Разгадка пришла не сразу
— Извините, но мне пора!
Начальник депо Оренбург, сказав это, в подтверждение показал на часы. Жест был понятен: ничего, мол, не поделаешь, время торопит.
Часы эти, размером со средней величины будильник, имели много лет от роду. Такие сейчас изредка увидишь среди вещей, которыми почти не пользуются.
— Часы Стефенсона, — подмигнул мне третий участник беседы, председатель профсоюзного комитета.
Его словам я улыбнулся, как шутке. Но сам владелец часов шутки не поддержал.
— Век идут, а не подводят, — проговорил он деловито. И я почувствовал: Стефенсон упомянут не случайно, здесь кроется какая-то тайна.
Несколько дней спустя я пришел в локомотивное депо снова. На этот раз специально из-за старых часов.
Разгадка, однако, явилась не сразу. Она потребовала поисков и путешествий.
Путешествия в глубь лет…
В Россию
Двое юношей покидали Лондон.
Стоя на борту судна, они, не отрываясь, смотрели вдаль, туда, где остался покинутый ими большой и шумный город, высокая худощавая фигура отца с рукой, застывшей в прощальном взмахе.
Сын чернорабочего и сам сызмальства поденщик, до пятнадцати неграмотный и до двадцати без определенной профессии, отец рано узнал голод и холод, познакомился с нуждой. И вот встреча. Не с добрым волшебником и не со щедрым богачом — с Джорджем Стефенсоном. Тем самым, кого впоследствии стали именовать «отцом британских железных дорог».
Ко времени их знакомства была построена Манчестер—Ливерпульская дорога. На ней отец и увидел первый в своей жизни паровоз. Увидел и, как говорится, прикипел к нему сердцем. С тех пор это стало его жизнью, его мечтой. Он с неизменным восторгом смотрел на поезда, завидуя не только машинисту, а и тому верховому, который ехал с флагом перед паровозом, убеждая публику уходить с рельсов.
А затем он стал уже не зрителем: копал землю под полотно, укладывал рельсы, ремонтировал паровые двигатели, собирал новые. И, наконец, поднялся в кабину. В рейсе на только что открытой линии от Лондона до Бирмингама он стоял рядом со знаменитым изобретателем.
А ко времени отъезда сыновей был уже первым помощником начальника локомотивного депо Лондон. Хоть и на склоне лет, с бедностью расстался. Сыновьям не грозили голодные дни и холодные ночи. Ему с ними было бы тоже лучше и уж, конечно, не так одиноко.
Но старый Эдуард не удерживал сыновей-погодков. От него унаследовали они страсть к железным дорогам. С ним, совсем маленькими, совершили братья первую в их жизни поездку на паровозе.
…Паровозы завода Байер-Пикок, погруженные на большие суда, держали путь на Восток. На Восток, в Россию, направлялись Марк и Джон Летчфорды.
Но с какой стати рассказал я о старом Эдуарде и его сыновьях?
Все станет понятнее, если я скажу, что фамилия начальника Оренбургского депо — Летчфорд.
Да, такая же, как у того помощника начальника депо Лондон, и как у его сыновей, что около ста лет тому назад отправились в Россию.
Часы братья получили от отца.
— Машинисту без часов нельзя, — сказал он при прощании.
Однако часы у него были одни. И, передавая их Джону, отец поставил условие: пока их пусть хранит старший, но потом они должны перейти к тому, кто первым добьется чести повести поезд.
Часы стали единственным богатством, привезенным братьями на незнакомую русскую землю.
Тройка на крышке
Рассматривая часы, я обратил внимание на одну неброскую деталь. На внутренней крышке со стороны часового механизма искусной рукой гравера был сделан маленький рисунок. Он изображал… тройку.
Лихая, удалая русская тройка, как оказалась ты на английских часах? Почему? Какой судьбою?
Выяснить это было не просто. Пришлось связаться с Летчфордами в других городах страны. Летчфордами, многие из которых стали Поповыми, Лисиными, Егоршиными, Шишовыми, но являются ветвями одного и того же старого древа. Теперь у меня есть немало новых друзей в Москве и Саратове, Ленинграде и Балашове, Горьком и Мичуринске. Без них этот очерк не родился бы. Без них не узнал бы я даже того, как появилась на крышке привезенных из Англии часов рожденная в России тройка.
…Когда часы достались Марку (отцовское желание он осуществил первым), молодой машинист пошел к часовщику, чтобы выгравировать свои инициалы. Но английского языка тот не знал, как не знал русского заморский парень с часами. Кое-что прояснили жесты. Мастер понял: его клиент желает украсить вещь каким-то особым знаком.
В просьбе ничего необычного не было. Часовщик, он же гравер, привычно подал несколько образцов. Молодой англичанин, как ни старался держаться степенно, увлекся картинками и.… забыл о первоначальном намерении. Несколько минут спустя он сделал окончательный выбор. Палец его указал на облюбованный рисунок — тройка.
— Россия, — сказал мастер.
Только позднее стал понятен Марку затаенный смысл восклицания часовщика.
Понял, когда прочел Гоголя:
«Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка, несешься? Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, все отстает и остается позади… Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земле, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства».
Он, Гоголь, сказал то, чего не договорил часовщик, гравируя тройку на часах Марка Эдуардовича Летчфорда…
Сурова, да не дика
«В развитии ж.-дорожного строительства России было два периода громадного подъема: конец 60-х (и начало 70-х) годов и вторая половина 90-х годов. С 1865 по 1875 г. средний годовой прирост русской желдорожной сети составил 1! /г тыс. километров…»
Это выписка из ленинского труда «Развитие капитализма в России», том третий, страница четыреста восемьдесят шестая, раздел о развитии железнодорожного транспорта.
В самом центре большого дела оказались сыновья Стефенсоновского соратника.
Тут началась их самостоятельная трудовая жизнь.
Начало…, таить не приходится — в юношеском воображении оно рисовалось по-иному. Там, в Англии, думая о своем будущем в суровой, дикой России, Марк и Джон представляли себя чуть ли не главными специалистами, учителями и наставниками «необразованных русских». Они окончили железнодорожную техническую школу в Лондоне — ни в Петербурге, ни в Москве, как утверждали люди сведущие, таких школ не было. Они знали все марки паровозов — от «Планеты» до «Патентованного» и «Атланта»; в Россию же, насколько братья были осведомлены, отправлялась одна из первых, очень небольших партий локомотивов. Практику и тот, и другой проходили на громадных, невиданных, как им говорили, английских железных дорогах — на русской земле, пожалуй, о таких могли только мечтать.
Они ехали, чтобы стать учителями. А попали в ученики. Инженерных постов им не предложили.
— Англичане? Работать? Добро пожаловать! Окончили техническую школу? Хорошо! В слесари пойдете? Ол райт!
Да-а, рассчитывали на другое. Только и слесарить интересно. Отец сколько лет был слесарем…
Не много времени потребовалось для того, чтобы убедиться: Россия и впрямь сурова, да не так уж дика. Железной дороги в шестьсот с лишним верст не имела и Англия, а тут ее построили, притом еще лет за двадцать до их приезда,— это между Петербургом и Москвою. О, инженеры у них сильны. А какие рабочие!.. Сами локомотивы строят. И машинисты свои: паровозы водят так, словно всю жизнь дело с ними имеют.
К одному из них Марк попросился в кочегары. Чувствовал — не попасть ему иначе на паровоз, так и застрянет на ремонте. Джон перевелся было в контору, но совета брата послушался и тоже ушел кочегарить.
Машинистом Марк стал раньше старшего брата.
Тогда-то и обрели отцовские часы своего нового хозяина. Тогда и появилась на их серебряной крышке русская тройка.
Возвращаться? Или…
Письма из Англии приходили не часто.
Старый Эдуард по обыкновению своему был немногословен, сдержан и на жизнь не сетовал. Но нужны ли слова, чтобы понять: отцу тяжело, он устал, он одинок и.. ждет?
Значит, пришло время решать: возвращаться или…
Марку к тому времени предложили переехать в Козлов. Новое депо, новая линия, новые паровозы. Первый рейс обещают!..
— А меня в Орел зовут, — сообщил в ответ Джон (все звали его теперь Иваном). — Заманчиво…
Долго думать им не дали. Двумя или тремя днями позднее спросили окончательный ответ.
Братья согласились. Только сейчас, пожалуй, они заметили, как вросли в эту страну и полюбили ее народ.
Воспоминания об Англии чем дальше, тем больше покрывались пеленой времени, такой же густой и плотной, как лондонский туман в тот прощальный день несколько лет тому назад.
Часы и жизнь
…Отцовские часы всегда были с Марком Ивановичем (так на русский манер стали величать его). По ним он подъезжал к станциям и полустанкам. По ним сверял скорость движения и время остановок. По ним протекала вся жизнь.
— Да какой же русский не любит быстрой езды? —спрашивал он, когда заходила речь о возможностях новых паровозов.
И никто не вспоминал, что этот человек вовсе не природный «русак».
В скорости с ним мог померяться только один человек на все депо — Козлов Иван. «Злыми соперниками» они, однако, не были. Напротив, дружили, и так дружили — водой не разольешь.
Иван всё сокрушался, что нет у него сёстры и не суждено им породниться. Зато стал он и дружкой, и братом, и крестным.
Женился Марк на дочери машиниста. До четвертого колена был связан ее род с железными дорогами. Свадьба соединяла как бы две железнодорожные династии. Династии рабочих.
Женитьба парня из далекой страны на дочери русского машиниста стала праздником для всех его друзей.
…Утром следующего дня Летчфорда вызвали в полицию. В тревоге переступал он порог мрачного здания в центре Козлова. С этим учреждением Марк предпочитал никаких дел не иметь. Что же произошло? В чем провинился, чем проштрафился?
Но пригласили его лишь затем, что- бы сообщить: отныне из списка иностранцев он исключается. Давнее ходатайство о принятии русского подданства было, наконец, удовлетворено.
Рассказ продолжают рисунки
Нет нужды пересказывать историю развития и совершенствования зарубежных и отечественных локомотивов. Об этом вы можете прочесть сами.
И все-таки как не сказать, на каких машинах Летчфорд ездил, какие водил? Не словами, так рисунками.
Начинал работать на таких (рис. 1). Земляк… англичанин…
Водил и этот. Первый сдвоенный паровоз… Австрийский… (рис. 2).
Узнал и оценил русские локомотивы, на русских заводах построенные (рис. 3 и 4) …
О последней модели Стефенсона один из специалистов когда-то писал, что «этот паровоз доведен до такой степени совершенства, какой только желать можно».
Совершенства… С нашей, сегодняшней высоты, те машины кажутся странными, несуразными. А тогда каждая новая модель считалась непревзойденным шедевром и вызывала бурный восторг.
…Двадцать лет был машинистом Марк Летчфорд.
Марк Летчфорд-старший. А был и Марк-младший?
Но раньше, чем рассказать о Марке- младшем мы отправимся в Уральск.
Есть в Уральске старик…
Есть в Уральске старик, которого знают, кажется, все. Когда я, впервые услышав о Георгии Васильевиче Шушканове, позвонил, чтобы навести о нем справки, все сведения мне сообщили в несколько минут.
— Известность, говорите? — переспросил Шушканов. — Поживите-поработайте с мое на одном месте — удивляться не придется. — И быстро перевел разговор: — Так чем интересуетесь?
Я сказал.
— Летчфордом? Каким именно? Я троих знавал. Марка Эдуардовича… Мы его звали Ивановичем. Потом Марка Марковича, сына. А еще внука — Игоря Марковича. До-о- стойные люди!
…Не до конца жизни водил поезда сын железнодорожника из Англии. Линии русских дорог удлинялись на тысячи километров в год — страна наверстывала упущенное. Шли последние годы девятнадцатого столетия. После конца 60-х —начала 70-х это был второй период громадного подъема в развитии транспорта на русской земле.
Как раз тогда и назначили Летчфорда мастером. Давний лондонский диплом был подкреплен двумя десятками лет работы на паровозах. Авторитет его признавался всеми. Так что выдвижение машиниста мастером, потом старшим, а там и помощником начальника депо не удивило, а только порадовало.
— В Уральск он приехал вместо прежнего начальника, лютого, как зверь дикий. Того, говорили, в столицу призвали; ну, людям все равно, абы с глаз долой. Нового ждали с опаской: ан тоже такой окажется. Я, вроде бы, разведчиком оказался. Тот, старый, когда я наниматься пришел, чуть не взашей меня вытолкал— не под настроение ему попал.
Так что в кабинет постучал не без страха. А новый сесть заставил, про отца разузнал, в чистильщики топок принял без всякого, да еще предупредил: «Стараться будешь, на машиниста обучим!» Вроде мечту мою прочитал… От того дня и пошло наше знакомство…
Прочтем эту страничку
Долго работал Летчфорд-старший в Уральске и добрую оставил по себе память. Особенно у рабочих.
Время было бурное: первая русская революция. Бастовать начальнику депо, конечно, не приходилось. Не шел он в рядах демонстрантов и не строил баррикад. Но разве менее дорого то, что Летчфорд не дал в обиду ни одного забастовщика, не уволил ни одного из тех, на которых ему указывала полиция? От рабочего к рабочему переходил рассказ о том, как расправился Марк Эдуардович с инженером, позволившим себе издевательство над машинистом. Обычно спокойный, уравновешенный, Летчфорд вышел из себя, закатил высокомерному спецу звонкую оплеуху и тут же приказал убираться вон, на все четыре стороны. Инженер оказался благоразумным, предпочел не поднимать шума.
А когда пришлось Летчфорду расставаться с Уральском (в тринадцатом перевели на новое место — в Камышин), как друга, испытанного и надежного, провожали его рабочие. По доброй традиции пустили «шапку по кругу» — для подарка. А перед самым отъездом сфотографировались. И каждому хотелось сказаться в тот момент поближе.
Там, в Камышине, пережил Летчфорд мировую войну, встретил революцию — новую, пролетарскую, работал в дни гражданской войны.
Как дорогую награду, принял старый железнодорожник Почетную грамоту революционного рабоче-крестьянского правительства. Грамоту и часы. Именные: «За честное исполнение долга перед народом».
…Ну, а отцовские? Привезенные из Англии? Те самые, с тройкой? Их он — за много лет до этого — передал сыну. Тоже Марку. И тоже железнодорожнику.
Часы обрели следующего хозяина.
По стопам отца
Марк Маркович — второй из Летчфордов, с которым довелось работать Шушканову. Но если старший принимал его на работу, то с младшим они были товарищами. Устраивать своего сына в контору начальник депо считал делом недостойным.
С учеников начинали путь и другие его сыновья. А было их…
Брат Джон потомков не оставил. Мечтал классный машинист о сыне, наследнике и продолжателе рода, а умер бездетным. Зато у Марка Эдуардовича детей было… шестнадцать. Выросло меньше — девять. Как отец, они связали жизнь с транспортом. По стопам его пошли пятеро сыновей.
Начали все тоже с учеников, а стали уже при Советской власти большими специалистами— знающими инженерами, опытными организаторами.
Нынешний старейшина рода Иосиф Маркович Летчфорд (живет он в Горьком) затратил не один десяток страниц письма, чтобы хоть коротко рассказать о каждом. И я узнал, что Николай Маркович долгое время возглавлял холодильные перевозки на Рязано-Уральской; Эдуард стал организатором строительства паромов-ледоколов для переправки железнодорожных составов через Волгу; Адольф пошел по вагонной части; он, Иосиф, строил паровозы, а затем суда; Марк Маркович посвятил себя развитию путевого хозяйства.
— Хороший был слесарь. И машинист—всем в пример.
Это вспоминает тот же Шушканов, Георгий Васильевич. Он не любит говорить о том, что ему известно лишь понаслышке. А слесаря Летчфорда и Летчфорда-машиниста знал сам.
— Всем в пример…—задумчиво повторяет старик.
Кем бы ни стали впоследствии сыновья Марка Эдуардовича, ни один из них не обошел кабину машиниста. Традиция? Конечно. Призвание? Само собой разумеется.
…Сколько раз смотрел на эти часы в рейсе Марк-младший, Марк-второй1 На часы-луковицу, что отсчитывают минуты уже сто лет!..
Суровая эстафета
Судьба Марка Марковича оказалась счастливой. Счастливой и.… трагической.
С юности узнав радость любимого дела, пошел он учиться. Полюбив, обрел нежную и верную подругу. (Помните, я упоминал об Иване Козлове, друге Марка Эдуардовича? Друзья, хоть через много лет, но породнились: дочь Козлова и стала женой Летчфордовому сыну).
Что ни год, то все сильнее, все оснащеннее становился советский транспорт: новые мощные паровозы, поезда небывалого веса, невиданные дотоле скорости. Приятно было сознавать себя гражданином великой железнодорожной державы, и с гордостью носил Марк- младший форму командира путей.
Марка-младшего наградили орденом.
И вдруг… Наступил черный день — и орден, и честь, и сам человек оказались растоптанными.
Случилось то в тридцать восьмом.
Марка Марковича взяли, когда его сына Игоря дома не было. Уходил — был дом как дом. Вернулся — все вверх дном. И странно ли, нет ли — первыми бросились в глаза часы. Старые, видавшие виды часы, подаренные прадедом деду, а дедом отцу. Игорю казалось, что жизнь остановилась и перевернулась, а они… они продолжали идти…
Юноша положил часы в карман.
Он не знал, не мог и подумать, что с этой минуты часы стали его собственностью.
Труд-бой-труд
У него часы и сейчас.
Да-да, я снова пришел к тому Летчфорду, с которым познакомился в депо Оренбург.
Не гладким оказался путь и его самого. Многое было. Многое и всякое.
…Из репродукторов доносилось: «Сын за отца не в ответе». А человек с мрачным свинцовым взглядом нудно повторял: «Ну и что с того, что закончили школу машинистов? Идите в ученики слесаря. Возражать не рекомендую».
… «Мне сказали, что на паровоз дорога закрыта…» Он стоял перед старым машинистом, руководителем колонны, коммунистом ленинского призыва. «Кем закрыта? — Возмутился тот. — Чушь! Пойдешь ко мне вторым! Ясно?»
… «Здоровье абсолютное… В авиацию!..» — Председатель медицинской комиссии был явно доволен. Но у следующего стола призывника будто облили кипятком: «В авиацию не подходите… Во флот не подходите… В артиллерию не…» Анкета!
…Артиллеристом сделала его война. «Почему не вступаешь в партию?» Пришлось рассказывать. «Отца не знаю — тебя знаю. В бою видел своими глазами. Уверен, что достоин!» Партсобрание было несколько дней спустя. Приняли единогласно.
… «Вы машинист?» — «Машинист». — «Будете демобилизованы». — «Но война… фронт… товарищи… долг?..» — «Приказ Государственного Комитета Обороны!» Как же высоко звание машиниста, если его, офицера, снимают с позиций и возвращают на паровоз…
… «Назначаем вас заместителем начальника депо! Нет опыта? Приобретете! Не справитесь? Поможем! Знания? Война закончится — пойдете учиться! Ну, разговаривать некогда… Коммунист Летчфорд, вас выдвигает партия!»
Как быстро идут годы! Уже двадцать с лишним лет руководит он депо. В Уральске… В Орске… В Оренбурге… Это его вспоминал Шушканов, когда говорил о трех Летчфордах, с которыми ему довелось работать. Дед принимал пятнадцатилетнего Гошку в чистильщики топок, внук провожал Георгия Васильевича, заслуженного паровозного машиниста, на отдых после полувека труда. Много рассказов довелось услышать в Уральске о Марке Эдуардовиче, одном из организаторов депо, и каждый раз думалось: увидел бы он свое хозяйство сегодня! Но больше всего, кажется, думалось об этом в Орске — в ту ночь, когда по селектору сообщили: в числе первых в стране орчанам переходить на мощные советские тепловозы.
В добрый путь
— Век идут, а не подводят, — снова повторяет мой собеседник, держа в руках «часы Стефенсона».
— Скоро передам их сыну, — говорит он, кивая на потупившего глаза парня. Совсем юный, а крепкий, ладный. Как все, наверное, Летчфорды.
Сын, тоже Игорь, только что закончил железнодорожный техникум. Но в кабину паровоза ему не подняться. Нет паровозов на этой линии — даже маневровую работу выполняют тепловозы. Зато известны парню все марки электровозов. Быстро движется вперед техника стальных магистралей!
Вот какую разгадку таили в себе старинные часы. Я ничуть не жалею, что доверился им и отправился в поиск, в путешествие, которое принесло мне радость замечательного знакомства.
