После январских боев Гранин отозвал девчат в дивизион, и Шура снова стала «хозяйкой дома». Не обременительное это дело, привычное, и относилась к нему Шура добросовестно, как привыкла выполнять любую работу. Однако сердце Шуры уже прикипело к батарее, она уже понюхала пороху и рвалась в расчет, стрелять хотелось Шуре, а не полы мыть. И как-то, после удачной стрельбы, воспользовавшись хорошим настроением командира дивизиона, Шура попросила перевести ее на батарею. Гранин по-новому, заинтересованно взглянул на нее:
— Вон что ты, хозяйка, надумала! Стрелять тебе самой хочется, жить ты без этого не можешь! А о том, что и по тебе стрелять будут, подумала? Нет, нет, не уговаривай — не женское это дело около орудий хлопотать, они ведь у нас тяжелые, морские, не сорокапятки какие-нибудь.
Отказал Гранин и был доволен собой — такие веские доводы привел, что ни словечка не возразила бойкая на язык Шура Пономарева. Но не тут-то было. Скоро перед ним предстали трое: Шура, Аня Втехтина и Аня Бояринцева.
— Так, явление трех мушкетеров! И всех отпустить на батареи? Это ты, хозяйка, воду мутишь? — обратился к Шуре и, не дождавшись ответа, пообещал, прищурясь на комсомолок: — Ладно, потешу я вас. Будет у вас пушка, будет, а сейчас идите — некогда мне.
