Петрович

Воспоминания об А. П. Бондине

С чего начинается знакомство с писателем? Разумеется, с его произведений. Но иногда много значит и просто встреча с ≪живым≫ автором. Так, например, было у меня — да и не только у меня — при встречах с Маяковским. Я просто начал его понимать после этих встреч.
Мое знакомство с Алексеем Петровичем Бочдиным началось весной 1926 года, когда я приехал в Свердловск. Вначале я жил на квартире у преподавателя рабфака и комвуза Н. В. Клементьева, человека очень близкого к литературе. У него я прочитал рукопись пьесы ≪Телефонада № 23≫, премированной на конкурсе издательства ≪Уралкнига≫. Фамилия автора — Бондин— мне ничего не говорила. Поразило меня только отличное знание жизни и быта рабочих, язык персонажей, меткий, сочный, подлинно народный язык. Об этом я и сказал Клементьеву, тот усмехнулся.
— Ничего удивительного… Автор — сам рабочий. Слесарь железнодорожного депо станции Нижний Тагил… У него еще есть пьеса.
И он показал мне тоненькую книжку с рисунком на обложке. А. Бондин, ≪Враги≫. Прочел и эту. Прочел его рассказы, напечатанные в журнале ≪Товарищ Терентий≫ (был в Свердловске журнал с таким странным названием). Рассказы мне понравились больше, чем пьесы. В них чувствовалась широта жизненных наблюдений, глубокая человечность, внимание к простому человеку-труженику.
В 1928 году приехал из Тобольска мой друг и земляк И. С. Панов. Оказывается, с Бондиным он знаком и на мой вопрос о нем ответил безапелляционно:
— Единственный пролетарский писатель на Урале.
Ивану Степановичу можно было верить.
Октябрь 1928. Конференц-зал клуба имени Горького. Первая областная конференция писателей Урала. В президиуме Панов, Гришанин — секретарь обкома партии по пропаганде и рядом — румяный крепыш с орденом боевого Красного Знамени на воинском мундире, Матэ Залка .
Зал полон. Съехались отовсюду: со Среднего Урала, из Челябинска, из Перми, из Сарапула, Тобольска, Тюмени, Ишима — велика была тогда Уральская область. Вижу знакомые лица— Васи Макарова, Сережи Васильева, Саши Исетского, Елены Вечтомовой, Евгении Медяковой, Степана Птицына. Это друзья-≪насменовцы≫. С ними начинал свой литературный путь. ≪Как многих нет теперь в живых, тогда веселых, молодых≫…
Во время перерыва я познакомился с Санниковым (Куштумом), с которым вел переписку в течение года.
Подошел Панов, с ним мужчина лет сорока с лишним и женщина, полная блондинка в пенсне.
—Вот наши делегаты из Нижнего Тагила—Алексей Петрович Бондин и Нина Аркадьевна Попова. Прошу любить и жаловать.
Алексей Петрович сразу произвел на меня впечатление интеллигентного рабочего. Сухощавый, удивительно подвижный для своих лет. Изрезанный морщинами лоб, веселые карие глаза. Кстати сказать, и одет он был лучше других — выутюженный костюм, белоснежный воротничок, галстук. Мы же донашивали красноармейские гимнастерки и на внешний вид мало обращали внимания. Видимо, живы были еще привычки эпохи военного коммунизма.
Панов тут же стал уговаривать Бондина выступить.
—Ты же у нас старейший… Выступи, Петрович.
Тот отшучивался.
—Понимаешь, как выйду на трибуну, так и язык примерзает…
Так и не выступил. Позднее уж е я узнал, что неприязнь к официальным выступлениям была у него органической.
Наше знакомство вскоре переросло в крепкую дружбу. Бывая в Свердловске, он никогда не забывал навестить мою семью. Приходил он обычно с Пановым. Рассказчик Петрович был изумительный. Его можно было без конца слушать. Конечно, рассказы большей частью касались охотничьих тем и охотничьих встреч. То он рассказывает, как его друзья из-за поленницы охотились на медведя, то расскажет, как он тащил медвежонка, а за ним гналась медведица, то, как он до полусмерти напугал кладбищенского сторожа, спрятавшись от дождя в могиле. Иногда он и сам не выдерживал и хохотал. А смех у него был заразительный и смеялся он как-то по-ребячьи —от всей души.
Впоследствии, когда вышел его сборник рассказов ≪В лесу≫, я узнал уже знакомые мне сюжеты. А. И. Исетский вынес по этому поводу такое заключение:
—Петрович проверял на нас действие своих рассказов, прежде чем сдать их в печать.
Мне кажется, жизнерадостность, жизнелюбие были отличительными чертами духовного облика Алексея Петровича. Я никогда не видел его в состоянии душевной депрессии. Всегда бодрый, молодой, несмотря на пожилой возраст, он заражал и других бодростью и энергией. Там, где был Бондин, всегда слышалась веселая шутка. Он бы мог рассчитывать на главенствующее положение в литературе Урала, но никогда не претендовал на него.
Знавал я Алексея Петровича и в трудные дни его жизни. Как-то приехал он к нам осунувшийся, похудевший и без голоса, только сипел. Врачи признали у него рак гортани. Он понимал, что это равносильно смертному приговору. Всех нас поразило тогда его мужественное отношение к страшному заболеванию. Он не хныкал, не жаловался и, кажется, единственно, чего ему было жаль,—это творческой работы, неосуществленных литературных задумок.
—Жалко, ребята, мало еще сделал…
Иван Степанович Панов был для каждого из нас и партийным руководителем, и лучшим другом. Он выхлопотал Петровичу лечение в Ленинграде, в онкологическом институте.
Лечение было продолжительным. Зато вернулся Алексей Петрович бодрым и жизнерадостным, как прежде.
—Стосковался по Уралу, по нашим пихтачам да ельникам.
И снова пошел прокладывать следопытские тропы, накапливать материал для будущих произведений.
Я, можно сказать, был свидетелем литературного пути Бондина как прозаика. Вот в руках моих первый номер нашего первого уральского журнала ≪Рост≫. Это декабрь 1930 года. В нем напечатана первая крупная прозаическая вещь Алексея Петровича —повесть ≪Связчики≫. Историко- революционная тема: Становление Советской власти в Нижнем Тагиле, эсеровский мятеж в Невьянске, в ликвидации которого принимал участие автор. И, как все у Бондина, повесть согрета дыханием живой жизни, любовью к человеку труда.
А потом одна за другой появились в печати его повести —≪Уходящее≫, ≪Матвей Коренистов≫. А. С. Ладейщиков, критик молодой, но строгий, сказал:
—Я прочитал ≪Матвея Коренистова≫ и поверил в Бондина как в художника.
Впоследствии Бондин и Андрей Степанович стали друзьями. Ладейщиков пристально следил за его творческим ростом, а рост этот оказался бурным. Много скопилось такого, о чем стоило рассказать.
Большим литературным событием в жизни Урала было появление в печати первой книги ≪Логов≫. Сразу ясно стало, что рождается уральская эпопея с широким охватом исторических событий. Здесь и дореволюционный приисковый Урал, и революция 1905 года, и гражданская война, и социалистическая реконструкция.
Вторая часть ≪Логов≫, посвященная гражданской войне, несколько разочаровала читателей. Да и сам Алексей Петрович был недоволен собой. Как только заходила речь о втором томе ≪Логов≫, он говорил с досадой:
—Поторопился… Не так бы надо написать… Сам знаю… Вот только буду посвободнее, обязательно возьмусь за переделку.
Но осуществить замысел ему не удалось, даже третья часть ≪Логов≫ осталась незаконченной…
Каждое новое произведение Алексея Петровича было нашим праздником. Мы видели рождение его повести ≪Моя школа≫, которую Горький поместил в рекомендательный список книг для юношества рядом с произведениями Л. Толстого, С. Аксакова, И. Вольнова.
Большую роль в том, что Алексей Петрович стал писателем для детей, сыграла К. В. Рождественская,  редактор Свердловского книжного издательства.
Она, можно сказать, поймала его на слове. Рассказал Алексей Петрович о своем детстве, о том, как он четырнадцатилетним пришел на завод и стал рабочим.
—А вы напишите об этом, Алексей Петрович!
И уговорила. Больше того —вдохновила.
—Ведь у нас почти нет книг о детстве пролетария.
Вот это-то и заставило Петровича засесть за работу вплотную, отложив все, что так требовало своего художественного воплощения. Ведь не раз он посмеивался над собратьями по перу:
—Выдумывают жизнь… Нет, чтобы пойти на завод да посмотреть, да поучиться… Темы ищут, а по темам ходят.
Алексей Петрович неоднократно говаривал;
—Я работаю на двух станках. Только за литературным станком труднее.
Однако литература стала поглощать у него все больше и больше времени. Работал он над третьей частью ≪Логов≫, над второй частью повести ≪Моя школа≫, над романом ≪Ольга Ермолаева≫. Задумана была историческая повесть ≪Братья Салаутины≫. Поездки на пленумы Правления Союза писателей, в Свердловск —в издательство, на писательские конференции. Все это требовало времени, и наконец Петрович решился —ушел с производства. Впрочем, одной страсти он не изменил —охотничьей и рыбацкой. Природа Урала неудержимо влекла его, и не было лета, когда бы он не путешествовал по родному краю.
Хранятся у меня два фотоснимка. На одном из них Бондин в полном охотничьем снаряжении перебирается через ручей па опушке леса. На втором —он встречается с читателями в городской библиотеке. Слушатели —по преимуществу молодежь. Его встречи с читателями носили всегда дружеский, сердечный характер.
После выхода в свет романа ≪Лога≫ имя его стало широко известно за пределами области. Роман был издан в Москве.
В конце 1938 года решили отметить 20-летие его литературной деятельности. Мне поручили сделать доклад о его творчестве. Д о этого я получил от него несколько писем. В одном из них он писал о начале своего творческого пути≫
≪Первые мои шаги в литературном творчестве были сделаны еще в начале девятисотых годов. Я тогда был еще неопытным юношей, неподготовленным и, надо сказать, малограмотным в области литературы. Я тогда работал на Сормовском заводе слесарем. Ну, разумеется, как обычно начал со стихов. Но стихи писать я скоро отказался. Я написал несколько стихотворений и два из них, помнится, послал в ≪Нижегородский листок≫. Через некоторое время получаю маленькую записку из редакции этой газеты. В ней было написано: ≪Стихи у в ас не выходят≫. Это написал мне А. М. Горький. Он в ту пору работал в этой газете в Нижнем Новгороде. Я очень жалею, что не сохранилась у меня эта записка, в ней было предложено мне больше читать, учиться. Я в ту пору не знал еще Горького, как писателя. В Нижний Новгород с Урала приехал дичком и, к моему счастью, попал в среду культурных сормовских рабочих. Из них были Заломов П. А. — прототип горьковского героя из романа ≪Мать≫, Красильников К. С. и ряд других товарищей, которые пробудили во мне классовое сознание, любовь и вкус к литературе. Конечно, я читал много и до этого, но как читал? Например, после Л. Толстого в руки попадал какой-нибудь пошленький роман полубульварного издания Каспари. После Джованьоли ≪Спартака≫ — Нат Пинкертон и т. д.≫.
В другом письме по этому ж е поводу Алексей Петрович сообщал новые подробности о первых своих шагах в литературе.
≪Впервые я почувствовал, как по-настоящему звучит слово в книге, когда, будучи уже в Сормове, я прикоснулся к творчеству М. Горького. Прочитал его ≪Фому Гордеева≫, а потом ≪Буревестника≫. Мне помнится, что я в ту пору стал подражать ему — писать шибко романтические стихи≫.
И вот в декабре вечер, посвященный Бондину, состоялся. Публики был полой зал. Все говорило о внимании к творчеству любимого писателя. После доклада слово предоставили Алексею Петровичу. Он был очень взволнован. Слезы блестели у него на глазах, он почти не мог говорить.
—Постараюсь оправдать ваше доверие, товарищи… Постараюсь исправить все недостатки в моих произведениях…
Мне же, как докладчику, пожал руку и сказал:
—Мало ругал…
Критика его не баловала вниманием. Обвиняли Петровича в некультурности, в натурализме, в подражании Мамину-Сибиряку. А критик Шубин, преподаватель литературы, не поленился надергать цитат из произведений Горького и Бондина и пришел к выводу, что Бондин переписывает Горького. Тут уж Алексей Петрович не выдержал. Никогда еще я не видал его таким возмущенным.
—Да ,—заявил он,—я ученик Горького и горжусь этим. Но я не переписчик Горького. Мне самому есть что сказать, и я говорю, как умею. А что касается сходных сюжетов, так моя жизнь складывалась, как у Горького. То же раннее сиротство, тот же еще в детстве тяжелый труд, скитания по заводам и приискам Урала в поисках работы. А дальше Сормово, Петербург и снова скитания. Сидел и в тюрьме в революцию 1905 года…
Горький был его любимым писателем. И сам он был писателем горьковской школы, притом своеобразным и очень талантливым. На критику справедливую он не обижался и похвалы ему голову не кружили.
Вот что говорил он в одном из писем ко мне: ≪Хочется на остатке своей жизни еще кой-что сделать хорошее, устранить из произведений прошлого плохое —охорошить их, сделать более совершенными. Плохо только ругали меня, нужно было больше вскрыть недостатков, конкретизировать их. Больше хвалили. Но, собственно, от похвал у меня голова не закружится, я не из таких. Когда меня хвалят, то я ниже склоняюсь над своей рукописью, настойчивей отыскиваю ляпсусы, небрежности. Возникает желание перед лицом критики, читателей оправдать доброе отношение ко мне, заботу и внимание. Я думаю, что это есть одна из главных заповедей писателей, которую мы строжайшим образом должны выполнять: чем больше хвалят, тем строже относись к себе и тем более тогда будешь полезным всему честному, что есть в человечестве. Как хорошо быть хотя маленькой деталью всей движущей силы, которая устремляет нас к светлому, прекрасному. Это, по-моему, единственное счастье, выше которого не существует≫.
Эти взволнованные строки объясняют, почему Бондин быстро рос и развивался как художник. Мы, знавшие его, помним, как он упорно р а ботал, стремясь ≪охорошить≫ свои произведения. От первых рассказов, печатавшихся на страницах журналов ≪Товарищ Терентий≫ и ≪Семафор≫, до таких эпических полотен, как ≪Лога≫, ≪Моя школа≫, ≪Ольга Ермолаева≫ — дистанция огромного размера.
Это был в полном смысле слова самородок. И не только в литературе. Он любил музыку и хорошо играл на рояле, участвовал в любительских спектаклях и сам режиссировал свою пьесу ≪Враги≫, собирал фольклор и до конца жизни не порывал связи с газетой. А рабкоровское удостоверение берег наравне со своей рабочей книжкой.
Алексей Петрович был коренной уралец, не только по рождению, но и по душевному складу, по житейским интересам, привычкам и традициям.
Когда он вышел на пенсию, Панов стал усиленно уговаривать его переехать в Свердловск. Петрович отшучивался:
—Что у вас в городе делать, и как вы тут живете?… Приезжайте-ка лучше ко мне в Тагил. У меня лодка есть. Поедем рыбачить. Такой ухой накормлю, что пальчики оближете. А леса-то у нас какие! А воздух какой!… Каждое лето брожу по лесу. Не могу без этого жить.
Он даже в местной газете поместил статью под заголовком ≪За что я люблю Тагил?≫ Из этой статьи следовало, что Тагил для него является неиссякаемым родником тем и образов. Многое он прямо брал с натуры, и не раз у него возникали конфликты с прототипами его персонажей.
—Матвей Коренистов,—рассказывал он,— это путевой сторож Головских на участке между Азиатской и Гороблагодатской. Макар Скоробогатов в ≪Логах≫ —собирательный образ золотопромышленников Селиванова, Шинкаренко, Соболева, скупщика платины Треухова. Ахезин и Суриков выведены под своими фамилиями… У меня с прототипами получилась однажды забавная история. Подрядчик Тамбасов — я его описал в ≪Уходящем ≫ — грозился подать в суд, прокурору на меня жаловался. А Казимир Казимирович Янковский — герой моего ≪Переполоха≫ — написал письмо в редакцию. Обиделся, что я ему ≪пухлые ручки≫ приставил в рассказе.
Интересовало его историческое прошлое Урала и фольклор. Однажды он мне наизусть продиктовал старинную, довольно длинную песню.
— Скажи, разве это не жемчужина?
Песня в самом деле была хороша.
Друзей-уральцев у него было множество, но из своих литературных друзей никого он так не уважал, как Бажова. Сближала их горячая любовь к родному краю. Когда вышли в свет сказы ≪Малахитовой шкатулки≫, Алексей Петрович искренне обрадовался.
— Павел Петрович нашел свою золотую жилу,— говорил он.
И Бажов высоко ценил его литературный талант.
Наступил 1939 год. Это был год больших литературных событий. Вышла из печати первым изданием ≪Малахитовая шкатулка≫, сборник стихов К. Мурзиди, в ≪Советском писателе≫ — роман А. Савчука ≪Так начиналась жизнь≫, первое издание моей книги ≪Певец Урала≫.
Алексей Петрович заканчивал работу над романом ≪Ольга Ермолаева≫. Десять лет трудился он над этой книгой. В первом варианте роман назывался ≪Лиза Ермолаева≫. Как обычно, он искал совета своих литературных друзей. Дал прочитать рукопись Панову, Бажову, мне. Надо сказать, что в первом варианте было много недоделок.
Так, например, много внимания уделил Петрович пребыванию своей героини в стенах монастыря. Затем действие переносилось в Германию. Приехал как-то в Свердловск, зашел ко мне.
— Ну, как? — спрашивает.— Читал?
— Читал.
— Ну и что?
— Скажу, что из монастырского окна много не увидишь. А героиня твоя из монашки сразу превращается в бойца революции… Да и о Германии лучше не писать.
Петрович задумался. Потом улыбнулся добродушно и ответил:
— А ведь, пожалуй, правильно. Из монастырского окна много не увидишь. Об этом же мы и с Бажовым говорили.
Авторитет Павла Петровича был для него непререкаем.
Над ≪Ольгой Ермолаевой≫ Бондин работал настойчиво и упорно, как будто предчувствовал, что это его лебединая песня.
Последний раз я встретился с ним неподалеку от Дома печати. Еще издали в глаза бросилась особенная, бондинская, легкая и быстрая походка. Показалось мне, что он похудел. Резче обозначились морщины у рта, но живые карие глаза глядели, по-прежнему молодо, по-прежнему в глубине их сверкала веселая искорка.
—Привез ≪Ольгу≫… Сдам —и как гора с плеч свалится. А работы еще много. Не все еще сделал… Слушай сегодня меня по радио!
Вечером я услыхал в репродуктор знакомый басок, характерное уральское ≪о≫. Петрович просто и сжато рассказывал о себе, о своем жизненном и творческом пути, о том, как Советская власть помогла ему, рабочему, стать писателем. Закончил же он свое выступление взволнованными словами:
— Хочется работать и работать, чувствуя внимание читателей к моим книгам. Хочется оставить после себя хорошее литературное наследство, чтобы будущее поколение помянуло Алексея Бондина добрым словом.
Это было 25 октября, а 8 ноября позвонил Савчук и глухим голосом сообщил:
— Алексей Петрович скончался…
Весь Тагил провожал писателя-рабочего в последний путь.
Много лет прошло с тех пор, но Бондин продолжает жить в своих книгах. Тагильчане — а среди них немало лично знавших Бондина — свято хранят память о нем. Приезжаешь в Тагил, и сколько здесь памятных мест. Вот железнодорожное депо, где работал Петрович, где действует изобретенная им ≪машинка≫. От центра спускаетесь к Малой Кушве —здесь улица имени Бондина, школа № 6 носит его имя. Городской парк тоже его имени, там же его могила и памятник над ней из серого уральского гранита. Почти рядом бывшее здание земской тюрьмы, где он в 1906 году сидел за ≪политику≫.
А вот и берег пруда. Солнечные зайчики бойко играют на его поверхности, волны шуршат прибрежной галькой, пруд словно дышит. Начало Красноармейской улицы. На доме № 8 мемориальная доска, теперь в этом доме музей имени Бондина. Здесь он писал роман ≪Лога≫, ≪Мою школу≫, ≪Ольгу Ермолаеву≫ и свои чудесные охотничьи рассказы.
Идешь по городу, по улицам, где он хаживал, и кажется, вот-вот встретишь знакомую худощавую и стройную фигуру, с легкой походкой, с лицом в сетке улыбчивых морщинок, с такими удивительно молодыми, веселыми глазами. Подойдет он, как бывало, крепко пожмет руку, хлопнет по плечу и скажет знакомым сипловатым баском:
—Гляди, как улыбается нам Тагил… Растем, брат, растем!