В раскройно-заготовительном властвует металл. Сочным набатом гудит он под сводами громадного цеха; диковинные машины с очень будничным названием — ножницы, играючи, как лист бумаги, кромсают стальные полосы, любую из которых хоть сейчас пускай на танковую броню. А когда открываются заслонки нагревательных печей, весь цех озаряется тревожным — нет, скорее радостным, сиянием пламени.
Найти бригаду Александра Медведева не составляет труда. И не только потому, что она работает на самом видном месте, на самом мощном прессе. Ее знают многие в стране. Это новаторский опыт таких, как медведевцы, имел в виду Никита Сергеевич Хрущев, когда произнес ставшую крылатой фразу: «У каждого рабочего есть свой личный резерв».
…Пока в печи греется очередная порция заготовок, Александр рассказывает:
— Сегодня у нас ударная продукция. Давим днища аппаратов для производства удобрений. Не удивляйтесь, так уж повелось в бригаде: непременно интересуемся, куда и для чего идут наши изделия. Оттого, наверное, и работа веселей движется. Мы ведь вот-вот, буквально через несколько дней, завершаем свою бригадную семилетку… Эти днища,— Медведев указал в сторону малиновых, еще не потерявших жара двухметровых чаш,— станут частью машин цеха плодородия на Ново-Московском горно-химическом комбинате. Каждый вакуум-фильтр комбината сможет выдавать в час пятьдесят тонн суперфосфата. Представляете, что это значит, если сто килограммов удобрений дают на гектаре прибавку урожая в два — два с половиной центнера пшеницы, а кукурузы и того больше — девятнадцать центнеров!
— Бригадир у нас — поэт статистики,— включается в беседу Александр Паршин.
Он улыбается, хочет еще что-то сказать, но перед самым носом его, безмятежно покачиваясь, внезапно вырастают пудовые крючья крана.
— Извините, пора! — Медведев смотрит на часы и направляется к печи, куда плывут крючья крана, готовые к нелегкой огневой работе.— Мы — что, вот Рита — это да! — кричит он мне.
Рита? Какая Рита? Я не заметил в бригаде Медведева ни одной женщины…
Реактивно гудят мазутные горелки, и печь, словно сказочное чудище, пыхтит, изрыгает пламя. Тридцать минут греется заготовка. Семь минут отпущено на ее обработку. В бригаде Медведева научились прессовать днища вдвое быстрее.
Вот кран подхватил раскаленный стальной диск и понес его к прессу. Стоит посмотреть, как работают парки! Уверенно, без суеты, но очень сосредоточенно. То и дело прикрывая лица дымящимися рукавами, они снова и снова устремляются, как в атаку, вперед. Тут не зевай — куй железо, пока горячо!
— Здорово это у вас получается! — не могу удержаться от похвалы, когда бригадир снова подошел ко мне.
— Не знаю. Может быть,— соглашается Медведев.— Но если бы не Рита…— Теперь бригадир говорит уже с воодушевлением:— Видите, с какими деталями дело имеем? Заготовка — четыре тонны, а оправка и того больше. Как в частушке поется, помните: «Потеряла я колечко, а в колечке — восемь тонн»…
В игре её конный не словит,
В беде — не сробеет,— спасет:
Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдет!
Н. Некрасов
Кто-то деликатно тянет меня за рукав. Оглядываюсь: парторг цеха Шахворостов.
— Беседуете?
— Беседуем, — отвечаю,— пока время есть.
— Я вот про Риту говорил, Владимир Павлович,— сообщает бригадир.
— A -а! Правильно, конечно. Вы без нее, как без рук.
— Да, уж это точно…
Заметив какую-то, одному ему понятную, заминку у пресса, бригадир уходит. А Владимир Павлович, изредка посматривая в ту же сторону, говорит:
— У Риты отец здесь, на заводе, с первого кирпича начинал. Вот в Болгарии учреждена новогодняя награда — медаль «За добра службу». Имей и мы такую, да будь моя власть — все два десятка лет подряд вручал бы медали Мавлиту. А теперь и его дочери…
«Хоть раз бы встретиться с этой загадочной Ритой»,— думаю я.
— Вчера, — продолжает Владимир Павлович,— мы ее в партию принимали. И первое поручение — доклад: «О преодолении возможности возникновения войн на современном этапе». Тема диплома у нее такая. Очень актуальная тема…
Шахворостов заспешил к прессу, на котором, яростно отбиваясь, скрежетала упрямая заготовка. Я понял: мне, гостю, лучше подождать в стороне.
Рита… Возле печи на стульчике — женщина с книжкой в руках. Глянет на приборы, проверит горелки — и снова носом в страницу. Может, это она? Хотя по возрасту эту женщину следовало бы величать по имени-отчеству. А впрочем, сколько сейчас студентов, у которых дети — студенты!
Тем временем женщина легонечко потянула рукоять, и массивная заслонка печи поползла вверх.
Возможно, что она. Только диплом у нее ведь не технический. О войнах…
Одну за другой кран побросал заготовки в прожорливую пасть печи.
Перекур.
— Видал-миндал, — смеется Саша Паршин,— как Рита ловко орудует. Без выдвижной подины что тебе блины в печь сажает! Будь-будь! Недаром университет заканчивает…
— Это которая? С книжкой? — киваю в сторону печи.
— Бери выше! — Саша показывает под потолок, где неясно маячит красный, в горошек платок крановщицы.
— Я в бригаде с момента ее основания,— подхватывает прессовщик Виктор Федотовских.— Всякие работали крановщицы. Такая— первая. Иная и поопытней вроде, но тянется, тянется за тобой, ждет команды. Эта же сама темп задает. А угнаться за Ритой, доложу я вам…
— Классик! Снайпер!
— А что? И снайпер! — продолжает Виктор.— Поставь ей на кран стакан с водой — не расплещет и точно на пятак опустит.
— Ну, насчет пятака ты, Вить, загнул, конечно,— авторитетно поправляет бригадир.— Но мяч в баскетбольную корзину положит — кольца не заденет. Тут ручаюсь. Она у нас мастер и спорта, к тому же. По конькам. Разве не знаете?
Нет, конечно. Не знал! Откуда мне было знать, например, что у нее — диплом учителя истории и второй (выше — только третий) разряд крановщика, что Фарида Мингазетдинова (парням бригады больше нравится называть ее Ритой) пользуется трогательным вниманием всего коллектива прессовщиков. И в этом нет ничего удивительного: кто-кто, а рабочие люди умеют ценить трудолюбие и талантливость в других.
Мы познакомились в перерыве…
Гляжу на нее. Маленькая, по-спортивному худощавая, даже, пожалуй, сверх меры. Скуластая, лоб скрывает пышно взбитая челка. Вздернутый носик. Про такую не скажешь: красавица. И речь с ко роговоркой. Вот разве только голос. Низкий, грудной и глубокий необычайно.
— Никакой я не мастер спорта,— говорит Фарида. — Всего-навсего второй разряд… Что? Ну пусть первый. Просто ребята немножко идеализируют меня. Им кажется: вот здорово! Крановщица, а ко второму диплому подбирается! Без пяти минут историк, так сказать… А сами ведь тоже учатся. Толя Ашимов поступил в техникум при заводе, Валерик Маргасов — уже на третьем курсе… Ильяса Шарипова у нас стрелочником называют: железнодорожный институт одолевает парень. Трое — Саша Баранов, Коля Нехода, Голендухин Леонид — десятилетку закончили… Почему во мне видят что-то особенное, а в себе не замечают? Возьмите, например, Баранова. Чем не гармоничная личность? Работник что надо, а спортсмен — диву даешься его способностям. Второй разряд по лыжам, легкоатлет, баскетболист, не новичок и в настольном теннисе. С мастерами на равных играл…
— Вы говорили, Фарида, о втором дипломе…
— Да, я закончила педагогический техникум. А теперь готовлюсь к защите в университете.
Девушка быстро оглянулась по сторонам и заговорщически лукаво спросила:
— Сказать по секрету? Мечтаю заняться когда-нибудь научной работой. Старшая сестра моя, Зюмабеке, в мои двадцать пять была уже кандидатом биологических наук.
— И много у вас таких сестер?
— Четыре…
Отрывисто рявкнула сирена: быстро кончился обеденный перерыв. Фарида встала.
— Значит, о семье в другой раз.
По-мальчишески ловко она стала карабкаться вверх по лестнице, к своему крану. В синем тренировочном костюме Фарида и впрямь похожа на озорного мальчишку.
Примерно через час случилась непредвиденная остановка: заело соседний кран, и Фарида спускается вниз. Обычно бледное лицо ее сейчас разгорячено работой.
— Вы знаете,— сыплет она своей скороговоркой,— кажется, я очень счастливый человек. Единственное, что отравляет мне существование, в буквальном смысле отравляет, это — смотрите.— Фарида указывает под потолок, где несколько мощных вентиляторов мужественно, но не очень успешно борются с едкой гарью мазута и металла.
Мы отходим в сторону, и Фарида продолжает свой рассказ.
— У моей мамы, Фарзаны, нас шестеро. Зюмабеке— первая. Что сказать о ней?.. Училась она, между прочим, в нашем Свердловском сельскохозяйственном институте… Потом еще академию закончила. Во Владивостоке. Сейчас заведует кафедрой в Уссурийском сельскохозяйственном. Готовит докторскую диссертацию. Имеет несколько монографий. Она у нас очень способная и неутомимая. Вот о ком писать-то нужно!..
— Удивительно все, знаете, как-то,— мечтательно продолжает она после минутной паузы.— Вот каша семья. Обычная, правда? Таких много. А как книга она! И что ни страница, то судьба целого поколения… Извините, не могу подобрать другого сравнения. Я часто думаю об этом. Вот разбросала нас жизнь по стране из конца в конец. Но все мои родственники твердо стоят на ногах. И всем нам хорошо.
Девушка глянула на безжизненный кран, где копошились ремонтники, и заговорила вновь:
— Помните, у Лермонтова? «Люблю отчизну я, но странною любовью!» — «…Не победит ее рассудок мой…»
— Вот-вот, — подхватила Фарида. — И дальше: «Но я люблю — за что, не знаю сам!» А я знаю: за то, что у меня
все хорошо в жизни, что любое мое желание сбывается, каждой мечте — простор. А разве не так? Так! Где еще такое встретишь, чтобы дети кочегара, нацмена, как раньше говорили, в науку шли? Конечно, всяко приходилось. Часто трудно. Но ведь тем, что трудно достается, вдвойне дорожишь… Теперь возьмите Деляфрось,— Фарида загнула палец.— Это вторая моя сестра. Она сотрудница газеты «Приморский комсомолец». Довольна выбором профессии, счастлива. Ее муж — штурман дальнего плавания…
— А единственный братец наш? — еще один палец согнулся рядом с первым.— Давлят-Гирей… Звучит почти по Пушкину. Только вместо Бахчисарая он здесь в Свердловске, работает инженером в научно-исследовательском институте. Жена его, Гальсине, учительствует…
— Следующая — Альфинур. Эта сестричка со мной на кране работала. Я ее обучила. А нынче уехала она в Киев, в институт физкультуры… Ну, и самая младшая — Фагиля — пока с нами. В восьмом учится… Вот так,— добавила Фарида, как бы размышляя вслух.— Вот так мы и живем.
Проходивший мимо мужчина, перекрывая шум, крикнул:
— Сегодня в шесть, Рита. Помнишь?
— А как же! — радостно откликнулась она и, уже обращаясь ко мне, пояснила, что это — их тренер-общественник Герман Цыбин и что в шесть часов у них занятия конькобежной секции.
Нельзя сказать, чтобы я тоже несказанно обрадовался такому обороту дела. Именно на это время мы с Фаридой условились встретиться, чтобы, наконец-то побеседовать в спокойной обстановке.
***
Сегодня у медведевцев горячий денечек. Осваивается небывалая еще продукция— днища выпарочных котлов для целлюлозно-бумажных гигантов.
Конечно, сейчас им не до меня. Стою в сторонке и поражаюсь: будто сто лет прессуют эти трехметровые в диаметре пиалы. Без сучка, без задоринки идет работа, разве что в несколько замедленном темпе. Не приспособились еще к новинке.
Любуюсь ими и вспоминаю утренний разговор, что состоялся в бригаде перед запуском нового изделия. Как всегда, его начал неистощимый балагур Саша Паршин. Подражая какому-то разбитному репортеру, он затараторил:
— Внимание, внимание! Начинаем вечер вопросов и ответов для молодежи «Знаете ли вы?». Дедушка, садитесь, пожалуйста. Что? Отказал слуховой аппарат? Отлично! Буду кричать громче.
Пока в печи греется первая садка заготовок, вокруг Саши собирается вся бригада. А парень в ударе:
— Знакомьтесь, друзья: товарищ Медведев. Давайте поаплодируем ему. Товарищ Медведев — знатный бригадир, большой любитель математики, Пифагор двадцатого века.
Все хохочут, а Саша не унимается:
— Скажите, Пифагор, что мы будем иметь с новой установки?
Бригадир, втянувшись в забавную игру, вторит ему:
— Целлюлозу.
— Поразительно остроумный ответ, не правда ли, друзья?
Новый взрыв смеха.
— А сколько целлюлозы, товарищ Эвклид… э-э… виноват, Пифагор?
— Четыреста пятьдесят тонн в сутки,— отвечает Медведев.
— Отлично! А кто из вас скажет: что дает одна тонна целлюлозы? — спрашивает Саша и обращается к Фариде: — Вы, гражданочка? Прошу!
— Сорок пять тысяч пар чулок,— отвечает она.
— Правильно! — захлебывается от
удовольствия Паршин.— Узнаю ваши наклонности!..
Но, как говорится, делу время, потехе час. Заготовки поспели, и пора начинать прессовку. Все расходятся по местам. Замер на своем рабочем месте и Саша. Он первый. Огромным крючком с помощью лебедки он станет сейчас выдергивать из печи огнедышащие стальные диски и передавать их дальше, Виктору. Это труд, и пока нелегкий.
Задумался весельчак Саша. Я знаю, о чем. Есть мысль автоматизировать эту операцию. Да вот знаний маловато. Сам думал. А тут еще Рита свое: учись, Сашок, видишь, жизнь заставляет… Права ведь, ничего не скажешь.
А сама Рита-Фарида— там, наверху. Ездит туда-сюда на своем кране и позванивает: раскаленные, мол, заготовки, по пять тонн каждая! Берегитесь!..
