Июнь 1963 года. На заседание ученого совета, посвященное обсуждению кандидатской диссертации А. Н. Косухина, собрались преподаватели института, аспиранты, студенты.
Представляя соискателя, ученый секретарь кафедры строительной механики Уральского политехнического института имени С. М. Кирова зачитал послужной список Анатолия Николаевича: 1941— 1942 гг. — комсомолец-подпольщик; 1942—1943 — секретарь Симферопольского подпольного горкома комсомола…
Многие из ближайших коллег Косухина, не говоря уже о студентах, в этот день впервые услышали о его боевых делах.
Ударив от Перекопа двумя острыми клиньями на Севастополь и Керчь, тгитлеровские войска окружили Симферополь, и горожане, в большинстве своем, эвакуироваться не успели.
Анатолий Косухин, тонкий остроплечий подросток, проснулся раньше обычного.
— Мам, дай мне ту коробку, в которой у тебя всякие порошки и таблетки.
— Зачем она тебе?
— Хочу положить в нее комсомольский билет и закопать.
В квартиру к Косухиным вселили на постой немецкого солдата из прибывшей в Симферополь тыловой части.
Два дня Анатолий бычился на грудастого черноволосого немца Франца Вольфа, старался не встречаться с ним. И вдруг услыхал, как, перебирая в чемодане свой походный скарб, Франц тоненько, вполголоса запел:
Вольга-Вольга, мать родная,
Вольга — русская река.
— Вы-то откуда знаете эту песню? — задиристо спросил Анатолий.
— Я много знаю русских песен. Франц Вольф есть певец гамбургского радио. Солдатом сделала меня война.
Когда Франц принес фронтовую сводку гитлеровского информагентства, Анатолий пробежал ее глазами (он неплохо знал немецкий язык) и покачал головой:
— Я этим сводкам не верю. Вот бы Москву послушать…
— Надо радиоприемник, — сказал Франц Вольф.— Я немного радиотехник понимаю. Надо деталь, схема.
Не сразу и не вдруг согласился с предложением немца Анатолий. Он проверял его в разных говорах, советовался с матерью, с дедом Павлом Лаврентьевичем. Наконец, решившись, побежал к школьному товарищу Николаю Долетову, в прошлом опытному радиолюбителю городской технической станции — может, у него остались какие-нибудь детали. Он и схему выдал.
Всегда отчаянный и решительный, Долетев вдруг оробел:
— Ты знаешь, что с тобой немцы сделают, если влипнешь?..
— Не влипну, все обдумано,— успокоил его Анатолий.
И вот приемник готов.
Поздно вечером, в час передачи сводок Совинформбюро, вокруг приемника уселись Анатолий, Мария Павловна, Франц Вольф и Павел Лаврентьевич.
После сводки и фронтовых эпизодов, когда кремлевские куранты отбили полночь и заиграли «Интернационал», Франц Вольф встал и быстро заходил по комнате. Он заметно нервничал.
— Никому об этом ни слова, Толлер! Иначе… капут нам с тобой!
— Я буду молчать,— заверил его «Толлер».
Но разве можно утаить такое от друзей?
В эти дни он встретил в городе комсомольца Бориса Хохлова, кряжистого рыжеватого парня в серой, сдвинутой на затылок кепке. А тот познакомил Анатолия со своим другом Евгением Семняковым.
Так возникла подпольная комсомольская группа. Из трех человек.
Теперь, когда Франц Вольф уходил на службу, Анатолий, Евгений и Борис доставали радиоприемник, записывали сводки Совинформбюро, размножали их и по вечерам распространяли каждый в своем районе. Один листок сунут в почтовый ящик, другой — в форточку, третий приклеят к тумбе или забору.
Листовки наделали много шума в Симферополе. Гестаповцы сбились с ног. Они даже по радио объявили о том, что лица, «занимающиеся красной пропагандой», подлежат расстрелу. Но подпольная группа действовала все активнее. Франц Вольф вскоре уехал со своей частью на новое место, и это развязало комсомольцам руки.
В Симферополе с каждым днем учащались облавы: всех, кто был молод и здоров, угоняли на каторгу в Германию. Гроза нависла и над подпольщиками.
— Надо, Толя, принимать какие-то меры,— посоветовала сыну мать.— Иначе, неровен час,— увезут и тебя.
— Что-нибудь сообразим, — пожал плечами Анатолий.
Получив повестку явиться на биржу труда, он поймал в саду пчелу и весело сказал матери:
— Смотри, как я буду освобождаться от работы.
Еще в детские годы, играя в баскетбол, Анатолий упал и разбил коленку. На месте ушиба образовался костяной нарост. Сейчас, закатав штанину, Анатолий прижал к этому наросту пчелу, а потом налил в ладонь скипидара и растер место укола.
На коленке вздулась большая опухоль. Наложив повязку и взяв приготовленные заранее костыли, парень заковылял в больницу. Домой он вернулся со справкой:
«Комиссия по врачебному контролю четвертой симферопольской поликлиники при освидетельствовании сего числа состояния здоровья Косухина Анатолия Николаевича установила у него болезнь Шляттера, вследствие чего он признан негодным к тяжелому физическому труду».
Эту справку Анатолий показал Хохлову. Тот прочитал ее, повертел в руках и сказал:
— Поздравляю! Вполне законно и масштабно.
— А как твои-то дела?
— В ажуре. Сработано по всем правилам…
В школьные годы Борис Хохлов хорошо рисовал. Ему прочили славу художника. Но в дни оккупации способности рисовальщика пришлось обратить на иные дела. Пару справок, на полгода освобождающих от посещения биржи труда, он подделал с такой ловкостью — и себе, и Евгению Семнякову,— что Анатолий только руками развел:
— Это ж надо: «…Страдает заболеванием легких и нуждается в диспансерном лечении…»
Заручившись такими документами, подпольщики решили, что они смогут теперь сделать гораздо больше, чем делали до сих пор. Они поставили перед собой цель — установить связь с партизанами.
Стояла теплая осенняя погода.
С утра Анатолий объехал на велосипеде друзей и определил им задания на неделю. Вернувшись домой, стал собирать авоську.
Мария Павловна, заметив хлопоты сына, озабоченно спросила:
— Ты куда-то собираешься?
— Иду, мама, в лес, к партизанам. Не беспокойся: проводник у меня надежный.
— Ну, а если кто спросит тебя?
— Отправился, мол, на Украину за продуктами.
В лыжной куртке, с авоськой, наполненной черными лепешками, на закате он подошел к кустарнику за городом. Связной Григорий Гузий, бывший матрос, ставший партизаном после побега из плена, уже ждал его.
На место добрались почти через сутки. При партизанском же штабе находился областной подпольный центр, во главе с опытным партийным работником Петром Романовичем Ямпольским.
Ямпольский, довольно моложавый на вид, хотя и грузный, одетый в военную форму без погон, сидел на пеньке и что-то записывал в тетрадь.
Он внимательно оглядел высокого, худощавого Косухина.
— А я-то представлял тебя богатырем! Выходит, самый обыкновенный… Слышали, слышали о вашей работе. Молодцы! Какую же помощь вы хотели бы от нас получить?
— Хотелось бы прежде всего получить добрый совет,— сказал Косухин.— Организация наша растет. А как ею дальше руководить?
И Петр Романович посоветовал создать городской подпольный комитет, распределить обязанности между его членами. Диверсионную службу возложить на самых смелых.
С магнитными минами, тремя пистолетами и полной сумкой литературы Анатолий возвратился домой.
Позади длинный и опасный путь. Но отдыхать некогда. Анатолий помылся, переоделся, а тем временем дед сходил за Хохловым и Семняковым
Увидев пистолеты, Борис крикнул:
— Даешь оружие!
Семняков толкнул Хохлова в плечо, и тот, опомнившись, стал оправдываться:
— Я ведь негромко. От радости.
— Подпольщику надо скрывать и радость,— произнес Косухин.
Комсомольский актив, собравшийся на конспиративной квартире, создал свой руководящий орган. Секретарем комитета был избран Анатолий Косухин. Борис Хохлов стал его заместителем по агитационной работе, Евгений Семняков — по диверсиям.
Руководить особой диверсионной группой, на которую возлагались самые ответственные операции, поручили Василию Бабию — сыну симферопольского железнодорожника. В начале октября сорок третьего года его группа отправилась на первое задание. Надо было взорвать нефтебазу.
Вечер стоял темный, ветреный, точно по заказу. Ребята подползли к базе, перелезли через забор, подкрались к нефтеналивному баку. Оставалось «примагнитить» мину и — возвращаться домой. И тут вышла заминка. Торопясь и волнуясь, Василий никак не мог выдернуть чеку.
…Утром Бабий, встретив Косухина, хмуро глянул на него и проворчал:
— Дал какую-то консервную банку вместо мины!..
— Не может быть,— вскинулся Косухин.— Я вместе с партизанами проверил каждую. Что ж, пойду сам на задание и докажу, что мина работает нормально.
Ночь выдалась такою же темной, как накануне. Косухин и Бабий перелезли через бетонную стену, залегли в траве, осмотрелись. Ползком преодолели открытую площадку перед огромной ямой, где штабелем лежали бочки с бензином. Спустились на дно ямы. Косухин достал мину, полой пиджака протер ее, завел часовой механизм и «прилепил» мину к бочке.
— Вот так, товарищ начальник, — весело шепнул Косухин Бабию. — Идем обратно.
В ожидании взрыва комсомольцы собрались у Косухиных. Мария Павловна покормила ребят похлебкой, напоила чаем с сушеной вишней.
Ровно в полночь все вышли в сад. Анатолий влез на ореховое дерево. Остальные уселись на скамейку.
— Прямо кино, — шутили ребята.
Но вот уже прошли все сроки, а взрыва нет! Анатолий старался не встречаться взглядом с Бабием. «В чем же дело? — думал он. — Ведь я все сделал по инструкции…»
Ребята просидели в саду до четырех часов. Продрогли от ночной прохлады. Наконец, Мария Павловна погнала их всех спать:
— Если что, я мигом разбужу вас.
Никто из ребят не проснулся, когда на рассвете раздался сильный взрыв. Марии Павловне пришлось их расталкивать.
Протирая на ходу глаза, выскочили во двор и увидели клубы черного дыма и оранжевые языки пламени.
Как выяснилось позднее, на складе сгорело тридцать бочек бензина, шесть тонн Мазута и три автомашины. Для начала неплохо.
За первой диверсией последовала вторая, третья, четвертая: взорвали склад горючего на Евпаторийском шоссе, вывели из строя бронетранспортер, сожгли на железнодорожной станции более сорока вагонов, шестьдесят тонн бензина и железнодорожные мастерские…
А в канун двадцатипятилетнего комсомольского юбилея Косухин встретился на конспиративной квартире с худощавым, заросшим бородой стариком в очках.
— Андрей,—назвал себя старик.—Мы как будто немного знакомы?
Это был секретарь подпольного горкома партии Иван Андреевич Козлов, старый больше-
Декабрьское утро выдалось холодным, пасмурным.
Мария Павловна, стоя у шестка, пекла лепешки. Анатолий наскоро умылся, набросил на себя лыжную куртку, устроился на табуретке возле печки.
В кухонную дверь постучали. Пришел Семняков. «Что-то случилось,—с тревогой подумал Косухин. — Ведь он сегодня не должен был приходить».
— Нигде нет Бориса! — шепотом, едва переводя дыхание, сообщил Евгений. — У них на двери замок.
Друзья отправились на розыски Хохлова. А ровно через час Анатолий вернулся домой и устало опустился на стул.
— Борис арестован, — сказал он матери,— Мне нельзя здесь больше оставаться.
В квартире Козлова состоялось экстренное заседание горкома партии. Анатолию было поручено предупредить членов молодежной организации о нависшей опасности. Он в тот же день обошел всех, кому угрожал арест, и велел временно укрыться в лесу.
Комендатура запретила гражданским лицам ходить по городу с шести часов вечера и до восьми утра. Усилилось патрулирование на улицах.
Тогда комсомольцы решили раздобыть немецкую форму и действовать под видом патрулей.
— Дело стоящее, — похвалил ребят Иван Андреевич Козлов.
Партизаны прислали им два немецких мундира. Однако для разросшейся организации этого оказалось мало.
— Есть идея, — сказал однажды товарищам Анатолий. — Немецких мундиров полно в казарме. Надо только суметь туда пробраться…
И вот пятеро молодых подпольщиков отправились ночью к зданию бывшей панорамы «Штурм Перекопа», где теперь располагалась немецкая казарма.
Впереди, с автоматами на груди — одетые в немецкие мундиры Бабий и Косухин. За ними, втянув шеи в плечи, разыгрывая арестованных, понуро переступали Енджияк и Еригов. Замыкал шествие Алтухов, служивший в полиции и явившийся в «своей» форме.
На улице им встретился немецкий патруль. Василий Бабий не растерялся и окликнул:
— Хальт! Пароль!
— Стокгольм! — ответил один из немцев.
Теперь пароль был известен.
Подошли к казарме. «Цивильные» под охраной «полицейского» остались ждать у круглой тумбы, а Косухин и Бабий направились прямо к часовому.
— Пароль! — окликнул их часовой.
— Стокгольм!
Держа в зубах папиросу, Косухин попросил спичку. Часовой сунул руки в карманы. В это время Бабий наставил на него автомат.
— Хенде хох!
Немец опешил, вытаращил глаза, пустился в объяснения:
— Патруль не имеет права разоружать часового. Часовой — лицо неприкосновенное…
— Хенде хох! — снова скомандовал Бабий.
Часовой поднял руки.
Оставив его под надзором Алтухова, остальные четверо ворвались в казарму. В помещении горел электрический свет. Солдаты кто спал, кто играл в карты, кто читал газеты.
— Внимание! Слушайте нашу команду! — крикнул по-немецки Косухин. — Всем сесть к спинкам кроватей и поднять руки вверх.
Уходя, предупредили немцев:
— Из помещения никому не выходить! Двери и окна заминированы.
Утром весть о дерзком налете на панораму распространилась по городу.
Когда Анатолий явился к Козлову на доклад, тот поначалу обрадовался встрече. Нервно подергивая худыми плечами, спросил:
— Слышал про панораму?
— Слышал.
— Хорошо получилось.
— Хорошо-то хорошо. Но кто это был?
— Мы, Иван Андреевич! — с гордостью ответил Анатолий. — Бабий, Енджияк, Еригов, Алтухов и я.
Лицо Козлова мгновенно изменилось. Морщины, казалось, стали еще глубже. С нескрываемой досадой старик опустился на стул и, не спуская глаз с Косухина, выговорил:
— Поступили вы храбро, ничего не скажешь. Немцев перепугали насмерть. Но — нарушили дисциплину подпольщиков. Анархизм проявили! За такие штучки, знаете…
Подпольщики проникали туда, куда, казалось, проникнуть было невозможно. Так, они установили, связь с лагерем-лазаретом, в котором содержались пленные советские офицеры.
Капитан Костюк от имени узников передал записку: «Нам предложено вступить добровольцами в германскую армию. Мы отказались. Всем грозит расстрел. Ждем от вас помощи. Действуйте через Колю».
Коля Смирнов, подросток-солдат, был ранен во время десанта и попал в лагерь-лазарет вместе со своим командиром. Немцы разрешили ему выходить на свидание с «теткой» и получать от нее передачи. Симферопольские подпольщики отправляли в лагерь через Колю записки в пирогах, ватрушках, картофелинах и сообщали узникам городские новости. И вот однажды они написали: «Будьте готовы вечером двадцать пять
В оперативную группу вошли Анатолий Косухин, Василий Бабий, Владимир Енджияк и Борис Еригов. Поздно вечером все собрались в доме Ериговых. Переоделись в немецкую форму вооружились автоматами. Косухин напомнил пароль на предстоящую ночь и маршрут движения по городу.
…У лазарета стояли двое часовых и о чем-то разговаривали. Заметив группу солдат, один из немцев спросил пароль. Бабий назвал: «Париж». Приблизились к часовым, взяли автоматы наизготовку, приказали часовым поднять руки и отвели их в группу прикрытия.
Анатолий ножницами перерезал колючую проволоку на окне. Восемь офицеров, один за другим, а вместе с ними капитан Костюк и Коля Смирнов, выбрались из лазарета.
Наши войска все быстрее двигались на запад. За три месяца зимней кампании были одержаны крупные победы на Украине, полностью освобожден от блокады город-герой Ленинград. Началось массовое изгнание оккупантов из Белоруссии.
А в Крыму немцы в эти дни еще более усилили террор. Они зверски расправлялись с каждым попавшим под подозрение жителем. Гестаповцы напали на след Василия Бабия. Подпольный горком комсомола принял решение — переправить командира диверсионной группы к партизанам. Не хотелось Василию покидать друзей: ведь в скором времени предстояло провести операцию по разгрому офицерского казино. Бабий готовил эту операцию очень долго. Разведал все подступы к зданию, выяснил расположение караульных постов. Но приказ есть приказ.
Не миновала угроза ареста и самого Анатолия Косухина.
Перед уходом в лес он решил навестить друзей.
— Я к обеду вернусь, — шепнул он матери. — Не волнуйся.
Мария Павловна прибралась в квартире и принялась готовить обед, когда в саду залаял Тузик. Она глянула в окно и обмерла: по аллее шагали два немца.
— Где ваш сын? — спросил гестаповец.
— У кого-то из товарищей, — тихо ответила Мария Павловна. От неожиданного потрясения задергалось веко. Гестаповцы проверили домовую книгу, осмотрели квартиру и ушли. Минуло два часа. Анатолий не приходил. В половине третьего снова залаял Тузик. По аллее шли немцы. Торопясь, будто их кто-то подгонял, рассыпались по комнатам, начали осматривать содержимое шифоньера, книжного шкафа, ящиков письменного стола, буфета. Перелистали книги, лежавшие на столе, заинтересовались тетрадью Косухина по немецкому языку, но, видимо, не нашли ничего подозрительного.
«Что будет? — в страхе думала мать, глядя на часы, — Толенька, ну задержись где-нибудь, не приходи!»
Раздался мягкий стук в окно. Сердце матери сжалось, губы задрожали. Она приблизилась к окну, выглянула. На улице стояла соседка. Условленным знаком она показала: Анатолий все знает и не придет.
До позднего вечера немцы допрашивали хозяйку, снова и снова обыскивая все углы, подвал, чердак.
На другой день сестра Марии Павловны сообщила:
— Анатолий ночь провел в овраге. Сейчас — в городе. Готовится к уходу в лес. Велел тебе идти к дому с синим забором. Там тебя встретят.
Мария Павловна выдвинула в коридор деревянную лохань, заполненную бельем, на сдвинутые табуреты поставила корыто, создав видимость, что приготовилась к стирке. На столе оставила записку: «Толя! Я ушла на рынок. Ключ в обычном месте. Мама».
Через некоторое время покинул свою хату и дед Анатолия Павел Лаврентьевич. Вместе с группой подпольщиков он отправился к партизанам.
Восьмого апреля 1944 года советские войска начали наступление на Перекопе и Сивашском плацдарме. Прорвав оборону противника, части и соединения 4-го Украинского фронта вышли на степные просторы Крымского полуострова, с Керченского плацдарма двинулась в наступление Отдельная Приморская армия.
Тринадцатого апреля пехотинцы 51-й армии и танкисты 19-го корпуса овладели Симферополем.
После окончания войны Анатолий Косухин закончил Московский энергетический институт. Работал конструктором на турбомоторном заводе в Свердловске, старшим преподавателем на кафедре строительной механики Уральского политехнического института. С 1964 года Анатолий Николаевич — ректор Тюменского индустриального института.
Кандидат технических наук Василий Бабий сейчас живет и работает в Москве. Владимир Енджияк и Василий Алтухов стали агрономами. Петр Романович Ямпольский работает начальником областного управления местной промышленности в Белгороде. Смертью героев погибли в конце войны Евгений Семняков, Борис Хохлов и Борис Еригов.
В канун двадцатилетия победы над фашистской Германией все симферопольские подпольщики были награждены боевыми орденами и медалями.
Анатолий Николаевич Косухин удостоен высшей правительственной награды — ордена Ленина.
