Очнулся Харлампий в землянке. Над ним сидел комиссар, а землянка была полна казаков и красноармейцев.
— Случилось тебе три радости ! — говорил комиссар.— Первая радость — жив ты, Харлампий ! Пуля ударила тебя вскользь ! Это тебя тот бандит приласкал, что с конями хороводился. Возница, одним словом, которого ты оглушил.
Он дал раненому сотнику попить и продолжал:
—Отсюда получается тебе вторая радость. Хоть и не шибко, а ранен ты, и, стало быть, выходить тебе вчистую, по ранению! Идёшь ты, стало быть, домой !
От этих слов Харлампию сразу полегчало, и он сел на нарах, хотя голова у него гудела и кружилась, а бинт, намокший кровью, прилип к затылку.
— Ты погоди, ты лежи,— уложил его обратно комиссар.— Главная тебе радость иная ! Вот тебе товарищи скажут !
Казаки и бойцы улыбались.
— Что за радость ? — спросил Харлампий и подумал: «Уж коли домой отпускают, что может быть радостней ?»
— А ты подумай ! — сказал его однополчанин Хрисанф Калмыков.— Ты подумай !
— Не могу ! — пошутил Харлампий.— Мне думать нельзя, я в голову раненый !
— Ну, тогда мы тебе не скажем,— засмеялся Хрисанф.— А то ещё помрёшь.
— Да не томите, ребята !
— Уж так и быть ! — сказала Хрисанф и встал торжественно: — Значит, поздравление прими, Харлампий Прокофьич ! Мы тебя, бывало, дразнили: «Молодец — девичий отец», поскольку у тебя три дочери имеются… А теперь никто тебя так дразнить не сможет, как родился у тебя сын ! Об чём получена депеша.
Тут все бойцы стали смеяться и хлопать сотника по плечам и жать ему руку.
— Казацкому роду нет переводу ! — сказал Калмыков.
Так мой дед Харлампий узнал, что у него родился сын. Мой отец.
Фельдшер не велел Харлампию вставать ещё несколько дней, и он лежал один в пустой землянке, когда все уходили чистить коней или прочёсывать леса, и всё мечтал.
Он представлял себе, как приедет домой, как все домашние к нему кинутся. И ещё пытался
представить, какой у него сынок, какие у него волосики, пальчики…
Одно только заботило его —подарки !
— Как без презента домой ехать ? — ломал он голову.
Казаки дали ему несколько кусков мыла, из того, что полагалось им на взвод. «Бери, Харлампий, на презент, дома в мыле большая недостача, а мы и веничками берёзовыми отмоемся». Комиссар наградил его штукой сукна и штукой ситца — девчонкам на платья. Но Харлампий всё ломал голову, что сыну в подарок привезти ?
— Голову свою без дырки — вот лучший презент ! — смеялись казаки.— Нужен ему твой подарок. Вот фершал говорит, что он ещё всё вообще вверх ногами видит.
Но Харлампий этого понять не мог. Как это видеть всё вверх ногами? А про то, чтобы ехать без подарка, и слышать не хотел.
— Это же ему на всю жизнь память ! — растолковывал он красноармейцам.— Что батька с войны на память привёз ! Нужно что-нибудь необыкновенное ! Вон мой отец шашку турецкую привёз, у самого ихнего паши отбил, над колыбелью моей повесил ! Так я эту шашку пуще глаза берегу ! Дом гори — я шашку спасаю.
Но красноармейцы ничего ему посоветовать не могли, только смеялись да крутили головами,—
дескать, у вас, у казаков, не только фуражки набекрень, но и мозги туда же !
Настал день отъезда. На утренней поверке получил Харлампий бумаги, сдал казённого коня и отправился на станцию. Хрисанф Калмыков пошёл его провожать…
