Я ЖИВУ в этом удивительном и прекрасном древнем русском городе уже много лет. И сам поражен этим обстоятельством Ведь я по профессии строитель, в некотором смысле бродяга, современный кочевник, подолгу на одном месте не оседавший. А вот уже второй десяток лет — в Новгороде. И влюблен в него до самозабвения.
И не один я. Многие соотечественники и иностранцы, побывав в Новгороде, влюбились в него навечно.
Великого критика Виссариона Белинского прельщало в Новгороде то, что «отсюда вышел весь уклад русской жизни».
Первый нарком просвещения А. В. Луначарский летом 1926 года, посетив город, назвал его «нашим Римом»…
А вот одно из самых свежих свидетельств— письмо московского корреспондента пражского радио Владимира Брабеца. Вот что он пишет: «Снова и снова возвращаюсь своими воспоминаниями в Новгород, про который никак не могу забыть. Мне уже довелось исколесить немало дорог по Стране Советов, но, поверьте, такоко очарования пока больше не было. Я жду своего брата из Праги, и мне очень хочется показать ему эту русскую сокровищницу зодчества и особенно это чудо, сотворенное Микешиным»…
«Чудо, сотворенное Микешиным» — это памятник «Тысячелетию России». Правда, долгое время это детище талантливого русского скульптора рассматривалось как «памятник тысячелетию самодержавного гнета». Даже спустя десять лет после Октября в краеведческих работах подчеркивалось, что «в граните и бронзе… выражены два характерных признака помещичьей России — православие и самодержавие».
Но со временем разобрались и в этом: удивительную «повесть в боонзе и камне» удалось прочесть по-новому и оценить ее по достоинству.
Предыстория чуда
27 МАРТА 1857 года член Государственной совета С. С. Ланской подал в Комитет министров записку «О сооружении в Новегороде памятника первому русскому государю Рюрику». Министры охотно ухватились за эту идею, решив использовать ее для воспитания «верно подданнических чувств» в народе,— накалившаяся политическая обстановка в стране накануне крестьянской реформы 1861 года требовала этого.
Но Комитет министров отметил при этом, что «присвоение одному Рюрику исключительной чести представительства всего тысячелетия» не вполне соответствует цели, а потому рекомендовал соорудить «народный памятник тысячелетию государства Российского, где бы могли быть в барельефах и других изображениях показаны главнейшие события отечественной истории».
Какие именно события отечественной истории министры хотели видеть главнейшими, показывает объявление о конкурсе на проект памятника, опубликованное в газетах в апреле 1859 года. По’условиям конкурса памятник должен «представлять шесть главных эпох истории Русской: основание Русского государства (862 год), введение христианства на Руси (989 год), начало единодержавия (1491 год), избрание на престол дома Романовых (1613 год) и основание империи Российской (1721 год)».
Таким хотели видеть памятник министры.
К сроку (1 ноября 1859 года) было представлено 52 проекта. Специальный совет Академии художеств отобрал из них три: проект № 51 (автор М. О. Микешин), № 42 (автор академик И. И. Горностаев) и проект № 34 (автор архитектор Антипов). Первая премия (4000 рублей) досталась Микешину.
Александр II, взявший на себя роль шефа памятника, поручил Микешину составить список лиц, портреты которых необходимо поместить на горельефе. Поручение нешуточное и щекотливое: список должен был удовлетворить и главного «заказчика» — царя, и не предать интересы общественного мнения прогрессивной части русского общества, к которому принадлежал и сам автор памятника.
«Я совсем было растерялся,— вспоминал Микешин,— перед новой задачей и прибег к помощи и советам всех известных наших историков и писателей». К нему на помощь охотно пришли историки Соловьев, Костомаров, Срезневский, писатели Майков, Тургенев, Гончаров, Полонский и другие. Таким образом был создан представительный общественный совет.
Вокруг списка разгорелась острейшая борьба. Он подвергался многократному и тщательному обсуждению, которое сопровождалось страстной полемикой и горячими спорами. Список все время неузнаваемо менялся. Дебаты шли даже вокруг таких, казалось бы, бесспорных имен как Державин, Грибоедов, Лермонтов, Кутузов и Жуковский. Эти горячие споры происходили в мастерской художника, где всегда присутствовал друг художника Т. Г. Шевченко, иногда и сам принимавший участие в обсуждении.
Впервые представленный в январе 1860 года список исторических лиц включал, наряду с другими, имена художника А. А. Иванова, поэта А. В. Кольцова, актера И. А. Дмитриевского и писателя XVIII века А. Д. Кантемира. Но эти фамилии были отвергнуты дворцовым окружением даже без ведома царя. Через неделю измененный список попал в «высочайшие» руки. Александр II добавил Кочубея, Державина, Дмитриевского, но вычеркнул прославленного флотоводца Ушакова.
Целый скандал разгорелся вокруг имен Гоголя и Шевченко. Великий Кобзарь в первоначальный список не попал, так как оказался в нем единственным живым к тому времени человеком, а Гоголь был просто вычеркнут. Чтобы увековечить память своего друга, обожаемого им «Кобзаря», которому был сильно обязан в своем духовном развитии, Микешин сделал такой ход. После смерти поэта (27 апреля 1861 года) он опубликовал в месяцеслове (календаре) на 1862 год эскиз будто бы уже готового горельефа с изображением Гоголя и Шевченко. «Власть имущие» вызвали Микешина для объяснений. Разумеется, доводы скульптора были признаны неубедительными. Тогда не «по команде» Микешин написал смелое, по-юношески горячее и взволнованное письмо непосредственно самому царю. О Гоголе в своем письме художник сказал кратко: «Заслуга же Гоголя и его влияние на современную отечественную литературу так велики, что говорить за него я считаю лишним». В письме говорилось: «Шевченко в смысле воспроизведения изящного народного слова сделал для Малороссии более, нежели кто-либо из наших поэтов… Мы должны удовлетворить национальной гордости народа и оградить себя от упреков потомства».
Но здесь Микешин допустил просчет. Он добавил: «Сочувствие всех слоев общества, высказанное к праху этого поэта на пути его из Петербурга на берега Днепра, слишком ясно сказало, как ценит народ заслуги этого поэта». Этого-то сочувствия царь и боялся… Имя Шевченко было решительно вычеркнуто.
За непосредственное обращение к «его величеству» Микешин получил нагоняй, ему предлагалось «впредь быть осмотрительнее».
Однако смелое и взволнованное письмо помогло: имя Гоголя вошло в список.
Вот какую фильтрацию проходили имена выдающихся деятелей России, чтобы попасть на горельеф памятника.
В этой схватке поле боя осталось не за царем и его окружением. Правительственные круги вынуждены были считаться с политическим климатом в стране и пойти на известные уступки. Место на памятнике пришлось дать и многим видным прогрессивным деятелям. А уж настаивать на включении в список имен, ненавистных народу, царское окружение даже и не решилось. На памятнике не оказалось не только одиозных фигур Бенкендорфа, Аракчеева и Павла I, но даже августейшего папаши тогдашнего монарха — Николая I: слишком свежи были в памяти кровавые дела царя-вешателя. Только спустя год, когда списки окончательно были утверждены и детали памятника готовы, фигуру Николая Палкина насильно втиснули в горельеф. Именно насильно, ибо для этого пришлось произвести перемещение скульптур и сделать в них изменения.
Боязнь общественного мнения была такова, что царь и его камарилья не решились поместить на горельефе даже такого «великого государя», как Иван Грозный, оставившего о себе на века недобрую память.
Особенно ненавистно было имя Ивана Грозного для новгородцев. До сих пор экскурсоводы музея рассказывают легенду тех времен, что Волхов не замерзает зимой (и это истинно так!) потому, что Грозный после своего въезда в Новгород приказал на Волховском мосту отрубить головы тысячам приверженцев Новгородской вольницы и сбросить их трупы в полноводную реку. И столько было пролито крови, что она якобы и сейчас греет волховскую воду.
Сооружался памятник под непосредственным руководством его автора. На период постройки он числился состоящим при Главноуправляющем путей сообщения и публичных зданий с окладом «по сту рублей в месяц». Номинальным начальником постройки был назначен генерал-майор Евреинов. Вся техническая сторона — производство работ на площадке — легла на вологодского крестьянина Андрея Казакова, определенного к работам десятником.
При выборе места для памятника обследовали три площадки: на Ярославовом дворище, на Софийской торговой площади впереди Кремля и в самом Кремле у присутственных мест. Выбрали Кремль.
Много хлопот строителям доставили новгородские грунты: пришлось вырыть вручную котлован на глубину 3 метра, во избежание просадки памятника под фундамент забили 300 деревянных свай на глубину 6 метров. В фундамент замуровали бронзовый ящик с запиской о времени и цели сооружения, золотые и серебряные деньги 1861 года и памятные медали. Пьедестал и цоколь выложили из огромных глыб сердобского гранита, весом до двух тысяч пудов каждая.
А пока велись эти работы, в Петербурге под наблюдением автора шла отливка бронзовых фигур и деталей. К июлю 1862 года их доставили водой в Новгород и установили. В сентябре памятник был готов к открытию.
В город съехались гости не только из новгородских уездов, но и из соседних губерний. Для участия в военном параде, кроме местного гарнизона, прибыли войска из других городов (даже из Москвы) общей численностью свыше 10 тысяч человек. «Почтил» своим присутствием и сам Александр II, прибывший в Новгород с личным конвоем из шести гвардейских полков.
Утром 8 сентября над городом прогремело пять артиллерийских залпов. В 12 часов, после войскового парада и молебна, состоялось открытие.
Вечером по всему городу, украшенному флагами и транспарантами, засветилась богатая иллюминация из 120 тысяч шкаликов и плошек. Особенно красиво была иллюминирована баржа на кремлевской набережной, на которой 5000 фонарей освещали макет памятника.
Историческая повесть в бронзе и камне
КОГДА спал холст, укрывавший памятник, взорам многочисленных зрителей предстало величественное сооружение. Памятник напоминал колокол и состоял из трех ярусов: на верхнем — установлена группа «Православие» из двух колоссальных фигур, ниже — вокруг огромного шара-державы — на покрытом бронзой каменном пьедестале расположены 17 колоссальных скульптур, а на опоясывающем цоколь бронзовом горельефе — 109 малых скульптур.
Давайте и мы осмотрим его. Начнем с нижнего яруса — горельефа. На нем — скульптурные портреты деятелей Русского государства с незапамятных времен до первой половины прошлого века включительно.Станем около памятника на окружающий его тротуар из серых гранитных плит и начнем осмотр, двигаясь против часовой стрелки.
Тематически горельеф разделен на четыре отдела. С западной стороны самый маленький из них — «Писатели и художники» (16 фигур).
Царь и его окружение сделали все, чтобы этот отдел был представлен победнее. Истинные просветители не пользовались монаршей благосклонностью.
Отдел открывается фигурой нашего гениального энциклопедиста, холмогорского самородка Михайлы Ломоносова, сидящего с книгой в руках. Сделав шаг вправо, мы увидим автора бессмертной комедии «Недоросль» Фонвизина и величайшего поэта предпушкинской поры Гавриила Романовича Державина. Переведя взгляд чуть повыше, увидим сзади Державина и Фонвизина изображенного в полный рост архитектора Кокоринова — автора проекта здания Академии художеств— и отца русского театра ярославца Федора Волкова, читающего пьесу. Подавшись еще вправо, мы окажемся против сидящего «дедушки Крылова», любимого народом баснописца. Его беседе с автором «Бедной Лизы» и историком Карамзиным внимают Жуковский и погруженный в думу Лермонтов, Гнедич и автор неувядаемой комедии «Горе от ума» Грибоедов. Особо уединились Пушкин и Гоголь. Гениальный сатирик повернулся в профиль и, закутавшись в плащ, как бы прижался доверительно к Пушкину. Еще шаг — и мы увидим замыкающие этот отдел фигуры: композитора Глинку, художника Брюллова и сидящего за фисгармонией духовного композитора Бортнянского.
Далее следует почти в два раза больший отдел — «Просветители». Он представлен главным образом бородатыми дядями в рясах. Да, многие из них сыграли в общественном развитии Руси немаловажную роль и составляют гордость нашей истории. Но некоторые «пастыри», право же, попали сюда лишь по настоянию сановного духовенства для поддержания престижа церкви.
Первыми выступают с книгой и рукописями в руках болгарские монахи братья Кирилл и Мефодий, известные славянские просветители IX века, создатели кириллицы — славянской азбуки. За братьями-болгарами рисуется образ «равноапостольной Ольги», киевской княгини, одной из интереснейших женщин в русской истории. По народному преданию, она происходила из простолюдов соседней с Новгородом псковской земли. Ольга была крупным государственным деятелем. Она правила Киевской Русью в «дни младеньчеств ее сына Святослава». Недюжинные способности дипломата и необычайную гибкость ума этой женщины оценил византийский император: «Переклюкала еси, Ольга, ты меня», то есть превзошла по уму.
Несколько впереди Ольги стоит ее внук — великий князь Владимир Святославич, жестом указывая на стоящую перед ним купель — символ «крещения Руси». Что же, отдадим ему должное: введение христианства для языческой России было прогрессивным для того времени актом.
Пропустив фигуру святого Авраамия Ростовского, вся заслуга которого состояла в разрушении языческого кумира, бога Велеса, мы увидим сидящих Антония и Феодосия Печерских. Основав Киево-Печерский монастырь — один из первых крупных центров образованности, они способствовали культурному возвышению Русской земли.
После следующего шага бросается в глаза исполинская фигура с бородой до пояса и одухотворенным лицом — печерский летописец Нестор; в руках у него «авторский экземпляр» знаменитого летописного свода «Повести временных лет».
Сзади летописца выглядывает любопытная фигура с крестом в правой руке, с лицом аскета и глазами фанатика. Это исповедник Кукша — один из первых яростных христианских миссионеров. Около 1113 года, когда Кукша насаждал веру христову среди вятичей на Оке, он был умерщвлен языческими жрецами. Попы поспешили возвести его в ранг святых мучеников, нагородив в его «житии» массу необыкновенных историй, выдаваемых за чудеса.
Дальше обход памятника можно ускорить, пропустив несколько святителей, вроде ничем не примечательных соловецких угодников Савватия и Зосимы, и подойти к великолепно вылепленной внушительной фигуре Максима Грека, сидящего над раскрытой книгой. Этот монах, обладатель роскошнейшей бороды, был известным писателем и видным публицистом. Блестяще образованный, окончивший два европейских университета, он в 1518 году по приглашению великого князя Василия приехал в Москву для перевода богослужебных книг и государственных бумаг и остался в ней.
Дальше — статуи двух выдающихся деятелей русского просвещения, с именами которых связано развитие книгопечатания в России: за печатным станком сидит митрополит Всероссийский Макарий, а напротив него стоит князь Константин Константинович Острожский — издатель Острожской библии, выдающийся представитель украинской культуры. Митрополит Макарий также заслужил уважение своих современников, им написан знаменитый «Стоглав» — постановление церковного собора 1551 года. Макарий был талантливым популяризатором, современников поражало его уменье писать «всем удобопонятно». Историческая справедливость требовала, чтобы — если не вместо этих деятелей, то рядом с ними — была помещена скульптура первопечатника Ивана Федорова. Но справедливость не входила в круг добродетелей русских самодержцев, и великий просветитель, истинный основатель русского книгопечатания, на горельеф не попал.
Задержимся здесь еще немного: перед нами выразительная суровая фигура пятого по счету московского патриарха Никона, человека, безусловно, выдающегося ума и воли. В миру Никита Минов, родом из нижегородских крестьян, он был в молодости попом в мордовском селе. С 1648 года, когда он стал митрополитом Новгородским, началась его головокружительная карьера до патриарха, «смутившая все царство русское». Церковный реформатор кончил плохо: заточенным и заморенным в монастыре. Вызвано это было тем, что Никон, создавший «теорию двух мечей» — светского и духовного, был явно за гегемонию последнего и ставил власть патриарха выше власти царя. В своих сочинениях он призывал «поплевать и проклятья царские веления и законы! Ничего себе! Такое не прощалось даже патриархам!
Сделав еще шаг, мы предстанем перед фигурой выдающегося ученого петровских времен, поэта, церковного и политического деятеля Феофана Прокоповича. За европейскую образованность, деловую хватку, ум и светский образ жизни сибарита Феофан Прокопович был прозван «Первым русским кардиналом». Его имя связано также с Новгородом: он был первым ректором Новгородской духовной семинарии. Прокопович пользовался микроскопом и телескопом, открыл школу для сирот разного звания. По преданию (близкому к истине, хотя и до сих пор не проверенному), книги из личной библиотеки Прокоповича замурованы в стенах библиотеки Антониева монастыря в Новгороде — одного из первых специальных библиотечных зданий на Руси.
Между Никоном и Феофаном Прокоповичем виднеется сократовская голова «друга просвещения» боярина Ф. М. Ртищева, основавшего в 1648 году в Москве Преображенскую пустынь, школу переводчиков, — один из крупнейших рассадников просвещения, переросшую потом в славяно-греко-латинскую академию.
Сделав еще полшага, увидим Дмитрия Ростовского, составителя Четии-Минеи — своеобразной древнерусской энциклопедии, написанной превосходным языком.
Здесь мы ускорим наше движение по тротуару вокруг памятника, пропустив несколько малоинтересных святителей, и перейдем к группе «Государственные люди» (в ней 26 фигур).
Вот два выдающихся деятеля Киевской Руси: князь Ярослав Мудрый (он держит в руках книгу «Русская правда», древнейший свод законов) и Владимир Мономах — талантливый полководец, 72 раза водивший свои победоносные дружины против половцев. Далее — статуи трех литовских князей: Гедимина, Ольгерда и Витовта — союзников в борьбе наших предков против тевтонских захватчиков. А следом за ними — сидящий на троне в царском одеянии, со скипетром и державой в руках великий князь Московский Иван III, «собиратель Руси», объединивший вокруг Москвы мелкие княжества, включая и область Урала. У его ног—московский герб и под ногами — татарская островерхая шапка.
Время Ивана Грозного, изображение которого на памятнике отсутствует, представлено его первой женой Анастасией и близкими советниками Грозного — протопопом Сильвестром и окольничим Адашевым. Выходец из низов («Алексей, я взял тебя из нищих и самых молодых людей», — писал Грозный), А. Ф. Адашев вырос в крупного дипломата и принимал активное участие в управлении государством, пользуясь особым доверием царя: он был личным казначеем Грозного, хранителем «печати для скорых и тайных дел». Во время осады Казани вел инженерные работы, участвовал во взятии Астрахани.
Чуть правее — невзрачная фигура первого Романова — Михаила, отодвинутая на задний план. Он кажется жалким (таким он и был!) среди выдвинутых вперед фигур, его окружающих: внушительного, осанистого, с саженными плечами патриарха Гермогена и своего отца — патриарха Филарета.
Патриарх Гермоген открыто призывал к всенародному восстанию против польских захватимков и очень способствовал движению Минина и Пожарского. Как истинный патриот, он и умер в польском застенке, уморенный голодом.
У отца Михаила Романова — Федора Никитича — лицо светского кавалера. Да он и был таким, двоюродный брат царя Федора Ивановича: образованнейший латинист, красноречивый и умный, он делил свою привязанность к книгам с любовью к развлечениям и нарядам.
Продолжим наш путь на два шага, и перед нами окажутся в боярских костюмах Ордын-Нащокин и Артамон Матвеев, беседующие с царем Алексеем Михайловичем. Матвеев — один из образованнейших людей того времени, автор исторических исследований. А Ордын-Нащокин, выдающийся военный деятель и дипломат, памятен нам еще и как основатель русской почты.
Дальше — Петр I со своим соратником Яковом Долгоруким. Правее его—Екатерина II на троне. Позади почтительно стоят сановники, канцлер Безбородко и Бецкой, зачинатель женского среднего образования в России, президент академии художеств. «Северная Минерва» венчает лавровым венком своего фаворита, своего «Гришеньку-Одноглазенького», покорителя Крыма, князя Г. А. Потемкина-Таврического. Сиятельный князь, как известно, помимо прочего вошел в историю как классический организатор очковтирательства в крупных масштабах.
Замыкают эту группу «умиротворитель народов» (по официальной царской историографии), «Плешивый щеголь, враг труда» (по выражению Пушкина)—Александр I со своим министром Кочубеем и одетый в форму казачьего генерала пучеглазый солдафон и жандарм Европы Николай I с фельдмаршалом Воронцовым (тот самый «полумилорд, полуподлец») и почтительным царедворцем Сперанским.
А вот и самая большая группа горельефа — Военные люди и герои» (36 скульптур). Отдел открывается великолепной статуей киевского князя Святослава в одежде воина и е мечом в руке. За ним последовательно стоят прославленные полководцы: Мстислав Удалой, Даниил Галицкий, Довмонт Псковский, выдающийся воин и политический деятель князь Новгородский Александр Ярославич, прозванный Невским. Он — в кольчуге под мантией, с мечом, как бы произносящий свои знаменитые слова, совершенно по-современному воспринятые нами в Великую Отечественную войну: «Кто с мечом к нам войдет, тот от меча и погибнет». Далее князья Михаил Тверской и Дмитрий Донской (тоже в кольчуге, в знак окончания решающей Куликовской битвы убирающий меч в ножны). За литовским князем Кейстутом Гедиминовичем Троцким — московские воеводы Холмский и Щеня, князь Воротынский.
У «престола отечества» на коленях стоит Козьма Минин и лежит умирающий Иван Сусанин. На заднем плане — Пожарский и келарь Троице-Сергиёвской лавры Авраамий Палицин — руководитель обороны нынешнего Загорска от польских интервентов и военный историк этой эпической битвы. Над раскрытой картой Украины — Богдан Хмельницкий. Его сменяют военные деятели XVIII века Шереметьев и Голицын, герой семилетней войны Салтыков, фельдмаршал Миних, Орлов-Чесменский, фельдмаршал Румянцев, генералиссимус Суворов, отправившийся в свой легендарный швейцарский поход из новгородского села Кончанское; далее следуют герои войны 1812 года — Барклай де Толли, Кутузов, казачий атаман Платов, князь Багратион. Затем мы видим адмирала Синявина, генералов Дибича и Паскевича и героев Севастополя — Лазарева, Корнилова и Нахимова.
Особо хочется выделить две фигуры этого отдела. У разбитого вечевого колокола стоит, скорбная и гордая одновременно, фигура Марфы Борецкой-япосадницы», убежденной патриотки Новгорода. «Царица скорби, великая русская Марфа»,— называл ее писатель Гончаров в романе «Обрыв». А рядом с ней, с кистенем в руке, на скале сидит Ермак, казачий атаман, землепроходец XVI века, много сделавший для освоения Сибири. Он изображен скульптором «объятый думой», со спокойным лицом человека, свершившего все начертанное ему судьбой: И мы не зря на свете жили,
Нам смерть не может быть страшна: Свое мы дело совершили…
Это одно из немногих изображений Ермака в скульптуре и, пожалуй, самое впечатляющее.
Мы осмотрели горельеф нижнего круга. Чтобы обозреть колоссальные фигуры среднего и верхнего ярусов, нам придется отойти подальше— в сторону музея, иначе, глядя вверх, шапка на голове не удержится: высота памятника 16 метров.
Вокруг огромного шара-державы на совместном с ним постаменте установлены шесть бронзовых скульптурных групп. По августейшему заказу они должны символизировать главные периоды в истории Российского государства. На южной стороне, лицом к озеру Ильмень, в полный рост стоит фигура Рюрика с накинутой на плечи звериной шкурой. В левой руке Рюрик держит меч, а в правой — щит со славянской надписью: «Лета 6370» (от так называемого сотворения мира, что по современному летосчислению соответствует 862 году). Монархическими историографами эта дата считалась годом становления Русского государства. Слева от фигуры Рюрика, в углублении под шаром,— идол Перун — языческий бог древних славян. Если посмотреть на памятник с юго-запада, то перед нами рассказ о крещении Руси — принятие православия: в центре—фигура Киевского князя Владимира Святославича в княжеской одежде, правее — молодая женщина с ребенком в руках, а слева — поселянин, низвергающий идола Перуна.
На юго-восточной стороне памятника — иллюстрация поворотного пункта в истории России — разгром поработителей Руси в битве на Куликовом поле. В центре композиции, в кольчуге и шлеме,— Дмитрий Иванович Донской, мужественный и умный военачальник, применивший новую тактику вождения войск в историческом сражении и разгромивший армию Золотой орды. Дмитрий Донской попирает ногой лежащего врага, в правой руке у него шестопер, в левой — добытое в бою знамя с полумесяцем на древке.
Следующая композиция из пяти фигур посвящена образованию централизованного русского государства со столицей в Москве. В центре — отлитый в полный рост «собиратель Руси» великий князь Иван III, в парадном царском облачении, с шапкой Мономаха на голове и с атрибутами государственной власти в руках — скипетром и державой.
Фигуру Ивана III окружают поверженные враги Руси: ливонский рыцарь с переломанным мечом и коленопреклоненный ордынец, вручающий Московскому князю свое знамя, полулежащий литовский воин в латах с львиной головой.
На противоположной, западной, стороне — композиция, посвященная эпохе установления мира и самодержавия вслед за изгнанием польско-шведских интервентов в начале XVII века.
На передний план выдвинуты могучие фигуры патриотов-подвижников Козьмы Минина и Дмитрия Пожарского, обнаженным мечом которого как бы отвергнут враг. В глубине, между ними, втиснута невзрачная фигура первого царя из династии Романовых — Михаила (Тишайшего), совершенно малоприметная личность в нашей истории.
Последняя скульптурная композиция среднего яруса повествует о самой яркой странице в истории Русского государства до XIX века — победе в Северной войне (1700—1721 гг.) и создании Русской империи. Здесь мы видим порывистую фигуру Петра I, лицом обращенную в сторону Софийского собора (на север, к берегам Невы). Возле Петра, возвышаясь над ним,— крылатая фигура Гения, перстом указывающая ему путь к морю, а у ног — побежденный швед, закованный в латы, тщетно пытающийся остановить победное шествие русских к Балтике.
Верхний ярус отведен группе «Православие». Огромных размеров бронзовый шар-державу венчает коленопреклоненная женщина в русской национальной одежде, со щитом Русского государства в руках. Рядом с нею фигура ангела, обнимающего громадный крест, олицетворяющий православие.
Напоследок можно не спеша пройти вокруг памятника, чтобы прочесть надпись, опоясывающую шар-державу по диаметру: «Совершившемуся тысящелетию Российского государства в благополучное царствование Александра II, лета 1862».
Вопреки монаршей воле
ТАКИМ предстал перед зрителями памятник, когда с него спало покрывало. Перед зрителями и перед «заказчиками» — царем и его окружением. Но все ли в нем соответствовало ожиданиям заказчика? Мы помним, что список, после ожесточенной борьбы за каждое имя в нем, был окончательно утвержден, и Микешин не мог уже внести в него ничего от себя. Но, оказывается, на этом борьба за идею памятника не окончилась. Она продолжалась теперь уже не за увеличение или уменьшение списка, а за то — как «подать» ту или иную фигуру. И Микешин отважно принял на себя бремя и этой борьбы.
Да, перечень имен он уже не мог изменить. Но он смог изменить трактовку этих личностей, показав — что стоит каждая из них.
Возьмем центральную фигуру среднего яруса — Рюрика.
Центральной она была не только в композиции памятника, но и в самой идее его. Ведь именно Рюрика официальная царская историография считала основателем Российского государства. Именно этой легендой — призвании славянами в 862 году князей-варягов Рюрика, Синеуса и Трувора «княжить и володеть Русью» — и объясняется произвольная дата «1000-летия России».
Но против этой легенды (так называемой «норманнской теории») горячо восстал еще М. В. Ломоносов: он указал на ее научную недостоверность и на ее враждебный России политический смысл. Борьба между сторонниками и противниками легенды, претендующей на исторический факт, особенно жарко разгорелась накануне празднования «1000-летия». Конечно, Микешин был причастен к ней. И он в монументе сказал свое слово — зримо выразил свое мнение о легенде.
Весь облик Рюрика — типично славянский, он изображен со славянским щитом (у норманнов был круглый щит), в руках у него славянский меч, одет он в кольчугу и шлем — типичную одежду простого воина-славянина. И обращен он лицом на юг — к Ильменю, так называемому «поозерью» — древнейшим поселениям славян. Скорее всего художник изобразил в нем простого русского дружинника, рядового бойца за русскую землю.
И это его мнение очень созвучно мнению современных советских историков. Да, были у нас в древней Руси норманны-варяги, были князья варяжского происхождения, были и варяги в княжеских дружинах. Но они почти не оставили своих следов в и без них богатой материальной и духовной культуре Древней Руси, быстро растворились в среде коренного населения, ославянились. Ибо к этому времени восточно-славянское общество достигло исторической необходимости создания своего государства, вполне созрело для него. И варяги — были они при сем или не были — решающей роли в этом не играли.
Или возьмем группу первого Романова — Михаила. На передний план скульптор выдвинул великих патриотов — князя Пожарского и старосту Козьму Минина, своей энергией и примером поднявших народные массы на борьбу с интервентами. А царь отодвинут в тень и, как милостыню, получает из сильных рук представителя народа — Козьмы Минина — скипетр и шапку Мономаха — эмблемы царской власти.
А с какой любовью и теплотой вылеплены автором фигуры простых людей — выразительные фигуры поселянки и поселянина в группе Владимира Святославича, князя Красное Солнышко, не чуравшегося на киевских пирах общения с простолюдинами.
А фигура «сибиряка» за ливонским рыцарем в группе Ивана III, поддерживающая руками колоссальную русскую державу-шар? Это ли не аллегорическое выражение роли труженика-народа, на плечах которого держится все Русское государство с его царями и князьями.
Микешину, его демократизму, мы во многом обязаны, что на памятнике в Новгороде, наряду с некоторыми угодными царю фигурами реакционеров и попов, изображены подлинно великие люди России, ярко отражена роль простого люда — подлинного творца истории, своим трудом возвеличившего Россию.
Микешину удалось, вопреки официальной царской историографии, вопреки симпатиям царя и монархистов, дать исторически правдивую трактовку событий и лиц. Выраженная лаконично, но явственно, сна выдает демократические симпатии автора. Ведь даже малозначительные, угодные лишь церковникам фигуры святителей скульптор сумел упрятать на задний план, поместив их, так сказать, для «галочки».
А обратите внимание на форму памятника. Он напоминает колокол, но какой? То ли благовестный, то ли вечевой — символ новгородских республиканцев, то ли набатный «Колокол» Герцена? Не скульптурный ли это двойник лондонского колокола, призывавшего русский народ к восстанию против царя? Пожалуй, это ближе к истине и замыслам автора, использовавшего монаршую «программу» для пропаганды демократических идей…
„Миша Микешин»
УСПЕХ юного художника, выступившего в роли скульптора, был потрясающим: сооружение новгородского памятника принесло Микешину всероссийскую и мировую известность. С тех пор скульптура стала его основной профессией. По его проектам сооружено множество памятников как на родине, так и за границей.
В 1864 году Микешин вышел победителем на конкурсе проектов монумента «Португальская конституция», за что получил от португальского правительства орден и диплом члена Лиссабонской академии. Орденом Черногории «За независимость» отмечена его работа над памятником Михаилу Абреновичу и освободителю Сербии Кара-Георгию (1868 год). За год до своей кончины, в 1895 году, Микешин создал для Франции впечатляющий проект конного памятника Жанне д’Арк, получивший всеобщее одобрение, но, к сожалению, не осуществленный.
Около десятка его бессмертных работ исполнены в нашей стране: знаменитый памятник Богдану Хмельницкому в .Киеве; патриоту Козьме Минину — в Нижнем Новгороде; Ермаку — в Новочеркасске; на Малаховом кургане в Севастополе— адмиралам Истомину, Корнилову, Нахимову; в Николаеве — матросу Шевченко и адмиралу Грейгу; русским воинам в Ташкенте; в Полтаве — превосходнейший памятник в честь победы 28 сентября 1708 года.
Помню, как я, попавший на студенческую практику в Могилевскую область в 1939 году, был потрясен великолепной композицией памятника в деревне Лесной, выполненного Микешиным в честь «Битвы при Лесной — матери Полтавской победы»,— здесь Петр I разгромил за год до Полтавы шведский корпус Левенгаупта, шедший на подмогу войскам Карла IX.
Известный французский поэт Теофиль Готье, побывавший в России, был потрясен работами Микешина и назвал его «русским Микеланджело».
С великим итальянцем его роднили разносторонность, широта дарования, размах творчества и неистовая одержимость в работе. Уже будучи пожилым, он работал по 10 часов в сутки, сидя либо за глиной, либо за рисунком.
Михаил Осипович родился 9 февраля 1835 года в деревне Платоново, Рославльского уезда, Смоленской губернии. Его отец Осип Егорович — партизан Отечественной войны 1812 года, воевал в бригаде полковника Фигнера.
Талант живописца проявился очень рано, и технике письма маслом Мишу обучал местный «богомаз» Тит Андронович. Сосед Микешиных, культурный помещик Вонлярлярский в 1852 году помог определить Мишу в Академию художеств. Шестнадцатилетний паренек из смоленской деревни был принят в класс профессора Виллевальде — баталиста академического направления. Ученик поражал учителей талантливостью: за шесть лет учебы он за свои картины получил несколько медалей. За картину «Граф Тилли в Магдебурге» он получил не только большую золотую медаль, но и возможность шестилетней командировки за границу для совершенствования в живописи. В 1853 году Академия была позади, но Микешин от поездки за границу отказался.
Конкурс на новгородский памятник резко изменил его судьбу: Микешин оставил живопись и перешел к скульптуре.
Микешин был большим другом Тараса Шевченко и гордился этим. Они подружились в Академии, здесь завязалось их знакомство и тесная дружба на всю жизнь, согретая незакатной привязанностью и любовью. Незадолго до смерти Шевченко доверил на сохранение свои рисунки не кому-либо, а именно Микешину. После смерти поэта Микешин организовывал ежегодные вечера, посвященные памяти великого сына Украины. На этих вечерах он выступал с воспоминаниями о своем друге. Микешин видел в авторе «Кобзаря» «редкий и цельный тип народного поэта», равного которому художник не видел «вообще в славянской семье народов», И смерть застигла этого великого труженика за работой над иллюстрациями к бессмертному «Кобзарю».
Интересно, что Микешин через всю жизнь пронес не только юношеский пыл и неутомимость в работе, но и мальчишеский задор: почти все свои рисунки он подписывал: «Миша Микешин»… Умер Михаил Осипович 10 января 896 года в Петербурге.
Второе открытие памятника
КОГДА войска генерала Коровникова (59 армия Волховского фронта), сломив многодневное остервенелое сопротивление врага, 20 января 1944 года утром вошли в Новгородский Кремль, их взору предстала незабываемая картина. На кремлевской площади, между каменным остовом Софии с ободранными куполами и безглазым зданием музея лежали, запорошенные снегом, в самых невероятных позах древние русские богатыри и дружинники в кольчугах*, латах и звериных шкурах, со старинными мечами в руках. Как будто они, славные наши предки, пали в кровавой сече с псами-рыцарями XX века. Фантастичность этой картины усиливалась сумрачностью не по-зимнему теплого утра: началась оттепель.
Это валялись разобранные и подготовленные к отправке в Германию части памятника 1000-летию России. Кстати сказать, для этой цели уже проложили узкоколейку до железнодорожной станции.
Уникальный памятник не сразу был разобран немцами. Это и спасло его от судьбы знаменитой «янтарной комнаты», увезенной фашистами из Пушкина и до сих пор еще не найденной.
В первые годы оккупации Новгорода монумент особо привлекал захватчиков. Они фотографировались на его фоне, взбирались на него, чтобы запечатлеть себя в обнимку с выдающимися деятелями России — теперь безмолвными военноплеными.
В 1943 году гитлеровскому генералу фон Герцегу пришла в голову идея — преподнести своему другу, бургомистру прусского города Инстенбурга, щедрый и символичный презент — памятник русского тысячелетия. Было приказано разобрать его и отправить «адресату» в Германию.
Но история распорядилась иначе: памятник вновь стоит в Новгороде «неколебимо как Россия». Ему суждено было пережить второе рождение, второе открытие.
Примечательно, что восстановление памятника началось раньше, чем что-либо, в полностью разрушенном Новгороде. Люди еще жили в немецких дотах и в подвалах разрушенных домов, еще по заросшему бурьяном древнему городу бродили звери — от лосей до рысей включительно, а в Кремле около памятника с раннего утра до поздней ночи возились реставраторы.
Восстановительные работы начались весной 1944 года и были проведены в предельно сжатые сроки — за пять месяцев. И современников Микешина, и нас поражает поистине титанический труд скульпторов и рабочих прошлого века, создавших за два года такой величественный и трудоемкий монумент. Не менее поразителен подвижнический труд девяти наших скромных современников в солдатских гимнастерках; просто удивительно, как в тех условиях так быстро был возрожден памятник подручными средствами— с помощью простейших, можно сказать дедовских механизмов. Было поднято на многометровую высоту свыше 360 частей памятника весом более 80 тонн. На новую отливку и заделку повреждений израсходовали полторы тонны бронзы, на чеканку швов ушло 600 килограммов рольного свинца. И это — в то время, когда каждый грамм цветного металла был дороже золота, ибо шел на производство вооружения.
Кто же вдохнул вторую жизнь в эти изумительные портреты наших предков, кто возродил микешинское чудо, сделав нас, благодарных современников, богаче и счастливее, вернув нам ценную частицу нашего национального достояния?
Вскоре после освобождения Новгорода было принято специальное решение о восстановлении монумента. Хотя война еще была в самом разгаре, производство восстановительных работ поручили местной воинской части, занимавшейся строительством. В это напряженное время командование смогло выделить для этого лишь небольшую группу солдат: три слесаря и пять плотников.
Всю художественно-техническую часть дела возглавил умелый реставратор Н. А. Чернышов, бывший научный сотрудник реставрационных мастерских Эрмитажа. Он лечился в госпитале под Ленинградом. С еще незалеченными ранами он удрал из госпиталя: так его увлекла предложенная работа.
Большую помощь в восстановлении памятника оказали ленинградские рабочие и инженеры заводов «Красный выборжец» и «Красный гвоздильщик» и особенно профессор-металлург Буталов.
Второе открытие знаменитого памятника состоялось в канун 27-й годовщины Октября. Немноголюдно было тогда в Новгороде. Но все горожане пришли на торжество. Второе открытие существенно отличалось от первого — не только по социальному составу участников его; оно выражало и освещало по-новому идею монумента: оно утверждало великую победу великого народа над уползавшим в свое логово врагом, несокрушимость необьятного русского государства, отсчитывающего второе тысячелетие.
По-новому воспринимаемый, он вновь засиял своей неповторимой красотой; с его пьедестала осеняли советских воинов, идущих на Берлин, знамена Петра I и Дмитрия Донского, Козьмы Минина и Дмитрия Пожарского. Благодаря труду восьмерых солдат они — прославленные герои прошлых битв — были с нами в строю.
