Сохранилось «Условие», то есть договор Екатеринбургского благородного собрания, (местного клуба) с оркестром во главе с капельмейстером Тихачеком на обслуживание балов а концертов клуба в сезон 1863/64 года, на котором, кстати, есть пометы о его продлении до 1867 года.
Документ важен и тем, что рассказывает об условиях работы оркестра, и тем. что он донес до нашего времени фамилии его участников, семнадцати музыкантов, чьи корявые и не очень грамотные подписи остались на договоре ведь это имена одних из первых у нас профессиональных музыкантов. Судя по их с трудом нацарапанным подписям и по типично уральским фамилиям, это, вероятно, и есть те самые рабочие нижнесергинских заводов, составившие в свое время капеллу Тихачека.
Стоит, по-моему, привести их имена, они пригодятся будущему историку культурной жизни края. Вот они: Матвей Шмелев, Василий Крутиков, Иван и Алексей Комаровы, Константин Ряпасов. Осип Лескин. Андрей Спирин, Василий Старостин, Осип Коробицын, Алексей Засыпкин, Василий Журавлев. Василий Полетаев, Василий Назаров, Петр Русаков, Семен Палымов, Александр Русаков, Иван Свалов. Кто знает, может, кто-нибудь из их потомков до сих пор не потерял связи с музыкой, участвует в самодеятельности Нижнесергинского района…
В контракте с клубом оркестр выговорил себе право: «В великий пост музыканты освобождаются на четыре недели для поездки в Ирбит. И использовал его — ежегодно оркестр отправлялся на ярмарку, это знаменитое торжище на рубеже Европы и Азии. В «Ирбитском ярмарочном листке» тех лет можно было видеть сообщения: «В гостинице «Ярославль» играет оркестр Тихачека из 17 человек». Ярмарочные корреспонденты различных газет с похвалой отзывались об его игре.
Однако игра на балах в клубе и в ярмарочных гостиницах едва ли могла удовлетворить серьезного музыканта. Я и Тихачек возобновил летний концертный сезон на Сергинских минеральных водах, принадлежавших губинским заводам и захиревшим после их краха. И при первой же возможности, в 1869 году, принял на себя руководство оркестром городского театра в Екатеринбурге, которому требовался опытный дирижер-постановщик. И так поставил дело, что, как писали в газетах: «В здешний театр многие приходили… единственно для того, чтобы послушать превосходную игру капельмейстера г. Тихачека».
В этих же шкатулках, принесенных Еленой Сергеевной, оказались и две фотографии. Можно подумать, что на них изображен один и тот же человек — тот же покрой платья, белья, такой же галстук, даже поза та же. И сняты в одном
городе — Нижнем Новгороде-, хотя и в разных фотографиях. Но, приглядевшись, видишь разницу в возрасте, а поскольку снимки, несомненно, сделаны в близкие друг другу годы, то ясно, что на них два разных лица. Это отец — Ян Тихачек и его сын Иосиф.
Кстати сказать, на каком-то этапе восстановления семейкой хроники сведения об отце и сыне так переплелись, что сейчас уже трудно разобраться, когда о ком из них идет речь в сохранившихся бумагах. Тем более, что и инициалы у них схожи.
К тому времени (конец 1870-х-начало 80-х гг.) Иосиф не только подрос, а стал вполне взрослым и тоже обнаружил незаурядные музыкальные способности. Играл я театральном и клубном оркестрах, пробовал себя в качестве дирижера (а потом и утвердился в этой специальности, как бы сменив отца), давал уроки музыки, и том числе на своем любимом и редком тогда инструменте — корнеттоне.
И все-таки штрихи к биографии Иосифа Тихачека представляли бы лишь семейный интерес, если бы не сохранились в его бумагах кое-какие документы и материалы, интересные и в другом, более широком аспекте.
Вот, скажем, письма Михаила Александровича Завадского — актера, режиссера и антрепренера, широко известного в театральном мире последней четверти XIX века. Неумолимое время, оставило нам очень мало данных о нем — несколько
скупых строк в мемуарной литературе и в примечаниях к некоторым театроведческим трудам. Между тем это был незаурядный актер и безусловно интересный человек. Уроженец Польши, он учился у знаменитого музыканта и композитора Моиюшко, но стал не музыкантом, а актером, особенно популярным в опереттах и водевилях. Завадский объехал почти всю страну, служил в десятках антреприз, пробовал и сам антрепренерствовать, но неудачно (не имел коммерческой жилки). Несколько лет служил в Екатеринбурге, один сезон держал здесь антрепризу (и потом долго расплачивался с долгами), где и подружился с музыкантом театрального оркестра Иосифом Тихачеком.
И письмах своих Завадский предстает перед нами веселым и общительным человеком, добродушным неунывакой, хотя роз на
его пути было гораздо меньше, чем терниев. Невеселые театральные новости и черты неуютного актерского быта (которые так любят смаковать театроведы) в его изложении окрашены незлобивым юмором. снисходительной терпимостью много повидавшего человека, не поверявшего во всех жизненных передрягах, чувства собственного достоинства, верности избранному светлого взгляда на жизнь.
Так, в письме «Иосифу Прекрасному» (как он именовал друга), когда Завадскнй уже служил в Самаре у какого-то антрепренера-чудака, он с юмором описывает конфликты с этим «оболтусом», «болваном неотесанным») и «невеждой». который «смотрит на артистов как на поденщиков» и завалил его, Завадского, ролями и трагиков, и злодеев, и резонеров, и даже.. любовников (при его-то толщине) . И лишь изредка вздохнет о «собачьей актерской судьбе»…
Тут же он добродушно острит над «Прекрасным Иосифом» в связи с его женитьбой на дочери богатого купца Дмитриева: «Хотел бы я посмотреть, как ты аршинничаешь», предполагая, что невеста принесла в приданое часть купеческих капиталов. Лишь позднее он мог узнать, что купеческая-то дочка вышла за бедного музыканта «убегом», без согласия родителей и, значит, без их капиталов.
Однако «ноаршинничать» Тихачекам все же довелось. Правда, на свой лад, не по обычному — они взяли на себя аренду Нижнесергинских минеральных вод.
Этот, кажется, тогда единственный и, несомненно, старейший уральский курорт, открытый еще в конце 1920-Х годов, был собственностью губинских заводов, потому что располагался на принадлежавших ему землях. С годами он становился все популярнее, на воды приезжало все больше публики из разных мест Урала. Появилась необходимость в развлечениях для нее, в том числе, конечно, в музыке — по примеру заграничных курортов устраивались ежедневные концерты в курзале. Они привлекали не только больных, но и тех, кто хотел летом просто отдохнуть. А это множило доходы хозяев. Вполне вероятно, что именно для организации таких концертов хозяева заводов и пригласили опытного музыканта из Праги.
В конце 1870-х годов, когда обнищавшие после ушаковских афер заводы дышали на ладан, курорт, по сути дела, остался беспризорным. Тогда-то Тихачеки и взяли на себя его аренду, чтобы не остаться самим без дела на лето и сохранить работу музыкантам оркестра, с которыми так прочно связала судьба.
Серьезно поставленная концертная программа привлекала многих любителей музыки, сюда ездили как на абонементный сезон, где можно познакомиться с новинками современной музыки.
К сожалению, это значительное культурное дело как-то прошло мимо внимания исследователей музыкального прошлого Урала. Зато его отметил Д. Н. Мамин-Сибиряк, уделив в романе «Приваловские миллионы» место и концертам на Лалетинских минеральных водах, бывших собственностью Шатровских (то есть Нижнесергинских) заводов.
Так еще один факт из семейной хроники Тихачеков оказался фактом, интересным и для истории края.
Как и следовало ожидать, «аршинники» из прирожденных музыкантов не получились,— спустя некоторое время арендатором курорта стал оборотистый врач Доброхотов. А Тихачеки снова только музыканты — дирижируют, играют в оркестрах, дают уроки музыки. Старший выступает все реже, отходит в тень, зато младший обретает все большую известность. В сезон 1897/98 года он уже капельмейстер — музыкальный руководитель труппы П. П. Медведева, ставит много новых оперетт (большинство из них впервые на Урале) и, судя по газетам, весьма успешно.
Из очередной шкатулки появляются следы и третьего поколения русских Тихачеков.
Здесь надо сказать, что жена Иосифа Ивановича, Татьяна Михайловна, оказалась не в пример родителям далекой от коммерции и одаренной натурой — увлекалась живописью, выжиганием по дереву, художественной вышивкой. И передала художественные увлечения новому поколению Тихачеков. Так, старший сын, Валерий Иосифович, был не только прекрасным пианистом, но и способным художником, хотя и стал по профессии ученым-лесоводом, большим специалистом в своем деле.
Сестра его, Маргарита, тоже слыла хорошей музыкантшей, но больше тяготела к изобразительному искусству, получила художественное образование, преподавала рисование. Младший брат Сергей избрал специальностью юриспруденцию, но увлечения музыкой и живописью не избежал.
Лишь Екатерина Иосифовна продолжала музыкальную профессию — стала певицей. Обладательница нежного и проникновенного, лирического склада меццо-сопрано, она в 1915 году окончила Московскую консерваторию по классу известного педагога профессора Зарудной, пела в театрах и концертных залах Москвы, Уфы, Свердловска и других городов.
Художественные пристрастия столь многих членов семьи, конечно, оставили след и в семейном архиве, да и во всей квартире. Пейзажные картины на стенах, искусно выжженные филенки буфета и шкафчиков, тяжелые папки с акварельными листами, на которых, главным образом, изображения цветов — до того тонко и точно исполненные, что смело могли бы стать иллюстрациями в ботанических атласах, не теряя при атом своих художественных достоинств.
Но все это, однако, интересно в семейном плане. А вот то, что обнаружилось на дне одной из шкатулок, несомненно, имеет и более широкое значение.
Это альбомы тушевых рисунков пером, удивительно легких, изящных, выразительных. Большинство из них невелики по размерам, иные всего с двухкопеечную монету, но, кажется даже, что чем мельче, тем выразительнее. Не часто встретишь и у признанных мастеров графики такую способность добиваться столь высокой степени мастерства и изящества в миниатюре: несколько штрихов на площади, величиной с ноготь — и перед вами выразительнейший портрет человека, про которого можно сказать многое, не зная его.
Какое разнообразие типов и сюжетов! Картинки из жизни гимназии — уроки, экзамены, типы учеников и учителей. Сцена в лавочке. У портного. У фотографа. Домашний концерт. Пасхальные визитеры. Танцы в клубе — вереница Рисунок из альбома Тихачеков нар, одна другой характернее. Картежники. Урок музыки. Урок рисование у врача. В читальне. На катке. Публика городского бульвара. У церковной паперти — нищие и благодетели. Думский оратор. Нол и дьячок. Купец и купчиха. Чиновник в присутствии. Няня с младенцем. Молодая жена в экипаже с мужем почтенного возраста (прямо-таки иллюстрация к «Анне Карениной»), И особенно много — сцепы из спектаклей городского театра, его актеры в ролях и без грима, зрители всех ярусов, от партера и лож до райка. Тысячи рисунков, один другого любопытнее и ценнее!
А в одном из альбомов, между его листов, оказались вложенными несколько вырезок карикатур из какого-то журнала. Почерк их автора и альбомного художника, несомненно, одинаков. Больше того, типаж некоторых журнальных карикатур можно найти и на страницах альбомов. Но здесь, в журнале, уже не безобидные жанровые сценки, а острые сатирические композиции обличительного характера на местные темы. Тут «зверинец» Красного креста, где процветает хищничество, тут шабаш скандальных деятелей местного общественного клуба, тут разоблачение неблаговидных порядков в «тихом омуте» женской гимназии. И, наконец, лицевая обложка самого журнала…
Ба, да ито «Гном»!
Этот «общественно-сатирический журнал», как он рекомендовался на обложке, возник в Екатеринбурге на гребне революции 1905—1907 гг. и заслужил широкую известность у читателей Урала и… полиции. За свое резко антиправительственное направление, дерзкие (даже по тому времени недолгих «свобод») выпады против самодержавия журналу пришлось претерпеть многое — его не раз штрафовали, закрывали, конфисковывали готовые тиражи, вымарывали чуть ли не половину страниц. садили редактора В. С. Мутных в тюрьму и, наконец, окончательно закрыли в середине 1907 года.
О «Гноме» писалось не раз, но все как-то вскользь, понемногу и в связи с чем-нибудь. К сожалению, нет пока ни одной обстоятельной исследовательской работы, рассказывающей об его истории, о цензурных и иных мытарствах, о его содержании, наконец, о его авторах и художниках, большинство которых печаталось, по вполне понятным причинам, под псевдонимами (большинство из них так и осталось нерасшифрованными).
А что авторы рисунков на журнальных вырезках Тихачеки — в этом сомнения нет, подпись под ними — «Т-во Брехачек» — слишком прозрачный псевдоним, не говоря уже о почерке авторов — Валерия и Маргариты Тихачеков, одинаковом в их альбомах и в ж урнале.
Если в первом и втором поколениях Тихачеков и профессией и увлечением была музыка, а в третьем, при разности профессий, основным пристрастием все же стало изобразительное искусство, принесенное в семью Татьяной Михайловной Дмитриевой, то с приходом в дом Александры Николаевны Князевой, ставшей женой Сергея Иосифовича, в семье появился новый профиль профессий, передавшийся и дальше по наследству,— медицина. Впрочем сама Александра Николаевна сумела приблизить свою специальность к профессии первых Тихачеков. Врач-отоларинголог, она специализировалась на постановке голоса артистам, в основном певцам, и была, кажется, единственным специалистом такого рода в нашем крае. Медицине же посвятила себя и ее дочь, нынешний хранитель архива и реликвий династии’ Тихачеков,— Елена Сергеевна, физиолог, преподаватель медицинского института.
Вот и разобран бабушкин сундук одной династии. А сколько важного и интересного для многих открылось в ней! И пусть не встретилось при этом сенсационных открытий — всякая история воссоздается по крохам. Особенность нынешней исторической науки состоит в том, что она идет не столько вширь (белых пятен в ней, как и в географии, уже почти не осталось), сколько вглубь, уточняя и детализируя открытое ранее, но еще слабо изученное, исследованное. И эта тенденция с годами будет лишь усиливаться. Тогда-то и пригодится исследователям каждый. даже самый, казалось бы, незначительный с сегодняшней точки зрения факт.
Один «сундук»… А сколько их в шкафах и чуланах, на чердаках и антресолях — полузабытых и совсем забытых, хранимых без внимания и любопытства, доживающих свой век в ожидании, когда их сожгут в печке или сбросят в мусоропровод. Или, наоборот, бережно откроют чьи-то неравнодушные руки, внимательным взглядом ознакомятся с отслоениями дней и лет своих бабушек и дедушек, заботливо сохранят для своих потомков, которые, конечно же, будут благодарны им за это.
