Пока везли нас по земле родной, на станциях кричали нам люди: «Передавайте привет тем несчастным, каких фашисты рабами сделали !» А услышали на станции чужие голоса и поняли, что переехали нашу границу. Выглядывали в щель. И снова в плач. Но что с того ? Разве поможет ? Привезли нас в какой-то город и в баню под винтовками погнали.
Потом — за ограду из колючей проволоки. Старших сразу отобрали, увели куда-то, попрощаться не дали. Дашу с Маней, что на нашей птицеферме работали, тоже угнали. А мы, помоложе которые, остались под дождём. До ниточки промокли, зуб на зуб не попадал.
И вот пришёл сатана в шляпе. С ним собаки-овчарки. Вот тут он осматривал нас, ощупывал, даже в
рот заглядывал. И погнали нас на завод в село Веселинск, где я и сейчас живу.
Ох, тяжко тут, маменька. Нету девушки, какую не избили бы надсмотрщики, как ту собаку. И меня
били. Всех нас порют, проклятые. И так с дня на день уже полтора года. Ты бы не узнала теперь, родненькая, какая я стала…
Если вы, маменька, получите это письмо, его повезёт вам девушка Вера с Лиховки. Но не знаю, удастся ли ей добраться. Она дюже больная, а таких в специальные лагеря направляют, чтобы умирали там. Но немцам теперь не до неё… Если она попадёт домой, может, поживёт трошки. Она давно уже обрюзглая.
Дорогие мои, батько и мамо! У меня тут книга есть тайная. В ней описываю я начало моей жизни и муки, что выпали на долю мою. Может, хоть после смерти моей прочтёт кто, ибо мало надежды, что
перенесу пытки на этой страшной чужбине. Ну что ж, пусть. Но и немцам не мёд. По ночам они в
убежищах сидят, как крысы. Наши самолёты житья им не дают.
Ох, родные мои ! До чего ж тяжко ! Ночи не спишь, дома их охраняешь, а днём за станком стоишь, а
глаза слипаются, ничего не видишь, а он, кат, за спиной кричит: «Арбайт ! Арбайт !»
Поглядишь на гада, повернёшься, обольёшься слезами да и работаешь столько, сколько они скажут.
А на улицу выйдешь, на минутку запоздаешь, так в келью каменную сажают, еды не дают. Так що мамо, не вильни мы тут, а рабы…
